В Нерехте Семик справляется на Пахомиевской поляне. Вологодский Семик справляется на поляне, где погребены белоризцы, сражавшиеся с Литвою. В Цивильске девицы и женщины ходят завивать березку с пивом. В Галиче, при завивании венков, девицы меняются кольцами и серьгами. В Саратовской губернии, в селениях по Волге, выходят в лес срезывать березки; с этими березками и венками, украшенными лентами, приходят в село. Березку врывают в землю и поют семицкие песни. После песен становятся две девушки с поднятыми руками вверх, а другие ходят кругом их и поют песни.
Семицкие венки в одних местах сохраняются в избах до Троицына дня, а в других бросают их в воду с гаданием: потонет ли венок или нет? На одном ли месте он остановится или поплывет в сторону? Чей венок плывет впереди и чей остается назади? Подруги бросают свои венки вместе, а иногда и брат с сестрой. Нередко случается, что влюбленные, как будто нечаянно, бросают свои венки вместе. Догадливые люди по сближению таких венков на воде нередко угадывают о близкой свадьбе. Бывали примеры, что матушки никогда не отдавали своих дочек за таких суженых, которых семицкие венки потопли в воде в виду всех. По замечаниям старушек, такие суженые или скоро умирают, или спиваются с круга. Ленты, которыми наши бабушки перевивали семицкие венки, сохранялись всю жизнь. Когда они в этот год выходили замуж, ими связывали венчальные свечи.
Троицын день
В этот день по всей Руси отправляется народное празднество завивания венков, семейного каравая и хороводных игр.
В завивании венков сохранились следы древнего гадания русских девушек о своих суженых.
Семейный каравай выражает остатки какого-то древнего, теперь нам непонятного торжества.
В местных обрядах замечаем только, что из всего народного празднества остались едва заметные следы древнего верования в гадание о будущем.
Рано утром в городах и селах убирают дома березкою и цветами, пекут караваи, сзывают гостей, завивают венки из березы и цветов для старых и молодых людей.
В полдень, после обеда, начинается празднество молодых людей. В старину бабка-позыватка повещала по всем домам и сзывала девушек на гульбище. Хороводница, с караваем в руках, выходила на улицу и запевала зазывную песню. К ней со всех сторон сбирались девушки со своими матушками и нянюшками. С толпою народа она отправлялась в рощу. На широкой поляне расстилалась скатерть, и каравай, убранный цветными венками, после троицких песен, клался на скатерть. Народ рассыпался семейными кружками полдневать. В это время пожилой народ занимался угощением родных и знакомых, а молодежь завивала венки. Здесь братцы завивали цветные венки для своих сестриц. Случалось часто, что сестрицы такие венки успевали скрытно передавать суженым, по наказу братцев. Троицкий венок считался неизменным вестником брачного обета. С венками на голове, молодежь начинала разыгрывать хороводы, сначала отдельными кругами, где участвовали родные и знакомые, а потом в мирском круге соединялись все, под защитою матушек и нянюшек. С окончанием хороводов начиналась игра в горелки.
Вечером уже возвращались из рощи прямо к реке, где молодой народ бросал свои венки в воду. Если венок поплывет, то это означало неизменное счастье. Если венок завертится на одном месте, то это предвещало расстройство свадьбы, семейные ссоры. Если венок потонет, то это угрожало великим несчастием, смертью родных или суженого. Если венок останавливался на одном месте, то из этого заключали, что девицам в этот год не быть замужем, молодцам оставаться неженатыми. Смышленые нянюшки по плаванию венка угадывали о местопребывании суженого. В той, де, стороне девушке придется быть замужем, куда вода понесет венок.
В селениях Московской губернии старушки выхаживали со своими цветными пучками к реке, бросали их в воду и, по своим наблюдениям, гадали о будущем для себя и родных.
Троицкий каравай и скатерть прежде у наших бабушек заключали в себе особенные тайны. Хороводницы каравай раздавали по богатым семьям. Его засушивали в сухари и хранили на свадебный обиход. Эти сухари замешивались в свадебный каравай на счастье и на любовь молодых. Скатерть играла важную тайну на смотринах. Ее клали тайно от всех на стол и накрывали другою скатертью. Старушки уверяли, что эта скатерть приковывала суженого к девушке крепче всякого железа. Но на такой подвиг отваживались не все матушки из опасения: не доспеть бы своему детищу лихого суженого.
На берегах Оки, около Алексина, есть старинное предание о двух суженых, погибших в Оке с венками. Жили два семейства в счастии, довольстве и согласии, как живут на Руси добрые соседи. В каждом семействе были красные детки, дочь и сын. Старики думали свое: как бы породниться с соседями? Молодые гадали по-своему: как бы взять суженую, как бы не потерять суженого? Матушки прочили своих дочек и рассуждали по-своему. Батюшки думали и спорили по-своему: или отдать дочь или женить сына? Жаль обездолить сына, а жальчей того засадить дочь в девках. Наступил Троицын день, завили венки и бросили их наугад в реку, на счастье, на долю суженых. Сначала венки плыли ровно, потом закружились и потонули. Закипело ретивое у суженых, замерли сердца у девиц. Молодым ли стерпеть беду неминучую? Кинулись оба в Оку доставать венки. Замутилась вода в реке, всплыли венки, но не всплыли суженые. С тех пор, говорят, каждый год на этом месте, в Троицын день, всплывают венки.
В Тульской губернии, на берегу Красивой Мечи, в селе Козьем, существует старое предание о погибели троицкого хоровода. Был год худой и неурожайный, были знамения на войну и на мор, носились по селам худые толки о большой беде, о великом горе. Народ жил с кручиною всю весну: никто не смел песни спеть, никто не думал о хороводах. Наступил Троицын день. Молодежь не стерпела и вышла на поле разыграть хоровод. Долго старики уговаривали молодых не играть хоровода, забыть про веселье. Молодые поставили на своем, заиграли хоровод. Вдруг налетела грозная туча, ударил гром, и весь хоровод обратился в камни. С тех пор, говорят старики, каждый год на этот день воют камни и вещают всем беду неминучую, кто будет только на этом месте играть в хоровод. Груды камней действительно находятся на берегу Красивой Мечи; но с чего началось предание о погибели троицкого хоровода, народ молчит.
Местные обряды троицкого народного празднества имеют свои отличия.
В Тульской и Псковской губерниях старики и старушки, после вечерни, выходят на кладбища обметать троицкими цветами могилы родителей. Этот обряд называется глаза у родителей прочищать.
Поселяне Орловской губернии выходят в рощи молить каравай. Для этого они готовят два каравая: один мирской для стола, другой для рощи. С последним караваем выходят завивать венки. Мирской каравай остается для домашнего угощения, а остатки раздаются нищей братии.
В Нерехте и окружных селениях на Троицын день кумушки сбираются в рощи, целуются сквозь березку при развивании венков и дарят друг друга лентами или полотенцами.
В Енисейской губернии, в Минусинском округе, изготовляется поселянками гостеша, березка, одетая в лучшее женское платье. Гостейку на Семик приносят в клеть, где она стоит до Троицына дня. Молодцы и девицы приходят проведывать гостейку, поют песни и играют хороводы. На Троицын день, после обедни, сбираются в клети девицы с молодцами, выносят гостейку, отправляются к реке, играют в хороводы, завивают венки и бросают их в воду для загадывания.
В Белоруссии также завивают в рощах из березок венки для родных и милых. Матери завивают венки для детей, дети для отца и матери, братья для сестер и суженых. Девушки меняются кольцами на вечную дружбу и поют русальные песни.
В Ярославле троицкое гулянье отправляется на Тверицах, где прежде была слобода Заволгоны.
В Туле троицкое гулянье отправлялось прежде за городом в Горельской роще. Ныне уже этой рощи не существует и народ рассыпается в разные места.
В Шенкурске народное троицкое гулянье было за городом на лугу. Сюда сбирались горожане и поселяне. Девицы, отделяясь от мужчин, схватывались за платки, соединялись в круг и медленным, тихим хороводом переходили с одного места на другое. Кругом их обходили молодцы и высматривали себе невест.
В Москве народное троицкое гулянье бывает на Красном пруде, у Каланчевского поля и Дорогомиловского моста. Красный пруд, по преданию стариков, назывался прежде Русалъским.
В степных селениях троицкое гулянье считается последним праздником. Там кумы посылают в гостинцы своим крестникам грешневые караваи и желтые яйца. Девицы дарят друг друга лентами и меняются кольцами. Меновые венки хранят на память дружбы, перевязывая их лентами.
В Чухломе сохранились особенные хороводы и игры. Там в троицком празднестве участвуют одни девицы. Дочь зажиточного отца приглашает на веселье своих подруг. Эта девица называется тогда болъшухою и управляет играми. Девицы, в сопровождении матушек и нянюшек, сбираются в назначенное место, на площадь, или на загорода, или на улицу, против дома большухи. Все девицы соединяются в кружок и поют песни троицкие. При пении первой песни в середине круга ходят две девицы, дочери почетных отцов, а по окончании песни раскланиваются и выходят из круга. После сего начинается новая песня и другие девицы вступают в круг. Часто случается, что между подругами затеваются ссоры и неудовольствия: будто песня для них была выбрана худая и оскорбительная, будто младшая вступила в круг прежде старшей. В ссоре девиц принимают участие и матушки. В старину из сего происходили многолетние ссоры между горожанами. Таких обид никогда не прощали. После сего хоровода начинается игра: красны сновать. Две девицы, схватясь рука с рукой, ходят взад и вперед углами, как снуют красны, при пении песен. Игры и песни продолжаются до вечера.
В Малороссии известна Семицкая неделя с своими обрядами и верованиями. Там с утра приготовляют в виде снопа травы: зорю, калуфер, мяту, связывают их веревкою, а в середину ставят тройную свечу. С этими травами отправляются в церковь. Травы берегут для лечения болезней, а свеча сохраняется для умирающих. Завивание и развивание венков совершается одинаково с русскими. Там поют свои особенные троицкие песни. Верование малоруссов в русалок есть общее по всей Украине. В Новгороде-Северском есть предание, что криницы, девицы с русыми волосами, появляются на роднике Заручейская криница или на Ярославовом роднике, на рассвете зеленой недели, и расчесывают свои волосы. В троицкую ночь их мавки– русалки – бегают по берегам рек и озер, поют песни, хлопают в ладоши, играют и мяукают как кошки. Там есть верованье в свадьбы русалок.
Троицын день был сроком для приезда в Москву становиться на суд. В грамотах этот срок считался особенным правом, дарованным в виде царских и княжеских милостей. По большей части таким правом пользовались монастыри и подвластные им крестьяне.
Троицкие и семицкие народные игры были строго преследованы еще в XVI столетии. В Стоглаве находим, что в троицкую субботу «сходятся мужи и жены на жальниках, и плачутся на могилах с великим кричанием, и егда станут играть на могилах скоморохи, гудцы и прегудницы, они же переставшие от плача и начнут скакать, плясать ив ладоши бить, песни сатанинские петь».
Все это доселе сохраняется в разных местах. Ни время, ни преследования не могли уничтожить народных обрядов.
Память о Семике сохранилась в названии местностей. Так под Ярославлем называется слобода Семик, в Мосальском уезде есть село Семиково, в Устюжском уезде есть пустошь Семики, в Боровицком есть сельцо Семицы. Замечательнее всего, что в письменных памятниках слово семик встречается только с конца XVII столетия.
Народная память долговечнее письменных памятников.
КАЛЕНДАРНЫЕ ПЕСНИ
Колядки
Ай дуду, дуду,
А я в хату иду.
Печка топится,
Блинов хочется.
Дайте колбасу –
Домой понесу!
Дайте другую,
Я пощедрую!
Дайте и третью,
Не гоните плетью –
Дедушка будет есть,
Бородою тресть,
Усами кивать
И вас вспоминать!
Коляд-колядин!
Я иду к вам один,
Подавайте пирожок
Прямо мне в кошелек.
Не дадите пирожок,
Я коровку за рожок,
Уведу в торжок
И продам за пирожок!
* **
Щедрый вечер!
Добрый вечер!
Дарить нечем –
Были крошки,
Съели кошки!
* **
Ах, скорей бы нам, нам коляд дождать,
Ай люли, люли, нам коляд дождать!
Мы пойдем, пойдем, мы на игрища,
Ай люли, люли, мы на игрища!
А мы с игришек – на заручины,
Ай люли, люли, на заручины!
А с заручинок – на веселъица,
Ай люли, люли, на весельица!
Я пойду, пойду к свойму батюшке,
Ай люли, люли, к свойму батюшке.
«А дай мне, батюшка, ворона коня,
Ай люли, люли, ворона коня!»
– За коня, дитя, слова нетути,
Ай люли, люли, слова нетути,
Поезжай, дитя, на весельице,
Ай люли, люли, на весельице.
Ты гуляй, дитя, а как сам знаешь,
Аи люли, люли, а как сам знаешь,
Не удивляй, дитя, ты добрых людей,
Аи люли, люли, ты добрых людей!
** *
Уродилась коляда
Накануне Рождества.
За горою за крутою,
За рекою за быстрою,
За горою за крутою,
За рекою за быстрою
Стоят леса дремучие,
Во тех лесах огни горят.
Огни горят горючие.
Вокруг огней люди стоят,
Люди стоят, колядуют:
«Ой, коляда, коляда,
Ты бываешь, коляда,
Накануне Рождества».
***
Ходит Илья на Василья,
Носит трубу жестяную,
А другую просяную –
Зароди, Боже,
Жита-пшеницу,
Всякую пашницу.
В доме – добро,
В поле – зерно.
В доме – порожисто,
В поле – колосисто.
Васильева мать
Пошла шендровать –
Заросилася, замочилася,
На престоле стояла,
Золотой крест держала.
А вы, люди, знайте.
Богу свечку ставьте,
А нам грошик дайте.
Здравствуйте, хозяин с хозяичкой!
С Новым годом,
С новым счастьем,
С новым здоровьем!
* **
Новый год пришел,
Старый угнал,
Себя показал.
Ходи, народ,
Солнышко встречать,
Мороз прогонять!
* **
«Овсень, овсень,
Подай брусень!» –
«На что брусенъ?» –
«Косу точить». –
«На что косу?» –
«Траву косить». -
«На что траву?» –
«Коров кормить». –
«На что коров?» –
«Молоко доить». –
«На что .молоко?» –
«Ребят кормить». –
«На что ребят?» –
«А им пашню пахать,
Переложка ломать».
МАСЛЕНИЧНЫЕ ПЕСНИ
Теща про зятя пирог пекла.
В этом пироге три осьмины муки,
Соли да крупы на четыре рубли,
Лучку да мачку на семь рублей,
Маслица с яичком на восемь рублей;
Этот ли пирог с рублем двадцать стал.
Зять-то сел, у присеста съел,
Теща посереде похаживает,
Косо на зятя поглядывает.
«Как тебя, зятя, не разорвало?»
Теща-то зятя употчивала,
В четыре дубинки дубовенькие,
В пятую дубинку вязовенькую.
«Дай-ка мне, теща, домой пойти,
Bee эти побои на жене взворочу!»
* **
Масленица, обманщица,
Обманула, провела,
За заулочек завела,
Дала редьки хвост
На Великий Пост.
Пошли по миру
С кузовами на боку, –
Всякий фиг казал:
Ничего не ели
До святой недели.
Масленица-блиноедка,
Масленица-жироедка,
Масленица-обируха,
Масленица-обмануха,
Обманула, провела,
До поста довела,
Все ежи взяла,
Дала редьки хвост
На Великий Пост.
Мы его поели –
Брюха заболели.
Масленица, масленица,
До чего ты довела:
До Великого Поста,
Нет хлеба ни куска,
Дала редьки хвост
На Великий Пост.
** *
Масленица-кривошейка,
Состречаем тебя хорошенько!
С блинцами,
С каравайцами,
С вареничками!
В Егорьев день
Батюшка Егорей,
Спаси нашу скотинку,
Всяку животинку,
В поле и за полем,
В лесе и за лесом.
Волку да медведю –
Пень да колода,
Ворону, вороне
Камешек дресвяный.
Батюшке Егорию – свечку,
Нам, молодцам, – по яичку.
СЕМИЦКИЕ ПЕСНИ
Мы пойдем, девушки,
Во луга гуляши,
Ой маю, маю,
Маю зеленому.
Во луга гуляши,
Венки завивати,
Ой маю, маю,
Маю зеленому.
Мы завьем веночки,
Зеленые цветочки,
Ой маю, маю,
Маю зеленому.
Завьем зеленые,
Будем веселые,
Ой маю, маю,
Маю зеленому.
* * *
Березки, радуйтесь!
Зеленые, радуйтесь!
К вам девушки идут,
Молодешеньки идут,
Завивать венки идут!
***
– Честной Семик!
Позволь нам гулять,
Венки завивать!
Завью я веночек
На круглый годочек. –
Семик, Семик, На чем ты приехал? –
На зеленом листочке,
На ржаном колосочке!
** *
Завивайся, березка,
Завивайся, кудрява!
Мы к тебе идем,
Мы венки несем,
Каждому листочку –
По алому цветочку,
Каждой веточке –
По ленточке.
* * *
Не радуйтесь, дуб и клен!
Радуйся, белая береза!
К тебе девушки идут,
К тебе красные идут,
С яишницей, с куличком,
С пшеничным пирожком, –
Березку завивать,
Семик величать!
Троица
Терень-ту зеленой,
Не расстался бы с тобой,
Я с тобою, с молодой,
С молодою со вдовою,
Там коляска ехала,
Во коляске девица,
На девице – веночек,
Лавровый цветочек.
«Что ты, девка, побледнела?» –
«Оттого я побледнела,
Что на молодца поглядела.
У молодца бело личико,
Бело личико, кругло личико.
Поплывем-ка мы с тобой,
Мой селезень белокосистый,
Белокосистый, воронистый».
ПО ЦЕРКОВНЫМ КАНОНАМ
О таинстве покаяния
Покаяние есть таинство, в котором исповедующий грехи свои, при видимом изъявлении прощения от священника, невидимо разрешается от грехов Самим Иисусом Христом. В этом определении указывается как видимая сторона таинства – исповедание кающимся грехов перед священником и изъявление последним прощения, так и невидимое действие его – действительное благодатное разрешение от грехов Самим Иисусом Христом.
Дабы дать полное понятие о таинстве покаяния, мы прежде всего скажем о Божественном установлении этого таинства.
Как средство к отвращению гнева Божия за грехи людей покаяние было возвещено еще в Ветхом Завете. Так, пророк Иона возвестил покаяние ниневитянам, и они раскаялись, и Господь помиловал их. Пророк Нафан возвестил покаяние Давиду, и Давид покаялся, и Господь помиловал его. Так же точно поступали и другие пророки.
Последним пророком, возвещавшим покаяние в Ветхом Завете, был Иоанн Креститель. О нем евангелист Марк повествует: «Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. И выходили к нему вся страна Иудейская и Иерусалимляне и крестились от него все в реке Иордане, исповедуя грехи свои» (1, 4–5).
Но покаяние, проповеданное в Ветхом Завете, только отклоняло гнев Божий от кающихся, но не могло вполне примирить их с Богом, ибо не могло вполне уничтожить грехов. Значит, оно не было таинством покаяния, а служило только приготовлением к этому таинству. Только Господь Иисус Христос установил таинство покаяния и даровал нам в нем благодатное средство очищаться от всех грехов и становиться такими же чистыми и невинными, какими мы вышли из благодатных вод крещения. Еще во время земной жизни Своей Он обещал даровать апостолам власть прощать грехи. Припомним.
Что касается видимой стороны этого таинства, то она состоит в следующем: кающийся исповедует перед священником грехи свои, а последний, по выслушании исповеди, разрешает его от грехов, говоря: «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти чадо, вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».
В приведенных разрешительных словах священника указывается невидимое благодатное действие таинства покаяния, состоящее в том, что кающийся разрешается Иисусом Христом от всех грехов своих. С ним бывает то же, что было с упоминаемым в Евангелии мытарем, который оправданным пошел из храма в дом свой. О нем бывает, по слову Спасителя, великая радость на небе у ангелов Божиих, и он становится любезным Богу, подобно возвратившемуся к отцу своему блудному сыну, о котором говорится: «Увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его» (Як. 15, 20). Велико поэтому благодатное действие таинства покаяния; оно совершенно примиряет нас с Богом и очищает нас от всех грехов, как бы ни были важны они, если только мы приносим истинное раскаяние в них.
Вот необходимые сведения о таинстве покаяния, которые твердо должен знать всякий христианин. Но этим ограничиться нельзя. Чтобы иметь больше умиления и сокрушения о грехах своих и открыть все грехи с живой верою в Господа Иисуса Христа и с надеждою на Его милосердие, приступая к исповеди, мы должны знать, при каких знаменательных, трогающих душу и сердце наше, обрядах совершается наша исповедь.
Вот ставится аналой; полагается на него Святой Крест и Евангелие; становится у аналоя духовник. Подходит кающийся и с глубоким смирением полагает поклон до земли, говоря про себя молитву мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному!»
Крест и Евангелие, полагаемые на аналое, означают, что здесь невидимо присутствует Сам Господь. В Евангелии Он призывает всех к покаянию, а на кресте Он пострадал за наши грехи. Сам Господь принимает исповедь, Сам прощает грехи кающемуся, Сам Господь, как всеведущий, обличает его грехи. Священник же есть посторонний свидетель. Кающийся исповедует – открывает, рассказывает все свои грехи не священнику, а Самому Богу. Пред ним стоит Сам Христос Спаситель и выслушивает его грехи. Ни бояться, ни стыдиться священника не должно. Открывая Богу на исповеди свою душу, кающийся должен представлять, как будто духовника вовсе нет, – каяться так, как будто пред одним только Господом Иисусом Христом, каяться так, как бы вы каялись пред смертию, чтобы немедленно предстать на суд Божий; – не скрывать и не утаивать ничего пред этим великим чудом, какое здесь совершается. Священник, как человек, разрешает и прощает кающемуся грехи на земле, а Христос Спаситель, как Бог, в то же время прощает грехи на небе. Какое же глубокое благоговение должно быть у кающегося?
Кающийся с глубоким сокрушением и смирением полагает земной поклон. Поклоном до пола, до земли кающийся умоляет Господа, подобно мытарю, о помиловании; выражает раскаяние, сознание, что грехи его отяготили его, что он недостоин помилования; сознает свое смирение, покорность воле Божией, что он по своему составу телесному – земля, и своими грехами заслужил смерть...
Духовный отец приводит хотящего исповедаться пред икону Господа нашего Иисуса Христа. Здесь символическое значение имеет икона. .Церковь, устами священника, указывает на икону, изображающую невидимо предстоящего Христа, приемлющего исповедание кающегося. Священник, присовокупляя о себе, что он есть лишь свидетель, говорит: «Внемли убо: понеже пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отыдеши».
Исповедь сравнивается символически с врачеванием и потому, что при лечении обыкновенно высказывают врачу о болезни своей правдиво, отвечают искренно и объясняют сокровенное; так и при исцелении духовном сердце, истинно сокрушенное, не скрывает ран, причиненных грехом. Кающийся, сознавая, что «от дел своих несть пластыря приложити» (своему гибельному духовному состоянию), «ни обвязания», прибегает к единому Врачу, – Спасителю и Господу, «иже един окаянныя души недуг, и сея исцеление ведает».
Сложивши руки к груди, с поникшею головою, как подсудимый, в знак своего глубокого смирения, благоговения и недостоинства, кающийся открывает все свои грехи духовному отцу, как они есть, ничего не скрывая и не утаивая, – рассказывает все свои грехи, с глубоким сокрушением, с живою верою в Господа Иисуса Христа и крепкою надеждою на милосердие Божие, с твердым намерением вперед не повторять тех грехов, в которых раскаивается.
Крестообразное сложение рук на груди выражает сердечное сокрушение пред Господом и означает решимость на преломление воли своей или распинание ветхого в себе человека, а также самопредание Спасителю, за нас предавшемуся на распятие. Преклонение головы выражает покорение воле Господа своего, Которому прощенный Им, примиренный с Богом, отдаст себя в собственность всецело.
Разрешая покаявшегося от исповеданных грехов по власти от Спасителя данной, иерей возлагает на главу исповедника епитрахиль и руку свою, осеняя крестным знамением, разрешающим (как бы рассекающим) вины греховные. Епитрахиль означает Христово иго, которому подчиняется разрешаемый; покрытие епитрахилью знаменует, что грехи покаявшегося покрываются милосердием Искупителя, по сказанному: «Бложени, ихже оставишася беззакония и ихже покрышася греси» (Пс. 31, 1). Покрывая нас епитрахилью, сам духовник обозначает собою покров Единого Ходатая и Спасителя человеков и Его Церкви, как матери, возрождающей нас и паки болезнующей, доколе не изобразится в нас Христос (Галат. 4, 19) и доколе мы не начали ходить в обновленной жизни (Римл. 6, 4).
Покаявшийся и разрешенный повергается после того пред Святым Евангелием и Святым Крестом, чрез целование которых обязуется жить по воле Спасителя, сочетаваясь с Ним, как при первом вступлении своем в Церковь. Ибо сила святого крещения восстановляется покаянием составляющим потому с крещением одно великое целое, как и в самом крещении совершается оставление грехов по сказанному: «Исповедую едино крещение, во оставление грехов».
Наследования таинства покаяния, или исповеди
Когда мы принимаем таинство покаяния или, говоря просто, исповедаемся?
Временем для исповеди назначены у нас четыре поста:
1) Великий, или се. Четыредесятница,
2) Рождественский, или Филипповки,
3) Успенский или Госпожинки и
4) Петров, или Петровки, преимущественно же Великий пост.
Можно исповедываться и во всякое время года, и не в пост, особенно в случае болезни.
Как и для чего совершается нами исповедь?
Крепко жалея о том, что мы оскорбили Бога своими грехами, и, припомнив все свои грехи, исповедуем, т.е, рассказываем их священнику, после его молитв о нас, имея твердую решимость не делать сих грехов в другой раз. Священник во имя Иисуса Христа объявляет нам прощение грехов; но в то время, как мы слышим прощение грехов от священника, Сам Бог невидимо прощает нас, и Дух Святой снова входит в нашу душу и опять начинает жить в ней.
Не приготовляемся ли мы к исповеди каким особенным образом?
К исповеди мы приготовляемся целую неделю или, по нужде, три дня, а в крайнем случае и один день; и в это время неопустительно ходим в храм к Богослужению, воздерживаемся в пище и питье, примиряемся со всеми, кого мы обидели или кто нас обидел, удаляемся от увеселений, читаем священные и духовные книги и благотворим бедным. Это приготовление называется у нас говением (т.е. особенно благоговейною или благочестивою жизнью).
Как священник молится о нас пред исповедью?
Милостию Божиею, по которой Бог не желает погибели грешника и по которой Он прощал многих кающихся грешников, священник умоляет Бога простить все грехи тех из нас, которые пришли к нему для исповеди.
Какие обряды мы видим при совершении таинства покаяния или исповеди?
1) Исповедающийся перечисляет грехи свои вслух священнику пред крестом и Евангелием и
2) по окончании исповеди, священник, читая разрешительную молитву, покрывает его епитрахилью.
Для чего кающийся перечисляет грехи свои вслух священнику?
Священнику дана власть разрешать грехи и не разрешать; кроме того, ему должно делать наставления кающемуся, сообразно его грехам. Поэтому необходимо ему слышать самые грехи кающегося.
Какое значение святого креста и Евангелия, лежащих на аналое при исповеди?
Крест и Евангелие при исповеди означают присутствующего тут Самого Иисуса Христа, который в Евангелии призывает нас к покаянию, и на кресте пострадал за наши грехи.
Что означает возложение епитрахили на кающегося?
Возложение епитрахили на кающегося означает возвращение ему милости Божией.
Какое самое важное священнодействие в таинстве покаяния?
Чтение священником разрешительной молитвы над головой кающегося. В это именно время он получает отпущение грехов от Самого Бога.
Что нужно представлять себе, чтобы стыд и страх не отвлекли нас от искренней исповеди пред священником?
Кающийся должен представлять себе, что
1) он кается Богу, а не священнику, и священник в этом случае только свидетель, орудие, через которое Господь преподает разрешение.
2) Священник и сам грешник, имеет свои грехи; выслушивая грехи другого, он вздыхает о своих грехах.
3) Все, что открывается на исповеди, останется тайною навсегда. Выслушивает же священник кающегося, как друг, как врач, желая от всей души помочь его исправлению.
Что такое так называемая епитимия, которую иногда духовники налагают на кающихся?
ЕПИТИМИЯ слово греческое, и значит запрещение. Епитимиею обыкновенно называются благочестивые упражнения и лишения; так, например, пост сверх назначенного для всех, ежедневное хождение в храм ко всем церковным службам, молитва домашняя, с определенным числом поклонов, раздаяние милостыни, путешествие ко святым местам, отлучение от святого причащения на большее или меньшее время.
Какая цель епитимий?
Епитимия имеет целью – отлучить грешника от дурных привычек. Так ленивому молиться назначается молитва с определенным числом поклонов, скупому – раздача денег, невоздержному– пост и т.п.
Последование таинства причащения
Когда совершается последование таинства причащения? Оно совершается в храме во время Литургии или обедни. Во время Литургии в храме обыкновенно причащаются те, которые посредством гонения и исповеди приготовились ко причащению; дети же, до семилетнего возраста, причащаются без исповеди и одною святою кровию. Больных причащают во всякое время, в домах, куда обыкновенно священники приносят святых Тайны или Дары.
Теперь решим вопрос: для чего Господь установил это таинство?
Ближайшая цель его – воспоминание о Спасителе, особенно о Его страданиях и крестной смерти. «Сие творите в Мое воспоминание», – сказал Господь.
Вместе с этим оно служит для нас и знамением нового союза нашего с Богом во Христе. «Сия есть Кровь Моя нового завета»,– говорит Спаситель. Далее, цель этого таинства – теснейшее соединение со Христом и между собою. «Идущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем (Ин. 6, 56). Мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор. 10, 17).
Кроме того, оно служит для нас очистительною и умилостивительною жертвою за грехи наши, и не за наши только, но и за грехи всего мира, и благодарственною жертвою за все, что мы имеем от Бога: ибо Господь, прияв хлеб, прежде хвалу воздал и благодарил Бога, и потом, преподавая Тело Свое, сказал: «Сие есть Тело Мое, за вас преломляемое во оставление грехов», и преподавая чашу, сказал: «Сия есть Кровь Моя Нового Завета, за вас и за многих изливаемая во оставление грехов», ибо у нас нет ничего, чем бы могли или достойно возблагодарить Бога за Его милости, или умилостивить Его за грехи наши.
Далее, таинство святого причащения служит для нас духовною пищею и духовным врачеванием. Эту истину с великою мудростию развивает святитель Филарет, митрополит Московский. Как для жизни растения требуется не только сила произрастания, но и почва, из которой питается растение, так и для возрожденного человека нужна, кроме благодатной силы произрастания, соответственная пища. «Только Божественная пища может истинно питать, и только Божественное врачевство врачевать болящую душу человека, которая по началу своему есть дыхание жизни от уст Божиих. Но как Божественное, по существу своему, не может не быть сокровенным для человека, то надлежало еще изобрести средство соделать Божественную пищу и врачевство удобообретаемыми и удобоприемлемыми для человека в таинстве причащения, «в котором верующий, под видом хлеба и вина, вкушает самого Тела и Крови Христовой для вечной жизни» (Катехиз.). Сын Божий предлагает нам в таинственную пищу и питие и во всецелебное врачевство, под видом хлеба и вина, Своё Божественное Тело и Свою Божественную Кровь. «Идите, – глаголет, – сие есть Тело Мое. Пиите от нея еси, сия есть кровь Моя».
Может быть, представится нечто подобное сей трапезе в том, когда мать питает младенца млеком своим, которое только на время сего питания отделяется из ее тела и крови. Но как мало и это подобие пред великим таинством! Мать преподает младенцу только избыток своего тела, приготовленный для сего природою, преподает без труда, и даже к облегчению своему от избытка, который мог бы обременить ее. Наш Божественный Питатель преподает нам самое Тело Свое, всецелое Тело Свое, преподает его сладостию любви, без сравнения превышающей материнскую, но, притом преподает нам Тело Свое, горьким и смертным страданием уготованное нам в пищу. «Сие есть, – глаголет, – Тело Мое, еже за вы ломимое, Сия есть Кровь моя, яже за вы и за многия изливаемая». Как пшеница страждет в жерновах, и под рукою хлебоделателя, и в разжженной пещи, да будет хлеб, укрепляющий сердце человека; как кровь гроздова страждет в утеснении точила, да будет вино, веселящее сердце человека; так благоволил воплощенный Сын Божий предать Тело Свое на разнообразные страдания – елеонские, иерусалимские и голкофские, допустил многострадально источить Кровь Свою в предкрестных и крестных мучениях, дабы в них уготовать нам пищу и питие жизни и врачевания, бессмертия и блаженства».
Наконец, святое причащение служит для нас залогом бессмертия и вечной жизни. «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день... отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей, жить будет вовек» (Ин. 6, 53–54, 58)
Великие праздники
Светлое Христово Воскресение.
Дванадесятые:
Вход Господень в Иерусалим (за неделю до Пасхи).
Вознесение Господне (в 40-й день по Пасхе).
Пятидесятница, или Сошествие Святого Духа на апостолов (в 50-й день по Пасхе).
Крещение Господне (6 янв.) 1 [Даты даны по старому стилю].
Сретение Господне (2 февр.).
Преображение Господне (6 авг.).
Воздвижение Честного Креста Господня (14 сент.).
Рождество Христово (25 дек.).
Рождество Пресвятой Богородицы (8 сент.).
Введение во храм Пресвятой Девы Марии (21 нояб.).
Благовещение Пресвятой Богородицы (25 мар.).
Успение Пресвятой Богородицы (15 авг.).
Великие (но не дванадесятые) праздники
Обрезание Господне (1 янв.).
Покров Пресвятой Богородицы (1 окт.).
Рождество Иоанна Предтечи (24 июня).
День святых апостолов Петра и Павла (29 июня).
Усекновение главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господ Иоанна (29 авг.).
Сплошные недели
1) Святки (кроме Крещенского сочельника).
2) Седмица после недели Мытаря и Фарисея.
3) Пасхальная седмица.
4) Сырная седмица.
5) Седмица Пятидесятницы.
Посты
Однодневные:
1) На каждой неделе (за исключением сплошных) по средам и пятницам.
2) В день Воздвижения Креста Господня (14 сент.).
3) Накануне Крещения Господня (5 янв.).
4) В день Усекновения главы св. Иоанна Крестителя (29 авг.).
Многодневные:
1) Пост Рождественский.
2) Пост Великий.
3) Пост Богородичный или Успенский.
4) Пост Апостольский.
Дни поминовения:
1) В Субботу перед Мясопустной неделей.
2) В субботы 2,3 и 4-й седмиц Великого поста.
3) В субботу перед неделей Пятидесятницы (Троицкая суббота).
4) В субботу перед днем св. Димитрия Мироточивого (пам. 26 окг.) или Дмитриевскую субботу.
5) В день Усекновения главы св. Иоанна Предтечи 29 августа.
6) Во вторник или понедельник Фоминой недели.
Что такое пост
Выше упоминалось о постах. Что же это такое пост? «Полный православный богословский энциклопедический словарь» определяет его так:
«Посты – учреждение христианской церкви, содействующее господству в христианине духовно-нравственных стремлений над чувственными. Пост существовал еще в Ветхом Завете, в христианстве учрежден одновременно с основанием самой церкви, по примеру самого Христа и апостолов.
Древнейшие из церковных писателей утверждают, что апостолы учредили пост в 40 дней в подражание Моисею и Иисусу Христу, постившимся 40 дней в пустыне; отсюда древнейшее название главного или Великого Поста у греков – четыредесятница.
По мнению некоторых ученых, пост состоял сначала из 40 часов, а не дней; некоторые писатели II и III веков говорят об обычае поститься более двух суток.
Пост перед Пасхой, по свидетельству Дионисия Александрийского, тянулся 6 дней и назывался предпасхальным.
Таким образом, четыредесятница существовала хотя и с первых времен церкви, но не повсеместно и в постоянный 40-дневный пост она сложилась, по мнению некоторых ученых, одновременно с учреждением чина для оглашенных и чина для кающихся, торжественное принятие которых в церковь приурочивалось ко дню Пасхи: по чувству братства и любви, в посте оглашенных и кающихся стали принимать участие все верующие. По Златоусту, обычай поста возник по мере ослабления ревности к церкви, вместо прежнего обычая причащаться каждый воскресный день появилось обыкновение причащаться только в особенно торжественные дни, как Великий Четверг и Пасха, а чтобы в эти дни можно было приступать к таинству достойно, отцы церкви учредили четыредесятницу. В IV веке Великий Пост существовал в церкви повсеместно, но он начинался не везде одинаково и не всегда содержал в себе именно 40 дней, ибо церковь не стесняла в этом отношении поместных обычаев.
Пост в древней церкви был очень строг и заключался или в неедении несколько времени или в сухоедении ежедневном, но не раньше вечера; по словам Тертуллиана, во время поста не давалась даже вода; «Постановления апостольские» поставляют пост во вкушении лишь хлеба и овощей, запрещая мясо и вино. На Востоке, по Вальсамону, сухоедение (сушеные плоды и овощи) держалось, как форма поста до XII века, когда постными яствами стали считаться не только овощи, но также рыба, а иногда и водяные птицы. Всякая радость считалась нарушением поста и даже церковное «лобзание мира» по словам Тертуллиана считалось несовместимым с постом. Общим правилом было совершенно устранять раздражающую и возбуждающую пищу и вообще избегать обременения себя какою бы то ни было пищей.
В последующее время появились ереси, из которых одни ставили пост наравне с высшими нравственными обязанностями христианства, а другие совершенно отрицали всякое значение поста.
Учение древней церкви о посте суммировано Гангрским собором, который предает анафеме тех, кто без крайней необходимости для здоровья нарушает установленные посты и тех, кто осуждает собрата, вкушающего мясо с благословения в дозволенное время.
На Востоке церковное значение поста было усилено и грех нарушения поста был приравнен к ереси; с принятием христианства этот взгляд перешел в Россию и отсюда идет то особое уважение к посту, какое существует доселе в русской церкви и в русском народе. Законодательство на Востоке покровительствовало посту: на дни Великого Поста запрещались всякие зрелища, закрывались бани, лавки, торговля мясом и другие, кроме предметов первой необходимости, приостанавливалось судопроизводство.
К посту приурочивалась и благотворительность: рабовладельцы освобождали рабов от работы и отпускали их часто в дни поста на волю.
Великий Пост был временем проповедей в храмах.
С появлением монашества пост сделался предметом одного из монашеских обетов и принадлежностью монашеской жизни. На Востоке монахи постились ежедневно до 9 часов (до 3 часов дня по нашему времени), в дни установленных постов – до вечера, а иные «постники» более долго постились. Влияние монашества развило в населении любовь к постничеству.
Христианская вечеря во время поста, бывшая единственной трапезой в продолжение дня, резко отличала христиан от язычников, имевших привычку есть часто.
Посты делятся на многодневные и однодневные.
К многодневным относятся:
1) пост святой четыредесятницы,
2) пост апостолов Петра и Павла, иначе называемый Петровым или апостольским.
Начало этого поста зависит от праздника Пасхи и поэтому он бывает то короче, то продолжительнее. При наибольшей продолжительности он тянется шесть недель, при наименьшей – неделю с днем. Начало его идет от глубокой древности, он уже заповедуется в апостольских постановлениях; но особенно часты упоминания о нем становятся с IV века,
3) Успенский пост (в просторечии – госпожинки) в честь пресвятой Богородицы, продолжается от 1 до 15 августа.
Этот пост по строгости приближается к Великому, ослабляется по субботам и воскресным дням, а также в праздник Преображения Господня.
Древнейшее упоминание об этом посте, под именем поста осеннего, встречается у Льва Великого.
В древней церкви были разногласия о продолжительности его; поводом к ним служил праздник Преображения, ибо в этот день некоторые разрешали себе употребление мясной пищи. Соборным определением 1166 года эти сомнения окончательно устранены,
4) Рождественский пост предваряет праздник Рождества Христова за 40 дней и потому называется также четыредесятницей. Иначе этот пост называется Филипповским (в народе – Филипповки), так как в день его начала, 14 ноября, празднуется память апостола Филиппа. По правилам воздержания он приближается к апостольскому посту; строгость его особенно усиливается с 20 декабря, т.е. во дни предпразднества Рождества Христова и достигает высшей степени в последний день, так называемый сочевник (сочельник); в этот день пост хранится до вечерней звезды.
О рождественском посте ясные упоминания встречаются с IV века Лев Великий называет его древним установлением и усвояет ему значение жертвы за собранные плоды. Однообразный порядок продолжительности его установлен на константинопольском соборе 1166 года
К однодневным постам относятся:
1) пост в среду и пяток в воспоминание предания Спасителя на страдания и смерть и самых страданий и смерти Его.
В древней церкви среда и пяток были известны под именем дней поста и стояния, ибо в эти дни христиане проводили в богослужении всю ночь, как бы стоя на страже, а пост продолжался до 9-ого часа. В среды и пятки некоторых седмиц нет поста. Таковы:
седмица пасхальная, которая рассматривается как один светлый день;
седмица пятидесятницы; так называемые святки, т.е. 12 дней от Рождества Христова до Богоявления, кроме последнего дня (крещенского сочельника);
седмица мытаря и фарисея;
седмица сырная,
2) пост в праздник Воздвижения Креста Господня – 14 сентября,
3) пост в день Усекновения главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, 29 августа,
4) пост в навечерие Богоявления Господня, 5 января.
Что касается Рождественского поста, а также общих правил, применимых ко всем постам, то в «Кухне православного поста», изданной по благословению Преосвященнейшего Тихона, Епископа Новосибирского и Томского, читаем:
«Рождественский (Филиппов) пост – с 28 ноября по 6 января (по новому стилю).
Этот пост установлен ко дню Рождества Христова, чтобы мы очистили себя в это время покаянием, молитвой и постом и с чистым сердцем встретили явившегося в мир Спасителя. Иногда пост этот называют Филипповым, в знак того, что он начинается после дня празднования памяти апостола Филиппа (27 ноября).
Устав о пище в этот пост совпадает с уставом Петрова поста до дня святителя Николая (19 декабря), т. е. рыба позволяется, кроме понедельника, среды и пятницы.
Если праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы (4 декабря) выпадает на среду или пятницу, то разрешается рыба.
От дня памяти святителя Николая до предпразднества Рождества, которое начинается 2 января, рыба разрешается только в субботу и воскресенье.
В предпразднество же Рождества Христова пост соблюдают так же, как в дни Великого Поста: рыба возбраняется во все дни, пища с маслом разрешается только в субботу и воскресенье.
В навечерие Рождества (сочельник), 6 января, благочестивый обычай требует не вкушать пищи до появления первой вечерней звезды, после чего принято вкушать коливо или сочиво – вареные в меду зерна пшеницы или отварной рис с изюмом, в некоторых местностях сочивом называют отварные сухие плоды с сахаром. От слова «сочиво» и происходит название этого дня – сочельник.
Сочельник есть еще и перед праздником Крещения Господня. В этот день (18 января) также принято не вкушать пищи до принятия Агиасмы – крещенской святой воды, освящать которую начинают уже в сам день сочельника.
Общие правила поста таковы:
1. Основа поста – борьба с грехом через воздержание от пищи. Именно воздержание, а не изнурение тела, поэтому вышеизложенные правила соблюдения постов каждый должен соизмерить со своими силами, со степенью своей подготовки к посту.
2. Пост – аскетический подвиг, требующий подготовки и постепенности. Необходимо входить в поствование постепенно, поэтапно, начав хотя бы с воздержания от скоромной пищи в среду и пятницу в течение всего года.
3. Желающие соблюдать пост должны посоветоваться с опытным духовником, рассказать ему о своем духовном и физическом состоянии и испросить благословения на совершение поста.
4. Больным нужно посоветоваться с врачом. Беременным женщинам необходимо очень осторожно относиться к совершению поста.
Послабление в посте дается малолетним детям и путешествующим.
5. Разговляются (начинают принимать скоромную пищу) после длительных постов в день праздника, после Божественной литургии. Разговляться после многодневных постов нужно постепенно.
6. Существует пять степеней строгости поста:
– вкушение рыбы;
– горячая пища с маслом (растительным);
– горячая пища без масла;
– сухоядение;
– полное воздержание от пищи.
В день вкушения рыбы разрешается и горячая пища с растительным маслом. В православных календарях растительное масло обычно называется елеем. На соблюдение в определенные дни более строгой степени поста, чем определено, нужно взять благословение у священника.
7. Пост телесный, без поста духовного, ничего не приносит для спасения души, даже наоборот, может быть и духовно вредным, если человек, воздерживаясь от пищи, проникается сознанием собственного превосходства.
Истинный пост связан с молитвой, покаянием, с воздержанием от страстей и пороков, искоренением злых дел, прощением обид, с воздержанием в супружеской жизни, с исключением увеселительных и зрелищных мероприятий, просмотра телевизора. Пост не цель, а средство – средство смирить свою плоть и очиститься от грехов. Без молитвы и покаяния пост становится всего лишь диетой».
ПАСХА В КЛАССИКЕ
Светлое Воскресение
«В русском человеке есть особенное участие к празднику Светлого Воскресения. Он это чувствует живей, если ему случится быть в чужой земле. Видя, как повсюду в других странах день этот почти не отличен от других дней, – те же всегдашние занятия, та же вседневная жизнь, то же будничное выраженье на лицах, – он чувствует грусть и обращается невольно к России. Ему кажется, что там как-то лучше празднуется этот день, и сам человек радостней и лучше, нежели в другие дни, и самая жизнь какая-то другая, а не повседневная. Ему вдруг представится – эта торжественная полночь, этот повсеместный колокольный звон, который как всю землю сливает в один гул, это восклицанье «Христос воскресе!», которое заменяет в этот день все другие приветствия, этот поцелуй, который только раздается у нас, – и он готов почти воскликнуть: «Только в одной России празднуется этот день так, как ему следует праздноваться!»
Разумеется, все это мечта; она исчезает вдруг, как только он перенесется на самом деле в Россию или даже только припомнит, что день этот есть день какой-то полусонной беготни и суеты, пустых визитов, умышленных незаставаний друг друга, на место радостных встреч, – если ж и встреч, то основанных на самых корыстных расчетах; что честолюбие кипит у нас в этот день еще больше, чем во все другие, и говорят не о Воскресенье Христа, но о том, кому какая награда выйдет и кто что получит; что даже сам народ, о котором идет слава, будто он больше всех радуется, уже пьяный попадается на улицах, едва только успела кончиться торжественная обедня, и не успела еще заря осветить земли. Вздохнет бедный русский человек, если только все это припомнит себе и увидит, что это разве только карикатура и посмеянье над праздником, а самого праздника нет. Для проформы только какой-нибудь начальник чмокнет в щеку инвалида, желая показать подчиненным чиновникам, как нужно любить своего брата, да какой-нибудь отсталый патриот, в досаде на молодежь, которая бранит старинные русские наши обычаи, утверждая, что у нас ничего нет, прокричит гневно: «У нас все есть – и семейная жизнь, и семейные добродетели, и обычаи у нас соблюдаются свято; и долг свой исполняем мы так, как нигде в Европе; и народ мы на удивленье всем».
Нет, не в видимых знаках дело, не в патриотических возгласах и не в поцелуе, данном инвалиду, но в том, чтобы в самом деле взглянуть в этот день на человека, как на лучшую свою драгоценность, – так обнять и прижать его к себе, как наироднейшего своего брата, так ему обрадоваться, как бы своему наилучшему другу, с которым несколько лет не видались и который вдруг неожиданно к нам приехал. Еще сильней! еще больше! Потому что узы, нас с ним связывающие, сильней земного кровного нашего родства, и породнились мы с ним по нашему прекрасному Небесному Отцу, в несколько раз нам ближайшему нашего земного отца, и день этот мы – в своей истинной семье, у Него самого в дому. День этот есть тот святой день, в который празднует святое, небесное свое братство все человечество до единого, не исключив из него ни одного человека.
Как бы этот день пришелся, казалось, кстати нашему девятнадцатому веку, когда мысли о счастии человечества сделались почти любимыми мыслями всех; когда обнять все человечество, как братьев, сделалось любимой мечтой молодого человека; когда многие только и грезят о том, как преобразовать все человечество, как возвысить внутреннее достоинство человека; когда почти половина уже признала торжественно, что одно только христианство в силах это произвесть; когда стали утверждать, что следует ближе ввести Христов закон как в семейственный, так и в государственный быт; когда стали даже поговаривать о том, чтобы все было общее – и дома, и земли; когда подвиги сердоболия и помощи несчастным стали разговором модных гостиных; когда, наконец, стало тесно от всяких человеколюбивых заведений, странноприимных домов и приютов. Как бы, казалось, девятнадцатый век должен был радостно воспраздновать этот день, который так по сердцу всем великодушным и человеколюбивым его движеньям! Но на этом-то самом дне, как на пробном камне, видишь, как бледны все его христианские стремленья и как все они в одних только мечтах и мыслях, а не в деле.
И если в самом деле придется ему обнять в этот день своего брата, как брата, – он его не обнимет. Все человечество готов он обнять, как брата, а брата не обнимет. Отделись от этого человечества, которому он готовит такое великодушное объятье, один человек, его оскорбивший, которому повелевает Христос в ту же минуту простить, – он уже не обнимет его. Отделись от этого человечества один, несогласный с ним в каких-нибудь ничтожных человеческих мненьях, - он уже не обнимет его. Отделись от этого человечества один, страждущий видней других тяжелыми язвами своих душевных недостатков, больше других требующий состраданья к себе, – он оттолкнет его и не обнимет.
И достанется его объятие только тем, которые ничем еще не оскорбили его, с которыми не имел он случая столкнуться, которых он никогда не знал и даже не видел в глаза. Вот какого рода объятье всему человечеству дает человек нынешнего века, и часто именно тот самый, который думает о себе, что он истинный человеколюбец и совершенный христианин! Христианин! Выгнали н.а улицу Христа, в лазареты и больницы, наместо того, чтобы призвать Его к себе в дома, под родную крышу свою, и думают, что они христиане!
Нет, не воспраздновать нынешнему веку светлого праздника так, как ему следует воспраздноваться. Есть страшное препятствие, есть непреоборимое препятствие, имя ему – гордость. Она была известна и в прежние веки, но то была гордость более ребяческая, гордость своими силами физическими, гордость богатствами своими, гордость родом и званием, но не доходила она до того страшного духовного развития, в каком предстала теперь. Теперь явилась она в двух видах. Первый вид ее – гордость чистотой своей.
Обрадовавшись тому, что стало во многом лучше своих предков, человечество нынешнего века влюбилось в чистоту и красоту свою. Никто не стыдится хвастаться публично душевной красотой своей и считать себя лучше других. Стоит только приглядеться, каким рыцарем благородства выступает из нас теперь всяк, как беспощадно и резко судит о другом. Стоит только прислушаться к тем оправданьям, каким он оправдывает себя в том, что не обнял своего брата даже в день Светлого Воскресения. Без стыда и не дрогнув душой, говорит он: «Я не могу обнять этого человека: он мерзок, он подл душой, он запятнал себя бесчестнейшим поступком; я не пущу этого человека даже в переднюю свою; я даже не хочу дышать одним воздухом с ним; я сделаю крюк для того, чтобы объехать его и не встречаться с ним. Я не могу жить с подлыми и презренными людьми,– неужели мне обнять такого человека как брата?» Увы! позабыл бедный человек девятнадцатого века, что в этот день нет ни подлых, ни презренных людей, но все люди – братья той же семьи, и всякому человеку имя брат, а не какое-либо другое. Все разом и вдруг им позабыто: позабыто, что, может быть, затем именно окружили его презренные и подлые люди, чтобы, взглянувши на них, взглянул он на себя и поискал бы в себе того же самого, чего так испугался в других. Позабыто, что он сам может на всяком шагу, даже не приметив того сам, сделать то же подлое дело, хотя в другом только виде, – в виде, не пораженном публичным позором, но которое, однако же, выражаясь пословицей, есть тот же блин, только на другом блюде. Все позабыто. Позабыто им то, что, может, оттого развелось так много подлых и презренных людей, что сурово и бесчеловечно их оттолкнули лучшие и прекраснейшие люди и тем заставили пуще ожесточиться. Будто бы легко выносить к себе презренье! Бог весть, может быть, иной совсем был не рожден бесчестным человеком; может быть, бедная душа его, бессильная сражаться с соблазнами, просила и молила о помощи и готова была облобызать руки и ноги того, кто, подвигнутый жалостью душевной, поддержал бы ее на краю пропасти. Может быть, одной капли любви к нему было достаточно для того, чтобы возвратить его на прямой путь. Будто бы дорогой любви было трудно достигнуть к его сердцу! будто уже до того окаменела в нем природа, что никакое чувство не могло в нем пошевелиться, когда и разбойник благодарен за любовь, когда и зверь помнит ласкавшую его руку! Но все позабыто человеком девятнадцатого века, и отталкивает он от себя брата, как богач отталкивает покрытого гноем нищего от великолепного крыльца своего. Ему нет дела до страданий его; ему бы только не видать гноя ран его. Он даже не хочет услышать исповеди его, боясь, чтобы не поразилось обонянье его смрадным дыханьем уст несчастного, гордый благоуханьем чистоты своей. Такому ли человеку вос-праздновать праздник небесной любви?
Есть другой вид гордости, еще сильнейший первого, – гордость ума. Никогда еще не возрастала она до такой силы, как в девятнадцатом веке. Она слышится в самой боязни каждого прослыть дураком. Все вынесет человек века: вынесет названье плута, подлеца; какое хочешь дай ему названье, он снесет его – и только не снесет названье дурака. Над всем он позволит посмеяться – и только не позволит посмеяться над умом своим. Ум его для него – святыня. Из-за малейшей насмешки над умом своим он готов сию же минуту поставить своего брата на благородное расстоянье и посадить, не дрогнувши, ему пулю в лоб. Ничему и ни во что он не верит,- только верит в один ум свой. Чего не видит его ум, того для него нет. Он позабыл даже, что ум идет вперед, когда идут вперед все нравственные силы в человеке, и стоит без движенья и даже идет назад, когда не возвышаются нравственные силы. Он позабыл и то, что нет всех сторон ума ни в одном человеке; что другой человек может видеть именно ту сторону вещи, которую он не может видеть, и, стало быть, знать того, чего он не может знать. Не верит этому, и все, чего не видит он сам, то для него ложь. И тень христианского смиренья не может к нему прикоснуться из-за гордыни его ума. Во всем он усомнится: в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге усомнится, но не усомнится в своем уме. Уже ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права, не из-за личных ненавистей – нет, не чувствемше страсти, но страсти ума уже начались: уже враждуют лично из несходства мнений, из-за противоречий в мире мысленном. Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений еще не имевшие – и уже друг друга ненавидящие. Поразительно: в то время, когда уже было начали думать люди, что образованьем выгнали злобу из мира, злоба другой дорогой, с другого конца входит в мир, – дорогой ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду. Уже и самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить ложь противу собственного убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной партии, из-за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке – уже одна чистая злоба воцарилась наместо ума.