Из приведенного выше описания нескольких обнажений в верховьях р. Лузы видно, что в исследованном мною небольшом участке ее течения из коренных отложений развиты только пестроцветные породы татарского яруса (РТ.) и осадки нижне-келловейского возраста (Kl.i.).
Портландские породы (Prt. P.), обнаруженные около р. Дынь-ю (в ее верхнем течении), на расстоянии, приблизительно 17 верст (по прямому направлению) от р. Лузы, близ этой последней совершенно отсутствуют. Они слагают верхние части водораздела между Сысолой и Лузой и, будучи сильно эродированы, тянутся, вероятно, отсюда в северном и южном (или юго-восточном) направлении. Выходы их на р. Дынь-ю приурочены, по всей вероятности, к западной окраине обширного поля портландских отложений бассейна Сысолы.
Выходы нижне-келловейских пород встречены на небольшом, сравнительно, участке верхней Лузы и тесно ограничены с двух сторон: с севера (около д. Мишаковской) и с юга (в с. Ношуль) выходами пестроцветных пород, залегающих непосредственно под послетретичными образованиями. Недалеко заходят келловейские отложения и к западу от верхней Лузы, так как ниже д. Мишаковской, где Луза поворачивает на запад, а затем на юго-запад, на всем ее дальнейшем протяжении развиты, по данным Л. И. Лутугина, одни лишь пестроцветные породы. Таким образом, поле келловейских отложений, идущее от р. Сысолы, вдается в виде небольшого языка или выступа в область верхнего течения Лузы, выступа, окруженного с трех сторон обширным полем пестроцветных пород. Все это указывает на то, что в той области, которая прорезана ныне верховьями Лузы, где-то недалеко проходил западный берег нижне-келловейского моря.
Это подтверждается и характером келловейских осадков, выступающих по Лузе. Мы видим здесь частое чередование глинистых и песчаных слоев, тонкую слоистость и быструю смену в вертикальном и горизонтальном направлении песков различной окраски и, отчасти, крупности зерна, обилие в песках и глинах конкреций серного колчедана и превращенных в колчедан кусков дерева, присутствие отпечатков листьев на плитах песчаника. Все это красноречиво говорит за прибрежную фацию нижне-келловейского моря и за близость его береговой полосы.
Пестроцветные пермские (или триасовые) породы (РТ.) бассейна Лузы, представляют собою чрезвычайно большой интерес, с точки зрения и петрографического характера, присутствием в них остатков ящеров и их геологического возраста. Однако, я не располагаю в настоящее время достаточным количеством материала, чтобы останавливаться на них, я отлагаю обзор их на тот случай, если мне со временем удастся более подробно познакомиться с пестроцветными породами татарского яруса нашего Севера.
Среди послетретичных отложений верховьев Лузы первое место принадлежит кварцевым сыпучим пескам. Эти последние относятся, главным образом, к ледниковым образованиям, содержащим множество галек и некрупных валунов, и к аллювиальным боровым отложениям с незначительным количеством галечного материала. Боровые пески пользуются чрезвычайно широким распространением и мощным развитием в верховьях Лузы, на значительном протяжении окаймляя ее течение и составляя ее вторичные террасы.
Валунная глина (морена) лишь изредка показывается на водоразделах в канавах и ямах (например, по дороге из с. Кибры в дер. Занулье). В естественных обнажениях она нигде по берегам Лузы не выступает, но за существование ее говорит присутствие кое-где по бечевнику и в русле Лузы довольно крупных валунов.
Фосфориты в области верхней Лузы нигде не были встречены, если не считать совершенно случайных и единичных находок небольших выветрившихся кусков фосфорита во вторичном залегании (напр., около д. Загорской). Ввиду того, что из мезозойских отложений здесь развиты одни лишь, не содержащие фосфоритов, нижне-келловейские породы, исследованную область следует признать совершенно безнадёжной с точки зрения фосфоритоносности.
Напротив, серный колчедан довольно часто встречается в верховьях Лузы. Конкреции его содержатся в темных нижне-келловейских глинах и, частью, в песках и, в случае надобности, их, местами (напр., выше д. Векшора: 18), можно собрать большое количество.
Северо-Двинско-Уральский водный путь
(Заброшенный Северо-Екатерининский канал)
Наплыв грузов к Архангельскому порту заставил вспомнить о существовании давно заброшенного Северо-Екатерининского канала, соединяющего когда-то Камский и Северо-Двинский водные бассейны.
В начала 1915 года в печати и обществе начали раздаваться голоса о полезности восстановления Екатерининского канала. Биржевой комитет, некоторые земства и волжские судоходчики, озабоченные проводкой пароходов и барж и провозкой скопившихся грузов, как из Сибири к Архангельскому порту, так и в обратном направлении, как наиболее заинтересованные, обратили свое внимание на возможную перевозку грузов этим путем и в начале весны 1915 года наводили справки о возможности прохода каналом, но определенного ответа ни от кого не получили. Наконец, летом того же года экспедиция во главе с Главноначальствующим Вологодской губ. В. А. Лопухиным, проехав каналом, нашла возможным восстановить по нему судоходство, а потому было приступлено к расчистке канала военнопленными. В связи с проявленным вниманием к заброшенному пути небезынтересно будет вспомнить историю возникновения канала, его постройку, длившуюся 36 лет, кратковременное существование, а также его прошлое и настоящее значение для северного края.
XVIII-й век был для водных путей наиболее счастливым. Широкий ум Императора Петра Великого понял, какое огромное значение должны играть в развитии торговли и промышленности водные пути, а поэтому, соединяя Каспийское море с Балтийским, наметил и соединение Каспийского моря с Белым, через прорытие канала между p.p. Северной Кельтмою - притоком Вычегды и р. Джуричем - притоком Южной Кельтмы, впадающей в Каму.
Мысль эта была осуществлена Императрицею Екатериною II. В 1781 году по повелению Императрицы была наряжена комиссия для производства изысканий и составления проекта. В 1785 году проект канала был закончен, и в следующем 1786 году начаты работы по прорытию канала. Длина канала по проекту была предположена в 16 с лишком верст (322 саж.), и стоимость работ исчислена в 400.000 рублей, из коих до 1788 года было употреблено 88.500 рублей. Вследствие возникших войн: турецкой и шведской, - работы в 1788 году были прекращены, и оставшиеся неизрасходованными деньги обращены на военные надобности.
В 1803 году последовало Высочайшее повеление о возобновлении работ на Северо-Екатерининском сообщении, для чего было отпущено 450 тысяч рублей, причем вместо шлюзов с каменными станками было назначено сделать деревянные шлюзы.
Работы находились в ведении Департамента Водяных Коммуникаций, и стоимость их простиралась до 150 тысяч рублей. В 1805 году надзор за дальнейшим производством работ был поручен Пермскому и Вятскому Генерал-губернатору Модераху.
До 1809 года производилась выемка земли, а затем, забросив выемку, начали заготовлять лес для шлюзов и других сооружений.
В 1810 году по распоряжению Главного Директора Путей Сообщения, принца Ольденбургского, работы поступили вновь в ведомство Путей Сообщения.
К этому времени от действия весенних вод в устроенных частях канала оказались повреждения, которые требовали для исправления значительной суммы. Тогда, сомневаясь в выгодах самого сообщения, Главный Директор возбудил вопрос: следует ли оканчивать канал?
Командированный для обследования этого вопроса техник, ввиду незначительности длины канала и возможности устроить судоходство при действии только трех шлюзов, находил возможным докончить сообщение, но заметил, что существование канала не представляет особенных выгод, и потому лучше, не вводя казну в новые издержки, канал упразднить.
Это замечание было роковым для канала впоследствии, но на этот раз Совет Путей Сообщения, усмотрев, что большая часть работ произведена, что материалы для шлюзов заготовлены, а также и то обстоятельство, что произведены уже большие затраты на это предприятие, полагал: канал окончить, хотя бы в таком виде, чтобы он мог служить, по крайней мере, для весеннего судоходства; вместе с тем, имея в виду, что по вновь составленной смете потребно для работы до 900.000 руб., положил: ограничиться сооружением собственно канала, окончательное же устройство системы оставить до составления полного проекта.
В начале 1812 года выемка земли была окончена, на что израсходовано 125.599 руб., но прорывы еще не все были заделаны. Начавшаяся же война 1812 года заставила вновь прекратить работы по устройству канала до 1816 года.
В 1816 году исправляющей должность Главного Директора Путей Сообщения Инженер-Генерал Деволант возобновил вопрос о пользе сообщения. Для обозрения местности был командирован Генерал-майор Леонтьев, который нашел несомненным, что хотя при открытии Северо-Екатерининского канала невозможно ожидать значительного судоходства, но со временем оно должно увеличиться, в особенности к Сибирскому краю, а так как все потребное для устройства канала изготовлено, то признал желательным довести работы до конца. При этом Генерал Леонтьев считал излишним шлюзовать реки, соединенным прорытым каналом, а полагал достаточным их расчистить, самый же канал шлюзовать с подпором воды для судов с осадкою в три фута. Это донесение дало делу благоприятный оборот: в 1818 году приступлено к работам (по смете 293.614 руб. ассигнац.) и в 1822 году канал был совершенно окончен.
В виду того, что реки С. и Ю. Кельтмы и Джурич не были расчищены, судоходство по каналу было незначительное и возможное только при высоких весенних водах. В первые годы существования канала, до открытия системы Герцога Александра Виртембергского проходило грузов в среднем за навигацию на 100.000 руб., по открытии же этого сообщения число клади уменьшилось, напр., в 1831г. прошло грузов на 28.000 руб., а в 1833 г. на 27.750 руб.
В опасении несоответствующих выгодам издержек, в 1834 г. были произведены только необходимые ремонтные исправления, а предполагавшиеся различного рода устройства по каналу были приостановлены.
В 1837 г. Главным Управлением Путей Сообщения испрошено Высочайшее соизволение о передаче Северо-Екатерининского канала в гражданское ведомство, не отпуская никаких сумм на его ремонт, и канал, прорытие которого продолжалось, считая с перерывами, 36 лет, через 19 лет закончил свое существование.
Ив. Севернов.
Первобытное население Севера России
Человек в душ мифолог, поэт. Встречаясь с непонятным для него явлением природы, он стремится приписать это явление какой-нибудь чудесной причине, действию какого-нибудь сверхъестественного существа, и населяет природу целым роем богов, духов и героев.
Домовые в дому, лешие в лесу, водяные в воде, русалки, кикиморы и другие сверхъестественные существа высшего и низшего порядка кишат в природе и являются, по представлению человеческого ума деятельными агентами, заправляющими явлениями природы. Гремит ли гром, это по небу едет Илья Пророк, началась ли повальная болезнь, - это Касьян взглянул на мир своим недобрым глазом. Эта поэзия, эта мифология одинаково свойственна, как древнему миру, так и современному, как языческому миросозерцанию, так и христианскому укладу веры Но не одни явления природы одухотворяет человек. Точно также поступает он и с непостижимыми для него явлениями и институтами социальными, относя их появление и создание к мудрости того или иного легендарного деятеля. Наприм., ни для кого из ученых не представляется тайной, что нашему быту с мужчиной-отцом во главе семьи предшествовал иной порядок, когда во главе семьи стояла мать, так наз. матриархат. Постепенно, под влиянием чисто житейских и жизненных, главным образом, экономических условий, матриархат уступил место патриархату. Но в представлении народном создается фигура героя, полубога или бога, который своим велением отменил прежний порядок и заменил его новым. Так, у греков богу Посейдону приписывалось установление того порядка, при котором отец является главой семьи: и целый длительный общественно-исторический процесс, продолжавшийся, наверное, десятки и сотни лет, приурочен народной фантазией к единоличному распоряжению бога.
В Риме некогда приносили в жертву детей, жизни которых требовали злые духи Стриги. Но мало помалу этот обычай вымер, потому что он стал ниже культурного уровня того народа, среди которого он существовал. И хотя обычай, как всякий обычай, вымер и мог вымереть только постепенно, народное творчество приписало уничтожение этого обычая богине Карне. Исторические легенды длительный исторический процесс приурочивают тоже к индивидуальному историческому событию и рассказывают о том, что за принесение детей в жертву богам был царь Тарквиний, а добрый Брут спас их от этой участи.
«Когда социальные отношения, говорит известный социолог Л. Гумплович, развились настолько, что убийство стало наказываться, и охрана жизни ближнего стала моральной заповедью, тогда любовь человека к мифологии создает Бога, который является в пламени, среди блеска и грома для того, чтобы дать законодателю скрижали закона, на которых стоят слова: не убий».
Объясняя сверхъестественным путем явления природы и проявления непонятных для него физических сил, сводя общественные явления и институты права и морали к повелениям сверхъестественных личностей, человек является таким же мифологом и поэтом и в области истории. Упираясь в седую старину и доходя до времен, за которыми лежат эпохи, не оставившие по себе никаких исторических сведений, человек набрасывает на них покров таинственности и, поэтизируя эту таинственность, населяет эти эпохи чудесными народами, божественными, т. е. непостижимыми его уму племенами.
Так «отец истории» Геродот, описывая известные ему страны, населяет неведомый и неисследованный север нынешней России «блаженными гипербореями». Так, Гомер оживляет неведомые ему страны севера, поселяя в них «вдали живущих икарийцев», а на юге - пигмеев, сражающихся с журавлями. В сказаниях по географии и космографии даже XVII века чего только нет. Там и мазическое царство девичье, жительницы которого сходятся с эфиопами с года на год: мужской пол отдают эфиопам, в их землю, а женский пол оставляют. Там и змеи, у которых лицо девичье: до пупа человек, а от пупа хобот змиев, крылаты, а зовомы - василиски. Там и люди астромови, кои живут в индейской земле, сами мохнаты, без обеих губ, а питаются от древа и корения пахнучево и от яблок лесных, а не едят, не пьют, только нюхают, и покамест у них запах есть, по то место и живут. Там и люди монокули об одной ноге, а коли солнце печет и они могут покрытися ногой, как лапой. (См. Кони. Петр Великий и народное просвещение). Длительный процесс образования русского государства пытливая мысль поэта-историка свела к призванию варягов, придав исторический колорит необъяснимым для летописца явлениям давно минувших времен, и на заре русской государственности поэтически настроенные бытописатели населили немые страницы нашей истории Киями, Щеками, Хоривами, которые столь же фантастичны, как, может быть, фантастичны братья Рюрик, Синеус и Трувор.
Точно также новгородцы объясняли звериные богатства северных стран тем, что в них «спаде туча и в той тучи спаде веверица млада, акы то перво рожена, и възрастши и расходится по земли, и паки бывает другая туча, и спадают оленцы малы в ней». При этом это опоэтизированное богатство севера устанавливается, как факт доказанный, не подлежащий оспариванию, потому что мифический рассказ передается со слов «старых мужей», которые это явление «видевши сами на полунощных странах».
Рукописный сборник Соловецкой библиотеки при Казанской Духовной Академии XV в. (№ 844) содержит тоже достоверные, виденные своими очами рассказы одного новгородца о самоедах. По его словам, самоеды делятся на ряд племен: самоеды по пуп мохнатые до долу, самоедь - со ртом на темени, самоедь, умирающая на зиму на один или два месяца, самоедь, живущая в земле, самоедь безголовая, со ртом между плечами и глазами в груди, стреляющая из железных трубок. (См. Н. А. Фирсов. Положение инородцев северо-восточной России. Д. Н. Анучин. К истории ознакомления с Сибирью до Ермака).
Подобные же чувства руководили десятками историков и бытописателей, которые, доходя до древнейших доисторических эпох жизни севера России и не находя в седой древности уже никаких исторических фактов, могущих пролить свет на эту древность, обратились к народным фантастическим рассказам, сказкам и легендам и на пространстве нашего севера водворили какой-то таинственный народ, присвоив ему наименование «Чуди», «Чудинов», «Чудаков», «седящих, по словам летописи, в Афетове части», т. е. в части праотца Иафета.
По словам многочисленных сказаний и преданий, этот народ не вынес соприкосновения с русской культурой и при появлении русских закопался в подземные пещеры, подрубил укреплявшие их столбы и был погребен под обвалившимися сводами, исчез навсегда с лица земли.
Что же такое представлял собою этот народ доисторического времени, этот народ, населявший обитаемые ныне нами страны и бесследно исчезнувший? - вот задача, над разрешением которой следует остановиться историкам севера.
Для разрешения этой задачи надлежит прежде всего обратиться к тому материалу, которым располагает история. Мифы и предания, как бы поэтичны и как бы правдоподобны они ни были, не могут служить таким незыблемым материалом для разрешения вопроса о первоначальном доисторическом населении северного края. Надо поискать материалов иных, бесспорных, неизмышленных.
И такие материалы имеются.
Народы, жившие во времена седой древности, нередко исчезают с лица земли, но после них остаются такие трудноизгладимые следы и вещественные памятники, которые дают возможность будущим векам судить о жизни давно прошедших. К числу таких памятников принадлежат различные сооружения и здания, развалины которых переживают создавший их народ, далее - различные предметы культа, домашней обстановки и орудия производства, не поддающиеся скорому тлению и находимые при археологических раскопках; затем - древние названия местностей и урочищ, которые последующие народы приняли от древнейшего, и которые они употребляют, даже не понимая их древнего смысла; наконец, остатки старых нравов и обычаев, живущих в среде последующих поколений, как переживание далекого старого общественного быта и строя, ставшего уже «преданьем старины глубокой».
Народ может вымереть, исчезнуть с лица земли, переселиться на другие более привольные места, но он не уносит с собой в небытие своих зданий и сооружений, он, переселяясь на другое место, оставляет на прежнем месте жительства созданные им сооружения. Мы знаем Парфенон в Афинах, Колизей в Риме, мы знаем пирамиды и сфинксы Египта, кропотливая работа ученых воссоздала пред нами материальную культуру Ассирии и Вавилонии, нам не безызвестны и на юге России развалины Херсонеса Таврического, остатки античных зданий около Керчи, наконец, знаменитые палаты булгарских царей в пределах Казанской губернии, по берегам р. Камы.
Все это - остатки прежних давно отмерших и пережитых культур.
У нас на севере нет таких остатков. Наши предшественники жили среди дремучих лесов, и лес был тем естественным материалом, из которого они строили свои жилища, свои дома, свои храмы. Земля была тем материалом, который служил для укрепления городов. Поэтому у нас не осталось ни Колизеев, ни Парфенонов, ни садов Семирамиды, ни чертогов Ассур-Бани-Бала, ни колоссов Родосских, ни Белых Палат Булгарских царей. Наша Чудь (будем пока так называть этих первобытных насельников нашего края) оставила лишь города и деревни в развалинах. Развалины зданий и строений, созданные из дерева, из леса - сгнили, а курганы, городища из насыпанной для укреплений земли остались по всему северу.
Эти курганы и городища первобытного населения северного края надо искать, главным образом, по берегам рек и речек. В первобытную эпоху реки и речки служили для населения в летнее время, если и не единственными, то, во всяком случае, самыми удобными путями сообщения. В зимнее время передвижение совершалось на лыжах, но только при большой непреодолимой надобности, а передвижение всем племенем, расселение и, если так допустимо выразиться, колонизация шли только по рекам, этим естественным артериям земного тела.
И действительно, по берегам рек и речек севера мы находим целый ряд городищ, из которых некоторые связаны с древними обитателями края приложением к ним определения - чудское городище. Таково, наприм., городище Чуд-Кар на берегу р. Сысолы, Чудин город при реке Сямжене в Кадниковском уезде, описанное А. Засецким в 1782 г., насыпь при деревне Чудной Починок по р. Городищной Сольвычегодского уезда, о которой было доложено на VII археологическом съезде в Ярославле, курганы Чуд-очу по pp. Вишере и Кулому, в Устьсысольском уезде, Чуд-гора в Ибской волости, Устьсысольского уезда, Чуд-гурем в Вильгортской волости, того же уезда и т. д. Такие же точно городища мы наблюдаем и в Приуралье, в местности, именовавшейся прежде «Пермь Великая»; следы о них заметны и в писцовых книгах XVIII в. Осмотр всех этих так называемых Чудских городищ дает основание к предположению, что их обитатели жили не поодиночке, а целыми селениями - городами и деревнями, и выбирали для своих поселков места по берегам рек, считая неприступность жилья первым условием выбора места жительства. Археолог Иванов, производивший раскопки северных городищ в 1879 г., пришел к следующим выводам: «Городища строились на высоких местах, скаты искусственно делались круче, у подножья горы, с одной стороны, болото, с другой - река или озеро. От смежной высоты городищенская площадка отделяется тройной системой валов, идущих от одного обрыва к другому. Площадка мала: на ней могло поместиться не бол е 10-30 дворов. Строенья могли быть только деревянные: нигде никаких следов камня нет. Городища не разбросаны произвольно: они не стоят особняком, напротив, они кучатся вместе, отстоя одно от другого верст на 5-10».
В этих городищах первобытное население края жило или в деревянных домах или, пожалуй, скорее в землянках. По крайней мере, найденная в Пермской губернии рукопись «Описание новой земли сиречь Сибирского царства» говорит, что там дома устраиваются так: «Зимныя юрты деревянныя в землях, аки в погребах, от великих мразов». Нет никаких оснований утверждать, что население нашего севера пережило эту ступень материальной культуры.
Обращаясь к названиям чудских городищ, можно подметить на пространстве всего севера наиболее частое для них название «Чудское городище» или «Чуд-кар». Это словосочетание невольно наводит на мысль, не есть ли слово «кар» - обозначение на каком-либо языке того, что мы именуем городищем, городом?
И действительно, слово «кар» или «кор» сохранилось в названиях многих селений современного времени, но с неведомыми для нашего языка и слуха корнями. Первый из городов, завоеванных в Чердынском крае Москвой, был Ис-кор, урочище, где в Пермском крае впервые обосновались Строгановы, был Пыс-кор. В писцовых книгах мы встречаем Крым-кор, Реди-кор, Май-кор, Дидь-кор, Анюш-кор, Кудым-кор, на Оби и ее притоках история сообщает нам о ряде городов: Вай-кар, Ур-кар, Сус-кор, Хюли-кор, Шер-кар, Нецгар-кор, на Печоре - Кыдж-кор и пр. Очевидно, «кор» - суффикс, обозначающий населенное место, селение, город, аналогичный суффиксам «град», «поль» «бург» в языках русском, греческом, немецком.
В книге Лыткина «Зырянский край и зырянский язык» мы находит и объяснение, перевод этого слова. «Кар», по словарю Лыткина, значит «город», «гнездо», причем это слово одинаково звучит как по-зырянски, так и по-пермяцки, и по-вотски: лучшее доказательство того, что оно принадлежит к древним словам, к словам той эпохи, когда еще не разделились эти три родственные языка, а стало быть, когда пермяки, вотяки и зыряне составляли один народ, одно племя.
Все это дает почву для заключения о том, что судя по названиям городищ, они представляют остатки городских сооружений первобытного населения севера, раскинутого на пространстве современных Архангельской, Вологодской, Пермской и Вятской губерний и принадлежащего к народности, из которой впоследствии выделились вотяки, пермяки и зыряне (пра-пермская группа).
Слово «кар» в названиях населенных мест нынешнего времени ярко показывает, как древние названия местностей и урочищ последующие поколения и народы принимают от первобытных насельников края, даже не понимая их смысла.
Вглядываясь в названия многочисленных поселков севера, можно подметить, что многие из них образовали свое название с суффиксом горт: Виль-горт в Пермской и Вологодской губ. Кам-горт, Куж-горт, Важ-горт, Ай-горт, Кар-горт - в Пермской губ., Важ-горт, Кар-горт, Раз-горт, Рар-горт - в Вологодской губ. Название «Кар-горт», содержащее корень «кар», свойственный языку пра-пермской группы народностей, показывает, что и слово «горт» принадлежит тому же языку. И действительно, обращаясь к словарю Лыткина, мы найдем, что слово «горт» значит - дом, изба, деревня.
Наконец, целый ряд урочищ, населенных мест и городов образуют свои названия при посредстве суффикса «дын» или «дин». Таковы, Чер-дынь на притоках верхнего течения Камы, столица Перми Великой, Ием-дынь - центр Перми Старой или Вычегодской, впоследствии получивший название Усть-Вым, Чер-дынь в Устьсысольском уезде, Шер-дын - в Яренском уезде, целый ряд сел и деревень по p.p. Вычегде и Сысоле в пределах нынешних Устьсысольского, Яренского и Тотемского уездов: Ем-дин, Неб-дин, Мыел-дин, Мал-дин, Нем-дин, Помоз-дин, Пыел-дин, Розь-дин, Чет-дин, Чувки-дин, Цыз-дин.
Нередко эти исконно чудские названия урочищ подвергаются обрусению: Чаш-дин в Тотемском уезде превращается в Чаш-дин-о, Пыред-дин в Устьсысольском уезде в Пыре-дин-скую, Хал-дын в Кадниковском уезде в Хал-дын-скую, Рев-дин в Вологодском уезде в Рев-дин-скую.
Ярким и разительным примером этого обрусения является урочище Гляден, под Великим Устюгом. Так называется гора, где стоит Троицко-Гледенский монастырь. Эта гора считается колыбелью нынешнего Устюга: по преданию, Устюг зародился на этой горе, откуда с высоты древние ее обитатели «глядели» на необъятный простор. Таким образом, название горы звучит чисто по-русски, а между тем нет никаких сомнений в том, что это - чисто чудское название. Поэтически настроенная мысль любит со всяким более или менее заметным урочищем связывать миф, предание. Туземное название реки Шарденьга дает почву для сказания о разбойниках, которые «шарили деньги» у проезжающих, туземное название Тотьма дает основание для легенды о том, что царь Иван Грозный сказал про жителей города: «То тьма» когда убедился в их дикости и некультурности. Но научная мысль не мирится с этими наивными объяснениями происхождения названий урочищ. Гляден нельзя связывать с высокой горой, с которой «глядели» уже потому, что стоит нам развернуть «Список населенных мест в Вологодской губ.», как мы найдем Гледенский мыс в Сольвычегодском уезде при р. Лале, Гледен в том же уезде при р. Городишне поблизости к старинному чудскому городищу, дер. Гледено при р. Старой Тотьме в Тотемском уезде, пустошь Гледенец при р. Ножевке в Никольском уезде, в том же уезде при р. Хвойке - дер. Глединовскую, в Кадниковском уезде дер. Гледеново. Очевидно, такое название представляется очень распространенным и вовсе не свойственным специально горе близ Устюга. Мало того, перейдем в соседнюю Пермскую губ. и там мы найдем Гледеновское городище близь города Перми, давшее при раскопках неисчерпаемый археологический материал.
Поэтому надлежит расстаться с поэтической легендой о том, как древние новгородцы «глядели» с высокой горы и признать, что Гледен название чудское, туземное. Весьма вероятно, что это подвергшееся обрусению слово Гле-дын - тем более что корень лед свойствен языку древней Чуди, что видно из названия селения Лед-енг-ск и реки Лед-енга. «Дын» на языке пермяцком, зырянском значит «населенное место».
Из этого обозрения названий древних урочищ мы видим, что в незапамятные времена какое-то племя, какое-то население называло избу или деревню - горт, укрепленное место, город - кар, населенное место - дын.
Ютясь по берегам рек и речек, это первобытное население сквера прежде всего нуждалось в обозначении собственным именем той речки, на берегу которой оно обосновалось, того естественного пути, по которому оно сообщалось со своими соседями. И вот мы видим, что на громадном пространстве севера России проживала народность, образовывавшая названия рек при помощи суффиксов «ва», «ма», и «га».
Известный этнограф покойный профессор Казанского Университета И. Н. Смирнов утверждает, что суффиксы «ва» и «ма» - тождественны, что «ма» есть тот же суффикс «ва», испорченный в устах русских и вотяков. Заключение ученого подтверждается тем, что и в настоящее время сохранились названия рек, из которых ясно тождество этих суффиксов: Сюз-ма в Вологодском уезде и Сюз-ва в Пермской губ. Что касается суффикса «га», то между ним и суффиксом «ва» - нет никакой разницы. Например, в книге Большого Чертежа река Пинега имеет еще двоякое начертание: Пине-га и Пине-ва, да и в настоящее время сохранились названия рек, доказывающие, что суффиксы «ва» и «га» - тождественны: Сой-ва в Устьсысольском уезде, Сой-га в Сольвычегодском уезде, Уж-ма в Вологодском, Уж-га в Устьсысольском уезде, Сор-ма в Устьсысольском уезде, Сор-га в Сольвычегодском уезде, Ош-ва - в Пермской губ, Ош-ма - в Костромской губ., Ва-га - в Вельском уезде, Ва-ма - в Олонецкой губ, Кол-ма - в Олонецкой губ., Кол-ва - в Пермской губ., Пож-га - в Устьсысольском уезде, Пож-ва - приток Камы и Пож-ва - приток Оки.
Следовательно, территория с названиями рек, образованными при помощи суффиксов «ва», «ма» или «га», была некогда местожительством одной народности. Определить границы расселения этой народности легко при помощи названий рек. Пространство, на котором жило племя, означающее реку словом «ва», «ма» или «га», ограничивается линией, проведенной по р. Оби до г. Березова, от г. Березова до р. Нейвы Пермской губ., от р. Нейвы по р. Чусовой Пермской губ., и по р. Каме до устья Вятки. Затем граница переходит в область северных притоков Ветлуги, идет по границе между Костромской и Вологодской губ. до верховьев Костромы и спускается до р. Клязьмы, а затем по p.p. Клязьме и Протве идет до ее верховьев, захватывает северную и западную части Московской и Владимирской губ. до верховьев р. Костромы и границы Вологодской губ. и заключает всю Вологодскую, Новгородскую, Олонецкую, Архангельскую губ. Здесь она по р. Вашке, Усть-Вашке, Цильме, Печоре, Усе приближается к исходной своей точке - к р. Оби.
На всем этом пространстве жило некогда население, проживал народ, обозначавший воду словом «ва», «ма», или «га». «Ва» - по словарю Лыткина значит вода. И вот от этого населения остался целый ряд названий, совершенно одинаковых по словообразованию:
Кол-ва, Яз-ва, Кос-ва, Яй-ва, Чусо-ва, Сыл-ва, Об-ва, Лыс-ва, Ин-ва, Виль-ва, Ег-ва, Ку-ва, Лоп-ва, Лен-ва, Лозь-ва, Лысь-ва, Си-ва, Юзь-ва, Лось-ва, Унь-ва, Куш-ва, Шак-ва, Об-ва, Ошь-ва, Ныт-ва, Цыд-ва, Гай-ва, Сюзь-ва, Ней-ва, Пож-ва - бассейн реки Камы (Пермская губ.); Мыл-ва, Сой-ва, Кол-ва, Кож-ва, Кед-ва - бассейн р. Печоры (Вологодская и Архангельская губ.); Пыз-ва, Кед-ва, Ем-ва, Чер-ва - бассейн р. Северной Двины (Вологодская губ.) Не-ва, Ме-ва, Меско-ва - бассейн р. Костромы (Костромская губ.); Полк-ва, Но-ва - Архангельская губ., Пож-ва - приток р. Оки, Моск-ва, Жай-ма, Возь-ма, Порше-ма, Сюз-ма, Уж-ма, Соди-ма, Сизь-ма, Нозь-ма - в Вологодском уезде, Ухто-ма, Пельш-ма, Соди-ма - в Кадниковском уезде, Толш-ма, Тоть-ма, Ниш-ма, Нозьма - в Тотемском уезде, Ич-ма, Теле-ма, Узь-ма, Уди-ма - в Устюжском уезде, Той-ма, Ныр-ма, Соули-ма, Шер-ма, Шеро-ма, Урдо-ма, Хорне-ма - в Сольвычегодском уезде, Тозь-ма - в Устьсысольском уезде, Воже-ма, Сотче-ма, Шено-ма, Тук-ма - в Яренском уезде, Цыль-ма, Моло-ма, Иж-ма, Пиж-ма, Ониг-ма, Шу-ма - в Архангельской губ., Ка-ма - в Пермской губ., Моло-ма, Ле-ма, Той-ма - в Вятской губ., Клязь-ма - в Московской губ, Костро-ма, Курдо-ма, Иж-ма, Ведо-ма, Вохто-ма, Ош-ма, Шекше-ма, Песь-ма - в Костромской губ., Кис-ма, Улей-ма - в Ярославской губ., Ке-ма, Пидь-ма, Ело-ма, Ухто-ма - в Новгородской губ., Туло-ма, Пязи-ма, Вож-ма, Ухто-ма, Кол-ма, Пяль-ма, Пор-ма, Андо-ма, Ватко-ма, Ва-ма, Лекш-ма, Кел-ма, Кине-ма, Егло-ма, Нето-ма, Ягра-ма, Ачо-ма - в Олонецкой губ.
Пине-га, Нимень-га, Хозе-га, Паден-га, Оне-га - в Архангельской г., Андан-га, Волман-га, Яхрен-га, Шол-га - в Никольском у., Важень-га, Леден-га, Печень-га, Кокшень-га, Идень-га, Песь-Едень-га, Уфтан-га - в Тотемском у., Венден-га, Ярен-га - в Яренском у., Визинь-га, Шилен-га, Пож-га, Уж-га - в Устьсысольском уезде, Курден-га, Марден-га, Сельмен-га, Шол-га, Шардень-га, Уфтю-га, Шалень-га - в Устюжском уезде, Ныло-га, Па-лен-га, По-га, Поло-га, Равдру-га - в Сольвычегодском уезде, Елен-га, Мае-га, Пекшень-га, Сельмен-га, Севчу-га, Пуде-га, Рабан-га, Термин-га, Угронь-га - в Вологодском уезде, Моймен-га, Пурон-га, Мур-га - в Кадниковском уезде, Вохто-га - в Грязовецком уезде, Ва-га - в Вельском уезде, Ветлу-га, Кокша-га, Пур-га - в Вятской губ., Пене-га, Гузен-га, Войюн-га, Нимен-га, Марье-га, Сиян-га - в Олонецкой губ., Вож-га, Вондон-га, Андо-га, Моло-га - в Новгородской губ., Шан-га, Якшан-га, Ви-га, Печен-га, Надо-га, Сенде-га - в Костромской губ., Co-га, Шуй-га - в Ярославской губ., и наконец - Вол-га.
Итак, с несомненностью устанавливается, что первобытное население севера принадлежало к той пра-пермской группе народностей, которая селение или город именовала кар, горт или дын, реку - ва, ма или га.
На том громадном пространстве, которое только что было упомянуто, это население жило не единовременно и, по всей вероятности, не исключительно оно занимало его. В этих пределах оно двигалось, передвигалось, уступало свое место другим и, уходя, оставляло свои названия рек и поселков в наследие последующим жителям.
Какова была культура этого народа, - об этом нам свидетельствуют раскопки, произведенные в чудских городищах. Вещественные остатки быта Чуди, находимые в городищах, относятся и к палеолитическому, и к неолитическому, периоду, т. е. к началу и к концу каменного века, отчасти к бронзовому и, наконец, к железному веку. От каменного века остались орудия, служившие для военных целей и охоты: наконечники копий и стрел, боевые молоты, каменные ножи и вилки, топоры и долота для обработки дерева, грузила для сетей, орудия для обработки камня, скребки для обработки кожи. Эти находки говорят о том, какие ремесла и промыслы были в ходу у Чуди. Очевидно, Чудь занималась звероловством, охотой, рыбной ловлей. Наряду с костяными наконечниками стрел в чудских костищах остались следы скелетов лося, росомахи, бурого медведя, лошади, быка, козла, козы, свиньи, - показатель того, какие животные были ведомы Чуди. (См. Рютимейр. Остатки животных в древних костищах Урала). Железный век оставил в городищах лесорубочные топоры, мотыки, ральники, серпы и косы. Очевидно, в это время население занималось уже земледелием и расчищала лесные пространства.
Присутствие среди чудских древностей земледельческих орудий определенно указывает на то, что земледелие известно было здесь еще в доисторический период жизни края. Более или менее точно установить время, к которому относятся эти предметы первобытной культуры, однако не представляется пока возможным и по этому поводу существуют разные мнения. Ф. А. Теплоухов полагает, что орудия эти, главным образом, ральники нужно приурочить к периоду от X до XIII в., а А. А. Спицын высказывает предположение, что они принадлежат уже бол е поздней культуре и относит их к XIII-XIV в.в. Так или иначе, но, во всяком случае, мы имеем вещественные памятники, по которым можно судить об орудиях для обработки почвы, применявшихся в доисторическое время.
Языковедение подтверждает предположения археологии о земледельческой культуре Чуди. На языках пермском, вотском и зырянском существуют одни и т же корни для названий земледельческих орудий, злаков, скота, что показывает, что все эти предметы были известны народностям пра-пермской группы в доисторическую эпоху их быта. Да и вообще новейшая наука истории приходит к тому выводу, что земледелие было самым ранним видом правильного систематического хозяйства, что земледелие - это самая легкая и простая форма приложения труда, понимая земледелие в смысле примитивной формы обработки, так наз. мотыжное земледелие, при помощи мотыки.
Время не сохранило нам никаких орудий для размола зерна, которые могли бы свидетельствовать еще раз о том, что добыча зерна существовала в доисторическое время у населения северного края. Слова «гырт» ступа и «тоин» пест - общи языкам пра-пермской группы, следовательно, и ступа, и пест были первобытному населению знакомы. Одному из археологов в Пермской губ. крестьянин Соликамского уезда говорил, что в старое время около села выпахали «чудской» жернов. По описанию его, это был нижний жернов без отверстия.
Таким образом, можно прийти к заключению, что «чудь» не была чужда земледелия, хотя, может быть, только в более южных местах своего расселения, тем более, что все ральники найдены в раскопках Иньвенского края в Соликамском уезде, Пермской губ. Стефан же Пермский в Вычегодском крае не нашел земледелия, и описанные его учениками зырянские боги были лишь богами звероловства, охоты, рыбной ловли.
Тем не менее, местами раскопки дают определенные указания на то, что чудь не была чужда даже обработки металлов. По словам исследователей курганов, она была знакома с металлургией, залагала копи в горах, добывала медь и изготовляла из нее орудия, оружие и др., для мужчины, предметы. Это находит себе подтверждение и в данных лингвистики: названия металлов одинаково звучат во всех языках народов пермской группы.
Обращаясь к остаткам чудской старины, выражающимся в переживаниях прежних, отживших свой век нравов и обычаев, мы не лишним считаем напомнить известный рассказ детских хрестоматий о часовом и владетельном князе. Обращено было внимание на то, что посредине княжеского сада ставят часового там, где нечего охранять. По розыскам в архиве оказалось, что некогда был князь, у князя была любимая дочь, которой понравился цветок в саду. И вот для охраны этого-то цветка и было сделано распоряжение поставить часового. Прошли годы, давно завял цветок, умер князь, умерла княжна, время изгладило саму память о них, а разводящий ежедневно все ставит и ставит часовых около того же места...
Таких переживаний - мелких и крупных - чрезвычайно много в нашей обыденной повседневной жизни. Известный социолог Л. Крживицкий говорит о них в своей книге «Прошедшее и настоящее»: «Начав обстоятельно анализировать нашу будничную жизнь, мы могли бы обнаружить, что далекое прошлое сказывается в ней на каждом шагу... Целыя столетия не могли уничтожить обычаев древней эпохи, обычаи и верования, которые тогда возникли, упорно держатся и теперь, хотя основа, на которой они появились, давным-давно исчезла. Пережиток существует и иногда даже развивается в среде, чуждой ему по духу и стремлениям. Разум перестал защищать его, но чувства охраняют и берегут его. Достаточно припомнить пуговицу сзади сюртука: возникла она в то время, когда нужно было совершать большие путешествия верхом, и всадник закидывал за нее полы. Остаток этот теперь не приносит никакой пользы, но мы к нему привыкли и считали бы неэстетичным лишиться в этого пережитка».
Семейная терминология зырян, пермяков и вотяков вводит нас в круг таких семейных понятий и такого семейного уклада, который уже давно стал преданьем глубокой старины. Формы старой семьи исчезли, а терминология и обычаи остались, как тот часовой, который сторожил давно исчезнувший цветок.
У нас представляются различными понятия «муж» и «мужчина», так как по нашим современным представлениям не каждый мужчина является в то же время непременно и мужем женщины. Точно то же можно сказать и о понятиях «жены» и «женщины». Между тем на пермском языке «ай» одинаково значит и муж, и мужчина, и самец вообще, «ань» или «инь» - одинаково значит жена, женщина и вообще самка: особых понятий для мужа и жены не существует. Очевидно, эти понятия и эти слова сложились в ту отдаленную эпоху, когда что ни мужчина, то был и муж для женщины, что ни женщина, то была и жена для мужчины. Такой порядок жизни известен в науке под названием «гетеризма», когда все мужчины без различия являлись мужьями всех без различия женщин. Точно о том же говорят термины для обозначения понятий «дочь» и «сын». Специальных понятий «дочь» и «сын» в пермском языке вовсе нет: для выражения этих понятий служат слова «пи» и «зон» - парень и девка. В первобытную эпоху гетеризма родились дети, но они различались только, как мальчики и девочки, ибо при господстве беспорядочных половых сношений, когда ни одна женщина не имела определенного «индивидуального» мужа, нельзя было сказать, чей сын тот или иной родившийся мальчик, чья дочь та или иная родившаяся девочка, и потому таких понятий вовсе не существовало: они просто были неведомы, непонятны уму первобытного человека - для него ясно было только одно - родился парень или девка. Понятия «дядя» или «тетка», разумеется, не могло и быть в первобытную эпоху, и в пермском языке нет особых корней для этих понятий: (выражающие их слова уже производные, т. е. образовались в последующие эпохи развития языка («ун-ай», «ун-ин»).
Гетеризм давным-давно исчез, оставив после себя лишь такие остатки, как упомянутые мною штрихи в языке. Он уступил место другим формам семьи, о которых мы можем судить тоже по переживаниям в нравах и обычаях. О чем говорит, напр., существующий во многих местностях нашего севера обычай или даже целый ряд обычаев, намекающих на какое-то как бы право всего рода на выходящую замуж девушку? Парни всего селенья заявляют на нее права, и жених обязан выкупать невесту у них. Они всячески препятствуют совершению брачных обрядов, местами, напр., разворачивают каменку в бане, пока у них не выкупят возможность занять баню для молодых. Это, несомненно, говорит о том, что первобытный гетеризм заменился в ход развития вступлением в брак всех мужчин известного рода со всеми женщинами того же рода, но брачные связи ограничились уже пределами рода. В дальнейшем развитии семьи все ограничивалось число лиц, дееспособных к вступлению в брак между собою, и каждое новое ограничение отлагало в нравах и обычаях свои специфические переживания.
Таковы доисторические формы чудской семьи. Они отразились и в исторических памятниках быта севера.
В послании «московского митрополита Симона Пермскому князю Матвею Михайловичу и всем пермичам болшим людем и меншим мужем и женам, юношам и младенцам, всем православным христианом новопросвещенным господним людем всея области пермьския земли» (1510 г.) мы читаем: «женитьб незаконных не чините, якоже слышу о вас, что поимаются в племени по ветхому, по татарскому обычаю: кто у вас умрет, а второй его брат жену его поимает, третий его брат также творит». Из текста этого послания видно, что история застает пермскую семью при переходе от многомужества к единобрачию. Проповедь христианской религии, может быть, ускорила этот естественный в ходе развития переход, но несомненно, что право и нравственность жителей севера слагались на почве этих исторических отношений, и чудская религия освящала именно эти человеческие отношения.
Религия первобытного населения нашего севера сохранилась и дошла до нас в очень скудных очертаниях. Вышецитированное послание митрополита Симона говорит о поклонении золотой бабе и болвану, Войпелю, но в чем заключалось это поклонение, из послания не видно, да с вероятностью можно предположить, что и до самого митрополита доходили очень спутанный сведения о формах этой религии.
Наибольшего внимания в отношении ознакомления с первобытной религией северян заслуживают такие исторические документы, как житие преподобного Трифона Вятского XVII в. и особенно житие Стефана Пермского, писанное Епифанием премудрым «яко своима очима видех, иное же и с самим беседовах многажды и того навык». Следовательно, этот последний документ писан современником Стефана Пермского и, стало быть, относится к XIV веку.
Преподобный Трифон, как известно, срубил «идоложертвенное древо ель». Житие так описывает это «капище бесовское»: «идоложертвенное древо и висящие на нем златые и серебренные и шелковые ширинки и кожи, и все бесовские привесные козни». Из этого отрывка мы узнаем, что в религиозный уклад северян входило обоготворение деревьев. Подобно тому, как преподобный Трифон вел борьбу с идоложертвенным древом елью, точно так же Стефан Пермский прибыв в Усть-Вым или Иемдынь, поселился на горе подле кумирницы, вблизи которой была чтимая береза. В кумирнице, как удостоверяет житие, находились кумиры, а при ней были кумирники. «В зырянской земле кумиры были различные, говорит Епифаний: большие, средние и малые. Некоторые из них были большие и известные, и много других, которых сосчитать никто не может. Боги были болваны истуканные, изваянные, издолбленные, вырезом вырезанные. Стефан со своими учениками ходил по лесам, по погостам, и по домам; и в лесу, и на распутиях, и здесь и там, всюду, где ни находил кумиров, уничтожал их без остатка. Что же было повешено около кумиров или над ними на кровлях или было принесено на приношение, на украшение, как то: соболи, куницы, горностаи, лисицы, бобры, медведи, рыси, белки, все это он собирал, складывал в кучу и предавал огню. Он приказал ученикам отнюдь не брать ничего от кумирниц: золотое, серебренное, медь, железо, олово или что иное».
Из этих скудных описаний монахов, презрительно относившихся к языческой религии и не считавших нужным особенно долго останавливаться на ней, мы узнаем лишь, что пермская религия знала многих богов, местопребывание которых было, очевидно, повсеместным.
И в споре со Стефаном представитель зырянской религии Вычегодский сотник Пам говорит: «Вера наша лучше вашей веры потому, что у вас один бог, а у нас много богов, много поспешников, много поборников. Они дают нам ловитву, которая в водах, которая в воздухе, которая в болотах, дубравах, борах, на лугах, в порослях и чащах, в березнике, ельнике, сосняке, раменах и прочих лесах, которая на деревьях, как то: белки, соболи, куницы, рыси и прочая наша ловитва».
Из всех этих отрывков несомненно одно: религией первобытного населения севера было многобожие, а ее богами - одухотворенные и поклоняемые силы и явления природы. И современные обряды, верования, сказания, предания намекают на поклонение небу, земле, деревьям, животным.
Так как все эти божества требовали приношений, то к числу этих приношений, очевидно, и относятся подвески, находимые на мольбищах, и кровавые жертвы, оставившие после себя костища, т. е. груды жертвенных костей.
Переживанием этой религии являются обряды нынешнего нашего христианского времени: в некоторых местностях в храмовые праздники при храме убивают быка и устраивают общий обед для прихожан, сюда же относится и братчина в Кадниковском уезде.
Находки в городищах почти повсеместно указывают на обоготворение животных и птиц. Птицы вообще у многих народов признавались за существа божественные. У вогулов и теперь имеются изображения птиц, зверей, людей, хранимые в качестве идолов в жилищах и потаенных религиозных складах, а отчасти полагаемые в могилы вместе с другими вещами умершего. И по раскопкам мы видим, что у чуди было широко распространено представление о каком-то мифическом звере с некоторыми признаками гада, с удлиненной головой, вооруженной рогом и напоминающей отчасти крокодилью или носорожью, с вытянутым туловищем, покрытым чешуей или щитками вдоль спины (См. Д. Н. Анучин. К истории искусства и верований у Приуральской чуди). Один идол, относимый ко времени не позже X века, и найденный на р. Лепсии, впадающей в Северную Большую Сосву, носит форму редкого зверя - слона, тогда как лебеди, лошади, медведи - встречаются очень нередко.
Таковы наши сведения о доисторических жителях нашего севера - о чуди, о чудаках. Пред нами народ, далекий от высокой культуры и просвещения, с зачаточной религией, с первобытным семейным укладом, в период родового быта. Ютясь по неприступным берегам рек, живя редкими, разбросанными селениями, он занимается охотой, звероловством, рыбной ловлей, причем есть указания на обмен естественных богатств страны на товары, привозимые булгарами, хазарами и жителями Азии. Во главе этого народа стоят князья, сидевшие в разбросанных на обширном пространстве севера городах. В таком виде застает население края история и исторические акты.
Понятие «Чуди» свойственно и нашим былинам и народным сказаниям: «Ой ты гой еси, море тинное, море тинное, ты чудское, отчего тебя зовут озером?» - обращается былина к Ростовскому озеру. Но это понятие свойственно не только языку народных преданий и сказаний, но и древним актам и грамотам 1) [Все исторические акты, касающееся Чуди, относятся к XI-XII в.в., если не считать исторического свидетельства Тацита, историка I в. по Р. X. «У финнов, сообщает он: полная дикость, гнусная бедность; нет ни оружия, ни лошадей, ни домов; их пища - трава, одежда - кожа, ложе - земля; вся надежда на стрелы, которые они за неимением железа, заостряют костями. Живут они в шалашах из ветвей и кормятся охотой»]. Испрашивая жалованную грамоту на земли в Пермском крае, Григорий Аникиев Строганов писал царю Ивану Васильевичу Грозному (в XVI в.): что в Перми Великой «берега и села дикие и селища чюдские». В переписных книгах Михаила Кайсарова (XVII века) отмечено, напр.: «да за Андреем же и за Петром Строгановыми к их же вотчине к Чусовскому городку по об стороны реки Камы займище чудское и селище и пустошь».
Таким образом, актам исторического уже времени и первых веков истории свойственно понятие Чудь. Естественно возникает вопрос, является ли этот народ предками современных обитателей нашего севера - пермяков, зырян, вотяков, народностей пермской группы, или это иной народ, ныне без остатка вымерший?
Уже предыдущим изложением был дан на это ответ. Чудь древних актов и народных преданий стоит в непосредственной родственной связи с народностями пра-пермской группы, даже больше: «чудь» - это и есть название народностей пермской группы, впоследствии принявших официальное наименование пермяков, вотяков и зырян. У пермяков и теперь сохранился обычай - погребать чудаков, остаток прежнего культа предков, как нельзя лучше говорящий о том, что пермяки и чудь едино суть.
Зачем же этот народ назывался «чудью» и почему с течением времени отмерло это название?
«Чудь народных преданий и древних актов, говорит проф. Смирнов, представляет одно и то же с предками современного населения... Имя Чудь не представляет собой создания народов пермской группы, а заимствовано ими у русских пришельцев, которые им обозначали туземное население». Иными словами - слово «чудь» - не свойственно языку народностей пермской группы: таким именем не называли себя древние северяне, и оно является названием для народов этой группы, данным им русскими. Подобным же образом русские всех западноевропейцев называли «немцами», независимо от их национальности из-за их кажущейся «немоты», т. е. неумения говорить по-русски. При этом заключая всех под одну скобку «немцев», наши предки различали «немцев амбурских» (германцев ), «немцев аглицких» (англичан) – «королевства англинского немцы - купеческие и богатые, а пьют много» - и «немцев фряжских» (французов и итальянцев). Точно также, столкнувшись с населением севера, принадлежащим к пермской группе народностей, и получив от этого населения впечатление чего-то чуждого или чудного с русской точки зрения и не зная, что за народ пред ними, русские слили все пермские народности воедино под общим названием «чуди». Это находит себе подтверждение и в том, что ни одному из пермских племен севера не свойственно понятие «чудь», в их языках слова «чудской» вовсе нет, более того, оно настолько им непонятно и несвойственно, что принимает у них, как слово «иностранное», даже испорченную форму, «чучкой» и даже в собственных именах народы пермской группы не в силах преодолеть трудности для их языка усвоения этого чужого непонятного слова: примером может служить название деревни Тотемского уезда, Вологодской губ. «Чучковское».
Объединяемое в названии «Чуди» пермское население нашего севера постепенно в понятиях наших предков дифференцировалось, и Нестор Летописец, как известно, перечисляя обитателей полуночной страны, называет на северо-востоке нынешней России Заволоцкую Чудь, Пермь, Печеру, Ямь и Югру.
Небезынтересен анализ этих этнографо-географических понятий нашего летописца. Присмотримся к ним поближе и посмотрим, какие из народностей разумел летописец, перечисляя вышеупомянутые «языци» чудского происхождения.
Пермь оставила после себя народность пермяков, которые и по языку, и по нравам и обычаям, и по образу жизни ничем не отличаются от зырян. Это те же зыряне, только именуемые на русском языке другим наименованием, а себя называющие тем же словом «коми-морт», которым именуют себя и зыряне. Следовательно, можно прийти к выводу, что Пермь летописи является племенем пермской группы, прямыми предками нынешних пермяков и зырян.
Родственная близость зырян и пермяков и объединение этих народностей в понятие «Перми» у летописца подтверждается целым рядом исторических данных.
Так, в книге «Большого Чертежа», изд. 1846 г., значится: «Вычегда пала в Двину ниже Тулупьева острова. А по реке по Вычегде с верху с правыя стороны град Старая Пермь от Усть-Вычегды 140 верст. А ниже Перми 70 верст на Вычегде град Еренск. А ниже Еренска 60 верст град Соль-Вычегоцкая, а от усть реки Вычегды Соль-Вычегоцкая верст с 15». В этой старинной географии мы видим наименование города «Старая Пермь» в самом сердце зырянского края: очевидно, Старой Пермью называется тут нынешний Усть-Вым, носивший тогда свое название туземного происхождения Иемдынь.
Кроме Перми просто или Перми Вычегодской существовала Пермь Великая глаголемая Чусовая с главным городом Пермь Великая Чердынь. Эта Пермь находилась уже в Приуралье, и центр ее был в верховьях Камы. Границы той и другой Перми - и Перми Великой и Перми Вычегодской - определены в житии Стефана Пермского, написанном Епифанием Премудрым в конце XIV века.
Епифаний перечисляет «имена местом и странам и землям и иноязычникам, живущим вкруг Перми», и в числе их упоминает Пермь Великую глаголемую Чусовую. «Река же едина, говорит Епифаний, - ей же имя Вымь, си обходящия всю землю Пермьскую и вниде в Вычегду; река же другая именем Вычегда си исходящая из земли Пермьскаа. Река же третья нарицаемая Вятка, яже течеть в другую страну Перми и вниде в Каму; река же четверта имянем Кама… Сии есть сии убо обходящиа и проходящиа всю землю Пермьскую, сквозь ню, по ней же мнози языци седять, сии убо грядущиа устремлением своим прямо яко к югу и своим устием вниде в Волгу близь града нарицаемаго Болгар». Из этого совершенно ясного описания можно видеть, что р. Вымь обходит Пермь, следовательно, под именем Перми Епифаний разумеет Пермь старую или Вычегодскую, место проповеди Стефана Пермского, а р. Вычегда исходит из Перми, Вятка течет в другую сторону от Перми. Беглого взгляда на карту достаточно, чтобы усвоить, что у Епифания и его современников под именем Пермь разумелся нынешний зырянский край, место проповеди Стефана.
Поэтому географическое и этнографическое указание летописи на Пермь обнимает значительное пространство, включающее в себя и Вычегодский край и прилегающий к нему Чердынско-Соликамский край нынешней Пермской губернии и часть Вятской губ. по верхнему течению р. Камы.
Дальнейший географический термин летописи «Печера» указывается у летописца в числе древнейших племен. Уже самое название показывает, что народность под этим наименованием ютилась где-то вблизи реки Печоры. И по словам летописи, «Печера суть людие яже суть дань дающе Новугороду» (1096 г.). Следовательно, Печера была под властью Новгорода Великого еще до Перми и тем более до Перми Великой. Никаких точных указаний в исторических актах на то, что такое была Печера, не имеется, но судя потому, что как раз здесь древние урочища, селища и реки дошли до нас с древними пермскими названиями, наиболее сохранившимися в зырянском языке и наиболее родственными этому языку, можно, думается, прийти к заключению, что Печера и есть прямые предки нынешних зырян. Название же Печера эта народность получил просто вследствие того, что проживала по реке Печере: это, так сказать, скорее географический, чем этнографический термин.
Одним из старейших чудских племен, перечисленных в летописи, должна считаться Ямь или Емь. По указанию летописи, в XI веке это племя жило на северо-востоке рядом с Печерой и Югрой. Несомненно, что язык именно этого племени дал название Емдынь нынешнему Усть-Выму или прежней Старой Перми. Академик Шегрен указывает, что по преданию, около нынешнего Котласа жило прежде чудское племя. Там один из притоков Вашки называется Гам-шор, в писцовых книгах часто встречаются прозвания Гамов, Гамитинов, в Сольвычегодском уезде есть деревня Гамовская и Гамская. Так как зырянскому языку корень «гам» вовсе чужд, надлежит заключить, что он принадлежит языку какой-то народности другой, здесь обитавшей, а так как корень этот однороден с летописным названием народа Ямь или Емь - с несомненностью можно признать, что местопребывание древней летописной Еми надлежит искать именно здесь. Но не только оно было здесь. Емь населяла и Пермскую губернию, потому что и там в бассейне Чусовой и в пределах Оханского уезда мы встречаем деревню Гамово. Это племя более других двинулось на юг; по крайней мере, в пределах Вологодского уезда есть река Ема и селение Емка, вероятно, прежнее Ем-кар, и в Кадниковском уезде течет река Емба. С другой стороны, в пределах нынешней Архангельской губернии, обнаруживаются несомненные доказательства пребывания там Еми: река Емца, село Емецкое, около которого в местности Ратов-Наволок имеется и курган, знаменующий место битвы Новгородцев с Чудью.
Таким образом, расселение Еми было очень широким.
Последнее и самое отдаленное племя, перечисленное в летописи - Югра. Это племя упоминается еще у арабских писателей X века (Ибн-Батуты, Ибн-Фодлана). Эти писатели сообщают о торговле Болгар с Югрой, о том, как в Югру надо ехать на собаках, упоминают, что Югра граничит с Ледовитым морем. Летопись под 1096 годом приводит рассказ Гюря Торговича Новгородца о том, как его отрок, посланный на Печеру, «оттуду иде на Югру: Югра же людие языкы нем и седят с Самоядью на полуночных странах. Суть горы, заидуче луку моря им же высота яко до неба. Есть же путь до тех гор непроходим пропастьми, снегом и лесом»...
В этом отрывке летописи совершенно определенно указывается местопребывание Югры, очевидно, представлявшей для Новгорода самую отдаленную народность. И эта отдаленность давала возможность Югре больше других чудских народностей отстаивать свою самостоятельность. По крайней мере, под 1187 годом в летописи значится, что в Югре было восстание против Новгородских сборщиков дани: «В то же время избиени быша Печерские данники и Югорские в Печере, a другие за волоком». Под 1193 годом летопись отмечает: «В то же лето идоша из Новгорода в Югру ратью с воеводой Ядреем и придоша в Югру и взяша город и придоша к другому городу».
Летопись под 1483 г. упоминает о походе на Асыку, на князя вогульского, да и в Югру, на Обь великую, что совершенно определенно дает географическое место Югре. Герберштейн, путешествовавшей по Руси в 1551 г., тоже отмечает, что Угричи и Вогуличи сидят по реке Оби. На географической карте царевича Федора Борисовича (1613 г.) Югра показана на левой стороне Оби между Обью и Иртышем, а книга Большого Чертежа говорит: «а те грады по Сысве и Сосве – Югра». И сказание неизвестного новгородца XV века отмечает «Каменскую самоедь», т. е. самоедов приуральских, - самоедь, которая по словам автора рукописи, «облежит около югорское земли».
Югра народность тоже чудская, т. е. принадлежащая к той же пра-пермской группе, что и остальные народности севера. Это явствует из языка Югры. Под 1499 годом в летописи записан рассказ об окончательном покорении Югры под власть великого князя Московского. В этом году великий князь Иван Васильевич «посла воинство на Угорскую землю и на Гогуличи и шедше взяша град их и землю повоеваша и князей поплени». Под 1502 годом в летописи содержится описание нового похода на Югру, при каковом походе воеводы «поймали 33 города». Летопись перечисляет эти города, и название их с несомненностью устанавливает их чудское происхождение: Ир-кар, Вой-кар, Ур-кар, Шер-кар, Нецкар-кор, Саб-дынь, Сус-кор, Ис-кар, Хюли-кор. Все эти названия исключительно чудские, названия того языка, который обозначал словом «кар» - город, а словом «дынь» - населенное место. Замечательно и чрезвычайно ценно, что некоторые из поиманных городов имеют в летописи еще, кроме чудского, и русское название, русский перевод чудского слова: Вой-кар или Ночной, а по-зырянски «вой» и значит: ночь, Сус-кор или Роговой, а по-зырянски «сус» значит рог, Ур-кар, или Белой, «ур» по-зырянски значит белка. Из этого перечисления югорских городов видно, что Югра принадлежала к пермской группе народностей. Зырянский язык убеждает в этом еще и с другой стороны. В нем до сего времени сохранилось название народности «Югра» или «Егра», - каковым именем называются Вогулы и Остяки. Таким образом по-пермски Егра и Вогулы - одно и то же; характерно, что и в летописи наблюдается то же самое отождествление в рассказе о походе на Угорскую землю да на Гогуличи.
Проанализировав с исторической точки зрения летописное сообщение о том, что на севере России «седят чудь и вси языци», мы приходим к выводу, что все народности, перечисленные летописцем: Печера, Югра, Пермь и Емь - все принадлежат к пра-пермской группе, к тем народам, которые некогда говорили одним языком и которые оставили нам не только курганы, как остатки своих жилищ, но что гораздо важнее для их познания - названия урочищ и рек, непонятные для нас теперь, но переходящие из поколения в поколение, как окаменелые остатки давно отживших народов.
Эти остатки дают нам основание утверждать, что весь северо-восток России был в X веке занят так называемыми чудскими народностями, самой отдаленной из которых надлежит признать Югру, расселенную в северо-восточной части нынешней Архангельской губ. В соседстве с нею жили нынешние зыряне по рекам Печоре и Сысоле, Пермь по берегам Вычегды и Камы, Емь по берегам Двины, Емцы, Выми, Лузы, юга до берегов Камы и Вологды.
К народностям той же пра-пермской группы принадлежит и «самоедь» или «самоядь», самое название которой говорит об ее родстве с сумью, или же с народом суоми, т. е. финнами нашего времени. Из финского названия суоми, наверное, путем обрусения образовалось и название «самоед».
К сожалению, время сохранило нам мало антропологических остатков от чудской народности. Насколько мне известно, в раскопках найден лишь один человеческий череп, по которому можно было бы судить о типе народа, населявшего север. По словам Рютимейера, этот череп - вроде эскимосского: «При всей мягкости очертаний своих форм он поражает развитием мускульных прикреплений; лоб правильный, вертикальный, височные полукруглые линии подымаются высоко, равно как и затылочные». Примитивные же портреты чудаков на так называемых чудских образках поразительно похожи на костюм современного зырянского охотника.
Все пространство севера в первоначальных актах, относящихся еще к тому времени, когда оно было почти неведомо Новгородцам, носило общее название «За волоком» или «Заволочье» или «Заволотская земля», причем по мере того, как Новгородцы знакомились с отдельными частями этого края, последние получали те или другие названия, а все остальное, еще не исследованное место опять-таки оставалось под именем Заволочья. Вот почему понятие Заволочья изменялось, то уменьшаясь по мере исключения из него уже исследованных Новгородцами волостей, то увеличиваясь по мере того, как пионеры, вроде отрока Гюря Торговича, раздвигали на восток и на север границы этого неведомого края. Насколько неопределенны и подвижны были границы Заволочья, видно из того, например, что летопись то отождествляет Заволочье с придвинскими областями («крестиша заволочьскую чудь и тыи реки великия для Двины нарекошася Двиняны»), то рассказывает о походе в Заволочье, которое оказывается лежащим где-то при Кубенском озере или между Кубенским озером и Белым озером.
Раз понятие Заволочья не представляет даже определенного географического термина, тем менее можно считать определенною народностью Заволоческую Чудь. Это, очевидно, та Чудь, те пермские племена, которые еще не были достаточно изучены тогдашними географами, потому что по мере знакомства с ними они уже получают вполне определенные названия Югра, Пермь, Печера, Емь. Заволочье это для географов того времени то же, что украйна: это крайних географических познаний, кончавшихся волоком точно также, как для Страбона в его время вся Россия представляла «украйну мира, покинутую богами и людьми». По мере ознакомления с этой украйной, она превращалась в ряд отдельных народностей, занимающих ту или иную ее часть.
Пока все народности пра-пермской группы были совершенно неведомы Новгородцам, до тех пор они были для них сплошной странной, непонятной, чудной массой, проживавшей за Волоком, и они получали от Новгородцев наименование Заволоческой Чуди. Но по мере ознакомлена с ними термин Чудь стал употребляться все реже и реже: появились названия Емь, Пермь, Печера и Югра там, где прежде была сплошная Чудь, и слово это стало лишь родовым названием для племен пра-пермской группы.
В этом смысле, можно сказать, что Чуди никогда и не существовало, что термин Чудь есть лишь результат малого знакомства русских с народностями, которые встретились им и дали отпор на севере России. Чудь - слово русское: так не называли себя народности севера России. Изучение их быта, их жизни, их языка говорит за то, что с исконных времен север был обитаем предками современных зырян, пермяков и вотяков.
Выйдя в доисторическое время из Азии, этой колыбели народов, народы пра-пермской группы, составлявшие вначале одно племя, двинулись на запад и осели впервые там, где на дороге их выросло препятствие для дальнейшего передвижения в виде «Камени», как назывались прежде Уральские горы. Осевши здесь на берегах Оби, они дали названия целому ряду урочищ - городов, селений и рек. Однако с течением времени жизненные условия перебросили их через Уральский хребет. Быть может, среди этих жизненных условий играл роль напор новых человеческих волн, лившихся из недр Азии, с Алтая, быть может, и поиск лучшего будущего...
Перевалив Урал, эти племена вновь осели и вновь дали название немой до того времени карте Европы. Они неудержимо шли вперед, занимая все то пространство, границы которого я намечал выше. Весьма вероятно, что часть их перешла в пределы нынешней Финляндии, потому что сравнительное языковедение установило родственность языка финского с языками народностей пра-пермской группы. Расселившись по всему северу, они дождались того момента, когда славяне пошли из Новгорода на восток и на северо-восток России.
Встретив на своем пути народы финские и пермские, Новгородцы, которых вели сюда экономические интересы, пожелали, разумеется, воспользоваться естественными богатствами, находившимися в обладании этих народностей, и попытались, покорив их, обложить их данью в пользу Великого Новгорода. Эти попытки в большинстве случаев удавались, так как на стороне Новгорода была и организация, и техника, «печальные пасынки природы» были вооружены разве только дрекольем и стрелами и противостояли Новгородцам обособленно друг от друга.
Так совершилось превращение всего Заволочья в вотчину Господина Великого Новгорода. Вместе с тем поток новгородской колонизации положил предел дальнейшему движению племен пермской группы на юг точно так же, как такой же предел они встретили в движении на север соперницы Новгорода – Москвы. Поток новгородской колонизации шел за волок в пределы нынешних Олонецкой, Архангельской и Вологодской губерний, поток московской колонизации шел по р. Каме на Пермь Великую и Вятскую губернию и не позволил народностям, стиснутым с юго-запада Новгородом, перекочевать вдоль Урала и Камы к югу по давнишнему пути из Югры к Хазарам и Булгарам.