20 февраля
А сколько здесь нищих. Боже, сколько здесь нищих! Виноваты же в этом наши коломенские купцы благотворители, плодящие этих тунеядцев, раздавая им «скромную лепту от своих трудов праведных». У многих из них назначены для нищих особые jours fix, когда выдается им по 5 и 10 копеек на каждого. В эти дни обыкновенно все кабачки и трактиры, излюбленные нищей братией, бывают полны, и на лепту благотворительности, всецело поступающую на стойку кабатчиков, задаются такие оргии, что просто умопомрачение. Я это говорю про «специальных» нищих, по профессии. К ним не причисляю я крестьян, погоревших или пострадавших от неурожая и других многих причин. Это — действительно нуждающиеся — но ведь им можно бы помочь иначе на деньги, бросаемые купечеством.
Кроме обыкновенных нищих сюда прибыли еще две семьи воронежских цыган. Эти уж действительно нищие, в полном смысле слова. На берегу Москвы-реки, 1/2 версты от города, раскинуты два шатра, из дырявой дерюги — это их жилища. Внутри разложен огонек, где они варят себе незатейливую пищу — вода с капустой — щи, печеный картофель и что-то вроде варенцов на подонках постного масла. В каждом шатре человек по десяти, грязных, полураздетых, полуголодных... Когда я вошел к ним, на меня бросилась громадная овчарка; но сейчас же была и остановлена. Меня приняли очень ласково.
— Садись, барин, посмотри на цыганское житье, погрейся! — предложил мне старший из них.
Я присел к огню. Замазанный до последней степени, с соломой и сором в курчавой голове, мальчик лет десяти вытащил из золы полусырой картофель и подал его мне.
— Так, Гуза, так, угощай барина! — смеясь заметил ему отец. Все рассмеялись и что-то пробормотали между собой на своем удивительном наречии.
Глава их, мещанин воронежской губернии Бобров, подал мне две бумажки и просил прочитать. Первая оказалась отношением из Бобровской мещанской управы, крайне безграмотно написанным, в котором говорилось, что мещанин Бобров за получением паспорта должен явиться сам, так как с него следуют подати, и он состоит в подозрении полиции (подлинные слова бумаги). Другая же бумага оказалась отсрочкой на два месяца, выданной на проживание в Коломенском уезде.
— Вот, барин, и туда меня зовут, и отсюда не пускают! Как быть? А здесь жить нечем, надо идти, и идти нельзя.
— Так что же вы думаете делать? — спросил я.
— Христа ради сбираем, лучше здешнего купечества и не найти. Другой, положим, и поломается над тобой, и фараоном египетским назовет, и все-таки даст пятачок. Опять вон мачка (он указал на старуху, сидевшую у костра) гадать умеет — купчихи любят, тоже кой-что дадут.
Посидев еще несколько минут и надышавшись едким дымом костра до головокружения, я распрощался с цыганами и отправился домой. Дорогой встретил одного знакомого купца старика: идет весь мокрый в грязи.
— Что вы это? — спросил я его.
— Извозчик, батюшка, в лужу вывалил, вишь нас, на главной улице, чистое море стоит, поглядь.
Я взглянул. Действительно, весь правый бок Большой улицы представлял собой бурную реку.
— Как же вывалил извозчик, в яму, что ли, заехал!..
— Канавы ведь под водой-то, разве у нас чистят улицы-то! Да и упади в другое время, ничего бы, а то в Рязань ехать молебен Николаю Чудотворцу служу — потому опасно уж, на верную гибель будто идешь.
— Почему так?
— Да мост через Оку, говорят, уж плох очень. Ведь свой-то срок отслужил, а нового не дают еще! Наше вам почтение, скорей домой, переодеваться надо!
Купец пожал мне руку и поплелся домой.
Действительно, о мосте через Оку давно бы следовало позаботиться Рязанской дороге.
1882, 22 февраля, № 53 (в сокращении). Подписано: Проезжий корнет