А.П.ЧЕХОВ
ЖИЛЕЦ
Брыкович, когда-то занимавшийся адвокатурой, а ны-
не живущий без дела у своей богатой супруги, содержа-
тельницы меблированных комнат "Тунис", человек молодой,
но уже плешивый, как-то в полночь выбежал из своей
квартиры в коридор и изо всей силы хлопнул дверью.
- О, злая, глупая, тупая тварь! - бормотал он,
сжимая кулаки. - Связал же меня черт с тобой! Уф! Чтобы
перекричать эту ведьму, надо быть пушкой!
Брыкович задыхался от негодования и злобы, и если
бы теперь на пути, пока он ходил по длинным коридорам
"Туниса", попалась ему какая-нибудь посудина или сонный
коридорный, то он с наслаждением дал бы волю рукам,
чтобы хоть на чем-нибудь сорвать свой гнев. Ему хоте-
лось браниться, кричать, топать ногами... И судьба,
точно понимая его настроение и желая подслужиться, пос-
лала ему навстречу неисправного плательщика, музыканта
Халявкина, жильца 31-го номера. Халявкин стоял перед
своей дверью и, сильно покачиваясь, тыкал ключом в за-
мочную скважину. Он кряхтел, посылал кого-то ко всем
чертям; но ключ не слушался и всякий раз попадал не ту-
да, куда нужно. Одною рукой он судорожно тыкал, в дру-
гой держал футляр со скрипкой. Брыкович налетел на не-
го, как ястреб, и крикнул сердито:
- А, это вы? Послушайте, милостивый государь, ког-
да же наконец вы уплатите за квартиру? Уж две недели,
как вы не изволите платить, милостивый государь! Я велю
не топить! Я вас выселю, милостивый государь, черт по-
бери!
- Вы мне ме... мешаете... - ответил спокойно музы-
кант. - Аре... ревуар!
- Стыдитесь, господин Халявкин! - продолжал Брыко-
вич. - Вы получаете сто двадцать рублей в месяц и могли
бы исправно платить! Это недобросовестно, милостивый
государь! Это подло в высшей степени!
Ключ наконец щелкнул, и дверь отворилась.
- Да-с, это нечестно! - продолжал Брыкович, входя
за музыкантом в номер. - Предупреждаю вас, что если
завтра вы не уплатите, то я завтра же подам мировому. Я
вам покажу! Да не извольте бросать зажженные спички на
пол, а то вы у меня тут пожару наделаете! Я не потерп-
лю, чтобы у меня в номерах жили люди нетрезвого поведе-
ния.
Халявкин поглядел пьяными, веселыми глазками на
Брыковича и ухмыльнулся.
- Ррешительно не понимаю, чего вы кипятитесь... -
пробормотал он, закуривая папиросу и обжигая себе паль-
цы. - Не понимаю! Положим, я не плачу за квартиру; да,
я не плачу, но вы-то тут при чем, скажите на милость?
Какое вам дело? Вы тоже ничего не платите за квартиру,
но ведь я же не пристаю к вам. Не платите, ну, и бог с
вами, - не нужно!
- То есть как же это так?
- Так... Хо... хозяин тут не вы, а ваша высокопоч-
теннейшая супруга... Вы тут... вы тут такой же жилец с
тромбоном, как и прочие... Не ваши номера, стало быть,
какая надобность вам беспокоиться? Берите с меня при-
мер: ведь я не беспокоюсь? Вы за квартиру ни копейки не
платите - и что же? Не платите - и не нужно. Я нисколь-
ко не беспокоюсь.
- Я вас не понимаю, милостивый государь! - пробор-
мотал Брыкович и стал в позу человека оскорбленного,
готового каждую минуту вступиться за свою честь.
- Впрочем, виноват! Я и забыл, что номера вы взяли
в приданое... Виноват! Хотя, впрочем, если взглянуть с
нравственной точки, - продолжал Халявкин, покачиваясь,
- то вы все-таки не должны кипятиться... Ведь они дос-
тались вам да... даром, за понюшку табаку... Они, ежели
взглянуть широко, столько же ваши, сколько и мои... За
что вы их при... присвоили? За то, что состоите супру-
гом?.. Эка важность! Быть супругом вовсе не трудно. Ба-
тюшка мой, приведите ко мне сюда двенадцать дюжин жен,
и я у всех буду мужу - бесплатно! Сделайте ваше такое
одолжение!
Пьяная болтовня музыканта, по-видимому, кольнула
Брыковича в самое больное место. Он покраснел и долго
не знал, что ответить, потом подскочил к Халявкину и,
со злобой глядя на него, изо всей силы стукнул кулаком
по столу.
- Как вы смеете мне говорить это? - прошипел он. -
Как вы смеете?
- Позвольте... - забормотал Халявкин, пятясь на-
зад. - Это уж выходит fortissimo. Не понимаю, чего вы
обижаетесь! Я... я ведь это говорю не в обиду, а... в
похвалу вам. Попадись мне дама с такими номерищами, так
я с руками и ногами... сделайте такое одолжение!
- Но... но как вы смеете меня оскорблять? - крик-
нул Брыкович и опять стукнул кулаком по столу.
- Не понимаю! - пожал плечами Халявкин, уже не
улыбаясь. - Впрочем, я пьян... может быть, и оскор-
бил... В таком случае простите, виноват! Мамочка, прос-
ти первую скрипку! Я вовсе не хотел обидеть.
- Это даже цинизм... - проговорил Брыкович, смяг-
чившись от умильного тона Халявкина. - Есть вещи, о ко-
торых не говорят в такой форме...
- Ну, ну... не буду! Мамаша, не буду! Руку!
- Тем более что я не подавал повода... - продолжал
Брыкович обиженным тоном, окончательно смягчившись, но
руки не протянул. - Я не сделал вам ничего дурного.
- Действительно, не следовало бы по... поднимать
этого щекотливого вопроса... Сболтнул спьяна и сдуру...
Прости, мамочка! Действительно, скотина! Сейчас я намо-
чу холодной водой голову и буду трезв.
- И без того мерзко, отвратительно живется, а тут
вы еще с вашими оскорблениями! - говорил Брыкович, воз-
бужденно шагая по номеру. - Никто не видит истины, и
всякий думает и болтает, что хочет. Воображаю, что за
глаза говорится тут в номерах! Воображаю! Правда, я не
прав, я виноват: глупо с моей стороны было набрасывать-
ся на вас в полночь из-за денег; виноват, но... надо же
извинить, войти в положение, а... вы бросаете в лицо
грязными намеками!
- Голубушка, да ведь пьян! Каюсь и чувствую. Чест-
ное слово, чувствую! Мамочка, и деньги отдам! Как толь-
ко получу первого числа, так и отдам! Значит, мир и
согласие?! Браво! Ах, душа моя, люблю образованных лю-
дей! Сам в консерватосерватории... не выговоришь,
черт!.. учился...
Халявкин прослезился, поймал за рукав шагавшего
Брыковича и поцеловал его в щеку.
- Эх, милый друг, пьян я, как курицын сын, а все
понимаю! Мамаша, прикажи коридорному подать первой
скрипке самовар! У вас тут такой закон, что после один-
надцати часов и по коридору не гуляй, и самовара не
проси; а после театра страсть как чаю хочется!
Брыкович подавил пуговку звонка.
- Тимофей, подай господину Халявкину самовар! -
сказал он явившемуся коридорному.
- Нельзя-с! - пробасил Тимофей. - Барыня не велела
после одиннадцати часов самовар подавать.
- Так я тебе приказываю! - крикнул Брыкович блед-
нея.
- Что ж тут приказывать, коли не велено... - про-
ворчал коридорный, выходя из номера. - Не велено, так и
нельзя. Чего тут!..
Брыкович прикусил губу и отвернулся к окну.
- Положение-с! - вздохнул Халявкин. - М-да, нечего
сказать... Ну, да меня конфузиться нечего, я ведь пони-
маю... всю душу насквозь. Знаем мы эту психологию...
Что ж, поневоле будешь водку пить, коли чаю не дают!
Выпьешь водочки, а?
Халявкин достал с окна водку, колбасу и располо-
жился на диване, чтобы начать пить и закусывать. Брыко-
вич печально глядел на пьянчугу и слушал его нескончае-
мую болтовню. Быть может, оттого, что при виде косматой
головы, сороковушки и дешевой колбасы он вспомнил свое
недавнее прошлое, когда он был так же беден, но свобо-
ден, и его лицо стало еще мрачнее, и захотелось выпить.
Он подошел к столу, выпил рюмку и крякнул.
- Скверно живется! - сказал он и мотнул головой. -
Мерзко! Вот вы меня сейчас оскорбили, коридорный оскор-
бил... и так без конца! А за что! Так, в сущности, ни
за что...
После третьей Брыкович сел на диван и задумался,
подперев руками голову, потом печально вздохнул и ска-
зал:
- Ошибся! Ох, как ошибся! Продал я и молодость, и
карьеру, и принципы, - вот и мстит мне теперь жизнь.
Отчаянно мстит!
От водки и печальных мыслей он стал очень бледен
и, казалось, даже похудел. Он несколько раз в отчаянии
хватал себя за голову и говорил: "О, что за жизнь, если
бы ты знал!"
- А признайся, скажи по совести, - спросил он,
глядя пристально в лицо Халявкину, - скажи по совести,
как вообще... относятся ко мне тут? Что говорят студен-
ты, которые живут в этих номерах? Небось слыхал ведь...
- Слыхал...
- Что же?
- Ничего не говорят, а так... презирают.
Новые приятели больше уже ни о чем не говорили.
Они разошлись только на рассвете, когда в коридоре ста-
ли топить печи.
- А ты ей ничего... не плати... - бормотал Брыко-
вич уходя. - Не плати ей ни копейки!.. Пусть...
Халявкин свалился на диван и, положив голову на
футляр со скрипкой, громко захрапел.
В следующую полночь они опять сошлись...
Брыкович, вкусивший сладость дружеских возлияний,
не пропускает уже ни одной ночи, и если не застает Ха-
лявкина, то заходит в другой какой-нибудь номер, где
жалуется на судьбу и пьет, пьет и опять жалуется - и
так каждую ночь.