СТРОКИ БИОГРАФИИ Выкуп - 100 тысяч шиллингов Родился в городке Фрайберг в Моравии (тогда провин- ция Австрии) 6 мая 1856 года. Поступил на медицинский факультет Венского университета в 1873 году. Работал в терапевтической, психиатрической клиниках Вены, у Шарко - в Париже, у Бернхайма - в Нанси. В 1881 г. получил степень доктора медицины. Вместе с Йозефом Брейером разработал катартический метод лечения неврозов. В 1895 г. в и шла их книга "Исследования истерий". От нее при- нято вести историю психоанализа. С 1902 г. - профессор Венского университета. Более сорока лет посвятил разработке теории и прак- тике психоанализа. Работы: "Толкование сновидений" (1899), "Психопатология обыденной жизни" (1901), "Тотем и табу" (1913), "Лекции по введению в психоанализ" (1917), "Психология масс и анализ человеческого "Я" (1921), "Я" и "Оно" (1923), "Будущее одной иллюзий" (1927), "Неудовлетворенность в культуре" (1930) и дру- гие. В 1930 году удостоен Премии Гете, в 1936 г. изби- рается иностранным членом Королевского научного общест- ва (Лондон). Фрейда называют и ученым, и провидцем, и основопо- ложником нового направления в науке. С его именем свя- зывают понятие бессознательного в психике человека. Его теория обогатила многие области современных знаний. В 1938 году, после вторжения нацистов в Австрию, стал узником гетто. Его лишили паспорта, конфисковали имущество, библиотеку. Международное психоаналитическое общество пыталось вызволить Фрейда. Фашисты потребовали выкуп. Одна из пациенток Фрейда, принцесса Мария Бона- парт, заплатила 100 тысяч шиллингов за его освобожде- ние. Семья Фрейда переехала в Лондон, а четыре его сестры погибли в газовых камерах. Умер в Лондоне 23 сентября 1939 года. НЕДОВОЛЬСТВО КУЛЬТУРОЙ I Невозможно отрешиться от мысли, что обычно люди ме- ряют все ложной мерой: они рвутся к власти, успеху и богатству, восхищаются теми, кто всем этим обладает, зато недооценивают истинные блага жизни. Правда, такое обобщение как всегда небезопасно; предается забвению многокрасочность человеческого мира и душевной жизни. Есть люди, которым не отказывают в почтении их совре- менники, хотя все их величие покоится на таких свойс- твах и деяниях, которые совершенно чужды целям и идеа- лам толпы. Допустим, что великими их признает тоже меньшинство, тогда как подавляющее большинство ничего не желает о них знать; но и тут не все так просто, если учесть расхождение человеческих слов и дел, многообра- зие людских желаний. Один из этих замечательных людей в письмах называет меня своим другом. Я послал ему свою небольшую работу, где религия расценивается как иллюзия. Он отвечал мне, что был бы целиком согласен с моей оценкой, но сожале- ет, что я не воздал должного подлинному источнику рели- гиозности. Таковым он считает особое чувство, никогда его не покидающее, обнаруживаемое им у многих других и, предположительно, присущее миллионам. Это чувство он называет оощущением вечностип, чувством чего-то безгра- ничного, бескрайнего, оокеаническогоп. Такое чувство - дело чисто субъективное, это не вопрос веры. Здесь не примешивается обещание личного бессмертия, но зато в этом чувстве - источник религиозной энергии, питающей различные церкви и религиозные системы. Они направляют его по определенным каналам, где оно и поглощается. Лишь на основании такого оокеаническогоп чувства чело- век может называть себя религиозным - даже если он от- вергает всякую веру и любую иллюзию. Это суждение моего уважаемого друга, который сам од- нажды отдал дань волшебству поэтической иллюзии, поста- вило меня перед лицом немалых трудностей1. У себя я не нахожу этого оокеаническогоп чувства; научному подходу чувства вообще создают неудобства. Можно попытаться описать их физиологические признаки. Там, где это полу- чается, - а я опасаюсь, что оокеаническое. чувство та- кой характеристике не поддается, - не остается ничего, кроме содержания тех представлений, которые ассоциатив- но связаны с этим чувством. Если я правильно понял мое- го друга, он имеет в виду то же самое, что и один ори- гинальный и весьма своеобразный поэт, утешавший своего героя перед самоубийством: оНам не уйти из этого ми- рап2. Таким образом, речь идет о чувстве неразрывной связи, принадлежности к мировому целому. Для меня это имеет, скорее, характер интеллектуального умозрения - конечно, не без сопровождающих чувств, но их ведь хва- тает и при других мыслительных актах сходной значимос- ти. Личный опыт не убеждает меня в том, что такие чувс- тва первичны по своей природе, Я не могу оспаривать на этом основании факта наличия их у других; вопрос лишь в том, насколько верно они истолковываются и могут ли считаться оfons et origoп всех религиозных запросов. Мне нечего предложить для окончательного решения этой проблемы. Идея о непосредственном, изначальном оповещении человека этим чувством - о его связи с окру- жающим миром - звучит столь странно, так плохо совмес- тима с нашей психологией, что следовало бы предпринять психоаналитическое, т.е. генетическое исследование по- добного чувства. Тогда в нашем распоряжении следующий путь: в нормальном состоянии для нас нет ничего досто- вернее чувства самих себя, нашего собственного оЯп, ка- жущегося нам самостоятельным, целостным, ясно отличимым от всего остального, Видимость обманчива, не существует четкой внутренней границы между оЯп и бессознательной душевной субстанцией, обозначаемой нами как оОноп. оЯп для нее служит лишь фасадом - этому научил нас психоа- нализ. Ему предстоит еще во многом уточнить отношения между оЯп и оОноп, однако, по крайней мере в отношениях с внешним миром, оЯп кажется отделенным от последнего резкой разграничительной линией. Только в одном, хотя и необычайном, но не патологическом состоянии дело обсто- ит иначе. На вершине влюбленности граница между оЯп и объектам угрожающе расплывается. Вопреки всякой очевид- ности, влюбленный считает оЯп и оТып единым целым и го- тов вести себя так, будто это соответствует действи- тельности. То, что на время может устранить известная физиологическая функция, может, конечно, быть результа- том и болезнетворных процессов, Из патологии нам из- вестно большое число состояний, когда грань между оЯп и внешним миром делается ненадежной, либо границы прола- гаются неверно. Таковы случаи, при которых части нашего собственного тела или даже душевной жизни - наши восп- риятия, мысли, чувства - кажутся нам как бы чужими, не принадлежащими нашему оЯп. Либо те случаи, когда на внешний мир переносится нечто порожденное или явно при- надлежащее оЯп. Таким образом, чувство оЯп также под- вержено нарушениям, а границы оЯп неустойчивы. Дальнейшие размышления показывают, что чувство оЯп взрослого человека не могло быть таковым с самого нача- ла, Оно должно было пройти долгий путь развития. Поня- тийно это зачастую недоказуемо, но реконструируется с достаточной степенью вероятности3. Младенец еще не от- личает своего оЯп от внешнего мира как источника прихо- дящих к нему ощущений, Его постепенно обучают этому различные импульсы. Сильнейшее впечатление должно про- изводить на него то, что одни источники возбуждения все время могут посылать ему ощущения (позже он узнает в них органы собственного тела), тогда как другие источ- ники время от времени ускользают. Самый желанный из них- - материнская грудь, призвать которую к себе можно только настойчивым криком. Так оЯп противопоставляется некий ообъектп, нечто находимое ововнеп, появляющееся только в результате особого действия. Дальнейшим побуж- дением к вычленению оЯп из массы ощущений, а тем самым к признанию внешнего мира, являются частые, многообраз- ные и неустранимые ощущения боли и неудовольствия. К-их устранению стремится безраздельно господствующий в пси- хике принцип удовольствия. Так возникает тенденция к отделению оЯп от всего, что может сделаться источником неудовольствия. Все это выносится вовне, а оЯп оказыва- ется инстанцией чистого удовольствия, которому проти- востоит чуждый и угрожающий ему внешний мир. Границы такого примитивного оЯ п - чистого удовольствия - исп- равляются под давлением опыта.Многое из того, что при- носит удовольствие и от чего нельзя отказаться, принад- лежит все же не оЯп, а ообъектуп. И наоборот, многие страдания, от которых хотелось бы избавиться, неотдели- мы от ооЯп, имеют внутреннее происхождение. Целенаправ- ленная деятельность органов чувств и соответствующих умственных усилий учит человека методам различения внутреннего (принадлежащего оЯп) и внешнего, пришедшего из окружающего мира. Тем самым он делает первый шаг к утверждению принципа реальности, который будет управ- лять дальнейшим его развитием. Такое различение, понят- но, служит и практическим целям - защите от угрожающих неприятных ощущений. То обстоятельство, что оЯп способ- но применять для защиты от внутреннего неудовольствия те же методы, которыми оно пользуется против внешних неприятностей, является исходным пунктом некоторых серьезных психических расстройств. Так оЯп отделяется от внешнего мира. Вернее, перво- начально оЯп включает в себя все, а затем из него выде- ляется внешний мир. Наше нынешнее чувство ооЯп - лишь съежившийся остаток какого-то широкого, даже всеобъем- лющего чувства, которое соответствовало неотделимости оЯп от внешнего мира. Если мы примем, что это первичное чувство ооЯп в той или иной мере сохранилось в душевной жизни многих людей, то его можно признать своего рода спутником более узкого и ограниченного чувства оЯп в зрелом возрасте. Этим же объясняются представления о безграничности и связи с мировым целым, именуемые моим другам оокеаническимп чувством. На вправе ли мы из ос- татков первоначального, существующего наряду с возник- шим позже, выводить второе из первого? Конечно, в этом не была бы ничего удивительного - ни в области душевной жизни, ни в любой иной. Мы твердо убеждены, что в животном царстве высокоразвитые виды произошли от самых низших, причем простейшие формы жиз- ни встречаются и поныне. Гигантские динозавры вымерли, освободив место млекопитающим, но такой представитель этого вида, как крокодил, продолжает здравствовать и сегодня. Эта аналогия может показаться несколько натя- нутой, да и ущербной, поскольку выжившие низшие виды по большей части не являются истинными предками современ- ных более развитых видов. Промежуточные звенья по боль- шей части вымерли, они известны только по реконструкци- ям. Напротив, в душевной жизни сохранение примитивного наряду с возникшим из него и преобразованным встречает- ся столь часто, что тут даже можно обойтись без приме- ров. Происходят перерывы в развитии, какая-то количест- венно определенная часть влечения остается неизменной, тогда как другая развивается дальше. Мы затрагиваем тем самым общую проблему сохранения психического, еще почти не разработанную, но столь ув- лекательную и значимую, что даже без достаточного к то- му повода уделим ей толику внимания. С тех пор, как мы преодолели заблуждение, будто обычное забывание есть разрушение следа в памяти, иначе говоря, уничтожение, мы склонны придерживаться иного взгляда. А именно, в душевной жизни ничто, раз возникнув, не исчезает, все каким-то образом сохраняется, и при известных условиях, например, в случае далеко зашедшей регрессии, может вновь всплыть на поверхность. Попробуем содержательно пояснить это на примере из другой области, В качестве такой иллюстрации возьмем развитие Вечного Города4. Ис- торики учат нас, что древнейший Рим был Roma quadrata, огороженным поселением на Палатине. Затем следует пери- од Septimontium - объединения поселений на семи холмах, из которых возникает город, границей коего была стена Сервия Туллия, а потом, после всех перестроек республи- канского и раннеимперского времен, стены, воздвигнутые императором Аврелианом. Не прослеживая далее истории города, зададим себе вопрос: что найдет от этих ранних стадий посетитель сегодняшнего Рима, даже если он снаб- жен самыми совершенными познаниями истории и топогра- фии. Стену Аврелиана, несмотря на некоторые повреждения и про ломы, он увидит почти не изменившейся. Кое-где, благо даря раскопкам, он сможет увидеть остатки вала Сервия Имея достаточные познания - превосходящие знания современной археологии - он мог бы, наверное, восстано- вить очертания этих стен по всему периметру, даже кон- туры Roma quadrata. Но от зданий, когда-то заполнявших эти рамки древнего города, он не обнаружит ничего или почти ничего - эти здания более не существуют. Велико- лепные познания в римской истории в лучшем случае поз- волят ему установить, где стояли храмы и общественные здания той эпохи. Теперь на их месте руины, да и не са- мих этих сооружений, а позднейших пристроек после пожа- ров и разрушений. Нет нужды напоминать, что все эти ос- танки древнего Рима вкраплены сегодня в хаос большого города, возникшего за последние века, начиная с эпохи Возрождения. Конечно, многие древности погребены в го- родской почве или под современными зданиями Таков спо- соб сохранения прошлого в исторических городах, вроде Рима. Сделаем теперь фантастическое предположение, будто Рим - не место жительства, а наделенное психикой су- щество - со столь же долгим и богатым прошлым в котором ничто, раз возникнув, не исчезало, а самые последние стадии развития сосуществуют со всеми прежними. В слу- чае Рима это означало бы, что по-прежнему возносились бы ввысь императорский дворец на Палатине и Septimonti- um Септимия Севера, а карнизы замка Ангела украшались теми же прекрасными статуями, как и до нашествия готов и т. д. Больше того, на месте Палаццо Каффарелли - ко- торый, однако, не был бы при этом снесен - по-прежнему стоял бы храм Юпитера Капитолийского, причем не только в своем позднейшем облике, каким его видели в импера- торском Риме, но и в первоначальном облике, с этрусски- ми формами, украшенном терракотовыми антефиксами. Там, где ныне стоит Колизей, можно было бы восхищаться и ис- чезнувшим Domus Aurea Нерона; на площади Пантеона мы обнаружили бы не только сохраненный для нас Пантеон Ад- риан - на том же месте находилась бы и первоначальная постройка Агриппы. На одном и том же основании стояли бы церковь Maria Sopra Minerva и древний храм, на месте которого она была построена. И при небольшом изменении угла зрения появлялось бы то одно, то другое здание. Нет смысла развивать эту фантазию далее - она ведет к чему-то несообразному и даже абсурдному. Историческая последовательность представима лишь посредством прост- ранственной рядоположенности: одно и то же пространство нельзя заполнить дважды. Наша попытка может выглядеть праздной забавой, но тому есть оправдание - она показы- вает всю сложность передачи душевной жизни с помощью наглядных образов. Следует предупредить возможный упрек: почему мы изб- рали для сравнения с душевным прошлым именно историю города? Гипотеза о сохранности всего прошедшего отно- сится и к душевной жизни - при том условии, что не были повреждены органы психики, их ткань не пострадала от травмы или воспаления. Но историю всякого города, даже если у него не столь бурное прошлое, как у Рима, или если он не знал вторжений неприятеля, как Лондон, не миновали разрушительные воздействия - сравнимые с ука- занными причинами заболевания. Самое мирное развитие любого города всегда сопровождается разрушением и сно- сом зданий, и уже поэтому история города изначально не- сопоставима с душевным организмом. Это возражение заставляет нас оставить яркую палитру контрастов; мы обращаемся к более близкому объекту сравнения, каковым является тело животного или челове- ка. Но и здесь мы сталкиваемся с чем-то сходным. Ранние стадии развития никоим образом не сохранились, они ста- ли строительным материалом для более поздних форм и растворились в них. Зародыш исчез во взрослом теле, загрудинная железа ребенка после достижения им половой зрелости заменяется соединительной тканью, но как тако- вая более не существует. В полых костях взрослого можно узнать очертания костей ребенка, но последние принадле- жат прошлому, они вытягивались и утолщались, пока не приобрели окончательную форму. Сохранение всех ранних стадий, наряду с завершенными, возможно лишь в душевной жизни, а мы не в состоянии наглядно это представить. Возможно, мы заходим слишком далеко с предположения- ми такого рода, и нам следовало бы удовлетвориться ут- верждением, что прошлое может сохраняться в душевной жизни, что здесь нет неизбежного разрушения. Вероятно, в психике многих стариков - в виде нормы или исключения - все настолько стирается или разъедается, что прошлого уже никак не оживить и не восстановить. Быть может, сохранение вообще связано с определенными благоприятны- ми условиями. Вполне возможно, но об этом мы ничего не знаем. Поэтому нам следует твердо держаться того, что сохранение прошлого в душевной жизни есть, скорее, пра- вило, нежели исключение. Если мы готовы полностью принять наличие оокеаничес- когоп чувства у многих людей и склонны сводить его к ранней стадии чувства оЯп, то возникает следующий воп- рос: может ли такое чувство притязать на роль источника религиозных потребностей? Такое притязание не кажется мне убедительным. Чувс- тво может служить источником энергии лишь в том случае, если само оно является выражением какой-то сильной пот- ребности. Мне кажется неопровержимым выведение религи- озных нужд из детской беспомощности и связанного с нею обожания отца. Тем более, что это чувство не только проистекает из детства, но и в дальнейшем поддерживает- ся страхом перед всемогуществом судьбы. Мне трудно при- вести другой пример столь же сильной в детстве потреб- ности, как нужда в отцовской защите. Поэтому роль ооке- аническогоп чувства второстепенна, оно могло бы служить только восстановлению безграничного нарциссизма. Мы в состоянии четко проследить первоистоки религиозных воззрений - вплоть до чувства детской беспомощности, За ним может скрываться что-нибудь еще, но пока все это окутано густым туманом. Я допускаю, что в дальнейшем оокеаническоеп чувство оказалось связанным с религией. Единство со всем сущим (его идейное содержание) выступает как первая попытка религиозного утешения, как еще один способ отрицания той опасности, которая угрожает оЯп со стороны внешнего мира. Признаюсь, мне трудно оперировать этими едва уло- вимыми величинами; Другой мой друг, неутолимая жажда знаний которого привела к самым необычным экспериментам и сделала его чуть ли не всеведущим, уверял меня, что практика йоги действительно может пробудить такие новые ощущения и чувство всеобщности (отключением от внешнего мира, концентрацией внимания на телесных функциях, осо- быми дыхательными упражнениями). Он склонен считать это регрессией к древнейшим состояниям душевной жизни, уже давно покрытым позднейшими наслоениями. В этом он ви- дит, так сказать, физиологическое обоснование мистичес- кой премудрости. На первый план здесь выступает связь с многообразными темными проявлениями души, такими, как транс и экстаз. Меня это заставляет лишь вспомнить сло- ва из оНыряльщикап Шиллера: Блажен, кто там дышит в розовом свете. II В моей работе оБудущее одной иллюзиип речь шла не столько о глубинных истоках религиозного чувства, сколько о религии обычных людей - системе догм и обеща- ний, которая, с одной стороны, с завидной полнотой объ- ясняет загадки этого мира, с другой же - уверяет чело- века в том, что заботливое Провидение стоит на страже его жизни и возместит ему лишения посюстороннего су- ществования. Это Провидение обычный человек представля- ет не иначе, как в облике чрезвычайно возвеличенного отца. Только ему ведомы нужды детей человеческих, а они могут его умилостивить мольбами и знаками раскаяния. Все это настолько инфантильно, так далеко от действи- тельности, что стороннику гуманистических убеждений становится больно от одной мысли о том, что подавляющее большинство смертных никогда не поднимется над подобным пониманием жизни. Но еще постыднее попытки защиты рели- гии большим числом наших современников, которые должны были бы видеть, что такой религии нельзя придерживать- ся. Они отстаивают ее пункт за пунктом в жалких арьер- гардных боях. Может возникнуть даже желание влиться в ряды верующих, чтобы напомнить философам, спасающим Бо- га религии, заменяя его безличным, призрачно абстракт- ным принципом, о предостережении: оНе поминай всуе име- ни Господа Бога твоего! п Не стоило бы им ссылаться на иных великих мыслителей прошлого - известно, почему тем приходилось делать нечто подобное. Вернемся к нашему обычному человеку и его религии - единственной, которая заслуживает этого имени. Тут мож- но вспомнить известное высказывание одного из наших ве- ликих поэтов и мудрецов, который так выразился об отно- шении религии к искусству и науке: Кто владеет наукой и искусством, Тот владеет и религией; Кто лишен их обоих, Тому остается религия5. Это изречение, с одной сто- роны, противопоставляет религию двум величайшим дости- жениям человеческого рода, а с другой стороны, предпо- лагает, что они сопоставимы по своей жизненной ценнос- ти, могут заменять друг друга. Если мы хотим удалить от религии даже рядового человека, то авторитет поэта явно не на нашей стороне. Изберем поэтому такой путь, кото- рый мог бы нас приблизить к высотам его мысли. Данная нам жизнь слишком тяжела, она приносит нам слишком мно- го боли, разочарований, неразрешимых проблем. Чтобы ее вынести, нам не обойтись без облегчающих средств (как говаривал Теодор Фонтане, нам не обойтись без вспомога- тельных конструкций). Такие средства, по всей видимос- ти, подразделяются на три группы: сильное отвлечение, позволяющее нам едва замечать свои несчастья; замените- ли удовлетворения, несколько их уменьшающие; и наркоти- ки, делающие несчастья неощутимыми. Что-нибудь подобное всегда необходимо6. На отвлечения указывал Вольтер, когда, под конец соКандидап, давал совет возделывать свой сад". Таким же отвлечением является.и научная дея- тельность. Заменители удовлетворения, предлагаемые, например, искусством, при всей своей иллюзорности пси- хически действенны - благодаря той роли, которую играет фантазия в душевной жизни. Наркотические средства ока- зывают влияние на наше тело, изменяют его химизм. Не так уж просто определить место религии в этом ряду, для этого нам нужно начать издалека. Вопрос о смысле человеческой жизни ставился бесчис- ленное количество раз; удовлетворительный ответ на него пока что не был найден, может быть, его вообще не най- ти. Некоторые из вопрошавших добавляли: если жизнь не имеет никакого смысла, то она теряет для них всякую ценность. Но угроза такого рода ничего не меняет. Ско- рее, может показаться, что мы вправе отклонить этот вопрос. Его предпосылкой является человеческое самомне- ние, с многообразными проявлениями которого мы уже зна- комы. Ведь не говорят о смысле жизни животных, разве что в связи с их предназначением служить человеку. Но и это несостоятельно, поскольку он не знает, что ему де- лать со многими животными, помимо их описания, класси- фикации, изучения. Бесчисленные виды животных избежали, однако, даже подобного применения, так как жили и вы- мерли еще до того, как за них взялся человек. Только религия берется отвечать на вопрос о смысле жизни. Мы вряд ли ошибемся, если скажем, что идея смысла жизни возникает вместе с религиозными системами и рушится вместе с ними. Мы обратимся поэтому к более скромному вопросу: что сами люди полагают целью и смыслом жизни, если судить по их поведению, чего они требуют от жизни, чего хотят в ней достичь? Отвечая на этот вопрос, трудно ошибить- ся: они стремятся к счастью, они хотят стать и пребы- вать счастливыми. Две стороны этого стремления - поло- жительная и отрицательная цели; с одной стороны, от- сутствие боли и неудовольствия, с другой - переживание сильного чувства удовольствия. В узком смысле слова под осчастьемп понимается только последнее. В соответствии с этим удвоением цели деятельность людей идет по двум направлениям в зависимости от того, какую из этих целей - преимущественно или даже исключительно - стремится осуществить деятельность. Как мы видим, цель жизни просто задана принципом удовольствия, Этот принцип с самого начала руководит работой душевного аппарата; не подлежит сомнению его целенаправленность, и все же программа принципа удо- вольствия вступает в противоречие со всем миром, как с макрокосмом, так и с микрокосмом. Она вообще неосущест- вима, ей противостоит все устройство Вселенной: можно было бы сказать, что намерение оосчастливитьп человека не входит в планы отворенияп. То, что в строгом смысле слова называется счастьем, проистекает, скорее, из вне- запного удовлетворения, разрядки достигшей высокого уровня напряжения потребности. По самой своей природе это возможно только как эпизодическое явление. Любое постоянство, длительность ситуации, страстно желатель- ной с точки зрения принципа удовольствия, вызывает у нас лишь чувство равнодушного довольства, Мы устроены таким образом, что способны наслаждаться лишь при нали- чии контраста и в малой степени самим состоянием7. Так что возможности нашего счастья ограничиваются уже нашей конституцией. Куда меньше трудностей с испытанием нес- частья. С трех сторон нам угрожают страдания: со сторо- ны нашего собственного тела, приговоренного к упадку и разложению, предупредительными сигналами которых явля- ются боль и страх - без них нам тоже не обойтись. Со стороны внешнего мира, который может яростна обрушить на нас свои огромные, неумолимые и разрушительные силы. И, наконец, со стороны наших отношений с другими людь- ми. Страдания, проистекающие из последнего источника, вероятно, воспринимаются нами болезненнее всех осталь- ных; мы склонны считать их каким-то излишеством, хотя они ничуть не менее неизбежны и неотвратимы, чем стра- дания иного происхождения. Не удивительно поэтому, что под давлением этих по- тенциальных страданий люди несколько умеряют свои при- тязания на счастье. Подобно тому как сам принцип удо- вольствия под влиянием внешнего мира преобразуется в более скромный принцип реальности, мы уже считаем себя счастливыми, если нам удалось избегнуть несчастья, пре- возмочь страдания, Задача избегнуть страдания вытесняет на второй план стремление к удовольствию. Размышление подводит нас к пониманию того, что к решению этой зада- чи ведут разные пути; все они рекомендовались различны- ми школами житейской мудрости и были испробованы людь- ми. Ничем не ограниченное удовлетворение всех нужд выд- вигается как самый что ни на есть соблазнительный образ жизни, но такая программа ставит наслаждение выше осто- рожности, что слишком быстро ведет к наказанию. Другие методы, основной целью которых является уклонение от неудовольствия, различаются в зависимости от того, ка- кому источнику неудовольствия уделяется основное внима- ние. Имеются крайние и умеренные методы, односторонние или действующие сразу по нескольким направлениям, Доб- ровольное одиночество, уход от других людей является самым обычным видом защиты от страдания, возникающего во взаимоотношениях между людьми. Понятно, какого рода счастья можно достичь на этом пути - счастья покоя. Ес- ли задача защиты от угроз внешнего мира ставится исклю- чительно перед самим собой, но нет иного пути, кроме какого-нибудь ухода от мира. Конечно, есть иной и луч- ший путь: в качестве члена человеческого общества с по- мощью науки и техники перейти в наступление на природу и подчинить ее человеческой воле. Тогда человек дейс- твует со всеми и ради счастья всех. Самыми интересными методами предотвращения страданий являются, однако, ме- тоды воздействия на собственный организм. В конечном счете любое страдание есть лишь наше ощущение, оно су- ществует только потому, что мы его испытываем вследс- твие определенного устройства нашего организма. Самым грубым, но и наиболее действенным методом яв- ляется химическое воздействие, интоксикация. Не думаю, что кому-либо удалось разгадать его механизм, но мы имеем дело с фактом существования чуждых организму ве- ществ, наличие которых в крови и тканях вызывает у нас непосредственное чувство удовольствия; к тому же оно так изменяет нашу чувствительность, что мы теряем спо- собность ощущать неприятное. Оба эти воздействия не только одновременны, они кажутся и внутренне взаимосвя- занными. В нашем собственном химизме, однако, должны существовать вещества, действующие подобным же образом. Мы знаем по крайней мере одно болезненное состояние - манию, при котором поведение напоминает воздействие наркотиков без их реального употребления. Кроме того, наша нормальная душевная жизнь представляет собой коле- бание между легкими и отягощенными формами разрядки чувства наслаждения, параллельно которым уменьшается или увеличивается чувствительность к неприятному. Очень жаль, что эта токсическая сторона душевных процессов до сих пор ускользала от научного исследования. Действие наркотиков в борьбе за счастье и избавление от бедствий оценивается как такое благодеяние, что и индивиды, и целые народы отводят им почетное место в своей экономии либидо. Наркотикам благодарны не только за непосредс- твенное удовольствие, но также за высокую степень неза- висимости от внешнего мира. С помощью этого оосвободи- теля от заботп можно в любое время уклониться от гнета реальности и найти прибежище в своем собственном мире, где условия получения ощущений отличаются в лучшую сто- рону. Известно, что именно с этим свойством наркотиков связаны их опасность и вредность. Временами они повинны в том, что впустую растрачивается большое количество энергии, которую можно было бы употребить для улучшения человеческого удела. Сложное строение нашего душевного аппарата допуска- ет, однако, целый ряд иных воздействий. Удовлетворение влечений дает нам не только счастье, оно представляет собой и первопричину тягчайших страданий, когда внешний мир отказывает нам в удовлетворении потребностей и об- рекает на лишения. Поэтому можно надеяться на освобож- дение от части страданий путем воздействия на эти вле- чения. Такого рода защита от страданий направлена уже не на аппарат ощущений, она желает подчинить внутренние источники потребностей. Крайним случаем такой защиты является умерщвление влечений - как тому учит восточная мудрость и как это осуществляет на практике йога. Если это удается, то тем самым достигается и отречение от любой другой деятельности (в жертву приносится жизнь), и мы иным путем достигаем опять-таки лишь счастья по- коя. На этом пути можно ставить умеренные цели, скажем, когда стремятся только к контролю над жизнью наших вле- чений, Господствующими становятся в таком случае высшие психические инстанции, подчиненные принципу реальности. Здесь вовсе нет отречения от цели удовлетворения влече- ний; определенного рода защита против страданий дости- гается благодаря менее болезненному ощущению неудовлет- воренности контролируемых влечений в сравнении с нео- бузданными первичными влечениями. Но следствием этого является и несомненное снижение возможностей наслажде- ния. Чувство счастья при удовлетворении диких, не укро- щенных оЯп влечений несравнимо интенсивнее, чем насыще- ние контролируемых влечений. Непреодолимость извращен- ных импульсов, а может быть и притягательность запрет- ного плода вообще, находят здесь свое экономическое объяснение. Другая техника защиты от страданий пользуется смеще- ниями либидо, доступными нашему душевному аппарату. Благодаря этому его функционирование становится более гибким. Задача состоит в такого рода смещении целей влечений, чтобы они не сталкивались с отказом со сторо- ны внешнего мира, чему способствует сублимация влече- ний. Человек достигает больше всего, повысив уровень наслаждения от психической и интеллектуальной работы. Тогда судьба мало чем может ему повредить. Такое удов- летворение, как, например, радость творчества художника при воплощении образов своей фантазии или радость уче- ного при решении проблем и познании истины, обладают особым качеством, которое нам, наверное, удастся ког- да-нибудь охарактеризовать с точки зрения метапсихоло- гии. Сейчас мы можем лишь образно сказать, что они ка- жутся нам самыми оутонченными и возвышеннымип, но их интенсивность невысока в сравнении с грубыми первичными влечениями; они не потрясают нашу плоть. Слабость этого метода состоит в том, что его применимость не универ- сальна. Он доступен лишь немногим людям, предполагает наличие особых, не слишком часто встречающихся способ- ностей и дарований. Но и этим немногим избранным он не обеспечивает совершенной защиты от страданий: он не одевает их в латы, непроницаемые для стрел судьбы, и отказывает, как только источником страданий оказывается собственная плоть8. Если уже этот метод дает наглядное представление о стремлении сделаться независимым от внешнего мира, о поисках удовлетворения во внутреннем мире психических процессов, то в следующем методе защи- ты от страданий эти черты еще более усиливаются. Связь с реальностью здесь еще меньше, удовлетворение достига- ется за счет иллюзий, признаваемых как таковые людьми, что не мешает им тем не менее находить наслаждение в уклонении от реальности. Эти иллюзии суть порождения фантазии. В свое время, когда завершалось развитие ап- парата восприятия реальности, фантазия осталась за пре- делами требований проверки представлений действитель- ностью и сохранилась как иллюзорное исполнение трудно- достижимых желаний. На самой вершине такого рода фан- тастических удовлетворений стоит наслаждение произведе- ниями искусства; посредством художника это наслаждение становится доступным и для нетворческой личности9. Лю- бому восприимчивому к воздействию искусства человеку оно знакомо как незаменимый источник наслаждения и уте- шения. Но легкий наркоз, в который нас погружает ис- кусство, дает не больше, чем мимолетное отвлечение от тягот жизни. Он недостаточно силен, чтобы заставить нас забыть о реальных бедах. Энергичнее и основательнее другой метод, который ви- дит единственного врага в реальности, являющейся источ- ником всех страданий,- с нею невозможно сосуществовать, с нею нужно порвать всякие отношения, чтобы хоть в ка- ком-то смысле быть счастливым. Отшельник отворачивается от мира, он не хочет иметь с ним дела. Но можно подвиг- нуться на большее, можно возжелать переделать мир, соз- дать вместо него другой, в котором были бы уничтожены самые невыносимые его черты - они заменяются на другие, соответствующие нашим желаниям. Тот, кто в отчаянном бунте становится на этот путь, как правило, ничего не достигает - действительность слишком сильна для него. Он становится безумцем и чаще всего не находит себе по- мощников в попытках реализации своих иллюзий. Впрочем, можно предположить, что у каждого из нас есть свой опунктикп, и мы ведем себя подобно параноику, желая своими мечтаниями исправить ту или иную невыносимую сторону мира, привнося свои иллюзии в реальность. На особую значимость претендует тот случай, когда множест- во людей совместными усилиями пытаются обеспечить себе счастье и защиту от страданий путем иллюзорного преоб- разования действительности. Мы должны признать религии человечества видами такого массового безумия. Естест- венно, каждый, сопричастный этому безумию, таковым себя не считает. Я не думаю, что этот список методов обретения счастья и избегания страданий является исчерпывающим; знаю также, что этот материал допускает и иную класси- фикацию. Мною пока что не приводился один из методов не потому, что я о нем забыл, но по той причине, что мы к нему еще обратимся в иной связи. Да и как можно забыть об этой технике искусства жизни! Она отличается удиви- тельным соединением весьма своеобразных черт. Естест- венно, ее целью также является достижение независимости от судьбы - назовем ее так за неимением лучшего - и для этого переносит удовлетворение во внутренние душевные процессы, пользуясь при этом вышеупомянутым свойством перемещаемости либидо. Правда, либидо теперь не отвра- щается от внешнего мира, а напротив, цепляется за объ- екты мира и обретает счастье в чувственной к нему при- вязанности, Эта техника не довольствуется целями уста- лого примирения с миром - избегания страданий. Скорее, она обходит такую цель стороной и твердо держится изна- чального стремления к положительному достижению счастья. Быть может, она подходит к этой цели ближе, чем любой другой метод. Я имею в виду, конечно, ту жиз- ненную ориентацию, которая ставит в центр любовь и ожи- дает, что всякое удовлетворение будет следствием глав- ного: любить и быть любимым. Такая психическая установ- ка всем нам слишком хорошо известна; одна из форм любви - половая любовь - дала нам прообраз наших стремлений к счастью, приобщив нас к сильнейшему опыту потрясающего наслаждения. Вполне естественно, что мы упорно ищем счастья на том пути, где оно нам встретилось впервые. Слабая сторона этой техники жизни очевидна, иначе кому бы пришло в голову променять этот путь к счастью на другой. Никогда мы не оказываемся столь беззащитными перед лицом страдания, чем когда любим; никогда не бы- ваем столь безнадежно несчастными, как при потере люби- мого существа или его любви. Этим не исчерпывается тех- ника жизни, основанная на любви как средстве достижения счастья,- о ней еще многое можно было бы сказать. К этому присоединяется интересное обстоятельство: жизненное cчастье ищут преимущественно в наслаждении прекрасным, где бы оно ни представало перед нашими чувствами или нашим рассудком,- красота человеческих форм и жестов, природных объектов или ландшафтов, кра- сота в художественных или даже в научных творениях. Эс- тетическая установка как жизненная цель не дает нам подлинной защиты от угрозы страданий, но она обещает нам ряд компенсаций. Наслаждение прекрасным обладает особым, слегка наркотизирующим характером ощущений. Польза прекрасного не слишком ясна, его культурная цен- ность тоже не очевидна, и все же без него культуре не обойтись. Эстетика как наука изучает условия ощущения прекрасного; о природе и происхождении прекрасного она ничего не может сказать. Как повелось, отсутствие ре- зультатов прикрывается высокопарной и бессодержательной болтовней. К сожалению, и психоанализ может немногое уяснить в природе прекрасного. Только производность прекрасного от области сексуальных ощущений кажется ус- тановленной: она могла бы считаться превосходным приме- ром заторможенного по цели влечения. оПрекрасноеп и овозбуждающееп суть изначальные свойства сексуального объекта. Заслуживает внимания тот факт, что сами поло- вые органы, вид которых вызывает возбуждение, почти ни- когда не считались красивыми; характер прекрасного свя- зывался с известными вторичными половыми признаками. Несмотря на неполноту анализа, я все же осмелюсь сделать несколько заключительных замечаний, в связи с темой нашего исследования. Программа стать счастливым, к которой нас принуждает принцип удовольствия, неиспол- нима, и все же мы не должны - нет, мы не можем - отка- заться от стараний хоть как-нибудь ее исполнить. Можно избрать самые различные пути, будь они позитивными по содержанию цели (стремление к наслаждению) или негатив- ными (избегание страданий). Ни на одном из них нам не достигнуть желанного результата. Счастье - в том уме- ренном смысле, в каком мы можем признать его возмож- ным,- есть проблема индивидуальной экономии либидо. Здесь невозможен совет, который подходил бы всем: каж- дый должен кроить себе счастье на собственный фасон Са- мые разнообразные факторы скажутся на том, какой путь будет избран. Это зависит и от того, какое реальное удовлетворение может ожидать человек от внешнего мира, в какой степени он готов сделаться от него зависимым, наконец, на какие собственные силы он рассчитывает, чтобы изменить внешний мир в соответствии со своими ча- яниями. Уже поэтому кроме внешних связей с миром решаю- щее значение приобретает психическая конституция инди- вида. Человек преимущественно эротический поставит на первое место чувственные отношения с другими личностя- ми; человек с преобладанием нарциссического начала бу- дет искать удовлетворения прежде всего в своих внутрен- них душевных процессах; человек действия будет держать- ся внешнего мира, на котором он может испытать свои си- лы. Для человека, находящегося посередине между этими типами, направленность интересов определяется родом его одаренности и мерой возможной для него сублимации вле- чений. Всякое крайнее решение ведет к наказанию, оно подвергает опасности из-за недостаточности любой техни- ки жизни, исключающей все остальные. Подобно тому как осмотрительный купец остерегается вкладывать весь свой капитал в одно дело, точно так же и житейская мудрость дает совет не ждать полной удовлетворенности от одного стремления. Успех никогда не обеспечен, он зависит от соединения разнородных моментов, причем, видимо, ни от одного другого в такой мере, как от способности психи- ческого аппарата приспосабливать свои функции к окружа- ющему миру и использовать их для получения наслаждения. Тому, кто с рождения получил особенно неблагоприятную конституцию влечений и не произвел в дальнейшем пра- вильного преобразования и упорядочения компонентов ли- бидо, будет трудно достичь счастья во внешнем мире, в особенности если перед ним будут стоять сложные задачи. Последней техникой жизни, обещающей ему хотя бы эрзац удовлетворения, остается бегство в невроз, что и проис- ходит, зачастую уже в юные годы. Тот, кто видит круше- ние своих стремлений к счастью в более позднем возрас- те, находит утешение в наслаждении хронической интокси- кацией либо предпринимает отчаянную попытку бунта - психоз10. Религия препятствует этой игре выбора и прис- пособления, так как она навязывает всем в равной степе- ни свой путь достижения счастья и защиты от страданий. Ее техника состоит в умалении ценности жизни и и иллю- зорном искажении реальной картины мира - его предпосыл- кой является запугивание интеллекта. Ценой насильствен- ной фиксации психического инфантилизма и включения в систему массового безумия религии удается спасти многих людей от индивидуального невроза. Но не более того - как уже было сказано выше, к счастью ведут многие дос- тупные людям пути, хотя ни один из них не приводит к нему наверняка. Не держит своих обещаний и религия. Когда верующий в конце концов обнаруживает, что вынуж- ден говорить о онеисповедимых путях Господнихп, то тем самым он признает последним утешением в страданиях и источником наслаждения только безусловную покорность. Если он готов на это, наверное, он мог бы обойтись и без окольных путей.