В.П. ШЛЯПИН 
(г. Великий Устюг)

ИЗ МОИХ ЖИЗНЕННЫХ ВСТРЕЧ... 

Флегонт Арсеньевич Арсеньев

В книге Веселовских "Вологжане-краеведы" (Вологда, 1923 г.) происхождение Ф.А. Арсеньева определено: "из крестьян Ярославской губернии". Это не совсем точно. Родился Ф.А. в то время, когда в России царило крепостное право, когда помещики обращали своих крепостных девок в наложниц. А.Ф. и был (по тогдашней терминологии) незаконнорожденный сын небогатого помещика. По существовавшим тогда порядкам, крестный отец - какой-то Арсений, стал как бы его родным отцом. По нему и стал величаться Арсеньевичем да и фамилию получил Арсеньев. Действительный же отец его был не Арсений и не Арсеньев. По матери Ф.А. записан происхождением "из крестьян Ярославской губернии". У отца Флегонта Арсеньевича не один был такой сын, но только один он после рождения был оставлен в доме родителя и рос, как барчонок, ему одному действительный отец дал и образование. Про последнее у Веселовских говорится: "не закончив курс Ярославского демидовского лицея, был учителем в Вологодской губернии". Опять неточность, требующая пояснения. Ярославский демидовский лицей известен как высшее юридическое учебное заведение. В высшем учебном заведении Арсеньев не учился. В учебные годы Арсеньева при Ярославском лицее были гимназические классы, так что лицей в то время состоял из среднего заведения (гимназические классы) и высшего - юридические курсы. Арсеньев учился в гимназических классах и их-то не кончил.

Служебную свою деятельность начал он с учительской должности, именно был учителем русского языка в Устьсысольском уездном училище. Чтоб стать таким учителем, нужно было для лиц,, не получивших соответствующего педагогического образования, сдать особенный, полагавшийся для этого экзамен. Очевидно, Арсеньев к такому экзамену подготовился и сдал его. В рассказе "Переселенцы" Арсеньев описывает первое свое путешествие в Устьсысольск на должность "в глушь, в затолошь, в леса, в трущобу, на стоячую воду". Про себя пишет: "Переселение это я совершал по воле различных враждебных обстоятельств, преследующих меня в жизни с удивительным упорством. Неудачи били меня жестоко с младенчества, с семейного положения, включительно с воспитанием, лицейской жизнью и наконец с служебным поприщем. В самую лучшую пору моей молодости выпал мне жребий ехать на житье в глушь". Но напрасно Арсеньев жалуется на свою печальную участь. Если проследить жизнь его с самого первого этого его путешествия и до конца жизненного поприща, то окажется, что в жизни везло ему, как редкому другому, и что жизнь его сопровождалась всегдашними успехами. Взять хотя бы это его первое путешествие. Ехал он, оказывается, в дорожном собственном возке довольно солидных размеров, обшитом цыновками, и что его с трудом вытягивали четыре тощих клячи. Очевидное дело, возок этот был достаточно нагружен всем необходимым для путешественника. Кроме того, ехал с ним Абрам в качестве прислуги. Для скромного положения учителя уездного училища, обстановка, в какой находился тогда Арсеньев, была, конечно, самая завидная: собственный возок, собственный человек-прислуга (ведь это было до освобождения Крестьян из крепостной зависимости, и Абрам был крепостным отца Арсеньева) и полное дорожное снабжение. Что еще нужно, чего не хватало?! Арсеньев, по его словам, "был охотник, самый страстный охотник с ранних лет, с детства... Абрам был такой же пылкий охотник", и ехали они оба в страну, где было "широкое поприще для охотничьей деятельности". Значит, горевать было не о чем. Еще было счастливое для Арсеньева качество слуги его Абрама. Был он замечательный рассказчик, такой, что списывай рассказ его из слова в слово и посылай прямо в печать. Этой стороной своей деятельности он и помогал Арсеньеву. Абрам припоминал, как бывало они, вместе с Арсеньевым, писали об охоте. Грамотный Флегонт Арсеньевич сидит за столом и пишет, а неграмотный Абрам стоит у косяка двери и рассказывает. Так, говорит, и писали мы охотничьи рассказы. Но ведь благодаря охотничьим рассказам Арсеньев и выдвинулся в своей служебной деятельности.

С детских лет Абрам был вместе с Фл. Арсеньевичем, хотя жили они и не вместе. Флегонт Арсеньевич жил в барском доме, а Абрам в крестьянской избе и Абрам приходил играть с барчуком. "Добрый был" Флегонт-то Арсеньевич, - говорил Абрам. Я был старше его и сильнее его; бывало, поколочу его, а он никогда и не пожалуется. А если бы пожаловался, то крепко бы меня выпороли тогда".

До смерти Арсеньева Абрам служил ему. Когда, в свое время, Абрам женился, то жена его. Домна, стала у Арсеньевых поварихой, так вместе они и служили Арсеньевым.

Было Арсеньеву около 24 лет, когда поселился он в Устьсысольске, где и служил по 1861 год включительно. Здесь он выделился писанием охотничьих рассказов. Благодаря этим рассказам и переведен был он в губернский город Вологду, на такую же должность учителя русского языка в уездное училище. Как литератор сразу же здесь был избран он в действительные члены Вологодского статистического комитета. В Памятной книжке на 1862-63 год он уже значится учителем Вологодского уездного училища и членом статистического комитета. В 1864 г. он значится еще учителем географии в женской гимназии, а в 1865-66 гг. в той же гимназии учителем русского языка. По "Памятной книжке" на 1867-68 гг. он значится: статистического комитета член-секретарь, уездного училища учитель русского языка и женской гимназии учитель русского языка и географии. Кроме того, ему еще принадлежала публичная библиотека в г. Вологде. Открыта эта библиотека в 1863 г. И именно Ф.А. Арсеньевым. В неофициальной части Вологодских губернских ведомостей за 1863 и 1866 гг. был напечатан каталог книг этой библиотеки. Это в Вологде была самая первая и самая большая публичная библиотека, очень долгое время удовлетворявшая потребности вологжан. Спустя несколько лет после Арсеньевской библиотеки была открыта так называемая "общедоступная библиотека" с значительно меньшим количеством книг и с меньшей платой за их пользование.

Жалуется Арсеньев на неудачи свои "с младенчества", имея в виду, конечно, свое происхождение. Так как высшим классом общества в то время было дворянство, то, конечно, все стремления его и были направлены на то, чтобы войти в дворянскую среду. И в этом отношении у него были последовательные удачи. Вскоре по переводе своем в Вологду Арсеньев женился на молодой бездетной вдове Пироговой, дворянке-помещице, и таким образом через жену вошел в круг помещиков-дворян и стал хозяином поместья. Ближайший родственник жены Арсеньева кандидат университета Василий Геннадьевич Пирогов был секретарем Вологодского губернского статистического комитета. В 1866 году Пирогов перешел на службу в другую губернию и устроил вместо себя секретарем Вологодского статистического комитета Арсеньева. Опять удача. Пирогова жила не особенно долго. После нее Арсеньев женился на другой вдове дворянке-помещице Бердяевой; в распоряжении его оказалось новое поместье. У Бердяевой были два сына школьного возраста. Они записаны были в военную гимназию. Старший окончил гимназию, а затем окончил Академию генерального штаба и дослужился до положения полного генерала (генерал от инфантерии), младший хотя гимназии и не окончил, но также дослужился до больших военных чинов. Иметь таких пасынков опять-таки было не худо. Бердяева померла и после нее Ф.А. женился на дворянке-девице Сахновской, с которой и жил до своей смерти, значит все время пребывая в дворянской среде.

Как сельский хозяин Ф.А. не зевал вводить в свое хозяйство улучшения. В семидесятых годах XIX в. развивалось в Вологодском и Грязовецком уездах молочное дело: строились заводы сыроваренные и сливочного масла. Ф.А. был одним из первых устроителей таких заводов в данной местности. Из 73 таких заводов, существовавших в этих двух уездах в 1880 году, 3 были устроены в 1873 г.(в том числе и завод Арсеньева), 11 до 1873 г. и 59 после 1873 г. Но Арсеньевым еще в 1870 году в Пошехонском уезде, на Водоге, в имении первой жены, устроен был завод для сырного и сливочно-масляного дела, так что по развитию этого дела он стоит в числе первых предпринимателей.

В 1879 г. Ф.А. через статистический комитет, по выработанной им программе, собрал сведения и написал статью "Молочное дело в Вологодской губернии", которую и поместил в 1 томе "Вологодского сборника", а в "Вологодском календаре" на 1881 год напечатал сведения о мелочно-заводской производительности в Вологодской губернии за 1879 год. Из данной статьи ясна инициатива, проявленная Ф.А. в этом деле. Служба у Ф.А. протекала весьма удачно и счастливо. Особенно благоволил ему вологодский губернатор Хоминский и затем директор центрального комитета Петр Петрович Семенов-Тяньшанский был хорошего мнения о Ф.А. и ему покровительствовал. Единственный неприятный служебный случай произошел после ухода со службы губернатора Хоминского, при водворении нового губернатора Михаила Петровича Дарагана. Этот, весьма молодой и решительный губернатор, ознаменовал свое вступление неожиданными распоряжениями. Так, при ознакомлении со служащими губернаторской канцелярии, на рекомендацию правителя канцелярии лучшего писца, как "незаменимого", Дараган сказал: ."А мы попробуем заменить" и в списке служащих канцелярии против фамилии этого писца написал "уходите". И пришлось лучшему, незаменимому писцу оставить службу в канцелярии губернатора, где он прослужил уже полтора десятка лет, и искать работу в другой канцелярии. К этому-то губернатору Арсеньев при первом представлении явился, так сказать, попросту, в таком виде, в каком он привык являться к прежнему губернатору. Все чиновничество собралось в приемной губернатора одетое в мундиры и форменные сюртуки, один Арсеньев явился в штатском платье. Кстати сказать, у него форменного и сшито не было. Представляясь губернатору, А. сказал: "Секретарь губернского статистического комитета". "Не вижу секретаря комитета", - сказал Дараган и тут же велел ему подать прошение в отставку.

Делать нечего. Арсеньев подал в отставку, Дараган его уволил и определил вместо него молодого адвоката с высшим юридическим образованием. Арсеньев уже давно прекратил свою педагогическую деятельность и состоял в это время только секретарем комитета. Как ставший свободным от занятий, уехал он к себе в поместье заниматься сельским хозяйством. Однако о невольной своей отставке сообщил он Петру Петровичу Семенову-Тяньшанскому, прося у него защиты.

Вскоре после этого инцидента Дараган, по делам службы, поехал в Питер и здесь должен был явиться к директору центрального статистического комитета. "Как же вы лучшего у меня секретаря уволили в отставку?"- таким вопросом встретил Дарагана директор центрального комитета. И пришлось Дарагану дать обещание вернуть Арсеньева на службу. Возвратился Дараган в Вологду и послал нарочного в усадьбу Арсеньева, приглашая его к себе явиться. Арсеньева Дараган снова определил секретарем комитета, а адвоката от секретарства уволил. Арсеньев сшил себе форменный сюртук и только уже в нем стал являться к губернаторам с докладом.

Кроме этого случая, еще раз Семенов-Тяньшанский оказал свое покровительство Арсеньеву. С 1882 года введены были в Вологодской губернии чиновники по крестьянским делам. По окладу содержания и положению среди чиновников новая должность ока-залась завидною, и Арсеньев решил проситься в эти чиновники в Устьсысольский уезд. И обратился он с просьбой ходатайства к Петру Петровичу, выясняя ему, что по прежней своей довольно продолжительной службе в г. Устьсысольске он освоился с зырянским языком и вообще знает быт зырян и потому может быть полезным на этой вновь открываемой должности в зырянском крае. Петр Петрович оказал свою протекцию, и Ф.А. был определен на эту должность.

За свою служебную деятельность Ф.А. щедро был награжден орденами. На последней должности получил он чин статского советника и орден Владимира VI степени, дававший в то время права потомственного дворянства, так что достиг он высшего благополучия, к которому стремился и о котором мечтал во всю свою жизнь.

Мы отметили, что первое путешествие на службу в Устьсысольск у Ф.А. обставлено было несомненными удобствами. Интересно, как он обставил второе свое путешествие в тот же город. В 1882 году сообщение с Устьсысольском из Вологды удобно совершалось на пароходах. Но Ф.А. не пожелал воспользоваться этим обычным способом сообщения, а приобрел большую лодку, устроил в ней две крытых каюты; одну большую для себя с семейством и другую поменьше под кухню с плитой для Абрама с Домной. Нагрузил лодку имуществом, которое взял с собою в Устьсысольск, и отправился вниз по течению, имея в виду проплыть реки Вологду, Сухону, Малую Двину на веслах, а вверх по Вычегде и до Устьсысольска подниматься конной тягой. Так он и отправился из Вологды, причем Абрам поместился на корме как кормчий, а два работника сели на весла. Дело было среди лета и плыл Арсеньев не торопясь, высаживаясь местами для сбора грибов, ягод, вообще постарался устроить путешествие в свое удовольствие. Поверстный срок полагался 30 верст в сутки; от Вологды до Устьсысольска 877 верст и в дороге можно было пробыть не более 30 суток. Не доезжая 90 верст до Устьсысольска истек поверстный срок, и потому Арсеньеву с семьей не пришлось в лодке доехать до места назначения, а вынужден он был с семьей пересесть на коней и добираться до Устьсысольска обычным путем, лодку же с багажом оставить на попечение Абрама, который и доставил ее в Устьсысольск, спустя довольно времени.

Фл. Арсеньевич был очень плодовитый писатель. Веселовские приводят 48 № опубликованных разных трудов его. Начал свою литературную деятельность Ф.А. охотничьими рассказами, которые печатал в разных журналах и газетах, а именно: "Журнале охоты", "Журнале охоты и коннозаводства", "Журнале Московского общества охоты", "Время", "Вологодские губ. ведомости", "Ремесленная газета" и др. В 1885 г. охотничьи рассказы Арсеньева Н.Макшеевым были изданы отдельной книгой. Про охотников вообще составилось такое представление, что в своих рассказах об охоте они, согласно русской пословице "не красно поле безо ржи, а речь безо лжи", безудержно пускают в ход свою фантазию. И в рассказах Ф.А. часто встречаются преувеличения и видна работа фантазии: "случалось выуживать с утра и до полудня по 500 штук крупных рыбок, лещи до 13 1/2 ф., язи до 19 ф., окуни около 5 ф., "науживали по шести пудов в день и даже более на одну удочку", "одним выстрелом уложат зараз трех дупелей, двух-трех штук селезней, курохтанов за один выстрел легко положить штук десять". Рассказывая, как зыряне на рыбной ловле закусывают сырой рыбой, пишет: "Неприятно видеть, как живая рыбешка бьется и корчится в зубах зырянина". Между тем зырянин, прежде чем есть, всегда откусит у рыбешки голову, выдавит кишки, так что живой-то на его зубах она никогда и не бывает. Несмотря на преувеличения, охотничьи рассказы Арсеньева читаются легко и интересны. Сам старик Аксаков похвалил их, дал лестный отзыв, чем Ф.А. и гордился.

Когда Ф.А. стал секретарем комитета, у него явился даровой переписчик набело всех его вновь появляющихся творений, - это был писец комитета Иван Иванович Беляев. При плодовитости Арсеньева иметь дарового писца было для него большое удобство. Иван Иванович так привык к писаниям Арсеньева, что, случалось, сам Арсеньев не мог прочитать своей рукописи и обращался к писцу:

"Посмотрите, Иван Иванович, что я тут написал", и Иван Иванович, бывало, прочитает написанное Арсеньевым, а тот подтвердит:

"Верно, Иван Иванович, это я и написал". Кроме того, у Арсеньева постоянные были вставки из разных печатных источников, причем он помечал только "от сих" и "до сих", и Иван Иванович не перепутает и не пропустит ни одной. Ф.А. не имел обыкновения указывать на источники, откуда и что им взято, однако заимствования эти обнаруживались и про него было отмечено, что Арсеньев "любит охотиться по чужим изданиям", а некоторые острословы прибавляли к этому еще и "временами пороть дичь". Особенно усердно заимствовал Ф.А. из книги "Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т.П. Часть 3. Вологодская губерния.СПб.1850 ", в которой пестрят отметки "от сих" и "до сих".

В конце 1879 г. в Вологде возбудился вопрос о посещениях Вологды Петром Великим, и Ф.А. пишет статью "Петр Великий в Вологде и на Севере России", которую и помещает в "Вологодских губ. ведомостях" за 1879 г. №№ 97 и 100 и за 1880 г. №№ 5 и 6, и кроме того, статья эта издается отдельной брошюрой. Статья эта есть буквальная перепечатка помещенной в "Памятной книжке Вологодской губернии на 1860 год" статьи Н.И. Суворова "О посещениях г. Вологды Петром Великим". У Арсеньева на эту статью нет никакого указания, никакой ссылки. Так как между 1860 и 1880 гг. прошло 20 лет и "Памятная книжка на 1860 год" была библиографической редкостью, то присвоение Арсеньевым этой статьи и прошло не отмеченным.

В 1880 г. в "Вологодских губ. ведомостях" и во 2 томе "Вологодского сборника" напечатана статья "Движение населения Вологодской губернии за десятилетний период (с 1867 по 1877 г.)" и под ней подпись член секретарь Ф.Арсеньев. Выходит, как будто статья составлена Арсеньевым, так она и принимается Веселовскими да и всеми другими. На самом деле статья эта принадлежит политическому ссыльному Поливанову - студенту университета, изучавшему статистику. Во время писания статьи Поливанов был в Вологде в качестве поднадзорного политического ссыльного. По указанию В.Фигнер Петр Сергеевич Поливанов- народоволец, шлиссельбуржец, осужден в 1882 г. по делу Новицкого. Нуждаясь в деньгах, Поливанов обратился в Вологодский статистический комитет за работой. Комитет и подрядил его за 50 руб. изготовить эту работу, предоставив в его распоряжение, на время работы, ведомости по движению населения за 10 лет. Поливанов работу исполнил, Арсеньеву работа очень понравилась, уплатил он за нее из суммы комитета 50 руб., а так как, мол, работа без подписи не должна быть, а политический ссыльный подписаться под ней не может, то Арсеньев и подписался под ней, как член секретарь комитета, т.е. как будто так же, как он подписывался вообще под бумагами, составляемыми канцелярией комитета. Это тогдашнее его оправдание подписи. В результате получилось, что Арсеньев присвоил себе статью, в которой нет ни одной его строчки. Я в это время состоял писцом статистического комитета, почему вся эта история мне хорошо и известна.

В 1889 году издана книга "Ульяновский монастырь у зырян. Троицко-Стефановская новообщежительная обитель. Описание составил по поручению иноков Ульяновской обители Ф.А. Арсеньев". Книга очень хорошая. Подписать под такой книгой свою фамилию это большая удача, какая и выпала на долю Ф.А. Главное содержание книги: повествование монаха Арсения об устроении Ульяновской обители (стр.28-115). Это третья глава книги, в которой подробно рассказано и на примере Ульяновского монастыря показано, как, бывало, устроялись на Руси иноческие обители. Глава эта целиком принадлежит монаху Арсению. Главы вторая (история Ульяновской обители) и четвертая (приложения) списаны: а) из описания Спасской Ульяновской пустыни на реке Вычегде Вологодской губернии Устьсысольского уезда, составленного в 1853 г.

членом сотрудником Императорского русского археологического общества Ст.Егор.Мельниковым, б) Воззвания настоятеля Троицке Стефано-Ульяновского монастыря священноархимандрита Матфия, и в) листочка "Из Соловецкого монастыря Троицко Стефано-Ульяновский новый общежительный монастырь у зырян". Из всех этих трех источников, без указания на них, взятое списано обычным у Ф.А. способом отметками "от сих" и "до сих". Лично Арсеньеву тут ничего не принадлежит, кроме указанных отметок. Остается первая глава "История зырянского народа" (стр. 1-12). Это компиляция из печатных источников. Так что во всей этой книге собственно Флегонту Арсеньевичу принадлежит только подпись его на обертке книги, а остальное все не его.

Несмотря на указанные недочеты, с именем Ф.А. связано много рассказов интересных, книг ценных и работ полезных. Не было бы его, не было бы многого из того, что им подписано. И за то можно сказать ему спасибо.

Флегонт Арсеньевич был хозяйственный человек. Переселившись в Устьсысольск, он приобрел здесь, вблизи центра города, красиво расположенный участок земли и построил на нем два деревянных дома; один, довольно вместительный, с мезонином, для своей семьи и другой, двухэтажный, для сдачи под постой. В этом втором доме, за время владения им Арсеньевых, помещалась почтовая контора. В первом доме отведено было надлежащее помещение для канцелярии чиновника, кроме того, при нем возведены были хозяйственные постройки лучшего устройства, чем какие воздвигались зырянами.

Имел Ф.А. от жены своей, бывшей Бердяевой, кроме двух пасынков, еще дочь Ольгу и от жены, урожденной Сахновской, дочь Марию и сыновей Андрея и Владимира.

Помер Ф.А. в 1889 г. в шестидесятилетнем (ошибка -пятидесятисемилетнем - ред.) возрасте и погребен в Устьсысольске на Кирульском кладбище.

Николай Александрович Полиевктов

Николай Александрович Полиевктов - вологодский уроженец, окончивший гимназию с серебряной медалью, происходивший из чиновничьей среды. По окончании Петербургского университета кандидатом прав, вместо работы по юридической части, поступил он в Питере в учителя гимназии по русскому языку в младших классах.

Женился на дочери профессора, вышли какие-то семейные неприятности, он объявлен был психически больным и помещен в психиатрическую лечебницу. Вологодские родственники изъяли его из лечебницы, увезли в деревню в Грязовецкий уезд к дяде священнику прихода на Бакланке, и он здесь жил год. Нервно успокоился и в Питер служить уже не поехал, а решил устроиться в Вологде. Явился к губернатору, приехавшему тогда в Вологду Михаилу Петровичу Дарагану, обсказал ему все свои обстоятельства и попросился на службу. У губернатора тогда свободно было место редактора неофициальной части "Вологодских губернских ведомостей". Он его и предложил Полиевктову. Но жалования редактору полагалось всего 25 руб. в месяц - для кандидата прав, бывшего преподавателя С-Петербургской мужской гимназии - слишком мизерное содержание. Тогда губернатор в восполнение средств, предложил секретарю губернского статистического комитета Флегонту Арсеньевичу Арсеньеву платить Полиевктову, как писцу комитета, по 25 руб. в месяц. Полиевктов имел (в виду - ред.) получать деньги писца, а работу писца делать не имел в виду. Однако должность писца была праздна и следовательно нужно было найти человека, который занял бы эту должность и был действительным писцом, исполнял все связанные с должностью обязанности. Такому лицу решено было давать из сумм комитета же по 10 руб. в месяц. Полиевктов и был озабочен в приискании такого лица, которое исполняло бы его обязанности по комитету и получало только 10 руб., а он, ничего не делая, получал бы по 25 руб. в месяц. Через тетушку Софью Брянцеву Полиевктов узнал обо мне, как нуждающемся в работе, предложил эту должность, и я поступил в "статистику" на 10 руб. жалования в месяц.

В брошюре, изданной Вологодским обществом изучения Северного края "За пятнадцать лет" на 30 стр. о Н.А. Полиевктове написано, что он был членом-учредителем этого общества и сперва был секретарем губернского статистического комитета, а впоследствии педагогом. "У него первого родилась идея организации музея, которую он развивал в "Губернских ведомостях" еще в 1879 году. В 1883-6 гг. им организована была постоянная кустарно-промышленная выставка, часть которой, в образцах местных кустарных производств, представляла собой нечто вроде музея". В данном сообщении не точно поставлена последовательность должностей Н.А. Первоначальное определение его было в редакторы неофициальной части "Губернских ведомостей", и месяца два-три числился он писцом статистического комитета, затем поступил в учителя русского языка реального училища и чиновником комитета уже не состоял. В реальном училище стал он инспектором училища. После отъезда Ф.А. Арсеньева в Устьсысольск в 1882 г. Н.А. стал еще секретарем Вологодского губернского статистического комитета, каковым и был до дня своей смерти (15 янв.1910 г.), редактором же неофициальной части "Вол. губ. вед." был до 28 февраля 1886 г. Жил он всего 66 лет.

Сближение Полиевктова с Арсеньевым, а в их лице статистического комитета с неофициальной частью "Губернских ведомостей", имело то благоприятное последствие, что с этого времени возобновилось печатание сборников, издаваемых Вологодским губернским статистическим комитетом. Издания сборников по Вологодской губернии шли в таком порядке: первоначально были изданы "Справочные книжки для Вологодской губернии" на 1854 , затем на 1856 г, потом "Памятные книжки для Вологодской губ." на годы 1860, 1861, 1862 и 1863 (выпуски 1 и 11), на 1864,1865 и 1866 гг. (в одной книжке), на 1867 и 1868 г. (в одной книжке) и на 1873 г. Последние две книги, т.е. а)на 1867 и 1868 и б) на 1873 г. вышли под редакцией Ф.А. Арсеньева. С 1873 г. издание книжек прекратилось, хотя Ф.А. продолжал состоять секретарем комитета, и возобновилось только в 1879 г. под названием "Вологодских сборников", издаваемых Вологодским губернским статистическим комитетом, когда именно явилось сотрудничество Полиевктова и Арсеньева. Всего вышло 5 томов таких сборников, причем 1 и 2 тома под редакцией Ф.А. Арсеньева, а 3,4 и 5 под редакцией Н.А. Полиевктова. Статьи сборников печатались первоначально в губернских ведомостях и отсюда делались оттиски для сборников, так что была обоюдная выгода: для губернских ведомостей готовый материал, а для сборников бесплатное печатание, приходилось окупать только бумагу, а это тогда очень дешево стоило. Первый том сборника из шести статей имеет три статьи Ф.А. Арсеньева, одну Ф.Щ., т.е. Ф. Щербины, одну Н.Д. Волкова об Удоре, переполненную удивительным враньем, и одну А.Иванова и Н. Полиевктова: материалы по истории земской деятельности по народному образованию. Эта последняя статья имеет 138 страниц, принадлежащих Иванову, и 4 страницы предисловия к статье, принадлежащего Полиевктову. Последний просто присоединил свою фамилию к составителю статьи Иванову, а в составлении этой статьи участия не принимал, между тем в перечне печатных трудов Полиевктова он значится именно соавтором этой статьи. Это, конечно, неточность. В третьем томе сборника две статьи о движении населения губернии за 1879 и 1880 г. принадлежат И.Ф. Авессаламову, между тем как одна из них в сборнике присвоена Н. Полиевктовым себе, в перечне же печатных трудов Полиевктова и другая статья приписана ему же. В трех томах Вологодского сборника, изданных под редакцией Полиевктова, нет ни одной статьи собственно Полиевктова, тогда как Арсеньев наполнял своими статьями редактируемые им книжки, и в пятом томе сборника есть статья Арсеньева. В том и есть разница между Арсеньевым и Полиевктовым: Арсеньев был плодовитый писатель, а Полиевктов совсем нет. Последний был хлопотун - он собирал статьи для печатания и вообще хлопотал. Полиевктов составил еще "Вологодский календарь на 1881 г.". В календаре этом нет ни одной страницы, написанной Полиевктовым, но все-таки он именно составил этот календарь. Полиевктову принадлежит разработка плана этого календаря и хлопоты по собиранию статей, именно составлению календаря и самому его изданию, вся же черновая работа произведена была двумя писцами губернского статистического комитета, т.е. Иваном Ивановичем Беляевым и мной, служащими тогда в статистическом комитете.

Под редакцией Н.А.Полиевктова издана еще "Памятная книжка Вологодской губернии на 1896-1897 гг. Части 1 и 2. Вологда 1896 года. Издание Вологодского губернского статистического комитета под редакцией секретаря комитета Н.А. Полиевктова".

В связи с деятельностью Н.А. как редактора неофициальной части "Губ. вед.", приводим сделанную нами справку о редакторах этой части ведомостей.

С начала издания "Вол. губ. ведомостей" (1838 г.) и по июль 1866 г. нет подписываемой фамилии редактора под неофициальной частию ведомостей, или что то же под "Прибавлениями к ведомостям", как эта часть именовалась сначала. И. Степановский говорит: "Известно, что первым редактором был некто Соколов, весьма недолго остававшийся редактором. Затем обязанность эту принял на себя инспектор Вологодской губернской гимназии Федор Николаевич Фортунатов, на первых же порах своей деятельности придавший "Губернским ведомостям" интерес и должное значение не только умелым подбором статей, но и своими личными выдающимися литературными трудами".

Первая подпись редактора Попова имеется под № 27 от 2 июля 1866 г. Затем редакторы:

П. Розанов - 1868 г.
Н. Кедровский - 1868 г. по № 4 1870 г.
К. Поступальский - 1871-1878 гг.
Н.А. Полиевктов - 1879'по 28 февраля 1886 г.
И. Степановский - с 1 марта 1886 по 1890 г.
А. Брянчанинов - 1894-1897 гг.
Н. Неелов - 1898-1901 гг.

Конечно, этот список наш неполный. Из всех указанных редакторов более всех поработал над "Губернскими ведомостями" И.К. Степановский. Им составлены: а) "Вологодские губернские ведомости" в период 50-летнего их существования 1838-1888 года: Указатель статей и заметок, относящихся к Вологодской губернии, помещенных в неофициальной части. Составил редактор неоф. части И. Степановский. Вологда. Типография Вологодского губернского правления. 1888"; б) "Вологодская старина: Историко-археологический сборник. Составил И.К. Степановский. Вологда, 1890". Обе работы весьма ценны.

Н.А. Полиевктов работал, главным образом, в реальном училище. По редакции неофициальной части он сначала также работал, а затем, когда явилась возможность предоставить эту работу мне, то он уже сам только руководил, а фактически работа исполнялась вся мной. Когда Н.А. заместил Арсеньева по статистике, то в ней уже были два совершенно опытных писца, которые опять-таки всю работу и вели, а Н.А. оставалось только подписываться под бумагами да ходить к губернатору с докладами. Такое положение дела не было секретом, так что при ознакомлении одного нового губернатора с чиновниками, старший советник губернского правления Павел Васильевич Тишин рекомендовал ему Полиевктова как человека, "который любит чужими руками жар загребать"- это буквальные слова Тишина и их передал мне сам Н.А. Полиевктов.

Дмитрий Яковлевич Попов

В первый раз я услыхал о Дмитрии Яковлевиче Попове в 1880 году. Тогда я был писцом в Вологодском губернском статистическом комитете, а он был учеником 4 класса Вологодской духовной семинарии. В то время временно работал в статистике Николай Дмитриевич Волков - автор помещенной в 1 т. "Вологодского сборника", издаваемого Вологодским губернским статистическим комитетом (Вологда, 1879 г.), статейки "Удорский край, этнографический очерк". Этому Волкову Дмитрий Яковлевич приходился каким-то дальним родственником. Посетивши однажды в семинарии Дмитрия Яковлевича, Волков рассказывал мне о нем, как о чем-то необычайном, восходящем светиле первой величины. Признаться, я тогда отнесся скептически к восхвалениям Николая Дмитриевича.

В августе 1881 года я поступил в 5 класс семинарии и стал однокурсником Дмитрия Яковлевича, и учился с ним одновременно в 5 и 6 классах. Товарищи рассказывали про него, как про особенного мастера писать сочинения. Более всего удавались ему сочинения по философии. Он написывал в данный срок вместо одного сочинения три, четыре сочинения: одно себе и два-три товарищам, причем себе на 5-ти даже на 5 1/5 , а товарищам на 4 и на 5-. Товарищам писал он похуже, чтобы не выдавать их, так как за помощью обращались к нему более слабые ученики, чтобы учитель поверил в самостоятельность их авторства. Если бы и товарищам он написал чрезмерно выдающиеся сочинения, учитель им бы не поверил, и, таким образом, сочинения не принесли бы им пользы. Как особо выдающиеся, сочинения Дмитрия Яковлевича правлением семинарии были оставлены для хранения в семинарском архиве, и этой чести был удостоен из семинаристов, кажется, он один.

В 5 и 6 классах он не написал ни одного такого выдающегося сочинения, а выделился неумеренным употреблением спиртных напитков, за что и был уволен из семинарии в 6 классе, перед окончанием курса. Товарищи ходили к ректору семинарии Петру Леонтьевичу Лосеву хлопотать за Дмитрия Яковлевича, чтоб его пощадили и из семинарии не увольняли, но успеха в ходатайстве совсем не имели.

По окончании семинарии я поехал учиться в Московскую духовную академию. Место мое в статистике стало пустовать. Секретарь комитета нуждался в работнике, который бы заменил меня. Он и попросил меня рекомендовать на место себя дельного человека. Я и порекомендовал ему Дмитрия Яковлевича как действительно дельного и мастера писать сочинения, а для статистики такие именно мастера и нужны были. Я уехал в Лавру, а Дмитрий Яковлевич поступил на мое место. Через год, по приезде из Лавры на вакацию, я узнал, что Дмитрий Яковлевич не оправдал моей рекомендации: сколько он проработал в статистике - не знаю, но 'запил и до такой степени, что окончательно спился и спустился до дна. Из статистики он, конечно, был уволен.

В 1887 году я окончил академию и в 1888 г. поступил на работу в Устюг. Летом на пароходе ездил до Ульянова монастыря и здесь, не доезжая 8 верст до монастыря, в Деревянском Христорождественском приходе встретил Дмитрия Яковлевича в сане диакона. Оказалось, епархиальное начальство не дало ему окончательно погибнуть. Вспомнили бывшие его успехи в семинарии, извлекли его с самого дна и поместили в монастырь. Здесь постепенно выдержали его и настолько исправили, что явилась возможность посвятить его в сан диакона и определить, хотя и в отдаленный зырянский приход, но весьма не бедный, да кстати сам-то он был природный зырянин, сын священника Вильгортского прихода, вблизи г. Устьсысольска, значит на службу поступил он не очень далеко от своей родины, что его и удовлетворяло до некоторой степени.

Вскоре после нашей встречи священническое место при Деревянской церкви стало свободно, и мне представилась возможность снова оказать ему протекцию при замещении места священника при Деревянской церкви, чем я, конечно, и воспользовался.

Священником Дмитрий Яковлевич оказался выделявшимся из ряда своих собратий. Память о проявленной им в семинарии талантливости не погасла в духовенстве и на него именно так и смотрели, как на выдающегося в этом отношении из числа окружавших собратий. Кроме того, он проявил особую свою деятельность по устройству прихода: учредил, например, богадельню для призревания устаревших и беспомощных своих прихожан, чего другие батюшки не сделали. Когда стали учреждаться второклассные церковно-приходские школы по уездам, то Прокопиевское братство в Устьсысольском уезде, имея в виду использовать именно его, открыло такую школу при Деревянской церкви и назначило его заведующим этой школой. Дмитрию Яковлевичу много пришлось потрудиться как при устройстве школьных зданий, так и при первоначальном оборудовании этой школы, и все это выполнил он с честью и был вообще хороший заведующий школы повышенного типа. Окружное духовенство выделяло его тем, что избирало депутатом на съезды духовенства, причем на одном из викариальных съездов он избран был и состоял председателем съезда, несмотря на участие в этом съезде нескольких протоиереев. Значит деловитость его вообще была отмечена духовенством.

Особенно сумел он выделиться при выборах в III Государственную Думу, так что пришел выборщиком от своего уезда, а затем на губернском съезде попал и в самые депутаты Думы.

В Думе он занял место в возможном для иерея левом крыле. Для своего края он работал по вопросу устройства железнодорожного сообщения.

Среди членов Думы выделиться, конечно, трудно было, однако и здесь он сумел выделиться, а именно, в начале революции, когда к Таврическому дворцу подошел отряд революционных войск, он вышел к нему в облачении и с крестом в руках и торжественно благословил этот отряд на начало революции. Поступок его был признан крайне смелым. Ведь он рисковал своей головой, если бы революция сорвалась, но зато, говорили, поступок этот не забудется и как эпизод войдет в историю революции и таким образом имя Дмитрия Яковлевича увековечится.

В начале революции, по своему духовному ведомству, он хлопотал было об организации духовенства "на демократических началах", но ничего из этого не вышло.

В Петрограде для него, конечно, дела не оказалось и он уехал в свои зыряна, в г. Устьсысольск, и здесь проявил себя заметным деятелем. В конце 1919 г. он появился в Устюге представителем от Устьсысольского усовнархоза и работал в Северодвинском губернском Совете народного хозяйства.

С января 1920 г. в Устюге возобновилось издание журнала "Богатство Севера". Журнал этот начался в декабре 1918 г. и издавался по март 1919 г., вышли №№1,2,3 и в одной тетради 4-5 номера. Главным деятелем был Львов Иван Яковлевич. Предполагался журнал еженедельный, между тем за четыре месяца вышли четыре тетрадочки и затем перерыв. В 1920 г. возобновился он как двухнедельный журнал, и для издания организована была редакционная коллегия, самым деятельным членом которой стал Дмитрий Яковлевич Попов. Он же был и самым плодовитым писателем этого журнала. Так как в одном номере журнала он помещал не одну статью, то подписывался под одной своей настоящей фамилией, а под другой псевдонимом "Пунимов". Так им были напечатаны в этом журнале: 1) Роль Северодвинской окраины в грядущем международном товарообмене и мировой экономике (№№ 1 и 2 подписана Д.Я. Попов); 2) Единая всеобщая дисциплина труда (№ 2, подписана Пунимов); 3) Какие железнодорожные линии нужны Северу (№№ 3,4,5, причем №№ 3 и 4 подписаны Пунимов, а № 5 - Д.Я. Подов); 4) Гибнущие миллионы (№ 5.. Д. Пунимов).

Как советский деятель он возбудил против себя великое неудовольствие устьсысольских христиан, которые и принесли на него жалобу патриарху Тихону, а этот запретил Дмитрию Яковлевичу священнослужение. Сана Д.Я. с себя не снял, а одежды давно уже сменил на светские и жил как светский человек, после патриаршего же запрещения тем более не считал себя священнослужителем.

Заветной мечтой его было образование из зырян самостоятельного государства, о чем он всемерно хлопотал. И вот какая случилась ирония судьбы: когда открылась самостоятельная область Коми (зырян), где бы он мог приложить свои силы, он почему-то и оказался отстраненным от всякой работы.

И доживал последнее время Д.Я. вдали от Устьсысольска, в селе Деревянском, где был раньше священником. Здесь постигло его большое горе. Случайно утонул его сын, подросток лет около 17. Были при этом сторонние лица, из местных крестьян, которые не оказали помощи, а потом говорили: "Был бы не его сын - спасли бы, а его сына и спасать не стали". В таком отчуждении пришлось жить ему в последнее время. Особенно угнетало его патриаршее запрещение, под которым он и помер. Ближайшие священники телеграммой испросили у местного епископа разрешение похоронить Д.Я. по священническому чину и, получив таковое разрешение, похоронили его как священника. С благословения епископа Алексия Великоустюжского и Устьвымского Д.Я. погребен по священническому чину, т.е. в последнее время служения этого архиепископа на Устюжской епархии.

Николай Афанасьевич Шайтанов, епископ Петр и "Паша дурная"

Н.А. Шайтанов Вологодскую семинарию окончил в 1883 г. во втором разряде, был, значит, товарищ мне по семинарии. Когда я приехал в Устюг по окончании академии, Шайтанов был уже священником церкви в 5 верстах от Устюга. На предложение преосвященного Иоанникия согласился перейти на службу в Удор-ский край Яренского уезда, затем, когда учреждены были должности уездных наблюдателей церковно-приходских школ, поступил и стал таким наблюдателем школ сначала Устьсысольского уезда, а затем Устюжского уезда, где и служил до времени закрытия этих должностей после Октябрьской революции. Из уездных наблюдателей поступил он на священническую вакансию к Котласской церкви Устюжского уезда, где и служил вместе с о. Федосием Кузнецовым, до Шайтанова уже более тридцати лет состоявшим священником при той же церкви. В 1930 году, после обыска, Николай Афанасьевич был арестован и выслан сначала в Устюг. При обыске найдено было у него рублей на 70 мелкой серебряной монеты, а в то время в обращении было мало мелкой монеты и скопление таковой в одних руках считалось недопустимым, он же объяснил такое скопление у себя тем, что за два дня до обыска был приходской праздник, был наплыв богомольцев, усиленное отправление молебнов, за которые платили мелочью, какая у него и скопилась, сдать же ее в отделение банка он не успел. За это "не успел" он и пострадал. Был некоторое время под надзором в Устюге, а затем выслан в Устьсысольский уезд, за Ульянов монастырь, где население, придерживавшееся раскола, крайне недружелюбно относилось к православным священникам и никакой не оказывало им помощи и поддержки. Кроме того, было крайне бедно, и поэтому присыльным сюда приходилось голодать. Н.А. и погиб здесь от окончательного истощения. Если в прежней жизни своей он совершил какие-либо грехи, то великим страданием в этой своей ссылке, конечно, искупил их.

Очень близок был Н.А. с товарищем своим по семинарии Д.Я. Поповым. Когда последний проезжал мимо Устюга, например, на сессии или с сессий Государственной Думы, всегда останавливался у Н.А. и пользовался его гостеприимством.

Был в Устюге в ссылке епископ Петр Крутицкий (в мире Петр Федорович Полянский), ставший впоследствии блюстителем патриаршего престола. Из Устюга его перевели в Черевково. Когда он ехал в новое место своей ссылки, то по пути на несколько дней останавливался в Котласе и жил, как у более гостеприимного священника, у Николая Афанасьевича. В это время был один негодный человечишко, по образованию из 2 класса духовного училища, проныра, навострившийся в канцеляриях и в данный момент стремившийся получить рукоположение в иереи. С настойчивым требованием о рукоположении приставал он к устюжскому архиепископу Алексию, но получил решительный и окончательный отказ. Тогда он сам написал от имени преосвященного Алексия к преосвященному Петру письмо, в котором и просил последнего рукоположить просителя вместо его, преосвященного Алексия. С этим письмом и явился он в Котлас и вручил письмо епископу Петру. Тот сразу увидел обман и сказал, что он руку преосвященного Алексия хорошо знает и что это письмо вовсе не им писано. Тогда тот сказал: "Да, это копия", тут же надписал на письме слово "копия", а под письмом "с подлинным верно" и свою фамилию. В таком виде подал документ этот епископу Петру. И это нахальство успеха не имело, епископ Петр наотрез отказался рукополагать. Тогда Шайтанов стал ходатайствовать за просителя. "Вам что стоит рукоположить", - говорил он, как будто вещь эта действительно ничего не стоющая, рукоположил, да и баста.

В этом сказался весь Шайтанов. Он настолько был наивен, что о своем ходатайстве даже сам рассказывал, не видел в нем ничего особенного, а просто проявление своего доброжелательства к епископу Петру. Шайтанов поверил просителю, что если тот получит рукоположение, то епископ Петр будет освобожден и вместо Черевкова может отправиться в Москву. Значит, в чем дело: рукоположил и стал свободен, а таинство само по себе ничего особенного не представляет. Шайтанов принадлежал к разряду тех именно попов, которые слишком легко относятся к своему служению, равно как и ко всем совершаемым им таинствам и обрядам. Это были не те прежние стойкие священники, которые твердо и без каких-либо упущений и послаблений исполняли всю церковную обрядность, готовые пострадать за одну букву, не то что за целое таинство. Шайтанову и удивительна показалась та твердость и непреклонность епископа Петра, следовавшего указанию апостола Павла рукополагать только лиц, достойных рукоположения, а не возлагать руки скоро, на всякого проходимца, а потому и отказавшегося рукоположить просителя, даже и в том случае, если бы действительно за рукоположение последовало избавление его епископа из ссылки.

Интересен взгляд епископа Петра на жившую в то время в Устюге Пашу, известную всем как "Паша дурная". Она именно и жила, как дурная. Дразнили ее ребятишки, и она, при встрече с ними, приходила в ужас и кричала во все горло, что ребятишкам и нравилось. Идет Паша по мосткам, навстречу 2-3 парнишки лет 11-12, замахиваются на нее, и она останавливается и орет, пока ребятишки не убегут. Крик ее бывал слышен не на один квартал. Пред семилетними ребятишками она и то останавливалась и орала. Очень маленькие крику ее боялись и убегали от того места, где орет Паша. Взрослые останавливали ребятишек, усовещивали их не дразнить Пашу, и ребятишки разбегались. Паше говорили: "Иди, Паша, иди, они тебя не тронут", - и Паша, как бы скрываясь за взрослыми, продолжала свой путь. Случалось, ни с того, ни с сего, Паша вдруг встретившейся ей хорошо одетой женщине харкнет в лицо и как ни в чем не бывало идет дальше. Что с дурной возьмешь?

Многие говаривали: "Я боюсь встретиться с Пашей, тогда-то она на меня плюнула". На эту Пашу епископ Петр смотрел не как на "дурную", или "душевно больную", как смотрело на нее большинство устюжан, а как на юродивую. "Она юродивая", - категорически и твердо определял состояние Паши епископ Петр. Так как епископ Петр был высший представитель русской церкви - блюститель патриаршего престола - то этот взгляд его на Пашу и является интересным. Ненормальное поведение Паши не соблазняло епископа Петра. "Кто их, юродивых, знает, какими путями ведут они свою линию", - говорил епископ Петр. Были у Паши и почитательницы среди устюжанок, дававшие ей приют, кормившие и поившие ее, снабжавшие деньгами. Так как она не имела постоянной определенной квартиры, то, можно сказать, была бесприютная. Во время служб церковных она была в церкви, затем ходила по улицам. Была с ней небольшая корзина, с которой она не разлучалась и в которой помещалось все ее добро, так что она справедливо могла сказать, что все мое ношу с собой. Одежда ее была одна и та же круглый год. На вид казалась все тою же, не меняющеюся, не стареющею. По крайней мере за последние тридцать лет не видно было в ней никакой перемены. Дожила она лет до 60 с лишком. Померла Паша в больнице, куда привезена была с улицы в карете скорой помощи. Как не имевшая родственников, она подлежала погребению на средства больницы, т.е. могли отвезти ее на кладбище и зарыть в могилу даже без гроба. Но на самом деле устроены были торжественные похороны Паши. Сооружен был приличный гроб, она, как покойница, обряжена была тоже прилично, украшена цветами, и совершено было отпевание архиереем, в сослужении с несколькими священниками, т.е. совершено было торжественное отпевание в присутствии немалого числа народа. Некоторые почитательницы не знали о смерти Паши и потому не попали на ее похороны, о чем и сожалели очень, себя обвиняли, одна говорила, что не напоила Пашу чаем, другая - ночевать не пустила, вот Паша и не допустила их присутствовать на ее похоронах, в чем и видели они нечто чудесное.

В устройстве торжественных похорон Паши сказалось почтительное отношение к ней, по крайней мере части устюжан, участием же в отпевании архиерея и нескольких священников обнаружился взгляд на Пашу среди церковников, подходящий к взгляду на нее епископа Петра. Но с другой стороны, вот был факт. В № 153 "Советской мысли" за 1928 г. Арвид Арндт поместил в фельетоне "Сказание-миф о Прокопие Устюгском", причем сделал сопоставление прав. Прокопия с "Пашкой дурной". Это сопоставление так возмутило и оскорбило почитателей прав. Прокопия, что они готовы были нанести Арндту телесное оскорбление. В жизни Паши было нечто достойное удивления, например, не год и не два, а целые десятки лет существование при отсутствии определенного угла, где бы она могла расположиться, отсутствие всякого имущества, кроме того, что помещалось в ее небольшой корзине, отсутствие заботы о завтрашнем дне. Тем не менее жизнь Паши, как она протекала, ни с какой стороны не могла казаться назидательной и достойной подражания.

Текст печатается по рукописи В.П. Шляпина, 
хранящейся в фондах ВУГИАХМЗ. 
Публикация Г.Н. Чебыкиной (г. В. Устюг)
     


К титульной странице
Вперед
Назад