А.П.ЧЕХОВ
ВЕСЬ В ДЕДУШКУ
Душная ночь с раскрытыми настежь окнами, с блохами
и комарами. Жажда, как после селедки. Я лежу на своей
кровати, ворочаюсь с боку на бок и стараюсь уснуть. За
стеной, в другой комнате не спит и ворочается мой де-
душка, отставной генерал, живущий у меня на хлебах.
Обоих нас кусают блохи, и оба мы сердимся на них и вор-
чим. Дедушка кряхтит, сопит и шуршит своим накрахмален-
ным колпаком.
- Безумец! - бормочет он. - Ммо... молокосос! Мало
тебя пороли, бессмысленный молодой человек!
- Кого это вы, дедушка?
- Известно кого... Поблажку вам дают, балуют, не
взыскивают с вас... (Дедушка втягивает в себя воздух и
разражается старческим кашлем). Прогнать бы тебя сквозь
строй разика три, так ты понял бы... Почему не купил
персидского порошку? Почему, я тебя спрашиваю? Леность?
Нерадение?
- Дедушка, вы не даете мне спать! Замолчите!
- Не рассуждать! Понимай, с кем разговариваешь!
(Дедушка громко чешется и возвышает голос.) Повторяю:
почему ты не купил персидского порошку? И как ты сме-
ешь, милостивый государь, позволять себе такие возмути-
тельные поступки, что на тебя даже поступают жалобы? А?
Вчера полковник Дубякин жаловался, что ты у него жену
увез! Кто это тебе позволил? Ты какое ты имеешь право?
Дедушка долго бранит меня и с брани переходит на
мораль: седьмая заповедь, брачные основы и пр.
- Все это я понимаю лучше вас, дедушка, - говорю
я. - Каюсь, меня мучает совесть, но ничего я не могу с
собой поделать. Весь в вас! С кровью и плотью унаследо-
вал от вас и все ваши добродетели. Трудно бороться с
наследственностью!
- Я... я чужих жен не трогал... Выдумываешь!
- Будто бы? А лет десять тому назад, когда вам бы-
ло шестьдесят лет, припомните-ка, вы увезли у ближнего
не жену, не соломенную вдову, а невесту! Вспомните-ка
Ниночку.
- Я того... я венчался.
- Еще бы! Ниночку воспитывали, лелеяли и готовили
совсем не для шестидесятилетнего старца. На этой умнице
и красавице женился бы любой добрый молодец, и у нее
уже был подходящий жених, а вы пришли со своим чином и
деньгами, попугали родителей и вскружили семнадцатилет-
ней девочке голову разной мишурой. Как она плакала,
когда венчалась с вами! Как каялась потом, бедняжка! И
с пьяницей-поручиком бежала потом, только чтоб от вас
подальше... Гусь вы, дедушка!
- Постой... постой... Это не твое дело... Вот еже-
ли бы тебя разиков пять сквозь строй, так ты бы не то-
го... не ограбил бы сестру свою Дашу... Обидчик... За
что ты у нее сто десятин оттягал?
- С вас пример взял. Весь в вас, дедушка! У вас
научился грабастать! Помните, когда вы служили в интен-
дантстве, потом когда вас назначили в Уфимскую губернию
и...
И долго этак мы спорим. Дедушка обвиняет меня в
двадцати преступлениях, и все двадцать я сваливаю на
родовое, на наследственность. Наконец дедушка хрипнет и
начинает от злости царапать стену.
- Вот что, дедушка, - говорю я. - Нам долго так не
уснуть. Давайте-ка выкупаемся и водочки выпьем. Отлично
уснем!
Дедушка, сердито шамкая губами, одевается, и мы
идем к речке. Ночь хорошая, лунная. Выкупавшись, мы
возвращаемся к себе. Графинчик стоит на столе. Я нали-
ваю две рюмки. Дедушка берет одну рюмку, крестится и
говорит:
- Вот ежели бы тебя... разиков десять сквозь
строй... понимал бы тогда! Пья... пьяница!
Проворчав, дедушка сердито выпивает и закусывает
колбасой. Я тоже - потому что унаследовал любовь к
спиртным напиткам - выпиваю и иду спать.
И этак у нас каждую ночь.