А.П.ЧЕХОВ
КАЗАК

     Арендатор хутора Низы Максим Торчаков,  бердянский
мещанин,  ехал со своей молодой женой из церкви  и  вез
только что освещенный кулич. Солнце еще не всходило, но
восток уже румянился,  золотился.  Было тихо... Перепел
кричал свои "пить пойдем!  пить пойдем!", да далеко над
курганчиком носился коршун,  в больше во всей степи  не
было заметно ни одного живого существа.                
     Торчаков ехал и думал о том, что нет лучше и весе-
лее праздника,  как Христово воскресенье.  Женат он был
недавно и теперь справлял с женой первую пасху.  На что
бы он ни взглянул, о чем бы ни подумал, все представля-
лось  ему светлым,  радостным и счастливым.  Думал он о
своем хозяйстве и находил, что все у него исправно, до-
машнее убранство такое,  что лучше и не надо, всего до-
вольно и все хорошо; глядел он на жену - и она казалась
ему красивой,  доброй и кроткой. Радовала его и заря на
востоке,  и молодая травка,  и  его  тряская  визгливая
бричка,   нравился  даже  коршун,  тяжело  взмахивавший
крыльями.  А когда он по пути забежал в кабак  закурить
папиросу и выпил стаканчик, ему стало еще веселее...   
     - Сказано,  велик день!  - говорил он. - Вот и ве-
лик!  Погоди,  Лиза,  сейчас солнце начнет играть.  Оно
каждую пасху играет! И оно тоже радуется, как люди!    
     - Оно не живое, - заметила жена.                  
     - Да  на нем люди есть!  - воскликнул Торчаков.  -
Ей-богу,  есть! Мне Иван Степаныч рассказывал - на всех
планетах есть люди,  на солнце и на месяце!  Право... А
может,  ученые и брешут, нечистый их знает! Постой, ни-
как лошадь стоит!  Так и есть!  На полдороге к дому,  у
Кривой Балочки,  Торчаков и его жена увидели оседланную
лошадь, которая стояла неподвижно и нюхала землю. У са-
мой дороги на кочке сидел рыжий  казак  и,  согнувшись,
глядел себе в ноги.                                    
     - Христос воскрес! - крикнул ему Максим.          
     - Воистину воскрес,  - ответил казак,  не поднимая
головы.                                                
     - Куда едешь?                                     
     - Домой, на льготу.                               
     - Зачем же тут сидишь?                            
     - Да так... захворал... Нет мочи ехать.           
     - Что ж у тебя болит?                             
     - Весь болю.                                      
     - Гм... вот напасть! У людей праздник, а ты хвора-
ешь!  Да  ты бы в деревню или на постоялый ехал,  а что
так сидеть?                                            
     Казак поднял голову и обвел утомленными,  больными
глазами Максима, его жену, лошадь.                     
     - Вы это из церкви? - спросил он.                 
     - Из церкви.                                      
     - А  меня праздник в дороге застал.  Не привел бог
доехать. Сейчас сесть бы да ехать, а мочи нет... Вы бы,
православные,  дали  мне,  проезжему,  свяченой пасочки
разговеться!                                           
     - Пасочки?  - спросил Торчаков. - Оно можно, ниче-
го... постой, сейчас...                                
     Максим быстро пошарил у себя в карманах,  взглянул
на жену и сказал:                                      
     - Нету у меня ножика,  отрезать нечем. А ломать-то
- не рука,  всю паску испортишь.  Вот задача! Поищи-ка,
нет ли у тебя ножика?                                  
     Казак через силу поднялся и пошел к  своему  седлу
за ножом.                                              
     - Вот  еще  что  выдумали!  - сердито сказала жена
Торчакова.  - Не дам я тебе паску  кромсать!  С  какими
глазами я ее домой порезанную повезу?  И видано ль дело
- в степи разговляться. Поезжай на деревню к мужикам да
там и разговляйся!                                     
     Жена взяла  из рук мужа кулич,  завернутый в белую
салфетку, и сказала:                                   
     - Не дам! Надо порядок знать. Это не булка, а свя-
ченая паска, и грех ее без толку кромсать.             
     - Ну,  казак,  не прогневайся! - сказал Торчаков и
засмеялся. - Не велит жена! Прощай, путь-дорога! Максим
тронул вожжи,  чмокнул, и бричка с шумом покатила даль-
ше.  А жена все еще говорила, что резать кулич, не дое-
хав до дому,  - грех и не порядок, что все должно иметь
свое место и время. На востоке, крася пушистые облака в
разные цвета,  засияли первые лучи солнца;  послышалась
песня жаворонка.  Уж не один,  три коршуна, в отдалении
друг  от  друга,  носились над степью.  Солнце пригрело
чуть-чуть, и в молодой траве закричали кузнечики.      
     Отъехав больше версты,  Торчаков оглянулся и прис-
тально поглядел вдаль.                                 
     - Не видать казака... - сказал он. - Экий сердяга,
вздумал в дороге хворать! Нет хуже напасти: ехать надо,
а мочи нет...  Чего доброго, помрет в дороге... Не дали
мы ему, Лизавета, паски, а небось и ему надо было дать.
Небось и ему разговеться хочется.                      
     Солнце взошло,  но играло оно или нет, Торчаков не
видел.  Всю дорогу до самого дома он молчал,  о  чем-то
думал и не спускал глаз с черного хвоста лошади.  Неиз-
вестно отчего,  им овладела скука, и от праздничной ра-
дости в груди не осталось ничего, как будто ее и не бы-
ло.                                                    
     Приехали домой, христосовались с работниками; Тор-
чаков опять повеселел и стал разговаривать, но как сели
разговляться и все взяли по куску свяченого кулича,  он
невесело поглядел на жену и сказал:                    
     - А нехорошо, Лизавета, что мы не дали тому казаку
разговеться.                                           
     - Чудной ты, ей-богу! - сказала Лизавета и с удив-
лением пожала плечами.  - Где ты взял такую моду, чтобы
свяченую паску раздавать по дороге?  Нешто  это  булка?
Теперь она порезана, на столе лежит, пущай ест, кто хо-
чет, хоть и казак твой! Разве мне жалко?               
     - Так-то оно так, а жалко мне казака. Ведь он хуже
нищего и сироты. В дороге, далеко от дому, хворый...   
     Торчаков выпил  полстакана  чаю и уж больше ничего
не пил и не ел.  Есть ему не хотелось, чай казался нев-
кусным,  как трава,  и опять стало скучно. После разго-
венья легли спать.  Когда часа через два Лизавета прос-
нулась, он стоял у окна и глядел во двор.              
     - Ты уже встал? - спросила жена.                  
     - Не спится что-то... Эх, Лизавета, - вздохнул он,
- обидели мы с тобой казака!                           
     - Ты опять с казаком! Дался тебе этот казак. Бог с
ним.                                                   
     - Он  царю  служил,  может кровь проливал,  а мы с
ним, как с свиньей обошлись. Надо бы его больного домой
привесть, покормить, а мы ему даже кусочка хлеба не да-
ли.                                                    
     - Да,  так дам я тебе паску портить. Да еще свяче-
ную!  Ты  бы ее с казаком искромсал,  а я бы потом дома
глазами лупала? Ишь ты какой! Максим потихоньку от жены
пошел в кухню, завернул в салфетку кусок кулича и пяток
яиц и пошел в сарай к работникам.                      
     - Кузьма,  брось гармонию, - обратился он к одному
из них. - Седлай гнедого или Иванчика и езжай поживее к
Кривой Балочке.  Там больной казак с лошадью,  так  вот
отдай ему это. Может, он еще не уехал.                 
     Максим опять повеселел,  но, прождав несколько ча-
сов Кузьму,  не вытерпел,  оседлал лошадь и поскакал  к
нему навстречу. Встретил он его у самой Балочки.       
     - Ну что? Видал казака?                           
     - Нигде нету. Должно, уехал.                      
     - Гм... история!                                  
     Торчаков взял  у  Кузьмы узелок и поскакал дальше.
Доехав до деревни, он спросил у мужиков:               
     - Братцы,  не видали ли вы больного казака  с  ло-
шадью?  Не проезжал ли тут?  Из себя рыжий,  худой,  на
гнедом коне.                                           
     Мужики поглядели друг на друга и сказали,  что ка-
зака они не видели.                                    
     - Обратный почтовый ехал,  это точно, а чтоб казак
или кто другой такого не было.                         
    Вернулся Максим домой к обеду.                     
     - Сидит у меня этот казак в голове и хоть ты  что!
- сказал он жене. - Не дает спокою. Я все думаю: а что,
ежели это бог нас испытать хотел и ангела  или  святого
какого в виде казака нам навстречу послал.  Ведь бывает
это. Нехорошо, Лизавета, обидели мы человека!          
     - Да что ты ко мне с казаком пристал?  -  крикнула
Лизавета, выходя их терпения. - Пристал, как смола!    
     - А  ты,  знаешь,  не добрая...  - сказал Максим и
пристально поглядел ей в лицо.                         
     И он впервые после женитьбы заметил,  что его жена
не добрая.                                             
     - Пущай  я  не  добрая,  -  крикнула она и сердито
стукнула ложкой,  - а только не стану я всяким пьяницам
свяченую паску раздавать!                              
     - А нешто казак пьяный?                           
     - Пьяный!                                         
     - Почем ты знаешь?                                
     - Пьяный!                                         
     - Ну и дура!                                      
     Максим, рассердившись,  встал  из-за стола и начал
укорять свою молодую жену, говорил, что она немилосерд-
ная и глупая.  А она,  тоже рассердившись,  заплакала и
ушла в спальню и крикнула оттуда:                      
     - Чтоб он околел,  твой казак! Отстань ты от меня,
холера, со своим казаком вонючим, а то я к отцу уеду!  
     За все  время  после  свадьбы у Торчакова это была
первая ссора с женой.  До самой вечерни он ходил у себя
по двору, все думал о жене, думал с досадой и она каза-
лась теперь злой,  некрасивой. И как нарочно, казак все
не выходил из головы, и Максиму мерещились то его боль-
ные глаза, то голос, то походка...                     
     - Эх, обидели мы человека! - бормотал он. - Обиде-
ли! Вечером, когда стемнело, ему стало нестерпимо скуч-
но,  как никогда не было,  - хоть в петлю  полезай!  От
скуки  и  с досады на жену он напился,  как напивался в
прежнее время, когда был неженатым. В хмелю он бранился
скверными словами и кричал жене, что у нее злое, некра-
сивое лицо и завтра же он прогонит ее к отцу.          
     Утром на другой день праздника он захотел  опохме-
литься и опять напился.                                
     С этого и началось расстройство.                  
     Лошади, коровы,  овцы  и  ульи мало-помалу друг за
дружкой стали исчезать со двора, долги росли, жена ста-
новилась постылой...  Все эти напасти, как говорил Мак-
сим,  произошли оттого,  что у него злая,  глупая жена,
что  бог  прогневался на него и на жену...  за больного
казака.  Он все чаще и чаще напивался.  Когда был пьян,
то сидел дома и шумел, а трезвый ходил по степи и ждал,
не встретится ли ему казак...                          

К титульной странице