А.П.ЧЕХОВ
СТАРЫЙ ДОМ
Нужно было сломать старый дом, чтобы на месте его
построить новый. Я водил архитектора по пустым комнатам
и между делом рассказывал ему разные истории. Рваные
обои, тусклые окна, темные печи - все это носило следы
недавней жизни и вызывало воспоминания. По этой, напри-
мер, лестнице однажды пьяные люди несли покойника, спо-
тыкнулись и вместе с гробом полетели вниз; живые больно
ушиблись, а мертвый как ни в чем не бывало был очень
серьезен и покачивал головой, когда его поднимали с по-
ла и опять укладывали в гроб. Вот три подряд двери: тут
жили барышни, которые часто принимали у себя гостей, а
потому одевались чище всех жильцов и исправно платили
за квартиру. Дверь, что в конце коридора, ведет в пра-
чечную, где днем мыли белье, а ночью шумели и пили пи-
во. А в этой квартирке их трех комнат все насквозь про-
питано бактериями и бациллами. Тут нехорошо. Тут погиб-
ло много жильцов, и я положительно утверждаю, что эта
квартира кем-то когда-то была проклята и что в ней
вместе с жильцами всегда жил еще кто-то, невидимый.
Особенно памятна мне судьба одной семьи. Представьте вы
себе ничем не замечательного, обыкновенного человечка,
у которого есть мать, жена и четверо ребят. Звали его
Путохиным, служил он писцом у нотариуса и получал 35
рублей в месяц. Это был человек трезвый, религиозный,
серьезный. Когда он приносил ко мне деньги за квартиру,
то всегда извинялся, что плохо одет; извинялся, что
просрочил пять дней, и когда я давал ему расписку в по-
лучении, то он добродушно улыбался и говорил: "Ну, вот
еще! Не люблю я этих расписок!" Жил он бедно, но чисто.
В этой средней комнате помещались четверо ребят и их
бабушка; тут варили, спали, принимали гостей и даже
танцевали. В этой комнатке жил сам Путохин; у него был
стол, за которым он исполнял частные заказы: переписы-
вал роли, доклады и т.п. Тут, направо, обитал его жи-
лец, слесарь Егорыч - степенный, но пьющий человек;
всегда ему было жарко и оттого он всегда ходил босиком
и в одной жилетке. Егорыч починял замки, пистолеты,
детские велосипеды, не отказывался чинить дешевые стен-
ные часы, делал за четвертак коньки, но эту работу он
презирал и считал себя специалистом по части музыкаль-
ных инструментов. На его столе, среди стального и же-
лезного хлама, всегда можно было увидеть гармонику с
отломанным клапаном или трубу с вогнутыми боками. Пла-
тил он за комнату Путохину два с полтиной, всегда был
около своего верстака и выходил только для того, чтобы
сунуть в печку какую-нибудь железку.
Когда я, что бывало очень редко, заходил вечерами
в эту квартиру, то всякий раз заставал такую картину:
Путохин сидел за своим столом и переписывал что-нибудь,
его мать и жена, тощая женщина с утомленным лицом, си-
дели около лампы и шили; Егорыч визжал терпугом. А го-
рячая, еще не совсем потухшая печка испускала из себя
жар и духоту; в тяжелом воздухе пахло щами, пеленками и
Егорычем. Бедно и душно, но от рабочих лиц, от детских
штанишек, развешанных вдоль печки, от железок Егорыча
веяло все-таки миром, лаской, довольством... За дверями
в коридоре бегали детишки, причесанные, веселые и глу-
боко убежденные в том, что на этом свете все обстоит
благополучно и так будет без конца, стоит только по ут-
рам и ложась спать молиться богу.
Теперь представьте себе, что посреди этой самой
комнаты, в двух шагах от печки, стоит гроб, в котором
лежит жена Путохина. Нет того мужа, жена которого жила
бы вечно, но тут эта смерть имела что-то особенное.
Когда я во время панихиды взглянул на серьезное лицо
мужа, на его строгие глаза, то подумал:
"Эге, брат!"
Мне казалось, что он сам, его дети, бабушка, Его-
рыч уже намечены тем невидимым существом, которое жило
с ними в этой квартире. Я глубоко суеверный человек,
быть может оттого, что я домовладелец и сорок лет имел
дело с жильцами. Я верю в то, что если вам не везет в
карты с самого начала, то вы будете проигрывать до кон-
ца; когда судьбе нужно стереть с лица земли вас и вашу
семью, то все время она остается неумолимо последова-
тельной и первое несчастье обыкновенно бывает только
началом длинной цепи... По своей природе несчастья - те
же камни. Нужно только одному камню свалиться с высоко-
го берега, чтобы за ним посыпались другие. Одним сло-
вом, уходя после панихиды от Путохина, я верил, что ему
и его семье несдобровать...
Действительно, проходит неделя, и нотариус неожи-
данно дает Путохину отставку и на его место сажает ка-
кую-то барышню. И что же? Путохина взволновала не
столько потеря места, как то, что вместо него посадили
именно барышню, а не мужчину. Почему барышню? Это его
так оскорбило, что он, вернувшись домой, пересек своих
ребятишек, обругал мать и напился пьян. За компанию с
ним напился и Егорыч.
Путохин принес мне плату за квартиру, но уже не
извинялся, хотя просрочил восемнадцать дней, и молчал,
когда брал от меня расписку в получении. На следующий
месяц деньги принесла уже мать; она дала мне только по-
ловину, а другую половину обещала через неделю. На тре-
тий месяц я уже не получил ни копейки, и дворник стал
мне жаловаться, что жильцы квартиры N_23 ведут себя
"неблагородно". Это были нехорошие симптомы.
Представьте себе такую картину. Хмурое петербург-
ское утро глядит в эти тусклые окна. Около печки стару-
ха поит детей чаем. Только старший внук Вася пьет из
стакана, а остальным чай наливается прямо в блюдечки.
Перед печкой сидит на корточках Егорыч и сует железку в
огонь. От вчерашнего пьянства у него тяжела голова и
мутны глаза; он крякает, дрожит и кашляет.
- Совсем с пути сбил, дьявол! - ворчит он. - Сам
пьет и других в грех вводит.
Путохин сидит в своей комнате на кровати, на кото-
рой давно уже нет ни одеяла, ни подушек, и, запустив
руки в волоса, тупо глядит себе под ноги. Он оборван,
нечесан, болен.
- Пей, пей скорей, а то в школу опоздаешь! - торо-
пит старуха Васю. - Да и мне время идти к жидам полы
мыть...
Во всей квартире только одна старуха не падает ду-
хом. Она вспомнила старину и занялась грязной черной
работой. По пятницам она моет у евреев в ссудной кассе
полы, по субботам ходит к купцам стирать и по воскре-
сеньям, с утра до вечера, бегает по городу и разыскива-
ет благодетельниц. Каждый день у нее какая-нибудь рабо-
та. Они и стирает, и полы моет, и младенцев принимает,
и сватает, и нищенствует. Правда, и она не прочь выпить
с горя, но и в пьяном виде не забывает своих обязаннос-
тей. На Руси много таких крепких старух, и сколько бла-
гополучий держится на них!
Напившись чаю, Вася укладывает в сумку свои книги
и идет за печку; тут рядом с платьями бабушки должно
висеть его пальто. Через минуту он выходит из-за печки
и спрашивает:
- А где же мое пальто?
Бабушка и остальные ребятишки начинают вместе ис-
кать пальто, ищут долго, но пальто как в воду кануло.
Где оно? Бабушка и Вася бледны, испуганы. Даже Егорыч
удивлен. Молчит и не двигается один только Путохин.
Чуткий ко всякого рода беспорядкам, на этот раз он де-
лает вид, что ничего не видит и не слышит. Это подозри-
тельно.
- Он пропил! - заявляет Егорыч.
Путохин молчит, значит, это правда. Вася в ужасе.
Его пальто, прекрасное пальто, сшитое из суконного
платья покойной матери, пальто на прекрасной коленкоро-
вой подкладке, пропито в кабаке! А вместе с пальто,
значит, пропит и синий карандаш, лежавший в боковом
кармане, и записная книжка с золотыми буквами "Nota be-
ne"! В книжке засунут другой карандаш с резинкой, и,
кроме того, в ней лежат переводные картинки.
Вася охотно заплакал бы, но плакать нельзя. Если
отец, у которого болит голова, услышит плач, то закри-
чит, затопает ногами и начнет драться, а с похмелья де-
рется он ужасно. Бабушка вступится за Васю, а отец уда-
рит и бабушку; кончится тем, что Егорыч вмешается в
драку, вцепится в отца и вместе с ним упадет на пол.
Оба валяются на полу, барахтаются и дышат пьяной, жи-
вотной злобой, а бабушка плачет, дети визжат, соседи
посылают за дворником. Нет, лучше не плакать.
Оттого, что нельзя плакать и возмущаться вслух,
Вася мычит, ломает руки и дрыгает ногами или, укусив
себе рукав, долго треплет его зубами, как собака зайца.
Глаза его безумны, и лицо искривлено отчаянием. Глядя
на него, бабушка вдруг срывает со своей головы платок и
начинает тоже выделывать руками и ногами разные штуки,
молча, уставившись глазами в одну точку. И в это время,
я думаю, в головах мальчика и старухи сидит ясная уве-
ренность, что их жизнь погибла, что надежды нет...
Путохин не слышит плача, но ему из его комнатки
все видно. Когда полчаса спустя Вася, окутанный в ба-
бушкину шаль, уходит в школу, он, с лицом, которое я не
берусь описать, выходит на улицу и идет за ним. Ему хо-
чется окликнуть мальчика, утешить, попросить прощения,
дать ему честное слово, призвать покойную мать в свиде-
тели, но из груди вместо слов вырываются одни рыдания.
Утро сырое, холодное. Дойдя до городского училища, Ва-
ся, чтобы товарищи не сказали, что он похож на бабу,
распутывает шаль и входит в училище в одной только
куртке. А вернувшись домой, Путохин рыдает, бормочет
какие-то несвязные слова, кланяется в ноги и матери, и
Егорычу, и его верстаку. Потом, немного прийдя в себя,
он бежит ко мне и, задыхаясь, ради бога просит у меня
какого-нибудь места. Я его обнадеживаю, конечно.
- Наконец-таки я очнулся! - говорит он. - Пора уж
и за ум взяться. Побезобразничал - и будет с меня.
Он радуется и благодарит меня, а я, который за все
время, пока владею домом, отлично изучил этих господ
жильцов, гляжу на него, и так и хочется мне сказать
ему:
- Поздно, голубчик! Ты уже умер!
От меня Путохин бежит к городскому училищу. Тут он
шагает и ждет, когда выпустят его мальчика.
- Вот что, Вася! - говорит он радостно, Вася нако-
нец выходит. - Мне сейчас обещали место. Погоди, я куп-
лю тебе отличную шубу... я тебя в гимназию отдам! Пони-
маешь? В гимназию! Я тебя в дворяне выведу! А пить
больше не буду. Честное слово, не буду.
И он глубоко верит в светлое будущее. Но вот нас-
тупает вечер. Старуха, вернувшись от жидов с двугривен-
ным, утомленная и разбитая, принимается за стирку детс-
кого белья. Вася сидит и решает задачу. Егорыч не рабо-
тает. По милости Путохина он спился и теперь чувствует
неодолимую жажду выпить. В комнатах душно, жарко. Он
корыта, в котором старуха моет белье, валит пар.
- Пойдем, что ли? - угрюмо спрашивает Егорыч.
Мой жилец молчит. После возбуждения ему становится
невыносимо скучно. Он борется с желанием выпить, с тос-
кой и... и, конечно, тоска берет верх. История извест-
ная...
К ночи Егорыч и Путохин уходят, а утром Вася не
находит бабушкиной шали.
Вот такая история происходила в этой квартире.
Пропивши шаль, Путохин уж больше не возвращался домой.
Куда он исчез, не знаю. После того, как он пропал, ста-
руха сначала запила, а потом слегла. Ее свезли в боль-
ницу, младших ребят взяла какая-то родня, а Вася посту-
пил вот в эту прачечную. Днем он подавал утюги, а ночью
бегал за пивом. Когда из прачечной его выгнали, он пос-
тупил к одной из барышень, бегал по ночам, исполняя ка-
кие-то поручения, и его звали уже "вышибалой". Что
дальше было с ним, я не знаю.
А в этой вот комнате десять лет жил нищий-музы-
кант. Когда он умер, в его перине нашли двадцать тысяч.