www.booksite.ru
К титульной странице
ГЛАВА V
Окончание Северной войны
Недоброжелатели России не переставали надеяться
лишить Петра результатов побед, одержанных над Швецией. Особенно
Англия упорно действовала наперекор интересам России. Могущество
России для держав в Западной Европе казалось опасным. Поэтому
противники Петра желали невыгодного для России мира.
При всем том, однако, все более или менее нуждались в окончании
многолетней войны, в отдыхе. И в Швеции общим желанием был мир.
После Полтавской битвы там господствовало уныние. Ходили тогда слухи,
что Карл XII не остался в живых. Были люди, видевшие в нем
единственное препятствие к заключению мира и потому желавшие ему
смерти; начали сравнивать Карла XII с лишенным ума королем Эрихом
XIV [774 - Frixe U, III, 52 и след.].
Сам Карл, впрочем, как мы видели, искал случаев к открытию
переговоров о мире. Всякая попытка такого рода для шведского короля
представляла еще ту выгоду, что вступление им в сношения с Россией
легко могло посеять раздор между Петром и его союзниками.
Во время пребывания Петра в Голландии летом 1717 года, как мы видели,
Куракин и Герц пришли к соглашению относительно съезда шведских и
русских дипломатов на Аландских островах для переговоров о мире. В
то же время, однако, были возобновлены переговоры России с Данией о
предполагаемом десанте в Шонию. Вскоре оказалось, что Петр не мог
надеяться на союзников. Дания не переставала питать сильное
недоверие к царю. Даже Пруссия начинала действовать подчас наперекор
интересам России. Русский посланник в Берлине не раз должен был
выслушивать совет, что Россия при заключении мира должна
руководствоваться началами умеренности, уступчивости и воздержания.
Пруссия объявила, что готовность Петра не настаивать на уступке ему
всей Финляндии еще не может считаться достаточным доказательством
миролюбия царя. Считали возможным, что Петр откажется и от
присоединения к своим владениям Ревеля. Русские старались доказать,
что приобретение всей Лифляндии Россией должно считаться
ручательством за сохранение мира на северо-востоке Европы. При всей
натянутости отношений между Пруссией и Россией все-таки прежний союз
оставался в полной силе. Союзники обещали сообщать друг другу о всех
частностях положения дела и во время переговоров о мире.
С Англией еще в 1717 году происходили переговоры о мерах к
скорейшему окончанию войны. Русские выставляли на вид, что по
известной несклонности Карла к миру нужно принудить его к тому силою
оружия, предлагая соединить английский флот с русским для общего
нападения на Швецию. Эти операции, по мнению Петра, должны были
повторяться, пока Северная война не кончится благополучным миром.
Король Георг I не согласился на это предложение, указывая на
ограниченность своей власти, на нерасположение к военным действиям
парламента и проч. К тому же, как полагал русский посол в Лондоне,
французский дипломат Дюбуа, находившийся в то время в английской
столице, старался противодействовать сближению России с Англией [775
- Соловьев, XVII, 93—95.].
В мае 1718 года начались переговоры на Аландских островах.
Уполномоченными со стороны Швеции были Герц и Гилленборг, со стороны
России Брюс и Остерман. Сам Петр составил для своих уполномоченных
подробный наказ, из которого видно, в какой степени было трудно
согласовать интересы России и ее союзников Пруссии и Дании.
Союзникам Петр обещал не скрывать перед ними частностей негоциации о
мире. Теперь же он не мог не подумать о сепаратном мире, о
заключении тайного соглашения между Остерманом и Гёрцом. В
конфиденциальном письме царя к Остерману предписывалось последнему
обещать Герцу в подарок сто тысяч рублей и другие награды, если бы
он трудился заключить выгодный для России мир. Далее сказано, между
прочим: «Если король уступит нам провинции, которые теперь за нами (кроме
Финляндии), то мы обяжемся помочь ему вознаградить его потери в
другом месте, где ему нужно».
Тотчас же после открытия съезда шведские уполномоченные объявили,
что Лифляндия и Эстляндия составляют естественные бастионы
королевства Шведского и что королю лучше потерять все в другом месте,
чем уступить их России. Остерман старался подействовать на
прибывшего на съезд генерал-адъютанта Шпарре, пользовавшегося
особенным доверием короля. Далее русские дали почувствовать шведам,
что царь был бы готов действовать заодно со Швецией против Англии и,
например, поддерживать претендента из дома Стюартов против Георга I.
Особенно упорно спорили о Ревеле, на уступку которого Герц никак не
соглашался. Затем Герц целый месяц был в отсутствии и вернулся в
Аланд с новым наказом, в силу которого он объявил, что король не
иначе может согласиться на уступку Ревеля, как если получит
эквивалент из датских владении, и желает, чтобы царь ему в том помог.
Дальнейшее затруднение представлял собой Выборг. Русские
уполномоченные объявили, что этот город от Петербурга в близком
расстоянии и что царь в своей резиденции никогда безопасен быть не
может, если Выборг будет за Швецией. Постоянно являлись со стороны
Герца новые предложения, чтобы царь действовал в ущерб своим
союзникам. Нельзя было придти к какому-либо соглашению. Два раза
Остерман ездил за новыми инструкциями в Петербург, два раза Герц
отправлялся с той же целью в Стокгольм. Ничто не помогало. Оказалось
вскоре, что Герц в Швеции не пользовался более прежним доверием и
что это обстоятельство мешало успеху его дипломатической
деятельности. Достойно внимания и то, что со стороны Швеции медлили
заключением мира в надежде на беспорядки в России; ожидаемый бунт
против царя действительно оказался бы весьма важной выгодой для
Швеции. Наконец Остерман пришел к тому убеждению, что на заключение
мира можно надеяться не иначе, как после нападения на самую Швецию.
К тому же им была выражена надежда, что «король, по его отважным
поступкам, когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею
сломит».
После сделанного Герцем предложения, чтобы Россия помогала Карлу
воевать с Данией, на что, разумеется, русские уполномоченные не
соглашались, Герц в ноябре 1718 года уехал в Швецию. Ожидали его
возвращения на Аландские острова по истечении четырех недель. Он не
вернулся. Зато была получена весть об убиении короля Карла XII под
стенами крепости Фрид-рихсгаль и об арестовании Герца.
Остерман отправился в Петербург, между тем как Брюс для продолжения
переговоров оставался на Аландских островах. Перемена, происшедшая в
Швеции, состоявшееся там ограничение монархической власти оказались
весьма выгодными для России. Решительнее прежнего Петр мог
настаивать на уступке ему Лифляндии, Эстляндии, Ингерманландии,
Выборга и Кексголь-ма с частью Карелии. За то со стороны России была
изъявлена готовность заплатить за эти провинции некоторую сумму
денег. Между тем царь через отправленного в Стокгольм бригадира
Лефорта поздравил королеву Ульрику Элеонору со вступлением на
престол и при этом выразил надежду на заключение мира. Однако
переговоры в Аланде оставались безуспешными, и опять Брюс и Остерман
начали говорить о необходимости нападением на самую Швецию принудить
ее к миру.
Шведские дипломаты между тем старались поссорить Россию с Пруссией.
Новый шведский уполномоченный Лилиенштедт спросил Брюса и Остермана,
известно ли царю, что против него ведутся большие интриги, что
недавно против него заключен даже союз. Головкин узнал в Берлине,
что здесь ганноверская партия сильно интригует, чтобы отвлечь короля
Фридриха Вильгельма от России и заставить его вступить в соглашение
с королем Георгом. Головкин не раз беседовал с самим королем об этом
деле, и все старания недоброжелателей России не повели к желанной
цели.
Россия приступила к возобновлению военных действий. Флот, состоявший
из 30 военных кораблей, 130 галер и 100 мелких судов, был отправлен
к берегам Швеции; войска, находившиеся на этом флоте, высадились в
окрестностях Стокгольма, сожгли 2 города, 130 селений, 40 мельниц и
несколько железных заводов. Добыча русских ценилась в один миллион,
ущерб, нанесенный шведам — в 12 миллионов. Казаки явились недалеко
от шведской столицы. Все это происходило в 1719 г. Петр, надеявшийся,
что все это подействует в пользу мира, снова отправил Остермана для
ведения переговоров в Швецию. Однако Остерману объявили, что
королева готова уступить Нарву, Ревель и Эстляндию, но требует
возвращения Финляндии и Лифляндии. К тому же выговаривали Остерману,
что царь присылает своего министра с мирными предложениями, а войска
его жгут шведские области, и прибавили, что никогда не дадут
приневолить себя к миру.
Тогда царь послал своим уполномоченным на Аландском конгрессе
поручение в виде ультиматума: или в продолжение двух недель окончить
переговоры на основании требований России, или же прекратить
конгресс. Шведские дипломаты объявили, что уезжают с Аландских
островов. Таким образом, оставалось только надеяться на продолжение
военных действий [776 - Соловьев, XVII, 229—262.].
Весьма важным событием в это время было сближение между Швецией и
Англией. В силу договора, заключенного между обеими державами,
Бремен и Верден были уступлены Ганноверу. Впрочем, как доказывал
Куракин в особой составленной им по этому поводу записке, этот
договор не мог сделаться опасным для России; Куракин был того
убеждения, что нет основания ожидать каких-либо опасных предприятий
со стороны Швеции, что вся задача заключается в выигрыше времени для
того, чтобы принудить Швецию к заключению мира, и что для достижения
этой цели может оказать пользу энергичное продолжение военных
действий [777 - Соловьев, XVII, 319—320. ].
Таким образом, не прекращались одновременно и дипломатические, и
военные действия. Не было основания ожидать особенно деятельного
заступничества со стороны какой-либо державы в пользу Швеции. И
происходившее в это время сближение между Швецией и Австрией не
представляло опасности. Притязания Польши на Лифляндию также не
могли иметь значения, потому что внутреннее разложение Речи
Посполитой мешало успеху этой державы во внешней политике.
Зато достойно внимания состоявшееся в это время сближение между
Россией и Испанией. Франция и Англия заключили между собой союз
против Испании, стараясь привлечь к этому союзу и Нидерланды.
Одновременно Куракин вел в Гааге с испанским послом переговоры о
заключении союза между Россией и Испанией. Этот эпизод, не имевший
важных последствий, все-таки свидетельствовал о тесной связи,
существовавшей между Россией и западноевропейской системой
государств. Россия имела возможность рассчитывать на союзников,
которые могли сделаться довольно опасными ее противниками. Союз с
Испанией в то время при замечательной роли, которую играл Альберони,
мог иметь важное значение. Падение кардинала положило конец этим
проектам испанско-русского союза [778 - Там же, 314 и след. ].
В отношениях между Петром и Фридрихом Вильгельмом I было неизбежно
некоторое охлаждение вследствие английско-ганноверского влияния,
оказанного на Пруссию. Прусский дипломат в Петербурге Шлиппенбах
должен был выслушивать упреки за непостоянство дружбы прусского
короля и за то, что Фридрих Вильгельм I играет роль защитника Швеции.
К счастью и для России и для Пруссии, интересы обеих держав были
тесно связаны и такого рода нерасположение могло быть лишь временным
[779 - Droysen, IV, 2, 279, 320, XVII, 304.]. Петр, в сущности, не
имел ни малейшего основания опасаться враждебных действий Пруссии.
Зато можно было считать вероятным разрыв между Россией и Англией.
Царь и некоторые лица, окружавшие его, находились в сношениях с
партией претендента на английский престол Якова III. Так, например,
в Англии узнали, что Петр во время пребывания в Париже несколько раз
виделся с лордом Маром, принадлежавшим к этой партии, и что там
происходили переговоры о заключении тесного союза между Россией,
Швецией и Яковом III. Такие случаи повторялись. Лейб-медик царя
Эр-скин (Areskin) состоял в тесной связи с якобитами [780 -
Herrmann. «Peter und Alexei», 193, 194, 196, 143—148.]. Нельзя
удивляться тому, что король Георг относился с недоверием к России,
что министр Стенгоп не раз жаловался русскому послу в Лондоне на
ласковый прием, оказанный приверженцам претендента в России, и что
многие современники считали возможным разрыв между Англией и Россией.
К тому же в последнее время Северной войны английский флот не раз
являлся в Балтийском море, показывая вид, что назначен для
наблюдения за действиями русского флота. Между русским послом и
английскими министрами происходили разные объяснения по этому поводу
[781 - Соловьев, XVII, 322 и след.]. Когда адмирал Норрис с
английским флотом летом 1719 года явился в Балтийском море, царь
отправил к адмиралу письмо, в котором требовал объяснения, зачем он
прислан. Норрис отвечал в общих выражениях. Английский посланник в
Швеции Картерет сообщил Брюсу и Остерману, что королева Ульрика
Элеонора приняла посредничество Англии для заключения мира между
Швецией и Россией и что английский флот находится в Балтийском море
для защиты торговли английских подданных и для поддержания его
медиации. В таких же выражениях писал к Брюсу и Остерману и адмирал
Норрис. Русские уполномоченные на Аландских островах, «усмотря
весьма необыкновенный и гордый поступок английских посла и
адмирала», отвечали Картерету, что они не могут препроводить
подобных писем к царскому величеству и проч.
Петр не желал английской медиации: всякое вмешательство Англии в
дела России могло сделаться опасным для последней. Однако и в 1720
году в Балтийское море явился английский флот, и Веселовский писал
из Лондона, что Стенгоп написал ему письмо об отправлении Норриса в
Балтийское море «для прикрытия областей Швеции и для содействия
заключения выгодного для обеих сторон мира между Россией и Швецией».
Царь приказал генерал-адмиралу графу Апраксину и рижскому
генерал-губернатору князю Репнину не принимать никаких писем от
Норриса и Картерета, «ибо всему свету известно, что адмирал Норрис
послан на помощь в Швецию» и т.д.
Доказательством того, что английская демонстрация не произвела
действия, служило энергичное продолжение военных действий. И в 1720
году русское войско высадилось на берегах Швеции, и опять было
превращено в пепел несколько городов и деревень. В Англии противники
министерства смеялись над английским флотом, отправленным для защиты
Швеции и преспокойно смотревшим на опустошение шведских областей
русским войском.
И в 1721 году повторились крейсирование англичан в Балтийском море и
высадка русских войск в Швеции на глазах у английского флота. Через
Куракина Петр узнал о письме короля Георга к королеве Ульрике
Элеоноре, в котором он советовал заключить мир, потому что Англия не
может тратить так много денег на высылку эскадр. Очевидно, Швеция не
могла рассчитывать на содействие Англии, а к тому же в Англии
желали, уже из-за интересов торговли, некоторого сближения с Россией
[782 - Соловьев, XVII, 322, 359, 367—368.].
В мае 1720 года в Петербург явился шведский дипломат для сообщения о
вступлении на престол королевы Ульрики Элеоноры. В августе этого же
года в Стокгольм был отправлен Румянцев с предложением возобновить
переговоры о мире. Местом съезда уполномоченных обеих держав был
назначен Ништадт, близ Або.
В Петербурге затем в начале 1721 года происходили переговоры о мире
с Швецией с французским дипломатом Кампредоном. Ему было объявлено
решительно, что царь может возвратить Швеции лишь одну Финляндию,
ничего более. Кампредон отправился в Швецию.
В конце апреля 1721 года в Ништадте начались переговоры между Брюсом
и Остерманом, с одной стороны, и Лилиенпггед-том и Стремфельдтом — с
другой. Прежде, во время переговоров на Аландских островах, Петр
готов был согласиться, чтобы Лифляндия оставлена была в русском
владении от тридцати до двадцати лет и по окончании этого срока была
бы возвращена Швеции [783 - Соловьев, XVII, 256.]. Теперь же он мог
настаивать на безусловной уступке этой области. После страшного
опустошения шведских берегов русскими войсками, повторившегося и в
1721 году, Швеция стала уступчивее; довольно горячо спорили еще о
Выборге, так как шведы долго не соглашались на уступку этого города;
далее шведы все еще надеялись удержать за собой Пернаву и Эзель,
однако Россия не соглашалась ни на какие уступки и также не желала
заключения прелиминарного договора. Наконец после устранения всех
затруднений последовало заключение мира (30 августа), в силу
которого Россия приобрела Лифляндию, Эст-ляндию, Ингерманландию,
часть Карелии с Выборгом; Финляндия была возвращена Швеции; Россия
заплатила 2 миллиона рублей.
Узнав 3 сентября о мире, Петр писал князю Василию Лукичу
Долгорукому: «Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно;
но наша школа троекратное время была (21 год), однако ж, слава Богу,
так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно».
При получении известия о мире Петр находился в окрестностях
Петербурга; тотчас же он возвратился в новую столицу, где
происходили торжественная встреча и разные празднества.
Генерал-адмирал, флагманы, министры просили царя принять чин
адмирала. Па Троицкой площади были приготовлены кадки с вином и
пивом и устроено возвышенное место. На него взошел царь и сказал
окружавшему его народу: «Здравствуйте и благодарите Бога,
православные, что толикую долговременную войну всесильный Бог
прекратил и даровал нам со Швецией счастливый, вечный мир». Сказав
это, Петр взял ковш с вином и выпил за здоровье народа, который
плакал и кричал «Да здравствует государь!» С крепости раздались
пушечные выстрелы; поставленные на площади полки стреляли из ружей.
По городу с известиями о мире ездили 12 драгун с белыми через плечо
перевязями, с знаменами и лавровыми ветвями, перед ними по два
трубача. 10 числа начался большой маскарад из 1 000 масок и
продолжался целую неделю. Петр веселился как ребенок, плясал и пел
песни [784 - Роликов, VII, 340; Busching Mag. XIX, 142 и след.]. 20
октября Петр объявил в сенате, что дает прощение всем осужденным
преступникам, освобождает государственных должников, слагает
недоимки, накопившиеся с начала войны по 1718 год. В тот же день
сенат решил поднести Петру титул Отца Отечества, Императора и
Великого. 22 октября царь со всеми вельможами был у обедни в
Троицком соборе. После обедни читался мирный договор. Феофан
Прокопович в проповеди описывал знаменитые дела царя. Затем подошли
к Петру сенаторы, и канцлер граф Головкин сказал речь, в которой
между прочим говорил: «Мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения
на театр славы всего света, и тако рещи, из небытия в бытие
произведены, и в общество политичных народов присовокуплены». Затем
Головкин просил Петра принять титул Великого Отца Отечества и
Императора Всероссийского. Сенаторы три раза прокричали: виват; за
ними повторил этот крик весь народ, стоявший внутри и вне церкви;
раздались колокольный звон, звуки труб, литавр и барабанов, пушечная
и ружейная стрельба.
Петр отвечал, что «желает весьма народу российскому узнать истинное
действие Божие к пользе нашей в прошедшей войне и в заключении
настоящего мира, должно всеми силами благодарить Бога, но надеясь на
мир, не ослабевать в военном деле, дабы не иметь жребия монархии
греческой; подлежит стараться о пользе общей, являемой Богом нам
очевидно внутри и вне, отчего народ получит облегчение».
С таким же торжеством было отпраздновано заключение Ништадтского
мира и в Москве, куда Петр отправился в начале следующего года.
Современники Петра не могли не сознавать, что Северная война
навсегда должна была отделить древнее Московское царство от новой
России. Война была решена в Москве, окончание ее праздновали в
Петербурге. Достойно внимания, что во время войны было сделано,
распоряжение наблюдать за тем, чтобы Россия в «курнатах», т.е.
газетах, не называлась более Московским, а только Российским
государством [785 - Соловьев, XVII, 404.]. Во время этой войны
совершилось окончательное превращение России из азиатского
государства в европейское, вступление ее в систему европейского
политического мира. Этой войной изменилось многое в политической
системе Европы. Гегемония Швеции на северо-востоке прекратилась,
падение Польши сделалось неизбежным, зато Россия стала первоклассной
державой. Венецианский дипломат заметил: «Прежде Польша предписывала
царю законы; теперь же царь распоряжается по своему усмотрению,
пользуясь безусловным авторитетом» [786 - Ranke. Werke, XXIV, 7.].
Возле новой великой державы, России, возникло во время этой войны
еще другое первоклассное государство — Пруссия. Бывший курфюрст
Бранденбургский сделался лучшим и вернейшим союзником России. Центр
тяжести политического веса и значения, так долго находившийся на
юго-западе, у романско-католических народов, благодаря происхождению
и развитию двух новых великих держав на северо-востоке, должен был
изменить свое положение.
Нельзя отрицать, что весьма важная доля успеха принадлежала лично
Петру. Его во все тяжелое время войны поддерживала мысль о
преобразовании России; он сделался победителем над знаменитым
полководцем Карлом XII именно потому, что, уступая ему в военном
искусстве, он превосходил его в качестве всестороннего
государственного деятеля. Недаром все труды и опасности, лишения и
страдания во время Северной войны Петром считались полезной школой.
Сознание необходимости успеха в области нынешней политики для
внутреннего преобразования заслужило ему имя «Великого». Во время
этой войны скромный корабельный плотник и бомбардир, лоцман и шкипер
дослужился до чина адмирала. Мало того, царь сделался Всероссийским
Императором..