Как в старой сказке: жито-быто.
Кто вразумит галчат-внучат?
Ведь ваши ясные – закрыты,
Ведь ваши мудрые – молчат.
И мне – увы, и я повинна:
Другие выбрала дела!
Бреду крапивной серединой –
Плыть белой горницей могла б!
1989
* * *
– Ах, размахнись, – скажу, – рука!
Ах, раззудись, – скажу, – плечо!
...А возле уха на плече –
Сакраментальное: «Зачем?!»
Не твой ли прадед, раззудясь,
Звень – топором по соснам – всласть?
И всласть – корчёвщиком у пней,
И всласть – с сохой по новине?
Не скуп, не узок был замах!
Дымился лен его рубах,
И дом вставал – венец к венцу! –
Подстать трудяге-молодцу.
Свой дом! Свой хлеб! Земля своя!
На ней всходили сыновья,
И – поле к полю, к дому дом
В ряд с отчим – миром да ладом.
И виделось, наверно, им,
Что мы их дело повторим.
...В деревню эту много раз
Водила мама малых нас:
В ней было дюжина домов,
И чуть не в каждом – Копылов:
Иван, Василий, Петр, Андрей...
Крапива в рост, репей, пырей
На месте тех домов теперь.
Не хлопнет кнут, не скрипнет дверь,
Не выйдет бабушка встречать
Нас, принаряженных внучат,
А встретит, глубь в грязи тая,
Расхристанная колея,
Где трактор шел...
Он не злодей,
И сам не ходит без людей,
Но, видно, люди не добры,
Раз поле – ямы да бугры.
О поле, поле, кто ж тебя
Так искорежил, не любя,
Так заболотил, иссушил,
Так на закланье положил:
От ячменины до другой
Такой простор – хоть баню строй!
Хоть парой-тройкой поезжай!
...И распаляется душа:
Ах, размахнись, моя рука!
Ах, раззудись, мое плечо,
Чтоб сердцу стало горячо!
Вновь окрестьянься, обрусей,
Перепаши и пересей,
Зря ни зерна не урони,
Крест-накрест переборони!
Ах, ветер полудня, «в лицо
Пахни – и освежи-взволнуй!»
Но руки налиты свинцом,
И вялых плеч не разверну.
И юный в сторону глядит:
«Вперед и дальше» норовит!
И ни сейчас и ни потом
Здесь не мечтает строить дом.
– Пора! – торопит за реку,
И под печальное «ку-ку»
Смеясь, заводит мотоцикл...
Такое дело, праотцы.
1989
* * *
День и ночь стучу и плачу:
Где – покой? Тепло? Уют?!
Конопачу, конопачу –
Дыры меньше не стают.
Молоток от рукоятки
Отвалился, – е-моё!
У лопатки-конопатки
Всё в лохмотьях остриё.
Опростала из-под пакли –
Не десятый ли? – мешок,
Насбирала груду «рвакли»
(Насбираю ль где еще?)
Телогрейки, одеяла,
Брюки-ватники, пальто –
Всё в пазы войдет – и мало...
Скоро строили зато:
День – и оклад! Два – и стены!
Три – стропила и конёк!
На четвертый вдохновенно
Над трубой взорлил дымок.
Браво, труженики-браты!
Замечать ли мизер-зло,
Что окошки – кривоваты?
Что простенок – повело?
Что опилки – ручейками
Сквозь дощатый потолок?
Что холодными руками –
Не себе ведь! – сбит домок?
Что строитель сам из дальних –
Не видать отсель – пенат,
Зимовать у нас не станет:
В сад – вернется – виноград,
К зрелым персикам-лимонам,
К наготовленным медам,
А в хороминах холодных
Вспоминать все зимы нам,
Как – ну, боги! Ну, атланты! –
Громоздили брус на брус...
Ты давно ль в своих талантах
Сомневаться стала, Русь?
Ты с какой такой напасти
И кому-чему служа
Окликаешь, словно счастье,
Пришлых плотников-южан,
И, униженно ссужая
В их карманы барыши,
Северян не поощряешь
Дом по-своему сложить?
На каком таком собраньи
Постановлено и кем,
Что работник-северянин
Стал дурак на дураке,
Что в избе его сосновой,
В белых лавках вдоль стены
Нет сегодняшней основы,
Значит, лавки не нужны,
Что сегодня печи русской
Очертания – грубы:
Рядом с ней диванам – узко!
А коврам – и низко – быть!?
...Я вот думаю – иначе.
Мне вот худ мартышкин труд.
Конопачу, конопачу –
Не себе какую дачу –
Дом, где родичи живут! –
Дыры меньше не стают.
1986
* * *
С. А. Гусевой
Горожане-то мы горожане,
Но из тех, кто в беззвездной ночи
Начинает мечтать о лежанье
В час кончины – на русской печи,
На диванах-то мы на диванах,
При коврах-то, порой, при коврах,
Но о черных – в угорышке – банях
В белой ванне вспомянем – и ах! –
Затуманится свет лучезарный
От мгновенно нахлынувших слез:
Не угарно-то нам не угарно,
Да печально без неба и звезд,
Без реки с перекатом – тоскливо,
Без сарая, где плотно – дрова,
Сиротливо без плачущей ивы,
Простирающей вдаль рукава.
И когда в толчее магазинной
Средь привычных гражданок-мадам
День блеснет нам крестьянкой красивой,
Мы готовы за ней – по пятам,
До ее перекрестка любого,
До ее остановки любой,
Чтоб живым перемолвиться словом,
Как с землей – на планете иной...
1991
* * *
В начале день, недужный
По-котласски вполне...
Ну, здравствуй, Котлас-Южный
На Северной Двине!
Состав многооконный
Меня, как прочих тож,
Из теплого вагона
Под моросящий дождь
Стряхнул и, опроставшись,
Сегодня, как вчера,
Стрелой помчался дальше,
В иные севера.
Смирись, тепла не требуй!
Где как – а тут закон,
Чтоб серенькое – небо,
И серенький – перрон,
И – плачущий ребенок,
И – встрёпанная мать,
И серенький котенок
Что брошен погибать
На рельсы... Горе, братцы, –
Об этом и стону –
Мне в Котласе остаться
На ночь, хотя б одну!
Но «Ан»ы – не летают:
Мой серый самолет
То Котлас не пускает,
То Тойма не берет!
А скорая «Ракета» –
Умчалась поутру,
А теплохода – нету!
...Ужели не умру?
Ужель настанет завтра,
И серая Двина
Пускай и без азарта,
А всё ж снесет меня
Под небо голубое,
На теплое крыльцо,
Пред самое родное –
Пред мамино лицо?
1985
* * *
«Как ты вырос? и как ты смог
С речкой справиться, островок?»
О. Фокина
Это что же получается?
Справедливый, рассуди!
На меня кричала чаица:
«Уходи» да «уходи»!
Села-высела на золото
Мыта-молота песка
И меня, похоже, по воду
Порешила не пускать:
Машет крыльями, разбойница,
Чертит около круги!
...И смущенно ива клонится
До моей – с ведром – руки.
Норовит утешить чем-нибудь,
Трется около плеча:
Не смущайся, мол, зачерпывай,
А на чайку не серчай.
Чайка – птица перелётная,
С недомысла, не со зла
Это (думала – свободное!)
Свято-место заняла.
Овладев песчаной отмелью,
Впрямь на ту пору пустой,
Вишь, боится, чтоб не отняли:
У неё в кустах – гнездо...
Я в пол-уха иву слушала,
Не спешила воду брать,
Над собой кричанья-кружала
Смысл пытаясь осознать.
...И явились мысли грустные,
И заныло, и зажгло:
Просто так мое отсутствие
Нынче явно не прошло.
Дно речное – камни острые,
Струи – лезвия стекла!
...Я и впрямь на этом острове
Год без мала не была.
Год без мала – только бредила
Им... пришла – и не родня?!
Привечай-ка, чайка-вредина,
Посердечнее меня!
У тебя гнездо меж камушков
Лишь теперь заведено,
А меня отец да мамушка
Завели давным-давно:
В ало платьице наряжена,
С бантом розовым в кудрях,
Я ходить сюда поважена
Во младенческих летах!
Чем с налёту бранью всхлестывать,
Ты снижайся да скажи:
В остову у распри-острова
Что положено – лежит?
Будешь острову царицею,
Коль ответ сумеешь дать:
В споре с резвою водицею
Что сумело устоять?
Что под глинами да илами
Глубже видимого дна?
Замолчала? То-то, милая:
Тайну знаю я одна.
Клад не клад, а всё хранится там,
Собирая злат песок,
С переломленной ступицею
От телеги колесо.
Век не век, а полстолетия
Скоро сбудется с тех пор,
Как его руками этими
Я толкала на угор:
Уговаривала в кузницу
Ковылять, а не в реку, –
Хворым кузница – союзница,
Что ж валяться на боку?
Но оно, железным ободом
Переотягощено,
С глаз долой – на дно и под воду
Укатилось все равно:
След смолы еще хранящему,
От оси, где – не бывать,
Видно, тошно, работящему,
Было немочи казать...
И, ступицей переломленной
Прислонившись к валуну,
Так осталось, приноровлено
Притормаживать волну.
Камень-валень – во свидетелях,
Ива-крива – в судиях:
– Так ли было?
– Так! – ответили
Камень. Ива:
Мой!
Моя!
1989
* * *
Ох, родимой сторонушки нравы,
Мне ли их, неизменных, не знать?
Умереть – умирай, но без права
Заболеть, обессилеть, устать.
Вот и я, добровольно надевши
Современной крестьянки хомут,
Поспешаю заделывать бреши:
Там спроворить, управиться тут.
Встать на зорьке – да разве же худо?
По росе босиком – аль беда?
Челноком то туда, то оттуда,
Поспеваю оттуда – туда:
Пуд – в охапке, мешок – на загривке,
Кубометры да тонны – в глазах!
...Сна ночного обрубки-урывки
Да внезапная в небе гроза
Ополдён – вот и все мои блага!
Вилы, грабли, коса да топор –
День за днем, – а перо да бумага
До иных отодвинуты пор.
Отодвинуты песни и книги,
Письма, дружбы, газеты, кино,
Чтоб Казённе жилось и Кулиге,
Как живалось когда-то давно:
Откровенно, широко и ясно,
С дружным кос перезвоном в страду,
А на отдыхе – с песней и пляской,
У полей и лугов на виду.
Не считаю царапин, ушибов,
Дел вокруг – несусветная рать!
Было столько с деревней ошибок,
Надо столько всего исправлять...
1985
* * *
А на болоте нынче людно:
Морошка зреет – понимай!
И чей-то тенор: «Люба! Люба-а-а!» –
Из глуби в глубь, из края в край.
Ему ответа – никакого!
Но тем тревожней и родней
Из края в край, опять и снова:
– «Ау, Любаша! Люба, эй!» –
...А на болоте нынче – жарко,
И где, в былые годы, – топь,
Не встретишь выступка-подарка,
Смочить сухие губы чтоб.
Одно спасенье – горсть морошин!
...Но то ли поздно я пришла,
То ли моя морошка позже
Иль раньше чьей-то отцвела,
То ль все другие – сноровистей,
Но мой удел сегодня плох:
В мои ладони – только листья,
И мне под ноги – только мох.
А зной звенит! И так мне худо...
Вкривь-вкось болотный плюш крою,
Пустым-пуста моя посуда,
Болота я не узнаю.
Бывало, склонишься над кочкой,
А там – как слитков золотых,
И грудами, и в одиночку –
Морошин, солнцем налитых.
Берешь... а дальше – видит око –
Еще зрелей! Еще крупней!
А нынче что? – Одна морока:
Морошин больше иль людей?
Со лба испарину стирая,
Я запоздало поняла:
Болото в центре – выгорает
Под палом полудня дотла,
И за удачей надо – в глуби,
От «места лобного» – в тенек,
Где, может быть, искомой Любе
Попался ягодный пенек.
Свалилась, может, божья милость!
И, чтобы прочих не привлечь,
Любаша наша затаилась
И на «ау» – ни звука встречь.
Туда, туда! – Как из столичных
Трущоб – в просторы деревень!
Туда – в багульник, в голубичник,
Под прохладительную сень!
...Но так в багульнике угарно,
Что раем кажется сосняк,
А в сосняке многокомарном –
Уже и листья не гостят,
Не то что ягоды...
Но хлюпать
Вдруг начинает под ногой!
Склонюсь – испить... А рядом: – «Люба!»
И встречь, как выдох: – «Дорогой!»
...На мхах настояна водица,
Нельзя сказать, чтобы – вкусна,
Но я не смею распрямиться,
Я на поклон – обречена,
Чтоб не увидеть и не сглазить,
И, обнаружась, не спугнуть
Двоих взаимное согласье,
Двоих, возможно, общий путь.
Не оскорбив минуты святость,
В никто, в ничто и в никуда
Отворотясь или попятясь,
Мне надо сгинуть без следа,
Пока златые сосен трубы
И скрипок-ёлочек толпа
Аранжируют соло «Люба»
В оркестроемкое «люба»...
* * *
«Гостей за стол – до лешего,
А в лес – опять одна»...
Идет да вешки вешает,
Давно умудрена,
Что если не потрудишься,
Покуда – на тропе,
Окружишься, заблудишься,
С тропы едва успев.
Так: ягода по ягоде,
Грибок по-за грибу
Заманят – знаешь загодя –
И отведут тропу.
Добро, коль в небе значится
Светило, как с утра,
А ну как после спрячется,
Когда домой пора,
Когда корзина – с мысиком,
А меж сухих сосен
Ни осека, ни высека –
Болото, да и всё?
Вода под мохом-травкою,
По голень, до колен,
Сопит себе да чавкает,
Реки не ищет – лень!
Застойно-неигровая,
Начнет шептать ногам:
«Пуховики моховые –
Не камни-берега:
Никто тебя не высосет,
Не сманит под уклон:
Лежи себе хоть тысячу
Годов, хоть миллион!
На что тебе дорога-то?
В болоте – благодать:
Ни чёрта тут, ни Бога нет,
И водяных не знать.
Останься, слышь...
Не мука ли
Корзину-пуд волочь?»
Ни звука – на ауканье
В ответ. А близко ночь.
...За жизнь назаблуждалася –
Не приведи господь:
До смертушки пугалася,
Не из пугливых хоть.
Зато теперь – учёная:
Без вешек – не ходок!
Кручёную-верченую
Тропу – на поводок!
С поводырем – так смелая:
Одна и не одна.
Над клюквой крупной, спелою
Склоненная спина
Весь день не разгибается,
Добро – не без друзей!
Что вешек колыхается
По-вдоль тропинки всей:
Тряпица кумачовая,
Клочок газеты, бинт...
На гибель обреченная,
И я спаслась по ним.
1988
* * *
Тетушка свет-Ангелина
В семьдесят, как в семь, шустра!
Знаю, за язык свой длинный
Сколько ты перенесла:
Звали милиционера!
Сплавливали в суд в район!
Но твою святую веру
В правду защитил закон.
Памятны твои восстанья
Супротив народных бед:
Ругиванось – на собраньях!
Бегивано – в сельсовет!
Не выпытывала: кстати ль –
С бедами? – Пришла, так шпарь!
Взъяривался председатель,
Вскидывался секретарь.
Где она бралась и сила
В слог – не по тебе – скулёж!
Требовала – не просила:
– Вынь, товарищ, да положь!
(Лошади – овса, чтоб в плуге
Шла, а не валилась с ног;
Фельдшера жнее-подруге,
Чей ребенок занемог;
Досок на гробок старушке –
Сиротиной умерла,
Ржи на солод – для пирушки
К празднику, да два котла
для бригады...)
– А себе-то? –
Зарумянившись слегка,
С вызовом бросала:
– К лету,
К сенокосу – мужика! –
Хмыкали. Она ж, степенно
Уходя: – Промежду дел,
Косы чтобы правил! Сено
Сметывать в стога – умел! –
...Ягода, да не малина.
Сватали, да не пошла:
Чисто, свято Ангелина
Ангела с войны ждала.
Взглядывает на дорогу
Сухонькой руки из-под:
– Десять уж военных сроков
Выждала, а все нейдет.
Может, уж и вправду сгинул
Где в далекой стороне,
Да не хочется в могилу
Без его взглядочка мне.
Нонешни завозгудали:
– Старое пора на слом! –
Ох, как я схлестулась даве
С эдаким одним «орлом»!
Робкие, мол, наши души!
Рыбья (то ли рабья?) кровь!
Трепанула я орлушу:
Хвост-то – вырастет ли вновь?
Без хвоста-то куцевато...
А вдругорядь – не встревай:
Он хвостат, так я – зубата,
Все целйе – посчитай!
1989
* * *
Светлейшее утро ноябрьской поры:
Готовы к обновам поля и боры.
Готовы угоры, готовы луга,
И только река не готова пока.
И денно и нощно привыкшая – бечь,
Одна не согласна под белое лечь,
Свинцовые волны сердито бугрит
И, словно врагам, берегам говорит:
– Уже натрудились! Уже разлеглись!
Бери! – покорились, без боя сдались!
Три месяца лето, а им – велико:
Уж песенка спета! Уж цвесть нелегко!
В июнь – красовиты, а чуть августок –
Немыты-небриты, клубком под кусток!
Просты-нестыдливы – им друг и мороз!
Не жалко им ивок, не жалко берез,
Не жалко им матери рбдной – реки,
Того и гляди застудят родники!
Не помнят, транжиры, живого тепла,
Что я в свои жилы у солнца брала,
Всё им отдавала, себе – ничего...
Отдачи ли ждать от таких берегов?
Меж них ли спастись – обогреться зимой?
Нет, биться-бороться придется самой! –
Коря берега, пробегает река,
А к правому берегу жмется шуга.
Все гуще, все тверже, все шире стает!
...И правому – левый свой край подаёт.
К восходу луны берега-молодцы
Двух белых платов досновали концы.
Стянули узлом: – ядрено ль? – Исполать!
...Блеснет полыньей полонённая мать,
Последней, остатней, со дна ключевой
Блеснет! И не скажет уже ничего.
1989
* * *
Ох и тихо! Ух и глухо!
На четырнадцать дворов
Всех живых – одна старуха
С годовым запасом дров.
У нее они – в сарае:
Как же, как же – прибрала, –
Снегопаду-самураю
На разор не отдала.
Хоть осиновы поленья
Не березовым чета,
Всё, вину благодаренье,
На лежанке – теплота,
А за черною заслонкой
Всё – картошка в пепелу,
Всё – распаренная пшёнка,
Как поповна на балу!
(Ту поповну в пекле бала
Бабка в памятном году
В телевизоре видала
У сыночка в городу.
А сама она, старушка,
Тут бытует, не грустя:
Лучше дома чаю кружка,
Чем шампанское – в гостях!)
В телогреечке линялой,
При головушке седой
До колодца – с застоялой
Непрочерпанной водой.
В катаночках на резине –
Снег шустёр – она шустрей! –
За буханкой в магазине,
За таблеткой к медсестре.
А как вьюги вить возьмутся,-
Тут и вовсе не скучай:
Лыжи к валенкам найдутся
У нее на тот случай.
Подопрет себя лопатой
И бредет по целине
С рюкзаком на негорбатой,
Чуть ссутуленной спине.
Всё при деле, при работе,
Никому не в тяготу,
При молитве, при заботе
Обо всех, кто в городу.
Потихоньку тает-вянет,
Дров запас – всего на год...
Кто из нас ее вспомянет –
Воз березы привезет?
1994
* * *
Белое – было,
Было и – ало:
Как позабыла!
Не вспоминала.
Некуда в белом,
Некогда – в алом:
Дело за делом –
Не убывало.
Не убывало,
Всё – прибавлялось!
Бело да ало
Целым осталось.
Бегала в синем,
Делала в сером,
Шнур посредине,
Чтоб не висело,
Пуговка сзади,
Чтоб не мешала...
Кофта с полатей
Да полушалок
С гвоздика из-под –
Вся твоя справа!
Не до «форсисто» –
Споро б да здраво!
Моды менялись –
Что тебе моды!
Годы промчались –
Что тебе годы!
Роблено-жито
В полную силу,
Кроено-шито
Всё износила.
Что там, почем там? –
Ей – не вопросы...
Головы – в черном,
Вздохи да слёзы.
В ново да бело –
Легкое тело.
Красным да алым –
Гроб обиваем...
1989
* * *
Не воз перин, не шелка штуки
Ей мать в приданое дала,
Но – дело знающие руки,
Что пол отмоют – добела,
Что печь истопят – без угару,
Что щи сварят – не напоказ,
(Но чуть душистому навару
Печной закройник выход даст,
Как аппетитная духмяность –
По всей деревне: щи в печи!
И на виду детей румяность,
Не знающих, что есть врачи.)
...Что самовар начистят – с солнцем
Ему стоять в одном ряду!
Что на цветное веретёнце
Пуды кудели испрядут,
И тонких прочных ниток версты
Отбелят в крепких щелоках,
И, по весне наладив кросна,
Соткут полотна – для рубах,
И для платов, и для портянок,
И для работниц – рукавиц,
И нить цветную так протянут,
Что плат и скатерть – не без птиц,
Не без цветка, не без затеи,
Не без признания в любви...
А как те руки скатерть стелют!
А как умеют вязки вить
Из золотых ржаных соломин,
Для золотых ржаных снопов!
Как посверк щедр и экономен
В ее руках – косы, серпов!
И нынче – так, и завтра снова –
Лаская, гладя не браня,
Стригут овец, доят корову,
Вздевают сбрую на коня...
О руки мамы! Даже вспомнить
И даже просто перечесть
Всё их уменье нелегко мне!
...А как поверить в эту весть,
И как понять, что это сталось:
Безгласно, слепо, нулево
Вдруг дело вечное рассталось
С творцом-создателем его?
Что руки мамы – как ни мокнут
В моих слезах, – не расковать:
Ни наказать меня – не вздрогнут,
Не шевельнутся – приласкать...
1988
* * *
Сосен то лапки, то лапищи
Сами – в ладонь: подержу...
На деревенское кладбище
Я, как домой, прихожу.
Сосны крестами прорежены,
Соснами свет приглушен.
Каждый, в миру не утешенный,
Здесь утешенье нашел.
...Жили соседки-подруженьки
В общем кругу маяты,
Оле, Олюхе, Олюшеньке,
Клавушке, Клашке – кресты.
Рядом – святоша и пьяница,
Тут же – трудяга и вор...
Темное – да не вспомянется!
Прошлое – да не в укор!
Я – с головою поклонною,
С думами – не ко крестам:
К вам, пчеловодка Семеновна!
Пахарь Иванович, к вам.
Вы, как сумели, так прожили,
Скарб – не с собой унесли.
Время сегодня тревожное,
Сердце все чаще болит.
Новых блюстителей происки –
Снова над истиной встать,
Прошлого кости – бессовестно
В свой пьедестал затоптать.
...В смерти – не много хорошего,
Только не хуже для вас,
Что до сегодня не дожили,
Вы, неподкупленный класс.
Вы, кто всем сердцем поверили
В общую радость труда...
Нынче ни сзади, ни спереди
Нет вам защиты – беда!
Спите, бедой не разбужены,
Тьфу вам на наш карнавал:
Нынче ловкач, а не труженик
Правит в Расеюшке бал.
Что ему высшее-вечное?
Лишь бы сегодня урвать!
Друга, надёжи, советчика
Между живых – не видать.
– Мама!..
Печально-поверженно
Я – на твоем бугорке:
Успокоительно-сдержанно
Веткой погладь по щеке.
1991
* * *
Не крестила, не благословляла,
Не лила горючих в три струи,
Только, пригорюнившись, стояла,
Глядя в теплый след, у вереи.
Так – сначала муженька на фронт,
Первенца-сынка потом – на флот,
Там другого – в школу ФЗО,
Третьего – «куда страна зовет»,
Дочку – в городской «ниверситет»,
Пятого, последыша – вослед...
Не вернулся муж с войны – загинул.
Оставались памятью о нем
Пять жердинок между вереинок –
Пять детей меж матерью-отцом.
Постоит у мужниных завор –
Всё-таки не вовсе без опор.
Пусть ездок заворы раскладет –
Закладет обратный пешеход.
Пусть не дома дочка, сыновья,
Пишут, помнят – все-таки семья.
...Но пошли под окнами машины,
Вместо прежних смирных лошадей,
И одну верейку нарушили,
Разорили гнёзда для жердей.
И пришлось заворницы убрать,
Верее – сироткою стоять.
Скот на поле хлебное пустить,
Луковые грядки разорить.
Думать-грезить: скоро ль кто-нибудь
Вздумает на помощь заглянуть.
Дожидалась, письмами спасалась.
Не спаслась... Смотрю теперь и я,
Как нас ждет, превозмогая старость,
Под родным окошком верея.
1990
* * *
Ах, государыня-рябина
С кокеткой-веткой над крыльцом!
И – в кои веки – я не мимо
Крыльца, что рублено отцом.
Ах, листья ярки, кисти жарки –
Горят, как ночью фонари,
И набиваются в подарки:
Достань, сорви и забери!
Я на крыльцо ступаю смело –
Принять рябиновый привет,
Но: хрусь! – крыльцо со мной осело...
Наш дом давно не обогрет.
Наш дом давно оставлен всеми
Бесповоротно и навек:
У нас свои дома и семьи,
А с ним лишь ветер, дождь и снег
Да вот – рябина... Дотянуться
До ягод – руки коротки!
И дерзко ягоды смеются
Тщете протянутой руки.
...А я – пошарю на повети:
С подмогой найденных граблей
Пригну, принижу ветви эти,
Горячих угольев алей.
Вот изловчилась, уцепилась,
Осталось – горстью ухватить...
Скажи на милость – отломилась!
А я хотела – приклонить.
1997
* * *
Вот ветер летит: он колышет вершины,
Пытается ветви согнуть-разогнуть,
Шатает стволы толщиной в пол-аршина,
Спрямляя куда-то, откуда-то – путь.
Сражаются с ветром земельные дети,
Храня от тревог задремавшую мать,
И бесится ветер, защитой задетый,
Земля ему надо, Земли – не достать.
Вот кончился лес, и простор-луговина
Лежит перед ветром: покорней – найди!
Но войско земельных кровинок-травинок,
Летящий и рвущий, поди победи!
Ничуть не смущен неудачей вчерашней,
Он верит, что будет победы черед,
И вот уже кружит над свежею пашней,
И влажную – сушит, сухую – метёт.
Ни травки-ростка, ни заступника кедра...
Поймет, умыкнувший за тысячу миль,
Что если Земля поднимается с ветром,
То эта Земля превращается в пыль,
И что с нее проку, зловредной и едкой?
Лишь хруст на зубах да в глазах краснота.
Ни света потомков, ни памяти предков:
Разор и забвенье, конец, пустота...
1988
* * *
...И сказал ей рыцарь-витязь,
Как в кино, к руке клонясь:
«Я прошу вас, не боритесь!
Не в бореньях ваша власть.
Пусть не все сраженья-войны
На земле завершены,
Вы, прекрасные, достойны
Быть подальше от войны.
Дело рыцарское – драться!
Это – наши долг и честь,
Было б то, за что сражаться,
К чьим ногам победу несть.
Обнажим и меч, и шпагу,
Защитим свои края,
Был бы Дом, а не общага,
Не компашка, а – Семья».
...Это – ей, сто сот ухабов
Пересиливших за жизнь,
Предлагают титул «слабой»,
Круг спасательный: «держись»?
Ей, двужильной? Ей – суровой,
Позабывшей вкус слезы, –
Защитительное слово,
Огражденье от грозы?!
Вот так новость... Ну-ка, ну-ка:
Что еще, помимо слов?
Это ей целуют руку,
Не знававшую кремов?
Это – ей!
– Ну вот, – смеется, –
Дождалась, хоть не ждала,
Из колодца вода льётся,
Нынче – брага потекла!
...Вы, хранитель-оградитель,
Не в обиду только будь,
Как кому, а мне – вредитель:
Без борьбы? С дороги? В куть?
Ваши жесты, ваши шутки,
Из былых времен слова –
Не к минутке, парень... Дудки!
Слабой – я уже была.
Слабой быть – не столь и сладко.
Вы – про бой, и я – о нем:
Вы – солдат, так я – солдатка,
Вы – убит, так я – с дитём,
Не с одним, – вдоль всех вдоль лавок –
Ваньки-Маньки: наши все!
Кто ж их, славных, кто ж их, слабых,
Силе выучит? Сосед?
Вдруг тому соседу детки
Наши – всех своих милей?
...Нет соседа! Есть – соседки,
Что одна другой слабей.
Это нам – под ветер встречный,
На мороз. Ведь КТО возрос? –
Не с родителя, извечно,
А – с родительницы – спрос.
Если ж вы такой хороший,
То, извольте, просьба есть:
Не хвалитесь силой больше,
Не воюйте... в нашу честь.
1988
* * *
«Ей жить бы хотелось иначе.
Носить драгоценный наряд...»
Наум Коржавин
С гибелью вровень,
С ужасом рядом –
Не до любовей,
Не до нарядов.
И не до песен
За облаками:
Счастлива, если –
Твердь под ногами.
Знала наверное,
Твердь обретая, –
Что – мои перья,
Кто – моя стая.
Не выхвалялась,
Не выряжалась.
Тем, оказалось,
Вызвала жалость
Не испытавших
Счастья и боли,
Может быть, даже
Тысячной доли,
Что мне досталась!
Кто же богаче?
Право на жалость,
Как ты не зряче!
Ты – воплощенье
Неуваженья,
Право вторженья
После сраженья
(Для утешенья:
Вдруг – пораженье?
Вдруг да лежу я
Прахом?) О сладость
Видеть чужую
Боль и усталость!
Тронуть зажженной
Паклей – о милость!
Незащищенность
И уязвимость...
Право есть право:
Некуда деться!
Верно, дырява
Около сердца
Стала кольчуга:
Стрелы задели!
Верно, не чудом
Мы уцелели.
Вам не по нраву
Эти лохмотья?
Право есть право.
Выпрямлюсь – вот я:
Ну, пожалейте!
Ну, одарите!
...Мне ваш жилетик
Мал, извините.
Сукна-бостоны
Портить не стоит:
Стоны – не звоны,
Дело простое.
Гоже, не гоже –
Жалость отрину,
Щит не заброшу,
Латы не скину!
Ценность доспехов –
Не в позолоте.
Славлю прореху –
Орден работе!
Славлю ожоги!
Славлю порезы!
(Нежные – в шоке?
Нежным – полезно!)
Славлю сраженье,
Славлю страданье:
С правдой сближенье!
С жизнью братанье!
1980
* * *
Ух, ненавистная дорога,
Что быть приказывает круглой,
Согбенно-смирной и убогой
Мне, от рожденья многоуглой!
Ух, упаковка-перетяжка,
Увязка-переформировка,
Души и тела доканашка,
Мечты и дела нестыковка!
Ух, вырывание из почвы,
He-сон в ночи! He-бодрость днями!
Сверхиспытание на прочность –
Существованье вверх корнями!
«За расставаньем будет встреча» –
Тем утешаясь, улетаем.
Зачем мы так себя калечим?
Зачем мы так себя шатаем?
Не лишь один мудрец из древних –
Сегодня знает это каждый:
«Нельзя войти стерильно-прежним
В одну и ту же воду дважды».
Зачем, уроды и калеки,
Бездомность славим и бродяжность
И губим юные побеги
Любви, покоя, мира? Жажды
Выращивать, а не срывать лишь
Плоды? Итог, увы, печален:
На месте поля стала залежь,
Над ней березы закачали
Вершинами... увы, увы нам –
Бегущим, едущим, летящим,
Живущим горько и наивно
Лишь будущим, не настоящим.
Опять зовешь меня, дорога,
До остановки... до парома...
Ух, сиротящая до срока!
Ух, уводящая из дома!
1987
* * *
Инге
Пахнет пионами: дочка приехала!
Платьев порхание, слов водопад,
Музыка, взрывы беспечного смеха
И новостей – не в огляд, не в обхват!
Пар в потолок: самовар распотешили,
Печь распогнитили: ставь пироги!
Блузками, бусками стулья увешаны,
Шляпка – на древке яги-кочерги!
Всё подпорожье – в сапожках и туфельках!
Освобождённо вися на гвозде,
Тощ рюкзачище, но все еще фукает,
Память храня о недавней езде:
В поезде дальнем, в вонючем автобусе,
В полном громов самолетном нутре, –
В выси вздыманья, ныряния в пропасти,
Тряску на мотоциклетном одре,
Отпотеванье-висенье за плечами
Над зеркалами проселочных луж,
Неудержимость, внезапность, невстреченность...
Взялся за гуж – забывай, что не дюж!
Все рассупонено, сгужено, сдюжено:
Город, экзамены, сборы сюда,
Где все луга всецветами запружены,
Всеродникова, всесвята – вода!
Скинуты тапочки, схвачены вёдрышки,
И – босиком, босиком, босиком! –
В россыпь цветов, к роднику под угорышком –
Лётом и катом! Клубком-кувырком!
1987
* * *
Первые грибочки –
Колосовики.
Дочкин да сыночкин
Смех из-за реки:
На том на Кокуе,
На белом бору
Малыши, ликуя,
Губины [Губины – грибы (арх.)] берут.
Еще младо лето,
Чуть ли не весна, –
Зноем не задета
Синь-голубизна.
Громко утки крячут,
Ружей не боясь,
В незабудки прячась,
Расцветает грязь.
Около болотца,
Ниже родника
Комаров толчётся
Куча-толока:
То ли у них спевка,
То ли у них хор,
То ль о всходах хлеба
Древний разговор?
Быть ли ржи высокой –
Верили отцы –
Ведают задолго
Эти толкунцы.
Не пашу я поле,
Не ращу я рожь,
Но шепчу невольно:
«Будет хлеб хорош!»
Далеко с угора
Видится окрест:
Поле, луг, озёра,
Опояской – лес.
...Дай, Бог, не на годы,
Дай, Бог, навсегда –
Прелести природы:
Воздух да вода,
Птичка-невеличка
С милым голоском,
Цветик-земляничка,
Ягодка – потом,
Первые грибочки –
Колосовики,
Дочкин да сыночкин
Смех из-за реки!
1997
* * *
Яблочку на ветке не сидится:
Хочется сорваться, покатиться...
Свиристель свистит: «Сорвись-катись!
Что тебе наскучившая ветка?
У тебя – румяная расцветка,
У тебя – заманчивая жизнь!
На тебя вчера – такое дело –
Чудо синеглазое глядело,
Рученьки тянуло: взять-сорвать!»
...Но высоко яблоко висело,
Не пригнулась яблонь, не присела,
Чтоб его в те рученьки отдать.
Набежала туча-парусинка –
Потекла дождинка, как слезинка,
По румяной яблоко-щеке.
Яблонь – с уговором: – Дочко-сынко!
Время не сплело еще корзинку
Для тебя, – гуляй на ветерке! –
Только слушать яблочко не хочет,
Что там яблонь старая бормочет,
Листьями сухими шелестит.
Всё длиннее пасмурные ночи,
Всё деньки холодные короче!
...Мати-яблонь, детоньку – прости!
Яблочко вернее сохранится,
Если до морозов – приземлится
И на ветке не пересидит:
Отпусти сорваться-покатиться,
Умереть – и заново родиться...
Сорвалось! – лови его, – летит!
1994
* * *
«Топи котят, пока они слепые!»
...А наш котенок, кажется, прозрел,
И раз увидев дали голубые,
В небытие, увы, не захотел.
Что кто ему, когда он – сам с усами:
Топорщит горб, и точит коготки,
И в мир глядит прекрасными глазами,
И на песке печатает следки!
Нам от него сплошное беспокойство:
Он просит рыбы, мяса, молока
И мило ждет награды за геройство,
По пене штор взлетев до потолка!
Разбит горшок с цветком – начало бедам!
Разлит флакон чернил – прощай, ковер!
...А на кого его оставить летом? –
Кто в дом возьмет летающий костёр?
...Ах, контролер в вагон – готовься к бою!
Заплатим штраф и не сомкнем глаза,
Но привезем проказника с собою,
Где шмель в цветке, на ягодке роса.
Зануда! Мелкий пакостник! Воришка!
Мучитель и грабитель! Хулиган!
...Но это он несет живую мышку,
Чтоб возложить хозяину к ногам!
1995
* * *
Уже июнь – за половину:
Кругом светло и зелено!
Что ж не цветешь в саду, малина?
Лесная – в завязях давно!
Длиной гордясь, листвой кудрявясь,
Происхожденьем возносясь,
Скупишься ль тратиться на завязь,
Иль над тобой – не вёсен власть?
Просеян, выхолен заране,
За многоверстье привезен,
Случайным камнем не поранит
Твой нежный корень чернозем.
Ты в злую засуху – полита!
Ты в наводненье – не мокра!
Дворянка, ясочка, элита,
С многоэтажным пра-пра-пра,
Стоишь – задумалась... о чём бы?
Листком-щупком не шевельнешь.
...А над лесной малиной – пчёлы,
Не разбери-пойми галдёж!
Ты – при заборе, ты – при тыне,
Твой стан – к тычинке пояском!
...Без пояска лесная стынет
Под остропёрым сиверком.
И косарем по ней – прохожий!
И утюгом по ней – медведь!