Веселый да сытый октябрь-свадебник валким шагом к концу подходит, последние назимние праздники на деревенскую-посельскую Русь ведет - «Казанскую» (22-е число, день празднования Казанской иконе Пресвятыя Богородицы) да Дмитриев день (память св. Димитрия Солунского76)[76) Св. Димитрий Солунский - великомученик, пострадавший в царствование императора Диоклетиана. По происхождению этот угодник Божий - славянин; до своего мученического подвига был он воином и правителем гор. Солуни. На Руси и у соседних славянских народов имя его как неизменного заступника славян с первых времен принятия христианства окружено благоговейным почитанием. В московском Успенском соборе хранится древняя икона св. Димитрия, принесенная (в 1197 г.) с родины великомученика князем Всеволодом Юрьевичем во Владимир] - октября). Последние обожженные морозом листья с дерев облетают к этому времени, остатние черны грязи осенние подсыхают, промерзаючи; зима в белой шубе идет, не первым, а третьим - не то четвертым снегом порошит, путь ноябрю студеному коврами застилает пушистыми.
«До Казанской - не зима, с Казанской - не осень!» - гласит простонародная мудрость. «Что за осень, коли гусь на лед выходит!» -продолжает она свою красную речь: «Осень говорит: озолочу! А зима - как я захочу! Осень говорит: я поля в сарафан наряжу! А зима - под холстину положу, весна придет, покажет!», «Осень прикажет, а весна свое скажет!», «Считай, баба, цыплят по осени, а мужик - меряй хлеб по весне!», «Осенней озими в закром не положишь!», «Осень-то - матка: кисель да блины! А весна - мачеха: сиди да гляди!», «На Казанскую и у воробья - пиво, а по весне и у мужика хлеба вдоволь - дивное диво!», «До Казанской и у вороны - копна, а зима придет - все с гумна приберет!», «Не будь осенью тороват, будешь к весне хлебом богат!», «Осенью и нелюбого гостя всякой снедью потчуют не напотчуются, а к концу зимы и любой кусок хлеба напросится!»
С 22-го октября ждет деревенский люд со дня на день прихода лютой стужи. «Матушка Казанская необлыжную зиму ведет, морозцам дорожку кажет!» - говорят краснословы, говорят-приговаривают: «Что Казанская покажет - то и зима скажет!», «Бывает, что на Казанскую с утра дождь дождит, а ввечеру сугробами снег лежит!», «Выезжаешь о Казанской на колесах, а полозья в телегу клади!», «И зиме до Казанской устанавливаться заказано!», «Со Казанской у нас - тепло морозу не указ!» и т. д.
С этой поры, по приметам деревенских погодоведов, зимние морозы силу берут, все крепче да крепче за землю держаться начинают. «О Казанской мороз не велик, да стоять не велит!» - молвит о них простонародное слово: «Казанские морозы железо не рвут, птицу на лету не бьют, а за нос бабу хватают, мужика за уши пощипывают!», «Идет на pop мороз, а в кармане денежки тают!», «С назимней Казанской скачет морозко по ельничкам, по березнячкам, по сырым берегам, по веретейкам!», «Не велик мороз, да краснеет рос!», «Сказывали бабы, что и на Казанскую в стары годы мужик на печи замерз!», «С Казанской - мороз подорожным-одежным кланяться велит, а к безодежным сам в гости ходить не ленится!», «С Казанской не льнуть к тычинке морозобитной хмелинке!»
Близится-надвигается зимняя пора студеная; может, - как давно заприметил ко всему в окружающей мужика природе зорким глазом присмотревшийся деревенский опыт, - и в одну ночь зима установиться, до весенних оттепелей налечь на грудь земли-кормилицы. По примете, когда большой урожай - тогда и «зима строгая». Знает, помнит мужик-деревенщина, что «только одному волку-сиромахе зима - за обычай», - заботливо запасается всякий добрый хозяин теплом на зиму: завалины вокруг избы заваливает, щели конопатит, о дровах подумывает. Если - по одному старинному прибаутку - «Батюшка Покров не натопит хату без дров», то - по другому - «Матушка Казанска спросит хворосту вязянку». Истребление лесов, повлекшее за собою вздорожание топлива, подсказывает деревне такие, проникнутые смешливой грустью поговорки, как например: «Мало ли у нас дров - где печь, там и жечь!», «Лесом шел - дров не видел!», «Наш Емеля-дурачок и на печке по дрова съездит!», «Ни дров, ни лучины - живи без кручины, пляши да смейся - на кулачках грейся!», «Дров нет - полати пригреют!», «Не тужи, голова, будут и дрова - нужда придет, из нас щепки щепать начнет!»
С давних пор в обычае у нас на Руси заканчивать к назимней Казанской все строительные работы; плотники, каменщики, штукатуры, землекопы, - все к этому времени сдают по подрядам работу, берут расчет у хозяев-подрядчиков - в деревню ко дворам снаряжаются. «На Казанску у хозяев и пузатая мошна худеет, а у работника - тощая толстеет!» - говорит поговорка, приуроченная к этому обычаю. «И рад бы хозяин поприжать батрака, да Казанска - на дворе, она - Матушка - всей ряде голова!», «Не обсчитывай, рядчик, подряженного: Казанска молчит, да все видит, все Богу скажет!», «Потерпи, батрак, и у тебя на дворе Казанска будет!» - вторят ей другие, выношенные в сердце народной жизни.
Служат 22-го октября по церквам молебен за молебном - все заказные, потовою батрачьей копейкою оплаченные: собирается домой приканчивающий свой промысел пришлый люд, благословляется во храме Божием в путь-дорогу. «Без Бога - не до порога!», «Выйдешь, не благословясь, - добра не жди!», «Помолится батюшка-поп, сохранит и Господь-Бог!» - гласит старина стародавняя устами памятующих ее заветы, держащихся за нее людей. Существует и у наемщиков-подрядчиков обычай служить молебны на Казанскую - благодарственную дань приносить Богу за благополучный исход работы. «В ком есть Бог - у того есть и стыд!», «Обидящим Бог судия!», «Дает Бог и цыгану!», «У Бога - милости много!», «От Бога отказаться - к сатане в работники назваться!», «У Бога-света с начала света все приспето!», «Утром - Бог и вечером - Бог, с Богом начал, с Богом и конец верши!» - говорит честной православный люд, твердо уповающий на Бога да на свою Небесную Заступницу пред Его грозной правдою.
Многие уходящие с весны до поздней осени из своих деревень в отхожий промысел крестьяне спешат воротиться к назимней Казанской домой. На радостях варятся по деревням пива к этому урочному дню, веселится-гуляет «бросивший с плеч тяготу подневольного наемного труда выносливый рабочий люд. Звенит веселым перезвоном, гульливой вольною разливается безшабашная-разгульная песня отдыхающих работников.
По многим местам 22-го октября - местные храмовые («престольные») праздники, справляемые всем приходом, по завету отцов-дедов. «Один день престол справляли, на другой опохмел держали, на третий - снова здорово!..» - подсмеивается деревня над неумеренными любителями веселого-похмельного праздничанья. «Сегодня - праздничали, завтра - праздничать станем, послезавтра - зубы на полку!», «То и не праздник, как никто не обопьется!» - приговаривают степенные люди.
Сметлив торговый человек, знает - когда у кого деньга шевелится в кармане, на волю просится: наезжают на Казанскую торгаши в праздничающие села, раскидывают кибитки с товарами, палатки ставят, баб-мужиков в соблазн вводят, на расход наводят... Веселый-праздничный человек - и то, что не надо, купит: торгаш уговорить сумеет, твердо помнит он свое правило - «Не обманешь, не продашь!» Знает он, проныра, какими прибаутками заставить разгулявшегося мужика подороже дать. «Не по купцу товар», - скажет, - «купило-то, видно, притупило!» Немало найдется у него в запасе и других подходящих красных словечек, вроде: «Купил бы село, да в кармане голо! Завел бы вотчину, да купило скорчило! Купильце, что тонкое шильце - как раз ему носок отломишь!» и т. д.
Среди песен, распеваемых об эту пору по деревенской Руси - свадебных и всяких иных, можно в глуши, сохраняющей дольше других мест память о старине, услышать и теперь стародавнее песенное сказание о взятии Казанского царства. Песенники-сказатели неизменно приурочивают его ко дню Казанской. «Середи было Казанскаго царства что стояли белокаменны палаты, а из спальни белокаменной палаты ото сна тут царица пробуждалася, царица Елена Симеону-царю она сон рассказывала...» - начинается эта простодушно-наивная песня, немало, впрочем, погрешающая перед правдою былого. Далее следует самый рассказ обо сне царицы: «А и ты встань, Симеон-царь, пробудися! Что ночесь мне царице мало спалося, в сновиденьице много виделося; как от сильнаго Московскаго царства кабы сизой орлище встрепенулся, кабы грозная туча подымалась, что на наше ведь царство наплывала!»... Сон, по песне, оказывается вещим. В то самое время, когда царица рассказывала его царю, - «из того ли из сильнаго Московскаго царства подымался великий князь московский а Иван, сударь, Васильевич, прозритель, с теми ли пехотными полками, что со старыми славными казаками. Подходили под Казанское царство, за пятнадцать верст становились они подкопью под Булат-реку, подходили под другую под реку под Казанку, с черным порохом бочки закатали, а и под гору их становили, подводили под Казанское царство; воску яраго свечу становили, а другую ведь на поле-лагере: еще на поле та свеча сгорела, а в земле то идет свеча тишея. Воспалился тут великий князь московский, князь Иван, сударь, Васильевич, прозритель, и зачал канонеров тут казнити. Что началася от канонеров измена, что большой за меньшаго хоронился, от меньшаго ему, князю, ответа нету; еще тут-ли молодой канонер выступался: - «Ты, великий, сударь, князь московский! Не вели ты нас, канонеров, казнити: что на ветре свеча горит скорея, а в земле со свеча идет тишея!" Призадумался князь московский, он и стал те-то речи размышляти собою, еще как бы это дело оттянута. Они те-то речи говорили, догорела в земле свеча воску яраго до тоя-то бочки с черным порохом, - принималися бочки с черным порохом, подымало высокую гору, разбросало белокаменны палаты. И бежал тут великий князь московский на тое ли высокую гору, где стояли царские палаты. Что цари-ца Елена догадалась, она сыпала соли на ковригу, она с радостью московского князя встречала, а того ли Ивана, сударь, Васильевича прозрителя; и за то он царицу пожаловал и привел в крещеную веру, в монастырь царицу постригли. А за гордость царя Симеона, что не встретил великаго князя, он и вынял ясны очи косицами; он и взял с него царскую корону и снял царскую порфиру. Он царской костыль в руки принял»... Песня кончается совершенно неожиданным, довольно далеким от летописной правды четверостишием:
«И в то время князь воцарился
И насел в Московское царство,
Что тогда-де Москва основалася;
И с тех пор великая слава!»...
Очевидно, первообраз этого сказания, нашептанного народу памятью былого, с течением времени подвергся посторонним наслоениям и слился с ними, утратив свою первоначальную точность и ясность.
26-е октября - день памяти святого великомученика Димитрия Солунского, Димитриев день. С этим назимним праздником соединено в народном представлении воспоминание о приснопамятной Куликовской битве и помилование павших во время нее на поле брани. «Дмитровская суббота» установлена в церковно-православном обиходе, по почину преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, великим князем Димитрием Донским77)[ 77) Димитрий Иоаннович Донской - великий князь, сын вел. кн. Иоанна II-го Иоанновича - родился в 1350-м г., остался по смерти отца (1359 г.) малолетним, вступил на престол, после продолжительных смут, в 1362-м году. Во внутренней политике он явился усмирителем мятежных удельных князей, которых начал приводить под свою власть, а по отношению к татарам проявил самостоятельность, показавшую им, что порабощению Руси пришел конец. После ряда мелких побед над татарами, он нанес им 8-го сентября 1380 года, между реками Непрядвой и Доном, на Куликовом поле, полное поражение, - причем погиб даже бежавший со своими разбитыми полчищами хан Мамай. Хотя в 1381-м г. наследовавший Мамаю Тохтамыш и взял приступом Москву, но дух народа уже воскрес - после почти двухвекового омертвения, и заря самостоятельной государственной жизни, занявшаяся на Куликовой битве, уже не погасала над Русью. Кончина вел. кн. Димитрия, прозванного за свою победу над татарами Донским, последовала в 1389-м году]. Царь Иван Васильевич Грозный подтвердил особым указом святоотеческое постановление и «повелел петь панихиды и служить обедни по всем церквам и общую милостыню давать, и кормы ставить» в этот день.
Дмитриев день, празднуемый не только в честь св. Димитрия Солунского, но и в память великого князя Димитрия Донского - слывет по многим местам народной Руси за «дедову родительскую». Эта последняя начинается с 26-го дня октября-назимника и кончается через семь суток. «На дедовой неделе и родители вздохнут!» - говорят в народе, твердо памятующем о том, что жизнь не кончается здесь - на земле, а в таинстве смерти переходит в бесконечность.
«Живы родители - почитай, а умерли - поминай!», «Не век жить, а век поминать!», «Покойника не поминай лихом, а добром -
как хочешь!», «Знай своих, поминай - наших!», «Знай наших, поминай - своих!», «Кто чаще поминает, тот меньше согрешает!», «Застанешь - пиво пьешь, не застанешь - пивцом помянешь!», «Какова была Маланья - таково ей и поминанье!», «Добром поминай, зло забывай!», «Земля навоз помнит, а человек - кто его кормит!». Такими и многим-множеством других ходячих слов свидетельствует народ о том, как он помнит и чем поминает отошедших в иной мир.
«Как родители жили, так и нам велели!» - можно услышать всюду по светлорусскому раздолью привольному мудрое слово народное. «Родители родили - себя поминать деток благословили!» -прибавляют охочие до поговорок старые люди: «Русский человек без родни не живет!», «Мужик своей роднёю крепок!», «Бедная родня краше чужого богатства!», «И велико поле, да не родимое!», «Родительское благословеньице - лучшее именьице!», «Помянешь родителей - на сердце легче станет!», «Тот круглый сирота - у кого и помянуть некого!»
Дмитровская родительская является одною из наиболее почитаемых в народе. Православною Церковью установлено семь вселенских панихид. Первая из них приходится на вечер пятницы пред Филипповым постом, вторая падает на субботний день пред Рождеством Христовым, третья справляется в мясопустную неделю, четвертая - 15-го марта, пятая - в субботу пред Духовым днем, шестая - в субботу, предшествующую Петрову дню, седьмая - в субботу пред Успением Пресвятой Богородицы. Но, как справедливо замечает И. М. Снегирев, - главнейшие народные поминки совершаются в другие дни, а именно: на Радоницу, в Троицкую субботу и в Дмитриев день. Последние поминки совпадают с германским праздником «Всех святых».
Изобильная всякой снедью назимняя пора немало способствует тому, чтобы эта «родительская» справлялась, что называется, честь-честью. Приготовляется к ней деревенщина-посельщина, словно к какому великому празднику: пива варит, меда сытит, пироги печет, кисели заготовляет разные - поминальщикам да причту церковному на угощение, усопшим родителям-сродственникам на вспомин души. «Не всегда поповым ребятам Дмитриева суббота!» - приговаривает деревня, вспоминая об этом поминальном разносоле богатом.
Еще «Кормчая Книга»78)[ 78) Кормчая Книга - сборник церковных правил в относящихся непосредственно к Церкви государственных узаконений, принятый русской церковною иерархией от Византии и подвергавшийся у нас целому ряду дополнений, исправлений и изменений сообразно с особенностями русского быта. В последний раз она напечатана была в 1816-м году. С 1839-го года ее заменила «Книга правил», изданная Св. Синодом] ставила строгий запрет на поминальный пиршества, но до сих пор в повсеместном обычае в народной Руси устраивать попойки-угощенья на могилках в особо установленные для этого дни. До нашего времени соблюдается старинное обыкновение сходиться в положенный срок на кладбища и воздавать честь-помин покойникам. До сих пор, - хотя бы на Дмитриев день, всюду можно услышать по деревенским погостам жалобные причеты, над могилами всюду можно увидеть поминальщиков, порою превыше всякой меры совершающих возлияние в честь дорогих и близких им усопших, почивающих вековечным сном в любовных объятиях Матери-Сырой-Земли.
Русский пахарь-народ зачастую, начиная за здравие, сводит на упокой, - но бывает (и нередко), что наоборот - начав поминаньем, сводит на ликованье-здравствованье. К Дмитриеву дню с полной справедливостью можно отнести последнее. В этот праздник мертвых можно наблюдать в народной Руси «радование» живых. Это обстоятельство- вытекает непосредственно из верований народа в то, что там - за гробом - радуются все обременные, недугующие, страждущие в здешней земной жизни, все опечаленные судьбою, все обездоленные в этом бренном, преходящем мире.
К Дмитриеву дню остается еще от назимней Казанской пиво недопитое, доливают его, не жалеючи ни хмеля, ни солода, бабы-хозяйки, привычные пивоварки. «Поминай живых добром, а покойничков зеленым вином!» - гласит старинное изреченье. «Зелено-винцо - пиву родной брат!» - поясняет другое. «Без пива, да без вина - и не поминки!» - договаривает третье, приходящееся сродни им обоим. «Пей, не жалей - поминай веселей!», «Кого чем, а русского мужика только и помянуть что пивом да блинами!», «Провожай со слезами, поминай в радости!», «С веселыми поминальщиками и покойничкам веселее!», «Тяжела земля, а как обольешь ее пивцом да винцом - все полегчает!» - сыплет красными словцами торцоватая молвь народная.
Все новобрачные, успевшие повенчаться в октябре-свадебнике, считают непременным долгом навестить о Дмитриевой дне могилки своих родных. При этом самой новобрачною пекутся особые поминальные пироги, которые, по старому завету седой старины, оставляются на могилках - в дар покоящимся в них. Нищая братия, твердо памятующая все поминальные дни, подбирает эти дары и поминает добрым словом как щедрых поминальщиков, так и тех -ради кого пеклись доставшиеся голодному брюху сытные снеди. Хотя и оговаривает русский народ охотников до даровых поминальных снедей поговорками, вроде - «Отдай нищим, а самому ни с чем!», «Суму нищего не наполнишь!», «Всех нищих не перещеголяешь!», -но он же замечает - в памятниках своей вековой мудрости, что: «Нищий - человек Божий!», «Нищему подать - лишний грех с души снять!», «Подашь нищему - Господь вернет сторицею!», «Накормишь голодного - в раю сыт будешь!», «Молитву нищего скорее Бог услышит!» и т. п.
«Дмитриев день покойнички на Русь ведут», - говорят в народе, - «покойнички ведут, живых блюдут». «Живой, о живом думай, да про мертвых не забывай!» - гласит народная мудрость устами хранителей своих стародавних словесных заветов. Потому-то Дмитриева суббота и зовется «поповской работою»: приходится немало панихид отслужить на могилках честным отцам, немало блинов-пирогов собрать, немалой деньгою разживиться... Любит угостить и всегда русский мужик-деревенщина своих «батюшек», - как же ему обнести их угощеньем в свят-Дмитриев день, когда, по пословице - «и воробей под кустом пиво варит».
К этому поминальному празднику приурочиваются народным опытом и свои особые - ему одному присущие, с ним одним связанные - приметы. «Если Дмитриев день будет поголу, то и Пасха будет теплая!» - говорят в Тульской губернии. «Дмитриев день - перевоза не ждет!» - гуторят в симбирских деревнях. «Дмитрий на снегу - весна поздняя!» - примечают рязанцы, не переча приведенным словам своих сородичей.
У калик перехожих, убогих певцов, смиренномудрых хранителей древнепесенного богатства народного, отмечен свят-Дмитриев день наособицу в целом ряде любопытных стихов-сказаний.
В Пермской и Новгородской губерниях подслушан пытливыми собирателями песенной старины любопытный стих о св. Димитрии Солунском, - стих, очевидно, сложившийся во времена, когда еще свежа была в народной Руси память о Димитрии Донском - великом князе, богатырский облик которого слился здесь с его святым. «Сопущались с небес два ангела да два архангела ко Дмитрию Солунскому свету-чудотворцу», - запевается-зачинается этот стих. «Гой еси, наш батюшка, Дмитрий Солунский чудотворец!» - возглашают ангелы-архангелы, обращаясь к святому великомученику: «И хочут твой град весь повызорить и всех людей твоих повыгубить, и Божий домы на дым пустить!»... Отвечает небесным вестникам «свет-чудотворец»: «И не дам свой город я повызорить, и не дам своих людей всех повыгубить, и Божий церкви на дым пустить!» Но, - продолжает сказание: «отколь взялся Мамай неверный, безбожный, неверный, нечестивый, и принимал он силы множество. Увидал Дмитрий Солунский свет-чудотворец: имает он себе дорогого коня, покидает он ковры сорочинские, берет он копье булатное, выезжает к Мамаю неверному, нечестивому: по орде-то он гуляет, и сколько он копьем колет, а вдвое-втрое конем топчет. И пригубил он силушки множество - три тьмы, три тьмы и четыре тысячи.»... По словам сказания нечестивый Мамай «немного барышу получил», всего только - «двух русских сестер в полон залучил, увозил он к себе да во палатушки". Здесь обращается он к ним со следующей речью: «Ой, вы, гой две русския сестры полоняночки! Вы скажите мне про могучаго богатыря: какой есть у вас могучий богатырь, сколько он у меня силушки погубил, выпишите мне и вырисуйте мне на ковре не шелковом!» И вот, - продолжает стих, - «оне пишут и рисуют с утра до вечера, с вечера да до полуночи; со полуночи горько плачася, Богу помолилися, на ковер оне спать ложилися: - Уж ты, ой еси, батюшко, Дмитрий Солунский, свет чудотворец наш! И не прогневайся на нас на грешних здесь, и не из волюшки пишем, из-под неволюшки!» Заснули «сестры-полоняночки», а в это время:
«... поднималася вьюга-падорога,
Подымала со палат верхи,
Выносило-то двух русских сестер,
Двух сестер да полоняночек,
И уносило их ко Дмитрию Селунскому,
Свету чудотворцу да во Божию церкву.
Поутру оне да пробудилися,
Дмитрию Селунскому да помолилися...»
П. В. Киреевским записано в селе Репьевке Сызранского уезда, Симбирской губернии, другое, более пространное песенное сказание, родственное с этим по содержанию, но отличающееся совершенно самобытными подробностями. Все оно носит на себе чисто русский отпечаток. «С перваго веку-начала Христова не бывало на Салым-град никакой беды ни погибели. Идет наслание Божие на Салым-град, идет неверный Мамай-царь, сечет он и рубит, и во плен емлет, просвещенныя соборныя церкви он раззоряет...» - говорится в начале этого сказания: «У нас было во граде во Салыме во святой соборной во Божьей во церкви, припочивал святый Димитрий чудотворец. Сосылал Господь со небес двух ангелов Господних, два ангела Христова лик ликовали святому Димитрию Салымскому чудотворцу, рекут два ангела Христова Димитрию Салымскому чудотворцу: - О, святый Димитрий Салымский чудотворец! Повелел тебя Владыко на небеса взята, хочет тебя Владыко исцелити и воскресити, а Салым-град разорити и победита: идет наслание великое на Салым-град, идет неверный Мамай-царь...» Св. Димитрий, в ответ ангелам, говорит, что «не быть Салыму-граду взяту, а быта Мамаевой силе побиту...» Вслед за этим появляется в повествовании новое действующее лицо - старец Онуфрий. Стоял он на молитве, и было ему видение, видел он св. Димитрия с ангелами, услышал он их речи, - пошел старец о них «по Салыму-граду объявляти»: «Вы гой еси, князья-бояре, воеводы и митрия-приполиты, попы-священники и игумны, и все православные христиане! Не сдавайте вы Салыма-града и не покидайте: не быти нашему Салыму-граду взяту, а быти Ма-майской силе побиту!»... И вот, - продолжает безымянный сказатель-песнотворец, - «у нас во граде, во Салыме, поутру было раным-ранехонько, не высылка из Салым-граду учинилася: един человек из-за престола возставает, пресветлую он ризу облекает, един он на бела осла садится, един из Салыму-граду выезжает, един неверную силу побеждает, сечет он и рубит, и за рубеж гонит: победил он три тьмы и три тысячи неверной силы, да и смету нет; отогнал он невернаго царя Мамая во его страну в порубежную»... Царь Мамай захватил, - как и в первом стихе, - двух сестер-полоняночек; увез их он в свою землю, - привез - выспрашивает о неведомом богатыре. «Это не князь, не боярин и не воевода, это - наш святой отче Димитрий Салымский чудотворец!» - держат ему ответ полонянки. Приказывает им «злодей, неверный царь Мамай» вышить лик чудотворца на ковре: «коню моему на прикрасу, мне царю на потеху, предайте лицо его святое на поруганье!» Те отказываются. Мамай «опалился»; вынимает он, злодей, «саблю мурзавецкую», хочет сестрам голову с плеч снести. Убоялись бедные полонянки, соглашаются; сог-ласясь, за работу принимаются: «святое лицо на ковре вышивали, на небеса позирали, горючие слезы проливали, молились оне Спасу, Пречистой Богородице и святому Димитрию Салымскому чудотворцу»... Утомились работою полонянки; утомясь - «приуснули». В это время - «по Божьему все повеленью и по Дмитрия святому моленью возставали сильные ветры, подымали ковер со двумя девицами, подносили их ко граду ко Солуну, ко святой соборной Божьей церкви, ко празднику Христову, ко святому Димитрию Солунскому чудотворцу: положило их святым духом за престолом». Пришел поутру пономарь в церковь, увидал спящих на ковре сестер, побежал к священнику - с вестью о случившемся. «Поп-священник от сна восстает, животочною водой лице свое умывает, на ходу он одежу надевает, грядет он скоро во святую соборную церковь, до Господняго престола доступает, животворящий крест с престола приимает», - начинает сестер-девиц будить, святою водой кропить. Просыпаются бедные полонянки, - думают, что будит их «злодей-собака, неверный царь Мамай», говорят, ответ держат, что-де исполняли его царский наказ-урок: вышили на ковре лик св. Димитрия чудотворца. Прослезился священник, глядючи на русских девиц-полоняночек, сказал им, что он не Мамай-царь, а «священник, отец духовный», - спрашивает их: как они очутились в алтаре за престолом. «Батюшка, священник, отец духовный!» - отвечают ему сестры: «Мы сами про то не ведаем... Знать, по Божьему повелению, по Димитрия святаго молению, сама нам Божия церьква отмыкалась, и сами нам двери отверзались, сами нам за престолом свечи зажигались!» Велел тогда священник ударить во все колокола, возвестить городу свершившемся чуде. И - «услышали по всему городу, по Солуну, князья-бояре, воеводы и митрии-приполиты, попы-священники, игумны и все православные християне; собирались они в соборную Божию церковь, подымали они иконы местные, служили они молебны честные, молились они Спасу, Пречистой Богородице и святому Димитрию Солунскому чудотворцу!..» Этим и заканчивается сказание.