ИДЕЯ МАЛОЙ РОДИНЫ

      ...Любовь наша должна быть обращена к Отечеству земному, видимому и временному; и к — Отечеству небесному, невидимому и вечному.
      Из этой любви к двоякому Отечеству слагается истинный дух нашей жизни — христианско-отечественный...
      Этот дух должен быть главным основанием, коренным началом нашей жизни, деяний и нравственности.
      Этот дух должен быть отличительным свойством нашим; в этом духе должна выражаться наша личность, наш характер или нрав.
      Григорий Дебольский

      Гордое обращение поэта-летописца из XIII века «О, светло-светлая и прекрасно украшенная, земля Русская!» обрывается на трагическом полуслове: «И в те дни — от великого Ярослава, и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя владимирского, — обрушилась беда на христиан...» (Изборник. С. 134—135.) Дальше текст отсутствует.
      Будто татарская стрела поразила в сердце летописца, выводившего эти строки.
      Беда на русских обрушивалась с мрачным постоянством. Отечественные историки подсчитали, что с 1228 по 1462 г. на Руси было 160 войн. В XVI в. мы воевали 43 года, в XVII в. — 48 лет, в XVIII в. — 56 лет... Последние войны, новой и новейшей русской истории — на нашей памяти.
      С каждым веком они становились кровопролитнее и разрушительнее.
      В большинстве войн мы защищали свои земли от иноземных захватчиков. Без высокого чувства отчизнолюбия была бы невозможна такая защита на протяжении столетий. Жертвенность, героизм, храбрость, смекалка, готовность «постоять за други своя» — качества отечественного воина. «Русский труженик-солдат», — так, соединив в одном понятии ратный и крестьянский труд, определил Твардовский. Одной рукой пахать, другой держать лук и колчан со стрелами. У народного художника России Сергея Харламова в его известном цикле линогравюр «На поле Куликовом» есть одна работа — символ: стрела захватчика, впившаяся в деревянную рукоятку сохи, и рядом лежащий на поле убитый пахарь.
      Но Русь, Россия после каждой войны быстро залечивала раны. Как писал М.В. Ломоносов, «Извне угры, печенеги, половцы, татарские орды, поляки, шведы, турки, извнутрь домашние несогласия не могли так утомить России, чтобы сил своих не возобновила. Каждому несчастию последовало благополучие, большее прежнего, каждому упадку высшее восстановление...»
      Но и в дымах военных пожарищ светлый лик родины оставался прекрасным, чем и восхищался древний летописец: «Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о православная вера христианская!» (Там же. С. 134—135.)
      Поэтический монолог-речитатив окольцован словом «многими», развиваясь как бы по нарастающей — от красот природы к творениям рук человеческих, руководимых и ведомых земной и Божьей властью. Строгие строки гимна отчизнолюбию соответствуют идеальным пропорциям древних церквей с их гармоничным порывом к небу, близки распевам былин киевского времени, подобны красочным фрескам новгородских храмов. Широкий взгляд летописца-эпика здесь сочетается с лирическим воодушевлением поэта. Одно определение «чистое поле», идущее от песенной и просторной традиции народа и откликнувшееся в «Торжественной песне» А.С. Даргомыжского «Над полями да над чистыми...», говорит о постоянстве ощущения родной природы.
      Свой неизреченный смысл имеется и в том, что эта великая песнь во славу родины называется «Словом о погибели Русской земли». О какой «погибели» идет речь, когда об этом в самом отрывке не говорится ни слова?! Будто луч солнца вдруг блеснул среди грозовых облаков, и мы ему по-детски радуемся, не страшась сгущающейся темноты. Мы верим: мрак пройдет и вновь засияет свет. Наша Русь воскреснет, «смертью смерть поправ». Погибелью своей возродится.
      «Слово...» дошло до нас только в двух списках вместе со «Сказанием о Житии Александра Невского». Как отмечают исследователи, «это сравнительно небольшой отрывок не сохранившегося полностью лирического произведения, выражавшего чувства страстного патриотизма русского автора, вызванные монголо-татарским нашествием и разгромом русских земель жестокими захватчиками» (Изборник. С. 414). С другой стороны, писатель Владимир Крупин, читавший лекции в Московской духовной академии, а ныне преподающий спецкурс по древней русской литературе в Академии живописи у Ильи Глазунова, считает, что «Слово...» является неотъемлемой частью самого Жития.
      Прямое его цитирование имеется в начале «Жития преподобного князя Феодора Ярославского», созданного в XV в., то есть спустя почти двести лет: «О, светлая и пресветлая русская земля! Ты украшена многими реками, и различными птицами, и зверями, и всяческой различною тварью ». Такое ощущение, что переписчик или «списатель» (так в старину обозначали литературное ремесло) торопится, сокращает текст оригинала небрежно, не чувствуя музыки древней фразы. Яркость и афористичность языка заменяется на холодные клише агиографической литературы (только одно выражение «всяческая различная тварь », то есть масло масляное, чего стоит).
      Нетрудно предположить, что автор-ремесленник пользовался списком «Сказания о Житии Александра Невского » и открывавшего его «Слова о погибели Русской земли». Значит, эти произведения уже в XV в. существовали нераздельно, автор ярославского Жития воспринимал их как единое произведение, иначе бы не использовал тот же прием лирического зачина-обращения к отчизне в качестве своеобразного вступления к «Житию преподобного Феодора Ярославского».
      Мне в данном случае интересна не формальная сторона вопроса, а внутренняя, духовная. Зная, в какой спешке канонизировались князь Федор Ростиславович и его сыновья Давид и Константин, сколько споров эта удельная (едва ли не последняя) инициатива тогда вызвала, представляя, как списатель получил прямой заказ на возвеличивание князя-отца, и в качестве образца ему был подсказан текст Жития Александра Невского, то есть зная и предполагая все эти побудительные действия и поступки, выделю только слова, открывающие Жития XIII и XV вв., ставшие уже в те далекие от нас времена крылатыми: «О, светло-светлая и прекрасно украшенная, земля Русская!»
      Не так ли и мы сегодня говорим, когда видим распахнутые горизонты родины, когда под куполом небес чувствуем себя не песчинкой мироздания, а человеком, имеющим в отчей земле свой корень и ощущающим свое кровное отношение к этим далям. «У нас горизонт тянет на великие дела», — метко сказал Леонид Леонов.
      Эти дали мы прошли и освоили. Не кровью напоили, как завоеватели, а потом пахарей. Они для нас не кроваво-красные, а именно такие — светлые, праздничные. «...До угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море...» христианский народ, как пишет автор «Слова о погибели Русской земли», покорил эти просторы. Было и есть чем гордиться — великими масштабами Руси, под стать широте души русского человека.
      Нас было немного. По подсчетам историков, в конце XV в. население Русского государства составляло всего 5—6 млн человек, половина нынешней Москвы. За полвека, к середине XVI в., оно выросло почти в два раза, до 9—10 млн жителей. Считается, что наиболее заселенными землями были территории на северо-запад от Москвы, то есть в направлении Кубеноозерья. Эта заселенность явилась следствием татаро-монгольского ига, когда юго-восточные русские земли пребывали в страшном разорении, а жители бежали в спасительное Заволжье. Достаточно сказать, что в XV в. население Новгородской земли насчитывало 800 тыс. человек, то есть, примерно, шестую часть всех жителей Русского государства.
      Не будь общей веры, славянские племена, соединившиеся в единый народ, не сохранили бы обширнейшие земли, неминуемо распались бы от внутренней вражды и от внешней экспансии. Христианство, где «несть ни эллинов, ни иудеев», религия, стоящая вне отечеств, на русской почве раскрыла Благую весть с полнотой и победительностью. Рассматривая почитаемые народом христианские символы и праздники, деяния любимых святых, можно познать многое в нашей душе, где ничего нет сверхтайного, а немало имеется светлого и открытого миру. Ценя Божий свет, свою отчизну, русский человек на горьком опыте истории знал, что открытость его души требует защиты и покровительства свыше. Христианские образы Покрова Богородицы и ее Ограды стали любимейшими в народе и символизировали не только церковное здание, а всю русскую землю, находящуюся под их защитой. Без них невозможно было бы ее внутреннее единство и общность форм жизни. Поэтому «праздник Покрова Богородицы и стал одним из важнейших религиозных праздников России, существовавший еще в домонгольский период. Он не известен другим церквам или появляется у них вследствие русского влияния, иными словами, характерен для русского православия» (Плюханова. С. 23). Задумаемся еще раз — почему Покровский собор на Красной площади (храм Василия Блаженного), архитектурный символ России, в своем гармоническом соединении церквей-престолов является и ее духовным символом?
      Почитание Богородицы по психологическим и национально-самобытным глубинам родственно у русских почитанию родины. Когда мы говорим о жертвенности, терпении, скорби, «светлой печали», как тонко определил Пушкин, о проницательности, душевности русского человека, то все эти качества как бы олицетворяла Богоматерь. Разве не под ее Покровом нашли свое упокоение первые святые страдальцы и вообще первые русские святые Борис и Глеб? Не в уста ли Богородицы отечественные книжники вложили слова: «И сама хощу на Руси жити»? Не она ли явилась в молитве Сергию Радонежскому? «Сильное почитание в Московском государстве Покрова Богородицы и богородичных икон, не уравновешенное столь же сильным почитанием Креста Константинова, оружия победы, орудия власти, символа христианской силы, — вот что, по-видимому, прежде всего определяет ту женственность, о которой как о черте русского национально-государственного сознания любили говорить философы и публицисты» (там же. С. 105).
      Но не одна жертвенность на Руси, конечно, почиталась. Да, культ силы нам чужд, но побивать врагов Христовых приходилось постоянно. Поэтому русское религиозное сознание из всех святомучеников, погибших за веру и отечество, выбрало образ одного героя, опять-таки близкого нашим национальным особенностям. Кто им стал? Вернемся для ответа на этот вопрос опять на Вологодчину.
      Считается, что небесным защитником нашей земли является преподобный Димитрий Прилуцкий, собеседник Сергия Радонежского, основатель богатого и славного Спасо-Прилуцкого монастыря под Вологдой. Издавна вологжане нарекали своих сыновей этим именем (и у автора этих строк старший сын носит имя Дмитрий). Но если у православного святого имелся свой небесный патрон, а им был великомученик Димитрий Солунский, то логичнее было бы считать, что Вологодская земля находится и под небесным покровительством Димитрия Солунского.
      Чем же он так прославлен? Почему столь широко было распространено его почитание на Руси, ныне, к сожалению, забытое?
      Философ Георгий Федотов, рассуждая о рождении идеи особого национального призвания русского народа, что сегодня стало модно называть национальной идеей, обратил внимание на следующий интересный факт: «Ее греческой почвой, ее опорой в традиции была идея малой родины (курсив мой. — В.Д.), города-полиса, которая живет под сенью мировой империи. Святые мученики Греции являются стражами-защитниками своего народа, который хранит их святые останки. Особенно сильное впечатление на Руси произвел святой Димитрий Солунский, покоящийся на славянской земле. Недаром в княжеских житиях часто вспоминается сказание об одном из солунских чудес св. Димитрия. Князь Михаил Тверской (или составитель его Жития) вспоминает «благого отечестволюбца, великого Христова мученика Димитрия, рекша про отчину свою Селунь град: «Господи, аще погубиши град сей, то и аз (я) с ними погибну, аще ли спасеши и, то аз спасен буду»; сей Михаил такожде умысли сотворити и положите душу свою за свое отечество».
      Духовный и нравственный пример для древнерусского человека имел гораздо более серьезное и осмысленное значение, нежели для нашего современника. В этом мы во многом уступаем нашим предкам, которые воспитывались на Святом Писании и считали священными Христовы заповеди, истинно чтя всех страстотерпцев, мучеников за православную веру. Димитрий Солунский и стал для них образцом в той искомой области, в которой открывались наиболее глубоко русское сердце и русская душа, — в области отечестволюбия. В середине XIX века даже предпринимались попытки доказать, что великомученик был по своему происхождению славянином, настолько его патриотизм был родственен русской душе, может быть, как никакой другой в мире. И то, добавлю, правда, что в окрестностях Солуни жило немало выходцев из нашего племени.
      Почитание Димитрия Солунского характерно для всего славянского мира, имеет глубокие исторические и духовные корни. Сербы и болгары считают его своеобразным патроном славян. Русские летописцы и писатели на первых же страницах рукописных книг упоминали прежде других святых имя этого великомученика.
      В 1197 году произошло в истории Древней Руси знаменательное событие: великим князем Всеволодом Юрьевичем из Солуня была привезена икона Димитрия Солунского, написанная на его гробовой доске. Она стала отечественной святыней, особо почиталась сначала в Киеве, потом во Владимире, а затем в год Куликовской битвы великий князь московский Дмитрий Донской перенес ее в Москву и установил в великокняжеском Успенском соборе. «Дмитрий Донской должен был следовать путем своего святого — Димитрия Солунского — спасителя града, мученика и победоносца, увенчанного сугубым венцом» (Плюханова. С. 80).
      Святая икона Димитрия Солунского вместе с напутствием Сергия Радонежского стала духовным знамением великой победы над татаро-монголами.
      С тех пор в былинах и сказаниях святой великомученик Димитрий являлся главным помощником русских в борьбе с ханом Мамаем, а значит, и духовным освободителем Руси. «Чертой нового, русского культа, отличавшей его от названных общехристианских, но особенно важной для русских, было слияние в одно событие подвига мученической смерти за веру и подвига спасения града» (там же. С. 81). Дмитровская суббота, в которую Дмитрий Донской прощался с убитыми воинами, стала общероссийским Днем поминовения и памяти.
      Культ Димитрия Солунского был распространен во всех сферах древнерусского общества. Древней традицией великих князей и первых царей было нарекать сына-первенца этим именем. Так поступили Ярослав Мудрый, Юрий Долгорукий, Александр Невский, Иван II, цари Иван Грозный и Алексей Михайлович. День святого великомученика Димитрия 26 октября считался одним из самых почитаемых праздников, службу в этот день обязательно совершал иерарх православной церкви, а после установления патриаршества — патриарх в присутствии царя.
      Греческий город-полис Солунь, в котором совершал свои духовные подвиги великомученик, сегодня носит название
      Салоники. Отсюда открывается путь на святой Афон. Он возник в эпоху греческой колонизации побережья Средиземного и Черного морей, в VI—I вв. до н.э., как были основаны в Крыму близкие ему античные города Херсон (Херсонес) и Феодосия. В Солуни проповедовал христианство апостол Павел, им, в частности, написаны известные «Послания к солунянам». В Солуни родились славянские первоучителя — святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий, создатели славянской грамоты. Святителю Мефодию исследователями приписывается авторство канона его земляка Димитрия Солунского — небесного покровителя родины первоучителя и его архиепископской кафедры. Таким промыслительным образом, отнюдь не случайным, соединились имена известного греческого отчизнолюбца и создателя славянской грамоты.
      Широко была распространена любовь к Димитрию Солунскому на Вологодской земле, особенно на Кубенском озере. Редко, когда в одном и том же месте существовали храмы, освященные в честь одного святого. На Кубенском озере церкви в честь великомученика Димитрия Солунского как бы открывали пейзаж всего озера: они располагались в южной части на противоположных берегах. Один Дмитровский храм находился в городке Кубенский, а другой — в удельном гнезде князя Дмитрия Васильевича Заозерского, в селе Чирково. Две деревянные церкви виднелись издалека и составляли с третьей на волоке Словенском в Никольском Торжке священную триаду Кубеноозерья. А над всеми шатровыми куполами в соседнем Белоозерье парила на самой высокой точке округи — Цыпиной горе четвертая Дмитровская церковь, видимая за десятки километров.
      Поднявшись на любую возвышенность, откуда была видна долина Кубенского озера, русский человек как бы попадал в четко очерченный религиозный и жизненный мировой круг. Монастыри тянулись к своему знаменитому собрату, Спасо-Каменному Преображенскому, как духовному средоточию всей округи. Прибрежные приходские храмы, в свою очередь, объединялись в малые и большие круги.
      Полный круг включал в себя все группы наименований — Господский, Богородичный, апостольский и святых великомучеников. Все важнейшие православные ценностные ориентиры были представлены на этом сравнительно малом пространстве земли. Календарь престольных праздников Кубеноозерской округи продуманно и полно охватывал весь годовой цикл. Вологодский профессор, один из ярких защитников исторического благочестия, А.В. Камкин по этому поводу заметил: «Если иметь в виду, что на каждый праздник приезжали гости из соседних приходов, то станет ясно, что, приходские традиции к хозяйственным, соседским и иным житейским связям добавляли совершенно особую форму общения — празднично-литургическую, религиозную. Такое единение разрывало бытовую замкнутость деревенской жизни, формировало ощущение единства округи, уезда, исторической территории».
      Ограниченный географическими рамками полный (или мировой) круг вполне мог считаться тем городом-полисом, который существовал со своим бытовым укладом, своей философией жизни и духовным наполнением. В нем одновременно переплетались центростремительные и центробежные тенденции. Исторически сложившиеся волости-общины жили своим миром, полагаясь на братскую помощь внутри себя, и она постоянно членам общины — крестьянам оказывалась, а вместе они составляли самобытный Кубенский край, опять-таки со своими традициями и обычаями. Можно было прожить всю свою жизнь на одном месте и не чувствовать своей обделенности, ущербности, не испытывая смутного желания оторваться от родной почвы. Простора вокруг как раз хватало и на дальние поездки, и на ближние путешествия. Земли было столько, сколько и надо было, чтобы не жадничать, но и не скопидомствовать. Выход за пределы волости считался необычным событием, сродни празднику, которого ждали, ибо такие поездки приурочивались к ярмаркам в соседних волостях и селах. Рассказов потом хватало до следующей поездки в престольный праздник в другую волость. Старина не консервировалась, а новизна не разрушала старое.
      Такая гармония вела к тому, что на своей малой родине человек постоянно испытывал всеохватывающее и всеобъемлющее чувство сопричастности всему живому и вечному. Совсем как по Рубцову: «Взглянул на кустик — истину постиг». Можно вполне сносно существовать в других краях, и русский человек доказал, что он умеет хорошо и удачливо жить и на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, даже в Форте Росс в Калифорнии; можно любить природу иных мест, возделывать и украшать землю, быть ее хозяином, но полноты жизни тем не менее не испытывать. Почему в русской душе такая ностальгическая память о родных местах?
      Может, потому, что родина дает человеку осознание самого себя, оправдывает его существование. Уже в том, что живешь на земле своих предков, продолжаешь их дело, посещаешь их могилы, сам себя возвышая такими благочестивыми поступками в своих же глазах, рождался смысл жизни. А когда человек чувствует, что всё это не зря, то и силы у него появляются, наполняется он энергией и жизнедеятельностью. В народных русских сказках, напомню, такую силу дает героям мать сыра земля.
      Естественно, что в прошлое мы можем заглянуть, только изучая местный край, зная его язык (средство многовековой информации), традиции, обычаи. То, к примеру, что в селе Кубенском знают слово «ятва(о)», говорит о новгородских корнях местных жителей. А то, что в свадебном обряде села Новленского сохранились общие черты с ростовским обрядом, подсказывает, что заселяли эти земли «низовцы», выходцы из центральных русских земель.
      Еще одним ключиком к познанию отчизнолюбия предков, их духовного мира можно считать православные святыни. Это они для человека невоцерковленного, атеиста ничего не говорят, а для верующего в каждом из них сокрыт глубокий смысл. Даже руины сельского храма таят в себе «код» памяти. Обилие богородичных церквей, храмов в честь Николая Чудотворца и Димитрия Солунского говорят о главном, чем была жива душа народа. «Слава Тебе, показавшему нам Свет!» — возглашают камни истории. В этом они сродни развалинам греческим. Мы путешествуем, чтобы их увидеть, а они, родственные, рядом с нами. Также не подозреваем, идя крестным ходом на Пасху, что наша песня «Христос Воскресе!» в своей мелодической основе представляет собой мотив свадебных эллинских гимнов, а свеча в стеклянном фонаре, которую несут перед священником, когда-то в первые века христианства была факелом перед епископом, который шел в римских катакомбах в подземный храм.
      С родной земли началось глубокое осознание общерусского идеала, которым для России стал патриотизм — солидарное общинное чувство, главная государственно-национальная идея, двигавшие вперед русский народ в его свершениях.
      Для средневекового человека понятие «русь» заключалось прежде всего в национальной самоидентификации. И в Белозерском княжестве сидела русь, и в тверском, даже на Таманском полуострове можно было ее найти. Считал ли все эти земли наш предок своим отечеством? Среди иноплеменного мира да, считал, ибо народ везде жил один, говорил на одном языке, имел родственные обычаи и прежде всего крепился православной верой. Но простому смерду куда ближе был свой родовой круг, свое княжество, знакомый удел. Это для него была родина, земля предков, имевшая сакральную ценность. «Это отечество, это русская земля, — пишет Георгий Федотов, — не государство, которое еще не существовало — вместе с городской областью, малой родиной является в княжеских житиях предметом нежной и религиозной любви».
      «Места прекрасные, благословенные! — восхищался профессор С.П. Шевырев, совершавший в XIX в. поездку по Кубеноозерью. — На всяком шагу природа дарит вам здесь свои возвышенные впечатления, освященные памятью мужей, угодивших Богу и засеявших всю эту землю семенами духовного просвещения».
      Начиная с устройства своего дома и заканчивая созданием великой державы — таков был путь русского отчизнолюбия.
     


К титульной странице
Вперед
Назад