Ломоносова (издание Академии наук, 1794), десять томов изданного Новиковым «Собрания всех сочинений» Сумарокова, собрания сочинений Хераскова, Княжнина, Державина, Богдановича. Особого внимания заслуживает «Список Вадима Новгородского» Княжнина, выполненный с издания 1793 г., которое по приказу Екатерины II было уничтожено. Русская литература XVIII в. представлена в библиотеке Толстого если не абсолютно, то, во всяком случае, весьма полно. Есть книги В. И. Майкова, с которым Толстой был в дальнем родстве, Н. П. Николева, отдельные издания «Недоросля» Фонвизина, «Душеньки» Богдановича и другие. Не менее внимательно подбирал Толстой и новейшую литературу. Так, по мере выхода он обновляет собрания сочинений Жуковского и басен Крылова, покупает собрание сочинений Карамзина, сочинения Озерова, «Письма русского офицера...» ф. Глинки, «Опыты в стихах и прозе» Батюшкова. Не пропустил Толстой и восходящее светило русской литературы – молодого Пушкина, в каталог внесена первая его книга «Руслан и Людмила», вышедшая в 1820 году. Обращает на себя внимание полное отсутствие альманахов и журналов. Нет изданий XVIII в., которые Толстой мог бы купить, если бы был коллекционером-собирателем. Но нет и тех, которые вышли во второе-третье десятилетие XIX в.: таких популярных изданий, как «Вестник Европы», «Полярная Звезда», «Сын Отечества». Скорее всего, это следует объяснить тем, что небогатый Толстой избегал покупать «кота в мешке», каким была подписка на журнал и в какой-то мере на альманах; к тому же альманахи в то время были еще изданиями экзотическими и чтением специфическим. Но в таком случае следует предположить, что Толстой имел доступ к этим изданиям помимо собственной библиотеки.
Широко представлена в библиотеке и европейская литература как на русском, так и на французском языках. В русском переводе в каталоге значатся «Театр Коцебу» и поэмы Оссиана, «Путешествие Пифагора...» и «Пифагоровы законы...», «Путешествия молодого Анахарсиса...», «Афинские письма...», «Велизарий» Мармонтеля, «Брут, или Освобожденный Рим». Не пренебрегал Толстой и европейской классикой. В его библиотеке были переведенные на русский язык «Освобожденный Иерусалим» Тассо, «Дон-Кихот» Сервантеса, «Стерн и Фоблаз» Жан-Батиста Луве де Кувре. Всего переводная литература составляет около половины этого раздела библиотеки. Однако по полноте подбора иностранная литература значительно уступает русской. Отсутствуют, например, Шекспир, Байрон, Свифт, Дефо, Лопе де Вега, Корнель, Расин, Мольер, Петрарка, Боккаччо. Здесь, правда, необходимо отметить несколько книжных проспектов из Франции, датированных 1824 годом, по которым Толстой, возможно, впоследствии заказывал книги. Но можно считать несомненным тот факт, что он предпочитал русскую литературу иностранной и русский перевод иностранному подлиннику.
В соответствии с названием «Смесь» в последний раздел каталога попали весьма различные книги. Здесь значится несколько сочинений по естествознанию, среди которых (что характерно для Толстого) 52 тома фундаментальной «Натуральной истории» Бюффона.
Особый, хотя и небольшой подраздел составляют путешествия: «Всемирный путешествователь» аббата де Ла Порта в 27 томах и путешествия русских энциклопедий, с некоторыми участниками которых Толстой мог быть знаком лично, три тома «Путешествия...» Крузенштерна (1809), в котором он должен был участвовать, два тома «Записок...» Головнина (1816), «Записки...» Рикорда (1815). К этой же теме относится «Путешествие в Туркестан и Хиву в 1819 и 1820 годах гвардейского генерального штаба капитана Николая Муравьева», изданное в Москве в 1822 году. Трудно дать однозначный ответ, почему нет в библиотеке других сочинений русских путешественников. Отсутствуют, например, «Путешествие флота капитана Сарычева по Северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану...», напечатанное в 1802 г., и другие книги этого выдающегося путешественника и исследователя; нет и «Путешествия...» спутника Крузенштерна Лисянского (1812).
Видимо, в этом разделе библиотеки, как и в большинстве других, Толстой не стремился к абсолютной полноте, но интерес его к путешественникам и мореплавателям несомненен. Вместе с тем нельзя исключать предположения, что подбор описаний русских путешествий в какой-то мере отражает круг личных знакомств Толстого среди авторов книг и участников путешествий.
Попали в «Смесь» и некоторые книги, которые было бы логичнее поместить в другие-разделы каталога. Это, например, «Кабинет Петра Великого» Осипа Беляева в трех томах ( – СПб., 1800), где описываются личные вещи, одежда Петра I, а также собранные с его участием коллекции Кунсткамеры и даже восковая персона императора. В этот же раздел внесены «Разговоры о множестве миров» Фонтенеля в переводе Антиоха Кантемира ( – М., 1790), «Воззвание к человекам о доследовании внутреннему влечению Духа Христова» также в переводе А. Кантемира ( – СПб., 1820), «Ключ к таинствам натуры» и другие сочинения Эккартсгаузена, «Письмовник» 1796 года, «Месяцеслов» на 1780 год, «Риторики» и «Теоретическое и практическое руководство к осушению угодьев», руководства к устройству печи для обжигания извести, оранжерей и теплиц, славянские и латинские грамматики. В этом разделе преобладают книги на русском языке, но есть несколько галантных сочинений на французском, которые Толстой не отнес к разделу «Литература», и французское издание, посвященное искусству диалога и переписки. Всего в разделе «Смесь» 188 томов. Таким образом, в начале 1825 года библиотека насчитывала 909 томов.
Начиная каталог своей библиотеки в 1821 году, Толстой не мог предвидеть не только количество книг по разделам каталога, но и степень своего интереса к книгам той или иной тематики. Склонности и интересы 40-летнего графа-художника претерпели существенные изменения. Придя в возраст, который, по понятиям того времени, был если не престарелым, то во всяком случае пожилым, Толстой не законсервировался в своих взглядах, интересах, склонностях; изменения и развитие личности этого человека находили отражение в составе его библиотеки. Все больше Толстого интересовало «все, что касается до художеств», история и художественная литература – все меньше, «Математика» – единственный раздел каталога, не имевший вкладных листов и даже не заполненный до конца. Имело место, судя по характеру пополнения библиотеки, и ослабление интереса ее собирателя к политике. Фраза из «Алфавита», составленного после 14 декабря для Николая I, «Со времени же уничтожения Союза (Благоденствия. – М. Л.) он не принадлежал к тайным обществам» подтверждается составом библиотеки Ф. П. Толстого. Исследователи, знакомившиеся с каталогом библиотеки, обычно отмечали разносторонность и широту интересов Толстого: от искусствоведческих книг до специальных технических изданий весьма узкого профиля. Не отрицая и не ставя под сомнение эти выводы, следует, однако, учитывать, что такие качества Толстого не были чем-то исключительным в то время. Широта интересов была в духе времени. Так, например, 1 марта 1820 г. на IX заседании Вольного общества любителей российской словесности был прочитан доклад «Новое соединение селитротвора (азота) и кислотвора». Среди слушателей помимо Ф. П. Толстого были такие завзятые гуманитарии, как В. Г. Анастасевич, А. А. Дельвиг, П. А. Плетнев, Д. И. Хвостов, А. Е. Измайлов, В. К. Кюхельбекер1. А в библиотеке А. С. Пушкина были книги русского физика В. В. Петрова, фонтенеля, Франклина, Бюффона, Кювье, а также две книги Лапласа, которые, правда, остались неразрезанными2. И надо сказать, что в этом отношении библиотека Пушкина не была чем-то исключительным для своего времени. В мало-мальски полных библиотеках русских дворян в начале XIX в., как правило, были естественнонаучные сочинения, в особенности книги Бюффона и Фонтенеля.
Возвращаясь к библиотеке Толстого, необходимо отметить совершенно закономерное присутствие в ней изданий,
_________________
1 Базанов В. Г. Ученая республика. – М. – Л., 1964. – С.374.
2 Френкель В. Я. Петр Борисович Козловский. 1783 – 1840. 1978. - С.76-78. Л., 131
_________________
необходимых Толстому-кадету, Толстому-гардемарину, Толстому-масону и члену политических обществ и, наконец, Толстому-художнику, скульптору, медальеру, т.е. не только творцу – человеку высокого духа, – но и технику, обязанному вникать во все многообразие мира прикладного искусства. С интересами Толстого-художника, безусловно, связаны многие исторические и искусствоведческие сочинения, о чем красноречиво говорит название одного из разделов: «Мифология и все, что касается до художеств». Что же касается раздела «История и география», то совершенно невозможно, да наверное и бессмысленно было бы отделить книги графа Толстого от книг художника Толстого. Не будучи чем-то исключительным по полноте подбора, библиотека Толстого отражает, с одной стороны, широкий круг интересов образованного человека и профессионального художника, а с другой – сложный и извилистый путь жизни титулованного дворянина, ставшего этим художником.
Говоря о характере библиотеки Ф. П. Толстого, следует иметь в виду, что в 1820 – 24 годах и позднее это было собрание одного человека, не получившего в наследство никакого подобия родовой библиотеки и не собиравшегося передавать его по наследству. Характерно, что в 1860 г., составляя завещание, и в 1872 г., корректируя его, он свою коллекцию литографических видов завещает жене и дочерям, а библиотеку, как собрание, представляющее интерес только для него самого, наказывает продать1, фактически же книги были проданы еще при жизни Толстого, в 1872 году, когда ослепший художник уже не мог ими пользоваться, в пользу дочери от первого брака М. Ф. Каменской2. Все это дает возможность заключить, что в течение всего своего примерно 75-летнего существования (с конца XVIII в. до 1872 года) библиотека была предназначена для удовлетворения личных потребностей Ф. П. Толстого как читателя, художника и, наконец, отца семейства. Такое собрание было вполне в духе времени и, за исключением некоторого числа искус-
_________________
1 ОР ГПБ, ф. 379 (Ф. П. Корнилов), д. 474, л. 1.
2 ОР ГПБ, ф. 379 (Ф. П. Корнилов), д. 479, 480.
_________________
ствоведческих книг, может считаться типичным для культурного человека, систематически пополняющего свое образование. Это могли быть люди, не получившие в наследство фамильного собрания книг или же собиравшие собственную библиотеку независимо от унаследованной. Такие личные, сугубо индивидуальные библиотеки, будучи средоточием духовных и рабочих интересов своих создателей, бережно ими сохранялись, обычно имели каталоги, но со смертью своих собирателей погибали как единое целое. Личные интересы и пристрастия Толстого отразились на составе разделов библиотеки, касавшихся изящных искусств. Самым большим разделом собрания был раздел «Литература», в котором, как уже отмечалось, весьма полно была подобрана русская литература XVIII в. Распространение творений русских авторов XVIII в. среди их современников и ближайших потомков представляется фактом отнюдь не маловажным. Вопрос можно сформулировать и так: существовала ли в XVIII веке русская литература как единая система «автор – книга – читатель» или же представляла собой отдельные звенья, не связанные в единую цепь? Отсутствие значительного количества авторов-профессионалов, существующих на литературные заработки, широкая практика издания книг за счет состоятельного автора или щедрого мецената, и, наконец, отсутствие интереса к писателям XVIII в. менее чем через сто лет, кажется, заставляет дать отрицательный ответ на вопрос о системе «автор – книга – читатель». Но знакомство с русскими частными библиотеками конца XVIII – начала XIX в. дают основания для других выводов. Известно, что библиотеки современников Петра I и Анны Иоанновны совсем или почти совсем не имели русской художественной литературы. По понятиям образованного россиянина первой половины XVIII в., русской светской литературы еще не существовало. А вот во второй половине XVIII в. русская художественная литература получает свое законное место в книжных шкафах читателей. Распространенность в высшем сословии французского языка и инерция мышления замедляют продвижение русской книги к читателю. Но в начале XIX в. русская литература уже имеет достаточно широкий круг постоянных читателей и, следовательно, покупателей.
Вот имена тех, кто попал в поле зрения исследователей книги.
А. В. Казадаев (1781 – 1854) – полковник и коллежский советник, командир Горного кадетского корпуса, а позднее обер-прокурор 1-го департамента Сената и тайный советник, владел французским и немецким языками; в 1825 г. имел библиотеку в 2859 томов, из которых 1930 были на русском языке. Исследователь библиотеки М. П. Лепехин отмечает, что «художественная литература на французском языке подбиралась с гораздо меньшей тщательностью, чем беллетристика на русском, где Казадаев стремился с исчерпывающей полнотой подобрать все произведения в лучших изданиях всех более или менее выдающихся русских писателей XVIII - начала XIX в.»1
Граф С. К. Вязмитинов (1748 – 1819), начав службу с малых чинов в первые годы царствования Александра I, занимал высшие государственные должности военного министра, Председателя Комитета министров, министра полиции и петербургского Главнокомандующего. «Экстракт» каталога его библиотеки, составленный по смерти владельца, включает 2443 тома2. В самом же каталоге3 указаны 20-томная «Вивлиофика» Н. И. Новикова, собрание сочинений и отдельные произведения Сумарокова, Ломоносова, Тредиаковского, Хераскова, Княжнина,'Державина, Хемни-цера, Озерова, Николева, Богдановича, Дмитриева, Кострова, Чулкова, Крылова, Жуковского и других предшественников Пушкина, первая книга которого вышла через полгода после смерти Вязмитинова.
В статье И. Ф. Мартынова4, обследовавшего остатки
_________________
1 Лепехин М. П. Французская книга в библиотеке А. В. Казадаева //Книга в России в эпоху Просвещения: (Сборник). – Л., 1988. – С.119.
2 ЦГИА СССР, ф. 733, оп. 87, д. 105, л.2.
3 ОР ГПБ, разнояз. XVIII в„ д. 54.
4 Мартынов И. Ф. Провинциальные книголюбы XVIII века //Русские библиотеки и частные книжные собрания XVI – XIX веков. - Л., 1979. - С. 125-140.
_________________
помещичьих библиотек в Вологде, упоминаются вологодские помещики С. А. и А. С. Брянчаниновы. Судя по каталогу их библиотеки, составленному в 1806 г., они читали Сумарокова, Хераскова, Лукина, Богдановича, В. Майкова и других русских авторов. По наблюдениям Мартынова, собрание Брянчаниновых не было чем-то исключительным на Вологодчине. В большем или меньшем количестве русская литература представлена и в других книжных собраниях этого края. Выводы И. Ф. Мартынова подтверждаются Н. Н. Малининой, проводившей фронтальное обследование памятников письменности в музеях Вологодской области1. Ею, помимо множества периодических, исторических, экономических и религиозных сочинений русских писателей XVIII в., учтены книги Аблесимова, Княжнина, Николева, Сумарокова, а также «Древняя российская вивлиофика», имевшие хождение среди читателей региона.
А. Т. Болотов (1738 – 1833) – известный ученый и писатель, собравший библиотеку в несколько тысяч томов, имел среди прочих сочинения Сумарокова, Хераскова, Ф. Эмина, М. И. Попова, П. 3. Хомякова, Карамзина и других2. Здесь следует иметь в виду, что библиотека Болотова после его смерти распалась и нам известна лишь небольшая часть книг, ее составлявших, что исключает возможность делать какие-либо выводы о соотношении книг русских и иностранных авторов.
Наконец, родовая библиотека Шереметевых, собиравшаяся на протяжении всего XVIII века, состояла более чем из 16 тысяч томов и «содержала почти все, что было издано в России на протяжении XVIII столетия»3.
Вместе с тем существовали прекрасные книжные собрания, например родовые библиотеки Воронцовых и Строгановых, вторая библиотека Чаадаева, которую он начал собирать около 1823 года, где русская художественная литература
_________________
1 Памятники письменности в музеях Вологодской области. Часть 3. – Вологда, 1985. – Вып. 2. – С. 25-120.
2 Глаголева О. Е. Библиотека А. Т. Болотова //Книга в России XVI - сер. ХII в.: (Сборник). - Л., 1987. - С. 78-95.
3 Прокофьева Л. С. О библиотеке Шереметевых //Книга в России XVI - сер. XDC в.: (Сборник). - Л., 1987. - С. 96-101.
_________________
XVIII – начала XIX в. была представлена более чем скромно, чтобы не сказать практически отсутствовала.
Таким образом, исходя из состава собранных библиотек, можно говорить о наличии в русском просвещенном обществе двух направлений: одного; ориентированного в основном на культуру Западной Европы, и другого, воспринимавшего русскую литературу как самостоятельную культурную ценность, прочно вошедшую в уклад их жизни. Ко второму направлению, видимо, и принадлежал ф. П. Толстой, столь много сделавший для русской и, в конечном счете, европейской культуры.
МАТЕРИАЛЫ ОБ УСАДЬБЕ БАТЮШКОВЫХ В ХАНТОНОВЕ
(Публикация В. А. Кошелева )
С 1807 года «единственным верным приютом» для поэта и его сестер Александры и Варвары была старая усадьба, расположенная возле деревни Хантоново (в другом написании: Хантаново) Череповского уезда Новгородской губернии (в 33 верстах от Череповца). Построенная на холме, господствовавшем над холмистой местностью Пошехонья (в шести верстах от Шексны, по левому ее берегу), вероятно, в середине XVIII в., эта усадьба была собственностью матери поэта, Александры Григорьевны Бердяевой/ В 90-е годы XVIII в. в бумагах Л. А. Батюшкова Хантоново фигурирует в качестве одной из трех семейных усадеб (наряду с Даниловским и Раменьем)1.
В Хантонове Батюшков жил подолгу и весьма основательно:
– в 1809 г.: со второй половины июля до начала декабря;
– в 1810 г.: со второй половины июля до конца декабря;
– в 1811 г.: с конца июня до начала января 1812 г.;
– в 1815 г.: с начала апреля до 8 июня;
– в 1817 г.: с начала января до начала августа;
– в 1818 г.: в ноябре.
_________________
1 ЦГИА, ф.840, оп.1, ед.хр.63, 65 и др.
_________________
Именно эта усадьба связывалась в его поэтическом сознании с «отеческими Пенатами», именно здесь он создал лучшие свои произведения.
Однако сведения об этой «хижине убогой», представленные в стихах и письмах поэта, фрагментарны и очень условны: указание на то, что помещичий дом «ветхий» и советы сестрам «заняться ремонтом»; просьба отделать для его проживания усадебную баню; сообщение о том, что он «убрал в саду беседку по своему вкусу» и т.п. Между тем ни дом, ни какие-либо усадебные постройки до нашего времени не дошли. Остатки парка (кроме нижнего пруда) были уничтожены в 1974 году. Поэтому особенную важность приобретают все документальные сведения об этой батюшковской усадьбе.
Единственная опись Хантоновской усадьбы, которую удалось отыскать в архивах, датируется 3 июня 1842 г.1 Появилась она при следующих обстоятельствах.
12 июня 1841 г. Пошехонский уездный предводитель дворянства уведомил Вологодскую дворянскую опеку, «что пошехонская помещица Александра Николаевна Батюшкова кончила жизнь» и что ее «недвижимое имение, состоящее в уездах Пошехонском, сельце Хантанове, деревнях Хантано-вом и Петряеве; Череповском, в деревне Филимонове, всего 67 мужеска пола душ; к этому имению единственным наследником состоит брат ее родной, надворный советник Константин Батюшков, находящийся по болезни в ведомстве Вологодской дворянской опеки под управлением опекуна коллежского асессора Гревенц»2. За 12 лет до этого А. Н. Батюшкова заболела наследственной душевной болезнью и все эти годы одиноко жила в Хантонове на руках дворовых людей3. Опекун поэта Г. А. Гревенц, человек весьма практичный, послал для составления описи некоего «служителя Апол-
_________________
1ИРЛИ, ф.19, ед.хр.57, лл.1091 -1098; хранится в составе объемистого дела «Бамаги по имениям К. Н. Батюшкова в Вологодской губернии и дворянская опека», включающего около 300 документов на 1296 листах.
2 Там же, лл.1045-1045 об.
3 Л. Н. Майков неточно указал дату смерти А. Н. Батюшковой, предположив, что она умерла в 1829 г., сразу же после психического заболевания (Батюшков, его жизнь и сочинения. – С.231).
_________________
лона Иванова», который и составил нижеследующее описание:
«Опись,
Учиненная в присутствии Пошехонского члена дворянской опеки дворянского заседателя уездного суда Сидорова и исправника Пузанова во исполнение предписания оной опеки от 18 минувшего мая за № 329, по доверенности опекуна коллежского асессора Григория Абрамова Гревенц, служителем госпожи Бердяевой Аполлоном Ивановым и при нижеподписавшемся благородном свидетеле движимому и недвижимому с людьми и со крестьяны имению, оставшемуся после покойной помещицы из дворян девицы Александры Николаевой Батюшковой, состоящему пошехонского уезда в сельце Хантонове и деревнях Хантонове и Петряеве. А что именно, значит ниже сего:
Июня 3 дня 1842 года
В сельце Хантонове
Святые образа:
1. Божией матери, кругом оного по полям 16 угодников, в серебряной ризе без пробы, мерой в вышину 4 3/4 вершка.
2. Димитрия Ростовского, в вышину 2 '/4 аршина, в серебряной ризе, без клейма.
3. Спасителя в серебряной ризе.
4. Распятие Христово из кости.
5. Варвары Великомученицы в фольговой ризе.
6. Тихвинской божией матери в фольговой ризе.
7. Кирилла Белозерского.
8. Галактиона угодника.
Имущество:
9. Ложка столовая 84 пробы серебряные
Ложка чайная без пробы
10. Четыре штуки салфетного полотна, в каждом по 14, а всего пятьдесят шесть аршин.
11. Две скатерных штуки, в1-й 12 1/4, a вo 2-й 19 1/4, a вceгo тридцать один с половиной аршин.
12. Салфеток десертных четыре.
13. Столовых деревянных <ложек> двадцать две.
14. Одеял белых аглинских четыре.
15. Наволочек ткацких семь.
16. Чулок бумажных восемь, шерстяных трои.
17. Простыни две.
18. Матрас тисовой.
19. Туалет со стеклом простого дерева.
20. Ткацких тесем триста двадцать две.
21. Книг французских разных двенадцать, русских пять.
22. Чайник фарфоровой и чашка с блюдечком.
23. Полоскательных чашек одна, молочных одна, хрустальные рюмки, кружки, медной кофейник, жестяной и стеклянной чайник, медной таз, фаянсовой таз.
24. Чернильница чугунная.
25. Утюгов с плитами три.
26. Две шкатулки малые, одна обита красным сафьяном, а другая под лаком.
27. Пил больших две.
28. Овчин деланых восемь.
29. Погребец с жестяными чайницей и сахарницей, две чашки* с блюдечками, стакан и солонка стеклянные. Дорожный накладной сундук пустой.
Кожной сбруи:
30. Каретных хомутов с лемехами четыре.
31. Плетеных возжей двои.
32. Постромок ременных трои.
33. Старой хомут один, узд две.
34. Скат еловых колес.
35. Сани домашней работы.
36. Тчанов три, кадок три.
37. Чугун один.
Господское строение:
38. Господский деревянный одноэтажный дом, мерою в длину на 7, а по переде на 7 саженях, с двумя крыльцами, крытый тесом, внутри оного коридор, покоев 7, дверей створчатых столярной работы 7 одинаковых, 3 на железных петлях, из коих две с железными нутряными замками, в сенях. У крылец двои двери на железных петлях, без замков. В доме печей кирпичных 5 с железными затворками и медными крышками, камин 1. В доме две кухни, господская и людская, в них две печи, пекарни с железными заслонками, из коих в господской кухне находятся плита и котел чугунные. В доме окон 17, из них одно на балконе створчатое, с зимними населенными рамами. В кухнях окон 6, из коих три с зимними и летними, а три с одними летними рамами. Всего же рам в доме и кухнях числом сорок три.
39. Овчарная изба с двумя окнами, в коих одни летние рамы, и при ней хлев и погреб, крытой тесом, длиною на 9-ти, а поперек на 3-х саженях.
40. Скотной двор длиною на 9-ти, а поперек на 6-ти саженях, в нем печь, хлевов 6, крытой тесом.
41. Скотная изба с двумя окошками, в коих одни летние рамы, и при ней омшаник длиною на 7, а поперек на 3-х саженях, крытая тесом.
42. Скотной двор длиною на 15, а поперек на 9-ти саженях, с двумя съездами. В нем хлевов 11. Ворот на въезды и на двор 4, у хлевов дверей 11, на железных петлях, крытый тесом.
43. Омшаник для уборки молока и доения в зимнее время коров, длиною на 4-х, а поперек на 3-х саженях, крытый тесом.
44. Скотная изба с двумя окошками и двумя летними рамами, длиною и поперек на 3-х саженях, крытая тесом.
45. Каретник и при нем три хлева, длиною на 14, а поперек на 3-х саженях, крытой тесом.
46.' Овинов три с гуменниками, крытые желобами, из коих два ветхие.
47. Сарай для мелкой скотины, куриц, крытой соломой.
48. Мельниц две, крытые соломой.
49. Хлебный анбар, длиною на 9-ти, а поперек на 3-х саженях, крытой тесом.
В анбаре хлеба налицо:
50. Ржи пятьдесят семь четвертей.
51. Овса семнадцать четвертей.
52. Ячменю три четверти.
53. Семеню клеверного два пуда.
Господского скота:
54. Лошади племенные: два мерина, серый и карей, две кобылы, саврасая и карея, из коих первым по десять, а последним по четыре года.
55. Жеребят двухлетних два, один годовой.
56. Коров дойных двадцать две.
57. Телушек полуторных пять.
58. Бык один.
59. Овец одна»1.
(Далее в описи следует подробное перечисление крестьян, находившихся во владении А. Н. Батюшковой, из деревень Хантоново, Петряево и Филимоново.)
С 1842 г. Хантоново с деревнями («66 ревижских мужеска пола душ») входит в перечень владений К. Н. Батюшкова: «В сельце Хантонове высевается ржи 24 четверти, а ярового хлеба втрое, сена накашивается до 170 возов, за излишком которого, и более по отдаленности от сельца, отдается в кортомное состояние пустоши, но не однообразно, а по степени урожая. На господском содержании состоит 10 дворовых человек. При сельце фабрик, заводов и других механических заведений не имеется. Вышеозначенное имение оценено в 5900 руб. Сколько при означенных деревнях и сельце числится земли, по неимению достоверных сведений, неизвестно»2.
В описи не указан старый хантоновский парк. Помещичий дом и усадебные постройки располагались на вершине холма, на котором были вырыты (еще в XVIII веке) три декоративных уступа: эта планировка прослеживается и ныне, хотя вместо парка на холме сейчас колхозное поле. Из многочисленных имеющихся в нашем распоряжении воспоминаний старожилов Хантонова приводим письменное описание этого парка,
_____________________
1 ИРЛИ, ф.1в. ед.хр.57, л.13 об.
2 Там же.
_____________________
данное жительницей деревни Т. В. Черновой и фиксирующее состояние усадьбы в 1939 – 1940 гг., когда «малое Хантоново» было излюбленным местом районных ярмарок и гуляний:
«Я родилась и жила в Малом Хантанове (сельце), которое размещалось в усадьбе Батюшковых. Место называлось Белый (Барский) Двор. Было всего 6 домов. 3 дома – Митрофановых, 2 – Ермиловых, 1 дом – Василия Дмитриева (Ивановых). Митрофан – дворовый Батюшковых, мой прадед. Ермил и Иван его братья1. Фамилия всем была Лапины.
Рядом с домом находился барский сад. Сад занимал самое высокое место на трех уступах. На первом (т.е. на верхнем. – В. К.) уступе росли орешники (плодоносили), акации, сирень, белые розы и была большая аллея вековых лип. Уступ пере-' ходил склоном на второй. На втором уступе стоял старый дом Батюшковых, поэтому деревьев было мало, только изредка рябины и черемуха. Самым большим был третий уступ. На нем находилась беседка К. Н. Батюшкова (до меня она не сохранилась), а рядом лежала огромная каменная глыба. Росли огромные ели, среди них были голубые, березы, осинник, ольха, рябина, множество папоротника и всяких цветов. Были еще деревья, очень красиво цвели белыми и розовыми цветами, но названий никто не знал. Сад кончался большим прудом (он сохранился до сих пор). Сад и весь Белый Двор был прекрасен, поэтому сохранились в памяти на всю жизнь. А сколько было цветов, – я нигде не встречала больше и
_____________________
1 Братья Митрофан, Ермил в Иван указаны в описи дворовых Хавтонова на 3 июня 1842 г.: «Сергей Афанасьев, 44 года, Его сестра Авдотья, 43 года, Авдотьи незаконноприжитые дети:
Иван, 15 лет,
Федор, 13 лет, ' Митрофан, 7 лет,
Ермил, 5 лет. Дмитрий Осипов, 46 лет, Его брат Василий, 33 года» (там же, л. 1093).
В этой же описи (ал. 1094-1098) указано в деревне Хантоново «39 душ мужеска пола и 53 – женска пола, в деревне Петряево – 15 мужчин и 27 женщин, в деревне Филимоново – 7 мужчин и 11 женщин.
_____________________
такого разнообразия. Вокруг на много километров былы видны селения и лес.
В настоящее время на усадьбе ничего не сохранилось (одни пруды и колодцы). Перестроенный барский дом стоял на Белом Дворе... и большие сараи с красными воротами (дом не помню, сараи помню). Помню мельницу ветряную (толчею). Часовню помню смутно... Барский дом (по рассказам бабушки Анны Митрофановны) был с флигелем и обшитый в «елочку» тесом, покрашен темно-голубой краской.
Сейчас я живу в Череповце, а в Хантанове у меня домик (дачный), только для лета. Ног мне он дорог, так как вокруг растет аллея лип, перенесенных из сада, орешники, сирень. У соседей растут деревья, очень красивые, но не знаем, как называются. А все-таки память».
ВОСПОМИНАНИЯ ХАНТОНОВСКИХ КРЕСТЬЯН ОБ УСАДЬБЕ БАТЮШКОВЫХ
(Сообщение А. П. Жданова)
Дед мой, Кузьма Жданов, был крепостным крестьянином помещиков Батюшковых. Эти воспоминания составлены на основании разговоров с ним, а также с другими крестьянами села Хантоново: Сергея Васильевича Лапина (внука дворового Батюшковых – Ермилы, который жил на усадьбе и выполнял обязанности скотника), Федора Семеновича Гуслякова, Степана Митрофановича Лапина, Татьяны Михайловны Лапиной и многих других. Сам Константин Николаевич Батюшков в этих воспоминаниях не присутствует; все они относятся ко времени 60 – 90-х годов прошлого века, о котором помнили и могли что-то рассказать наши деды. Сейчас нет возможности точно увязать отдельные детали этих воспоминаний в какое-то единое целое, соотнести их с известными документами. Но ряд фактов, сохранившихся в памяти старожилов батюшковских деревень, может представить несомненный интерес для будущего исследователя.
Во второй половине XIX в. деревня Хантоново была разделена на две половины – «барышнину» и «Аркадьеву», то есть находилась в раздельном владении между двумя помещиками. «Барышнина» половина иногда называлась «Варвариной». Как известно, младшая сестра поэта, Варвара Николаевна Батюшкова, умершая в 70 – 80-е гг. прошлого века, была замужем за Аркадием Аполлоновичем Соколовым. Деревни Хантоново, Петряево и Филимоново находились в ее совместном владении со старшей сестрой Александрой Николаевной. После смерти Александры (в 1841 г.) принадлежавшая ей часть имения перешла к Константину Николаевичу, а после его смерти (в 1855 г.) Варвара Николаевна стала единоличной хозяйкой означенных деревень. Между тем факт разделения Хантонова на две половины бесспорен: соперничество «барышниных» и «Аркадьевых» сохранилось вплоть до колхозов и до сих пор поминается в разговорах многих старожилов.
«Барышне» принадлежала большая половина деревни Хантоново. Воспоминания рисуют ее очень сочувственно. Она, например, после крестьянской реформы передала свои земли в пользование мужикам; часто навещала деревню, встречалась с крестьянами и была внимательна к ним, знала их беды и радости. После ее смерти были устроены пышные похороны: гроб с телом умершей барыни крестьяне несли на руках от усадьбы до кладбища возле Спас-Мяксинской церкви, на расстояние более трех верст. Весь путь до кладбища посыпался зерном...
«Барышнина» половина деревни жила экономически богаче, чем «Аркадьева». Самого «Аркадия» в усадьбе не было: за него хозяйствовал управляющий, который жил во флигеле имения. Усадебного дома деды уже не помнили: он сгорел еще до кончины барыни. Как «Аркадия», так и управляющего крестьяне недолюбливали: прежде всего за то, что после крестьянской реформы он продал самую лучшую плодородную землю, прилегавшую к деревне и усадьбе, хантоновскому купцу И. И. Вдовину. Эти поля идо настоящего времени зовутся «барским полем». Крестьянам же достались малоплодородные поля на «Булычихах» и «Дорах», расположенные от деревни в полутора-двух километрах... Поэтому «Аркадьевы» крестьяне жили хуже. Это приводило к неприязни и даже к дракам: одна половина деревни против другой – «Аркадьевы» против «барышниных».
Усадебный флигель был позже продан крестьянину Петру Максимову и перевезен в деревню, где стоял до начала 1950-х годов (потом был из-за ветхости разобран на дрова). Я хорошо помню этот флигель, снаружи обшитый досками и крашеный голубой краской. Крыша его была тесовая, наличники – вырезные, узорчатые. А на территории усадьбы, пока ее не распахали, долго сохранялись следы от фундаментов и самого дома, и флигеля, и хозяйственных построек. Вплоть до середины 1960-х годов на территории усадьбы сохранялся и барский сеновал-кладовая (который был куплен И. И. Вдови-ным вместе с землей).
К югу от современной деревни Хантоново располагалась «барская» земля, окружающая усадьбу. Усадьба была отделена от нее со всех четырех сторон глубокими канавами. Одна сторона канав была обсажена кустами серебристых верб. Такие вербы во всей округе можно было встретить только здесь (вероятно, были откуда-то привезены). Кора их снаружи была красной, изнутри – желтой. Росли они густыми кустами высотой до полутора метров. Кусты «вербушек» были особенно красивы в апреле, когда появлялись серебряные, блестящие цветочные почки. К Вербному Воскресенью крестьяне деревни ломали веточки и устанавливали в передних углах, рядом с иконами. Эти же веточки «вербной» ивы заготавливала и церковь.
Дед Ф. С. Гуслякова вспоминал, что крестьяне, идя в имение барыни, снимали шапки и к дому подходили с обнаженными головами. Бывшие дворовые барыни поминают о ее доброте: после реформы она отпустила их «не с пустыми руками». Они бесплатно получили участки пахотной земли южнее усадьбы, сенокосные наделы и лес для строительства. Бывшие скотники братья Лапины (Митрофан, Ермил и Иван) выстроили к югу от усадьбы свои дома. Так появилось новое селение – «маленькое Хантоново» или, как его еще называли, «Селишко». Потом оно пополнилось еще четырьмя домами... А теперь и следа не осталось от «Селишка»... «Неперспективной» в последнее десятилетие оказалась и деревня Гурлёво Телешпинской волости, куда тоже выехали дворовые Батюшковых (все они носили фамилию Лапиных). А в свое время Гурлёво было одной из самых богатых деревень Пошехонского уезда.
Сохранились многочисленные воспоминания крестьян о Хантоновском парке (его еще называли Хантоновским садом). Так, Сергей Васильевич Лапин (внук Ермила, скотника Батюшковых) определяет место описанной в стихах и письмах поэта «беседки муз»: деревянная беседка находилась в южном углу верхней террасы парка, на самом краю уступа. Из этой - беседки открывался величественный вид на окружающую местность, ведь парк располагался на вершине огромного холма. Липовая аллея парка была видна за десятки километров. А из беседки открывался вид на серебристую ленту реки Шексны, красиво смотрелись колокольни церквей окрестных сел (в особенности Спас-Мяксинской церкви).
Я тоже хорошо помню парк с его тремя террасами и большим прудом, расположенным на юго-западной стороне. Пруд искусственный, прямоугольной формы, выкопанный вручную, сосветлойичистойключевой водой. Всвое времявнем развели карасей особенной, «золотистой» породы. При жизни барыни, рассказывают, на нем была и лодка: устраивались катания для отдыха. Липовая аллея на вершине холма, тянувшаяся с юго-востока на северо-запад, была около двухсот метров длиною: в ней насчитывалось около сотни лип. В предвоенные годы это были могучие, высокие деревья с огромными дуплами (все они были спилены осенью 1941 года). Восточнее аллеи располагались кусты сирени и орешника-лещины, западнее – кусты сирениироз. Нижняя терраса красива была высокимилапистыми елями, с густыми и пышными кронами. Своеобразной достопримечательностью парка был огромный гранитный плоский камень (находившийся на нижнем уступе). На площадке камня можно было танцевать и, как водится, ходила легенда о том, что под камнем зарыт «барский клад»...
В предвоенные годы на территории парка была колхозная пасека. Пасечником работал Степан Митрофанович Лапин (сын дворового скотника Митрофана). Он жил в доме отца и умер в довольно преклонных годах. Он очень любил барский парк, заботился о нем, пытался сохранить редкие деревья, рассказывал о том, откуда они были завезены.
Больно вспоминать, что все это было разрушено, что бульдозером пытались сравнять уступы террас, что полтора десятилетия на этом месте проводились посевные работы, – как будто рядом сеять негде... Приходится с сожалением отмечать, что помощь в восстановлении парка пришла так поздно. Воистину: что имеем – не храним, потерявши – плачем.
А. С. Власов
ЗАМЕТКИ О ЖИЗНИ К. Н. БАТЮШКОВА В ВОЛОГДЕ
(Вступительная статья и публикация В. А. Кошелева)
Сведения о последних годах жизни К. Н. Батюшкова (1833 – 1855), опубликованные » разные годы (в основном, в прошлом столетии), крайне неполны и скудны. Это – ряд попутных замечаний в дневниках и путевых заметках современников, приезжавших в Вологду (А. В. Никитенко, М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Н. В. Берг)1, воспоминания П. Г. Гревенца, внучатого племянника поэта2, некрологи, появившиеся в центральной и местной печати3, и несколько
_________________
1 Никитенко А. В. Дневник. Т.1. - М.: ГИХЛ 1955. - С.Г57-158 (запись от 15 августа 1834г.); Погодин М. П. Из дорожного дневника // Москвитянин. -1842. - Кн.8. - С.281-282; Шевырев С. П. Поездка в Кирил-ло-Белозерский монастырь в 1847 году. – 4.1. – М., 1850. – С.Ш-115.
2 Гревенец П. Г. Несколько заметок о К. Н. Батюшкове // Вологодские губернские ведомости. - 1855. - № 42,15 октября. - С.353-356; № 43, 22 октября. – С.361-363; он же: Константин Николаевич Батюшков в 1853 году // Русская старина. - 1883. - Т.39. - № 9. - С.545-552.
3 Кончина К. Н. Батюшкова (из письма к С. П. Ш<евыреву>) // Москвитянин. - 1855. -Т.8. - С.247-249; см. также: Вологодские губернские ведомости. – 1855. – № 29,16 июля. – С.249-250 (П.Сорокин); № 33, 14 августа. - С. 280-283; № 40, 1 октября. - С.335-ЗЭ8.
_________________
упоминаний в позднейших статьях и речах1. Публикуемые заметки А. С. Власова – пожалуй, наиболее обширные и яркие в ряду сохранившихся воспоминаний, записей, писем современников.
Автор этих заметок Александр Сергеевич Власов был в 1852 – 1857 гг. директором училищ Вологодской губернии2. Должность эту, кстати, в предшествующий период занимали близкие родственники Батюшкова: в 1824 – 1829 гг. директором училищ былПавел Алексеевич Шипилов (муж старшей сестры поэта Елизаветы), а в 1830 – 1832 гг. на этой же должности находился Аркадий Аполлонович Соколов (муж Варвары, его младшей сестры)3. Обстоятельства создания заметок раскрывает приложенное к ним письмо:
«Милостивый государь Алексей Ефремович! При всем желании я не мог ранее выполнить Вашего поручения, потому, что семейство Гревенц4, в котором жил и скончался Батюшков, только в первых числах октября возвратилось в Вологду. Другой источник сведений о Батюшкове – живший при нем в продолжение 12 лет компаньон – оказался весьма недостаточным: не все владеют талантом наблюдать. Немногие сведения, которые честь имею при сем Вам представить, имеют совершенную достоверность: для убеждения себя в этом я читал мои
_________________
1 Б<уиаков> Н. Батюшков в Вологде. Заметки к его биографии // Русский вестник. – 1874. – Т.112. – С.5ОЗ – 518; см. также воспоминания Д. В. Волоокого: Памяти поэта-вологжанина К. Н. Батюшкова. По ?оводу чествования столетней годовщины со дня рождения поэта в 1887 году- Составлено преподавателем Вологодской гимназии В. И. Тузовым. – Вологда, 1892. – С. 14 – 15.
2 См.: «Памятная книжка для Вологодской губернии на 1860 год. – Вологда, 1860. - С.82.
3 Там же. - С.81.
4 В разных источниках (в том числе и в записках Власова) фамилия опекуна Батюшкова имеет разные написания: Гревенц, Гревенс, Гревенец, Гревенитц и др. В соответствии с деловыми документами, где эта фамилия встречается, нами принято первое написание.
_________________
заметки гг. Гревенц, отцу и сыну. Портфель, содержащая 6 рисунков, – также работы Батюшкова1.
Что касается до переписки его с литературными друзьями, то ее у Гревенц не имеется: я ни слова не упомянул о семейной переписке, потому что читал у Гр<игория> Абр<амовича> Гревенц письмо Помпея Николаевича Батюшкова, в котором он просил о доставлении ему писем покойного его брата для князя Петра Андреевича, что, конечно, будет исполнено. Примите, милостивый государь, выражение истинного моего почтения и совершенной преданности, с которыми имею честь быть
Ваш покорный слуга А. Власов.
7 октября 1855 года. Вологда».
Письмо, по всей вероятности, адресовано А. Е. Кисловскому, вице-директору департамента народного просвещения, непосредственному начальнику Власова и подчиненному упомянутого в письме князя П. А. Вяземского, товарища министра народного просвещения. Следовательно, можно предположить, что данные заметки составлены по указанию Вяземского, который в 1855 г. предпринял сбор материалов о жизни и деятельности умершего друга юности. Косвенным свидетельством этого является характер первой заметки Власова: она представляет собой ответ на вопросы, очень квалифицированно поставленные.
Публикуемые заметки любопытны не только фактами, но и своим тоном. Они обличают в авторе педагога-чиновника, вологодского обывателя, не приемлющего никаких нарушений житейского «порядка». Оценивая «экстравагантности» поведения душевнобольного поэта (во второй заметке), он оказывается совершенно неспособен понять их подоплеку и, в силу этой неспособности, очень объективен. Некоторые детали этих заметок интересно сопоставить со свидетельствами других современников, отразившимися в переписке. Эти свидетельства (также неопубликованные) приводятся нами в примечаниях.
_________________
1 Какие именно рисунки Батюшкова имеются в виду, неясно.
_________________
Подробные сведения о последних днях Константина Николаевича Батюшкова*
1. В 1832 году К. Н. Батюшков был перевезен из Москвы в Вологду1, к родному племяннику его, ст<атскому> сов<етнику> Григорию АбрамовичуГревенц. В Москве Батюшкова держали в совершенном удалении от людей, в одиночестве; здесь же он жил в семействе. В первые годы его здесь пребывания душевная болезнь его обнаруживалась сильными припадками бешенства, и его должно было удерживать, чтобы он не нанес вреда себе или другим; но впоследствии постоянная заботливость, с которою предупреждали и исполняли все его желания, деликатное с ним обращение (что он в особенности любил) имели благодетельное влияние на его нервную систему; припадки стали делаться с ним реже, и он сделался спокойнее. Эта перемена в его моральном состоянии воспоследовала около 1840 года2.
Окруженный родным семейством, оказывавшим ему, как старшему в роде, всевозможные угождения, Батюшков проводил жизнь без всякой задуманной цели, ни к чему не стремился, находясь в тихом помешательстве, которое началось в нем удалением от общества, и в это время проявлялось в расположении его к уединению; он весьма редко выходил из своей комнаты и не любил, чтобы к нему входили. Впрочем, по большей части он обедал, а иногда проводил и вечера, со своим племянником, его женою и детями, из которых одних любил, а к другим показывал совершенную ненависть, и эти чувства в нем быстро изменялись: так, старшую дочь Григория Абрамовича, когда она была девицею, он почти обожал, и возненавидел, как только она вышла замуж. Если бывали в доме гости, то он весьма редко являлся в зале, явившись же в собрании, употреблял всю энергию своего характера, чтобы сохранить приличие в обращении, и умел щеголять теми утонченными и остроумными манерами, которые составляли
_________________
* Публикуется впервые. Материал хранится в ЦГАЛИ, ф.63, оп.1, ед.хр.17, ла.1 – 11 об. Примечания даны в конце статьи.
_________________
принадлежность образованного общества в конце прошлого столетия. Разговор его отличался решительными, резкими суждениями и по большей части сарказмом. Когда он бывал болен, то вместе с упадком его физических сил возвращалась к нему его раздражительность, и тогда он становился очень зол, так что должно было предпринимать в отношении к нему меры предосторожности.
Вообще говоря, он жил теми идеями и понятиями, которые вынес из сознательных годов своей жизни, и далее их не шел, ничего не заимствуя из современности, которой для него как будто не существовало. В течение этого долгого промежутка времени только один случай сблизил его с настоящим: он полюбил маленького сына Григория Абрамовича, Модеста, которого называл маленьким своим другом и любил проводить с ним время. В 1849 году малютка умер на шестом году своей жизни и был горько оплакан Константином Николаевичем, который сам избрал место для его могилы в Прилуцком монастыре, сочинил для него памятник и завещал, чтобы его похоронили подле внука.
2. Константин Николаевич очень много читал; любимыми авторами его были Карамзин, Жуковский и Гнедич; о своих сочинениях сам он никогда не вспоминал, но с видимым удовольствием слушал, когда их декламировали. Одно время он очень много занимался рисованием, к которому имел большую способность. Содержание его рисунков состояло из цветов, плодов, птиц, животных, а иногда пейзажи. Картины его по содержанию и исполнению представляли что-то странное, даже иногда ребяческое; он выполнял их всеми возможными способами – вырезывал фигуры птиц и животных из бумаги и, раскрасив, наклеивал их на цветной фон, давал предметам совершенно неестественный колорит и пестрил свои акварели золотою и серебряною бумагою. Для лучшего характеризования его живописи при сем прилагается несколько рисунков.
3. Из светлого периода своей жизни Батюшков сохранил в своей памяти сильное удивление и высокое почитание талантов Наполеона I; он всегда с восторгом говорил об этом завоевателе нашего века. Переворот, случившийся во Франции в 1848 году, не остановил на себе его внимания; но с самого начала Восточного вопроса он с энергией следил в русских и иностранных газетах за ходом военных действий; так что в последнее время своей жизни он исключительно занимался чтением журналов, сличал статьи одного с статьями другого, делал в них заметки, писал из них извлечения, справлялся с географическими картами, и всем этим занимался, показывая то убеждение, что ему свыше вменено в непременную обязанность разрешить этот трудный вопрос и произнести решительный приговор.
4. Батюшков довольно часто вспоминал о прежних своих друзьях и знакомых: о Карамзине говорил всегда с уважением, также о князе Вяземском, – с дружеским расположением о Гнедиче и – с бранью – о Жуковском. Чаще всех вспоминал Тургенева. В памяти его сохранились имена гр<афа> С. С. Уварова, Каподистрио, которого называл освободителем Греции, своих старых наставников: учителя Ив. Ив. Сирякова и содержателя пансиона Жакино, у которого он жил4. С особенным удовольствием говорил о семействе Карамзина, в дочь которого, Катерину Николаевну, был влюблен5, и о доме Алексея Николаевича Оленина, в котором чуть ли он не был влюблен в гувернантку6; вообще же он ненавидел прекрасный пол, делая по сему предмету немногие исключения в пользу некоторых своих родственниц (хотя он не признавал никакого родства); так, например, он уважал жену Григ<ория> Абрам<овича>, Лизавету Петровну, которая одна умела его уговорить и заставить себе повиноваться.
5. Батюшков во время пребывания своего в Вологде ни с кем особенно не сближался, стесняясь появлением каждого незнакомого ему лица, а иногда по нескольким дням убегал даже встречи с домашними.
6 и 7. Несколько времени до сразившей его болезни он был очень спокоен духом, даже весел, и чувствовал себя как нельзя лучше. Но он заболел тифом, продолжавшимся две недели, от которого, впрочем, стал оправляться и, наконец, по отзыву пользовавшего его врача, был вне всякой опасности.
За три дня до своей смерти он просил даже племянника своего прочесть все политические новости. Но вдруг пульс у Константина Николаевича упал, начались сильные страдания, которые унялись только за несколько часов до его смерти; он умер в совершенной памяти и только в самые последние минуты был в забытьи. При этом замечательно то, что родственники его, не видавшие никогда, чтобы он носил на себе крест, на умершем нашли два креста, один весьма старинный, а другой – собственной его работы7.
8. В 1852 году Батюшков написал, по просьбе своей племянницы, для ее альбома, на голубом золотообрезном листочке следующее стихотворение:
Подражание Горацию
Я памятник воздвиг огромный и чудесный,
Прославя Вас в стихах: не знает смерти он!
Как образ малый ваш и добрый, и прелестный
(И в том порукою Наш Друг Наполеон),
Не знаю смерти я. И все мои творенья
От тлена убежав, в печати будут жить.
Не Аполлон, но я кую сей цепи звенья,
В которую моту Вселенну заключить.
Так, первой я дерзнул в забавном руском слоге
О добродетелях Елизы говорить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину Царям громами возгласить.
Царицы, царствуйте, и Ты, Императрица!
Не царствуйте, Цари: я сам на Пинде царь!
Венера мне сестра и ты, моя сестрица,
А Кесарь мой Святой Косарь.
Констан. Батюшков8
(Соблюдена орфография подлинника, писанного по линейкам, проведенным карандашом).
На простом полулисте бумаги Батюшков написал карандашом перевод этих стихов на французский язык. Вот он:
J'al constmtt un monument immense et merveilleux en vous celebrant en vers. Ce monument ne connaftta pas la destruction, ainsi que votre image charmante, bonne et enchanteresse. Notre ami Napoleon est le garant de cette verite. Je ne connais pas la morfc mes poesies echapperont au ravage des siecles, et Je reviveront imprimis aves nouveile glorre. Apollon est nul, moi-meme je forge les anneaux de cette chaine poetique, dans laquelle je puls emprfsonner le monde. Oui. moi le premier j'al eu la haidiesse de parler des vertus d'EUse. Dans la simplidte de mon coeur j'al parie de Dieu et j'al annonse la verite aux souverains par la voix du tonnene. Regnez, belies souveraines, et vous, grande imperatricel Moi je suis souverain du Pamasse, Venus est ma soeur, vous etas ma souer, et vous, Cesar, vous etes mon tres saint coutelas.
24 апреля того же года на Крылова басню «Крестьяне и Река» Константин Николаевич сделал следующее замечание:
Половину Добра несет вода по реке в водополь. Как спасти ЕГО? или ЕЕ? т<о> е<сть> местоимение употребить правильно женское или мужское – относительно к половине, или прямо к добру? Как по-руски?
La mottle du bien des cuWvateurs est entralnee par la riviere debordee. Comment la sauver ou le sauver, faut-11 dire La ou Le?9
9. У Григория Абрамовича есть весьма похожий портрет Константина Николаевича, писанный масляными красками в 1851 году10. Оставшееся после него имение, 500 душ, должно быть разделено между родной его сестрой Варварой Николаевной Соколовой и двумя племянниками его: Леонидом Павловичем Шипиловым и Григорием Абрамовичем Гревенц. От Павла Алексеевича Шипилова нельзя ничего узнать, потому что он очень дряхл, ничего не слышит и недавно слег в постель, так что едва ли оправится. Между тем в его руках находится библиотека покойного Батюшкова, которая могла бы пролить новый свет на его литературную деятельность и вообще образ его мыслей, потому что во многих книгах есть собственноручные его заметки11.
Некоторые черты из жизни Батюшкова в Вологде
Когда Батюшкова привезли в Вологду, он до того был дик и расстроен нервами, что не мог видеть ни свечки, ни зеркала, не позволял переменять на себе белье и не выносил присутствие женского полу.
Лето Батюшков обыкновенно проводил в деревне; если погода была хороша, то он целый день уединенно гулял по лесам; во время прогулок, по его просьбе, за ним издали следовал слуга.
Константин Николаевич очень любил родного племянника своего Николая Аркадьевича Соколова и с особенным видом доверенности рассказывал ему, что он уже много раз собирался ехать за границу и, между прочим, в Париж; но никак не может выехать из Вологды. «Возьму, – говорит, – почтовых лошадей, сяду в экипаж и отправлюсь; проеду верст 50 или 100, а в это время дорога-то подо мной и поворотится, – смотрю, меня прямо, никуда не сворачивая, и привезут в Вологду. Вот так и не могу отсюда вырваться!»
От Константина Николаевича скрывали смерть сестры его, бывшей в супружестве с Павлом Алексеевичем Шипиловым12; однако ж он узнал, что она умерла, и спросил: «Где ее похоронили?» Ему отвечали, что она погребена в Духовом монастыре. «Нуда, – заметил он, – ей в Прилуках не с кем было бы говорить по-французски».
Я уже выше сказал, что Батюшков не любил общества; но если являлся, то делал над собою всевозможное усилие, чтобы привести в совершенный порядок и мысли свои, и туалет. Лет за шесть до его смерти были гости, по случаю дня его именин, и между прочими сестра его Шипилова с мужем, которого он терпеть не мог. Константин Николаевич, спустившись из своей комнаты, долго прохаживался по залу, несколько раз охорашивался перед зеркалом, как бы приготовлялся войти в гостиную, наконец, вошел и с особенным тщанием раскланялся с Шипиловыми. За обедом он был весьма разговорчив, особенно с сестрою, припоминал разных прежних их знакомых и, между прочим, спросил, помнит ли она NN?
– Как же, братец, помню.
– Не правда ли, что он был очень неприятной наружности?
– Да, братец.
– Глуп, отвратителен и гадок?
– Совершенная правда.
. – Словом сказать, совершенный урод и телом, и душою.
– Должно сознаться, что это справедливо.
– Ну, признайтесь же, сестрица, что все же его можно было почесть за Аполлона, сравнив с Вашим мужем.
Раз случилось, что Батюшков неистовствовал целую неделю, кричал, шумел (в таких случаях голос его был громок и страшен), дрался, наконец ослабел и слег в постель, выведя из терпения всех домашних. Григорий Абрамович пришел его уговаривать, но больной вскочил с кровати и бросился на него; случилось, что близко их никого не было и племянник один должен был бороться с дядею. Наконец на крик пришли люди и помогли уложить последнего в постель. При этом случае Батюшков сломал своему племяннику мизинец левой руки, и когда тот чрез несколько времени ему об этом сказал, то он очень равнодушно отвечал: «Ну что за важность – сломал мизинец, – я сам не раз под пулями стоял».
В течение первых двенадцати лет из проведенных Батюшковым в Вологде у него был компаньон, сопровождавший его повсюду; раз в праздничный день во время обеда они проходили мимо церкви; Батюшков изъявил желание войти во храм; компаньон его согласился на это, присовокупив, что он должен вести себя там как следует и ничего не говорить. «Хорошо, хорошо, – отвечалКонстантин Николаевич, – будьте покойны, я ничего не сделаю; мне только хочется взглянуть, как они там молятся мне». Войдя в церковь, Батюшков встал на место и чрез несколько секунд надел шляпу на голову; его провожатый принужден был увести его из церкви. Впрочем, в последние годы идея его о том, что он Бог, не была уже в нем заметна, как и все идеи его помешательства. Григорий Абрамович убежден, что если бы сначала за ним был хороший присмотр, то Батюшков совершенно исцелился бы от своего помешательства, так редко оно возвращалось к нему в последние годы его жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Неточность: Батюшкова перевезли из Москвы в Вологду в марте 1833 г. (ИРЛИ, ф.19, ед.хр.56, л.15).
2 Это представление о течении душевной болезни Батюшкова совпадает с другими источниками. В дневнике А. В. Никитенко (запись от 15 августа 1834 г.) отмечено, что Батюшков производил «ужасное впечатление»: «Дух этого человека в совершенном упадке. Я прочел ему несколько стихов из его собственного «Умирающего Тасса»: он их не понял. Их удивительная гармония не отозвалась в душе, некогда создавшей их» (Никитенко А, В. Дневник. – Т.1. – С.158). Совершенно иначе в начале 40-х гг. воспринимает его житель Вологды П. И. Савваитов (в будущем выдающийся историк и этнограф). В письме к М. П. Погодину от 17 февраля 1841 г. он пишет о Батюшкове как своеобразном предмете гордости образованных вологжан: «В первом номере «Москвитянина», который получил я от одного знакомого человека, прочитал я на стр. 326, что Батюшков, сладкозвучный певец наш, живет в деревне у своих родственников. Позвольте исправить. Батюшков живет здесь – в самой Вологде, где живут и его родственники. Он занимает особенно прекрасную Квартиру в одном из лучших здешних домов – отдельно от своих родственников. Летом он нередко прогуливается по городу, который хотя в сравнении с Петербургом или Москвой может показаться деревнею, но все – город, а не деревня. Здесь можно найти и хорошее высшее общество – аристократию, которая ставит себя едва не выше столичной аристократия. В продолжение нынешней зимы составился здесь дворянский клуб, были благородные театры, балы, маскарады, каких нельзя найти в деревне. Со временем постараюсь сообщить Вам подробнейшие известия о жизни Батюшкова, если только Вы захотите их» (ГБЛ, ф.231, Погодин, р.П, к.28, ед.хр.74, л.2 об.-З).
3 Каподистрия Иоанн Антон (1776 – 1831), граф, русский и греческий государственный деятель; в период службы Батюшкова в Неаполе был министром иностранных дел России (1816 – 1822); в 1827 г. был избран «президентом греческого правительства», на этом посту «обнаружил наклонность к самовластию» и был убит. То обстоятельство, что Батюшков называл Каподистрию «освободителем Греции», свидетельствует о фактах интереса его к вопросам текущей политики и в период душевного заболевания.
4 Поэт и переводчик И. И. Сиряков был учителем русского языка в пансионе О. П. Жакино, где Батюшков воспитывался в 1797 – 1801 гг.
5 Сведения о влюбленности Батюшкова в дочь Н. М. Карамзина Екатерину (1805 – 1867) не соответствуют действительности. Однако, как свидетельствуют воспоминания современников, душевнобольной Батюшков часто «вспоминал о какой-то Екатерине Карамзиной» (Никитенко А. В. Дневник. – Т.1. – С.158). Возможно, имеется в виду не дочь историографа, а его жена, Екатерина Андреевна, урожд. Колыванова (1780-1851).
6 Имеется в виду Фурман Анна Федоровна (1791 – 1850), воспитанница семьи Олениных; увлечение Батюшкова ею относится к 1813 – 1814 гг.
7 Ср. описание последних дней Батюшкова, представленное в письме его духовника, протоиерея Дмитриевской церкви в Вологде Всеволода Андреевича Писарева. Письмо адресовано Федору Николаевичу Фортунатову (1813 – 1872), выдающемуся педагогу, бывшему в 1838 – 1852 гг. инспектором Вологодской гимназии, а позже переехавшему в Петрозаводск:
«7 октября 1855
О Батюшкове намерен был писать П<авел> Гр<игорьевич> Гревенц, а потому излишним было бы и менее верным всякое другое на этот предмет описание. Что же касается до последних минут его жизни, которых я был свидетелем, об этом говорить нечего: я застал его в предсмертном сне, после которого он уже не пробуждался. За несколько часов до меня был приглашен приходский священник с напутственными дарами,- тогда он был в чувстве, но на все предложения он не отвечал ни слова, а только показал знак рукою отрицательный. Этого священника он не знал, с незнакомыми же он говорил всегда очень мало и неохотно, а потому послали за мною. Он очень любил детей меньших Гревенца, даже баловал их; если когда ставилась на стол закуска, он тихонько прятал то, что не позволялось кушать детям, и передавал им украдкою; со мною говорил всегда ласково и вежливо, потому что видел меня с детьми. «Перестаньте им твердить о Боге, каждый сам себе Бог, – и когда видел при этом слове мое недоумение, спрашивал меня о себе: – Разве я не Бог?» Видя ландкарту, положил свой палец на Финляндию и, обращаясь ко мне, сказал отрывисто: «Это место приобретено России моею кровью, а чудак Николай подарил Швеции, не спросил меня». Когда я приходил на уроки в дом их, большею частию встречал первого его: он ходил скорыми шагами по зале, заходя на этом походе в переднюю; увидев меня, он с ласковою миною раскланивался со мною, спрашивал о погоде, но никогда не просил благословения, а тотчас уходил к детям в комнату, возвещая о моем приходе; иногда, глядя на какую-нибудь церковь, спрашивал: «Как ее название, скоро ли будет тут праздник, вы непрестанно трезвоните, у вас много праздников». Когда у них в доме умер самый маленький из детей, Модест, которого он любил более других, увидевши меня, он взял за руку, стал перед образом на колени и с жаром сердечным произнес ко мне: «Молись, ангел-то наш отлетел на Небо, вот он там», – глаза его при этом увлажились слезами. О вседневной работе его я с вами говорил и казал некоторые ее образчики, его руками мне пожалованные. Вот почти все, что лично мне известно о Батюшкове» (ЦГАЛИ, ф.195. оп.1, ед.хр.5888).
8 «Подражание Горацию» впервые опубликовано: Русская старина. – 1883. – Т.39. – № 9. – С.551. Указание Н. В. Фридмана, что это стихотворение написано в 1826 г., не соответствует действительности (см.: Батюшков К. Н. Поли. собр. стих. – М.-Л.: Сов. пис, 1964. – С.323). Публикатор почему-то датировал письмо душевнобольного Батюшкова к А. Г. Гревенц 1826 годом; в подлиннике письмо помечено «8 июля. Город Тула» и написано тогда же, когда и два следующие письма к ней, – в 1852 году;
9 «Замечание на басню Крылова "Крестьяне и река"» впервые опубликовано: Русская старина. – 1883. – Т.39. – № 9. – С.551.
10 Имеется в виду портрет К. Н. Батюшкова в старости, приписываемый Ф. Берже (ГЛМ).
11 П. А. Шипилов скончался в родовой усадьбе Маклаково (под Вологдой) в марте 1856 г. Ни библиотеки, ни каких-либо сведений о ней нам найти не удалось.
12 Елизавета Николаевна Шшшлова скончалась 12 августа 1853 г. (Русский провинциальный некрополь. Т.1. – М., 1914. – С.960).
13 Ср. упоминания о Батюшкове в письмах П. А. Шипилова к П. А. Вяземскому. В сентябре 1847 г., возвратившись из Гатчины в Вологду, Шипилов сообщает: «В тот же день хотел я навестить несчастного брата Константина, но, к сожалению, не нашел его дома, равно как и вчера сказали мне, что он выехал для прогулки; впрочем, отзывы о физическом его здоровье удовлетворительны, а умственные способности, как говорят, в хорошем состоянии» (ИРЛИ, ф.19, ед.хр.76, л.1 об.). В письме от 17 мая 1848 г. отзыв несколько детализируется: «Зная, сколько Вы любили Константина Николаевича, желал бы я сообщить В<ашему
> с<иятельству> более утешительное относительно умственного его состояния. Правда, при первом его свидании с Елизаветой Николаевной не только он узнал ее, но, казалось, был тронут и был к ней особенно внимателен, даже и, впоследствии, как, например, о Пасхе или в именины ее приехал к нам ее поздравить. Но все эти проблески были минутные, и вслед за тем начинал фантазировать» (там же, л.2).