Н. А. ИВАНИЦКИЙ И ЕГО ФОЛЬКЛОРНОЕ СОБРАНИЕ
Н. А. Иваницкий принадлежит к славной плеяде вологжан-краеведов, чьи труды явились серьезным вкладом в развитие русской науки и культуры.
Его разносторонняя и плодотворная деятельность началась в 70-е годы XIX века и окончилась на рубеже XX столетия.
Как ботаник он составил гербарий и опубликовал список растений Вологодской губернии; как поэт и писатель выступил с несколькими талантливыми очерками и стихотворениями; как этнограф зарекомендовал себя автором ценных научных исследований о жизни северо-русского крестьянства и, наконец, как фольклорист, собрал на территории Вологодской губернии богатейшую коллекцию песен и других произведений устного народного творчества, вполне достойную встать в один ряд с классическими сборниками русского фольклора.
1
Николай Александрович Иваницкий родился 12 февраля (ст. ст.) 1847 года в Вологде в обедневшей дворянской семье.
Его дед Иван Иваницкий в 1817 г. состоял управителем на Сереговском солеваренном заводе купца Рыбникова (Яренский уезд Вологодской губ.), откуда в 1823 г. вместе с женой и двумя сыновьями Александром и Николаем переехал на постоянное местожительство в Вологду.
Отец Николая Александровича – Александр Иванович Иваницкий (1812 – 1850) по окончании местной гимназии (1831 г.) и С.-Петербургского университета (1835 г.) непродолжительное время преподавал арифметику и геометрию в Гатчинском училище, а затем в 1836 г. был переведен в Вологодскую гимназию на должность старшего учителя математики и физики, в которой и состоял до самой своей смерти.
Будучи человеком одаренным, любознательным, с широким научным и литературным кругозором, А. И. Иваницкий с увлечением отдавался занятиям по физике, математике, ботанике, метеорологии, литературе. Он составил и издал сборник арифметических задач; изобрел прибор для определения силы, направления и продолжительности ветра («ветромер») и печатал свои наблюдения о климате Вологодской губернии в «Вологодских губернских ведомостях»; заложил основы гербария дикорастущих растений окрестностей Вологды; написал и опубликовал несколько романов и повестей. [1]
А. И. Иваницкий явился инициатором введения курса естественной истории в старших классах вологодской гимназии и читал его безвозмездно, считая «драгоценнейшими» для себя наградами «благодарность любознательных питомцев» и их добрые о нем воспоминания [2].
Мать Н. А. Иваницкого Шарлотта Августовна (урожденная А. Гейне) – немка по происхождению – была женщина образованная, свободно владеющая немецким языком и не чуждая литературных интересов. Вокруг ее любимого чтения входили произведения Гете, Шиллера, Гейне и других выдающихся поэтов и писателей Германии.
Среди близких родственников Николая Александровича колоритной фигурой являлся его дядя – Николай Иванович Иваницкий (1816 – 1856).
Идя по стопам своего старшего брата Алексан-
______________________
1 «Неразменный червонец» («Библиотека для чтения», 1839, т, 37), «Мечтатель» («Маяк», 1840, ч. 8), «Сыновняя обязанность» («Маяк», 1842, ч. 1, 2), «Восток и Запад» («Маяк», 1843, ч 7), «Суженые» («Архангельский историко-литературный сборник», СПб, 1844) Как правило, действие произведений А И Иваницкого развертывается в провинции, в глухом захолустье, а героями выступают люди из интеллигентнег® общества, наделенные в значительной степени автобиографическими чертами самого сочинителя. Роман «Вестой и Запад» имеет ярко выраженную славянофильскую окраску
2 Н Отто Вологодская дирекция училищ ДО 1850 г. – «Журнал Министерства народного просвещения», 1866, ч. СХХХП, стр. 96 (приложение).
______________________
дра, он также окончил Вологодскую гимназию (1834 г.) и С.-Петербургский университет (1838 г.) и посвятил себя педагогической деятельности. В качестве старшего учителя русского языка и словесности Н. И. Иваницкий вначале работал в Псковской гимназии (1838 – 1840), затем – в Вологодской (1840 – 1844), во второй половине 40-х – начале 50-х гг. жил главным образом в Петербурге на заработки от частных уроков, снова получил назначение в Псков на должность директора народных училищ.
Приобщение Н. И. Иваницкого к литературной жизни началось еще в гимназические годы. В пору студенчества его занятиями по литературе руководили А. В. Никитенко и П. А. Плетнев, с которыми он установил тесные отношения и пользовался их постоянной поддержкой и покровительством.
Н. И. Иваницкий слушал лекции Н. В. Гоголя по истории средних веков и оставил о них ценные воспоминания [3]. На «средах» у Плетнева и «пятницах» у Никитенко он неоднократно встречался с А. В. Кольцовым, Л. А. Якубовичем, В. Г. Бенедиктовым, Э. И. Губером, Ф. А. Кони, А. А. Краевским и другими видными представителями литературного мира.
Помимо воспоминаний о Гоголе перу Н. И. Иваницкого принадлежат также несколько стихотворений и статей как переводных (из Гете, Шиллера, Кернера), так и оригинальных, опубликованных в журналах «Маяк» (1842 – 1844 г.), «Современник» (1846 г.) и «Иллюстрация» (1848 г.). Из оригинальных его статей следует отметить две – «О способе преподавания логики в гимназиях и о руководстве к логике Рождественского» («Маяк», 1842, № 4) [4] и «Исследование о времени основания Пскова» («Псковские губернские ведомости», 1857, №№ 7 – 10).
Дружеские связи с Ф. Д. Студитским [5] – одноклассником по Вологодской гимназии, однокурсником по университету и коллегой по совместной педагогической работе в Пскове (конец 30-х годов) – очевидно, сыграли далеко не последнюю роль в обращении Н. И. Иваницкого к народному творчеству и, в частности, к записи свадебных причитаний невесты Вологодской губ. («Москвитянин», 1841, № 12) [6].
Н. Ф. Бунаков, учившийся у Н. И. Иваницкого в младших классах Вологодской гимназии, называет его в числе тех немногих многосторонне образованных, развитых и влиятельных педагогов, которые в учениках возбуждали литературные наклонности, любовь к литературе, развивали литературный вкус, умение владеть языком и пером [7].
Нисколько не сомневаясь в верности слов Н. Ф. Бунакова, добавим, что Н. И. Иваницкий был не только образованным и авторитетным педагогом-словесником, но и человеком прогрессивных взглядов и устремлений. Эти взгляды и устремления с особой полнотой отразились в его «Воспоминаниях» – живом и ярком документе эпохи 30 – 40-х годов, появившемся в печати только в 1909 году то с многочисленными цензурными купюрами [8].
«Воспоминания» Н. И. Иваницкого и опубликованные им причитания невесты Вологодской губернии составляют наиболее существенную часть его литературного наследства.
В «Воспоминаниях» Н. И. Иваницкий выступает страстным противником царизма и реакции, особенно усилившейся в России в 40-е годы и захватившей все области духовной деятельности, в том числе и литературу.
Восторженно относясь к Н. В. Гоголю-художнику и преклоняясь перед его сатирическим талантом, он вместе с тем с негодованием отвергает его книгу «Выбранные места из переписки с друзьями» за «нелепый мистицизм».
Несмотря на ограниченные возможности печататься, Н. И. Иваницкий в 1844 г. прекращает свое сотрудничество в «Маяке», считая этот журнал не чем иным, как «голосом фанатика»9. «Запах «Маяка» он усматривает также и в книге С. П. Ше-
______________________
3 Письмо в редакцию о Гоголе. – «Отечественные записки», 1853, т. 86 (переп. в кн.: Гоголь в воспоминаниях современников, М., 1952, стр. 83 – 86).
4 К сожалению, статья напечатана с многочисленными редакционными «поправками» в духе направления этого журнала, о чем Н И. Иваницкий писал А. В. Никитенко: «С негодованием увидел я, что г. Бурачек прибавил к ней целых три страницы похвал своему журналу, вплел неосновательные отзывы о логике г. Новицкого и две остроты (очень плоские)- одну о профессорах, а другую о греках, – одним словом исказил статью, которая заключала личную мою исповедь, такими выходками, от которых всякий благонамеренный человек покраснел бы до ушей» (Письмо Н. И. Иваницкого к А В Никитенко от 14 ноября 1842 г. – Рукописный отдел ИРЛИ, шифр 18532. СХХИ б. 5).
5 Ф Д. Студитский (1814 – 1893) – педагог и известный собиратель народного творчества, составитель сборников «Народные песни Вологодской и Олонецкой губерний» (СПб, 1841) и «Народные песни, собранные в Новгородской губернии» (СПб., 1874).
6 Небезынтересно отметить, что помимо свадебных причитаний Н. И. Иваницкий собирал и другие виды фольклора. В письме к М. П. Погодину от 15 сентября 1841 г. он, например, сообщал, что у него «есть уже сотен до трех» народных песен и «штук до десяти» сказок. – Рукоп. отд. Государственной библиотеки имени В. И. Ленина, Пог. II, 13, 49.
7 Записки Н. Ф. Бунакова. Моя жизнь, в связи с общерусской жизнью, преимущественно провинциальной. 1837 – 1905. СПб., 1909, стр. 12.
8 Щукинский сборник. Выпуск восьмой, М., 1909, стр. 218 – 358. «Воспоминания» Н. И. Иваницкого «о виденном и пережитом» охватывают период с 1816 по 17 декабря 1843 г.; далее идет дневниковая запись, весьма нерегулярного заполнения, которая обрывается на 31 декабря 1848 г.
9 Там же, стр. 327.
______________________
вырева «История русской литературы» [10]. С чувством глубокого огорчения он отмечает, что Т. Шевченко арестован, что «по доносу подлеца Булгарина» «Современник» и «Отечественные записки» «взяты в ежовые рукавицы» (в другом месте: «Современник» убит или – вернее сказать – поражен в самое сердце»), что «цензура свирепствует», убивая в зародыше всякую живую мысль.
Разгул реакции в литературе автор записок связывает с общим положением николаевской России 40-х годов, где царят произвол и насилие, где «над всем тяготеет железное ярмо деспотизма».
Общественно-политические взгляды Н. И. Иваницкого достаточно рельефно выступают в той части дневниковой записи, которая охватывает период 1845 – 1848 гг. Именно в ней чувствуется сильный отголосок декабрьского восстания 1825 г., влияние идей Белинского и Герцена, горячее дыхание революционной бури 1848 г. во Франции.
Н. И. Иваницкий жаждет обновления России, предчувствуя и веря, что рано или поздно «лопнет баснословное терпение народа» и произойдет «вулканический взрыв, – взрыв страшный, какого может быть никогда не запомнит история; но все-таки благодетельный: говорят, на лаве гуще зеленеет трава» [11].
Трезво оценивая настоящее и проницательно вглядываясь в будущее, он пишет: «...После 1825 года сделано уже очень много: идеи обхватили уже больший круг народа, но еще рано, слишком рано... Желал бы я дожить до конца нынешнего столетия, – что тогда будет? Вероятно, народ больше почувствует свои силы... Двадцатое столетие, разумеется, будет самое бурное и самое счастливое для России... Братски обнимаю тебя, мой милый соотечественник, – ты, который увидел зарю новой жизни – зарю счастья и свободы... Ты гордишься тем, что живешь в эпоху великого переворота, когда открыты пути для разнообразной деятельности... Но вспомни и нас. которые начали скоплять эту грозную силу негодования – этот капитал, который достался тебе в наследство удвоенный, утроенный, удесятеренный, и который дал тебе средство пользоваться лучшей жизнью...» [12].
Революция 1848 г. во Франции встречает со стороны Н. И. Иваницкого восторженный отклик. «Новый год, – с радостью заносит он в дневник 25 февраля 1848 г., – взошел под счастливыми предзнаменованиями. Вся Европа в волнении: во всех головах бродят мысли о свободе; троны везде колеблются. А во Франции поступили решительно: короля – к черту, и – vivat respublica! Молодцы!» [13]. Он уверен, что «дела европейские ускорят наше развитие» и что, если русский народ про-
_____________________
10 Там же, стр. 336.
11 Там же, стр. 338.
12 Там же, стр. 339 – 340.
13 Там же, стр. 347.
_____________________
снется, «плохо придется» аристократам – «полотерам, наперсникам тирана» [14].
Было бы, конечно, опрометчиво и ошибочно по всем этим и другим подчас очень острым политическим высказываниям, рассыпанным в «Воспоминаниях», судить о Н. И. Иваницком как о сложившемся революционере, последовательно придерживающемся какой-то определенной четко выработанной программы. Но одно несомненно: за налетом романтизма и «настроением момента» в «Воспоминаниях» ясно слышится голос передового человека 40-х годов.
Мы намеренно остановились несколько подробно на характеристике отца и особенно дяди Н. А. Иваницкого, поскольку и тот и другой оказали влияние (конечно, преимущественно опосредственно – через литературу и семейные традиционные рассказы) на формирование личности и определение научно-литературных интересов Николая Александровича.
Детство Н. А. Иваницкого прошло в Вологде, После смерти отца в 1850 году вся забота о воспитании мальчика легла на плечи матери и его старшей Пестры Прасковьи, впоследствии домашней учительницы русского языка.
О детских годах Николая Александровича нам почти ничего не известно, за исключением двух-трех фактов, и то отрывочного и случайного характера. Так, из переписки с Я. К. Гротом мы узнаем о его раннем увлечении русской поэзией. В письме от 18 марта 1892 г. Н. А. Иваницкий признается, что будучи еще мальчиком он встретил в печати стихотворение Я. К. Грота, начинающееся словами «Минутный призрак – жизнь земная», которое произвело на него «удивительное впечатление», и он «везде в жизни» старался приблизиться к «возвышенным идеалам», выраженным в этой «несравненной пьесе». В другом письме от 12 мая 1892 г. Н. А. Иваницкий называет еще два стихотворения Я. К. Грота, знакомые ему с детства, – «Чижик» и «Вечер на рождество». «Вместе с «Птичкой» Туманского («Вчера я растворил темницу»), – пишет он, – и некоторыми другими они были излюбленными моими стихотворениями» [15].
В 1858 г. семья Иваницких переезжает в Петербург, где Николай Александрович оканчивает 2-ю Петербургскую гимназию и до весны 1868 г. учится на первом курсе Военно-юридического училища [16].
_____________________
14 Там же, стр. 348.
15 Письма Н А. Иваницкого к Я. К. Гроту. – Архив АН СССР, ф 137, оп. 3, № 374.
16 Распространенное в литературе мнение о том, что Н. А Иваницкий в 1868 г. учился на I курсе С.-Петербургского университета, ошибочно. Сведения о последнем месте его учебы уточнены нами по материалам ЦГИАМ, ф. 109, 3 эксп. 1868 г., д. 59.
_____________________
Жизнь Иваницкого в Петербурге совпала с бурной эпохой шестидесятых годов.
Смерть Николая I (1855 г.) и неудачно закончившаяся Крымская война 1853 – 1856 гг. всколыхнули и привели в движение все слои русского общества. Поднялась мощная волна крестьянского движения; обострилась классовая борьба. Накаленную обстановку, сложившуюся в России на рубеже 50 – 60-х годов, В. И. Ленин охарактеризовал, как революционную ситуацию.
Страх перед революцией, страх перед движением крестьянских масс сплотил в единый лагерь и крепостников и буржуазных либералов и воочию показал, что «пресловутая борьба крепостников и либералов, столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными и либерально-народническими историками, была борьбой внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок» [17].
Только революционные демократы во главе с Чернышевским и Добролюбовым, продолжая дело Белинского, боролись за революционный путь преобразования России, были за крестьянскую революцию, за ликвидацию дворянской «незыблемой» собственности, за уничтожение самодержавно-крепостнического строя и власти помещиков. К их смелым и мужественным голосам, раздававшимся со страниц «Современника», прислушивалась вся мыслящая Россия, их влияние было огромно.
Реформа 19 февраля 1861 г, об «освобождении» крестьян, проведенная «сверху» в интересах помещиков-крепостников и буржуазии, хотя и спасла господствующие классы России от крестьянской революции, была не в состоянии устранить глубочайшие социальные противоречия российской действительности, «примирить» мужика и барина и покончить с революционным брожением в стране. Вот почему вслед за реформой правительство Александра II приняло жесткие репрессивные меры к передовым представителям русского общества и, в первую очередь, революционным демократам. Оно спровоцировало знаменитые петербургские пожары, заточило в Петропавловскую крепость, а затем сослало в Сибирь Н. Г. Чернышевского, бросило на продолжительное время в казематы той же крепости Д. И. Писарева, сослало в Сибирь поэта-демократа М. И. Михайлова и многих других. Оно запретило «Современник» и «Русское слово» и направило все силы на разгром революционного движения среди молодежи, главным образом студенчества.
Ранней весной 1868 г. Иваницкий, воспитанник 1-го курса Военно-юридического училища, был
_____________________
17 В. И. Левин. «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция. Сочинения, т. 17, стр 96.
_____________________
арестован, а затем сослан под надзор полиции в Вологодскую губернию.
Основным мотивом ареста и ссылки, как указано в одном из документов, явилась его «политическая неблагонадежность» [18].
В чем же она выражалась?
Сам Иваницкий не причислял себя к политическим ссыльным. По его словам, он был одним из тех «мало развитых и малообразованных юношей», которые «случайно» попали в водоворот событий и были выброшены «on this desert land enchanted» (т. е. «в этот очарованный пустынный край») 19.
Весьма туманно и неопределенно, с явной оглядкой на цензуру, говорили о высылке Иваницкого его современники» Так, Л. Зверинцев утверждал, что на родину Иваницкого «заставили» вернуться студенческие «беспорядки» [20], а С. Коваль ограничился тем, что назвал его «подневольным жителем города Тотьмы» [21].
Современные исследователи или вовсе не касаются причин ссылки Иваницкого [22] или видят их в непосредственном его участии в студенческих волнениях 60-х годов [23].
Очень приблизительно и разноречиво определяется и дата ссылки: одни называют 60 – 80-е гг. (А. и А. Веселовские), другие – конец 60-х – начало 70-х гг. (А. Тарутин) [24], наконец, третьи – 1870 – 1899 гг. (С. И. Минц и Н. И. Савушкина).
Чтобы правильно ответить на все эти не до конца или неправильно решенные вопросы, обратимся к документальным свидетельствам и, прежде всего, к письму самого Иваницкого, относящемуся как раз к моменту его ареста и недавно обнаруженному в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР.
«Мария Александровна! Вот уже второй месяц, как я нахожусь в заключении за железными решетками, за что – и
_____________________
18 См. «Ведомость о лицах, состоящих под надзором полиции в Вологодской губернии». – Вологодский областной архив, ф. 18 (Канцелярия вологодского губернатора) № 162.
19 Записки Николая Александровича Иваницкого. – «Север», кн. 2, Вологда, 1923, стр. 42 – 43.
20 «Новости и биржевая газета», 1899, № 324.
51 С. Коваль. Вологодская старина. Н. А. Иваницкий. – «Вологодский листок», 1912, № 353.
22 Например, А и А Веселовские. Вологжане-краеведы. Вологда, 1929, стр. 28.
23 А А Шилов и М. Г. Карнаухов. Деятели революционного движения в России, т. 1, ч. 2, М., 1928, стр. 140; С. И. Минц и Н. И. Савушкина. Народное устное поэтическое творчество Вологодской области. – Сб.: «Сказки и песни Вологодской области», Вологда, 1955, стр. 13. Эта же точка зрения выражена и в нашей статье: Н. А Иваницкий и его переписка с П. В. Шейном. – «Русский фольклор. Материалы и исследования», т. Ill, изд. АН СССР, М. – Л., 1958, стр. 321.
24 «Север», кн. 1 (5), Вологда, 1924, стр. 179.
_____________________
сам хорошенько не знаю. Только что я намеревался покинуть это болото, как меня схватили и засадили. Мне было предложено место в Калише в канцелярии губернатора на 420 р. с квартирой. Разумеется, я согласился и отправил в Калиш свои бумаги. Это было в конце февраля. 9-го марта ко мне внезапно явилась целая толпа, состоящая из пристава, жандармской ищейки, надзирателя, городового и двух дворников (против одного-то!). Пристав с вежливым поклоном объявил, что по приказанию высшего начальства у меня необходимо сделать обыск. Я не был ничуть испуган этим заявлением, потому что не знал за собой решительно ничего так называемого преступного. Только удивился до крайности. Пригласил однако гостей в комнаты. Но можете представить себе испуг и ужас моей матушки, которая было поднята со сна этой ордой. Обыск продолжался два часа (Здесь и далее слова, выделенные разрядкой, подчеркнуты Иваницким – Н. Н.), причем были перерыты не только мой шкаф, ящики и шкатулки, но даже комод и платья моей матушки. Книги все оставлены, забраны только бумаги, запечатаны и отправлены к Колышкину. Вслед за бумагами повезли и меня, торжественно, при солнечном сиянии и как раз по самым многолюдным улицам: Литейной, Невскому и Морской, к Колышкину. Колышкин принял меня с утонченной вежливостью, бросил садиться, предложил папирос, шутил, смеялся. Увидев массу бумаг, он пришел в ужас и был так доверчив, что предложил мне самому просматривать мой старый гимназический дневник и указать ему на вольные места в нем. Я стал, для формы, перелистывать и объявил, что никаких вольных мест не нахожу. Тогда он взял дневник к себе и стал его просматривать сам.
Так же торжественно отправился я от Колышкина в приемный покой Литейной части, где и был засажен...
Через три дня – опять путешествие в Морскую, причем мне было объявлено, что мое дело кончено и поступило к Трепову. Как в первый, так и во второй раз я был допрашиваем. Но ведь передо мной стоял не поп с крестом. На мой вопрос: в чем я провинился или, по крайней мере, в чем меня подозревают, ответа не удостоился получить...
Матушка все это время кидалась туда и сюда, у Колышкина бывала по два раза в день, причем он ее всякий раз обнадеживал и утешал. Трепов не хотел однако с ней говорить. Наконец Колышкин объявил, что дело перешло в 3-е отделение, к Мезенцову, Мезенцов же сказал, что передал его министру! В нашей улице я приобрел историческую известность... И все упрашивают меня об одном: Признаться – что я сделал? Но так как я не признаюсь (потому что не могу же я выдумать чего-нибудь на самого себя?), то и решено, что я сотворил нечто ужасающее, раздирательное, убийственное, покрытое мраком таинственности и что», следовательно, я могу ждать или заключения в крепость, или ссылки.
Конечно все это смешно, но если отбросить шутки, в остатке получается чрезвычайно тяжелая неизвестность. Что в моих бумагах нет ничего компрометирующего меня или кого из моих бывших и настоящих знакомых – в этом я уверен. В чем же, таким образом, состоит мое дело – этот вопрос я задаю себе каждый день и не нахожу ответа...
Так вот каково мое положение в настоящее время, дорогая Мария Александровна... Не скажете ли вы что-нибудь против меня, за что бы я мог так страдать? Единственное утешение для меня – книги, которые мне доставляются с позволением прочитывать их...
Писать я могу только оглядываясь по сторонам. Настоящее письмо к Вам я отправлю не по почте, а с одним моим знакомым. Потрудитесь передать от меня поклон многоуважаемому Дмитрию Ивановичу, также и Багдан Афанасьевичу... А если я Катерина Степановна не позабыла меня в жизненном вихре, то и ей напомните о моем существовании-прозябании» [25].
Кому же было адресовано письмо? Кто был тот корреспондент, к которому Иваницкий мог обращаться запросто, с полным доверием, прямотой в непринужденностью? В ком он наверняка надеялся найти моральную поддержку и сочувствие?
Оказывается, таким человеком была Мария Александровна Маркович (1834 – 1907), видная украинская писательница, выступавшая в литературе под псевдонимом Марко Вовчок.
Имя Марко Вовчок стало популярным в России, с конца 50-х годов, когда И. С. Тургенев перевел, на русский язык сборник ее антикрепостнических рассказов «Народнi оповiдання» под названием. «Рассказы из народного русского быта» (1859 г.), а Н. А. Добролюбов и Д. И. Писарев дали им блестящую оценку
В 60-х годах М. Вовчок деятельно сотрудничала в «Отечественных записках», была близко знакома с Н. А. Добролюбовым, Н. А. Некрасовым, А. И. Герценом, Н. П. Огаревым, Т. Г. Шевченко, состояла в интимной дружбе с Д. И. Писаревым. Последнему и передавал свой поклон Н. А. Иваницкий.
Письмо открывает новую важную страницу в биографии Н. А. Иваницкого – его прямой контакт с революционно-демократическими кругами столицы.
Эта связь, конечно, не могла ускользнуть от агентов III отделения, и именно она, на наш взгляд, и явилась главным фактором, решившим его судьбу.
_____________________
25 Рукописный отдел ИРЛИ, ш. 9589. LVI б. 92.
_____________________
Прямым же поводом для ареста Иваницкого послужили следующие обстоятельства.
5 марта 1868 г. в Петербурге полиция задержала за неимением определенных занятий девятнадцатилетнего юношу Людвига Адамовича Сулиман-Грудзинского, при котором нашла пистолет с пятью зарядами. На допросе Сулиман-Грудзинский показал, что он учился в Динабургской, а затем во 2-ой С.-Петербургской гимназиях, откуда поступил в Технологический институт, но в ноябре 1867 г. был исключен из него по невзносу денег за слушание лекций. Не имея средств к существованию и сознавая безысходность своего положения, он решил застрелиться, для чего и приобрел пистолет. При обыске на квартире у Сулиман-Грудзинского полиция обнаружила: книгу, простреленную в семи местах из того же пистолета, несколько дополнительных боевых зарядов к нему, типографский шрифт, газеты с описанием процессов террористов-революционеров, фотографическую карточку Н. Г. Чернышевского.
Так как сбивчивость некоторых показаний задержанного возбудила у полиции сомнения «в справедливости его слов вообще», то для «полного уяснения дела» было решено произвести обыски у его товарищей, находившихся с ним в близких отношениях. – Н. Иваницкого, студента С.-Петербургского университета Густава Флюхрата, студента Технологического института Михаила Березовского, Николая Микешина и Ивана Воскресенского.
В результате обыска у Г. Флюхрата была отобрана книга «Тюрьма и ссылка» Искандера (А. И. Герцена) и русский перевод «Марсельезы», у М. Березовского – письма к нему Иваницкого, а у Иваницкого – пять тетрадей его дневника с 29 января 1865 года с вложенными в него карикатурными рисунками, которые сделаны «на злобу дня».
Обширный дневник Иваницкого до нас не дошел, сохранились лишь отдельные выдержки из него «крамольного» характера, да две «более резкие» политические карикатуры, приведенные в «Записке», С.-Петербургского обер-полицеймейстера [26].
В дневнике внимание обер-полицеймейстера привлекли записи Иваницкого от 5, 10 и 13 апреля 1866 г., 3 июня и 6 декабря 1867 г.
5 апреля. Сообщая о разнообразных случаях в связи с покушением Каракозова на Александра II, Иваницкий пишет:
«Мы (т. е. гимназисты – Н. Н.) много шутили по поводу этого рассказа, и я говорил, что император сейчас сделал мещанина министром народного просвещения; другие мне говорили, что он пожаловал своему спасителю красные штаны, третьи, наконец, жалели, зачем император не убит, тогда мы были бы распущены... Бог знает, что будет, когда на престол сядет его сын (будущий император Александр III. – Н. Н.), которого даже одна физиомордия не располагает в его пользу.
Вместо последнего урока, у нас был благодарственный молебен с коленопреклонением, причем мы хохотали до упаду».
10 апреля. Автор дневника передает следующее мнение о возможности утверждения гласного суда над «государственным преступником», услышанное им от некоторых лиц в гимназии:
«Без сомнения государь помилует его и избавит от смертной казни (конечно, для виду), а когда ere повезут в Сибирь, то на дороге укокошат».
13 апреля. Сообщение Сулиман-Грудзинского в кругу друзей о произведенном аресте среди студентов Технологического института рождает у Иваницкого законное чувство тревоги. «По этому случаю, – пишет он, – я выразил боязнь, чтобы не пришли и не обыскали нашей квартиры. У мен» тотчас бы нашли запрещенные стихи».
3 июня. Иваницкий перечисляет многие черты удивительного сходства между террористом М. Березовским (сведения о нем Иваницкий почерпнул из газеты «Голос») и его однофамильцем товарищем по гимназии М. Березовским.
6 декабря. Иваницкий записывает: «Узнал от Серебреникова, что недавно подкинули студентам-прокламацию, приглашая их на бунт 6 декабря, на Дворцовую площадь. «Кто нами правит?» спрашивает прокламация и отвечает сама: «Чухна! – Бьет ли она нас? – Бьет. – А чем бьет? – Шелковой плеткой» и т. д. Разумеется эта штука встречена была всеобщим смехом, как и следовало ожидать. Трудно противу ражна прати!»
Из писем Иваницкого к М. Березовскому в «Записке» приводится лишь один отрывок (дата письма не указывается), вызвавший у III отделения особую настороженность и подозрение:
«Я ожидал счастья от жизни, а она дала мне только несчастье. Так разве можно жалеть после этого жизнь? Разве страшно после этого стать лицом к лицу со смертию, когда не оставляешь позади себя ни одного человека, который бы выказал ко мне хоть тень привязанности или ласки?.. Еще побеспокою вас просьбою: хочу, в случае какого-либо несчастия со мною, предложить вам взять на память мой дневник за два с половиной года, а равно и тетрадь моих стихотворений. Это самое драгоценное мое достояние, – потому-то » и хочу подарить его тому, который для меня драгоценнее всех на свете» [27].
На следствии Иваницкий показал, что его дневник, кроме главной темы – описания домашней » школьной жизни, содержит «беглые заметки и
_____________________
26 ЦГИАМ, ф. 109, 3 эксп. 1868 г., д. 59.
27 Там же.
_____________________
суждения о разных случаях городской и общественной жизни», где «проглядывает иногда неуважение к лицам, поставленным выше массы общества». В попытке оправдаться он заявлял, что все это «писано рукою школьника», является «детскими, легкомысленными фразами», от которых он отказывается, что в дневнике (и это действительно так!) неоднократно выражается уважение к императору и членам его семьи, и т. д. [28].
Однако ни один из оправдательных мотивов Иваницкого не был принят во внимание, и прямым распоряжением шефа корпуса жандармов, графа П. А. Шувалова он, как человек, «проявляющий крайне вредное для общества направление», был выслан из Петербурга в Тотьму «под строгий надзор местных властей» и «негласный, но по возможности бдительный надзор и со стороны корпуса жандармов» [29].
Жизнь Н. А. Иваницкого в ссылке, живо и обстоятельно описанная им самим [30], не богата внешними событиями. С 16 июня по 28 сентября 1868 г., т. е. в течение почти трех с половиной месяцев, он находится в Вологде и живет в крайне тяжелых материальных условиях. Чтобы добыть хотя бы минимум средств для существования, ему приходится пойти на риск и взяться за ведение домашних уроков, которое политическим ссыльным было категорически запрещено.
Недозволенная педагогическая практика Иваницкого и его встречи с видным народником П. Л. Лавровым, также отбывавшим ссылку в Вологде, вскоре попадают в поле зрения местных властей, которые решают препроводить его, как это и предусматривалось первоначальным распоряжением высшего начальства, на поселение в Тотьму.
В Тотьме Иваницкий находится до 14 мая 1870 г. откуда снова переводится в Вологду, где 19 января 1871 г. получает освобождение из-под надзора полиции с предоставлением права жить где угодно, «за исключением столиц и столичных губерний» [31].
Проскитавшись несколько месяцев по сырым и холодным углам родного города, он принимает решение возвратиться в Тотьму, что и делает весной 1871 г.
Тотьма явилась для Иваницкого хорошей жизненной школой и своеобразным университетом, ибо, как признавался он, «единственное знание»,
_____________________
28 Там же.
29 Там же.
30 Записки Николая Александровича Иваницкого. – «Север», кн. 2, 3 – 4, Вологда, 1923, стр. 17 – 48, 29 – 68 (в дальнейшем: «Записки»).
31 Большую роль в освобождении Иваницкого сыграли протекции богатой вологодской аристократки О. А. Левашевой с детьми которой он занимался (родная сестра О. А. Левашевой была замужем за О. Т. Эссен, товарищем министра юстиции). – «Записки», кн. 3 – 4; стр. 64.
_____________________
вывезенное им из Петербурга, было – «умение красиво, быстро и грамотно писать» [32].
Из тотемских политических ссыльных, среди которых было несколько человек поляков (в том числе А. П. Чаплицкая, впоследствии жена П. Л. Лаврова, «необыкновенно умная, образованная и красивая женщина») и русских, Иваницкий особенно близко сошелся и подружил с А. Л. Линевым, бывшим студентом Технологического института, участником студенческих «беспорядков» в С.-Петербурге, Н. А. Гернетом, бывшим студентом Петровской Академии в Москве, и Д. К. Гирсом, писателем, автором романа «Старая и юная Россия», высланным из Петербурга за речь, произнесенную на могиле Д И. Писарева.
Повседневные встречи и беседы с этими культурными и образованными людьми, углубленная самостоятельная работа над книгой значительно расширяли умственный кругозор Иваницкого, обогащали его знанием и опытом, побуждали к научным и литературным занятиям.
«Более всего, – отвечал Иваницкий на вопрос А. Л. Линева о характере своих интересов, – имею склонность к естественным наукам. Но сперва надо дополнить общее-то образование. Читал я много и ужасно увлекался путешествиями. Но чтобы путешествовать с толком, надо ведь очень много знать, не правда ли?
– Совершенно верно и прежде всего – языки
– Вот я и хочу прежде всего заняться поосновательнее языками. Немецкий мне хорошо знаком, по-французски я тоже говорю немного, а читаю без лексикона, надо теперь изучить английский.
– Благое дело, благое дело. Sie sprechen also deutsch?
– Jawohl.
– Wo haben sie die schpache erlernt?
– Ich war zwei Jahre ein Auslande» [33].
С каким энтузиазмом Иваницкий занимался в то время самообразованием и насколько высока была его работоспособность, можно судить хотя бы по тому, что только с осени 1868 г. до начала лета 1869 г. он просидел над книгой не менее 1500 часов и сумел за это время «проштудировать» английский язык, пройти основательно арифметику, геометрию, алгебру, повторить географию, историю, зоологию, минералогию, ботанику, прочел всех русских писателей, начиная с Кантемира, и по одному часу в день занимался французским языком [34]
_____________________
32 Там же, кн. 2, стр. 18.
33 Там же, кн. 2, стр. 46. Двухгодичная поездка за границу (очевидно в Германию) – важный штрих в биографии Иваницкого. Но когда и при каких обстоятельствах она совершилась, нам остается неизвестным. По всей вероятности, это могло произойти или до поступления или сразу же после окончания гимназии,
34 Там же, кн. 3 – 4, стр. 31.
_____________________
В Тотьме Иваницкий начал брать уроки рисования масляными красками у церковного живописца Ереванского [35], а весной 1870 г. приступил к коллекционированию насекомых, работая с микроскопом, вел наблюдения над образом жизни животных. К лету у Иваницкого составилась коллекция жуков и полужесткокрылых, которую он предполагал послать в энтомологическое общество на просмотр специалистам.
«Слово Тотьма. – говорил Николай Александрович, нисколько не преувеличивая – такое же многозначащее в моей жизни слово, как для какого-нубудь студента слова: Харьков, Петербург, Берлин, Гейдельберг» [36]
В начале 70-х годов из Тотьмы Иваницкий предпринимает кратковременную поездку на юг России (Екатеринославль, Крым); возвращается в Вологду и поступает учеником на телеграф; телеграфистом служит в Ярославле и Вытегре (70-е годы); снова переезжает в Вологду и работает в местной библиотеке [37]; с февраля 1883 г. состоит в должности почтмейстера в Никольске, затем, «пристраиваясь в разных учреждениях», служит в Грязовце, Устюге, Усть-Сысольске, а с 1886 г. – в Кадникове.
В эти кочевые, неспокойные годы (1871 – 1886) Николай Александрович проявил себя преимущественно как поэт и ботаник [38]. Его стихи, начиная с 1871 г., печатаются в журналах «Дело», «Книжка недели», «Всемирная иллюстрация», «Русский паломник», «Наблюдатель» и других. В 80-е годы имя Иваницкого – поэта и переводчика становится известным литературным кругам столицы.
«Его стихи, – вспоминает А. Круглов, – были ценимы многими, между прочим покойным А. К. Шеллером-Михайловым. Когда я, еще совсем юный, явился в Петербург из Вологды и впервые был у Шеллера-Михайлова, он, узнав, что я во-логжанин, воскликнул:
– А! Значит, вы знаете и Иваницкого? Он тоже вологжанин.
Тогда я Иваницкого еще не знал лично, о чем и заявил Шеллеру.
– Разве он живет в Вологде? – спросил я.
– Не знаю, где он теперь. Но Лермонтов (вологжанин-студент, знакомый Шеллеру) говорил, что Иваницкий вологжанин...
_____________________
35 Все свои акварельные рисунки видов р. Сухоны близ Тотьмы Иваницкий послал одному своему приятелю в Будапешт. – «Записки», кн. 2, стр. 37.
36 Там жь, стр. 35.
37 К этому времени, а именно к 1880 г., относится женитьба Иваницкого на вологодской дворянке Наталье Николаевне Зубовой (копия брачного свидетельства – Центральный Государственный исторический архив Ленинграда, ф. 391. on 2, № 772). Брак, очевидно, был неудачный; в дальнейшем супруги все время жили врозь, и Иваницкий вел образ жизни одинокого холостяка.
38 Писать стихи Иваницкий начал еще будучи гимназистом (см. выше его письмо к М. Березовскому).
_____________________
– Вам нравятся его стихи? – спросил я.
– Да, они необыкновенно просты. Но самое лучшее – это его переводы. Он очень умеет уловить дух оригиналов» [39].
При жизни Николай Александрович опубликовал только небольшую часть своих стихотворений (около 30). После смерти несколько из неизданных его стихотворений промелькнуло на страницах журнала «Светоч и Дневник писателя» (1907 – 1911 гг.), «Вологодского листка» (1912 г.) и журнала «Север» (1923 г.); остальные или затерялись, или покоятся в архивах и на руках частных лиц.
Одну из таких неизвестных тетрадей стихотворений Иваницкого совсем недавно удалось обнаружить среди бумаг академика А. А. Шахматова [40]. Она состоит из двух больших частей: первая включает оригинальные и вторая переводные стихотворения. Всего тетрадь содержит 187 стихотворений, из них – 112 оригинальных и 75 переводных (из Вальтера Скотта, Гейне, Эйхендорфа, Кернера, Уланда и Рюккерта). Это, пожалуй, единственное по полноте рукописное собрание его стихотворений.
С 1878 г. Иваницкий начал ревностно заниматься ботаникой. С целью сбора данных о флоре местного края он предпринимает две экспедиции на Печору (1881 и 1885 гг.) и результаты их излагает в ряде очерков [41].
Помимо специальных поездок на Печору Иваницкий предпринимает многочисленные ботанические экскурсии в окрестности Вологды. Составленные им в 80-х годах гербарий и список растений Вологодской губернии становятся широко известными не только русским, но и многим видным иностранным ученым (Энглеру, В. Янке, Христу и Др.) [42].
Почти одновременно с началом занятий по ботанике, а именно с 1880 г., Иваницкий приступает к сбору этнографического материала, а с 1882 г.
_____________________
39 А. В. Круглов. Из посмертных стихотворений Н. А Иваницкого. «Всемирная иллюстрация», 1912, №2 стр. 12 (переп.: «Вологодский листок», 1912, № 345).
40 Н. А. Иваницкий. Стихотворения. Архив АН СССР, ф. 134, оп. 2, № 260 (в дальнейшем: «Стихотворения»).
41 Н. А. Иваницкий. Из Вологды на Печору. Путевые заметки (1881 г.) – Архив Всесоюзного географического общества, разряд VII, № 50 (в дальнейшем: «Из Вологды на Печору»); его же: Ботаническая прогулка из Вологды на Печору («Вологодские губернские ведомости», 1882, №№ 32 – 36); его же: Вологодская Печора (Из путевых записок) («Вологодские губернские ведомости», 1886, №№ 17, 19, 20, 21). См. также «В Печорском крае» – небольшой очерк, составленный по рукописи Иваницкого, и рисунки художника Н. Н. Кара-зина, выполненные по наброскам Иваницкого. – «Нива», 1882, № 1, стр. 4 – 5, 15.
42 О Н. А Иваницком-ботанике см. в статье А. А. Сняткова «К истории изучения флоры Вологодского края», – «Север», кн. 2 (6), Вологда, 1927, стр. 85 – 88.
_____________________
собирает русские народные песни Вологодской губернии.
Во второй половине 80-х годов его интерес к фольклору и этнографии значительно возрастает. Николай Александрович вступает в письменные и личные сношения с Я. К. Гротом, В. И. Ламанским, А. А. Шахматовым, дружит с известным собирателем русских и белорусских народных песен П. В. Шейном[43].
Повседневные наблюдения над языком и бытом русского населения Вологодской губернии приводят Иваницкого к участию в работе по составлению академического словаря русского языка и к созданию капитального труда «Материалы по этнографии Вологодской губернии» [44], за который Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете избирает его в действительные члены и присуждает серебряную медаль.
Кроме научных занятий, которым Иваницкий посвящает время, свободное от официальной службы «подставного» секретаря земской управы, он ведет просветительскую работу. По его инициативе в Кадникове создается первая городская библиотека и предпринимаются шаги по устройству краеведческого музея [45].
«Я решительно не знаю, – писал о нем в некрологе А. Круглов, – когда покойный отдыхал. Помимо работы, он читал массу книг, интересуясь наукой и литературой» [46].
И действительно, в письме к Я. К. Гроту от 28 февраля 1891 г. Иваницкий признавался, что он «жаден» до книг и что в области науки для него «нет ничего не интересного» [47].
С ноября 1892 г. по сентябрь 1893 г. Иваницкий служит младшим помощником правителя канцелярии архангельского губернатора князя Н. Д. Голицына; в конце 1893 г. опять переезжает в Кадников и до августа 1895 г. работает в земской управе. С 1895 по 1899 гг. он – в Петрозаводске на должности секретаря губернского управления.
Здесь Иваницкий пишет свою большую работу «Сольвычегодский крестьянин, его обстановка, жизнь и деятельность» («Живая старина», 1898, вып. 1), бросая прощальный взгляд на одну из отдаленных северных окраин родной ему Вологодской губернии.
Увлеченный астрономией, он мечтает о приобре-
_____________________
43 О собирательской деятельности Н. А. Иваницкого см. ниже.
44 «Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии», т. LX1X. Труды этнографического отдела, т. XI, вып. 1. М., 1890.
45 См. Письмо Иваницкого к В. И. Ламанскому от 10 января 1691. – Архив АН СССР, ф. 35, оп. I, №586, напеч. (с небольшими сокращениями): «Живая старина», 1891, вып. 3.
46 А. Круглое. Памяти Н. А. Иваницкого, – «Русские ведомости», 1899, № 350.
47 Архив АН СССР, ф. 137, оп. 3, № 374.
_____________________
тении «порядочной телескопической трубы» с объективом не в 35 мм, которая у него есть и которая его не удовлетворяет, а по крайней мере в 62 мм. Иваницкий просит А. А. Шахматова исходатайствовать у Академии наук на эту покупку кредит в сумме 150 руб. и признается: «Конечно, мои наблюдения в трубу такую, о которой я говорю, едва ли бы пригодились Академии, но в обмен за то наслаждение, которое даст мне труба, я могу предложить другие работы, которые будут Академии несомненно нужны» [48].
Как и в Вологодской губернии, он предполагает с лета 1896 г, основательно заняться Олонецкой флорой, исходить и объездить с этой целью Петрозаводский уезд, побывать в Повенце, Сумском Посаде и, наконец, в Соловках, откуда привезти «живыми несколько полярных растений». Разумеется, одновременно с ботаническими экспедициями Иваницкий намечает своей задачей «записывать этнографические сведения» [49].
Однако обстановка, сложившаяся на новом месте службы, никак не способствовала проведению научных занятий.
Иваницкий весьма болезненно переживал запутанность финансовых дел в земской управе, нарочито создававшуюся «пришитыми головами» (так называл Иваницкий олонецких чиновников) с целью прикрыть свои хищения и растраты. К тому же жизнь в Петрозаводске не удовлетворяла его и в других отношениях: в городе не было даже самой простенькой библиотеки; достать нужную книгу, журнал или газету представляло подчас непреодолимые трудности; работы земства по статистике, сельскому хозяйству, кустарной промышленности, которыми интересовался Иваницкий, находились в крайне запущенном состоянии, и сдвинуть их с мертвой точки при полном равнодушии и консерватизме губернского начальства не представлялось возможным.
Все это вместе взятое, как говорил Иваницкий, обрекало его «на почти полную бездеятельность, прозябание и одичание в литературном отношении» [50]. Ему хотелось жить и работать в Петер-
_____________________
48 Письмо к А. А. Шахматову от 1 февраля 1896 г. – Архив АН СССР, ф. 134, оп. 3, № 582. Между прочим, в 1897 – 1898 гг. в результате увлечения астрономией Иваницкий написал и переслал С. А. Левитскому, редактору неофициальной части «Олонецких губернских ведомостей», две свои статьи: «Как рассматривать солнце» и «Телескопическая труба», обнаружив в них, по словам последнего, «незаурядный популяризаторский талант» (С. А. Левитский. Еще о Н. А. Иваниц-ком. – «Вологодский листок», 1912, № 390).
49 Из письма Иваницкого к А. А. Шахматову от 27 февраля 1896, там же.
50 Кроме указанных научных работ, во время службы в Петрозаводске Иваницкий явился составителем «Сборника постановлений Олонецких губернских земских собраний за 1898 – 1900 годы» – С. А. Левитский. Еще о Н. А. Иваницком. «Вологодский листок», 1912, № 390.
_____________________
бурге. Об этом он неоднократно писал А. А. Шахматову, В. И. Ламанскому, П. В. Шейну, изъявляя готовность занять «самое скромное место» в столице, лишь бы это место давало ему возможность «существовать и работать по душе». Иваницкому представлялось, что он мог бы быть «хорошим библиотекарем, корректором, консерватором ботанического или этнографического отделения в музее» [51].
Однако все его хлопоты о переводе в Петербург не увенчались успехом. Тогда Иваницкий подал прошение в Главное переселенческое управление и вскоре был зачислен чиновником особых поручений VIII класса с откомандированием в Уссурийский край для оказания помощи крестьянам-переселенцам.
«Из личных разговоров Н. А. со мной, – вспоминает С. А. Левитский, – я мог заключить, что желание работать без помехи со стороны разного местного «начальства» послужило для него, отчасти, мотивом, склонившим его искать службы на далекой восточной окраине России» [52].
Не последнюю роль в принятии такого решения сыграли страсть Иваницкого к путешествиям, владевшая им с юных лет, и необычайно заманчивые перспективы исследования этого необжитого и неизученного края...
15 марта 1899 г. вместе с первой партией переселенцев Иваницкий из Одессы на пароходе «Тамбов» отплыл на место назначения.
Незадолго перед этим, будучи в Петербурге [53], он переслал в полное распоряжение А. А. Шахматова свои автобиографические записки, состоящие из пяти книг (около 2600 страниц, форматом несколько более почтового листа), под заглавием «Записки одинокого человека» [54].
Из Владивостока на пути в Никольск-Уссурийск он писал тому же А. А. Шахматову 30 мая 1899 г.
_____________________
51 Письмо к В И. Ламанскому от 19 апреля 1898 г. – Архив АН СССР. ф. 35, оп. 3. № 586.
52 С. А. Левитский. Еще о Н. А. Иваницком. «Вологодский листок», 1912, № 390.
53 В Петербурге Иваницкий пробыл перед отъездом в Одессу январь – начало марта 1899 г. «Живу здесь не без пользы, – сообщал он в письме С. А. Левитскому, – хожу ежедневно в переселенческое управление и знакомлюсь с делами по отчетам чиновников особых поручений и по «делам». Посещаю и публичную библиотеку, и библиотеку Академии наук, где разыскал все, что нужно для ознакомления с Уссурийским краем в отношении этнографии и флоры. Таким образом приеду туда не дураком» («Вологодский листок», 1912, № 390).
54 Архив АН СССР, ф. 134. оп. 3, № 582. Как видно, А. А. Шахматову Н. А. Иваницкий доставил беловую рукопись своих «Записок», которая не была напечатана, и в настоящее время судьба ее нам неизвестна. По свидетельству Я. Кузьмина и И. Перфильева (Предисловие, стр. 16), в распоряжении редакции «Север» в 1923 г. находилась лишь 2-я, и то черновая часть этих «Записок», переданная в свое время Н. А. Иваницким (быть может с другими частями) на хранение С. П. Брянцевой (о ней см. стр. XXII).
_____________________
«... Я прибыл во Владивосток 8 мая, на 49-й день плавания, совершенно невредимо и благополучно; и вот уже скоро три недели, как живу здесь. Во время пути я видел много интересного и еще раз убедился в том, какое бледное и неточное понятие дают о предметах и людях даже самые лучшие описания, фотографии и картины. Кажется, до пресыщения начитался я о Константинополе, Босфоре, Дарданеллах, Аравии, Индии, Китае, между тем видел многое, о чем не упоминал никто, и не соглашался в оценке многого с другими путешественниками. Особенно смущали меня явные преувеличения как хорошего, так и дурного. Босфор и Стамбул вовсе не подействовали на меня так, что я, как Владимировы послы, не знал, на небе я или на земле. София показалась мне мизерной и грязной. Но зато Суэц, его окрестности и горы Синайского полуострова оставили во мне неизгладимое впечатление, а ночная поездка по Сингапуру показалась главой из волшебной сказки. Индийский океан – пустыня, где мы целые дни не видели ни судна, ни живого существа в волнах, кроме жалких летучих рыбок, но зато звездные ночи на этом же океане – один восторг. Шквалов мы не испытали и тайфуна не видали, но зато сутки [блуждали] перед Владивостоком в тумане, и адский концерт, производившийся сиреною нашего парохода, сиреною маяка, сиреною парохода, стоявшего в порте, и рев одного английского, тоже блуждавшего, как и мы в тумане, – никогда мною не забудутся...
...Переселенцы, которых я привез (850 чел.), расходятся уже по местам, но вот 28-го должен придти «Владимир», а за ним «Одесса», «Екатеринославль» и «Москва», все битком набитые переселенцами; разместить их негде, так что берут под постой солдатскую казарму. С этой массой народу будет пропасть дела, и я не знаю, как мы управимся, особенно если будут больные. Среди переселенцев, которых я привез, благодаря небрежности и невниманию судового докторишки, дорогой развилось гнойное воспаление глаз, и здешний доктор Рунов до сих пор возится с больными, причем заразился сам. О каких бы то ни было исследованиях и экскурсиях мне нечего и думать. Нынешнее лето таким образом пропадет для науки без всякой пользы...
...Письмо мое осталось лежать, и я продолжаю его 30-го. 28-го пришел «Владимир» с 1128 переселенцами, из них 600 чел. поместили в нанятую казарму, а остальных в бараки. «Владимир» прошел благополучно свой путь. Командир его сказал: «Мы шли все штилями», но жаловался на то, что мест у него на пароходе для переселенцев только 600 с чем-то, а поместили 1200 человек и среди их развились корь, дизентерия и дифтерит. К приходу сюда остались двое дифтеритных, и нх поместили в лазарет, корь же предоставлена на волю судьбы, да иначе и нельзя, потому что всех больных девать некуда. Предполагалось отправить в нынешнем году только 5000 переселенцев, а их отправляют 8500, не сообразуясь с тем, что помешать их решительно негде. Про «Одессу» говорят, что это дрянной пароход (нанятый у Русского общества), а на нем едут 1600 чел. Чего только не натерпятся эти несчастные люди во время муссонов!»
Это письмо Н. А. Иваницкого, из которого мы привели несколько выдержек, было последним. Вскоре по прибытии в Никольск-Уссурийск он заболел тифом и скончался 11 ноября 1899 г.
2
Н. А. Иваницкий с полным основанием может быть отнесен к демократически настроенной части русской интеллигенции пореформенной эпохи. Лучшие моральные качества его прямой, открытой и честной натуры, не терпящей компромиссов и угодничества перед сильными мира сего, складывались и крепли под непосредственным воздействием идеологии революционных демократов 60-х годов.
Прогрессивная общественная мысль и личный опыт помогли ему выработать определенные и устойчивые взгляды на некоторые важные стороны русской действительности.
Глазами передового этнографа-фольклориста Н. А. Иваницкий пристально всматривался в народную жизнь, подмечая в ней черты, чуждые духу официальной пропаганды и доктрине позднейшего народничества.
На конкретном примере изучения Вологодской губернии конца 70 – 80-х годов [55] он показал, как в силу сложившихся исторических, природных и иных условий произошло неравномерное экономическое и культурное развитие ее уездов. Среди причин, приведших народ Грязовецкого Вологодского и Кадниковского уездов к «крайней захудалости», он называет «долговременное крепостное право» и «эксплуатацию кулаков» [56].
Всеобщее прогрессирующее разорение и обнищание современной северной деревни Иваницкий прямо связывает с интенсивным наступлением «капитала», увеличением налогов и различных поборов. Он рисует картину того, как алчные до наживы промышленники, перекупщики, ростовщики, купцы и кулаки с беспощадной жестокостью эксплуатируют трудовое население, обрекая его на полуголодное существование и медленное вымирание.
_____________________
56 См. Н. А. Иваницкий. Материалы по этнографии Вологодской губернии. – «Известия общества естествознания, антропологии и этнографии», т. LXIX. Труды этнографического отдела, т. XI, вып. 1, М., 1890 (в дальнейшем: «Материалы»).
56 Там же, стр. 6.
_____________________
Вологодский крестьянин, говорит Иваницкий, не потому воздерживается сейчас от постройки удобного и красивого жилья, что изменился его вкус; не потому употребляет «огниво» вместо спичек, что это для него более сподручно; не потому отправляется на отхожие промыслы, что они ему доставляют удовольствие и не потому употребляет вместо хлеба «пестушки» [57], что они соответствуют его вкусу. Он отказывается от постройки удобного и красивого жилья потому, что из-за хищнического истребления промышленниками лесов вздорожал строительный материал; употребляет «огниво» вместо спичек потому, что на спички введен налог; отправляется на отхожие промыслы потому, что «гонит многосемейность, малоземелье, неурожай, безработица, домашние несогласия»; употребляет «пестушки» потому, что к весне, как правило, истощается скудный запас хлеба...
«Дурным и недостаточным питанием», «ранним непосильным трудом» объясняет Иваницкий большинство болезней в крестьянской среде. «Жирный, расплывшийся мужик у нас, – пишет он, – по крайней мере, большая редкость. Способность к ожирению не присуща крестьянскому сословию; это понятно: масса физического труда и плохое питание не дадут человеку заплыть жиром» [58].
Касаясь межсословных отношений, Иваницкий приходит к решительному выводу о том, что у громадного большинства населения Северного края «дворянство и духовенство положительно не пользуется симпатиями», но, – поясняет он, – если дворян здесь «боятся, как чиновников, или, по старой памяти, как «господ», то духовенству «оказывается полное пренебрежение». И далее: «Вот некоторые поговорки, иллюстрирующие отношения крестьян к другим сословиям: «Худое барство хуже пономарства». «Хорошие бара – по пятаку пара». «Барская курица бессмертна» [59]. О начальстве говорят: «Ой вы, начальнички, карманные обчищальнички!». «Нечего тому богу молиться, кой не милует». «Выбуют из сапогов в лапти» (это же и о духовенстве). О священниках: «Дурова порода, жеребячья родня». «Поп – медный лоб». «Поп – руки_загребущие, глаза завидущие». «Родится – годится и умрет – не уйдет» (т. е. поп возьмет и с родившегося и с мертвого). «Я не из таких, что грабят нагих» (говорят попу в укор).
_____________________
57 Пестушки – плодоносные стебли полевого хвоща.
58 «Материалы», стр 10.
59 Эта поговорка имеет следующее происхождение: по преданию, когда началось крепостное право, помещики подарили каждому из своих крестьян по яйцу и велели положить это яйцо под курицу и с тех пор требовали с крестьян ежегодное известное количество яиц (Прим. Иваницкого).
_____________________
В народных песнях духовенство фигурирует с весьма непривлекательной стороны» [60].
Не ограничиваясь этим, Иваницкий констатирует, что «на деле враждебное отношение крестьян к бывшим помещикам и богатому духовенству проявляется всего чаще в поджогах домов, хлеба, сена, умышленной порче изгородей и земледельческих орудий, в искалечении скота, собак и т. п.» [61].
На конкретном этнографическом материале Вологодской губернии Иваницкий с присущей ему объективностью и добросовестностью сумел подметить многие из тех черт в жизни пореформенного крестьянства, на которые В. И. Ленин обратит особое внимание в своем гениальном труде «Развитие капитализма в России».
Вопрос об отношении крестьянства к нетрудовым сословиям и, в частности, к духовенству, которое, по выражению В. Г. Белинского, «никогда ничем не было, кроме как слугою и рабом светской власти» [62], постоянно занимал Н. А. Иваницкого.
И до и после создания своего капитального труда «Материалы по этнографии Вологодской губернии» (1890 г.) он неоднократно обращался к этому вопросу, пытаясь уточнить и дополнить свои наблюдения новыми фактами.
Так, в путевых заметках «Из Вологды на Печору» (1881 г.) Иваницкий рассказывает о том, как во время пребывания в с. Щуграх он посетил местного попа в надежде получить от него какие-нибудь сведения о печорских раскольниках и был глубоко разочарован, увидев перед собой «нечто весьма ограниченное, приниженное и лицемерное». «Поп, – пишет Иваницкий, – рассыпался в жалобах на то, что в церковь к нему ходят лишь 10 человек, да и те «сомнительные», остальные ни за что не хотят крестить своих детей, не исповедуются, не причащаются, вообще не только избегают храма божия и его, отца духовного, но даже явно смеются над ними (придя в церковь, напр., становятся спиной к алтарю) и презирают их.
– Вот бы урядника сюда, – заключил он свою иерамиду»[63]
_____________________
60 «Материалы», стр. 8. Ср. у В. Г. Белинского в «Письме к Н В Гоголю»: «...неужели же и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную скатку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, колухины, жеребцы? Попов. Не есть ли поп на Руси, для всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства». (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. X, изд. АН СССР, М, 1956, стр. 215. – Курсив Белинского).
61 «Материалы», стр. 8,
62 В Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. X. сто. 215.
63 «Из Вологды на Печору», стр. 128 – 129
_____________________
В тех же заметках Иваницкий утверждает, что «над всеми добрыми качествами души» северного крестьянства верх берет «ненависть к угнетателям», которая «так сильна, что нередко целые семьи снимаются с места и уходят в приуральские глухие дебри, куда не пустится за нею ни поп, ни становой, ни даже сам урядник» [64].
В другой большой и вдумчивой работе «Соль-вычегодский крестьянин, его обстановка, жизнь и деятельность», написанной в основном по рассказам молодого крестьянина дер. Марково во второй половине 90-х годов, Иваницкий сообщает «примечательный факт», что его рассказчик – «совершенный язычник. О боге он только слыхал от родителей, о Христе же никогда ни от кого не слышал, Евангелия не читывал, едва умеет перекреститься и не знает не только важнейших молитв, но даже и той, которую произносят толстовские старцы: «трое вас, трое нас, помилуй нас». И этот крестьянин, имеющий 28 лет от роду, домохозяин и женатый человек, конечно, не представляет исключения среди обитателей верхней Двины и устьев Вычегды».
Несмотря на обилие в этом крае церквей, указывает автор работы, «местный причт посещает деревни своего прихода для того только, чтобы собрать хлеб и дары о праздниках и, конечно, ни в какие духовно-нравственные беседы со своими прихожанами не вступает. «Досуг ли ему рассказывать? А проповедь в церкви читает» [65].
Приведенные выдержки из работы Иваницкого редакция «Живой старины» сочла необходимым сопроводить следующими двумя подстрочными «опровержениями»:
1. «Не слыхал никогда и «Христос с тобой», и «Христа ради», и «Христом побирается» и «Христос воскрес – воистину воскрес»? Не слыхал ничего ни о Рождестве, ни о Богородице, ни о Вознесении, ни о Воскресении Христовом, не слыхал духовных стихов, распеваемых нищими, не видал икон, никогда не бывал в церкви, однако женат? – В этом показании нельзя не усомниться. Крестьянин, как видно, очень толковый, напустил эту дурь на себя, желая щегольнуть перед ученым барином своим позитивизмом... И ему поверили, значит соврал не напрасно».
2. «И все это повальное осуждение Сольвыче-годского духовенства, без сомнения несправедливое, как все такого рода огульные осуждения, вновь убеждает нас в неверности показания марковского крестьянина и в некоторой в этом случае легковерности нашего почтенного автора Сам же он говорит, что с Сольвычегодским уездом лично он мало знаком, не имел значит случая и близко
_____________________
64 Там же. Стр. 49.
65 «Живая старина», 1898, вып. 1, стр. 8
_____________________
поголовно из дурных недоброкачественных людей» [66]
Репликой: «Опять хвастает и рисуется своим позитивизмом» откликнулась редакция и на следующие слова марковского крестьянина: «Тогда стали молиться богу, т. е. мы с девкой (имеется в виду невеста рассказчика, речь идет о сватовстве – Н. Н.), стали рядом. Никакой молитвы мы не читали (я не знаю ни одной)...» [67].
Как же реагировал Н. А. Иваницкий на замечания редакции журнала «Русская старина»?
«Примечания к моей статье, сделанные редакцией, восхитительны, – не без обычной иронии писал он А. А. Шахматову. – Шейн подзадаривал меня написать о них В. И. Ламанскому в укоризненном тоне, даже сообщить в газеты в виде оправдания перед публикой, но я рассудил, что не стоит делать ни того, ни другого. Написать Ламанскому – это только понапрасну взбесить его, оправдываться же в газетах было бы просто скандально, да и чтобы доказать правоту приводимых мною положений, т. е. что народ пребывает в язычестве, пришлось бы выставлять факты, которых нигде и не напечатают. А я не думал, что Ламанский этого не знает, -и из его примечаний видно, что эта сторона народной жизни ему совершенно неизвестна, да, кажется, и вообще народная жизнь ему неизвестна» [68].
К барам, начальству, «власти» Иваницкий питал те же чувства «непочтения» и «пренебрежения», что и народ. Эти чувства достаточно определенно проявились уже в 60-е годы в его письме к М. Вовчок, которое мы приводили; они же неоднократно высказывались им и позднее. С нескрываемым презрением и насмешкой относился ссыльный Иваницкий к местному начальству. Так, в жандармском полковнике фон-Мерклинге он усматривал «идеал жандарма времен процветания знаменитого III Отделения», служившего «подлому делу – преследования людей за их мнение» [69]. Тотемского исправника Е. И. Алексеева характеризовал, как «отчаянного сплетника и доносчика», у которого «совершенно лысая голова вертелась на тонкой шее, как тыква на стебельке», «ухватки были кошки», а «голос слабонервной женщины, угнавшей в могилу двоими нервами трех мужей». «Начни свою службу в министерстве народного просвещения, – писал Иваницкий, – он был бесподобен: точный исполнитель правительственных предначертаний, точивший нож на все живое, проявлявшее поползновение к своим суждениям» [70].