Татьяна Любомирская
Белые астры
О Евдокии Семеновне по деревне ходило много сплетен и слухов. Это была пожилая женщина с маленьким, точно высохшим, желтоватым лицом, светлыми карими глазами, дряблыми, сморщенными губами и совсем седыми волосами. Она всегда ходила в старом черном платье, в черной кружевной накидке, в шляпе с широкими полями, на которой сиротливо висел пучок искусственных незабудок. Евдокия Семеновна жила на окраине деревни, в большом двухэтажном доме, построенном еще ее дедом. Позади дома располагался огород, на котором еще год назад росли всевозможные овощи, а теперь цвели поздние белые астры. Их было столько, что маленький садик казался похожим на ровный снежный сугроб. Соседи смеялись над Евдокией Семеновной, говорили, что «она на старости лет совсем от ума отстала», но все-таки помогали ей, зная, в каком бедственном положении она оказалась после того, как сын Вася ушел на фронт.
Была осень. Каждый день шел промозглый серый дождь. Крупные жемчужные капли оседали на бурых листьях, жухлой траве, тусклыми ручейками скользили по оконному стеклу... По утрам стоял вязкий, как толченый мел, туман, а когда он рассеивался, возникала тоскливая картина. Поредевшие кроны деревьев дрожали на сильном ветру. Евдокия Семеновна часто сидела у окна и, глядя на извивающуюся дорогу, прислушивалась к каждому шороху, ждала чего-то... В ее старческих пальцах стучали спицы, из-под которых спускалось что-то длинное, полосатое. Она ни с кем не общалась, и единственным ее собеседником был старый облезлый кот, вечно лежавший где-нибудь подле печки. В холодные дни она брала его на руки, гладила и, поглядев в его желтые глаза, говорила: «Вот и еще один день прошел. Осталось ждать совсем немного. Совсем чуть-чуть...»
Каждую субботу Евдокия Семеновна ходила на почту. Она располагалась довольно далеко, а Евдокия Семеновна ходила медленно, поэтому добиралась до нее где-нибудь во второй половине дня. Старый почтальон уже ждал ее и, завидев сухонькую фигурку в черном платье, выходил встречать, или мотая головой, или протягивая серый солдатский треугольник. Но в эту субботу, едва Евдокия Семеновна дошла до здания почты-зарядил такой дождь, что ей пришлось войти внутрь. Почтальон растопил печь, заварил чай и уселся напротив нее. Он приберег для нее письмо и желал поскорее обрадовать старушку.
— Ну что, есть? — наконец не выдержала она.
— Есть, есть, — закивал почтальон, протягивая ей треугольник.
Взгляд Евдокии Семеновны потеплел. Судорожным движением распечатала она письмо и пробежала глазами неровные, написанные дорогим почерком строчки. Губы ее шевелились, и почтальон легко угадывал слова.
— Хорошие вести? — спросил он после того, как она отложила письмо и прижала ладони к горячей кружке.
— Васе дали увольнительную на три дня, — сказала она тихо. — Завтра приедет домой.
— Вот это радость, — улыбнулся почтальон. — Очень уж хочется на вашего сына посмотреть. Каким он стал.
Но Евдокия Семеновна не слушала его. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль.
— Нужно астры срезать, — как бы про себя произнесла она.
— Астры? Так это вы для него их выращивали?
— Да, — просто ответила Евдокия Семеновна. — Когда Вася уходил на фронт, он сказал: «Ты, мама, с астрами меня поджидай. Знаешь, с моими любимыми, белыми». С тех пор они у меня и растут. Вот только я все боялась, что он приедет, когда они уже отцветут.
Почтальон ничего не сказал, и она тоже замолчала. Допив чай, Евдокия Семеновна встала, одернула платье, положила в карман треугольник и вышла.
..Над серой крышей маленькой деревенской станции застыла прозрачная, какая-то нереально пустая тишина. Нет, звуки были: По-прежнему гулко выл ветер, со свистом вонзаясь в пробелы между черными ветвями, по-прежнему косыми всплесками падал На землю дождь, а над всем этим, где-то в замкнутом облаками поднебесье, кричали птицы. Сегодня что-то уж слишком громко.
Но старушке, съежившейся на разваливающейся от сырости лавчонке, казалось, что тишина опустилась на нее отовсюду толстой, Упругой, ватной стеной. Звуки были — а его не было. Не было дорогого, так часто грезившегося ей по ночам гудка, с каким подъезжали к станции редкие поезда. За один этот звук — такой долгий, звонкий, полный уверенности и надежды, за один этот отдающийся эхом вдали стук колес по железным рельсам — она бы отдала все.. Рельсы заносило жухлой листвой. И гудка не было...
Поезд подошел ближе к вечеру, задержавшись более чем на десять часов. Евдокия Семеновна все это время сидела на станции. Она не могла идти домой. Она знала, верила, что ожидание ее не напрасно, что он приедет, он, такой молодой и красивый, ее сын, ее Василий... солдат, боец...
Вася... Русый чуб над васильковыми глазами... пыльная солдатская тужурка, хромовые сапоги... улыбка, веселая мальчишеская улыбка, детский беззаботный смех...
Нет, не то... не будет улыбаться Вася, когда пойдет на Родину коварный враг... Первым встанет Вася, вскинет на плечо винтовку, и ни страха, ни жалости не будет в его синих очах... Вася, ее милый Вася, не даст фашистам мять ногами русскую землю...
Он смелый, он добрый, он любящий сын, он ее счастье и радость, кровиночка ее... Ему восемнадцать лет...
С подножки вагона спрыгнул на землю стройный юноша в солдатской форме. Евдокия Семеновна рванулась к нему, ветер взрыхлил выбившиеся из-под платка седые волосы. Губы старушки задрожали...
— Вася?!
Юноша обернулся. Это был не Вася. Чужое, веснушчатое лицо, вздернутый кверху нос.
— Вы — Евдокия Семеновна? — непонятным голосом спросил он, быстрым шагом военного подойдя к ней.
— Да, — еле слышно прошептала старушка.
— Меня зовут Леонид Егоров, я друг... то есть был... В общем, вот, возьмите, — и юноша протянул ей смятую в кулаке серую бумажку.
Строчки поплыли перед глазами... Умер, убит... Что это? О ком это? Нет, нет, нет, нет!..
Евдокия Семеновна подняла на юношу сухие, непонимающие глаза.
— Убили его, — смущаясь, тихо проговорил Леонид. — Три дня назад... Он уж и домой собирался. А тут сражение было. Танки... Ну, он говорит: мол, подорву танк — значок получу, будет, чем маму порадовать. Пошел к орудию, а там — фриц... ну и...
Он замолчал.
— А... но письмо-то как? Я получила его вчера, ведь не мог же он . — Евдокия Семеновна смешалась, быстро достала из кармана треугольник, протянула его Леониду.
— Так ведь запоздало письмо-то, — не взглянув на треугольник, сказал солдат. — Оно уж десять дней как отправлено... Да, он еще когда при смерти был, передать вам велел... ну, как сувенир, что ли...
Солдат порылся в карманах и достал из одного маленькую глянцевую картинку.
— В одном немецком поселке подобрал, вроде как трофей, — пояснил Леонид и то ли хихикнул, то ли всхлипнул.
Евдокия Семеновна молча взглянула на картинку. Там, на этом пестром лоскутке бумаги, была изображена улыбающаяся кареглазая фройляйн, прижимающая к груди букетик мохнатых, круглых белых цветов.
— Не знаю, как называются, — сказал Леонид, ткнув пальцем в нарисованный букет. — Красивые цветы. Он все на эту картинку смотрел. Любил, значит, цветы эти...
...Огромный, как облако, букет астр она едва могла удержать в руках. Ее пальцы зябли на ветру, соцветия качались перед лицом и мешали видеть...
Евдокия Семеновна шла по деревне, и ее светлые глаза горели странным торжеством. Люди выбегали из домов. Чудное зрелище: промозглая осень, ржавые листья под ногами, студеный дождь и раскисшая улица, а среди всего этого — маленькая женщина в черном платье с букетом ослепительно белых цветов.
— Берите, — сказала старушка, протягивая несколько тяжелых цветков вконец растерявшейся соседке — Берите! Пусть у вас будет... и вы все, все — берите!
Женщины, слишком изумленные, чтобы возражать, покорно брали цветы из рук Евдокии Семеновны. Лети, смеясь, протягивали к астрам чумазые ладошки. И каждый хоть на секунду почувствовал тепло, исходящее от сочных темно-зеленых стеблей, и ощутил свет, идущий от лепестков. Тяжелая, мрачная серость осени как будто раздвинулась, уступив место чистому, белому, нежному... чему-то такому, что сразу высушивало слезы и дарило покой сердцам.
— Возьмите, — с улыбкой проговорила старушка, протянув три цветка почтальону.
— Спасибо... — произнес он, сжав в пальцах букет. Посмотрел на пышные бутоны и тоже улыбнулся — робко и немного растерянно.
...Леонид сидел за поленницей и курил. Ему хотелось спрятаться от людей. Он боялся, что не сможет больше смотреть на эти лица.
Он боялся самого страшного для мужчины, для солдата, для простого парня, которому едва стукнуло восемнадцать, — расплакаться, если он еще раз посмотрит в эти сухие старческие глаза, без слез принявшие известие о смерти сына, увидит бескровные руки. Он боялся, что не сможет сдержать слез при виде того глухого отчаяния, которое затаила в себе эта седая старушка. Он боялся, что не сможет найти слов, чтобы хоть как-то помочь, утешить, заглушить это страшное горе. Он был зол на своего командира за то, что его, именно его из всей дивизии отправили в забытую людьми деревушку — найти мать убитого бойца и передать ей похоронку. Он боялся. И не знал, что делать.
— Возьми, — Евдокия Семеновна протянула Леониду последний, трепещущий на ветру белый цветок.
Он вскочил, залился краской. Ему было плохо как никогда. Он предпочел бы ринуться в бой с десятью, с сотней, с тысячей врагов, и бить их всех, всех, никого не щадить за одну эту старушку, за ее невыплаканные слезы...
Но она смотрела на него с тихой улыбкой.
— Возьми... это от Васи.
Он взял. Нежный, хрупкий цветок задрожал в его руке. Ему отчаянно захотелось что-то сказать, что-то важное, лишь бы не молчать.
— Я... обещаю... я буду сражаться, я буду мстить за него им всем, этим проклятым фашистам! — сбивчиво заговорил он. — Я буду убивать их всех... Я им всем... Если бы вы знали, как я их ненавижу!
Но старушка остановила его:
— Не надо.
Она посмотрела на пылающее мальчишеское лицо, на судорожно сжатый в кулаке цветок, на горящие гневом и волнением глаза, и сказала:
— Не надо. У них тоже есть матери...
Красный цвет — цвет гнева и крови. Белый цвет — цвет покоя и мира. Ярость не может быть благородной. Зло с добром не могут идти рука об руку. А самое большое зло — война.
Слезы высохнут. Кровь уйдет в землю. Останется только память — вечная, как белое осеннее небо. И каждую весну на могилах бойцов будут распускаться белые цветы — как воспоминание о тех временах, что не забыты, но прощены.
Мы будем помнить. Мы сумеем простить.
Общественно-историческая секция
«Крестьянская Россия: история и современность»
Софья Мальцева
Начало строгановского землевладения
на Урале в XVI веке
Строгановы и Прикамье... Фамилия крупнейших российских солепромышленников неразрывно связана с историей освоения края в эпоху позднего средневековья и нового времени.
Хотя родовое гнездо Строгановых находилось на Русском Севере, в г. Сольвычегодске, Прикамье являлось основной областью интересов этой уникальной семьи предпринимателей, вышедших из непривилегированных купеческих слоев. Конечно, нельзя идеализировать род Строгановых как благонравную семью меценатов-патриотов, безвозмездно вкладывавшую свои средства в обустройство огромной территории. В первую очередь их интересовали природные ресурсы Верхнего Прикамья и особенно соляные источники. Естественно, Строгановы проводили насильственную политику по отношению к коренному населению, сгоняя их с родовых земель, захватывая их лесные угодья. Сильнейшей эксплуатации подвергалось и русское население, работавшее на соляных промыслах и крестьянских пашнях. Однако винить в этом Строгановых с позиции нашего времени вряд ли справедливо. Правомернее обратиться к фактам истории.
Семнадцатилетним юношей, в 1515 году, Аника Федорович Строганов по собственной инициативе заводит в Соли Вычегодской солеваренный промысел, в 1550 году он получает уже личную грамоту, по которой ему пожалована земля близ Сольвычегодска, а также дано освобождение от пошлин на шесть лет. 12 апреля 1556 года предприимчивый Строганов получает от Ивана Грозного разрешение «искать медные и железные руды на Устюге, в Перми и других местах».
Дедовая активность Строгановых была отмечена правительством Ивана IV. 4 апреля 1558 года Строгановы получают царскую грамоту на земли по Каме и Чусовой, и с этого момента начинается формирование их уникальной пермской вотчины. Перепоручив Строгановым охрану и освоение уральских территорий. занятых их новой вотчиной, Иван Грозный устанавливает им льготы на двадцать лет. В течение этого срока со Строгановых не взимаются «царева и великого князя дань, ни ямские, ни ямчужные деньги, ни посошная служба, ни городовое дело, ни иные никоторые подати, ни оброк с соли и рыбных ловель в тех местах». Выгода была обоюдной: Строгановы могли беспрепятственно добывать соль и торговать ею, а государство получало возможность разрабатывать рудные месторождения, если Строгановы таковые отыщут.
Когда люди Строгановых проникли на берега Чусовой и Сылвы, им эти земли показались пустыми и необжитыми. В отличие от северных территорий, здесь до прихода Строгановых явно не имелось пашенного крестьянского земледелия и солеварения. Дело в том, что территория Среднего Прикамья до формирования строгановских вотчин не обладала укрепленными военно-административными центрами или форпостами, которые могли служить защитой для крестьян и солеваров от набегов воинственных отрядов кочевников.
Вторая жалованная грамота была дана Якову Аникиевичу Строганову 25 марта 1568 года — спустя десять лет после первой, полученной его братом. Дальнейшее расширение пермской вотчины Строгановых было связано со вхождением в 1566 году их земель в состав опричнины «с детьми, городками и промыслами». Пермяки, по жалованной грамоте, не могли оспорить переход земель во владение Строгановых. Интересно, что при освоении земель в приустьевой части р. Чусовой Строгановы получили льготы только на десять лет, а не на двадцать, как раньше. Видимо, Иван Грозный посчитал, что в своей северной вотчине они получили доходы, которые уже могут окупить их материальные издержки по освоению чусовской вотчины в более короткое льготное время. Первые царские грамоты заложили основу для существования в составе Московского государства уникального образования — уральской вотчины Строгановых, своеобразного государства в государстве, не подсудного, управляемого собственным судом, имеющего свои вооруженные силы.
Аника Федорович Строганов умер 2 сентября 1570 года. После него остались обширные сольвычегодские и пермские владения, которые было необходимо разделить между сыновьями — Яковом, Григорием и Семеном. Вокруг богатейшего наследства Разыгрались нешуточные страсти.
В 1574 году Григорий и Яков Строгановы получают грамоту, которая послужит одним из оснований снаряжения экспедиции Ермака в Сибирь. Впрочем, в середине 1570-х годов у Строгановых еще нет той военной силы, которая могла бы обратить царское пожалование в реальные земельные владения. Яков и Григорий Строгановы поселились в пермских вотчинах, в отстроенных Орле-городке и Нижнем Чусовском городке; Семен же после опалы жил в Сольвычегодске. Яков и Григорий Аникиевичи умирают один за другим в 1577-м и 1578 годах У Якова Аникиевича был сын Григорий, но еще в 1575 году его убили разбойники во время деловой поездки вместе с дворовыми людьми, приказчиками Ананьей и Якимом, сопровождавшими своего хозяина. Таким образом, у строгановских вотчин остаются три управителя: Семен Аникиевич, Максим Яковлевич и Никита Григорьевич. Максиму Яковлевичу в ту пору шел двадцать второй год, а Никите Григорьевичу исполнилось шестнадцать.
Итак, на Урале Строгановы имели: Орел-городок, Нижний Чусовской городок, слободы Сылва и Яйва, в которых было размешено административное управление вотчинами, 11 деревень, 28 починков, 352 двора, 406 человек мужского пола (женщины и дети в то время не учитывались). Владения были разделены на четыре округа: Орловский, Чусовской, Сылвенский, Яйвинский. Спустя пять лет, 22 сентября 1584 года, между владетелями обширного Чусовского округа Семеном Аникиевичем и Максимом Яковлевичем происходит новый раздел, заодно уточняются права и других вотчинников. Семен Аникиевич получил в единоличное владение левый берег Чусовой с Нижним Чусовским городком, солеварнями и всеми поселениями на этом берегу, а также Сылвенский округ и левый берег Камы от устья Чусовой до Ласьвинского бора со всеми притоками, впадающими в Чусовую, Каму и Сылву. Максим Яковлевич отныне владел правым берегом Чусовой («Колошной стороной», так он назывался) и обоими берегами Камы вверх от устья Чусовой до острова Карышева, где шла южная граница вотчины Никиты Григорьевича. Максиму принадлежали реки Обва, Иньва и Косьва с их притоками, весь Яйвинский округ и правый берег Камы от устья Чусовой до Ласьвинского бора. Никита Григорьевич остался владельцем Орловского округа на Каме.
В 1588 году была предпринята попытка сократить пермские вотчины Строгановых в пользу государства. Орловскую вотчину Никиты Григорьевича отписали в казну. Однако в 1591 году опала с Никиты Григорьевича была снята. 7 апреля 1597 года Никита Строганов получает новые земли от прежней межи по Каме, которая была установлена еще грамотами Ивана Васильевича, вниз по реке на 55 верст, со всеми впадающими в Каму реками.
В семи километрах выше по течению Камы от современного моста, на противоположном от г. Березники берегу, ныне располагается небольшое село Пыскор. На северной окраине села есть мыс, возвышающийся над водой на 40 метров. Справа от него впадает в Каму речка Верхняя Пыскорка (Камгортка), слева находится глубокий лог. Именно здесь, на мысу, в 1558 году и возник первый городок Строгановых на Урале. Крутой обрыв служил естественной зашитой от нападения со стороны Камы. Лучшее место для крепости трудно было отыскать. Первоначально городок получил название Канкор, Камкор, или Камгорт, по имени древнего городища, которое существовало на этом месте.
Строгановы выбрали место с большим расчетом, и вновь построенный городок мог контролировать все, что делается на Каме. Строительство городка шло быстро. Однако очень скоро выяснилось, что место, выбранное для первого городка, не столь удобно. Соляные выходы находились ниже по течению Камы, и Пыскор не мог их защитить. Строгановы начинают строить новый городок — Орел, или Кергедан, а Пыскор передают церкви. Есть известия, что еще до того, как Строгановым были пожалованы их пермские вотчины, т. е. до 1558 года, в районе Пыскора существовала иноческая обитель. Аника Строганов, человек набожный, решил основать на месте первого городка настоящий монастырь и пожаловал новой обители близлежащие к Пыскору земли. Перед смертью он сам постригся в монахи и некоторое время жил в Пыскорском монастыре под именем Иоасаф, но вскоре отбыл в Сольвычегодск, завешав своим сыновьям поддерживать новую обитель.
Быстро рос Орел-городок, быстро развивался его округ. Он имел 90 дворов крестьянских и пищальничьих, семь дворов пустых, Церковь и несколько варниц. Одна из задач Орла-городка, городка-крепости, заключалась в том, чтобы защитить соляные промыслы и вотчинные владения Строгановых от возможных набегов. Городок имел пять наугольных башен, две из которых были «глухие» — без ворот, а три — «проезжие». Стены городка ранее были острожными, т. е. состояли из высокого тына. Около крепости располагались жилые постройки, в которых проживала основная часть населения городка, — посад. Площадь крепости составляла около 0,7 га, площадь посада достигала 5 га.
Датой основания Нижнего Чусовского городка считается 1568 год. Именно в этом году, как известно, Строгановы получии новое владение по р. Чусовой. Нижний Чусовской городок, как и Орел-городок, был поставлен у выхода соляных растворов и с той же целью — оберегать места промыслов от возможных набегов. Располагался он в 50 верстах (53 км) от устья реки. Здесь, так же как в Пыскоре и Орле-городке, строятся деревянные укрепления. Для того чтобы предотвратить размывание берега Чусовой в районе городка, его укрепили крупными каменными плитами и вертикально вбитыми сваями. Нижний Чусовской городок и Орел-городок стали важными административными центрами, в которых располагались резиденции Строгановых и их управление.
Строгановские владения на Урале разрастались быстро, и кроме Пыскора, Орла-городка и Чусовского городка на местах, стратегически выгодных, появились другие, меньшие по размеру и численности населения, защищенные поселения-острожки: Яйвинский (с тремя починками — Бородина, Дощаникова и Яслокова), Сылвенский (где сейчас находится с. Троицкое) и Очерский (возник в 1597 году).
В заключение необходимо сказать, что, хотя Строгановы своими историческими корнями связаны с Русским Севером и были солепромышленниками в г. Сольвычегодске, ловко используя слабости русских царей и историческую ситуацию в XVI веке, они образовали в Прикамье собственную феодальную вотчину, крупнее которой были только владения великого князя и царя всея Руси. Пермь Великая и Строгановская вотчина на протяжении многих десятилетий оставались опорной базой для русского освоения сибирских просторов.
(Печатается в сокращении)
Источники и литература:
Волегов Ф. А. Документы и родословная Строгановых // Пермский край. — Пермь, 1895. Вып. 3.
Головчанский Г. П. Ливийский острожек — новый археологический памятник XVI-XIX вв. в пределах уральской вотчины Строгановых // Археология и этнография Среднего Приуралья.— Березники, 2001. Вып. 3.
Оборин В. А. Орел-городок (по раскопкам Камской археологи" ческой экспедиции 1953-1954 гг.) // Советская археология. ~~ 1957, № 4.
Оборин. В. А. Орел-городок — русский опорный пункт в камье. // Советская археология. — 1957. Вып. 3.
Оборин В. А., Корчагин П. А., МельничукА. Ф., Соколова Н. Е. Нижний Чусовской городок: Каталог археологической коллекции. — Ильинский, 1994.
Тексты жалованных грамот // Г. Ф. Миллер. История Сибири. Т. 1.-1939.
Шишонко В. Н. Пермская летопись. — Пермь, 1881. Вып. 1.
Флетчер Дж. О государстве русском // Проезжая по Московии. -1991.
Дмитриев А. Пермская старина.— Пермь, 1889. Вып. 1.
Андреев А. Строгановы. — М., 2000.
Татьяна Шемелина
Петр Сосипатрович Ковин:
фабрикант, меценат...
Производство веревки издавна было одним из традиционных производств нашего края. Центром производства веревки и канатов в Кунгурском уезде стала деревня Низкое Усть-Кишертской волости.
В 1870 году крестьянин деревни Низкое Сосипатр Иванович Ковин (1831 — 1899) объединил все близлежащие производства в одну веревочную фабрику. Канаты Ковина шли на Нижегородскую ярмарку, широко использовались на речных судах, которые ходили по Сылве, Чусовой, Каме, Волге до Перми, Нижнего Новгорода, Санкт-Петербурга. Высокое качество вырабатываемых канатов было отмечено серебряной медалью на Всемирной выставке в Париже. Принимал медаль на выставке сын основателя веревочного производства С. И. Ковина — Петр Сосипатрович Ковин.
В деревне Низкое до сих пор рассказывают с большой теплотой о хозяине фабрики. Помнят Ковиных, ценят за деловые и человеческие качества.
«В прихожей нашего дома, — рассказывает Александра Петровна, — стоял большой рабочий стол отца с бумагами. Здесь у него всегда было много народу. Чаше всего это были желающие купить древки или договориться о сдаче льняного, конопляного волокна. Приемкой сырья ведал двоюродный брат отца Николай. Сбытом занимался его родной брат Прокопий. Договаривались быстро, никаких бумаг при этом не составляли, верили друг другу на слово.
За сданное волокно крестьяне тут же получали плату. Часто приходили люди с разными просьбами, и отец всем старался помочь». Показательно, что при сделках не подписывалось никаких бумаг — верили на слово. Настоящий показатель ответственности и честности. Как это все похоже на известные факты жизни и деятельности именитых предпринимателей прошлого — Морозовых, Грибушиных...
«...Много я знаю о той жизни, — продолжает Александра Петровна. — Отец, он ведь еще построил в Кишерти школу... И также отцом посажен при школе сад. Церковь была им построена... Отец был старообрядец, положительный человек, всегда в деле, никогда не пил вина и не курил. А жили мы очень большой семьей и очень, очень просто: все было от своего хозяйства... Отец имел три медали: за сорт пшеницы, выведенный им, за доброкачественные канаты (даже из Франции) и последнюю — по борьбе за трезвость». Мораль старообрядца подвигала П. С. Ковина на строительство церквей, жертвование средств на нужды односельчан. Мораль предпринимателя позволила заниматься разнообразными делами. Веревочное производство, строительство, выведение сортов пшеницы — неполный перечень тех дел, которым посвящал себя Ковин на протяжении всей жизни. Мораль с большой буквы позволила этому человеку стать образцом для односельчан и активным общественным деятелем.
П. С. Ковин как купец и фабрикант вызывает только уважение. Его деловая хватка оставила след на земле. Например, очень интересна история с прокладкой Транссибирской магистрали по Кишертской волости. Железнодорожный перегон на участке Кунгур — Екатеринбург начал строиться в 1906 году. Молебские и Сук-сунские заводчики настаивали, чтобы дорога прошла через Молеб-ку и Суксун. Они с этой целью ездили к губернскому начальству с просьбой и даже сделали денежные вклады в строительство. Петр Ковин, узнав об этом, тоже не однажды ездил к губернатору, сделав соответствующие взносы в постройку. Он настаивал, чтобы дорога пошла через Кишерть. Ковин, кроме того, много раз ездил в Санкт-Петербург, не обошлось, говорят, и без взяток — и дорога пошла через Кишерть. В конце 1909 года новая железная линия вступила в строй. Продукцию Низковская фабрика стала перевозить по железной дороге с отгрузкой на станции Кишерть.
Петр Сосипатрович обладал от природы большим умом, много читал. У него было хорошее чувство юмора. На выставке во Франции, где уральский промышленник представлял продукцию Низковской фабрики и был удостоен награды — медали «За качество товара», один из французских буржуа в беседе с П. С. Ковиным задал вопрос: «Какой университет Вы заканчивали?» Он ответил: «Тюриковский» (была в Кишертской волости деревня Тюриково, где местный дьяк учил его грамоте). Француз не понял юмора: «Такого университета не знаю...»
Еще в 1914 году П. С. Ковин предлагал рабочим фабрики создать на ее базе нечто вроде акционерного общества, но рабочие, доверявшие своему работодателю, отказались. По поводу работы легкой промышленности Петр Сосипатрович переписывался со многими людьми. Даже говорили о его переписке с В. И. Лениным в 1917 году. О начале Октябрьской революции 1917 года в деревне Низкое узнали быстро. П. С. Ковин сам объявил рабочим об этом событии и о том, что фабрика переходит в их руки. Рабочие уважали купца и избрали его директором. Но время было смутное, люди разные.
Из рассказа Александры Петровны Ковиной (дочери П. С. Ковина):
«В 1918 году мне исполнилось десять лет. Хорошо помню, как в деревне появился в кожаной тужурке, увешанный оружием, называвший себя комиссаром Ефим Сердитых. Пьяница жуткий. Проезжая на лошади мимо нашего дома, он всякий раз куражился, грозил: «Убью! Взорву это осиное гнездо!» Рабочие несколько раз уговаривали Ковина уехать, «кабы беды не вышло». А он отвечал, что «нечего бояться, я никому худого не делал». 21 сентября 1918 года Ефим Сердитых привел свою угрозу в исполнение. Он явился в дом и под угрозой расправы приказал Петру Сосипатровичу ехать с ним в Кишерть. Он привез его в волостное правление, провел в подвальное помещение, выстрелил в затылок... и уехал, оставив тело. П. Ковина, еще живого, доставили в больницу, где он вскоре и умер. Расстрелян был П. С. Ковин как капиталист-эксплуататор. При этом не были учтены никакие его заслуги и добрые дела.
После смерти Петра Ковина дело на фабрике вел его старший сын Иван Петрович. Директорствовать предлагали нескольким рабочим, но они отказались, ссылаясь на недостаток знаний, неумение оформлять бумаги, сбывать веревку и канаты... В начале 1928 года Ивана Петровича арестовали как «чуждого для нового строя элемента». Он погиб при строительстве Беломорско-Балтийского канала.
На могиле Петра Сосипатровича, а место захоронения с помощью кишертцев удалось найти, рассказывали, стоял необычный памятник, с лампадкой. Того памятника нет. Вместо него в сентябре 2003 года, в день 85-летия со дня гибели деда, внучка Нина Александровна установила гранитную плиту. Благодаря редакции газеты «Сылвенские зори», дирекции Кишертской веревочной фабрики, администрации Усть-Кишертского сельсовета жители Кишертского района теперь имеют возможность отдать дань памяти Петру Ковину.
На историческом повороте добропорядочный человек, щедрый купец, удачливый предприниматель, меценат П. С. Ковин в одночасье был арестован и расстрелян без суда и следствия. Сегодня открывается много ужасных подробностей деятельности «Ефимов Сердитых». Они были в каждой деревне, в каждом селе. Обидно, что исторические катаклизмы больнее всего бьют по талантливым людям. Без сомнения, П. С. Ковин — фабрикант, меценат, купец — являет собой образец добропорядочности. Его деятельность может служить примером для поколения нынешних предпринимателей, фабрикантов.
К сожалению, крутые исторические повороты, подобные революции 1917 года, не считаются с отдельной человеческой жизнью, будь то простой или заслуженный человек. И порой новые власти, новые предприниматели, отстаивая новые идеалы, делают непростительные и непоправимые ошибки.
П. С. Ковин как купец и фабрикант вызывает только уважение. Его деловая хватка оставила след на земле. Но в ходе революции и Гражданской войны добропорядочный человек, щедрый купец, удачливый предприниматель, меценат П. С. Ковин в одночасье стал неугодным. Советская власть зачислила его и его родственников в разряд неугодных и жестоко расправилась с семьей. Деятельность и вся жизнь Петра Ковина дает хороший пример современным предпринимателям.
Источники и литература:
Архивный отдел администрации Кишертского района. Фонд 1 «Кишертский райисполком», оп. 1, д. 1 — 44 за 1924 — 1945 годы; Фонд 23 «Кишертская веревочная фабрика», оп. 1, 2, д. 157 — 46о за 1950 — 1970 годы.
Интервью с директором фабрики А. Н. Первушиным (д. Низкое). Январь 2005 года.
Интервью со старожилами д. Низкое и с дочерью П. С. Ковина Александрой Петровной, проживающей ныне в г. Кунгуре.
Кинев Н. Г., Мякшин Е. Н., Шадрин А. И. Усть-Кишерть. — Пермь, 2004.
Шестаков И. В. Материалы о жизни П. С. Ковина: Рукопись. — Усть-Кишерть, 1998.
Шестаков И. В. Прошлое земли Кишертской. — Усть-Кишерть: 1989.
Валерия Фурсова
Крестьянство в годы
Первой мировой войны
Первая мировая война оказала огромное влияние на развитие России и отдельных слоев населения. Рабочие и крестьяне отнеслись к начавшейся войне как к неизбежному злу, понимая необходимость отражения иностранной агрессии. Пермский губернатор 27 июля 1914 г. сообщил: «С объявлением войны среди населения заметен брльшой подъем патриотизма, но это ничуть не значит, что рабочие массы сразу переродились и что в случае каких-либо неудач на театре военных действий они снова не будут реагировать на это открытыми выступлениями в виде забастовок или каких-либо беспорядков».
Первым и самым сильным ударом, который война нанесла крестьянскому хозяйству, явилась мобилизация на фронт рабочего мужского населения. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи, проводившейся летом 1917 г., из сельских местностей 75 губерний и областей было мобилизовано на войну 12861,4 тыс. человек. Крестьянские хозяйства оставались почти без работников-мужчин. Это отчетливо видно из данных Всероссийской переписи 1917 г. Количество хозяйств, оставшихся без мужских рабочих рук, к лету 1917 г. в Пермской губернии составило 21,2%.
Мобилизация на войну была самым большим, но не единственным каналом, по которому происходил отлив рабочей силы из деревни. Многие крестьяне в годы войны были заняты промыслами, Ремеслами, уходили на заработки, занимались торговлей. Поэтому только около 38,7% трудоспособных мужчин оставалось в своих хозяйствах.
При этом в бедняцких хозяйствах на войну шли единственные работники, а в хозяйствах зажиточных и влиятельных крестьян оставалось по два-три и более работников. В годы войны появился небольшой слой крестьянских хозяйств, по преимуществу середняцких, которые прежде обходились рабочей силой своей семьи, а во время войны стали нанимать батраков для замены ушедших на войну работников. Однако главным потребителем наемной рабочей силы по-прежнему оставалось помещичье и крупное крестьянское хозяйство.
В Первую мировую войну женщина впервые стала главной силой в сельскохозяйственном производстве в масштабе всей страны. «Она обрабатывает поля, рубит лес для топлива... — исполняет тяжелую мужскую работу». Из-за этого деревенские дети оставались «без всякого наблюдения с начала весенних и летних работ. Женщины в деревне работают до самых родов и часто бывает, что родят за работою в поле и через несколько дней снова выходят на работу, перенося с места на место ребенка в летний жар или ненастье». Картина жизни в некоторых районах была удручающая: «вместо домов темные, грязные, низкие, вросшие в землю лачуги. У немногих крестьян имелись в наличии лошадь, овцы, корова... Из-за темноты населения земледелие находится на низкой ступени развития: обрабатывают свою «кормилицу-землю» преимущественно сохой, деревянной бороной, реже — косулей. Зерно сортируется и сеется по старинке, трава косится горбушами». «Жители носят обычную бедную обувь — лапти с опушнями, или коты — род простонародного башмака с красною опушкою наверху, около щиколотки. Верхняя одежда мешковатая, с борами, поверх которой красуются цветные, самотканые, грубые опояски».
Тяжелое положение рабочей силы, создавшееся в подавляющем большинстве крестьянских хозяйств в связи с мобилизациями, усугублялось тем, что огромные массы людей сгонялись властями на работы, связанные с ведением военных операций или с выполнением военных поставок. За случаи отклонения от этих работ виновные каждый раз подвергались административным взысканиям. Иногда расправу над крестьянами чинили военные власти, и тогда в дело пускали розги.
Несмотря на тяжелое положение российской деревни, крестьянство оказывало значительную помощь фронту и семьям мобилизованных.
Вслед за объявлением войны были учреждены волостные и приходские попечительские советы, которые должны были заботиться о семьях запасных нижних чинов, взятых на войну. Также назначались опекуны, каждый из которых следил за своим районом: кому нужна была помощь, наряжали соседей по оказанию помощи в уборке хлеба и других работах.
В этот тяжелый период крестьяне оказывали существенную помощь семьям ратников ополчения, призванных на военную службу, по устройству лазаретов, раненым, Красному кресту. Помощь раненым заключалась в том, что население жертвовало часть продуктов своего хозяйства, собирало деньги. Дети работали в лазаретах, ходили на «поденщину» и весь заработок отдавали на нужды больных. А некоторые состоятельные крестьяне брали легкораненых до полного их выздоровления в свои дома.
Семьям, члены которых были призваны на войну, помощь оказывали кредитные общества. До возвращения кормильцев они не взыскивали долговых по выданным ссудам. Население помогало семьям деньгами, хлебом, а некоторые — безвозмездно «натурой» (обрабатывали поля, помогали сеять). Помимо всего этого крестьяне отправляли в действующую армию посылки со съестными припасами, которые часто портились. Собирались пожертвования. Крестьяне приносили все что могли: полотенца, кальсоны, лен, шерсть, яйца, масло, крупы, зерно, сапоги (сапожный материал), свечи и другое.
Во время войны имело место убеждение в том, что крестьянство богатело. Сторонники этого взгляда ссылались, прежде всего, на экономию денег, образовавшуюся у крестьян вследствие запрещения продажи водки, а также на пособия семьям мобилизованных в армию (так называемые «пайки»). Более того, в доходы крестьян зачислялось денежное вознаграждение за реквизируемых лошадей, коров, повозки, полушубки и прочие предметы. При этом считалось, что новые «доходы» определили повышение благосостояния крестьянства по сравнению с довоенным уровнем.
В основе этих воззрений лежали следующие ошибочные представления: во-первых, взгляд на крестьянство как на однородную п° хозяйственной состоятельности массу; во-вторых, механическое перенесение суммы сократившегося расхода на водку в до-Х°Д; в-третьих, необоснованное допущение, что все выплаченное казной за лошадей, повозки и т. д. соответствовало их стоимости и полностью дошло до крестьянина; в-четвертых, учет только новых доходов, без связи с судьбой старых и с расходной частью крестьянского бюджета. Эти убеждения были ошибочными: реквизиция, как способ изъятия у населения необходимых государству материальных ценностей, в своей основе содержала неэквивалентный обмен, так как эквивалентный обмен, как правило, исключает принудительные меры, побуждающие к обмену. Реквизиция лошадей приносила крестьянам лишь убыток, так как другую лошадь можно было купить по цене, вдвое превышавшей полученную при реквизиции плату.
Сравнение обрабатываемой земли дает следующую картину. В 1915 году из общего количества земли, находящейся под пашней (3577 433,75 десятины), было засеяно на крестьянских землях 2368 373 десятины (66,2%), что было на 24 242 десятины (1,01%) меньше, чем в 1914 году, когда вся засеянная площадь составляла 2392 615 десятин. Площадь покосов, скошенных в
1915 году, уменьшилась на 195 606 десятин сравнительно с 1914 годом. Урожайность хлебов и трав была выше среднего, но только по количеству сбора, по качеству же он был средний.
Реквизиции властям приходилось проводить с применением силы. В 1916 году вводится продразверстка, и уже с конца
1916 года в городах обостряется продовольственный кризис, возникают очереди за хлебом и другими продуктами. Положение крестьянства ухудшалось в связи с увеличением налогов по закону 24 декабря 1914 года. Многие крестьяне были не в состоянии платить налоги, быстро возрастали недоимки. Особенно тяжелым было положение солдаток. Выделяемое им пособие было мизерным (2-2,5 руб. на каждого члена семьи) и выдавалось с задержками. Поэтому увеличивается рост стихийного недовольства, возникают продовольственные волнения, проходящие в форме столкновений крестьян и солдаток с представителями местной администрации во время изъятия хлеба из хлебозапасных магазинов для нужд армии и городского населения. Отказ давать хлеб по твердым ценам крестьяне мотивировали тем, что он, по их мнению, пойдет не на фронт, а скрывающимся на заводах от мобилизации, либо будет присвоен земским начальством и помещиками с целью перепродажи. Не полностью доходили до крестьян деньги, уплачиваемые за реквизируемые предметы казначейством. Начальство в обход распоряжений центральной власти в ряде мест не без успеха проводило удержание из причитавшихся крестьянам сумм в погашение недоимок по налогам или просто в собственную пользу.
В период Первой мировой войны длительное пребывание в окопах, кровь, грязь, лишения, не освященные понятной простым ратникам идеей, порождали озлобление людей, ослабление нравственных устоев, травмировали общество в целом. Ценность отдельной жизни человеческой стремительно падала.
Источники и литература:
Первая мировая война / Пролог XX века. М., 1998.
Россия в мировой войне 1914-1918 гг. (в цифрах). — М., 1925.
Анфимов А. Н. Российская деревня в годы Первой мировой войны (1914 — февраль 1917 года). — М., 1962.
История России. Теория изучения. Двадцатый век / Под ред. Б. В. Личмана. — 2001.
Обзор Пермской губернии за 1915 год. — Пермь, 1915.
Тюкавкин В. Г., Щагин Э. М. Крестьянство России в период трех революций. — М., 1987.
Пермские губернские ведомости. 1915, № 81, 97.
Пермская земская неделя. 1913, № 5; 1914, № 30, 45; 1915, № 11, 18, 19, 25, 40, 43, 81, 97.
Лилия Базарьева
Здесь остановили мятежников
Советская власть в Оханском уезде была установлена в феврале — марте 1918 года. В волостях уезда были созданы волостные исполнительные комитеты Советов крестьянских депутатов — волисполкомы, вместо распущенных волостных земств. Новые органы власти образовались при активном участии и под контролем большевиков. В случаях, когда в волисполком попадали неугодные большевикам лица, происходили перевыборы, либо просто назначали членами волисполкома крестьян-бедняков.
В связи с продовольственным кризисом советская власть вводит продовольственную диктатуру, начинает насильно изымать "Излишки» у крестьян, создает комитеты бедноты и направляет в Деревню продотряды из рабочих.
В начале 1918 года в село Большие Корелы прибыли братья Афанасий и Василий Лещевы, с целью организации красногвардейского отряда и ячейки РКП(б). Это было необходимо для подавления сопротивления состоятельных крестьян, у которых власть реквизировала хлеб по твердым ценам. Реквизиция вызвала недовольство крестьян, особенно зажиточной его части, которая и выступила против этих действий.
Подобные крестьянские волнения происходили повсеместно, в том числе и в селе Черновское. Недовольные разогнали волисполком, руководство исполкома арестовали и несколько человек убили. На усмирение взбунтовавшихся крестьян в июне 1918 года был отправлен отряд братьев Лещевых, при приближении которого восставшие разбежались, после чего был избран новый состав исполкома. Отряд братьев Лещевых принимал участие в подавлении крестьянских волнений в Петропавловске, Тойкино, Большой Соснове, Сепыче, Вознесенском и других населенных пунктах.
Последующие реквизиции хлеба в августе-сентябре 1918 года, по завершении уборки основной из хлебных культур нашей местности — ржи, — вызвали очередную волну крестьянских выступлений в волостях Оханского уезда Пермской губернии и Са-рапульского уезда Вятской губернии. 8 августа началось самое крупное на территории нашей страны по размаху и продолжительности Ижевско-Воткинское восстание. Оно охватило территорию пяти уездов Вятской губернии и двух уездов Пермской губернии. Повстанцами была захвачена площадь 12-13 тыс. км2 с населением 700-800 тыс. человек.
Восставшим удалось захватить власть довольно легко, они действовали быстро и осторожно. Сохранив действующие органы власти — советы депутатов, они путем перевыборов поменяли их состав. В обращении к крестьянам повстанцы призывали сдавать хлеб на питание «народной армии» по цене 25 рублей за пуд муки, что в четыре раза больше иены, которую платили большевики. Это отвечало интересам крестьян и вызывало у них доверие к руководству повстанцев. Многих крестьян таким образом удалось привлечь в создаваемую армию, кроме того, в населенных пунктах формировались вооруженные отряды для борьбы с большевиками. В результате численность вооруженных сил восставших достигла 60 тыс. человек.
В русло реки Вотка были введены баржи, набиваемые арестованными большевиками и сторонниками советской власти. Эти плавучие застенки люди окрестили баржами смерти, и не зря — оттуда возврата не было. Жестокость мер, которые применяли восставшие по отношению к своим противникам, вызывала недовольство населения.
В сентябре 1918 года частям Второй армии была поставлена задача ликвидировать Ижевско-Воткинский мятеж. 5 октября были заняты Сарапул, Ижевск. Части «Народной армии», сконцентрированные в Воткинске, устремились на восток по территории Оханского уезда, к реке Каме. Руководство Пермской губернии в конце сентября 1918 года формирует красногвардейские отряды В. И. Носова и И. Р. Журавлева. Эти отряды образовали фронт шириной в несколько десятков километров, который остановил повстанцев. Нужно отметить, что основная часть этих крупных отрядов (по несколько тыс. человек) была сформирована из местных крестьян, которые входили в отряды добровольно, напуганные жестокостью мятежников.
Часть «Народной армии» прорвалась к Каме и в районе Сайгат-ки форсировала реку. Пройдя по тылам около 300 км, повстанцы соединились с войсками Колчака около Красноуфимска, передав им 100 тыс. ижевских винтовок. В марте 1919 года территории Оханского и Осинского уездов были заняты колчаковцами. Линия восточного фронта отодвигается на запад, в район города Вятки. В начале июня, в связи с наступлением Красной армии, войска Колчака покинули нашу местность.
Село Черновское оказалось в эпицентре амплитуды колебаний фронта от Кунгура до Вятки. В течение одного года власть здесь менялась не менее семи раз! Если с июня по ноябрь 1918 года действия крестьян были обусловлены их интересами: они лояльно приняли советскую власть, давшую им землю; выражали недовольство в связи с реквизицией хлеба; поддержали мятежников, пообещавших им высокую плату за хлеб; в ответ на жестокость мятежников добровольно вступали в красногвардейский отряд В. И. Носова, то с ноября 1918 года по июнь 1919-го ситуация изменилась. Оказавшись в прифронтовой полосе, крестьяне были вынуждены жить по законам военного времени. В ноябре 1918 года была произведена принудительная мобилизация в Красную армию, реквизиция продовольствия и материальных ценностей. После отступления Красной армии колчаковцы делали то же самое: проводили принудительную мобилизацию, реквизицию продовольствия и материальных ценностей и т.д. Кроме того, они Расправлялись с теми, кто сочувствовал советской власти.
В этот период крестьянство страдало со стороны тех и других 8 одинаковой степени. Военное давление заставляло крестьян терпеть. Терпимость была необходимым условием для их выживания. Особенно трудно приходилось мужскому населению, потому что мобилизация коснулась именно их, именно им пришлось подчиняться ради спасения семьи. Постоянная угроза и борьба за выживание привели к аполитичности большинства крестьян. Выражение недовольства сводилось к поиску врагов в своем окружении. Усилившаяся дифференциация крестьянства в период социальных потрясений обостряла взаимодействие между различными слоями населения и приводила к столкновениям между близкими людьми.
Произошли изменения в положении социальных слоев населения. Новая власть, опираясь на беднейшие слои крестьянства и преследуя состоятельный класс, уничтожала его или заставляла скрываться и покидать родные места. Беднейшее крестьянство, как правило, неграмотное, оказалось основой политической жизни в деревне и исполняло беспрекословно волю новой власти, а основная масса крестьян продолжала заниматься своим извечным делом — растить хлеб, сохраняя жизнеспособность страны и оставаясь ее стержнем.
Анна Авертьева
Проведение политики коллективизации
сельского хозяйства в Пермском крае
(1929-1937 гг.)
Коллективизация — политика, за проведение которой И.В.Сталина помнят, наверное, прежде всего. Существуют различные оценки этой политики. Ее можно рассматривать одновременно и как успех, и как полный провал. В любом случае это была не просто попытка ускорить процесс развития деревни, а еще и «чистка» крестьянства. Для сторонних наблюдателей коллективизация, возможно, могла казаться вполне разумной политикой, приветствуемой народом. В реальности она оказалась одним из самых черных пятен в русской истории из-за террора и страха, которые на долгие годы воцарились в деревне.
В сельскохозяйственных округах Уральской области (Ишимском, Кунгурском, Курганском, Сарапульском, Троицком, Тюменском, Челябинском и Шадринском) с 1 июля по 1 октября 1929
года возникло 55 тыс. крестьянских хозяйств. Процент коллективизации по области за это время увеличился с 8 до 20. К началу 1930 года на путь коллективизации вступило уже свыше 30% крестьянских хозяйств Уральской области, а в Ирбитском, Тюменском и Пермском округах — более чем 60% хозяйств.
Темпы коллективизации на Урале даже превзошли наметки пятилетнего плана. К концу первой пятилетки на Урале было уже 8892 колхоза, объединявших 706 тыс. крестьянских хозяйств, или 68,8% против 195 тыс., или 19% намечаемых планом первой пятилетки. Масштабы раскулачивания устанавливались в 5-7%, но местные власти всегда старались перевыполнить зги задания. В некоторых районах число раскулаченных достигало 15-20%. Так, в Коми-Пермяцком округе раскулачивали даже тех, кто только имел всего одну лошадь. Из таких ссыльных коми-пермяков — «кулаков» — был образован целый поселок в Чусовском районе.
Раскулаченных делили на три категории. Первая — «контрреволюционный актив» — подлежала аресту, суду и направлению в лагеря. Члены их семей выселялись в отдаленные районы. Вторая категория — кулаки, «активно выступавшие против коллективизации», — с семьями выселялась в отдаленные районы. «Остальная часть кулаков» расселялась в пределах места своего проживания. Массовое сопротивление насильственной коллективизации проявлялось, прежде всего, в отказах вступать в колхоз, в антиколхозной агитации, в уничтожении собственного скота и имущества перед вступлением в колхоз. За год сплошной коллективизации наполовину сократилось поголовье скота в уральской деревне. Имели место и случаи террора против партийных и колхозных активистов. Иногда вспыхивали восстания. Например, в мае 1930 года восстание произошло в с. Ашап Октябрьского района. По данным наркомата земледелия РСФСР, только в 1931 году враждебные Действия отмечались в пятой части уральских колхозов. Большая их часть (40%) приходилась на имущественный террор (поджоги, порча скота, имущества и проч.). 35% террористических действий были связаны с насилием против активистов. Однако это были лишь стихийные, разрозненные попытки борьбы с государственным произволом, и поэтому они были обречены на провал.
При этом значительная часть этих актов неповиновения властям была сфабрикована, сфальсифицирована карающими органами. Показательно, что власти, едва начав колхозную кампанию, уже знали число активных противников коллективизации. Согласно постановлению бюро Уробкома ВКП(б) от 5 февраля 1930 года по первой категории на Урале следовало ликвидировать до 5 тыс. хозяйств, по второй — до 15 тыс., в том числе в Пермском округе — 900 хозяйств. В районы шли секретные директивы, наступали «черные» времена... Многим казалось, что перестали действовать все законы. Имущество у «кулаков» могли отбирать все сколько-нибудь причастные к власти: уполномоченные из районов и работники сельсоветов, милиционеры и «гэпэушники», сельские коммунисты и беднота, получавшая до половины имущества раскулаченных. В сохранившихся описях изъятых вещей зафиксированы не только скот и инвентарь, но и одеяла, подушки, детская одежда и обувь... «Все до мотка ниток выгребли, — вспоминал житель села Ашап Октябрьского района Г. Заякин, — хлеб до зернышка, всю картошку, последнюю корову, овец, двух поросят, кур, всю постель, подушки, одежду. Я встал утром, мне надо в школу, а одеть нечего». Страх оказаться в числе раскулаченных леденил душу, парализовал волю и способность сопротивляться. Некоторые из страха отказывались от родственников, другие на них доносили... Из заявления в президиум сельсовета:
«Я, Парфенов Константин Павлович, довожу до сведения президиума сельского совета, что я отказываюсь от своего отца Павла Парфенова и прерываю всякую связь и всякие отношения, как с нехорошим элементом (буржуем). С 6 ноября 1928 года имею раздельное с ним хозяйство. Я из-за него ушел из рядов партии. Прошу восстановить с правом избирательного голоса как бедняка».
Самое тяжелое испытание выпало на долю тех, кто покидал родные места не по своей воле. Выселение кулаков пришлось на время лютых морозов, а одежду у переселяемых отбирали. Каждая семья могла взять в дорогу трехмесячный запас продовольствия. Но и продовольствие было отобрано, поэтому разрешение было лишь номинальным и звучало издевательски. Раскулаченные в Прикамье чаше всего переселялись в необжитые северные места Пермского округа, а иногда и за его пределы. На их место тем временем двигались эшелоны с раскулаченными из центральных и южных районов страны.
В общей сложности в Пермском крае бедствовало около 140 тыс. спецпереселенцев (раскулаченных 1-й и 2-й категорий). Большую их часть передали в распоряжение промышленных трестов: переселенцы валили лес, строили новые предприятия, добывали уголь. Прибыв к месту назначения почти без багажа, спецпереселенцы должны были сами строить для себя жилье. При этом материалы и инструменты могли отсутствовать, а защиты от дождей или морозов искать было негде. Питание было скудным, медицинское обслуживание отсутствовало или было примитивным. Многие болели и умирали. Особенно трудно было детям и старикам. При этом люди были фактически лишены свободы. Жить и работать они должны были только там, где укажут, выход за пределы спецпоселков не дозволялся. «У крепостных за неделю или после Юрьева дня было право перейти от одного хозяина к другому, — говорит бывший переселенец И. Шарыгин. — Мы же без разрешения коменданта не могли ступить и шагу». Любопытно, что спецпереселенцы должны были еще и содержать своих охранников: четверть зарплаты изымалась у спецпереселенцев на содержание спецкомендатуры и прочие расходы по «обслуживанию» ссылки.
Документы ярко отражают картину бесчеловечной политики и судеб конкретных людей.
Выписка из протокола закрытого заседания президиума
Верещагинского райисполкома о раскулачивании и выселении
Е. X. Силкина по 1-й категории.
«22 июля 1931 года, п. Верещагине Верещагинского района Уральской области.
Совершенно секретно.
Слушали: о хозяйстве кулака деревни Н. Ульяны Запольского с/совета Силкина Ефрема Христофоровича, имевшего до революции-, земли — 8 лес., скота — 6 голов. Постройки — домов — 4 с большими надворными постройками стоимостью в 18 тыс. Руб. После революции: земли — 10 дес., посева — 5 лес., сенокоса — 2 дес. Дом с теми же постройками. Скота: лошадей — 1, подростков — 1, коров — 2, подростков — 1, мелкого скота 2 головы. До революции и после имел постоянных батраков 2 и батраков на летний период 8-10 чел., а также поденных рабочих до 200 в гол. А также после занимался торговлей мануфактурой, скупкой и продажей сельхозпродуктов, с оборотом до 2000 руб. в год. Не судим и избирательных прав не лишен. В 1918 г. участвовал в Сепычевском контрреволюционном восстании. Ярый противник советской власти и проводимых мероприятий в деревнe. На собраниях агитировал: «В колхоз ходить не следует, скоро все колхозники будут вырезаны». По всем видам заготовок даны твердые задания, за невыполнение оштрафован, штраф взыскан принудительно.
Постановили: как кулака-эксплуататора, имевшею контрреволюционное прошлое и ведущего агитацию, выселить. Предложить райизбиркому немедленно рассмотреть вопрос о лишении Силкина и членов его семьи избирательных прав».
Выписка из протокола заседания тройки УНКВЛ Свердловской области о вынесении Силкину Е. X. смертного приговора. 17 сентября 1937 года, г. Свердловск.
«Слушали: по обвинению Силкина Ефима Христофоровича, 1871 гр., уроженца дер. Н. Ульяны Верещагинского района. Участник Сепыческого к-р восстания. Кулак. Судим. Обвиняется в том, что являлся участников к-р повстанческой организации. Среди колхозников систематически вел махровую к-р пропаганду против колхозного строительства, советской власти и партии. Распространял провокационные слухи о жизни колхозников. Высказывал террористические намерения. Вел к-р повстанческую пропаганду.
Постановили: Силкина Ефрема Христофоровича расстрелять. Лично принадлежащее имущество конфисковать».
Е. X. Силкин был арестован 6 августа 1937 г. как бывший кулак и участник вымышленной повстанческой организации в Верещагинском районе. Всего по делу проходило 12 человек, 1 человек умер во время следствия, 11 были приговорены к расстрелу без указания статьи обвинения. Постановлением Президиума Пермского областного суда от 5 января 1963 года приговор тройки от 17 сентября 1937 года был признан необоснованным. Е. X. Силкин реабилитирован. Стоит обратить внимание на то, что в постановлении тройки даже имя (Ефим) написано ошибочно. Проведение политики коллективизации в Пермском крае осуществлялось согласно «генеральной линии партии», как и по всей стране. Об этом нам говорят как всероссийские, так и региональные источники. Жаль, что этот период в жизни нашей страны так скупо отражен в курсе школьной истории. Его влияние до сих пор сказывается как на развитии российского сельского хозяйства, так и на судьбах миллионов людей. Мы должны знать и помнить об этом.
(Печатается в сокращении)
Источники и литература:
ГОПАПО. Ф. 641/1, оп. 1, д. 15543, т. 3, л. 28. Заверенная копия. Машинопись.
ГОПАПО. Ф. 641/1, оп. 1, д. 15543, т. 1, л. 59. Подлинник. Машинопись.
Лилия Вильланова
Проблемы развития советской деревни
в конце 1920 — начале 1930-х годов
(по материалам Прикамья)
Развитие советской деревни в 1930-е годы было напрямую связано с коллективизацией — политикой советской власти, задача которой заключалась в объединении мелких единоличных крестьянских хозяйств в крупные коллективные хозяйства (колхозы). Методы осуществления данной аграрной политики позволяют рассматривать ее в контексте проблемы репрессивной деятельности сталинского руководства, направленной против собственного народа в лице многочисленного крестьянства. В результате коллективизации крестьянин из мелкого или среднего собственника-производителя фактически превратился в крепостного работника советского государства: он был отчужден от орудий и средств производства, лишен права распоряжаться результатами своего труда, да и в целом своей судьбой.
Осуществление коллективизации совпало по времени с политикой индустриализации, что произошло отнюдь не случайно. Деревня должна была обеспечить беспрепятственные и регулярные поставки зерна, которые были необходимы для получения средств, используемых для развития промышленности. Сталин на июльском пленуме ЦК ВКП(б) в 1928 году, обосновывая свой тезис о необходимости решения проблемы финансирования социалистической индустриализации, предложил ввести так называемую дань крестьянства в пользу промышленности.
Советское руководство начинает использовать систематическое принуждение по отношению к крестьянам уже в 1928 году, что было обусловлено в первую очередь кризисом хлебозаготовок. Началом масштабного колхозного строительства, основанного на административном нажиме, «подхлестывании» коллективизации и добровольном движении, можно считать 1929 год. В немалой степени этому способствовала опубликованная в «Правде» 7 ноября 1929 года статья Сталина «Год великого перелома». В статье утверждалось (вопреки фактам), что партии уже «удалось повернуть основные массы крестьянства в целом ряде районов от старого, капиталистического пути развития... к новому, социалистическому пути развития»-удалось организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства и повести за собой широкие массы бедноты и середняков».
При изучении истории создания колхозов каждому автору немалую помощь оказывают воспоминания современников тех событий. Например, со слов одного из жителей деревни в Оханском районе (Г. Заякина) складывается следующая картина из жизни советской деревни рубежа 1920 — 1930-х годов: «Добровольно в колхоз идти никто не хотел, согласились только лодыри-бедняки. Хорошо помню, как вечером собрали всех, кто не хотел идти в колхоз, в один дом. Мужиков никого, только одни женщины, да я с мамой пришел. Один из милиции кладет на стол с одной стороны наган, с другой — груду «долгих» конфет. Так, с наганом, и подписывали заявления в колхоз. Все безграмотные, подойдут, палеи на заявление вместо подписи приложат — получают «долгую» конфетку». Таким образом, проблему вовлечения в колхоз власть решала с помощью массового запугивания. Например, на одном из собраний в Екатерининском сельсовете (в декабре 1929 года) крестьянам, сопротивляющимся созданию колхозов, представители местной власти заявили: «Выселим на Курмакаш, земли не дадим, имущество отберем, не будем давать молоть на мельницах, давать товаров».
В основе аграрной политики сталинского руководства лежала пропаганда идеи построения бесклассового общества в СССР, что предполагало ликвидацию так называемой классовой разницы за счет уничтожения кулачества в деревне (наиболее зажиточной части крестьянства). Массовое раскулачивание начинается в январе 1930 года после принятия соответствующего постановления. Лишая зажиточных крестьян честно заработанного имущества, правительство хотело «убить двух зайцев»: укрепить нишие колхозы и подорвать традиционное влияние и способность к сопротивлению зажиточных слоев.
Особенностью политики раскулачивания, инициированной сверху, являлось отсутствие четко сформулированных признаков кулацкого хозяйства. Это создавало базу для произвола и позволяло местным властям, ответственным за осуществление карательной политики в деревне, самостоятельно разрабатывать критерии оценки уровня зажиточности. Типичным примером хозяйства, раскулачиваемого в Пермской области, стал двор, в котором были одна корова, одна лошадь, три овцы, дом, конюшня, баня и амбар, а также 2-3 десятины посевной земли. Иногда раскулачивали даже тех, кто просто имел в своем хозяйстве лошадь.
Примерный сценарий раскулачивания изложен в письме курсантки Пермской совпартшколы (А. А. Тюриной), датированный мартом 1930 года: «Я, курсантка Пермской СПШ Тюрина Анастасия Андриановна, работаю на зимней практике в селе Медянка с 24 февраля. Со дня моего приезда идет в Медянке раскулачивание таким образом: ночью едут члены коммуны, председатель колхоза, секретарь партийной ячейки т. Ильин к назначенным лицам и делают опись имущества полностью, с инвентарем, скота и до маленького гвоздичка и потом увозят в склад; если попадется что съестное из продуктов, то оно попадало в руки ликвидаторов имущества и разносили кто сколько может взять. Был факт: при отчуждении забирали мед, яйца, масло, вино, семя и делили между членами коммуны, снимали валенки с ног, платья с женщин, отбирали постель и деньги, если попадут, даже у одной старушки были взяты 20 копеек... Было взято: кольца с рук, продукты, которые отчуждены, капуста, огурцы, кадки, все это сброшено и нет догляда, а имущество сложено в куче... ночью увозили хлеб возами...» И однажды, продолжает А. А. Тюрина, на одном из собраний «...членов коммуны и членов коллектива по обсуждению о выселении индивидуальных и лишенцев хозяйств... постановили отобрать у всех индивидуалов и лишенцев все имущество до последнего даже гвоздика и разделить в коммуну и колхоз. Я на партийном собрании выступила, что так неправильно, все не отбирается, указала, что раскулачивание должно быть: отбирается земля, скот, хлебные излишки, инвентарь и роскошь за неуплату недоимки, они меня приписали к правому уклону...»
С осени 1930 года начинается новый этап сплошной коллективизации, а в 1931 году советское руководство занялось организацией «кулацкой» ссылки. По количеству репрессированных крестьян первое место занимал Урал. Спецпоселки для высланных "Кулаков» находились в 69 районах и трех округах Уральской области, в основном в северных районах. Коллективизация и Раскулачивание начала 1930-х годов не решили экономических проблем, в частности зерновой, скорее наоборот: привели к разрушению производительных сил в деревне, падению сельскохозяйственного производства и страшному голоду в 1932-1933 годах, число жертв которого колеблется от 6 до 16 млн человек.
Коллективизация была завершена в 1937-1938 годах. Колхозы, появившиеся в результате данной аграрной политики, по существу являлись государственными предприятиями. Государство имело монопольное и практически неограниченное право распоряжаться колхозом и произведенной им продукцией по своему усмотрению. Таким образом, советская власть, в первую очередь используя внеэкономические методы принуждения, насилие и репрессии, а также налоговый гнет, осуществила сплошную коллективизацию, в результате чего крестьянство перестало существовать в прежнем значении этого слова. Оно окончательно потеряло свою экономическую самостоятельность и превратилось в послушного раба тоталитарного государства.
Источники и литература:
Гайдар Е. Т. Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории. — М: Дело, 2005.
Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание. — М., 1994.
Белавин А. М. Страницы истории земли Пермской. — Пермь, 1997.
Данилов В. П., Ивницкий Н. А. Документы свидетельствуют. — М.,1989.
Иванова М. А. Коллективизация в Прикамье: насилие без границ// Годы террора: Книга памяти жертв политических репрессий. — Пермь: Здравствуй, 1998.