Старик, одеваясь, трясся всем телом. У него зуб на зуб не попадал.
      - Даю вам слово, у меня и в мыслях не было ничего плохого! Я думал, что этим божьим даром помогу украшению нашего бедного храма господня во Вршовицах.
      - Разумеется, за счет воинской казны? - оборвал его Швейк сурово и дерзко.-- Покорно благодарю за такой божий дар! Некий Пивонька из Хотеборжи, когда ему в руки попала веревка вместе с чужой коровой, тоже принял это за дар божий.
      От таких разговоров несчастный старик совсем растерялся и перестал защищаться, торопясь одеться и поскорей покончить с этим делом.
      Вршовицкий фарар еще спал и, когда его разбудили, начал браниться, решив спросонок, что его зовут с требой.
      - Покоя не дадут с этим соборованием! - ворчал он, неохотно одеваясь.-- И придет же в голову умирать как раз в тот момент, когда человек только разоспался! А потом торгуйся с ними о плате.
      Итак, они встретились в прихожей - представитель господа бога у вршовицких штатских мирян католиков, с одной стороны, и представитель бога на земле при военном ведомстве - с другой. Собственно говоря, это был спор между штатским и военным. Если приходский священник утверждал, что походному алтарю не место в диване, то военный священник указывал, что тем менее его следовало переносить из дивана в ризницу костела, который посещается исключительно штатскими.
      Швейк вставлял в разговор, разные замечания, вроде того, что легко, мол, обогащать бедный костел за счет казенного военного имущества, причем слово "бедный" он произносил как бы в кавычках.
      Наконец они прошли в ризницу, и фарар выдал фельдкурату походный алтарь под расписку следующего содержания:
      "Получил походный алтарь, который случайно попал в Вршовицкий храм. Фельдкурат Отто Кац".
      Пресловутый походный алтарь был изделием венской еврейской фирмы Мориц Малер, изготовлявшей всевозможные предметы, необходимые для богослужения и религиозного обихода, как-то: четки, образки святых. Алтарь состоял из трех растворов и был покрыт фальшивой позолотой, как и вся слава святой церкви. Не было никакой возможности, не обладая фантазией, установить, что, собственно, нарисовано на этих трех растворах. Ясно было только, что алтарь этот могли с таким же успехом использовать язычники из Замбези или бурятские и монгольские шаманы. Намалеванный кричащими красками, этот алтарь издали казался цветной таблицей для проверки зрения железнодорожников.
      Выделялась только одна фигура какого-то голого человека с сиянием вокруг головы и с позеленевшим телом, словно огузок протухшего и разлагающегося гуся. Хотя этому святому никто ничего плохого не делал, а, наоборот, по обеим сторонам от него находились два крылатых существа, которые должны были изображать ангелов,-- на зрителя картина производила такое впечатление, будто голый святой орет от ужаса при виде окружающей компании: дело в том, что ангелы выглядели сказочными чудовищами, чем-то средним между крылатой дикой кошкой и апокалипсическим чудовищем.
      На противоположной створке алтаря намалевали образ, который должен был изображать троицу. Голубя художнику в общем не особенно удалось испортить. Художник нарисовал какую-то птицу, которая так же походила на голубя, как и на белую курицу породы виандот.
      Зато бог-отец был похож на разбойника с дикого Запада, каких преподносят публике захватывающие кровавые американские фильмы.
      Бог-сын, наоборот, был изображен в виде веселого молодого человека с порядочным брюшком, прикрытым чем-то вроде плавок. В общем бог-сын походил на спортсмена: крест он держал в руке так элегантно, точно это была теннисная ракетка. Издали вся троица расплывалась, и создавалось впечатление, будто в крытый вокзал въезжает поезд.
      Что представляла собой третья икона - совсем нельзя было разобрать.
      Солдаты во время обедни всегда спорили, разгадывая этот ребус. Кто-то даже признал на образе пейзаж Присазавского края. Тем не менее под этой иконо стояло: "Святая Мария, матерь божья, помилуй нас!" Швейк благополучно погрузил походный алтарь на дрожки, а сам сел к извозчику на козлы. Фельдкурат расположился поудобнее и положил ноги на пресвятую троицу.
      Швейк болтал с извозчиком о войне. Извозчик оказался бунтарем - делал разные замечания по части непобедимости австрийского оружия, вроде: "Так в Сербии, значит, наложили вам по первое число?" - и так далее.
      Когда они проезжали продовольственную заставу, Швейк на вопрос сторожа, что везут, ответил:
      - Пресвятую троицу и деву Марию с фельдкуратом.
      Тем временем на учебном плацу их с нетерпением ждали маршевые роты. Ждать пришлось долго. Швейк и фельдкурат поехали сначала за призовым кубком к поручику Витингеру, а потом - в Бржевновский монастырь за дароносицей и другими необходимыми для мессы предметами, в том числе и за бутылкой церковного вина.
      Понятное дело - не так-то просто служить полевую обедню.
      - Шатаемся по всему городу! - сказал Швейк извозчику, и это была правда.
      Когда они приехали на учебный плац и подошли к помосту с деревянным барьером и столом, на котором должен был стоять походный алтарь, выяснилось, что фельдкурат забыл про министранта.
      Во время обедни фельдкурату всегда прислуживал один пехотинец, который теперь как раз предпочел сделаться телефонистом и уехал на фронт.
      - Не беда, господин фельдкурат,-- заявил Швейк.-- Я могу его заменить.
      - А вы умеете министровать?
      - Никогда этим не занимался,-- ответил Швейк,-- но попробовать можно. Теперь ведь война, а в войну люди берутся за такие дела, которые раньше им и не снились. Уж как-нибудь приклею это дурацкое "et cum spiritu tuo"/ И со духом твоим (лат.)/ к вашему "dominus vobiscum"/ Благословение господне на вас (лат.)/. В конце концов не так уж, я думаю, трудно ходить около вас, как кот вокруг горячей каши, умывать вам руки и наливать из кувшинчика вина...
      - Ладно! - сказал фельдкурат.-- Только воды мне в чашу не наливайте. Вот что: вы лучше сейчас же и в другой кувшинчик налейте вина. А впрочем, я сам буду вам подсказывать, когда идти направо, когда налево. Свистну один раз-- значит, "направо", два-- "налево". Требник особенно часто ко мне не таскайте. В общем это все пустяки. Не боитесь?
      - Я ничего не боюсь, господин фельдкурат, даже не боюсь быть министрантом.
      Фельдкурат был прав, что в общем все это-- пустяки. Все шло как по маслу.
      Речь фельдкурата была весьма лаконична:
      - Солдаты! Мы собрались здесь для того, чтобы перед отъездом на поле брани обратить свои сердца к богу; да дарует он нам победу и сохранит нас невредимыми. Не буду вас долго задерживать, желаю всего наилучшего.
      - Ruht!/ Вольно! (нем.)/-- скомандовал старый полковник на левом фланге.
      Полевая обедня зовется полевой потому, что подчиняется тем же законам, каким подчиняется и военная тактика на поле сражения. В Тридцатилетнюю войну при длительных маневрах войск полевые обедни тоже продолжались необычайно долго.
      При современной тактике, когда передвижения войск стали быстрыми, и полевую обедню следует служить быстро.
      Сегодня обедня продолжалась ровно десять минут. Тем, кто стоял близко, казалось очень странным, отчего это во время мессы фельдкурат посвистывает.
      Швейк на лету ловил сигналы, появляясь то по правую, то по левую сторону престола, и произносил только "Et cum spiritu tuo". Это несколько напоминало индийский танец вокруг жертвенника. Но в общем богослужение произвело очень хорошее впечатление и рассеяло скуку пыльного, угрюмого учебного плаца с аллеей сливовых деревьев и отхожими местами на заднем плане. Аромат отхожих мест заменял мистическое благовоние ладана в готических храмах. У всех было прекрасное настроение. Офицеры, окружавшие полковника, рассказывали друг другу анекдоты. Так что все сошло благополучно. То там, то здесь среди солдат слышалось: "Дай разок затянуться". И как фимиам, к небу поднимались синеватые облачка табачного дыма. Закурили даже унтер-офицеры, увидев, что полковник тоже курит.
      Наконец раздалось: "Zum Gebet!"/ На молитву! (нем.)/, поднялась пыль, и серый квадрат военных мундиров преклонил колени перед спортивным кубком поручика Витингера, который он выиграл в состязании в беге на дистанции Вена - Медлинг.
      Чаша была полна, и каждая манипуляция фельдкурата сопровождалась сочувственными возгласами солдат.
      - Вот это глоток! - прокатывалось по рядам.
      Обряд был повторен дважды. Затем снова раздалась команда: "На молитву!", хор грянул "Храни нам, боже, государя". Потом последовало "Стройся!" и "Шагом марш!"
      - Собирайте манатки,-- сказал Швейку фельдкурат, кивнув на походный алтарь.-- Нам нужно все развезти владельцам.
      Они поехали на том же извозчике и честно вернули все, кроме бутылки церковного вина.
      Когда они вернулись домой и в наказание за медленную езду отправили несчастного извозчика рассчитываться в комендантское управление, Швейк обратился к фельдкурату:
      - Осмелюсь спросить, господин фельдкурат, должен ли министрант быть того же вероисповедания, что и священник, которому он прислуживает?
      - Конечно,-- ответил фельдкурат,-- Иначе обедня будет недействительна.
      - Господин фельдкурат! Произошла крупная ошибка,-- заявил Швейк.-- Ведь я - вне вероисповедания. Не везет мне, да и только!
      Фельдкурат взглянул на Швейка, с минуту молчал, потом похлопал его по плечу и сказал:
      - Выпейте церковного вина, которое там от меня осталось в бутылке, и считайте себя вновь вступившим в лоно церкви.
     
      Глава XII. РЕЛИГИОЗНЫЙ ДИСПУТ
     
      Случалось, Швейк по целым дням не видал пастыря солдатских душ. Свои духовные обязанности фельдкурат перемежал с кутежами и лишь изредка заходил домой, весь перемазанный и грязный, словно кот после прогулок по крышам. Возвращаясь домой, если он еще вообще в состоянии был говорить, фельдкурат перед сном беседовал со Швейком о высоких материях, о духовном экстазе и о радости мышления, а иногда даже пытался декламировать Гейне. Швейк отслужил с фельдкуратом еще одну полевую обедню, у саперов, куда по ошибке был приглашен и другой фельдкурат, бывший школьный законоучитель, чрезвычайно набожный человек. Он очень удивленно взглянул на своего коллегу Каца, когда тот предложил ему глоток коньяку из швейковской фляжки - Швейк всегда носил ее с собой во время исполнения религиозных церемоний.
      - Недурной коньяк,-- сказал Отто Кац.-- Выпейте и поезжайте домой. Я сам все сделаю. Сегодня мне нужно побыть на свежем воздухе, а то что-то голова болит.
      Набожный фельдкурат покачал головой и уехал, а Кац, как всегда, блестяще справился со своей ролью. На этот раз он претворил в кровь господню вино с содовой водой, и проповедь затянулась несколько дольше обыкновенного, причем каждое третье слово ее составляли "и так далее" и "несомненно".
      - Солдаты! Сегодня вы уезжаете на фронт и так далее. Обратите же сердца ваши к богу и так далее. Несомненно. Никто не знает, что с вами будет. Несомненно. И так далее.
      "Так далее" и "несомненно" гремело у алтаря вперемежку с богом и со всеми святыми.
      В экстазе и ораторском пылу фельдкурат произвел принца Евгения Савойского в святого, который будет охранять саперов при постройке понтонных мостов.
      Тем не менее полевая обедня окончилась без всяких неприятностей - мило и весело. Саперы позабавились на славу.
      На обратном пути Швейка с фельдкуратом не хотели пустить со складным алтарем в трамвай. Но Швейк пригрозил кондуктору:
      - Смотри, тресну тебя этим святым алтарем по башке!
      Добравшись наконец домой, они обнаружили, что по дороге потеряли дароносицу.
      - Неважно,-- махнул рукой Швейк.-- Первые христиане служили обедни и без дароносицы. А если мы дадим объявление, то нашедший потребует от нас вознаграждения. Будь это деньги, вряд ли бы кто их вернул. Впрочем, встречаются и такие чудаки, У нас в полку в Будейовицах служил один солдат, хороший парень, но дурак. Нашел он как-то на улице шестьсот крон и сдал их в полицию. О нем даже в газетах писали: вот, дескать, какой честный человек. Ну и нажил он себе сраму! Никто с ним и разговаривать не хотел. Все как один повторяли: "Балда, что за глупость ты выкинул? За это тебе всю жизнь краснеть придется, если в тебе хоть капля совести осталась". Была у него девочка, так и та с ним разговаривать перестала. А когда он приехал домой в отпуск, то приятели из-за этой истории выкинули его во время танцульки из трактира. Парень высох весь, стал задумываться и, наконец, бросился под поезд... А вот еще случай. Портной с нашей улицы нашел золотое кольцо. Его предупреждали - не отдавай в полицию, а он ладит свое. В полиции его приняли очень ласково, дескать, заявление об утере золотого кольца с бриллиантом к ним уже поступило. Но потом посмотрели на камень и говорят: "Послушайте, милый человек, да ведь это стекло, а не бриллиант. Сколько вам за тот бриллиант дали. Знаем мы таких честных заявителей!" В конце концов выяснилось, что еще один человек потерял кольцо с поддельным бриллиантом (какая-то там семейная реликвия). Но портному пришлось все-таки отсидеть три дня, потому что в расстройстве он нанес оскорбление полиции. Законное вознаграждение он все-таки получил, десять процентов, то есть одну крону двадцать геллеров,-- цена-то этому хламу была двенадцать крон. Так это законное вознаграждение он запустил в лицо владельцу кольца, тот подал на него в суд за оскорбление личности, и с портного взяли десять крон штрафу. После этого портной всюду говорил, что с каждого честного заявителя надо брать двадцать пять крон штрафу; таких, мол, нужно избивать до полусмерти и всенародно сечь для примера, чтобы все знали, как поступать в таких случаях... По-моему, нашу дарохранительницу никто нам не вернет, хотя на ней и есть сзади полковая печать. С воинскими вещами никто связываться не захочет. Уж лучше бросить их в воду, чтобы не было канители... Вчера в трактире "У золотого венка" разговорился я с одним человеком из провинции, ему уже пятьдесят шесть лет. Он приехал в Новую Паку узнать в управлении округа, почему у него реквизировали бричку. На обратном пути, когда его уже выкинули из управления округа, он остановился посмотреть на военный обоз, который только что приехал и стоял на площади. Какой-то парень - он вез консервы для армии - попросил его минутку постеречь лошадей, да больше и не вернулся. Когда обоз тронулся, моему знакомому пришлось вместе со всеми ехать до самой Венгрии, а в Венгрии он сам попросил одного постеречь воз и только этим и спасся, а то бы его и в Сербию затащили. Вернулся он сам не свой и теперь с военными делами не желает больше связываться.
      Вечером их навестил набожный фельдкурат, который утром тоже собирался служить полевую обедню у саперов. Это был фанатик, стремившийся каждого человека приблизить к богу. Еще будучи учителем закона божьего, он развивал в детях религиозные чувства с помощью подзатыльников, и газеты иногда помещали о нем заметки под разными заголовками, вроде "Жестокий законоучитель" или "Законоучитель, раздающий подзатыльники". Но законоучитель был убежден, что ребенок усвоит катехизис лучше всего по системе розог.
      Набожный фельдкурат прихрамывал на одну ногу - результат встречи в темном переулке с отцом одного из учеников. Законоучитель надавал подзатыльников сыну за то, что тот усомнился в существовании святой троицы; мальчик получил три тумака: один за бога-отца, другой за бога-сына и третий за святого духа. Сегодня бывший законоучитель пришел наставить своего коллегу Каца на путь истинный и заронить в его душу искру божью. Он начал с того, что заметил ему:
      - Удивляюсь, что это у вас не висит распятие. Где вы молитесь и где ваш молитвенник? Ни один святой образ не украшает стен вашей комнаты. Что это у вас над постелью?
      Кац улыбнулся.
      - Это "Купающаяся Сусанна", а голая женщина под ней-- моя бывшая любовница. Направо-- японская акварель, изображающая сексуальный акт между старым японским самураем и гейшей. Не правда ли, очень оригинально? А молитвенник у меня на кухне. Швейк! Принесите его сюда и откройте на третьей странице.
      Швейк ушел на кухню, и оттуда послышалось троекратное хлопанье раскупориваемых бутылок.
      Набожный фельдкурат был потрясен, когда на столе появились три бутылки.
      - Это легкое церковное вино, коллега,-- сказал Кац.-Очень хороший рислинг. По вкусу напоминает мозельское.
      - Я пить не буду,-- упрямо заявил набожный фельдкурат.-Я пришел заронить в вашу душу искру божью.
      - Но у вас, коллега, пересохнет в горле,-- сказал Кац.-Выпейте, а я послушаю. Я человек весьма терпимый, могу выслушать и чужие мнения.
      Набожный фельдкурат немного отпил и вытаращил глаза:
      - Чертовски доброе винцо, коллега! Не правда ли? -спросил Кац.
      Фанатик сурово заметил:
      - Я замечаю, что вы сквернословите.
      - Что поделаешь, привычка,-- ответил Кац.-- Иногда я даже ловлю себя на богохульстве. Швейк, налейте господину фельдкурату. Поверьте, я ругаюсь так же богом, крестом, небом и причастием. Послужите-ка на военной службе с мое - и вы до этого дойдете. Это совсем нетрудно, а нам, духовным, все это очень близко: небо, бог, крест, причастие, и звучит красиво, и вполне профессионально. Не правда ли? Пейте, коллега!
      Бывший законоучитель машинально выпил. Видно было, что он хотел бы возразить, но не может. Он собирался с мыслями.
      - Выше голову, уважаемый коллега, - продолжал Кац,-- не сидите с таким мрачным видом, словно через пять минут вас должны повесить. Слыхал я, что однажды в пятницу, думая, что это четверг, вы по ошибке съели в одном ресторане свиную котлету и после этого побежали в уборную и сунули себе два пальца в рот, чтобы вас вырвало, боясь, что бог вас строго покарает. Лично я не боюсь есть в пост мясо, не боюсь никакого ада. Пардон! Выпейте! Вам уже лучше?.. А может быть, у вас более прогрессивный взгляд на пекло, может быть, вы идете в ногу с духом времени и с реформистами? Иначе говоря, вы признаете, что в аду вместо простых котлов с серой для несчастных грешников используются папиновы котлы, то есть котлы высокого давления? Считаете ли вы, что грешников поджаривают на маргарине, а вертела вращаются при помощи электрических двигателей? Что в течение миллионов лет их, несчастных, мнут паровыми трамбовками для шоссейных дорог; скрежет зубовный дантисты вызывают при помощи особых машин, вопли грешников записываются на граммофонных пластинках, а затем эти пластинки отсылаются наверх, в рай, для увеселения праведников? А в раю действуют распылители одеколона и симфонические оркестры играют Брамса так долго, что скорее предпочтешь ад и чистилище? У ангелочков в задницах по пропеллеру, чтобы не натрудили себе крылышки?.. Пейте, коллега! Швейк, налейте господину фельдкурату коньяку - ему, кажется, не по себе.
      Придя в чувство, набожный фельдкурат произнес шепотом:
      - Религия есть умственное воззрение... Кто не верит в существование святой троицы...
      - Швейк,-- перебил его Кац,-- налейте господину фельдкурату еще рюмку коньяку, пусть он опомнится. Расскажите ему что-нибудь, Швейк.
      - Во Влашиме, осмелюсь доложить, господин фельдкурат,-начал Швейк,-- был один настоятель. Когда его прежняя экономка вместе с ребенком и деньгами от него сбежала, он нанял себе новую служанку. Настоятель этот на старости лет принялся изучать святого Августина, которого причисляют к лику святых отцов церкви. Вычитал он там, что каждый, кто верит в антиподов, подлежит проклятию. Позвал он свою служанку и говорит: "Послушайте, вы мне как-то говорили, что у вас есть сын, слесарь-механик, и что он уехал в Австралию. Если это так, то он, значит, стал антиподом, а святой Августин повелевает проклясть каждого, кто верит в существование антиподов".-"Батюшка,-- отвечает ему баба,-- ведь сын-то мой посылает мне и письма и деньги".-- "Это дьявольское наваждение,-- говорит ей настоятель.-- Согласно учению святого Августина, никакой Австралии не существует. Это вас антихрист соблазняет". В воскресенье он всенародно проклял ее в костеле и кричал, что никакой Австралии не существует. Ну, прямо из костела его отвезли в сумасшедший дом. Да и многим бы туда не мешало. В монастыре урсулинок хранится бутылочка с молоком девы Марии, которым-де она поила Христа, а в сиротский дом под Бенешозом привезли лурдскую воду, так этих сироток от нее прохватил такой понос, какого свет не видал.
      У набожного фельдкурата зарябило в глазах. Он отошел только после новой рюмки коньяку, который ударил ему в голову. Прищурив глаза, он спросил Каца:
      - Вы не верите в непорочное зачатие девы Марии, не верите, что палец святого Ионна Крестителя, хранящийся у пиаристов, подлинный? Да вы вообще-то верите в бога? А если не верите, то почему вы фельдкурат?
      - Дорогой коллега,-- ответил Кац, снисходительно похлопав его по спине,-- пока государство признает, что солдаты, идущие умирать, нуждаются в благословении божьем, должность фельдкурата является. прилично оплачиваемым и не слишком утомительным занятием. Мне это больше по душе, чем бегать по плацу и ходить на маневры. Раньше я получал приказы от начальства, а теперь делаю что хочу. Я являюсь представителем того, кто не существует, и сам играю роль бога. Не захочу кому-нибудь отпустить грехи - и не отпущу, хотя бы меня на коленях просили. Впрочем, таких нашлось бы чертовски мало.
      - А я люблю господа бога,-- промолвил набожный фельдкурат, начиная икать,-- очень люблю!.. Дайте мне немного вина. Я господа бога уважаю,-- продолжал он.-- Очень, очень уважаю и чту. Никого так не уважаю, как его!
      Он стукнул кулаком по столу, так что бутылки подскочили.
      - Бог - возвышенное, неземное существо, совершенное во всех своих деяниях, существо, подобное солнцу, и никто меня в этом не разубедит! И святого Иосифа почитаю, и всех святых почитаю, и даже святого Серапиона... У него такое отвратительное имя!
      - Да, ему бы не мешало похлопотать о перемене имени,-заметил Швейк.
      - Святую Людмилу люблю и святого Бернарда,-- продолжал бывший законоучитель.-- Он спас много путников на Сен-Готарде. На шее у него бутылка с коньяком, и он разыскивает занесенных снегом...
      Беседа приняла другое направление. Набожный фельдкурат понес околесицу.
      - Младенцев я почитаю, их день двадцать восьмого декабря. Ирода ненавижу... Когда курица спит, нельзя достать свежих яиц.
      Он засмеялся и запел:
     
      Святый боже, святый крепкий...
     
      Но вдруг прервал пение и, обращаясь к Кацу, резко спросил:
      - Вы не верите, что пятнадцатого августа праздник успения богородицы?
      Веселье было в полном разгаре. Появились новые бутылки, и время от времени слышался голос Каца:
      - Скажи, что не веришь в бога, а то не налью.
      Казалось, что возвращаются времена преследований первых христиан. Бывший законоучитель пел какую-то песнь мучеников римской арены и вопил:
      - Верую в господа бога своего и не отрекусь от него! Не надо мне твоего вина. Могу и сам за ним послать!
      Наконец его уложили в постель. Но, прежде чем заснуть, он провозгласил, подняв руку, как на присяге:
      - Верую в бога отца, сына и святого духа! Дайте мне молитвенник.
      Швейк сунул ему первую попавшуюся под руку книжку с ночного столика Отто Каца, и набожный фельдкурат заснул с "Декамероном" Боккаччо в руках.
     
      Глава XIII. ШВЕЙК ЕДЕТ СОБОРОВАТЬ
     
      Фельдкурат Отто Кац задумчиво сидел над циркуляром, только что принесенным из казарм. Это было предписание военного министерства:
      "Настоящим военное министерство отменяет на время военных действий все имевшие до сих пор силу предписания, касающиеся соборования воинов. К исполнению и сведению военного духовенства устанавливаются следующие правила:
      1. Соборование на фронте отменяется.
      2. Тяжелобольным и раненым не разрешается с целью соборования перемещаться в тыл. Чинам военного духовенства вменяется в обязанность виновных в нарушении сего немедленно передавать. в соответствующие военные учреждения на предмет дальнейшего наказания.
      3. В тыловых военных госпиталях соборование может быть совершаемо в групповом порядке на основании заключения военных врачей, поскольку указанный обряд не нарушает работы упомянутых учреждений.
      4. В исключительных случаях Управление тыловых военных госпиталей может разрешить отдельным лицам в тылу принять соборование.
      5. Чины военного духовенства обязаны по вызову Управления военных госпиталей совершать соборование тем, кому Управление предлагает принять соборование".
      Фельдкурат еще раз перечитал отношение военного госпиталя, в котором ему предлагалось явиться завтра в госпиталь на Карлову площадь соборовать тяжелораненых.
      - Послушайте, Швейк,-- позвал фельдкурат,-- ну, не свинство ли это? Как будто на всю Прагу только один фельдкурат -- это я! Почему туда не пошлют хотя бы того набожного, который ночевал у нас недавно? Придется нам ехать на Карлову площадь соборовать. Я даже забыл, как это делается.
      - Что ж, купим катехизис, господин фельдкурат. Там об этом есть,-- сказал Швейк.-- Катехизис для духовных пастырей -все равно, что путеводитель для иностранцев... Вот, к примеру, в Эмаузском монастыре работал один помощником садовника. Решил он заделаться послушником, чтобы получить рясу и не трепать своей одежды. Для этого ему пришлось купить катехизис и выучить, как полагается осенять себя крестным знамением, кто единственный уберегся от первородного греха, что значит иметь чистую совесть и прочие подобные мелочи. А потом он продал тайком половину урожая огурцов с монастырского огорода и с позором вылетел из монастыря. При встрече он мне сказал: "Огурцы-то я мог продать и без катехизиса".
      Когда Швейк купил и принес фельдкурату катехизис, тот, перелистывая его, сказал:
      - Ну вот, соборование может совершать только священник и только елеем, освященным епископом. Значит, Швейк, вам совершать соборование нельзя. Прочтите-ка мне, как совершается соборование.
      Швейк прочел:
      - "...совершается так: священник помазует органы чувств больного, произнося одновременно молитву: "Чрез это святое помазание и по своему всеблагому милосердию да простит тебе господь согрешения слуха, видения, обоняния, вкуса, речи, осязания и ходьбы своей".
      - Хотел бы я знать,-- прервал его фельдкурат,-- как может человек согрешить осязанием? Не можете ли вы мне это объяснить?
      - По-всякому, господин фельдкурат,-- сказал Швейк.-Пошарит, например, в чужом кармане или на танцульках.. Сами понимаете, какие там выкидывают номера.
      - А ходьбой, Швейк?
      - Если, скажем, начнешь прихрамывать, чтобы тебя люди пожалели.
      - А обонянием?
      - Если кто нос от смрада воротит.
      - Ну, а вкусом?
      - Когда на девочек облизывается.
      - А речью?
      - Ну, это уж вместе со слухом, господин фельдкурат: когда один болтает, а другой слушает...
      После этих философских размышлений фельдкурат умолк. Потом опять обратился к Швейку:
      - Значит, нам нужен освященный епископом елей. Вот вам десять крон, купите бутылочку. В интендантстве такого елея, наверно, нет.
      Швейк отправился в путь за елеем, освященным епископом. Отыскать его труднее, чем живую воду в сказках Божены Немцовой *. Швейк побывал в нескольких лавочках, но стоило ему произнести: "Будьте любезны, бутылочку елея, освященного епископом",-- всюду или фыркали ему в лицо, или в ужасе прятались под прилавок. Но Швейк неизменно сохранял серьезный вид.
      Он решил попытать счастья в аптеках. Из первой велели его вывести. В другой хотели вызвать по телефону карету скорой помощи, а в третьей провизор ему сказал, что у фирмы Полак на Длоугой улице - торговля маслами и лаками-- там на складе наверняка найдется нужный елей.
      Фирма Полак на Длоугой улице торговала бойко. Ни один покупатель не уходил оттуда неудовлетворенным.
      Если покупатель просил копайский бальзам, ему наливали скипидару, и все оставались довольны друг другом.
      Когда Швейк попросил елея, освященного епископом, на десять крон, хозяин сказал приказчику:
      - Пан Таухен, налейте ему сто граммов конопляного масла номер три.
      А пан Таухен, завертывая бутылочку в бумагу, сказал Швейку, как и полагается приказчику:
      - Товарец высшего качества-с. В случае, если потребуются кисти, лак, олифа - благоволите обратиться к нам-с. Будете довольны. Фирма солидная.
      Тем временем фельдкурат повторял по катехизису то, чего не запомнил в семинарии.
      Ему очень понравились некоторые чрезвычайно остроумные выражения, над которыми он от всей души хохотал.
      "Соборование называется иначе последним помазанием. Наименование "последнее помазание" происходит оттого, что обыкновенно является последним из всех помазаний, совершаемых церковью над человеком".
      "Соборование может принять каждый опасно заболевший христианин-католик, достигший сознательного возраста".
      "Болящий принимает соборование, по возможности будучи еще в полном сознании и твердой памяти".
      Пришел вестовой и принес фельдкурату пакет с извещением о том, что завтра при соборовании в госпитале будет присутствовать "Союз дворянок по религиозному воспитанию нижних чинов".
      Этот союз состоял из истеричек, раздававших по госпиталям образки святых и "Сказание о католическом воине, умирающем за государя императора". На брошюрке была картинка в красках, изображающая поле сражения. Всюду валяются трупы людей, и лошади, опрокинутые повозки с амуницией, торчат орудия лафетами вверх. На горизонте горит деревня и рвется шрапнель. На переднем плане лежит умирающий солдат с оторванной ногой. Над ним склоняется ангел, приносящий ему венок с надписью на ленте: "Ныне же будешь со мною в раю". При этом умирающий блаженно улыбается, словно ему поднесли мороженое.
      Прочитав содержание пакета, Отто Кац плюнул и подумал: "Ну и денек будет завтра!"
      Он знал этот "сброд", как он называл союз, еще по храму св. Игнатия, где несколько лет назад читал проповеди солдатам. В те времена он делал крупную ставку на проповедь, а этот союз обычно сидел позади полковника. Две длинные тощие женщины в черных платьях и с четками пристали к нему как-то раз после проповеди и битых два часа болтали о религиозном воспитании солдат, пока наконец его не допекли и он сказал: "Извините mesdames, меня ждет капитан на партию в "железку".
      - Ну, елей у нас есть,-- торжественно объявил Швейк, возвратясь из магазина Полак,-- конопляное масло номер три, первый сорт. Хватит на целый батальон. Фирма солидная. Продает также олифу, лаки и кисти. Еще нам нужен колокольчик.
      - А колокольчик на что?
      - Звонить по дороге, чтобы народ снимал шапки, когда мы поедем с господом богом и с конопляным маслом номер три. Так полагается. Было много случаев, когда арестовывали таких, которые на это не обращали никакого внимания и не снимали шапок. Однажды в Жижкове фарар избил слепого, он тоже не снял шапки. Этого слепого еще посадили, потому как на суде было доказано, что он не глухонемой, а только слепой и, значит, звон колокольчика слышал и других вводил в соблазн, хотя дело происходило ночью. Это все полагается соблюдать, как и в праздник тела господня. В другой раз люди бы на нас и внимания не обратили, а теперь начнут перед нами шапки ломать. Так если вы, господин фельдкурат, ничего против не имеете, я достану колокольчик. Я мигом.
      Получив разрешение, Швейк уже через полчаса принес колокольчик.
      - Это от ворот постоялого двора "У Кржижков",-- сообщил он.-- Обошелся в пять минут страху, но долго пришлось ждать,-все время народ мимо ходил.
      - Я пойду в кафе, Швейк. Если кто придет, пусть подождет меня.
      Приблизительно через час после ухода фельдкурата к нему пришел строгий пожилой человек, седой и прямой как палка.
      Весь его вид выражал решимость и злобу. Смотрел он так, словно был послан судьбою уничтожить нашу бедную планету и стереть ее следы во вселенной. Говорил он резко, сухо и строго:
      - Дома? Пошел в кафе? Просил подождать? Хорошо, буду ждать хоть до утра. На кафе у него есть, а платить долги -нету? А еще священник! Тьфу!
      И он плюнул в кухне на пол.
      - Сударь, не плюйте здесь,-- попросил Швейк, с интересом разглядывая незнакомца.
      - А я еще плюну, видите - вот! - вызывающе ответил строгий господин и снова плюнул на пол.-- Как ему не стыдно! А еще военный священник! Срам!
      - Если вы воспитанный человек,-- заметил ему Швейк,-- то должны бросить привычку плевать в чужой квартире. Или вы думаете, что если мировая война, то вам все позволено? Вы должны вести себя прилично, а не как босяк. Вы должны себя вести деликатно, выражаться вежливо и не распускаться, как последний хулиган, вы, штатский оболтус.
      Строгий господин вскочил с кресла и, трясясь от злости, закричал:
      - Да как вы смеете! Я невоспитанный человек?! Что же я по-вашему? Ну?
      - Нужник! Вот кто вы,-- ответил Швейк, глядя ему прямо в глаза.-- Плюет на пол, будто он в трамвае, в поезде или в другом каком общественном месте. Я всегда удивлялся, почему там везде висят надписи: "Плевать воспрещается", а теперь вижу, что это из-за вас. Вас, видно, уже повсюду хорошо знают.
      Кровь бросилась в лицо строгому господину, и он разразился потоком ругательств по адресу Швейка и фельдкурата.
      - Вы закончили? - спокойно спросил Швейк, когда посетитель сделал заключение: "Оба вы негодяи, каков поп, таков и приход".-- Или, может быть, хотите что-нибудь добавить, перед тем как полетите с лестницы?
      Так как строгий господин настолько исчерпал весь свой запас брани, что ему не пришло на ум ни одного стоящего ругательства, и замолчал, то Швейк решил, что ждать дальнейших
      дополнений не имеет смысла.
      Он отворил дверь, поставил строгого господина в дверях лицом к лестнице и... такого удара не постыдился бы наилучший игрок международной футбольной команды мастеров спорта.
      Вдогонку строгому господину прозвучал голос Швейка:
      - В следующий раз, когда придете с визитом к порядочным людям, будете вести себя прилично.
      Строгий господин долго ходил под окнами и поджидал фельдкурата. Швейк открыл окно и наблюдал за ним.
      Наконец гость дождался, фельдкурат провел его в комнату и посадил на стул против себя.
      Швейк молча принес плевательницу и поставил ее перед гостем.
      - Что вы делаете, Швейк?
      - Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, с этим господином уже вышла здесь небольшая неприятность из-за плевков.
      - Оставьте нас одних, Швейк. У нас есть кое-какие дела.
      Швейк по-военному вытянулся.
      - Так точно, господин фельдкурат, оставлю вас одних.
      И ушел на кухню. В комнате между тем происходил очень интересный разговор.
      - Вы пришли получить деньги по векселю, если не ошибаюсь? -- спросил фельдкурат своего гостя.
      - Да, и надеюсь...
      Фельдкурат вздохнул.
      - Человек часто попадает в такое положение когда ему остается только надеяться. О, как красиво звучит слово "надейся" из того трилистника, который возносит человека над хаосом жизни: вера, надежда; любовь...
      - Я надеюсь, господин фельдкурат, что сумма...
      - Безусловно, многоуважаемый,-- перебил его фельдкурат. Могу еще раз повторить, что слово "надеюсь" придает человеку силы в его житейской борьбе. Не теряйте надежды и вы. Как прекрасно иметь свой идеал, быть невинным, чистым созданием, который дает деньги под векселя, надеясь своевременно получить их обратно. Надеяться, постоянно надеяться, что я заплачу вам тысячу двести крон, когда у меня в кармане нет даже сотни...
      - В таком случае, вы...-- заикаясь, пролепетал гость.
      - Да, в таком случае я,-- ответил фельдкурат.
      Лицо гостя опять приняло упрямое и злобное выражение.
      - Сударь, это мошенничество,-- сказал он, вставая.
      - Успокойтесь, уважаемый!
      - Это мошенничество! - закричал упрямый гость.-- Вы злоупотребили моим доверием!
      - Сударь,-- сказал фальдкурат,-- вам безусловно будет полезна перемена воздуха. Здесь слишком душно... Швейк! -крикнул он.-- Этому господину необходимо подышать свежим воздухом.
      - Осмелюсь доложить, господин фельдкурат,-- донеслось из кухни,-- один раз я его уже выставлял.
      - Повторить! - скомандовал фельдкурат, и команда была исполнена быстро, стремительно и четко.
      Вернувшись с лестницы, Швейк сказал:
      - Хорошо, что мы отделались от него, прежде чем он начал буянить... В Малешицах жил один шинкарь, большой начетчик. У него на все случаи жизни были готовы изречения из священного писания. Когда ему приходилось стегать кого-нибудь плетью, он всегда приговаривал: "Кто жалеет розги, тот ненавидит сына своего, а кто его любит, то вовремя наказует его. Я тебе покажу, как драться у меня в шинке!"
      - Вот видите, Швейк, что постигает тех, кто не чтит священника,-- улыбнулся фельдкурат.-- Святой Иоанн Златоуст сказал: "Кто чтит пастыря своего, тот чтит Христа во пастыре своем. Кто обижает пастыря, тот обижает господа, его же представителем пастырь есть..." К завтрашнему дню нам нужно хорошенько подготовиться. Сделайте яичницу с ветчиной, сварите пунш-бордо, а потом мы посвятим себя размышлениям, ибо, как сказано в вечерней молитве, "милостью божьей предотвращены все козни врагов против дома сего".
      На свете существуют стойкие люди. К ним принадлежал и муж, дважды выброшенный из квартиры фельдкурата. Как только приготовили ужин, кто-то позвонил. Швейк пошел открыть, вскоре вернулся и доложил.
      - Опять он тут, господин фельдкурат. Я его пока что запер в ванной комнате, чтобы мы могли спокойно поужинать.
      - Нехорошо вы поступаете, Швейк,-- сказал фельдкурат.-Гость в дом - бог в дом. В старые времена на пирах шутов-уродов заставляли увеселять пирующих. Приведите-ка его сюда, пусть он нас позабавит.
      Через минуту Швейк вернулся с настойчивым господином. Господин глядел мрачно.
      - Присаживайтесь,-- ласково предложил фельдкурат.-- Мы как раз кончаем ужинать. Только что ели омара и лососину, а теперь перешли к яичнице с ветчиной. Почему не кутнуть, когда на свете есть люди, одалживающие нам деньги?
      - Надеюсь, я здесь не для шуток,-- сказал мрачный господин.-- Я здесь сегодня уже в третий раз. Надеюсь, что теперь все выяснится.
      - Осмелюсь доложить, господин фельдкурат,-- заметил Швейк, вот ведь гидра! Совсем как Боушек из Либени. Восемнадцать раз за один вечер его выкидывали из пивной "Экснер", и каждый раз он возвращался - дескать, "забыл трубку". Он лез в окна, двери, через кухню, через забор в трактир, через погреб к стойке, где отпускают пиво, и, наверно, спустился бы по дымовой трубе, если б его не сняли с крыши пожарные. Такой был настойчивый, что мог бы стать министром или депутатом! Вложили ему как следует!
      Настойчивый господин, словно не внимая тому, о чем говорят, упрямо повторил:
      - Я хочу окончательно выяснить наши дела и прошу меня выслушать.
      - Это вам разрешается,-- сказал фельдкурат.-- Говорите, уважаемый. Говорите, сколько вам угодно, а мы пока продолжим пиршество. Надеюсь, это не помешает вам рассказывать? Швейк, подавайте на стол!
      - Как вам известно,-- начал настойчивый господин,-- в настоящее время свирепствует война. Я одолжил вам эту сумму до войны, и если бы не война, то не стал бы настаивать на уплате. Но я приобрел печальный опыт.
      Он вынул из кармана записную книжку и продолжал:
      - У меня все записано. Поручик Яната был мне должен семьсот крон и, несмотря на это, осмелился погибнуть в битве на Дрине. Подпоручик Прашек попал в плен на русском фронте, а он мне должен две тысячи крон. Капитан Вихтерле, будучи должен мне такую же сумму, позволил себе быть убитым собственными солдатами под Равой Русской. Поручик Махек попал в Сербии в плен, а он остался мне должен полторы тысячи крон. И таких у меня в книжке много. Один погибает на Карпатах с моим неоплаченным векселем, другой попадает в плен, третий как назло тонет в Сербии, а четвертый умирает в госпитале в Венгрии. Теперь вы понимаете мои опасения. Эта война меня погубит, если я не буду энергичным и неумолимым. Вы возразите мне, мол, фельдкурату никакая опасность не грозит. Так посмотрите!
      Он сунул Кацу под нос свою записную книжку.
      - Видите: фельдкурат Матиаш умер неделю тому назад в заразном госпитале в Брио. Хоть волосы на себе рви! Не заплатил мне тысячу восемьсот крон и идет в холерный барак соборовать умирающего, до которого ему нет никакого дела!
      - Это его долг, милый человек,-- сказал фельдкурат.-- Я тоже завтра пойду соборовать.
      - И тоже в холерный барак,-- заметил Швейк.-- Вы можете пойти с нами, чтобы воочию убедиться, что значит жертвовать собой.
      - Господин фельдкурат,-- продолжал настойчивый господин,-- поверьте, я в отчаянном положении! Разве война существует для того, чтобы спровадить на тот свет всех моих должников?
      - Вот когда вас призовут на военную службу и вы попадете на фронт,-- заметил Швейк,-- мы с господином фельдкуратом отслужим мессу, чтобы, по божьему соизволению, вас разорвало первым же снарядом.
      - Сударь, у меня к вам серьезное дело,-- настаивала гидра, обращаясь к фельдкурату.-- Я требую, чтобы ваш слуга не вмешивался в наши дела и дал нам возможность теперь же их закончить.
      - Простите, господин фельдкурат,-- отозвался Швейк,-извольте мне сами приказать, чтобы я не вмешивался в ваши дела, иначе я и впредь буду защищать ваши интересы, как полагается каждому честному солдату. Этот господин совершенно прав - ему хочется уйти отсюда самому, без посторонней помощи. Да и я не любитель скандалов, я человек светский.
      - Мне уже это начинает надоедать, Швейк,-- сказал фельдкурат, как бы не замечая присутствия гостя.-- Я думал, что этот человек нас позабавит, расскажет какие-нибудь анекдоты, а он требует, чтобы я приказал вам не вмешиваться в эти вещи, несмотря на то, что вы два раза уже имели с ним дело. В такой вечер, накануне столь важного религиозного акта, когда все помыслы мои я должен обратить к богу, он пристает ко мне с какой-то глупой историей о несчастных тысяче двухстах кронах, отвлекает меня от испытания своей совести, от бога и добивается, чтобы я ему еще раз сказал, что теперь ничего не дам ему. Я не хочу больше с ним разговаривать, чтобы не осквернять этот священный вечер! Скажите ему сами, Швейк: "Господин фельдкурат вам ничего не даст".
      Швейк исполнил приказ, рявкнув в самое ухо гостю.
      Однако настойчивый гость остался сидеть.
      - Швейк,-- сказал фельдкурат,-- спросите его, долго ли он еще намерен здесь торчать?
      - Я не тронусь с места, пока вы мне не уплатите,-- упрямо заявила гидра.
      Фельдкурат встал, подошел к окну и сказал:
      - В таком случае передаю его вам, Швейк. Делайте с ним что хотите.
      - Пойдемте, сударь,-- пригласил Швейк, схватив незваного гостя за плечо.-- Бог троицу любит.
      И проделал свое упражнение быстро и изящно под похоронный марш, который фельдкурат выстукивал пальцами на оконном стекле.
      Вечер, посвященный благочестивым размышлениям, имел несколько фаз. Фельдкурат так пламенно стремился к богу, что еще в двенадцать часов ночи из его квартиры доносилось пение:
     
      Когда в поход мы собирались,
      Слезами девки заливались.
     
      С ним вместе пел и бравый солдат Швейк.
     
      x x x
     
      В военном госпитале жаждали соборования двое: старый майор и офицер запаса, бывший банковский чиновник. Оба получили в Карпатах по пуле в живот и теперь лежали рядом. Офицер запаса считал своим долгом собороваться, так как его начальник, майор, жаждал собороваться, а он, подчиненный, считал, что нарушил бы чинопочитание, если б не дал и себя соборовать.
      Благочестивый майор делал это с расчетом, полагая, что молитва исцелит его от болезней. Однако в ночь перед соборованием они оба умерли, и когда утром в госпиталь явился фельдкурат со Швейком, оба воина лежали под простынями с почерневшими лицами, какие бывают у всех умирающих от удушья.
      - Так торжественно мы с вами ехали, господин фельдкурат, а нам все дело испортили!-- досадовал Швейк, когда в канцелярии им сообщили, что те двое уже ни в чем не нуждаются.
      И верно, прибыли они сюда торжественно. Ехали на дрожках, Швейк звонил, а фельдкурат держал в руке завернутую в салфетку бутылочку с маслом и с серьезным видом благословлял ею прохожих, снимавших шапки. Правда, их было немного, хотя Швейк и старался наделать как можно больше шуму своим колокольчиком. За дрожками бежали мальчишки, один прицепился сзади, а все остальные кричали хором:
      - Сзади-то, сзади!
      Швейк звонил, извозчик стегал кнутом сидевшего сзади мальчишку. На Водичковой улице дрожки догнала привратница, член конгрегации святой Марии, и на полном ходу приняла благословение от фельдкурата, перекрестилась, потом плюнула:

К титульной странице
Вперед
Назад