А.П.ЧЕХОВ
ЛИШНИЕ ЛЮДИ
Седьмой час июньского вечера. От полустанка Хилко-
во к дачному поселку плетется толпа только что вышедших
из поезда дачников - все больше отцы семейств, нагру-
женные кульками, портфелями и женскими картонками. Вид
у все утомленный, голодный и злой, точно не для них си-
яет солнце и зеленеет трава.
Плетется, между прочим, и Павел Матвеевич Зайкин,
член окружного суда, высокий сутуловатый человек, в де-
шевой коломянке и с кокардой на полинялой фуражке. Он
вспотел, красен и сумрачен.
- Каждый день изволите на дачу выезжать? - обраща-
ется к нему дачник в рыжих панталонах.
- Нет, не каждый, - угрюмо отвечает Зайкин. - Жена
и сын живут тут постоянно, а я приезжаю раза два в не-
делю. Некогда каждый день ездить, да и дорого.
- Это верно, что дорого, - вздыхают рыжие пантоло-
ны. - В городе до вокзала не пойдешь пешком, извозчик
нужен, потом-с билет стоит сорок две копейки... газетку
дорогой купишь, рюмку водки по слабости выпьешь. Все
это копеечный расход, пустяковый, а гляди - и наберется
за лето рублей двести. Оно, конечно, лоно природы доро-
же стоит, не стану спорить-с... идиллия и прочее, но
ведь при нашем чиновницком содержании, сами знаете,
каждая копейка на счету. Потратишь неосторожно копееч-
ку, а потом и не спишь всю ночь... Да-с... Я, милости-
вый государь, не имею чести знать вашего имени и от-
чества, получаю без малого две тысячи в год-с, состою в
чине статского советника, а курю табак второго сорта и
не имею лишнего рубля, дабы купить себе минеральной во-
ды Виши, прописанной мне против печеночных камней.
- Вообще мерзко, - говорит Зайкин после некоторого
молчания. - Я, сударь, держусь того мнения, что дачную
жизнь выдумали черти да женщины. Чертом в данном случае
руководила злоба, а женщиной крайнее легкомыслие. Поми-
луйте, это не жизнь, а каторга, ад! Тут душно, жарко,
дышать тяжело, а ты мыкаешься с места на место, как
неприкаянный, и никак не найдешь себе приюта. Там, в
городе, ни мебели, ни прислуги... все на дачу увезли...
питаешься черт знает чем, не пьешь чаю, потому что са-
мовар поставить некому, не умываешься, а приедешь сюда,
в это лоно природы, изволь идти пешком по пыли, по жа-
ре... тьфу! Вы женаты?
- Да-с... Трое деток, - вздыхают рыжие пантолоны.
- Вообще мерзко... Просто удивительно, как это мы
еще живы.
Наконец дачники доходят до поселка. Зайкин проща-
ется с рыжими пантолонами и идет к себе на дачу. Дома
застает он мертвую тишину. Слышно только, как жужжат
комары да молит о помощи муха, попавшая на обед к пау-
ку. Окна завешаны кисейными занавесочками, сквозь кото-
рые краснеют блекнущие цветы герани. На деревянных,
некрашенных стенах, около олеографий, дремлют мухи. В
сенях, в кухне, в столовой - ни души. В комнате, кото-
рая в одно и то же время называется гостиной и залой,
Зайкин застает своего сына, Петю, маленького шестилет-
него мальчика. Петя сидит за столом и, громко сопя, вы-
тянув нижнюю губу, вырезывает ножницами из карты бубно-
вого валета.
- А, это ты, папа! - говорит он, не оборачиваясь.
- Здравствуй!
- Здравствуй... А мать где?
- Мама? Она поехала с Ольгой Кирилловной на репе-
тицию играть театр. Послезавтра у них будет представле-
ние. И меня возьмут... А ты пойдешь?
- Гм!.. Когда же она вернется?
- Она говорила, что вернется вечером.
- А где Наталья?
- Наталью взяла с собой мама, чтобы она помогала
ей одеваться во время представления, а Акулина пошла в
лес за грибами. Папа, а отчего это, когда комары куса-
ются, то у них делаются животы красные?
- Не знаю... Оттого, что они сосут кровь. Стало
быть, никого нет дома?
- Никого. Только я один дома.
Зайкин садится в кресло и минуту тупо глядит в ок-
но.
- Кто же нам обедать подаст? - спрашивает он.
- Обедать сегодня не варили, папа! Мама думала,
что ты сегодня не приедешь, и не велела варить обед.
Она с Ольгой Кирилловной будет обедать на репетиции.
- Покорнейше благодарю, а ты что же ел?
- Я ел молоко. Для меня купили молока на шесть ко-
пеек. Папа, а зачем комары сосут кровь?
Зайкин вдруг почувствовал, как что-то тяжелое под-
катывает к его печени и начинает сосать ее. Ему стано-
вится так досадно, обидно и горько, что он тяжело дышит
и дрожит; ему хочется вскочить, ударить о пол чем-ни-
будь тяжелым и разразиться бранью, но тут он вспомина-
ет, что доктора строго запретили ему волноваться, вста-
ет и, насилуя себя, начинает насвистывать из "Гугено-
тов".
- Папа, ты умеешь представлять в театре? - слышит
он голос Пети.
- Ах, не приставай ко мне с глупыми вопросами! -
сердится Зайкин. - Пристал, как банный лист! Тебе уже
шесть лет, а ты все так же глуп, как и три года на-
зад... Глупый, распущенный мальчишка! К чему, например,
ты эти карты портишь? Как ты смеешь их портить?
- Эти карты не твои, - говорит Петя, оборачиваясь.
- Мне Наталья их дала.
- Врешь! Врешь, дрянной мальчишка! - раздражается
Зайкин все более и более. - Ты всегда врешь! Высечь те-
бя нужно, свиненка этакого! Я тебе уши оборву!
Петя вскакивает, вытягивает шею и глядит в упор на
красное, гневное лицо отца. Большие глаза его сначала
мигают, потом заволакиваются влагой, и лицо мальчика
кривится.
- Да ты что бранишься? - визжит Петя. - Что ты ко
мне пристал, дурак? Я никого не трогаю, не шалю, слуша-
юсь, а ты... сердишься! Ну, за что ты меня бранишь?
Мальчик говорит убедительно и так горько плачет,
что Зайкину становится совестно.
"И, правда, за что я к нему придираюсь?" - думает
он. - Ну, будет... будет, - говорит он, трогая мальчика
за плечо. - Виноват, Петюха... прости. Ты у меня умни-
ца, славный, я тебя люблю.
Петя утирает рукавом глаза, садится со вздохом на
прежнее место и начинает вырезывать даму. Зайкин идет к
себе в кабинет. Он растягивается на диване и, подложив
руки под голову, задумывается. Недавние слезы мальчика
смягчили его гнев, и от печени мало-помалу отлегло.
Чувствуется только утомление и голод.
- Папа! - слышит Зайкин за дверью. - Показать тебе
мою насекомую коллекцию?
- Покажи!
Петя входит в кабинет и подает отцу длинный зеле-
ный ящичек. Еще не поднося к уху, Зайкин слышит отчаян-
ное жужжание и царапанье лапок о стенки ящика. Подняв
крышку, он видит множество бабочек, жуков, кузнечиков и
мух, приколотых ко дну ящика булавками. Все, за исклю-
чением двух-трех бабочек, еще живы и шевелятся.
- А кузнечик все еще жив! - удивляется Петя. -
Вчера утром поймали его, а он до сих пор не умер!
- Кто это тебя научил прикалывать их? - спрашивает
Зайкин.
- Ольга Кирилловна.
- Самое бы Ольгу Кирилловну приколоть так! - гово-
рит Зайкин с отвращением. - Унеси отсюда! Стыдно мучить
животных!
"Боже, как он мерзко воспитывается", - думает он
по уходе Пети.
Павел Матвеевич забыл уже про умиление и голод и
думает только о судьбе своего мальчика. За окнами между
тем дневной свет мало-помалу тускнеет. Слышно, как дач-
ники компаниями возвращаются с вечернего купанья.
Кто-то останавливается около открытого окна столовой и
кричит: "Грибков не желаете ли?" - кричит и, не получив
ответа, шлепает босыми ногами дальше... Но вот, когда
сумерки сгущаются до того, что герань за кисейной зана-
веской теряет свои очертания и в окно начинает потяги-
вать свежестью вечера, дверь в сенях с шумом открывает-
ся, и слышатся быстрые шаги, говор, смех...
- Мама! - взвизгивает Петя.
Зайкин выглядывает из кабинета и видит свою жену
Надежду Степановну, здоровую, розовую, как всегда... С
нею Ольга Кирилловна, сухая блондинка с крупными вес-
нушками, и двое каких-то незнакомых мужчин: один моло-
дой, длинный, с рыжей курчавой головой и с большим ка-
дыком, другой - низенький, коренастый, с бритой актерс-
кой физиономией и сизым, кривым подбородком.
- Наталья, ставь самовар! - кричит Надежда Степа-
новна, громко шурша платьем. - Говорят, Павел Матвеевич
приехал! Павел, где ты? Здравствуй, Павел! - говорит
она, вбегая в кабинет и тяжело дыша. - Ты приехал?
Очень рада... Со мной приехали двое наших любителей...
пойдем, я тебя представлю... Вот тот, что подлинней,
это Коромыслов... прекрасно поет, а другой, этот ма-
ленький... некий Смеркалов, настоящий актер... читает
великолепно. Уф, утомилась! Сейчас у нас репетиция бы-
ла... Великолепно идет. Мы ставим "Жильца с тромбоном"
и "Она его ждет"... Послезавтра спектакль...
- Зачем ты их привезла? - спрашивает Зайкин.
- Необходимо, папочка! После чая нам нужно роли
повторить и пропеть кое-что... Я с Коромысловым дуэт
буду петь... Да, как бы не забыть! Пошли, голубчик, На-
талью взять сардин, водки, сыру и еще чего-нибудь. Они,
вероятно, и ужинать будут... Ох, устала!
- Гм!.. У меня денег нет!
- Нельзя же, папочка! Неловко! Не заставляй меня
краснеть!
Через полчаса Наталья посылается за водкой и за-
куской; Зайкин, напившись чаю и съевши целый французс-
кий хлеб, уходит в спальню и ложится в постель, а На-
дежда Степановна и ее гости, шумя и смеясь, приступают
к повторению ролей. Павел Матвеевич долго слышит гнуса-
вое чтение Коромыслова и актерские возгласы Смеркало-
ва... За чтением следует длинный разговор, прерываемый
визгливым смехом Ольги Кирилловны. Смеркалов, на правах
настоящего актера, с апломбом и жаром объясняет роли...
Далее следует дуэт, а за дуэтом звяканье посуды...
Зайкин сквозь сон слышит, как уговаривают Смеркалова
прочесть "Грешницу" и как тот, поломавшись, начинает
декламировать. Он шипит, бьет себя по груди, плачет,
хохочет хриплым басом... Зайкин морщится и прячет голо-
ву под одеяло.
- Вам идти далеко и темно, - слышит он час спустя
голос Надежды Степановны. - Почему вам не остаться у
нас ночевать? Коромыслов ляжет здесь, в гостиной, на
диване, а вы, Смеркалов, на Петиной постели... Петю
можно в кабинете мужа положить... Право, оставайтесь!
Наконец, когда часы бьют два, все смолкает... От-
воряется в спальной дверь, и показывается Надежда Сте-
пановна.
- Павел, ты спишь? - шепчет она.
- Нет, а что?
- Поди, голубчик, к себе в кабинет, ляг на диване,
а тут, на твоей кровати, я Ольгу Кирилловну положу. По-
ди, милый! Я бы ее в кабинете положила, да она боится
спать одной... Вставай же!
Зайкин поднимается, накидывает на себя халат и,
взявши подушку, плетется в кабинет... Дойдя ощупью до
своего дивана, он зажигает спичку и видит: на диване
лежит Петя. Мальчик не спит и большими глазами глядит
на спичку.
- Папа, отчего это комары не спят ночью? - спраши-
вает он.
- Оттого... оттого, - бормочет Зайкин, - оттого,
что мы здесь с тобой лишние... Даже спать негде!
- Папа, а отчего это на лице у Ольги Кирилловны
веснушки?
- Ах, отстань! Надоел!
Подумав немного, Зайкин одевается и выходит на
улицу освежиться... Он глядит на утреннее небо, на не-
подвижные облака, слушает ленивый крик сонного коросте-
ля и начинает мечтать о завтрашнем дне, когда он, пое-
хав в город и вернувшись из суда, завалится спать...
Вдруг из-за угла показывается человеческая фигура.
"Сторож, должно быть..." - думает Зайкин.
Но, вглядевшись и подойдя поближе, он узнает в фи-
гуре вчерашнего дачника в рыжих пантолонах.
- Вы не спите? - спрашивает он.
- Да, не спится что-то... - вздыхают рыжие панто-
лоны. - Природой наслаждаюсь... Ко мне, знаете ли, при-
ехала с ночным поездом дорогая гостья... мамаша моей
жены. С нею прибыли мои племянницы... прекрасные девуш-
ки. Весьма рад, хотя и... очень сыро! А вы тоже изволи-
те природой наслаждаться?
- Да, - мычит Зайкин, - и я тоже природой... Не
знаете ли, нет ли тут где-нибудь поблизости какого-ни-
будь кабака или трактирчика?
Рыжие пантолоны поднимают глаза к небу и глубоко-
мысленно задумываются...