А.П.ЧЕХОВ
СИЛЬНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ

     Дело происходило  не так давно в московском окруж-
ном суде.  Присяжные заседатели,  оставленные в суде на
ночь,  прежде чем лечь спать, завели разговор о сильных
ощущениях.  Их навело на это воспоминание об одном сви-
детеле,  который стал заикой и поседел,  по его словам,
благодаря какой-то страшной минуте. Присяжные порешили,
что,  прежде чем уснуть, каждый из них пороется в своих
воспоминаниях и расскажет что-нибудь.  Жизнь человечес-
кая  коротка,  но  все же нет человека,  который мог бы
похвастать, что у него в прошлом не было ужасных минут.
     Один присяжный рассказал,  как  он  тонул;  другой
рассказал, как однажды ночью он в местности, где нет ни
врачей,  ни аптекарей,  отравил  собственного  ребенка,
давши ему по ошибке вместо соды цинкового купороса. Ре-
бенок не умер, но отец едва не сошел с ума. Третий, еще
нестарый, болезненный человек, описал два своих покуше-
ния на самоубийство: раз стрелялся, другой раз бросился
под поезд.                                             
     Четвертый, маленький,  щеголевато  одетый толстяк,
рассказал следующее:                                   
     - Мне было двадцать два - двадцать  три  года,  не
больше,  когда я по уши влюбился в свою теперешнюю жену
и сделал ей предложение... Теперь я с удовольствием вы-
сек бы себя за раннюю женитьбу,  но тогда не знаю,  что
было бы со мной,  если бы Наташа ответила мне  отказом.
Любовь была самая настоящая,  такая, как в романах опи-
сывают, бешеная, страстная, и прочее. Мое счастье души-
ло меня, и я не знал, куда мне уйти от него, и я надоел
и отцу,  и приятелям, и прислуге, рассказывая постоянно
о том,  как пылко я люблю.  Счастливые люди - это самые
надоедливые,  самые скучные люди.  Я надоедал  страшно,
даже теперь мне совестно...                            
     Между приятелями  был у меня тогда один начинающий
адвокат.  Теперь этот адвокат известен на  всю  Россию,
тогда же он только что входил в силу и не был еще богат
и знаменит настолько, чтобы при встрече по старым прия-
телем иметь право не узнавать,  не снимать шляпы. Бывал
я у него раз или два в неделю. Когда я приходил к нему,
мы оба разваливались на диванах и начинали философство-
вать.                                                  
     Как-то я лежал у него на диване и толковал о  том,
что нет неблагодарнее профессии,  как адвокатская.  Мне
хотелось доказать,  что суд, после того как допрос сви-
детелей  окончен,  легко может обойтись без прокурора и
без защитника, потому что тот и другой не нужны и толь-
ко мешают.  Если взрослый, душевно и умственно здоровый
присяжный заседатель убежден, что этот потолок бел, что
Иванов  виновен,  то бороться с этим убеждением и побе-
дить его не в силах никакой Демосфен. Кто может убедить
меня,  что у меня рыжие усы,  если я знаю, что они чер-
ные?  Слушая оратора,  я, быть может, и расчувствуюсь и
заплачу,  но коренное убеждение мое, основанное большею
частью на очевидности и на факте, нисколько не изменит-
ся.  Мой же адвокат доказывал, что я молод еще и глуп и
что я говорю мальчишеский вздор. По его мнению, очевид-
ный факт оттого,  что его освещают добросовестные, све-
дущие люди, становится еще очевиднее - это раз; во-вто-
рых, талант - это стихийная сила, это ураган, способный
обращать в пыль даже камни,  а не то что такой  пустяк,
как убеждения мещан и купцов второй гильдии. Человечес-
кой немощи бороться с талантом так же трудно,  как гля-
деть,  не мигая,  на солнце или остановить ветер.  Один
простой смертный силою слова обращает тысячи убежденных
дикарей в христианство; Одиссей был убежденнейший чело-
век в свете,  но спасовал перед сиренами,  и так далее.
Вся история состоит из подобных примеров, а в жизни они
встречаются на каждом шагу, да так и должно быть, иначе
умный и талантливый человек не имел бы никакого преиму-
щества перед глупцом и бездарным.                      
     Я стоял на своем и продолжал доказывать, что убеж-
дение сильнее всякого таланта, хотя, откровенно говоря,
сам не мог точно определить, что такое именно убеждение
и что такое талант.  Вероятно,  говорил я, только чтобы
говорить.                                              
     - Взять хоть тебя...  - сказал адвокат. - Ты убеж-
ден в настоящее время, что твоя невеста ангел и что нет
во всем городе человека счастливее тебя. А я тебе гово-
рю:  достаточно  мне десяти - двадцати минут,  чтобы ты
сел за этот самый стол и написал отказ своей невесте.  
     Я засмеялся.                                      
     - Ты не смейся,  я говорю серьезно, - сказал прия-
тель. - Захочу, и через двадцать минут ты будешь счаст-
лив от мысли, что тебе не нужно жениться. У меня не бог
весть какой талант, но ведь и ты не из сильных.        
     - А ну-ка, попробуй! - сказал я.                  
     - Нет,  зачем же?  Я ведь это так только говорить.
Ты мальчик добрый,  и было бы жестоко  подвергать  тебя
такому опыту. И к тому же я сегодня не в ударе.        
     Мы сели ужинать. Вино и мысли о Наташе, моя любовь
наполнили всего меня  ощущением  молодости  и  счастья.
Счастье  мое было так безгранично велико,  что сидевший
против меня адвокат с его зелеными глазами казался  мне
несчастным, таким маленьким, сереньким...              
     - Попробуй же! - приставал я к нему. - Ну, прошу! 
     Адвокат покачал головой и поморщился.  Я,  видимо,
уже начал надоедать ему.                               
     - Я знаю,  - сказал он, - после моего опыта ты мне
спасибо  скажешь  и  назовешь меня спасителем,  но ведь
нужно и о невесте подумать.  Она тебя любит, твой отказ
заставил  бы ее страдать.  А какая она у тебя прелесть!
Завидую я тебе.                                        
     Адвокат вздохнул,  выпил вина и  стал  говорить  о
том, какая прелесть моя Наташа. У него был необыкновен-
ный дар описывать.  Про женские ресницы или мизинчик он
мог наговорить вам целую кучу слов. Слушал я его с нас-
лаждением.                                             
     - Видел я на своем веку много  женщин,  -  говорил
он,  -  но даю тебе честное слово,  говорю,  как другу,
твоя Наталья Андреевна - это перл,  это редкая девушка.
Конечно, есть и недостатки, их даже много, если хочешь,
но все же она очаровательна.                           
     И адвокат заговорил о  недостатках  моей  невесты.
Теперь  я отлично понимаю,  что это говорил он вообще о
женщинах,  об их слабых сторонах вообще,  мне же  тогда
казалось, что он говорит только о Наташе. Он восторгал-
ся вздернутым носом,  вскрикиваниями, визгливым смехом,
жеманством,  именно всем тем, что мне так в ней не нра-
вилось.  Все это,  по его мнению, было бесконечно мило,
грациозно,  женственно.  Незаметно  для меня он скоро с
восторженного тона перешел на  отечески  назидательный,
потом на легкий,  презрительный...  Председателя суда с
нами не было,  и некому было остановить  расходившегося
адвоката.  Я  не  успевал рта разинуть,  да и что я мог
сказать?  Приятель говорил не новое, давно уже всем из-
вестное,  и весь яд был не в том,  что он говорил,  а в
анафемской форме.  То есть черт знает какая форма! Слу-
шая его тогда, я убедился, что одно и то же слово имеет
тысячу значений и оттенков,  смотря по  тому,  как  оно
произносится, по форме, какая придается фразе. Конечно,
я не могу передать вам ни этого тона,  ни формы,  скажу
только,  что, слушая приятеля и шагая из угла в угол, я
возмущался, негодовал, презирал с ним вместе. Я поверил
ему даже, когда он со слезами на глазах заявил мне, что
я великий человек, что я достоин лучшей участи, что мне
предстоит  в  будущем совершить что-то такое особенное,
чему может помешать женитьба!                          
     - Друг мой! - восклицал он, крепко пожимая мне ру-
ку.  - Умоляю тебя, заклинаю: остановись, пока не позд-
но.  Остановись!  Да хранит тебя небо от этой странной,
жестокой ошибки! Друг мой, не губи своей молодости!    
     Хотите, верьте,  хотите - нет, но в конце концов я
сидел за столом и писал своей невесте отказ.  Я писал и
радовался,  что еще не ушло время исправить ошибку. За-
печатав письмо, я поспешил на улицу, чтобы опустить его
в почтовый ящик. Со мной пошел и адвокат.              
     - И отлично! Превосходно! - похвалил он меня, ког-
да мое письмо к Наташе исчезло во мраке почтового  ящи-
ка. - От души тебя поздравляю. Я рад за тебя.          
     Пройдя со мной шагов десять, адвокат продолжал:   
     - Конечно,  брак имеет и свои хорошие стороны.  Я,
например,  принадлежу к числу людей, для которых брак и
семейная жизнь - все.                                  
     И он уже описывал свою жизнь,  и предо мною предс-
тали все безобразия одинокой, холостой жизни.          
     Он говорил с восторгом о  своей  будущей  жене,  о
сладостях  обыкновенной,  семейной  жизни и восторгался
так красиво,  так искренне, что, когда мы подошли к его
двери, я уже был в отчаянии.                           
     - Что ты делаешь со мной,  ужасный человек?! - го-
ворил я задыхаясь. - Ты погубил меня! Зачем ты заставил
меня написать то проклятое письмо? Я люблю ее, люблю!  
     И я  клялся  в любви,  я приходил в ужас от своего
поступка,  который уже казался мне диким и  бессмыслен-
ным. Сильнее того ощущения, которое испытал я в то вре-
мя,  и представить, господа, невозможно. О, что я тогда
пережил, что почувствовал! Если бы нашелся добрый чело-
век,  который подсунул мне в ту пору револьвер,  то я с
наслаждением пустил бы себе пулю в лоб.                
     - Ну, полно, полно... - сказал адвокат, хлопая ме-
ня по плечу,  и засмеялся.  - Перестань плакать. Письмо
не дойдет до твоей невесты.  Адрес на конверте писал не
ты,  а я,  и я его так запутал,  что на почте ничего не
поймут. Все это да послужит для тебя уроком: не спорь о
том, чего не понимаешь.                                
     Теперь, господа, предлагаю говорить следующему... 
     Пятый присяжный поудобней  уселся  и  раскрыл  уже
рот,  чтобы начать свой рассказ, как послышался бой ча-
сов на Спасской башне.                                 
     - Двенадцать...  - сосчитал один из присяжных. - А
к какому,  господа, разряду вы отнесете ощущения, кото-
рые испытывает теперь наш подсудимый?  Он, этот убийца,
ночует  здесь в суде в арестантской,  лежит или сиди и,
конечно,  не спит и в течение всей бессонной ночи прис-
лушивается к этому звону.  О чем он думает? Какие грезы
посещают его?                                          
     И присяжные как-то все  вдруг  забыли  о  "сильных
ощущениях";  то,  что пережил их товарищ, писавший ког-
да-то письмо к своей Наташе, казалось неважным, даже не
забавным;  и  уже никто не рассказывал,  стали тихо,  в
молчании ложиться спать...                             

К титульной странице