СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ
     
      Посмотрите на карту Вологодской области. На северо-востоке огромной лесной территории есть небольшой городок Никольск. Он, как и человек, имеет свой облик, свою судьбу, свою историю. Испокон веков Никольск считался символом провинциального захолустья. С подобным утверждением сложно смириться. Стоит однажды там побывать, и ты влюбляешься в город, очаровываешься уникальными памятниками провинциальной старины, деревянными особняками, а главное – общением с его жителями. Согласитесь, что никольчане и приезжие ощущают в Никольске «особинку», выраженную в окружающей действительности. Именно она делает родным и притягательным удивительный северо-восточный городок. Не знаю, мне кажется, что Никольск и его жители покоряют очарованием искренности и исконности.
      Никольск – истинно северный город. Город-труженик, город-хранитель традиций. Истинны его неброская красота и спокойное достоинство. Исконно его самоощущение собственной необходимости и значимости в человеческих судьбах. Здесь разлиты в воздухе историческая памятливость, мудрая сосредоточенность, неспешность в делах и начинаниях, дающие уверенность в будущем. В его убранстве нет крикливой кичливости, назойливости и безудержного самолюбования, которые характерны для столичных городов. В Никольске все спланировано, соразмерено и думается здесь как-то по-другому – мягче, лиричнее... Никольск – малый город, коих в Отечестве тысячи. Но каждым шагом своей истории он утверждал устои государства для нескольких поколений горожан.
      Чудачеством было когда-то считать Никольск и его окрестности символом провинциального захолустья. Никольск никогда не производил впечатления застылости, праздной созерцательности, отстраненности от существовавших устоев жизни. Здесь все было так же, как и повсюду в нашем государстве. С самых первых веков местной истории люди трудились, учились жизни, дружили, влюблялись, создавали семьи, растили детей, завершали свой путь на земле, выполнив свое жизненное предназначение.
      Каково оно – это жизненное предназначение? Каждый человек самостоятельно определяет его для себя. Для кого-то, как и для А. С. Пушкина, оно состояло в том, чтобы «чувства добрые» лирой пробуждать, чтобы восславить свободу «и милость к падшим» призывать. Не менее достойное предназначение – посвятить себя благополучию своих близких, родных, своей семьи. Или, как это делали никольчане Иван Степанович Кубасов, Владимир Васильевич Спирин, Михаил Автономович Перов, Антонина Яковлевна Колотилова, Евгения Александровна Тропина, Александр Яковлевич Яшин, посвятить себя прославлению Никольска и созданию там интересных традиций культуры русской провинции. Но чтобы ответить на вопрос о собственном предназначении, необходимо осознать себя во всей полноте человеческой жизни в сегодняшнем измерении. Но этого не произойдет, если мы будем забывать историю своей малой родины. Она всегда выступает как путеводная звезда, которая как «земля отцов и дедов... дала мне все, ничем не обделя: ни радостью, ни гордостью, ни болью».
      Когда-то древнеримский писатель и историк Плутарх сказал: «Что до меня, то я живу в небольшом городке и, чтобы не сделать его еще меньше, собираюсь в нем жить и дальше». Согласитесь, мудрая фраза. Пожелаем и мы читателю человеческой мудрости, которая поможет не обидеть родной ему город, город Никольск.
     
     
      Сергей Тихомиров
     
     
      «ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛА» НИКОЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ
     
      НИКОЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ В ИСТОРИИ ЕВРОПЕЙСКОГО СЕВЕРА
     
      Д. Д. Баданин, Р. П. Биланчук, А. Н. Наумов, В. А. Смирнов, А. В. Суворов, М. Е. Шиловский
 
      I
     
      В древние, или, как говаривали прежде, «доисторические», времена территория, называемая сейчас Европейским Севером, преимущественно была населена финно-угорскими племенами. Изучению их истории и культуры посвящено значительное количество публикаций научного и научно-популярного характера. Главной проблемой, которая и по сей день волнует специалистов по истории финно-угорских народов, остается выяснение хронологических и географических границ первоначального зарождения этой языковой и этнической общности.
      Согласно одной из распространенных точек зрения, будущие финно-угорские племена образовались еще в эпоху неолита - нового каменного века (для лесной зоны Европейской части России этот период датируется VI – III тысячелетиями до нашей эры), тогда же они заселили и огромные лесные массивы от Прибалтики до Урала. С точки зрения последовательности археологических культур древним финно-уграм в этом случае должна соответствовать неолитическая культура ямочно-гребенчатой керамики.
      Другие ученые настаивают на том, что древние финно-угры появились в III тысячелетии до нашей эры. Их исторической прародиной стали Приуралье и Волго-Камский регион. Первичное единство будущих финно-угорских народов примерно в начале II тысячелетия до нашей эры распалось и пришло в движение. Наступила длительная, растянувшаяся на несколько столетий эпоха постепенного заселения и освоения новых территорий.
      Аборигены, обитавшие в этих краях после окончания ледникового периода, по крайней мере, с X тысячелетия до нашей эры, были ассимилированы новыми племенами, которые занимали, практически неосвоенные пространства Европейского Севера. К I тысячелетию до нашей эры финно-угры расселяются до Прибалтики (современные финны, карелы, эстонцы и др.) и северной Скандинавии (саамы), занимают лесную полосу Восточной Европы. В русских летописях, к которым мы еще обратимся, они известны как племена мери, муромы, чуди, перми.
      По языковому признаку финно-угорские народы (точнее, народы, говорящие на финно-угорских языках) можно разделить на две большие ветви: угорскую и финно-пермскую. Венгерский, вогульский и остякский языки относятся к угорской ветви. Финно-пермская языковая общность более обширна: в ее составе можно выделить три группы языков: 1) пермскую группу, к которой относятся удмуртский (вотякский) и коми (зырянский и пермский) языки; 2) восточную финскую группу – марийский (черемисский) и мордовский (эрьзя и мокша) языки; 3) западную финскую группу, состоящую из карельского, эстонского и суоми (то есть собственно финского) языков. Предками этих народов и были племена, расселившиеся в далекой древности на территории севера и северо-востока современной России.
      В первом столетии нашей эры информация о финно-угорских народах впервые появляется в письменных источниках. Древнеримский историк Тацит в своей известной книге о Германии упоминает три племени, которые проживали на территории между «германцами и сарматами». Это певкины, венеды и фенны. Тацитовских венедов многие историки отождествляют со славянами, а феннов – с финнами.
      К середине VI века нашей эры относится первое упоминание о народах, обитавших на территории вологодского края. Готский историк Иордан при перечислении народов севера Европы упоминает чудь, весь и мерю. По мнению исследователей, эти сведения Иордан взял из более раннего источника IV века, в котором описывался путь из Балтийского моря к Черному, проходивший тогда через Верхнюю Волгу.
      Известный русский публицист, писатель и историк Н. М. Карамзин, опираясь на известия упоминавшегося выше Корнелия Тацита, в своей «Истории государства Российского» отмечал следующее: «...сей народ древний и многочисленный, занимавший такое великое пространство в Европе и Азии, не имел историка, ибо никогда не славился победами, не отнимал чуждых земель... и в одной нищете искал для себя безопасности, не имея ни домов, ни коней, ни оружия, питаясь травами, одеваясь кожами звериными, укрываясь от непогоды сплетенными ветвями». Среди «редких благ», присущих, по мнению автора, «финскому племени», за неимением ничего другого, русский историк особо отметил «счастливую от судьбы независимость».
      Скупые и отрывочные сведения древних авторов о народах, населявших север Европы, впрочем, как и мнение на этот счет русского исследователя начала XIX столетия, отражали уровень развития исторических и географических знаний своего времени.
      Большие изменения в наши представления о древнейшей истории Европейского Севера внесло развитие науки археологии. Там, где древние источники молчат или их нет совсем, археологические исследования становятся единственным способом познания прошлого.
      Под воздействием новых знаний ученые постепенно расстались с представлениями о совершенной «дикости» и неразвитости народов, населявших Север в древности. Были открыты многочисленные места древних поселений финно-угорских и других народов - селища и городища, изучены погребения и орудия хозяйственной деятельности, намечены пути миграций населения Севера и торговые связи. И хотя в научных исследованиях нашего северного края сделано еще далеко не все, о многом в древнейшей истории Севера мы можем говорить сейчас более уверенно.
      Особо выделим период со второй половины первого по начальные века второго тысячелетий нашей эры. Это время отмечено серьезными сдвигами в хозяйственном и общественном развитии, постепенным формированием крупных этнических общностей, положивших начало средневековым финно-угорским народностям.
      Север европейской части нашей страны во второй половине I тысячелетия нашей эры принадлежал предкам вепсов, веси, заволочской чуди и северных коми. Основу хозяйства большинства финно-угорских племен составляли охота, рыболовство, разнообразные лесные промыслы. Селившиеся на морском побережье успешно осваивали добычу морского зверя.
      Археологические материалы свидетельствуют о важном месте в экономике этого времени пушного промысла. Наличие специализированной пушной охоты говорит о том, что шкурки бобров и других пушных зверей могли стать предметом торговли с другими, более южными землями. Некоторые племена уже в I тысячелетии нашей эры были знакомы с земледелием и скотоводством.
      Например, археологи отмечают высокий уровень развития сельского хозяйства у древней веси, занимавшей западные пределы Европейского Севера и современного вологодского края. Большой интерес в этом плане представляют материалы раскопок поселения у деревни Городище Кирилловского района Вологодской области и древнейшего слоя Белоозера.
      С древним Белоозером ученые связывают возникновение крупного металлургического и торгового центра. Там получили развитие добыча и обработка черных и цветных металлов, изготовление широкого ассортимента изделий из дерева, косторезное и гончарное дело. Найдены остатки горнов, кузниц, инструменты для обработки металлов.
      Ранние изделия из железа на территории Вологодской области обнаружены также на поселениях Векса под Вологдой и у деревни Куреваниха на реке Мологе в Устюженском районе.
      Появление городищ-поселений, укрепленных валами и рвами, говорит о том, что у древних жителей накопились богатства и их нужно было охранять. На территории нашего края такие укрепленные поселения расположены в юго-западной части области – в бассейнах рек Мологи и Суды. Их появление археологи относят к раннему железному веку, верхняя (поздняя) граница которого определяется V веком нашей эры. Погребальные памятники также дают нам представление о накоплении у части финно-угорского населения богатств. На далеком северо-востоке в бассейнах рек Вычегды и Печоры при раскопках могильников было найдено много привозных изделий из золота, серебра, драгоценных камней. Среди украшений в большом количестве встречаются бусы из сердолика, янтаря, горного хрусталя. Представлены и предметы военного снаряжения: железные мечи, кинжалы, кольчуга.
      Сходную картину можно наблюдать и среди археологических находок на территории Вологодской области. Уже в конце I тысячелетия до нашей эры на земле древней Вологодчины, наряду с обычными для финно-угорского населения грунтовыми погребениями, появляются деревянные коллективные усыпальницы, так называемые «домики мертвых». Они обычно располагались вблизи древних поселений и представляли собой срубы размером примерно 5x4 метра. Кроме кремированных останков погребенных, такие «домики» содержали бытовой инвентарь, предметы вооружения, женские украшения (подвески, булавки, бусы и пр.).
      «Среди украшений, – пишет известный вологодский археолог А. Н. Башенькин, – большой интерес представляют зооморфные подвески, изображающие медведя, водоплавающих птиц... Культ медведя существовал у финно-угорского населения с древнейших времен. Медведь считался хозяином леса, ему поклонялись. Водоплавающим птицам, утке, в частности, в финно-угорской мифологии принадлежала особая роль. Древние финно-угры считали утку прародительницей всего сущего на земле, отводили ей роль творца природы ... Не случайно в «домиках мертвых» находились и подвески-птицы с широко раскрытыми в полете крыльями. По сохранившимся древним представлениям некоторых урало-сибирских и финно-угорских народов, душа человека после его смерти продолжала жить, и священная птица уносила ее на небо».
      В IV – V веках нашей эры, используя более раннюю степную традицию, финно-угорское население западных районов современной Вологодчины начинает возводить погребальные сооружения в виде курганов. Некоторые из них, называемые сопками, достигают около восьми метров в высоту и более тридцати метров в диаметре. «Возведение таких сооружений, – подводит итог тот же автор, – требовало значительных трудовых затрат. Возможность использования значительных трудовых ресурсов в непроизводственной сфере свидетельствует о достаточно высоком уровне развития производительных сил. С другой стороны, существование огромных монументальных погребальных сооружений, по существу «лесных пирамид», наряду с небольшими насыпями ясно показывает и наличие социальной стратификации».
      К сожалению, мы мало что можем сказать об уровне развития финно-угорских племен, обитавших в восточных районах Вологодской области и, в частности, в бассейне реки Юг. Первые археологические памятники на нижней Сухоне и Юге были открыты еще в начале XX столетия, однако активные археологические изыскания начались только в конце 1980-х годов.
      Предварительные данные, полученные в ходе исследований, свидетельствуют о том, что древний человек начал освоение территории Поюжья в эпоху мезолита (VIII – VII тысячелетия до нашей эры). Найдены следы пребывания человека и в периоды последующих археологических эпох: неолита – нового каменного века (VI – III тысячелетия до нашей эры), эпохи раннего металла (III – II тысячелетия до нашей эры). Возможно, при дальнейших работах на Юге будут выявлены и памятники следующего периода – раннего железного века (датируется I тысячелетием до нашей эры – первой половиной I тысячелетия нашей эры).
      В ходе археологических исследований на Юге было найдено также несколько памятников позднего железного века, принадлежащих к финно-угорской ванвиздинской культуре, существовавшей на протяжении второй половины I тысячелетия нашей эры. Основной массив финно-угорских племен, принадлежащих к кругу этой археологической культуры, находился в уже знакомом нам регионе – бассейнах рек Вычегды и Печоры. В хозяйственном и культурном отношении ванвиздинцы были довольно развитыми племенами с хорошо налаженным охотничье-промысловым хозяйством, начатками скотоводства и земледелия. Одним из ареалов распространения этих племен стал и бассейн реки Юг.
      На рубеже I – II тысячелетий нашей эры финно-угорские племена, проживавшие на севере Восточно-Европейской равнины, находились на заключительной стадии развития первобытнообщинного строя. К этому времени в регионе будущего Русского Севера сложились крупные народности, которые вступали в торговые, культурные и иные контакты со славянами и другими соседями.
      При безусловном господстве в этот период родовой общины у отдельных групп финно-угорского населения можно наблюдать зарождение соседской общины. Кровнородственные связи начали заменяться новыми – территориальными, при которых главной становится не общность по крови, а совместное проживание на определенной территории. Родовая община долгое время сохраняла и древний характер владения землей. В литературе он получил название печищного. Для такого типа характерна полная неразделенность охотничьих и промысловых угодий между членами общины. При соседской общине формировалось долевое землевладение, которое со временем перерастало в подворное. Последнее становилось все более заметно, когда из большой семьи – главной ячейки тогдашнего общества, начинали выделяться малая; семья и появляться элементы частной собственности.
      Процесс разложения родового строя происходил довольно медленно и неравномерно. На пороге общественных отношений нового типа стояли народности карела и весь. У остальных финно-угорских племен, по-видимому, господствовал первобытнообщинный строй на той или иной ступени его разложения. Но все же следует признать: изменение уровня материального производства, выразившееся в развитии производящих форм хозяйства, увеличение торговых контактов, связанных с добычей пушного промысла, постепенно приводили к возникновению имущественного и общественного неравенства. У финно-угорских народов оформлялась родоплеменная верхушка: старейшины, жрецы (колдуны), племенные вожди («князья»). Русские письменные источники выделяют и «нарочитую чадь», под которой, видимо, нужно понимать зажиточных общинников.
      В «Повести временных лет» – первом русском источнике, упоминающем дорусское население Севера, при перечислении «всех языцев» «Афетовой части» мировой ойкумены в числе других народов упоминались «...меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра...». Эта своеобразная этнологическая вставка была сделана около 1113 года при составлении первой редакции летописного свода. Более поздние источники добавляют к этому списку корелу, лопь, самоядь, тоймокаров.
      Сопоставляя данные письменных источников и результаты археологических исследований, ученые с большей или меньшей достоверностью определяют места, где когда-то проживали различные финно-угорские народности. На территории вологодского края летописная весь занимала бассейн реки Шексны и Белого озера. Восточнее, в бассейнах озер Кубенского и Воже, рек Сухоны и Ваги, ученые предположительно устанавливают места проживания чуди заволочской. Юг Грязовецкого и Бабушкинского районов занимала меря, крайний восток области принадлежал преимущественно пермским племенам.
      Самым загадочным народом считается чудь заволочская. Рассматриваемая чудь локализована летописью «за волоком», в землях, располагавшихся на путях славянского освоения Европейского Севера. Вопрос об этническом характере этого народа остается до сих пор не решенным. Часть исследователей признают преимущественно прибалтийско-финское происхождение заволочской чуди. Другие ученые включают в состав летописной чуди и часть пермских племен. В этом случае термин «чудь заволочская» имеет, скорее всего, собирательное значение, и за ним кроется не монолитная этническая общность, а совокупность финно-угорских народностей, располагавшихся к востоку от Волго-Северодвинского водораздела.
      В северорусских говорах термин «чудь», «чудак» соответствует словам «странный», «чудаковатый». Это человек, поведение и поступки которого не вписываются в общепринятые нормы. В качестве синонимов можно назвать «чукча», «чуча», «чухарь».
      Многие названия местностей, рек, озер на Севере имеют дославянское происхождение. Ученые-лингвисты, занимающиеся топонимикой, дают надежду на установление фактов проживания какого-либо народа на определенной территории, даже если в нашем распоряжении нет письменных свидетельств и археологических находок. Попробуем и мы, используя данные топонимики, более детально представить картину расселения финно-угорских племен на территории Поюжья.
      Былое проживание финно-угорских племен на территории Европейского Севера оставило свой след в многочисленных гидронимах (названиях рек и озер) с формантом -ньга (-еньга).
      Согласно этнолингвистической концепции, разработанной исследователем А. К. Матвеевым, этот топонимический пласт принадлежит чуди заволочской, которую автор относит к прибалтийско-финской языковой общности. Гидронимы на -ньга в основном сосредоточены «в треугольнике, образуемом Вагой, Северной Двиной и Сухоной, хотя встречаются и далее на востоке вплоть до пределов Коми АССР, а также на западе – в бассейне Онеги, за которой исчезают». Одним из микроареалов распространения вышеуказанного гидронима стал бассейн реки Юг. В Поюжье можно насчитать свыше двух десятков таких гидронимов.
      Большую работу по исследованию особенностей древней топонимики Вологодской области проделал А. В. Кузнецов. Автор не обошел вниманием и «язык земли» Никольской. На Никольщине его привлек целый ряд топонимов, явно указывающих на дославянское их происхождение. Так, гидронимы своими названиями часто восходят к языку древних пермян – предков современного народа коми. В частности, главная река Никольского края – Юг – в переводе с древнепермского означает просто реку. И это не удивительно, «...ибо Юг был для них самой большой, самой главной рекой края». Формант -юг имеют и некоторые другие реки бассейна Юга: Пыжуг («пыж» - лодка), Кузюг (из коми «куз» – длинный, долгий), Нюрюг («нюр» – болото).
      О населявших когда-то эти края предках народа коми свидетельствует и название небольшой речки Черный кер («кер» – лес, предназначенный для рубки).
      Финно-угорский по происхождению гидроним «Амбал», буквально – «бобровые истоки» (на территории Никольского района имеется целых три речки с таким названием), по мнению того же автора, мог быть сохранен пришедшим в эти места русским населением как частица языкового наследия древней мери, также обитавшей когда-то в пределах Никольского края.
      Речка Кумбисер хранит информацию о древних лопарях (саамах) и может быть переведена как «медвежий ручей-приток» (от реконструированного исходного – «Кумебойсуор»).
      Таким образом, привлекая данные топонимики, можно предположить, что ко времени включения территории Поюжья в сферу древнерусской колонизации в этом регионе проживало неоднородное по составу финно-угорское население, в котором можно выделить прежде всего преобладавших чудь заволочскую и пермян. Кроме того, наличие большого числа разных по своему языковому происхождению топонимов указывает нам на то, что регион Поюжья благодаря своему географическому положению в древности был, скорее всего, своеобразной «контактной зоной» различных финно-угорских этнических общностей.
      Укажем еще на ряд интересных топонимических свидетельств далекого прошлого Никольского края. В составе Пермасского сельсовета существует и поныне деревня Блудново – малая родина известного вологодского поэта и писателя Александра Яшина. Центральная усадьба этого сельсовета – деревня Пермас – берет свое название от одноименной реки – «пермской речки». Само же Блудново в документах XVII столетия называется не иначе как «Чуцкое Дворище». Было в Никольском районе и поселение с названием «Старое чудское печище» (современная деревня Скочково Осиновского сельсовета).
      Старинные чудские «печища» (так на Русском Севере называли исчезнувшие поселения) были весьма распространенным названием по всему Заволочью и двинской земле. Как тут не вспомнить известную выдержку из крестьянской челобитной середины XVII века, приведенную в труде М. М. Богословского.
      «Царю государю ... бьет челом сирота твой, государев, Устюжскаго уезду с Верх-Югу Никольские Слободки бобылишка Назарко Иванов сын Шебунин с товарищи. Сыскалось, государь, выше Никольского приходу, вверх по Югу реке на речке на Анданге на суземе на черном лесу чудские печища, и лесом, государь, те чудские печища поросли большим, обоймы дерево по полуторы и по две и больше».
      «В ходе славяно-русской колонизации, – пишет профессор Поморского университета Н. М. Теребихин, – осваивались не только новые (чужие) земли, но и новые (чудские) имена земли». В свою очередь, освоенный «язык земли» был тесно связан с множеством преданий и топонимических легенд, которые объясняли (конечно, в причудливой, мифологизированной форме) названия местностей, рек, озер, каких-либо особенностей окружающего ландшафта. «В качестве одного из примеров мифологизации чудской топонимики можно привести историческое предание об этимологии гидронима Вашка: «Есть речка Порвал – тут была прорвана оборона. Когда чудь перешла еще одну большую реку, то сказала новгородцам: "Эта река еще ваша", – и ее стали звать Вашкой».
      Подобного рода смысловые изменения топонимов дорусского происхождения были весьма характерны и для фольклорной традиции Никольского края. Например, одна из малых речек, впадающих в Юг близ пристани Иваково, носит название Городчуха. Этот гидроним в местном фольклоре ассоциируется с якобы находившимся здесь в древние времена «городком» (или поселением) чуди. Другой близлежащий малый приток Юга носит название Моротчуха. По смысловому содержанию данный гидроним прямо противоположен первому и связан, по преданиям, с гибелью чуди.
      Мы еще не раз вернемся к разговору о загадочной чуди, а пока попытаемся в общих чертах описать те события, которые происходили на территории Европейского Севера на рубеже I – II тысячелетий нашей эры.
      По новым археологическим данным, в V – VI веках самобытное и относительно изолированное от влияний вешнего мира развитие местных финно-угорских племен и народностей было прервано расселением на юго-западных территориях Севера племенных групп летописных кривичей – представителей славянского или балто-славянского населения. На территорию современного вологодского края кривичи продвигались с юго-запада по рекам Кобоже, Песи, Чагоде, Мологе. Местное население при этом либо включалось в состав кривичей, либо оттеснялось к востоку.
      В IX – X веках на территорию области продвигалась новая волна славянского населения – словене ильменские. Славяне осваивают территории Белозерья, водораздел озер Белого и Воже. Не остановившись в вожеозерском крае (иначе – Чарондской округе), поток славянской колонизации движется в район озера Лача и реки Онеги. Колонисты, двинувшиеся на восток от Белого озера, достигают к XII веку верховьев Сухоны.
      В X – XI веках на Шексне и Белом озере идет активная ассимиляция финно-угорской народности весь и тем самым закладываются основы северного варианта древнерусской народности. В дальнейшем колонизацию восточных и северных районов правильнее будет называть древнерусской – этнически многосоставной, а не славянской.
      В ходе освоения новых территорий по берегам рек возникают новые поселения. Некоторые из них становятся впоследствии городами. Древнейшие городские центры на Вологодчине появляются в местах первоначальной колонизации. К середине XII века их три: Белоозеро, Луковец, Устюжна и все они – на юго-западе области.
      Постепенное, но успешное продвижение «встречь солнцу» закрепляется появлением новых городов. Под 1178 годом Вычегодско-Вымская летопись рассказывает об основании князем Всеволодом Большое Гнездо города Гледена в устье Юга. По той же летописи в 1212 году сын Всеволода Константин «заложи град Устюг Великий за четыре стадии от Гледены и детинец в церкви устроив в нем». Долгое время крепость Гледен служила главной военной цитаделью, пока в 1438 году не была разрушена и сожжена воинственными вятчанами. Великий Устюг же со временем стал хозяйственным и культурным центром большой округи – устюжского края. Последний стал одной из пограничных зон первоначального этапа древнерусской колонизации Севера. Дальше на восток, за Двиной, на Вычегде и Выми, жили лишь пермские племена – предки современных коми. Литературный памятник XIII века «Слово о погибели Русской земли» при перечислении языческих, «поганских земель» упоминает, в частности, территории к востоку от «Устьюга где бяхо тамо тоймици погании».
      Территории, основная часть которых лежала севернее Белоозера, Присухонья и Устюга, долгое время находились под контролем Великого Новгорода. Город, получивший гордые именования «Господин» и «Великий», был крупнейшим государством средневековой Европы. Новгородцы постепенно установили свой контроль над громадной территорией от Балтики до Урала. В новгородские волости-колонии Вологду, Заволочье, Пермь вошла большая часть территории Европейского Севера.
      В ходе дальнейшего продвижения на север и восток племена заволочской чуди, мери, перми постепенно включались в состав новых государственных образований и были ассимилированы местным населением.
      Чем же привлекали далекие земли колонистов? Новые территории были обширны, но малолюдны. Редкие поселения в те далекие времена казались маленькими островкам в море «черного леса» – бескрайней вековой тайги. Усилия земледельца по расчистке лесного массива были беспримерны по трудозатратам, но окупались они в суровых климатических условиях Севера далеко не всегда и не сразу. Поэтому особо подчеркнем, что экономической основой первоначальной колонизации северо-восточных земель стала промысловая деятельность и в первую очередь – добыча пушнины. «Мягкое золото» являлось самым ходовым товаром на всех древних рынках, а торговые операции с ним приносили устойчивую прибыль, с лихвой покрывавшую любые затраты. Промысловая охота на пушного зверя дополнялась обменными операциями с аборигенами и организацией военных отрядов с целью обложения данью местного населения.
      Высказанные замечания по поводу важности промысловой деятельности в ходе первоначального этапа древнерусской колонизации вовсе не отвергают тот факт, что именно с приходом новых колонистов на северных землях началась эпоха земледельческого, крестьянского освоения новых территорий, однако упрочение и расширение земледельческих занятий населения на северо-востоке Европейского Севера все же следует отнести к более позднему периоду XIV – XV веков.
      Осваивая новые территории – «полунощные страны», как называли их средневековые книжники, славяне подвергались значительному влиянию того народа, в чью страну они приходили. По меткому замечанию русского историка В. О. Ключевского, «наш типический нос луковицей, покоящийся на широком основании, несомненно финского происхождения». Таким образом, в антропологическом облике нынешних представителей великороссов мы и сейчас можем видеть прямых потомков смешанных браков.
      Но дело, конечно, не ограничилось только антропологическими изменениями. Новые поселенцы перенимали у аборигенов и новые формы адаптации к непривычной природной среде, и, как следствие, некоторые черты психологического склада. В одном из этнографических очерков, посвященных жителям Никольского уезда конца XIX века, сообщается буквально следующее: «...еще и до сих пор в местном крестьянине не изгладились совершенно черты первоначального родича-финна: исправляя как бы нехотя полевые работы, он чувствует себя счастливым тогда лишь, когда отправляется в глушь лесов на промыслы за белкой и рябчиком; там он в своей сфере, – ему ничто не напоминает его общественной жизни. Жизненные потребности его крайне ограничены и поэтому крайне не много нужно, чтобы сделать его счастливым. Основную черту характера его составляет привязанность к старине и нелюбовь к нововведениям или переменам его быта, почему образцом благоустройства и благосостояния он считает то время, когда мог каждый рубить лес и катать валки всюду, где вздумается».
      Важно помнить, что уже к XVII веку во многих местах Севера чудь исчезла, была ассимилирована. О местах ее прежнего, проживания напоминали лишь печища да передаваемые из поколения в поколение предания.
      Итак, реальность существования «чудского» народа не подвергается сомнению. Легенды о чуди в сочетании с данными топонимики и археологическими материалами являются важными источниками по истории края. Какие же предания и легенды о чуди сохранила Никольская земля?
      «В Никольске сохранилось предание, что в окрестностях
      его в незапамятные времена жил нерусский поганый народ,
      который прятался от наших в ямы, покрытые сверху землей:
      наши же обрушивали эти крыши на поганых и тем душили
      их. Остатки этих ям показывают и теперь. Здесь называют их
      «чудью белоглазой».
      Литературные переложения такого рода устных преданий со второй половины XIX – начала XX века довольно часто появлялись на страницах северных периодических и научных изданий.
      В основе данного и сходных с ним преданий лежит мотив самопогребения чуди «в ямах» (или же, как в данном случае, насильственного ее уничтожения). Такого рода представления русского населения о чуди, которая «в землю ушла», «под землю пропала», «живьем закопалась», скорее всего, могли возникнуть от многочисленных случайных находок древних захоронений чуди – «домиков мертвых», о которых мы упоминали выше.
      Интересны и внешние, антропологические признаки чуди. Предания вологодского края связаны в основном с чудью «белоглазой». Но наряду с ней может фигурировать «черноглазая», «черноволосая», «темнокожая» и даже «краснокожая».
      Признак «поганости» указывает на факты военных столкновений «крещеных» новопоселенцев с «некрещеной» чудью, которая не желала к тому же терять свою самобытность.
      «В качестве последней защиты Чудь выкапывала ямы, укрывалась в них настилками на подпорках, и если, отбиваясь в этих ямах, видели они неминуемость поражения, то разрушали подпорки и гибли».
      Приведем и другие, более развернутые, предания-легенды, сохранившие информацию о новом этапе в освоении края, начавшемся с приходом древнерусских колонистов.
      «В далекие от нас времена, когда еще не было никакого поселения на том месте, где ныне стоит город Никольск, на правом низком берегу Юга, вниз по его течению при впадении речки Молоковицы, в двадцати семи верстах от Никольска, и от Устюгского тракта к Никольску в трех верстах жил шведский народ, который в то время звали чудью, а по нынешнему чухнами.
      Когда чудь на время или вовсе оставила это поселение, некоторые из новгородцев, пользуясь свободами, переходя с одного места на другое, явились и на берега Юга. Здешняя местность пленила новгородских выходцев, и они, построив деревянный молитвенный храм во имя великомученика Георгия-победоносца, поселились на горе на другой стороне реки Юга против жительства Чуди.
      Эта гора, поднимаясь вверх сажен на пятнадцать, вдается в реку и оканчивается крутым к ней скатом: подобной же крутизны горы находились и с других ее сторон, только на северном горном боку имеются большие отлогости. Вот почему новгородцы остались жить на этой крутой горе: они, опасаясь нападения чуди, о которой имели, вероятно, раньше сего времени достаточное понятие, избрали для жительства своего гору, с которой было удобнее защищаться от ожидаемых неприятелей, которые и не замедлили явиться к их обиталищу и злобно подступили к нему.
      Новгородцы стали отбиваться от врагов своих, катали с верху горы большие бревна, каменья, лили кипящую воду на поганую чудь и – ничто не помогало. Наконец осажденные обратились к молитвенному храму и стали в нем с коленопреклонением молить великомученика Георгия, дабы он своими молитвами испросил у Всемогущего Бога им защиты. И вдруг около молитвенного дома раздалось несколько восторженных восклицаний: "Слава Богу! Слава Богу! Чуди идут прочь!" Еще оставшиеся в часовне новопоселенцы с неизъяснимым веселением души выбежали вон оттуда взглянуть на возвещенное утешительное зрелище.
      Прошло немного времени от этого события. Чудь опять приблизилась к новгородскому поселению, жители коего, уже зная в таком случае своего спасителя, снова просили его о своем спасении, и чудь, даже не начинавши никаких своих грозных для христианского народа попыток, удалилась навсегда от этого места и не творила больше новгородцам пакости. Некоторые из чуди полюбили тогда христианство, будучи подвигнуты к тому двумя чудесами, впоследствии ими рассказанными туземным жителям, к которым они через принятие веры присоединились.
      Говорили крещенные из чуди, что когда в первый раз при нападении их молились новгородцы в своей часовне, тогда всем им виделся на крыше ее воин, сидящий на белом коне и грозящий копьем своим всей разъяренной чуди, почему она, объятая великим ужасом и страхом, сделала отступление от обитаемой горы. Вторично нападавшая на новгородцев чудь видела того же воина с копьем, а только не на лошади, а стоящего просто в полугоре, и теперь в Староегорьевском приходе на реке Юг произносится жителями выражение: "У Георгия в полугоре".
      Прошли многие годы от времени чудиновых приступов к христианскому поселению, и число новгородских выходцев от разных обстоятельств значительно увеличилось, так, что стало тесно первое местопребывание поселенцев, которые от того и стали селиться в окрестностях своего молитвенного храма, обращенного в последующем в церковь во имя великомученика Георгия Победоносца. Так, со временем образовался Староегорьевский Халезский приход Никольского уезда. От размножения же первых жителей сего прихода явились одна за другой еще три существующие в том же уезде Халезские с приходами церкви – Новогеоргиевская, Введенская и Христорождественская. На месте алтаря Староегорьевского, первоначально деревянного храма, стоит приличный тому деревянный памятник. Церковь отнесена сажен на тридцать от места, на котором находилась прежде, по причине сокрушительного на нее по веснам напора вод Юга.
      В ограде этого перенесенного храма видна и до сих пор перекопь (ров), идущая сажен на тридцать от востока к западу. Эта перекопь произведена была новгородскими выходцами около горы своего первого поселения, с северо-восточной ее отлогой стороны, для защиты от нападения чуди. На правом берегу Юга против этой горы место, где жила чудь, называется доныне у туземцев дворищами, а тут же впадает в Юг речка Молоковица. От того она имеет такое название, что чудь ее именовала Пим, а слово "пим" на русском языке значит молоко. Название Халезских приходов произошло от слова «халега», тоже чудинского слова, означающего звук, сражение. Дано было название это горе, на которой утвердились новгородские выходцы после сражения с чудью.
      В настоящее время между жителями халезского края каждый из любознательных может услышать бранные слова, употреблявшиеся чудью во время сражений. Например: "курат-сига", "ковра-лига", что значит по-русски "черт-свинья", "собака-мясо"».
      Существует и другой, более поздний вариант легендарного цикла преданий об образовании новгородского поселения и первого православного храма на месте былого проживания «чудского» народа. Письменный текст легенды носит название «Колотушка» и хранится в Никольском краеведческом музее. Приведем его таким, каким он дошел до нашего времени в записях 40-х – 60-х годов XX столетия.
      «Когда новгородцы утвердились в городке у Старого Георгия, который сначала назывался Георгий на угоре, а затем Георгий в полугоре, то есть прогнали чукчей (чудь) вглубь лесов или крестили их, то решили построить церковь во имя святого Георгия Победоносца.
      На правом берегу реки Юга, вблизи речки Молоковицы, они облюбовали для постройки церкви место на поле чукчей, поселок коих носил название Дворище Заюжье. Но чукчи, не оставившие еще своих языческих верований и суеверий, воспротивились этому. Привезенный новгородцами лес на постройку церкви они скатали под гору к реке Югу. Ночью лес, каким-то чудом, весь оказался опять на верху на поле чукчей. Последние, несмотря на это, вновь сбросили бревна под гору. Чудо возвращения леса наверх из-под горы повторилось. Но чукчей это не убедило: они опять сбросили лес под гору к р. Югу. После этого таинственное возвращение на гору больше не повторилось.
      Во Дворище Заюжье в это время было 40 хижин и дымов, дворище стояло на высоком обрывистом берегу р. Юга, а от поля было защищено частоколом. В одну из осенних ночей чукчи поселка были встревожены раздавшейся дробью ударов, как бы в колотушку, какие ныне устраивают ночные сторожа. Думая, что на Дворище их напали новгородцы, чукчи с оружием в руках высыпали на улицу и бежали к тыну или частоколу, но каково же было их изумление, когда они увидали, что никакого нападения на поселок нет, а что удары колотушки неслись от землянки чукчи Вауля и производились кем-то невидимым.
      В тот же день заболел старик Вауль и назавтра умер. Не успели схоронить его, как сразу же заболели жена и сын его.
      Через день умерли оба, а через неделю вымерла вся семья Вауля и хижина опустела.
      Дней через десять "колотушка" стучала против хижины чукчи Феди, и не прошло недели, как все обитатели этой хижины перемерли, как и чукчи Вауля.
      После этого "колотушка" стучала то против хижины одного чукчи, то против другого. Чукчи мерли, как мухи осенью, не успевали хоронить. На чукчей напал ужас. Они делали заклинания и моления своим богам, но "колотушка" не унималась. Осталось всего 10 хижин. Семь из них спешно собрались и бежали из своего дворища вглубь Кудринского бора. Оставшиеся в поселке чукчи пошли к новгородцам и молили их просить святого Георгия унять "колотушку".
      Вскоре после 26 ноября, в каковой день новгородцы и чукчи служили молебен святому Георгию, один из чукчей поселка видел во сне святого Георгия, который на белом коне скакал по улице поселка и, остановившись против хижины этого чукчи, сказал ему, что «колотушка» больше стучать не будет, но когда в поселке Заюжье будет опять 40 семей или домов, то она вновь появится и выколотит деревню, как выколотила ныне дворище чукчей.
      Первая часть сна чукчи сбылась. Больше "колотушка" в поселке не стучала.
      Новгородцы же не стали настаивать на постройке церкви на поле чукчей и поставили ее на левом берегу реки Юга "на городке". Церковь перенесли на нынешнее место, вместо деревянной была построена каменная, которая существует и в настоящее время.
      Деревня Заюжье от церкви Старого Георгия находится в трех верстах за рекою Югом. Теперь в ней насчитывается около 40 домов и заюжане, хорошо помня рассказанную легенду, боятся появления "колотушки".
      В сорока саженях от церкви Старого Георгия, на горе, стоит одинокая сосна. Предание из рода в род утверждает, что сосна эта особенная, и что если кто ее срубит, то немедленно умрет, а если повредит (подсочит и т. п.), то тяжко заболеет.
      Сосна имеет толщину до полутора аршин и вышину 12 – 15 сажен.
      Итак, перед нами две взаимно дополняющие версии неких «событий», которые заключены в форму легенд, или, лучше сказать, легендарных рассказов. Эти рассказы, в свою очередь, состоят из отдельных преданий. Поскольку многие из преданий создавались в разное время, данные тексты в хронологическом и в смысловом планах представляют из себя многослойный «пирог», в котором разные «начинки» – временные пласты – оказываются еще и причудливо перемешаны между собой.
      Слово «событие» мы не случайно заключили в кавычки. Дело в том, что предание и легенда – не летопись и не историческое повествование. Исторические реалии там, безусловно, присутствуют (и мы их попытаемся найти), но зеркального отражения происшедших событий, а часто и реального пространства (места) в такого рода источниках, как правило, нет. Таким образом, мы должны будем реконструировать не фактическое, а смысловое содержание произошедших когда-то «событий» и попытаемся определить их возможное место в историческом времени.
      Оговоримся сразу, что эти легенды не являются чем-то уникальным. Такого рода тексты или, что чаще, их фрагменты, широко распространены на Русском Севере. Но вместе с тем в наших руках – редкая по полноте и насыщенности «версия». В соответствии с правилами работы над фольклорными текстами историко-легендарного характера мы должны были бы разбить тексты на смысловые единицы, которые бы, в свою очередь, составили отдельные циклы по сюжетам: «О заселении», «О чуди», «О предках» и т. п.
      Несколько упрощая задачу, представим, что перед нами единый текст, отражающий историческую память, одной из социально-территориальных общностей Поюжья, образовавшейся в период древнерусской колонизации.
      Какие же свидетельства о далеком прошлом Никольской земли может дать нам анализ этого историко-легендарного цикла?
      Во-первых, в наших руках находится очень важный и интересный материал для понимания общей картины и принципов заселения земель по реке Юг русскими колонистами. В качестве своих русских предков население территории, которая в дальнейшем стала Халезскими приходами, называет новгородцев. В северных преданиях к слову «новгородцы» обычно добавлялся эпитет «вольные». На «вольность» поселенцев указывается и в этих легендах: пользуясь свободой передвижения, они, поднимаясь вверх по реке Юг, искали себе место для нового жительства и нашли его на левом берегу напротив «чудского» поселения.
      Выбор места рядом с поселком враждебно настроенных аборигенов не выглядит опрометчивым или случайным, как это может показаться на первый взгляд. Русские колонисты, по возможности, старались придерживаться уже когда-то обжитых территорий, во всех отношениях удобных для проживания. По всей вероятности, это место – лучшее из всех, что им попалось на пути.
      Закрепление на новой территории для жительства обязательно сопровождалось ее освящением: возводился первый храм (первоначально – часовня) во имя того святого, чей иконописный образ сопровождал поселенцев в пути. Со временем храм становился священным центром не только первого поселения, но и всей округи (в данном случае – Халезских приходов). Для того чтобы определить место для будущей церкви, обычно использовался специальный ритуал: по реке пускалась иконка почитаемого святого либо строевой лес, связанный в плот; куда прибьет плот (икону) – там и быть храму. Святой (Георгий-Победоносец) «сам» должен определить место «своего» будущего пребывания. Указания на этот древний способ присутствуют во втором тексте: «чудесное возвращение» строевого леса на избранное священным покровителем место как раз и является уцелевшим и успевшим уже претерпеть серьезные изменения фрагментом описания выполнявшегося когда-то ритуала выбора места.
      Примечательно и место возведения первого храма. Часовня сооружается вблизи («в сорока саженях») от «священной» сосны. Сакральные центры отправления древних дохристианских обрядов у «священных» деревьев, рощ, водоемов, камней очень часто становились впоследствии местами возведения христианских храмов. Языческие святыни, после того как «поганое» место переосвящалось и «маркировалось» крестами, иконами, часовнями, становились предметом поклонения многих поколений православных прихожан сельского храма.
      Следующим важным элементом утверждения русских поселенцев на новом месте становится борьба с чудью. В легендах это противоборство представлено в виде столкновения двух начал: «православного» (новгородского) и «поганого» (чудского). Главным фактором победы немногочисленных новгородцев становится заступничество их покровителя – святого Георгия. Последний дважды спасает «своих» от гибели, «являясь» противнику сначала в виде грозного воина на коне, а затем пешим.
      Нетрудно заметить, что в описании «явлений» святого Георгия Победоносца ясно угадываются два варианта иконописного образа святого великомученика Георгия, имевших широкое распространение на Русском Севере. Мотив избавления от опасности посредством того или иного святого в будущем мог стать основой повествования особого жанра житийной литературы – сказания о чудотворной иконе – и перейти в устные предания и легенды.
      Заключительным этапом освоения новой территории становится окончательное усмирение чуди и ее частичная христианизация. Новгородские поселенцы и местные жители постепенно образуют новую территориальную общность на единой конфессиональной (христианской) основе в рамках православного прихода (приходов). Топонимическим показателем слияния двух различных этнических групп стало переименование чудской речки Пим в Молоковицу («пим» – молоко). Получают аборигены и новые, «христианские», имена («чукча Федя»). В один ряд с перечисленным выше можно поставить и явное заступничество святого Георгия за чукчей, которым вредила некая «колотушка» – таинственный мифологический персонаж местного фольклора.
      Открытым остается вопрос об определении времени появления новгородцев в этой части территории Поюжья. За неимением точных письменных свидетельств описываемые в легендах «события» можно, с известной долей осторожности, отнести к концу XIII – началу XIV века – периоду наибольшей активности новгородцев в Заволочье.
      Приведенные нами легенды и предания являются довольно типичным примером сохранения в народной памяти представлений о «чудском» прошлом и заселении края русскими. В качестве последних обычно выступают выходцы из новгородской земли, хотя в реальности проникновение в бассейн реки Юг переселенцев из северо-восточной Руси и их влияние на дальнейшую историю Никольского края были также весьма заметными, а с XV века – преобладающими.
      Устная традиция Русского Севера еще в конце XIX – начале XX века сохраняла представления об основании некоторых укрепленных поселений – «городков» – «чудским народом» задолго до прихода русских. В качестве такового в Никольском уезде назывался «городок» в приходе Михаила Архангела:
      «В ста верстах от Устюга на полдень жила на реке Юг Чудь. Она имела здесь деревянную башню, сажен до двенадцати высоты и в 5 сажен ширины, с малыми отверстиями по бокам и с одной дверью для выхода. Эта башня называлась у туземцев "городком", а от него и нынешний приход Архангела Михаила, где находилась башня, именуется "Городком". "Городка" не стало тому лет 25, он сгорел неизвестно от какой причины. Говорят поселяне, что кто из них покушался разрушить это строение чуди, тот видел вылетавшие искры от ударов топора, и после скоро умирал...»
      Сходное предание местными священниками было записано и о «городке» близ деревень Колотово и Щекинское Утмановско-Ильинского прихода Утмановской волости. От последнего к концу XIX века сохранялись еще остатки земляного вала.
      Места, с которыми население связывало былое проживание чуди, считались заколдованными, «нечистыми». Существовал негласный запрет находиться там или, что еще хуже, тревожить покой предков какими-либо действиями.
      В качестве завершения нашего путешествия в «чудские древности» попытаемся ответить на вопросы: каким образом складывались отношения русских поселенцев с аборигенами и какое значение имел приход новых жителей на территорию северного края? Для начала возьмем мнение классика отечественной истории С.М. Соловьева. Он считал, что между славянами и чудью не было враждебных столкновений, так как «легко можно предположить, что племена не очень ссорились за землю, которой было так много, по которой можно было так просторно расселиться без обид друг другу... Все это происходило тихо, незаметно для истории, потому что здесь, собственно, было не завоевание одного народа другим, но мирное занятие земли, никому не принадлежавшей». Другой, не менее авторитетный, историк В. О. Ключевский в подтверждение первому пишет: «Самый характер финнов содействовал такому мирному сближению обеих сторон. Финны при первом своем появлении в европейской историографии отмечены были одной характерной чертой – миролюбием, даже робостью, забитостью».
      Однако приведенные выше данные устных преданий показывают, что процесс заселения северного края русскими проходил не столь мирно. Чудь отчаянно защищала свою землю от вторжения русских переселенцев. Такого рода предания сохранились и в других местах Русского Севера. «Русско-чудские» войны сопровождались взаимными вооруженными стычками и нападениями, а когда у чуди не оставалось больше сил сопротивляться отчаянным русским первопроходцам, то чудь «закапывалась» в землю.
      И все же подчеркнем: имевшая место вооруженная борьба не определяла общий характер колонизации края. Ни о каком поголовном истреблении чуди не может быть и речи. Известный историк и краевед В. П. Шляпин писал по этому поводу следующее: «Исчезновение финского народа, или чуди белоглазой, необходимо понимать не в буквальном смысле истребления или уничтожения народа, всех его жителей... Нет, исчезновение финских народов произошло через полное поглощение их другими народами, через такое слияние с этими народами, при котором явилось полное изменение нравов, обычаев, забыт родной язык, утрачено сознание своего происхождения и совершилось обращение в новую народность. Прямые потомки финских народов и поныне могут жить на тех же местах, на которых жили их предки, но только под видом великорусского населения».
      Оставив под вопросом проблему «полного изменения обычаев и нравов» потомков чуди, подчеркнем главное: длительное совместное существование, многообразные хозяйственные связи и культурные контакты привели к тому, что этнические группы, населявшие Север до прихода славян, постепенно восприняли язык и культуру русского населения. В свою очередь, славянские поселенцы также очень многое взяли из культуры финно-угорских народов. На основе культурного симбиоза с течением времени произошло образование уникальной севернорусской этнокультурной общности, одним из локальных вариантов которой стало население бассейна реки Юг.
      Уже в XIV веке компактное проживание финно-угорского населения отодвинулось далеко на северо-восток и начиналось с древнего Пыраса (современного Котласа). Пырас в то время был пограничным поселением коми-зырян, место обитания которых в древности называлось Пермской землей. Исторические источники XV – XVI веков упоминают проживающие на территории северных областей древние народности югру, самоедов, пертасов, лопь, корелу и другие, но в документах того времени отмечается появление и новых территориальных (областных) групп населения: двинян (жителей по реке Северная Двина), важан (река Вага), устюжан (устюжский край). Отмечается и новая социальная общность по реке Юг – южане.
      Каждая областная группа имела свои отличительные, особенные черты, присущие только ей. Это проявлялось прежде всего в диалектных говорах и внешнем облике северных русских. Основная причина областных различий лежала в исторических и природных условиях, в которых оказывались колонисты при продвижении по той или иной территории. Многие традиции, хозяйственные и культурные, были принесены с мест прежнего жительства. На новых местах проживания были восприняты и освоены навыки, привычки, элементы языка местного населения. Население с Нижней Двины сохраняло некоторые этнические черты новгородцев. Сухонцы, кокшары и южане были ближе к ростово-суздальцам. У населения, жившего на Нижней Вычегде в близком соседстве с предками народа коми, проявлялось влияние последних.
      Не забудем упомянуть и еще об одном важном факте. В 1886 году были опубликованы «Списки населенных мест Вологодской губернии». Основываясь на информации, предоставленной приходскими священниками, можно утверждать, что еще в конце XIX века финно-угорское население в смешанном с русскими составе проживало в некоторых местностях вологодского края. В Никольском уезде таковых насчитывалось «1630 душ обоего пола (237 дворов)». По воспоминаниям никольчан, «чудские» деревни существовали еще совсем недавно – в 40-х-50-х годах XX столетия...
     
      II
     
      Успехи первоначальной древнерусской колонизации коренным образом изменили дальнейшие исторические судьбы северных земель. Уже к концу XIII столетия значительная часть территории Севера оказалась под контролем двух крупнейших государственно-территориальных образований, которые появились на политической карте Восточной Европы после распада Киевской Руси: Великого Новгорода и Ростово-Суздальской земли. Вся дальнейшая история Русского Севера вплоть до конца XV века была тесно связана с противостоянием этих равных по силе противников, пытавшихся взять под свой контроль богатые пушниной и другими природными ресурсами северные земли. Позднее, к концу XIV столетия, ростовских, владимирских и суздальских князей сменила в этой борьбе набирающая силы Москва.
      Исследователи практически единодушны в том, что ведущая роль в освоении земель «за Волоком» принадлежала выходцам из Новгорода. Отправным пунктом распространения будущего новгородского влияния первоначально стала древняя Ладога. Как крупный городской центр раннего средневековья Ладога известна с VIII века. Именно отсюда словене ильменские – предки будущих новгородцев – к XI столетию колонизовали Поонежье и продвинулись на территории западного берега Белого моря. С конца XII века уже собственно Новгород – новая столица Северо-Западной Руси – начинает успешно распространять свой контроль на значительной части Заволочья.
      С движением новгородцев на восток постепенно приобретало реальные очертания и само историко-географическое понятие «Заволочье». По поводу его размеров и границ в среде историков существует довольно много различных версий, однако наиболее весомым и авторитетным признается взгляд на эту проблему Ю. С. Васильева. По его мнению, в XI – XIII веках термин «Заволочье» обозначал Новгородскую волость по реке Ваге.
      В XIII – XIV веках это название распространяется и на Нижнее Подвинье, которое часто называется в источниках как Двина или Двинская земля. В XIV – XV веках термины «Заволочье» и «Двина» нередко заменяли друг друга, обозначая двинскую и важскую земли вместе. С присоединением Великого Новгорода и его владений к Москве к понятию «Заволочье» прибавляются Поонежье и земли к востоку от Двины до Печоры. Название «Заволочье» просуществовало до XVI века и постепенно было заменено более широким понятием «Поморье», а «Двина» и «Вага» стали в том же столетии названиями уездов.
      Первоначальным способом подчинения новых земель Новгороду была организация военно-промышленных экспедиций, а главным действующим лицом в беспрерывном движении на северо-восток стал ушкуйник. Сам термин «ушкуйник» произошел от названия лодки «ушкуя», на которой и совершалась большая часть «географических открытий» в северном крае. Ушкуй как средство передвижения был идеально приспособлен к путешествиям по северным рекам и озерам. Он был весьма вместителен, имел небольшую осадку и неплохую маневренность. По мнению М. М. Богословского, вооруженные ватаги ушкуйников преобладали на первом этапе новгородской колонизации Севера. «Ватага захватывала выгодные для промысла места у финского населения, строила крепостцы, заводила поселки на этих местах и облагала данью или просто грабила туземцев...» Постепенно захваченные территории закреплялись за Новгородом и наступал черед другого – земледельческого – потока колонизации. Вслед за крестьянами появлялись на Севере и первые монахи-отшельники, основавшие в северных лесах и по берегам Белого моря немало монастырей.
      Организацию военно-промысловых экспедиций за драгоценной пушниной - «мягкой рухлядью» и «рыбьим зубом» - моржовыми клыками, салом морских зверей и прочими богатствами северного края брала на себя городская община либо группы «лучших», «именитых людей»: новгородских бояр и богатых купцов.
      К середине XIII века приобретенные в Заволочье территории становятся не просто одной из северных земель, но и административной единицей Новгородской республики. Наряду с Заволочьем в состав новгородских земель вошли волости: Тре (на Кольском полуострове), Вологда (по реке Вологде и верхней Сухоне), Печора и Югра (с верховьев реки Печоры до Урала). Территория по Онежскому озеру получила название Обонежский ряд. Волости-земли делились на погосты – территориально-административные и судебно-податные округа.
      Постепенно складывалась и система управления во владениях Великого Новгорода. Первоначально ее деятельность выражалась в сборе дани, за которой отправлялись военные отряды. Вскоре появились и специальные данщики, а в конце XIII – начале XIV веков – посадники из числа новгородских бояр. Управление в отдельных погостах-округах осуществлялось кормленщиками.
      Длительный контроль новгородских боярских родов за определенной территорией часто приводил к тому, что многие земли становились их частным феодальным владением. Однако это произошло не сразу. Вплоть до конца XIV века бояр практически не интересовали проблемы собственности на землю. Другое дело – сбор дани в виде шкурок соболей, песцов, бобров, куниц, на которые всегда был постоянный спрос на Руси и за ее пределами.
      С утверждением государственности на Севере распространялась и новая религия – христианство. Население было обязано платить в пользу церкви десятину и выполнять ряд повинностей.
      Новгородцы очень дорожили своими северными землями, которые приносили им сказочные богатства. В договоре 1264 года с великим князем Ярославом Ярославичем они твердо заявили: «А се волости новгородьскыя: ...Вологда, Заволоцье, Тре, Перемь, Югра, Печера». В этом и подобных ему документах всегда подчеркивалось, что князь и его люди не должны были без ведома новгородцев посылать в Заволочье и другие земли свои дружины и самостоятельно собирать дань.
      В месте слияния Сухоны и Юга ростовские владения большим клином врезались в подконтрольные Новгороду земли, и потому можно сказать, что дальнейшая историческая судьба северных земель во многом находилась в руках устюжан. Несмотря на свое тяготение к Ростову, Устюг очень рано стал довольно независимым центром. Опираясь на поддержку «низовых» земель, имея с Ростовом теснейшие духовные связи (Устюг находился в составе Ростовской епархии), устюжане, по-видимому, установили тесные контакты и с населением Заволочья, явно тяготившимся даннической политикой новгородцев. В 1322 году устюжане перехватили новгородцев, собиравших дань в Югре. «Заратишася устюжане с новгородци, – сообщал новгородский летописец, – изъимаша новгородцев, кто ходил в Югру, и ограбиша их». В отместку новгородцы «взяша Устюг на щит», но спустя несколько лет нападение на югорских данщиков повторилось. В 1329 году «избиша новгородцев, которыи пошли на Югру, устьюжские князи». Все это говорит о том, что устюжане имели свои интересы в Заволочье и пробовали их реализовывать самостоятельно.
      Немалое значение для увеличения роли Устюга имели и события, происходившие в Северо-Восточной Руси в период и после монгольских походов первой половины XIII века. После разгрома ряда крупных городов в Ростово-Суздальской земле многие горожане и крестьяне из «низовых» земель потянулись в более спокойные, как им казалось, северные места: осваивать под пашню новые земли, заводить торговлю, ремесла. Многие пополняли состав устюжских военно-торговых дружин и пробовали удачу в военно-даннических походах на далекие окраины Севера.
      Видимо, в то далекое и неспокойное время началось и освоение земель по реке Юг и двинско-волго-камского водораздела – Северных Увалов. Примерная карта распространения новгородской и «низовой» колонизации на Никольской земле и смежных территориях предстает причудливым узором, в котором сейчас весьма сложно разобраться. И все же попытаемся это сделать.
      Приблизительная разграничительная черта между владениями Ростово-Суздальской (Владимиро-Суздальской) земли и Новгородом проходила в междуречье Унжи и Юга по левому притоку Юга – речке Кипшеньге. Затем граница следовала по водоразделу рек Юга и Унжи. Куданга и ее притоки Рассоха, Сонная и Ночная (она же Повечерняя) оставались под контролем выходцев из новгородской земли. Новгородцы осваивали и бассейн реки Пыщуг. Притоки речки Лунданги – Мичуг и Юрманга – принадлежали Ростову. Далее разграничительная линия шла по рекам Чиче и Меже – притоку Унжи. В качестве живого наследия тех далеких времен осталась в этих краях и поныне поговорка: «Кипшеньга – общая река». Название Межи, по-видимому, также является отражением пограничного, «межевого» статуса реки. Чуть ниже ее устья на берегу реки Унжи поставлен был выходцами из «низовых» земель городок Мантурово.
      Таким образом, территория будущего Никольского района практически в равной степени осваивалась двумя колонизационными потоками. Выходцы из Ростово-Суздальской земли селились преимущественно в юго-западных пределах Никольского края, захватывая при этом и низовья Юга. Основные пути их проникновения лежали по рекам Сухоне и Унже. Новгородцев традиционно привлекали восточные территории Никольщины, и это было не случайно. Обходя стороной хорошо укрепленный Гледен, вооруженные ватаги новгородцев стремились захватить и освоить речные пути и волоки на водоразделе Двины и бассейна рек Волги и Камы. Эта далекая окраина древнего Заволочья была важным исходным рубежом и связующим звеном для контроля над притоками Волги и практически не освоенной русскими Камой. Новгород привлекали новые пушные ресурсы на территориях еще не покоренных племен Прикамья и богатые рынки Поволжья.


К титульной странице
Вперед