Как твоя, Израиль, дочь
В поздний час упоена!
Пилигрим так средь степей
Оживит порой мечты;
Отдыхая у ключей
Рвет он дикие цветы,
И один из них возьмет,
Как заветный талисман,
И на север принесет
Он цветок восточных стран.
<1838>
СТАНСЫ К ДЕЗДЕМОНЕ
Зачем так поздно ты явилась.
Или зачем явилась ты,
Когда уж жизнь разоблачилась,
Погибли лучшие мечты?
Явись тогда, явись мне прежде,
Тебе отдал бы я одной
Все сны, все гордые надежды,
С кипящей жизнью молодой.
Увы! И что же от волнений
Осталось пламенных тогда?
Лишь хлад душевный, яд сомнений
И мир безвестного труда…
И ни единыя надежды!
И ни единыя мечты...
Убиты все. Зачем не прежде,
Что раньше не явилась ты?
Быть может, ты бы оправдала
Святую тайну бытия:
Я верю, меньше бы страдала
Душа пустынная моя.
О Дездемона, Дездемона!
Скажи, верна ль твоя любовь?
Ты хочешь слез моих и стона...
Возьми, но дай мне счастье вновь!
Умчи меня, как вихорь танца!
С тобой чудесна жизни даль...
Во мне, как в сердце африканца,
Не вспыхнет дикая печаль.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так блещут сумрачные воды,
Хотя их бездна все мрачна,
Когда в них после непогоды
Глядится чистая луна.
6 января 1838 года
ЭЛЕГИЯ
Посвяща<ется> Себастиану
Пав<ловичу> Романовскому
При сильных страданьях, при едкой печали,
Когда же вы слезы мои замечали?
Когда же я плакал, стонал иль роптал?
Быть может, — то правда, — над свежей могилой,
Привлекшей меня роковой своей силой,
За жертву я жизнь вопрошал;
Быть может, как матерь над сыном стонала
И с воплем во гробе его целовала,
Отец же с печалью немою глядел, —
Я плакал, я слез удержать не умел;
Быть может, из сердца раз вырвались стоны
При тихом стенанье другой Дездемоны..,
Но все о себе же я слез не пролью,
Но я нераздельно снесу мое горе, —
Пусть воет, пусть вырвет житейское море
Мой парус последний — и топит ладью!..
Когда-то в другие, безумные годы,
В порывах стремительных сил —
Я смело сзывал на главу непогоды,
Мятежные бури любил!
Августа 10 дня 1838 года
ТЕНИ
Вот сквозь облако прозрачное
Месяц дол осеребрил.
Покидайте ж, тени мрачные,
Ложе хладное могил!
Грозной силой заклинания,
В роковой полночный час,
Из гробов для ликования
Вызываю, тени, вас!
Вас отвергли небожители,
Ваша жизнь была грешна,
Пронеслась она в обители,
Буйных радостей полна...
Не Пречистую молили вы
О спасении в грехах;
Пылких юношей манили вы
И ласкали на грудях.
И на ложе сна в молчании
Вы влекли младых друзей, —
Только слышались лобзания
В тайном сумраке ночей...
Вот сквозь облако прозрачное
Месяц дол осеребрил.
Покидайте ж, тени мрачные,
Ложе хладное могил!
Вот и девы появилися,
Вьются кудри по плечам,
В буйной пляске закружилися,
Понеслися по гробам.
В адском вое, в дикой радости
Узнаю я, девы, вновь
Ту же жизнь безумной младости,
Ту же грешную любовь…
1838
ПАННА
Тайно, в полночь, у фонтана
Застоялась что-то панна.
Долго ждет она...
Тихо ветви расступились,
Грудь высокая забилась...
Панна — не одна...
Не одна. — Под шум фонтана
Что-то страстно шепчет панна,
Кто-то с ней стоит, —
И при свете лунной ночи,
Ей в заплаканные очи
Юноша глядит.
Вот садится, вижу, панна
Под черешню, близ фонтана;
Он у ног ея, —
И, откинув покрывало,
«Милый друг, — она сказала, —
Я ждала тебя!»
Как сказать, что с сердцем было?
В первый раз оно любило;
Юноша молчал.
Только жарко, в тайной сени,
Он лобзал ее колени,
Руку ей сжимал.
Тише, тише струй фонтана
Говорила снова панна:
«Любишь ли меня?»
И с улыбкою небесной,
Так роскошно, так чудесно
Друга обняла.
«О, люблю ли, друг жестокой?..
Я для панны черноокой
Все давно забыл…»
И, при бледном свете ночи
Милой панне в ясны очи
Взор немой вперил.
Как фонтана тихий ропот,
Снова слышен сладкий шепот.
Друг заговорил:
«Если нет меня с тобою,
Обо мне одна, порою,
Думаешь ли ты?
Веселясь в кругу с гостями,
Панна, ясными очами
Ты меня ль ждала?
Если пыль вдруг в отдаленье,
И я мчусь, — хоть на мгновенье,—
Рада ль мне была?»
«Рада ль? О! мой милый,
Для тебя я все забыла,
Ты лишь жизнь моя!
Если ты когда далеко,
Грустно панне одинокой,
Страшно без тебя!»
И концом она вуаля
Тайно слезы отирала,
Юноша молчал:
Только внемля тихой речи,
Он, как мрамор, панны плечи
Белые лобзал.
Ночь неслася сновиденьем,
Скоро утро — в отдаленья
Конь зовет давно.
«Время! Время! На прощанье
Панна даст ли мне лобзанье —
Милая — одно?..»
«Никогда!.. О! это много...» —
И с улыбкою, но строго
Отвела лицо;
И, как призрак, быстро встала,
И уныло взор бросала
Панна на кольцо.
«Прочь обеты! На прощанье
Дай одно, одно лобзанье!» —
Юноша вскричал.
«Завтра в битву, завтра в поле!..»
Он не мог сказать ей боле —
Голос задрожал.
«Я твоя!»...
Мир исчез для них...
Пронеслося упоенье...
Что ж ты, бурное мгновенье,
Вечность или миг?..
С той поры, лишь полночь, панна
Тихо станет у фонтана,
Дико в даль глядит;
Иль одна, во тьме черешен,
Где был друг ее утешен,
Бледная сидит...
<1839>
МЕЧТА
Есть на душе заветная мечта;
Она моя; в ней все, что сердце любит.
Не знаю я, спасет или погубит
Меня прекрасная мечта...
Она родилася в минуту упоенья,
Когда я пил надежд ласкающий фиял,
И молодой восторг эфирное творенье
В горящие объятья принимал.
Небесная, отрадно просияла,
Гармонии чарующей полна;
Торжественна, светла, без покрывала,
Душе моей явилася она.
И я люблю ее, над ней так сладко плачу,
Я к ней ревнив, — она моя!
И горе мне, когда тебя утрачу,
Мечта высокая, прекрасная моя!
При ней молчат жестокие сомненья,
Мой темный путь надеждой озарен...
О, оправдай ее, святое провиденье, —
И брани нет, и мир преображен,
И божеству мое благодаренье
За жизнь мою, за день, в который я рожден;
И мне ясней мое предназначенье,
Доступней тайна бытия;
Душа полна и сил, и упоенья!..
Не оставляй меня, отрадное виденье,
Мечта высокая, прекрасная моя!
<1839>
СОН
Не знаю где, но помню живо,
Широкий пруд и дом в один этаж;
Там над водой качались тихо ивы,
А у крыльца стоял готовый экипаж.
С востока туча находила,
И ласточка кружилась над волной,
И ветер дул, и роща говорила,
И рог звучал за дальнею горой.
А между тем душа чего-то ожидала,
Неясным трепетом вся грудь была полна;
Гляжу: там девушка у входа уж стояла;
Высокий стан ее мантилья обвивала,
Она была прекрасна, но бледна,
Кого-то ждет. Смотрю: к ней выходили
Еще две девушки, в весне счастливых лет;
Они, смеясь, о чем-то говорили,
За ними юноша вослед.
Ужели он? Черты напоминали
Мне друга юности моей...
Давно: давно судьбы его умчали...
Но как узнать тебя, товарищ лучших дней!
Лицо твое одел могильный цвет печали,
А на челе следы глубокие страстей!
Зачем ты здесь? Кто этот призрак нежный?..
Что он тебе? Зачем твой беглый взор
Вдруг выразил и радость, и укор,
И тайну ревности мятежной?
Волшебница, зачем она с тобой
Так холодна, так страшно равнодушна?..
Ты не замечен; ей не нужно
Твоих речей; прозрачною рукой,
Смотри, откинула вуаль она послушный
И топит взор за дальнею горой.
Зачем ты здесь? Но все сокрылись в отдаленье,
И сцена новая опять в моем виденье.
Вот, — где-то, — дом высокий и старинный.
Тенистый сад раскинут по реке;
Там вдоль аллеи темной, длинной,
Идет она, с ней он, письмо в его руке.
И видел я, как быстро проходили
И возвращалися опять;
Они о чем-то говорили,
Как будто спорили, но я не мог понять.
Зато в минуту их разлуки,
Мне показалося, когда он говорил,
Что на его устах дрожали как-то звуки,
Склоненный взор был полон скрытой муки,
Что он ее о чем-то все молил...
Но гордая, откинув покрывало,
«Напрасный труд!» — с досадой отвечала.
И нет ее, и бледен он стоял, —
И... мне послышалось: «Бог с вами!» — он сказал,
Он на коня, он мчится в отдаленье...
Но сцена новая опять в моем виденье.
Ложился вечер молчаливо,
Опять широкий пруд и дом в один этаж,
Вновь над водой качались тихо ивы,
А у крыльца стоял готовый экипаж.
И я вхожу: открыта зала,
Смотрю: она, опять она!
Но показалось мне, теперь она страдала,
Какой-то тайною была поражена,
Как будто что-то потеряла...
Но... может быть, каприз, иль, может быть, устала;
Таилась ли любовь, была ль она больна,
Я разгадать не мог. Но гости позабыты;
Она сидит одна, поникнув головой,
И у нее бледней ланиты
Лилеи, сорванной грозой.
Вдруг входит он. Вдали от ней садится,
И на вопрос ее, скрепя в груди печаль,
Он говорит, что едет в даль
И что заехал к ним проститься.
Казалось, стало дурно ей,
Казалось, стон в груди едва она таила,
И — странно! — от его очей
Она теперь своих не отводила.
О, нет! но долгий, грустный вгляд
Был обращен к нему: напрасно!
Он помнит все, он видел слишком ясно,
И не возьмет ее из жалости наград,
Не оскорбит ее тоской своей глубокой:
В последний раз очей с нее он не сводил,
Но этот взор без просьбы, без упрека
Был неподвижен и уныл.
Проходит час. Его уж провожали,
Давно к крыльцу уж тройка подана,
Все счастливой ему дороги пожелали,
И все ушли. Одна стоит она
Еще как статуя печали,
И неподвижна и бледна.
Зачем-то раз еще он оглянулся,
Медь зазвенела, он помчал.
Мне стало грустно, я проснулся,
А колокольчик все звучал.
<1839>
ЭЛЕГИЯ
С шумящим потоком, с весенней волной
Страдалица очи закрыла;
Навеки, навеки, с последней борьбой
Сердечные бури забыла.
В минуты томленья, заботы полна,
Кого-то искала очами,
Какое-то имя с тоскою она
Невнятно шептала устами.
Чье было то имя? — понять не могли.
Кого еще видеть хотела?
Но подвиг окончен, и с грустной земли
Далеко душа улетела!
Так скоро, так рано, едва расцвела —
И хладны уж перси младые!
Не злая болезнь твою жизнь унесла,
Нет, страсти твои роковые!..
Давно ли, о боже, на юных очах
Блистали веселья безумные слезы?
Давно ль над челом, в твоих черных кудрях
Дышали весенние розы,
Как в залах роскошных являлася ты?
И вот уж увяла, как эти цветы!
К кому-то ревнуя, о ком-то рыдая,
Кого-то напрасно ждала...
Каким-то недугом безмолвно сгорая,
Ты быстро в могилу сошла!..
Но страшная тайна с тобой умерла,
Прости, до свидания, тень молодая!
Над гробом подруги, в раздумье стоя,
Подруга слезы не роняла...
Лишь бедная мать над несчастной рыдала
И с воплем на труп охладелый ея
Безжизненным трупом упала;
Лишь кто-то один в отдаленье стоял,
И жарко молился, и долго рыдал...
Печально, уныло святые напевы
Неслися за телом усопшия девы.
Они провожают в загробную даль,
Из нашей юдоли к оби гели вечной,
Куда не доходит ни скорбь, ни печаль,—
На лоно любви бесконечной.
<1839>
РАЗЛУКА
Пронесется ли буря мятежная
И пустынную розу сорвет,
Затоскуется ль горлица нежная,
Как птенцов ее коршун убьет.
Гибнет роза в степи одинокая,
Не воскреснет поблекший цветок,
Твои очи, подруга далекая.
Не утешит венчальный венок.
Рано высохла грудь твоя страстная,
Рано взор твой веселый потух.
Не на счастье любила, прекрасная,
Не на радость узнал тебя друг!
О, как рано с блаженством простилася —
И уж столько бессонных ночей,
Столько стонов во тьме утаилося,
Столько пролито слез из очей!..
Его нет — не придет на свидание:
Он в туманную даль полетел;
Не сбылися, как сон, упования,
Неизбежен несчастный удел.
При прощанье, как тень над могилою,
Ты стояла с поблекшим челом,
Ты упала на грудь тебе милую,
Ты рыдала на сердце младом.
Было тяжко для друга прощание,
Но по-прежнему милый ласкал,
Его стоны, глухие рыдания
Только ветер в степи услыхал...
Отуманен тоскою глубокою,
Охладел он для жизни душой,
Только помнит тебя, одинокую,
И что счастье погибло с тобой...
Допою ли я песню печальную?
Если сорван надежды цветок —
Вы не куйте кольца обручального,
А готовьте могильный венок.
<1839>
ПЕСНЯ
О, как сердце вдруг запало!
Или то была мечта?
Что ж сдавило, оковало
Задрожавшие уста?
Иль еще страданий мало?
Иль еще мой рок зовет?
Иль еще в груди усталой
Буря новая пройдет?
Ни погибель, ни могила,
Ни кинжалы, ни позор
Никогда б с такою силой
Не могли смутить мой взор.
Так давно! Но правда ль это?
Иль мне льстит лукавый день?
Предо мной с немым приветом
Пронеслась она, как тень!
Сколько раз, ночном порою,
Ты с улыбкой прошлых дней
Проносилась над главою
Одинокою моей!
<1839>
ОБЛАКО
Долу глухо, долу мрачно, —
Встал туман от хладных вод,
Даль небесная прозрачна,
Необъятен звездный свод!
На полуденной лазури
Вижу облако одно;
Знать, дитя протекшей бури
Там блуждать осуждено.
Чьей же силою гонимо,
Вдаль от севера летит?
Где приют для пилигрима,
Где свой бег он прекратит?
Отчего ж один, так мрачно,
Будто дум смертельных полн,
Он явился на прозрачный,
Необъятный небосклон?..
И зачем пред ним в мерцанье
Блещет севера звезда?..
Он затмил ее сиянье
И покинул навсегда...
Он понесся в даль эфира,
Омрачая хоры звезд,
Пилигрим в пустынях мира,
В бесконечности небес!
Но гляди: встает с востока
Тихо чистая луна,
И серебряным потоком
Льет сияние она;
Купол вкруг нее пылает,
Озарен внезапно дол,
Над челом ее играет
Недоступный ореол.
О луна! от мирозданья
Не была прекрасней ты!
Сколько дум в твоем сиянье!
Сколько сладостной мечты!
Сколько раз мое светило,
Сколько раз со мной она,
Было время, проводила
Ночи чудные без сна!..
И они в молчанье ночи
Быстро, трепетно сошлись, —
И магические очи
В облак сумрачный впились.
И стоит, как очарован,
И — смотрю — недвижим он,
Будто страстию окован,
Беглым счастьем упоен...
Долго ль? Миг один! — Печально
Вот уж снова вдаль помчал,
Лишь улыбкою прощальной
Пышный край его сверкал...
И, глядя на бег крылатый
По воздушному пути,
Я невольно, будто брату,
Говорю ему: прости!
И коня остановляю,
И с мечтою давних пор
Я на север обращаю
Отуманенный мой взор...
О! когда ж туда — в дорогу?..
Там — прошедшее давно,—
Там без надписи так много
Мной надежд погребено!..
Не сбылись же! — обманули!..
Только сон сердечной бури
Остается навсегда,
Как высоко там, в лазури,
Неподвижная звезда!
<1838>
ЭЛЕГИЯ
Спокойно все, лишь ярко на лазури
Светила вечные горят;
Все спит; сомненья лишь не спят,—
Не спит страстей неистовая буря,—
Чело горит. О! в сердце мысль одна:
Она, она, она мне изменила!..
Так для чего ж являлась мне она?
Зачем душа на муки полюбила?..
Волшебница из звуков и лучей!
С благоуханными, коварными устами,
С кудрями черными, роскошными кудрями,
С ланитой бледною своей!
О, для чего твердила ты «люблю»?
Зачем узнал тебя?
Зачем все это было?
Зачем, дитя, играя, отравила
Ты юность гордую мою?..
Иль разлюбив, что не дала ты яду?
Быть может, я б еще простил!
Твой дар мне был прощальною наградой,
Последней мыслию б он был.
О, как тебя хочу я ненавидеть!..
Как ненавижу и... люблю!
<1838>
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА
Звездой любви тебя именовали;
Жрец Пафоса тебя боготворил;
И девы юные восход твой выжидали:
Звезда надежд моих, — звезда младой печали,
Опять твой бледный луч закат осеребрил!
Светило тихое любви и вдохновенья,
Знаком мне твой привет под ризою ночей!
И снова темное и грустное волненье
В душе проснулося моей;
Как будто хочет вновь понять она значенье
Твоих задумчивых, серебряных лучей!
Звезда любви моей, тебя затмили тучи!..
Вперед, хоть без надежд! — не все же жизнь взяла:
Да, жизнь; она могла терзать меня, измучить,
Но задушить, покамест, не могла...
Прости, звезда любви, прелестное светило!
<1839>
ПАЖ ГЕНРИХА ВТОРОГО
Баллада
Il nе se trouvait qu' un page
Fidele qui le couvrit de son manteau
Он умер внезапно. Уж Генрих Второй
Не сядет на троне. И годы, и злоба,
И поздние страсти, и труд боевой
Сразили; король уже требует гроба.
Вот ночь: пилигрим, притаяся во мгле,
Все видел незримый: растворена зала;
Там труп короля обнажен на столе;
Лишь кудри на мрачном белелись челе,
И что-то, как пламя, на пальце сверкало;
Толпа же рабов между тем расхищала
Покровы, сосуды, златые бокалы.
И тихо и страшно в полуночной мгле!
Вдруг дверь боковая, гремя, растворилась.
Паж бледный, как тень, к королю подбежал:
Младое чело его пот покрывал,
С плаща и кудрей его влага струилась.
Вот раб еще перстня с руки не сорвал.
Как в сердце ему паж вонзает кинжал.
И кровь, как фонтан, зашипев, заклубилась!
Толпа разбежалась. Все тихо кругом!
И юноша, полный смятенья и муки,
Скрестя на груди трепетавшие руки,
Склоняет колено, поникнув челом.
Вот тихо встает и на труп он взирает,
На белые кудри над грозным челом;
И с нежной заботой, как сын над отцом,
Он, скинувши плащ свой, согретым плащом
Цепенеющий труп покрывает.
«Прости!» — повторял он; но голос дрожал;
И долго с мольбой и любовью
Паж хладную руку владыки лобзал.
И вот, одинок у его изголовья,
Он духом-хранителем стал.
Завоет ли ветер в готической зале,
Иль легкая тень по стене пробежит,
Он чутко внимает, он зорко глядит;
И рука уж лежит на кинжале.
Кто б ни был!.. но, после предсмертного стона,
Да смолкнут проклятья и крик клеветы!
Мой друг, и на мрачной гробнице Нерона,
И там находили заутра цветы!..
И, может, одно его сердце любило!
Как знать! — может, друг еще был у него...
Как знать! — может, тайно любовь приходила,
Рыдала одна на гробнице его...
Прощенье всему, что сокрыто могилой!
<1838>
МОЛИТВА
Хвала тебе, творец, хвала, благодаренье!
Ты сердце пламенное дал!
Как я любил твое прекрасное творенье,
С какой слезой тебя благословлял!
Я плачу: слезы эти святы;
То дань творцу от сердца моего
За радости мои, за горькие утраты.
По гласу вечному закона твоего
Как я любил в твоем прекрасном мире,
Какие чувства испытал!
Я ликовал на светлом жизни пире.
Тебя, незримого, в творенье созерцал;
И падал я, гнал с тезы и волненья...
Плоть бренна; но душой парю!
К тебе любовь моя, к тебе мои волненья.
Благодарю, творец, за все благодарю.
<1839>
ПЕСНЯ
Пронеслась, пронеслась моя младость,
Навсегда она сном унеслась;
А твоя — светлоокая радость, —
Твоя юность едва началась!
Ты дитя, но опасных волнений —
Знаю — грудь молодая полна;
Не зови, не готовь откровений:
Мне без слов твоя тайна ясна.
Не зови, не готовь откровений!
Мы не властны догнать, воротить
Пролетевших, далеких мгновений;
И заставить вновь сердце любить!
Если ж быстро, средь радости шумной,
Сердце вспыхнет потухшее вновь, —
Ты не верь моей клятве безумной;
То минутный порыв — не любовь!
На минуту веселье обманет,
Его снова подавит тоска:
Так осеннее солнце проглянет —
И закроют его облака.
Омрачу ли удел твой прекрасный?
Я — как дуб, опиленный грозой:
Для чего ж его нежно и страстно
Обвивать тебе, плющ молодой?
<октября 1839>
СТЕПЬ
Как мчался ты, конь добрый мой!
Из душных городов
Ты выносил меня стрелой
На свежий злак лугов!
И вот далеко от людей
Как бурно я воскрес!
Взор быстрый обнял даль степей,
Весь синий свод небес.
И кто, мой конь, догонит нас,
Кто мчится нас быстрей?
О! кто б постигнул в этот час
Восторг души моей?
Она была утомлена,
Страдала долго так...
Но вот — могуча и вольна—
Ей сладостно в степях!
Ах! если б вечно мчаться мог
В ту даль, где взор исчез —
Туда, туда, где только бог
Да степь, да свод небес!
< 4 ноября 1839>
КЛАРА МОВРАЙ*
[*) Стихотворение, написанное по прочтении романа В. Скотта
«Сен-Ронанские воды»].
Посвящ<ается> Е. А. Карлгоф
Кто скачет, кто мчится на белом коне
Нагорной, опасной тропою?
Кто бледная дева, — при бледной луне, —
С блуждающим взором, с поникшей главою?
Ей горы знакомы; ей полночь, как день,—
Конь добрый не знает удара. Кто ж призрак печальный?
Кто бледная тень? То мчится безумная Клара.
Над ликом могильным сияет луна...
О боже! как страсти ей долго играли!..
Но все еще чудно-прекрасна она,
Хоть взоры потухли, ланиты завяли!
Не флер погребальный над белым челом,
Порывисто черные кудри летают.
О бедная Клара, все тихо кругом,—
Все тихо... Что ж муки твои не стихают?
Вот пристально, дико на горы глядит:
Там что-то припомнить желает;
Какое-то тайное имя твердит...
Вот смотрит на небо! Вот глухо рыдает!
Да, бедная Клара безумна давно;
Мятежная страсть погубила,—
И в памяти смутной спаслось лишь одно,
Что сердце здесь раз полюбило...
На этих горах дожидался твой друг;
Ты здесь ему клятвой клялася,—
Забыть ли? Лишь полночь — ты тайно,
как дух,
К нему на свиданье неслася...
И милого друга ласкала, звала
На страстное, верное лоно —
И, горная роза, ты чудно цвела!
А ныне — кто, Клара, сочтет твои стоны?
Шесть лет уж промчалось в разлуке ужасной,
И сердце разбито, и жизнь отцвела!
Могила, могила, для Клары несчастной
Могила одною надеждой была!
Кто ж это? Иль тени свой мир покидают?..
Как! тот, кого сердце не властно забыть!..
О, нет! так жестоко судьбы не карают...
Нет! так не могло б провиденье шутить!..
Ужели, о боже великий? Ужели?
Но нет, невозможно!.. Нет, Клара, то сон!
Как! — здесь еще... в жизни увидеть Тирреля?
Как! — юноша грустный — ужели то он?..
То он!.. Повода, задрожав, покидает
И, руки скрестивши, на друга глядит,—
Могильная бледность в лице выступает,
Уста ее сжаты, — и долго молчит...
И спишь ты, прекрасная, в ранней могиле!
Безвременно бури сошлись над тобой...
Безжалостно люди тебя погубили...
Да будет же сладок твой вечный покой!
А друг?.. Его грозное море умчало...
Но ты навсегда унесла его рай, —
Ты, бедная Клара, безумная Клара,
Злосчастная Клара Моврай!
<1839>
ИЗВЕСТИЕ
Мне говорят: она, как тень, пуглива,
Бежит от юношей, бледнея день за днем;
В кругу подруг горда и молчалива
Стоит одна с поникнутым челом.
Мне говорят: ее живые взоры
Кого-то часто ждут, потопленные в даль;
Что на устах порой молитвы и укоры,
А на челе младом забота и печаль;
С улыбкой грустною, качая головою,
Ревниво стон прекрасная таит, —
Иль, подпершись задумчиво рукою,
На дальний путь сквозь слез она глядит...
Мне говорят: во мраке полуночи
Какой-то вопль слетает с ложа сна,
И долго, долго плачут очи,
Рыдает бедная она;
Разбросив локоны, сдавив чело рукою,
Так бледная сидит, недвижима, как тень,—
И все для ней равно: лад жаркой головою
Луна ль блестит, иль светит новый день.
Есть на груди письмо с заветными словами,
Их гордый юноша, прощаясь, начертал,
Когда, от ней отторгнутый судьбами,
Он безнадежно в даль тоску свою умчал...
<1840>
МЕТЕЛЬ
Поздно. Стужа. Кони мчатся
Вьюги бешеной быстрей.
Ах! когда бы нам добраться
До ночлега поскорей!
У! как в поле темно, бледно.
Что за страшная метель.—
И далек ночлег мой бедной,
Одинокая постель!
Мчуся. Грустно. Злится вьюга
По белеющим полям;
И сердечного недуга
Я постичь не в силах сам.
То прошедшее ль с тоскою
Смутным чувством говорит,
Иль грядущее бедою
Мне нежданною грозит?..
Пусть все сгибло в раннем цвете,
Рок мой мрачен и жесток;
Сладко думать мне: на свете
Есть блаженный уголок!..
И в полуночи глубокой,
Как спешу к ночлегу я, —
Может — ангел одинокой
Молит небо за меня...
<1840>
ВРЕМЯ
Время, летучее время,
Кто остановит, губитель, тебя?
Ты неподкупно, ты неподвластно,
Вечный, властительный гений миров!
На нивах вселенной всевластной рукою
Ты, сумрачный, сеял начатки миров;
Миры зацвели, понеслись пред тобою, —
И ты указал им долину гробов...
Так юная прелесть и сын вдохновенья
Блистают и гибнут по воле твоей,
Из темных могил ты ведешь поколенья, —
И пальма выходит из желтых костей...
Давно ли муж века боролся с тобою,
И мир трепетал при могучей борьбе;
Но гром прокатился над грозной главою,—
И в славном изгнанье, над мрачной скалою,
Герой покорился безмолвно тебе...
<1840>
О ТРУБАДУРЕ ГЕЛИНАНТЕ И О ПРЕКРАСНОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ КОРОЛЕВЕ ЭЛЕОНОРЕ
I
Король Филипп был с хладною душою,
И Августом по праву назван он:
Тому льстил шут Гораций похвалою,
А этого изволил петь Бретон,
Мне все равно, не о Филиппе слово,
Хоть жалок мне подкупленный поэт;
Будь я в тот век — я выбрал бы другого.
Мне нравится Ричард Плантагенет.
За ним в мечтах люблю летать поныне
В восточный край, в сирийские пустыни.
II
И где ж они — соперники в боях,
Цвет рыцарства?.. Увы! одно забвенье
Равно всех ждет. Их кости стали — прах,
На их давно исчезнувших гробах
Далекие толпятся поколенья,
И жизнь людей проходит, как волна,
Как вешний цвет, как тень, как призрак сна.
III
Кой-где еще готический их храм
Стремится, горд и мрачен, к небесам;
И в храме том — вдоль окон, на стенах,
Виднеются воители в бронях,
И дальний край, и сарацинов ряд
О днях давно минувших говорят.
IV
И там, в углу, как мумия времен,
Стоит с челом нахмуренным барон
Из мрамора, со шпагой и в плаще,
С ним пес у ног и сокол на плече;
И если вдруг раздастся с башни звон,
Все кажется: он слушает сквозь сон.
V
Пою и я?.. Пою, о муза, лиру!
Люблю, Филипп, тебя я за одно:
Что ты давал роскошные турниры,
Что ты любил фазанов и вино,
Что ты смотрел без ревности и гнева,
Как Гелинант—мой рыцарь и певец —
Входил порой в блестящий твой дворец,
И юношу ласкала королева!..
Их нет давно, но горестный рассказ
Про их любовь дошел, друзья, до нас.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
< февраля 1840>
ЭЛЕГИЯ
Когда душа скорбит, а сердце без желаний,
И грустно юноша глядит на шумный свет,—
Вся жизнь, весь рай его в стране воспоминаний,
И для него грядущего уж нет.
При громкой радости торжественного пира
Лишь он один без песен, без кумира
И, гордый, пред толпой страдания таит;
С презреньем смотрит он на радость, на волненья,
Но в память прошлых дней, любви и упоенья,
Слеза тяжелая неслышимо бежит!
<1840>
ВОСПОМИНАНИЕ
Не спрашивай, чего мне стало жаль,
Что грустию мне память омрачило:
Мой друг, тоска пройдет, как прежде проходила,-
Я вспомнил детских лет волнующую даль,
Несвязную, но сладостную повесть
Весенних дней моих волшебный, светлый сон.
Мне стало жаль его! Давно исчез уж он...
Укором восстает тоскующая совесть...
Наш старый дом, наш бедный городок,
И темные леса, и бурный мой поток,
И игры шумные, и первое волненье —
Все живо вновь в моем воображенье...
Вон дом большой чернеет над горой.
Заря вечерняя за лесом потухает,
Кругом все спит, — лишь робкою рукой
Она окно свое для друга открывает...
Луна взошла, зари уж нет давно,
А я смотрю, влюбленный, на окно!..
<1840>
ОНА
Я трепетно глядел в агат ее очей:
Там целый мир любви под влагой сладострастья, —
И, полный прежних дум, тревоги и участья,
Я грустно любовался ей.
Я думал: чудное созданье,
О гений чистой красоты,
Какой судьбой сюда, в юдоль изгнанья,
С каких небес явилась ты?
Кипит вокруг тебя младое поколенье,
Тебе назначено владеть судьбой сердец,
Перед тобой возвышенный певец
С мольбою совершит коленопреклоненье
И с гордого чела отдаст тебе венец;
Младой герой — краса и ужас боев,
Упившись пламенем чарующих очей,
Забудет лавр — кровавый лавр героев,
Войну, коня и шумный круг друзей;
И юноша, алкающий познаний,
С челом возвышенным и полным строгих дум,
Вперивший в тайны мирозданий
Bсeиспытующий свой ум,—
Узрев, прекрасная, тебя перед собою,
Постигнет сердцем он источник бытия,
Благословит творца высокого хвалою,
И будет для него пророческой звездою
Душа невинная твоя.
Но, милый цвет потерянного рая,
Зачем ты здесь, созданье красоты?..
Увы! в юдоли слез, мгновенно расцветая,
Мгновенно вянут все прекрасные цветы!..
<1840>
ОКТЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ
Октябрьский день, но чудная природа.
Звучит кристалл днепровских синих вод;
Повеял жар с лазоревого свода,
По улицам везде шумит народ;
Открыт балкон, забыта непогода —
И музыка, и громкий хоровод.
Природа-мать зовет на пир богатый,
Хоть тополь без листов, цветок без аромата.
Сын севера, с унылою душою —
Стремлюсь и я покинуть свой приют,
Грудь оживить воздушной теплотою,
На свод небес с отрадою взглянуть,
Смешаться вновь с веселою толпою,
Вновь весело у жизни отдохнуть.
Вчера была гроза осенней непогоды,
А ныне блещет май полуденной природы.
Но отчего ж ты, спутник безотрадный,
За мной, как тень, незваная печаль?
Проснулась ли с утратой невозвратной
Безумных лет темнеющая даль?
Иль вдруг весны минувшей, ароматной,
Полуденной весны мне стало жаль?
Я живо вспомнил май: сад ароматом веет,
Русалка в камышах, и тополь зеленеет...
И где ж опять? и встречусь ли с весною
Грядущего? На выси ль крымских гор,
Над морем ли, над светлою ль Невою
Обрадует она мой грустный взор?
Или мне спать сном вечным под землею, —
Жизнь пролетит, как быстрый метеор,
Как звук пустой?.. О дай же духом жадным,
Дай, я упьюсь теперь мгновением отрадным!
Не так ли, друг, когда промчится младость
И опадет надежд неверный цвет,
Когда до дна иссякнет жизни сладость
И мы стоим на повороте лет,
И девушка, веселая, как радость,
Напомнит вдруг нам призрак юных лет,
И в осень дней блеснет знакомым маем, —
Не так ли снова мы и любим, и страдаем?
20 января 1840 года
ТОСКА
Возьмите все, святые неба силы,
Но дайте мне прошедшее назад!
О! день один — за цену всех наград,
Хоть час один из жизни давней, милой!
Не боле — час! я только час прошу,
Потом тяжелую веригу наложу,
И сам свою я вырою могилу,
И лягу в гроб — за час, за час один...
О! внемлите ли вы, святые неба силы?
<1840>
СТАНСЫ К ДЕЗДЕМОНЕ
О, ты — добра, ты — ангел доброты!
Ты — гурия прелестная Корана,
Ты — нифма вод, ты — чудо красоты,
И тени нет в душе твоей обмана!
Ты искренна. Что ж сердце так болит?
О, для чего так пламенно желаешь?..
Твоя любовь так страшно обольстит,
Но, как волна, ты быстро покидаешь.
В груди твоей, роскошной, огневой
(Она свежей, чем вод пустынных пена),
Где веет рай, есть демон роковой.
Он просит жертв, восторгов, перемены.
Когда гроза неслася надо мной
И я стоял с открытой головою,
Я не поник, не дрогнул под грозой;
Я думал: все любим еще тобою.
И знаешь ли, с волнением каким
Я после бурь к тебе, моя лилея,
Спешил, летел, разлукою томим,
Входил в тебя, пылая и бледнея?
Волшебница! мой взор его сыскал...
Но ты к нему волнений не таила!
Хотел тогда... Нет, я тогда узнал,
Узнал одно, как мало ты любила!
Узнал одно... К чему упреки здесь?
Вы в прах, мои цветущие надежды!
Перенесу... Чего не перенесть?
Не в первый раз... Перенесу, как прежде…
С душой, к бедам привыкшею давно,
Смотрю сквозь слез на новую утрату:
Все, что любил, что сердцу было свято,
Все мне на миг, на миг один дано.
Прости, прости!..
<1840>
ПРОСТИ НАВСЕГДА
Прости! уж парус на волнах;
Бледнеют звезды в небесах;
Лепечет тополь с камышами;
Пронесся гул над островами!
Гляжу на милые черты:
Зачем рыдаешь, ангел, ты?
Я твердость духа всю утрачу,
И я, как женщина, заплачу,
Здесь без надежд я долго жил,
Мой мир давно уж без светил,
В тьме бытия передо мною
Была последней ты звездою.
Еще твою целую грудь
И очи — в тяжком упоенье...
Прости навек! Одно моленье:
Скорей, скорей меня забудь!..
<1840>
ВЕСЕЛАЯ ПЕСНЯ
Подай нам скорее вина и бокалы!
Вина и бокалы сюда!
Забудем же, дева, о жизни бывалой,
Забудем о ней навсегда!
Пусть вьются над нами круги голубые,
Пусть льются, запенясь, струи;
Бокал мой за страсти твои молодые,
За черные кудри твои!..
Склонясь на твое трепетавшее лоно,
Как грудь отдыхала моя!
Ты — пальма пустыни, ты — остров зеленый
В печальных волнах, бытия,
Где, может, судьбой не отъято одно:
Ты, смуглая дева, да это вино...
Как я отнимал твои дерзко одежды,
Как легкий твой стан обнажал —
Так рок мой от сердца младые надежды
Далеко и быстро умчал!..
Ни слова! Наполним же снова бокалы,
Ко мне, моя дева, — сюда!
Ни слова! Забудем о жизни бывалой,
Забудем о ней навсегда!
<1840>
ВИДЕНИЕ
Ее уж нет! В таинственной долине
Исчезли легкие следы.
Но где же ты? О, где ты ныне,
Печальный гений красоты?
Куда ушла? Откуда приходила
С красой без имени и с тайной на устах?
Ни звуки, ни резец тебя не уловили,—
Ты вся сокрылась в небесах!
Блажен в юдоли слез, кому судьба, лаская,
Как лучший жизни дар — узреть ее дала;
Печальная она, в красе своей сияя,
Каких-то дивных снов царицею была;
И буря жизни, пролетая,
Эдема розу берегла...
В последний раз, прощаяся с землею,
Она, безмолвная, стояла на скале;
И длинны локоны под дымной пеленою
Отражены в обманчивом стекле;
Как зыбкая струя летучего тумана,
Высокий стан мелькал на влаге океана.
Чего же взор тоскующий искал,
Где солнца луч над бездной догорал?
Зачем же ты со стоном и мольбою
Вдруг повела туда прозрачною рукою?
О чем же плакал ты, мой светлый серафим?
<1840>
ПЕСНЯ
Ты долго ль, цветущей долины хранитель,
Могучий и гордый, мой дуб, расцветал?
За что ж и давно ли перун сокрушитель
Из темныя тучи на дуб мой упал?