На том было на стулике на ременчатом,
Свет по имени Федор сын Колыщатой.
Встает он на ножки на резвые,
На зелен сафьян сапожники,
На те белы чулочки пеньковые,
Еще кланяется он понижешенько:
— Уж то правда, два брата, пустым хвастаете,
Видел, видел я вашу сестрицу в рубашке без поясу,
Еще в те поры два брата обстыдилися.
Поехал Федор к Софьюшке-волшебнице:
— Уж тобой я, душечка, призахвастался.
Тут спроговорит Софьюшка-волшебница:
— Уж теперича нам живым не быть.
Тут разъехались два брата, два Волховича:
— Выходи ты, Федор, на красное крыльцо.
Тут спроговорит Софьюшка-волшебница:
— Хоть лежать тебе, доброму молодцу, не отлежатися,
Хоть сидеть тебе, доброму молодцу, не отсидетися.
С душой Софьюшкой распростилися,
Выходил Федор на красное крыльцо.
Еще подкололи два брата, два Волховича,
На два копьюшка булатные.
Еще в ту пору Софьюшка-волшебница подкололася
На два ножечка булатные.
Еще в те поры два брата прослезилися:
— Уж не знали мы, сестрица, над тобой это случится,
То совокупили бы мы голубя с голубицею.
ИВАН ДУДОРОВИЧ И СОФЬЯ ВОЛХОВИЧНА
143.
Еще был-жил Иван да сын Дудорович.
Он ходил-гулял да по чисту полю,
Он стрелял свою стрелочку каленую;
Застрелил свою стрелочку в окошечко
Еще к той ли к Софьюшке к Волховичне.
Ай первы послы к Софье на двор пришли:
«Уж ты гой еси, Софьюшка Волховична!
Ты отдай нам стрелочку каленую
Еще нашему Иванушку Дудоровичу —
Ты бери себе казны да сколько надобно». —
«Мне не надобно вашей золотой казны,
Пущай сам ко мне придет Иван Дудорович».
Чтой первы послы да со двора сошли,
А вторы послы к ней на двор пришли:
«Уж ты гой еси, Софьюшка Волховична!
Ты отдай нам стрелочку каленую
Еще нашему Ивану ты Дудоровичу —
Ты бери с него казны вам сколько надобно».
Отвечает им Софьюшка Волховична:
«Мне не надобно его да золотой казны:
Пущай сам ко мне придет Иван Дудорович —
Я отдам тогда ему да калену стрелу,
Я без всякой отдам да золотой казны».
Вторы послы да со двора сошли.
Одевается Иванушко скорешенько:
Уж он шляпочку кладет да на одно ушко,
Уж он кафтан кладет да на одно плечо,
Уж он подходит к терему, к злату верху,
Еще к тем ли палатам белокаменным.
Выбегает к нему Софьюшка скорешенько,
И берет она его да за белы руки,
И ведет она его да в нову горницу,
И садит она Ивана за дубовый стол.
Накормила Иванушка ведь досыта,
Напоила она его, да она допьяна,
Напоила, накормила, спать уложила.
Чтой по комнаты Софьюшка похаживат,
Да тихошенько Иванушку побуживат:
«Тебе полно спать, Иван, да усыпатися,
Да пора тебе, Иван, да пробужатися!
Отслужили честну ранну заутреню,
Еще ту ли Христовску-Воскресенскую,
Воскресенскую да Вознесенскую,
Вдруг идут у мня два брата, два царевича,
Идут два младых два Ивана два Волховича».
А Иванушко спит, да не пробудится.
Забудила его Софья во второй након:
«Тебе полно спать, Иван, да усыпатися,
Да пора тебе, Иван, да пробужатися!
Отслужили честну ранну заутреню,
Еще ту ли Христовску-Воскресенскую,
Воскресенскую да Вознесенскую.
Вдруг идут у мня два брата, два царевича,
Чтой два младых два Ивана два Волховича».
Тут вставает Иванушко скорешенько,
Уж он шляпочку положил на одно ушко,
Он кафтан скоро накинул на одно плечо,
Он спущается по лестнице дубовыя.
С ним встречаются два брата, два царевича,
Их два младых два Ивана два Волховича:
«Ты чего, сокол, леташь, да здесь облятывашь,
Ты зачем зашел сюда, Иван Дудорович:
Ты жениться хочешь или свататься
Чтой на нашей на Софьюшке Волховичне?»
Воспроговорит Иван да сын Дудорович:
«Да давно у нас с Софьюшкой положенось.
Мы чудными крестами поменялися,
Злаченыма перстнями обручилися».
Тут ведь брали его братья за белы руки,
Чтой садили Ивана на добра коня,
Увозили Ивана во чисто поле,
Отрубили Ивану по плеч голову;
Они ложили на блюдо буйну голову,
Понесли его к сестре к своей любимыя.
Увидала их Софьюшка Волховична,
Что идут к ней братья из чиста поля
И какую-то несут да буйну голову;
Она платьице одела воскресенское,
А второ она одела подвенечное
И встречала она брата два царевича,
Их два млаых два Ивана два Волховича:
«Уж ты гой еси же, наша родима сестра,
Уж ты можешь ли узнать, чья буйна голова?»
Воспроговорит Софьюшка Волховична:
«Уж вы гой еси, два брата два Волховника,
Вы два младых два Ивана два разбойника!
Вы куда теперь девали тура златорогого,
И туда же турицу златошерстную!»
Еще тут-то братанам за беду стало,
Что за ту ли им досаду за великую.
Подхватили они Софью за белы руки,
Отвозили ведь Софью во чисто поле,
Отрубили сестре да по плеч голову,
Схоронили ей с Иваном во сыру землю.
Вырастали две березки кудреватые.
Шли прохожие — народ и удивлялися:
«Тут погублено две души безгрешные,
Тут пролита кровь, верно, безвинная!»
ДЕВУШКА СПИТ У АДЪЮТАНТА НА КОЛЕНЯХ
144.
Уж как на лугах, лужочиках на зеленых [1] [Каждый стих повторяется],
На зеленых лужочиках на царевых,
Что не беленькие лебедушки солетались,
Собиралися души ли, красны девицы
Что во нижние во лагери погуляти,
Адъютантских новых палатушек посмотрети.
В адъютантских новых палатах сидят солдаты;
Они думали крепкую думушку за едино,
Заманили их, красных девушек, во палаты,
Что пивцом-винцом красных девушек поили.
Еще все ли красны девицы не упивались;
Что одна из них красна девица упилася;
Приупившись, красна девица приуснула
Что у младого адъютанта на коленях.
Что не белая лебедушка стрепеталась, —
От крепкого сну красная девица пробуждалась,
Что горючими слезами умывалась,
Что русой косой красна девица утиралась;
Во слезах она, красная девица, говорила:
«Уж я тяжко перед Богом согрешила,
Уж батюшку и матушку прогневила,
Весь и род-племя красна девица посрамила,
Что себя ли красна девица в стыд вронила,
Уж я младого адъютанта полюбила!»
Полюбивши, красна девица слезно плачет,
Во слезах она, красна девица, говорила:
«Мне ль за ветром в чистом поле не угнаться!
Что со вечера солдатам поход сказан,
Что ко славному ко городу Кенизборгу,
Что на ту же на прусскую на границу!»
НОЧНАЯ ПОЕЗДКА СЕСТЕР К ДРУГУ
145.
Ах, во городе-посаде в Устюге Великом [1] [Каждый стих повторяется]
Были-жили две девицы, родные сестрицы;
Что охочи те девицы по ночам гуляти.
Убиралися девицы в драгоценное платье,
В драгоценное платье, в немецки уборы;
Приказали те девицы пары коней заложить:
Пару коней вороную, а другую — соловую.
Поезжали те девицы по улкам кататься.
Как на всяком карауле все их окликали:
«Еще что ездят за люди, люди молодые?»
Отвечали тут девицы, родные систрицы:
«Еще что кому за дело? Мы — посадкие люди!»
Приезжали те девицы к милу другу в гости.
Были приняты девицы со всякою честью,
Как увожены девицы в светлые светлицы;
Тамо с другом обнимались, в любви целовались.
Подносили тем девицам по чарке горелки:
«Вы испейте, наши гости, испейте, дорогие!
С чарки пьяным вам не быть, любви нашей не отбыть!»
Они чарки выпивали и другой желали.
Ах, как третью вкусили и за стол засели.
Подносили тут девицам золотые карты.
«Поиграйте, наши гости, любезны, забавьтесь!»
Между оною игрою с собой говорили:
«Ты ней пей, моя сестрица, не пей ты, родная,
Пивца-винца, сладка меду не дерзай вкушати!
Будет батюшке бесчестье, а нам худо слово!»
И в таких-то разговорах столько веселились,
Что у друга своего и спать повалились.
Ночь им так была мала, что и скука не брала;
Что лицом разно лежали, но вечно жити желали.
РОЖДЕНИЕ ВНЕБРАЧНОГО РЕБЕНКА
146.
Не во славном было граде Вавилоне,
Вавилоне,
Там жила ли была вот красная девушка,
Она дочь отецкая.
Дочь отецкая.
Прожила ли она, вот красная девица,
Ровно тридцать лет,
Ровно тридцать лет.
Не имела себе вот красная девушка,
Себе одного, аи, одного греха,
Одного греха.
Приезжали к ее вот родимому батюшке
Всё из гор князья,
Князья-узденя.
Приезжал ли к ее вот родимому батюшке
Сам Султан-паша, аи, турецкой султан,
Турецкой султан.
Как в его ли лицо вот красная девушка,
Вот она влюбилася,
Вот влюбилася.
Она в его ли красу вот она прельстилася,
Перельстилася.
Совершала она, вот красная девушка,
Богу тяжкий грех, Богу тяжкий грех.
Породила она младого юношу,
Сына Македонского,
Македонского.
Как узнал-то ли, узнал вот родной ее батюшка,
Стал журить-бранить.
Аи, что журит-то ли он, бранит вот красную девушку,
Ее со двора вон долой гонит,
Он долой гонит:
«Ты сойди-ка, сойди, вот красная девушка,
С мово широка, аи, широка двора,
Широка двора.
Ты снеси-ка, снеси ее, худу славушку,
Худу славушку».
Как взяла-то ли, взяла вот красная девушка
Младого юношу, сына Македонского,
Его Александрушку,
Александрушку.
Как пошла-то ли она вот не стёжечкой,
Не дорожечкою,
Не дорожечкою, а тропиною она всё,
Вот всё звериною,
Всё звериною.
Как навстречу ей, вот красной девушке,
Да младой охотничек,
Да охотничек:
«Да Бог помощь тебе, вот красная девушка,
Куда тебя Бог бедну несет?
Бог бедну несет».
«А иду ли я, иду я, красна девушка,
По скрай моря синего,
Моря синего.
Еще я просить буду, я просить буду —
Не губи-ка ли ты младого юношу,
Сына Македонского!
Македонского».
«Как построим тебе, вот красная девушка,
Вот теплую гнёздушку,
Да и гнёздушку.
Да с окошечками тебе, вот красная девушка,
Уж мы во чисту поля,
Во чисту поля,
А воротичками мы во синю моря,
Во синю моря.
Да как будут приезжать всё из гор кораблички,
Да кораблички,
А младой юноша уж и будет признавать
Родимого батюшку».
МОНАШЕНКА - МАТЬ РЕБЕНКА
147.
Во городе во Москве
Случилася беда не маленькая:
Молоденькая монашенка
Дитё родила,
Ночкой темненькой
В Москву-реку снесла,
Забросила в Москву-реченьку.
Подметили рыбаченьки,
Закинули шелков невод.
Не поймали они белу рыбицу,
Поймали они дитё малое,
Принесли его в Москву-город.
«И беда эта монастырская», —
Сказала игуменьша.
Игуменьша испугалася,
Испугалася, сгоревалася.
Посылает она во зеленый сад,
В зеленом саду цветов набрать —
Всем монашенькам из живых цветов
Венки повить.
Положила игуменьша всем монашенькам
Венки на головушку.
Приударили в большой колокол,
Всех монашенек в собор ведут.
У всех монашеньков венки цветут,
На молоденькой монашеньке
Венок повял.
148.
Раз молоденька монашка
Малюточку родила,
Спородивши малюточку,
Ручки, ножки связала,
Посвязавши ручки с ножками,
В Шексну-речку бросила.
Она бросила во реченьку,
Домой пошла.
Попадали ей навстречу
Два охотничка,
Да рыболовничка.
Поймали эту малюточку
Шелковым неводком,
Понесли эту малюточку
Ко игуменье в дом.
Игуменьша молодая
Всех монашек собрала,
Собравши всех монашек,
Становила во кружок
И давала всем монашкам
По алому цветку.
Как у всех монашек
Во руках цветы цветут,
У одной ли-то монахини
Во руках цветок повял.
Не ходила ли черноброва
По трактирам, кабакам,
Не пила ли чернобровая
Зелена вина стакан,
Не любила ли чернобровая
Богатого купца?
149.
Во городе Алатыри случилася беда:
Молоденька монашенка ребенка родила. (2)
Три раза, три раз монашенка в лесочек завела, (2)
Да в четвертый раз монашенка решила бросила,
В четвертый раз монашенка решила бросила,
Да тут шли-прошли охотнички, напали на него.
Тут шли-прошли охотнички, напали на него,
Взяли, д взяли ребеночка ко грозному царю.
Взяли, взяли ребеночка ко грозному царю,
А грозный царь приказывал монашенка собрать. (2)
Собрали всех монашенка, поставили в ряды, (2)
На всех, на всех монашенка веночки расцвели:
На всех &;lt;и&;gt; на всех монашенка веночки расцвели,
Эх, на одной только монашенке веночек не расцвел.
На одной только монашенке веночек не расцвел,
Э, позадь этой монашенки родная мать стоит.
Позадь этой монашенки родная мать стоит:
«Не плачь, не плачь, мамашенька, у тебя еще две, (2)
Ты не давай им волюшку, и как давала мне.
И как давала волюшку, и как давала мне,
Не плачь, не плачь, мамашенька, у тебя еще сын, (2)
Ты не пускай на улицу к девчонкам молодым».
ДОБРЫЙ МОЛОДЕЦ И ГОРЕ
150.
Отчего ты, Горе, зародилося?
Зародилося Горе от сырой земли,
Из-под камешка из-под серого,
Из-под кустышка с-под ракитова.
В лаптишечки Горе пообулося,
В рогозиночки Горе понаделося,
Понаделося, тонкой лычинкой подпоясалось,
Приставало Горе к добру молодцу.
Видит молодец — от Горя деться некуды,
Молодец ведь от Горя во чисто поле,
Во чисто поле серым заюшком.
А за ним Горе вслед идет,
Вслед идет, тенета несет,
Тенета несет все шелковые:
«Уж ты стой, не ушел, добрый молодец!»
Видит молодец — от Горя деться некуды,
Молодец ведь от Горя во быстру реку,
Во быстру реку рыбой-щукою.
А за ним Горе вслед идет,
Вслед идет, невода несет,
Невода несет все ввосее шелковые:
«Уж ты стой, не ушел, добрый молодец!»
Видит молодец — от Горя деться некуды,
Молодец ведь от Горя во огнёвушку,
Во огнёвушку да во постелюшку.
А за ним Горе вслед идет,
Вслед идет, на ногах сидит:
«Уж ты стой, не ушел, добрый молодец!»
Видит молодец — от Горя деться некуды,
Молодец ведь от Горя в гробовы доски,
В гробовы доски, во могилушку,
Во могилушку, во сыру землю.
А за ним Горе вслед идет,
Вслед идет со лопаткою,
Со лопаткою да со тележкою:
«Уж ты стой, не ушел, добрый молодец!»
Только добрый молодец и жив бывал.
Загребло Горе во могилушку,
Во могилушку во матушку сыру землю.
Тому хоробру [1] [Хоробру — молодцу, герою] и славу поют.
151.
При зачатии свету белого,
Как созидал Господь землю, небеса,
Луга зеленые, леса темные,
Реки, моря глубокие,
Во леса пустил звери лютые,
В небеса &;lt;пустил&;gt; птицы певчие,
А в моря — киты великие,
А по белу свету горе великое.
И явилось горе при пути, при дороженьке,
Стоит горе прикручинившись, припечалившись,
Полы у горя позатыканы,
Кафтан худой, весь растрепанный,
Лапотки порастоптаны, оборы развязаны,
Шляпа у горя повислая,
Копылушком головушка,
Кочетыриком бородушка,
Глаза позаплаканные —
Экое горе безобразное.
Приставало горе к доброму молодцу,
Хочет с ним подружиться, познакомиться.
Он от горя в зеленый луг —
За ним горе идет, косу несет, косить велит.
Эко горе навязалося, эко горе привязалося!
И я от горя в темны леса —
За мной горе со зверьми бежит,
Хочет меня ими затравить.
Эко горе навязалося, эко горе привязалося!
И я от горя в чисто поле —
За мной горе идет, соху несет, велит землю пахать.
Эко горе навязалося, эко горе привязалося!
И я от горя в монастырь пошел —
За мной горе идет, клобук несет, черную мантию,
Постригать велит добра молодца.
Эко горе навязалося, эко горе привязалося!
И я от горя во боярский двор —
За мной горе идет, кабалы несет, письма крепкие,
Закрепить хочет добра молодца.
Эко горе навязалося, эко горе привязалося!
И я от горя в постелю слег —
И тут горе за попом пошло, причастить велит.
Эко горе навязалося, эко горе привязалося!
И я от горя отходить стал —
У меня горе на груди сидит, свечу держит воску ярова.
Эко горе навязалося, эко горе привязалося!
И я от горя во сыру землю пошел,
За мной горе идет, канун, свечи несет, поминать велит.
Как зарыли добра молодца,
Пошло горе, поклонилося, посмеялося:
«Исполать тебе, добру молодцу!
Горазд добрый молодец с горем мыкаться».
Пошло горе по белу свету: по вдовушкам, по сиротушкам,
По бедным головам, по солдатским женам!
КРЕСТОВЫЙ БРАТ
152.
Еще был-то жил купец богатой-от.
Помирал-то купец да в молодых летах,
Оставлял он именье своему сыну,
Своему-то он сыну одинакому.
С того горюшка сынок купеческой
Полюбил-то он пить да сладку водочку,
Сладку водочку пить и зелено вино.
Пропивал-то всё именье родна батюшка,
Проиграл-то он да вдвое в карточки,
Прогулял-то, проживал да он три лавочки
С дорогима он заморскима товарами.
Он пошел-то во кабак да к зелену вину.
Напивался в кабаки-то зеленым вином,
Говорил-то он голям, голям кабацкиим:
«Я скажу-то вам, скажу, голям кабацким
Я ходил, голи, сегодня я по городу,
Я искал-то всё себе брата крестового,
Я крестового себе брата, названого;
Я не мог себе найти брата крестового,
А никто со мной крестами не побратался;
Как идут мимо меня, всё надсмехаются,
Надсмехаются идут да сами прочь бежат».
Вдруг стоит-то тут у стойки голь кабацкая,
Голь кабацкая стоит, всё горька пьяница,
Говорит-то он ему всё таковы слова:
«Мы побратаемся мы с тобой крестами золотыма мы!»
Говорит-то всё ему да голь кабацкая:
«Неужели у тебя имеется да золотой-от крест?»
Говорит-то тут кабацка голь таки речи:
«Я сижу-ту хошь за стойкой, прохлаждаюся,
Я ведь был-то на веку не голь кабацкая,
Я имел ведь у себя-то черны карабли,
Я имел ведь у себя товары разные,
Ай несчетно у мня было золотой казны!»
Скинывал-то он с ворота золотой всё крест,
Аи побратались крестами золотыма тут.
Обдирало-то у их да хмель-то пьяной тут,
Стали они да все заплакали:
«Нам ведь полно-то ходить да нам шалеть больше!
Нам ведь надоть наживать живот, как раньше был».
СЕМЕИНО-БЫТОВЫЕ БАЛЛАДЫ
КНЯЗЬ РОМАН И МАРЬЯ ЮРЬЕВНА
153.
Жил князь Роман Васильевич.
И стават-то по утру-ту по раннему,
Он пошел во чисто поле гулятися,
Он со Марьей-то со Юрьевной.
Как во ту пору да и во то время
Подхватил Возьяк да Котобрульевич,
Подхватил он Марью ту дочь Юрьевну,
Он увез, увел да во свою землю,
Во свою землю да во Литовскую,
Во Литовскую да во Ножовскую.
Он привез ко матушки Оруды Бородуковны.
«Уж ты ой еси, матушка Оруда Бородуковна!
Я слугу привел тебе, работницу,
Я работницу тебе, пособницу».
Говорит тут матушка Оруда Бородуковна:
«Не слугу привел мне, не работницу,
Ты привел себе да сопротивницу.
Она сидять будет у тя во горнице
Сопротив твоего лица белого».
Тому Возьяк да не ослышался.
Он заходит во гринюшку столовую,
Он берет ей за белы руки,
Еще хочет целовать да в сахарны уста.
Говорит тут Марья та дочь Юрьевна:
«Уж ты ой еси, Возьяк да Котобрульевич!
Не бери меня да за белы руки,
Не целуй меня да в сахарны уста.
Еще греет ле у вас да по два солнышка,
Еще светит ле у вас да по два месяца,
Еще есть ле у одной жены по два мужа?
Ты сходи, съезди ты во ту землю,
Ты во ту землю да во Литовскую,
Во Литовскую да во Ножовскую;
Ты не увидишь ле там князя Романа Васильевича?
Ты иссеки у него да буйну голову,
Я тогда тебе буду молода жена».
Тому Возьяк да не ослышался,
Он ушел во ту землю да во Литовскую,
Во Литовскую да во Ножовскую.
Как во ту пору да и во время
Вздумала Оруда себе бал собрать.
Наварила она да пива пьяного,
Накурила она да зелена вина,
Назвала себе татарочек-углавночек,
Посадила татарочек тут всех за стол,
И тут садила Марью ту дочь Юрьевну.
Еще все на пиру да напивалися,
Еще все на честном да наедалися,
Еще все на пиру да пьяны-веселы,
Как одна сидит Марья та невесела,
Буйну голову сидит повесила.
«Уж ты ой еси, Марья ты дочь Юрьевна!
Уж ты что сидишь, наша, невесела,
Буйну голову сидишь повесила?
Еще рюмою ле те обнесла,
Еще чарою ле те обделила?»
«Ты ни рюмою меня не обнесла,
Ты ни чарою те не обделила;
Еще нет у вас да зеленых садов,
Еще негде мне да прогулятися».
Говорит тут матушка Оруда Бородуковна:
«Уж ты ой еси, Марья ты дочь Юрьевна!
Еще есть у нас да зелены сады,
Ты поди гуляй да сколько хочется,
Сколько хочется да сколько можется,
Сколько можется да докуль я велю».
Тут брала ведь Марья золоты ключи,
Отмыкала тут Марья золоты замки,
Вынимала перлышка жемчужные,
Рассыпала эфти перлышка ти по полу.
Тут ведь стали с татарочки сбиратися,
Котора посбирает, та и ослепнет,
Тут ведь все татарочки ти ослепли.
Тут и стала Марья думу думати,
Еще как попасть да на святую Русь.
И пошла тут Марья дочь Юрьевна,
Дошла до лесов да до дремучиих —
От земли стоят лесы да ведь до неба,
Неможно Марье умом подумати,
А не то попасть да на святую Русь.
Поклонилась лесам она низешенько:
«Уж вы ой еси, лесы дремучие!
Разодвиньтесь вы, лесы ти, надвое,
Пропустите меня да на святую Русь,
Еще за труды ти я вам заплачу».
Говорят тут лесы ти дремучие:
«Уж ты ой еси, Марья ты дочь Юрьевна!
Ты стояла, Марья, за Закон Божий,
Не сронила ты с главы да златых венцей».
Разодвинулись лесы ти ведь надвое.
Тут прошла Марья та дочь Юрьевна,
Положила шапочку ту золоту,
И поклонилась лесам она низешенько:
«Уж вы ой еси, лесы дремучие!
Вы задвиньтесь, лесы, пуще старого,
Пуще старого да пуще прежнего,
Чтобы не прошел Возьяк да Котобрульевич».
И пошла тут Марья дочь Юрьевна,
Дошла до гор да до высокиих,
От земли тут стоят горы ти до неба —
Неможно Марьи умом подумати,
А и не то попасть да на святую Русь.
Поклонилась горам она низешенько:
«Уж вы ой еси, горы вы высокие!
Разодвиньтесь вы, горы ти, надвое,
Пропустите вы меня да на святую Русь,
Еще за труды ти я вам заплачу».
Говорят тут горы ти высокие:
«Уж ты ой еси, Марья та дочь Юрьевна!
Ты стояла, Марья, за Закон Божий,
Не сронила ты с главы да золоты венцы».
Пропустили тут Марью ту дочь Юрьевну.
Она положила тут платьице им за труды,
Поклонилася горам она низешенько:
«Уж вы ой еси, горы вы высокие!
Вы задвиньтесь, горы, пуще старого,
И пуще старого да пуще прежнего,
Чтобы не прошел Возьяк да Котобрульевич».
Тут пошла тут Марья та дочь Юрьевна,
Она дошла до матушки Бузынь-реки.
Течет матушка Бузынь-река,
Круты бережки да урываются,
А желты пески да унываются,
Со дна каменье да поворачиват, —
Неможно Марьи умом подумати,
Не то попасть да на святую Русь.
Поклонилась тут Марья та дочь Юрьевна:
«Уж ты ой еси, Бузынь-река!
Становись ты, матушка Бузынь-река,
Перебродами ти мелкима,
Пропусти меня да на святую Русь, —
Еще за труды ти те заплачу».
Говорит тут матушка Бузынь-река:
«Уж ты ой еси, Марья ты дочь Юрьевна!
Ты стояла, Марья, за Закон Божий,
Не сронила ты с главы да золотых венцей».
И становилась матушка Бузынь-река
Переходами ти она частыма,
Перебродами ти она мелкима.
Тут прошла ведь Марья та дочь Юрьевна,
Поклонилась она матушки Бузынь-реки:
«Ты теки, теки, матушка Бузынь-река,
Пуще старого да пуще прежнего —
Круты бережки да урываются,
А желты пески да унываются,
Со дна каменье да поворачиват».
Она скинула рубашечку бумажную,
Тут пошла ведь Марья та дочь Юрьевна,
Она дошла до батюшка синя моря, —
На синем-то море плават тут колодинка.
«Уж ты ой еси, гнила колодинка!
Приплыви ко мне да ты ко бережку,
Перевези меня да на ту сторону».
Как приплыла гнила колодинка,
Она села, Марья-то дочь Юрьевна,
Она села тут да на колодинку,
Перевезла да ей колодинка
На свою да ей ведь тут на сторону.
Как по утречку тут по раннему
Тут стават ведь князь Роман Васильевич,
Умывается да ключевой водой,
Утирается да полотенышком,
Говорит тут ведь нянюшкам ведь,
Он ведь верным-то своим служаночкам:
«Уж вы ой еси вы, нянюшки вы, манюшки,
Уж вы верные мои служаночки!
Я поймал будто оленя златорогого,
Златорогого да златошерстного».
Говорят ему нянюшки ти, манюшки,
Еще верны ти его служаночки:
«Уж ты ой еси, князь Роман Васильевич!
Не придет ле у нас Марья-то дочь Юрьевна?»
Он пошел тут, князь Роман Васильевич,
Во чисто поле да за охотами.
Он приходит тут ко батюшку синю морю, —
На синем тут море плават ведь колодинка,
На колодинке сидит ведь Марья-то дочь Юрьевна.
Тут берет ведь князь Роман Васильевич,
Он берет ведь ей да за белы руки,
Еще хочет целовать да в сахарны уста.
Говорит тут Марья-то дочь Юрьевна:
«Не бери меня да за белы руки,
Не целуй меня да в сахарны уста:
Я была во той земли да во проклятоей,
Во проклятой и ..... безбожноей,
Еще всякой-то я погани наелася,
Я поганого-то духу нахваталася.
Уж ты ой еси, князь Роман Васильевич!
Если я тебе да во люби пришла, —
Ты неси ты платьице тригневное,
Ты тригневное, необновленное.
Если я тебе да не в люби пришла, —
Принеси ты платьице мне черное».
Тому ведь князь Роман Васильевич,
Он тому да не ослышался,
Он пошел ведь к нянюшкам, тут к манюшкам
Он принес тут платьице тригневное,
Он тригневное, необновленное.
«Ты своди меня да во Божью церкву,
Я тогда тебе буду молода жена».
154.
Уж ты ой еси, Марьюшка Гурьевна,
Хотелося Марьюшке погуляти,
Погуляла Марья во зеленом саду,
Тут гуляла Марьюшка сколько хотелося.
Подхватили с гор да ветры буйные,
Подхватил Гвоздяк-то Крутогорович,
Он унес во земли во лесовские,
Во лесовские земли, во ножовские;
Тут принес Гвоздяк да Крутогорович
Он ко матушке Оруке Бородуковны:
«Уж ты гой еси, матушка Орука Бородуковна,
Я принес к тебе да слугу верную,
Я служаночку принес надейную».
«Уж ты ой еси, Гвоздяк да Крутогорович,
О Не слугу ты мне принес, не верную,
Не служаночку мне-ка надейную —
Ты моему лицу да супротивницу».
Тут и год-то Марьюшка жила — не тужила
Одна другой ведь год жила — не плакала,
А на третий год да прирастужилась,
Прирастужилась Марьюшка, прирасплакалась.
Собирал Гвоздяк да Крутогорович
Он пирушечку да пированьице,
Пированьице да столованьице,
Собирал гостей да все лешовочок,
Всех лешовочок, да всех ножовочок,
Собрались тут гости все чертовочки,
Все чертовочки, да темножовочки,
Тут садились гости за столы да за дубовые,
Да за скатерти да за камчатые.
Угощал Гвоздяк да Крутогорович
Он гостей да зеленым вином,
Зеленым вином да сладкой водочкой.
Сидела Марьюшка невеселая,
Буйну голову да с плеч повесила.
Говорил тут ей Гвоздяк да Крутогорович:
«Уж ты что же, Марьюшка, невеселая,
Буйну голову да с плеч повесила,
Разве, разве мы тебя обидели,
Разве рюмочкой тебя обносили,
Разве чарочкой тебя обделили?»
«Нет, нет, рюмочкой меня не обнесли,
Нет, нет, чарочкой да не обделили:
У вас негде здесь разгулятися,
У вас нету здесь да зеленых садов».
Говорил Гвоздяк да Крутогорович:
«У нас есть-то, Марья, зелены сады,
Ты бери-ко, Марья, золоты ключи,
Отмыкай-ко, Марья, зелены сады,
Ты гуляй-то, Марья, сколько тебе хочется»
Тут брала-то Марья золоты ключи,
Отмыкала Марьюшка зелены сады,
Надавали Марьюшке чертовочок,
Тут чертовочок да и лешовочок,
Рассыпала Марьюшка прядки жемчуга,
Кака подберет, така и ослепнет.
Тут стояли горы-ти высокие,
Они сошли тут гора с горой, да столкнулися
Никакого тут нет проходу да проезду.
«Уж вы гой оси, да горы высокие,
Пропустите Марьюшку на святую Русь».
Разодвинулись горы высокие:
«Ты поди, поди, да Марья Гурьевна,
Не страмила Марьюшка златых венцов,
Постояла Марья за Закон Божий».
Тут прошла-то Марьюшка Гурьевна,
Говорила тем горам высокиим:
«Вы содвиньтесь, горы, пуще старого,
Пуще старого, да пуще прежнего,
Чтобы не прошел Гвоздяк да Крутогорович».
Подходила Марьюшка к Бузынь-реке,
Течет-течет матушка Бузынь-река,
От востока течет до запада.
«Уж ты ой еси, Бузынь-река,
Уж ты сделай часты переходики,
Уж ты мелкима да перебродики,
Пропусти-ко Марью на святую Русь».
«Ты поди, поди, да Марьюшка Гурьевна,
Постояла Марья за Закон Божий,
Не страмила с головы да золоты венцы».
Тут и сделалась матушка Бузынь-река
Она частыма да переходами.
Она мелкима да перебродами.
Перешла тут да Марьюшка Гурьевна
Через эту матушку Бузынь-реку:
«Уж ты ой еси, матушка Бузынь-река,
Течи, течи пуще старого,
Пуще старого да пуще прежнего,
Чтобы не прошел Гвоздяк да Kpyтогорович!»
Течет, течет морюшко синее,
От востока течет море до запада,
Тут попросила она-ко-сь Марьюшка да
«Уж та ой еси, море синее,
Переправь-то Марьюшку Гурьевну
На свою родимую на сторонку».
Несет, несет тут гнилую колодинку,
Приносило ей ко кругу ко бережку:
«Ты поди, поди, да Марьюшка Гурьевна,
Переправлю я тебя через сине море.
Ты поди садись-ко, Марьюшка Гурьевна,
Постояла Марьюшка за Закон Божий,
Не страмила с главы да золоты венцы».
Тут садилась Марьюшка да на колодушку,
Переправила да к другому бережку,
Перенесло тут Марью ко бережку,
Ко песочку-то ей ко желтому,
Ко ракитову-то ей ко кустышку.
Тут садилась-то Марья Гурьевна
Под ракитов-от под кустышек.
Слышит Марьюшка — идет охотничек,
Да тут охотничек Иван царевской сын,
Подбегал к Марьюшке да Гурьевне.
Тут ведь ейной муж Иванушка-царевич был,
Он берет-то ей да за белы руки,
Целовал-то ей сахарны уста.
«Не бери меня, Иванушко царев сын,
За мои да за белы руки,
Не целуй меня да сахарны уста:
Я была в земле да во лешовскою,
Во лешовскою да во ножовскою.
Уж я духу-то всякого нахваталася,
Уж я погани-то всякой там наелася,
На мне платье-то все изорвано.
Ты сходи домой, Иван царевской сын,
Принеси-ко мне-то платье новое,
Платье новое, необновлёное,
На главу-то шапочку золоту,
Ты чулочки мне-ка со стрелками,
Ты ботиночки мне неси сафьяновы».
Побежал Иванушко радешенек,
Приносил тут Марье заказ ейной,
Омывалась Марьюшка ключевой водой,
Одевалась Марьюшка в платьицо,
Платье новое, необновлёное,
На головушку надела шапочку золотую,
Одевала чулочки со стрелками,
Надевала башмаки сафьяновы.
Тогда брал тут Марью за белы руки,
Целовал Иван да сахарны уста.
КНЯЗЬ РОМАН ЖЕНУ ТЕРЯЛ
155.
А князь Роман жену терял,
Жену терял, он тело терзал,
Тело терзал, во реку бросал,
Во ту ли реку во Смородину.
Слеталися птицы разные,
Сбегалися звери дубравные;
Откуль взялся млад сизой орел,
Унес он рученьку белую,
А праву руку с золотым перстнем.
Схватилася молода княжна,
Молода княжна Анна Романовна:
«Ты гой еси, сударь мой батюшка,
А князь Роман Васильевич!
Ты где девал мою матушку?»
Ответ держит ей князь Роман,
А князь Роман Васильевич:
«Ты гой еси, молода княжна,
Молода душа Анна Романовна!
Ушла твоя матушка мытися,
А мытися и белитися,
А в цветно платье наряжатися».
Кидалась молода княжна,
Молода душа Анна Романовна:
«Вы гой еси, мои нянюшки-мамушки,
А сенные красны девушки!
Пойдем-ко со мной на высокие теремы
Смотреть мою сударыню-матушку,
Каково она моется, белится,
А в цветно платье наряжается».
Пошла она, молода княжна,
Со своими няньки-мамками,
Ходила она по всем высоким теремам,
Не могла-то найти своей матушки.
Опять приступила к батюшке:
«Ты гой еси, сударь мой батюшка,
А князь Роман Васильевич!
А где ты девал мою матушку?
Не могли мы сыскать в высоких теремах».
Проговорит ей князь Роман,
А князь Роман Васильевич:
«А и гой еси ты, молода княжна,
Молода душа Анна Романовна,
Со своими няньками-мамками,
Со сенными красными девицами
Ушла твоя матушка родимая,
Ушла во зеленый сад,
Во вишенье, в орешенье!»
Пошла ведь тут молода княжна
Со няньками-мамками во зеленый сад,
Весь повыгуляли, никого не нашли в зеленом саду,
Лишь только в зеленом саду увидели,
Увидели новую диковинку:
Неоткуль взялся млад сизой орел,
В когтях несет руку белую,
А и белу руку с золотным перстнем;
Уронил он, орел, белу руку,
Белу руку с золотым перстнем
Во тот ли зеленый сад.
А втапоры нянюшки-мамушки
Подхватили они рученьку белую,
Подавали они молодой княжне,
Молодой душе Анне Романовне.
А втапоры Анна Романовна
Увидела она белу руку,
Опознавала она хорош золот перстень
Ее родимой матушки;
Ударилась о сыру землю,
Как белая лебедушка скрикнула,
Закричала тут молода княжна:
«А и гой еси вы, нянюшки-мамушки,
А сенные красные деушки!
Бегите вы скоро на быстру реку,
На быстру реку Смородину,
А что тамо птицы слетаются,
Дубравные звери сбегаются?»
Бросалися нянюшки-мамушки
А сенные красные деушки:
Покрай реки Смородины
Дубравные звери кости делят,
Сороки, вороны кишки тащат.
А ходит тут в зеленом саду
Молода душа Анна Романовна,
А носит она руку белую,
А белу руку с золотым перстнем,
А только ведь нянюшки
Нашли они пусту голову,
Сбирали они с пустою головой
А все тут кости и ребрушки,
Хоронили они и пусту голову
Со теми костьми, со ребрушки
И ту белу руку с золотым перстнем.
156.
Как князь Роман жену терял,
Терял-терзал, в реку бросал,
Во ту реку во Смородину.
Приехал к своему широку двору,
Встречает его дочь любимая,
Принимает из кареты за белы руки
Стала у батюшки выспрашивать:
«Государь мой, родной батюшка,
Куда ты девал мою матушку?» —
«Не плачь, не плачь, дочь любезная,
Пошла твоя матушка в высок терем,
Белитися и румянитися,
Во цветное платье наряжатися».
Пошла княжна во высок терем
Искать своей матушки родимыя:
Белилочки стоят не белены,
Румянечки и не тронуты,
Цветное платье на грядочке.
Идет княжна, как река льется:
«Государь ты мой, родной батюшка,
Куда девал мою матушку?» —
«Не плачь, не плачь, дочь любимая,
Поехала твоя матушка в чистое поле
Цветочки рвать, веночки вить».
Выходила княжна на крылечушко,
Закричала своим громким голосом:
«Ах вы слуги мои, слуги верные,
Запрягайте скорее колясочку,
Повезите меня к матушке родимой,
Ах далече-далече в чистое поле
Цветочки рвать, веночки вить».
Приехала далече во чисто поле:
Цветочки стоят не сорваны,
А веночки не свиваны:
«Ах нет моей матушки родимыя».
Как билася княжна об сыру землю,
Она плакала громким голосом,
Над ней летал млад орел-птица,
Орел-птица, птица царская.
Спущался к ней на белы руки,
В когтях держал руку белую,
Руку белую, руку правую
Со перстнями со алмазными.
Что взговорит орел-птица:
«Не плачь, не плачь, молода княжна,
Не ищи ты своей родной матери —
Как князь Роман жену терял,
Терял-терзал, во реку бросал,
Во ту реку во Смородину.
Вот твоей матушки права рука
Со перстнями со алмазными».
Приехала княжна к широку двору,
Восходила она во высок терем,
Она била руки о дубовый стол.
Услышал ее батюшка родимый,
Бежит к княжне во высок терем:
«Ты о чем плачешь, дочь любимая?» —
«Государь ты мой, родной батюшка,
За что погубил мою матушку?» —
«Ах, свет моя дочь любезная,
Не я терял, не мои руки,
Потеряло ее слово противное.
Приведу я тебе матушку любезную».
Что возговорит молода княжна:
«Не желаю матушки любезныя,
Желала б свою матушку родимую!»
157.
Жил князь Роман — жену терял,
Терял, терял, во Двину бросал.
У него дочка была Марьюшка,
Она слезно заплакала:
«Ты сударь, ты мой батюшка,
Ты куда девал мою матушку?» —
«Ты не плачь-ка, дочка Марьюшка,
Я куплю тебе золот перстень,
Золот перстень со алмазами». —
«Мне не надо золота перстня со алмазами,
Ты куда девал мою матушку?» —
«Твоя мать в новой горнице,
Она белится и румянится,
Во цветно платье наряжается».
Пошла дочь в нову горницу,
В новой горнице нету матушки,
Белильчики стоят на окошечке,
Румянички стоят на столике,
Цветно платье в золотой казне.
«Ты сударь, ты мой батюшка!
В новой горнице нету матушки, —
Ты куда девал мою матушку?» -
«Ты не плачь, дочь Марьюшка, —
Я куплю тебе село крестьян». —
«Мне не надо села крестьян,
Ты куда девал мою матушку?» —
«Твоя мать в зеленом саду
Цветочки рвет, веночки вьет».
Пошла дочь во зеленый сад,
В зеленом саду нету матушки,
Все цветочки на стебелечках,
Е, пошла дочь к свому батюшке:
«Е, ты сударь, ты мой батюшка,
Ты куда девал мою матушку?
В зеленом саду нету матушки». —
«Ты не плачь, дочь Марьюшка,
Твоя мать во темном лесу,
Под зеленой сосною,
Где волки сидят, где львы ревут»
Пошла дочь в темный лес:
Навстречу ей волки серые
Несут руку белую,
Руку белую с золотым перстнем.
«Вы постойте же, волки серые,
Уж вы где взяли руку белую,
Руку белую с золотым перстнем?» —
«Был князь Роман — жену терял,
Терял, во Двину бросал». —
«Вы подайте ж руку белую,
Руку белую с золотым перстнем!»
Пришла дочка к своему батюшке:
«Ты сударь, ты мой батюшка,
В темном лесу, под зеленой сосною нету матушки».
«Ох ты дочь моя, Марьюшка!
Твоя мать во быстрой реке,
Во матушке, во Двине-реке».
158.
Я сижу, сижу под окошечком,
Я гляжу, гляжу на Дунай-реку,
По Дунай-реке бежат два волка,
Оба серые, хвосты белые.
«Вы куда, волки, призадумали?
Куда, серые, призамыслили?» —
«Мы бежим, волки, ко Дунай-реке,
Ко мостику ко калинову,
Ко кусточику ко ракитову:
Там лежит убита твоя матушка,
Баска-хороша, свет Михайловна.
Резвыми ножками ко Дунай-реке,
Буйной головой во ракитов куст».
Пометалась княжья дочи
Ко батюшку в нов высок терем:
«Ты скажи, скажи, сударь батюшка,
Ты куда девал мою матушку,
Баску-хорошу, свет Михайловну?» —
«А ушла, ушла твоя матушка,
Что ль во погребы глубокие,
Да за двери за тяжелые,
Разводить квасы медовые
И поить гостей не кормленых».
Пометалась княжья дочи
Что ль во погребы глубокие,
Да за двери за тяжелые:
Там стоят квасы не развожены,
Гости там сидят не напоены.
Пометалась княжья дочи
Ко батюшку в нов высок терем:
«Ты скажи, скажи, сударь батюшка,
Ты куда девал мою матушку,
Баску-хорошу, свет Михайловну?» —
«А ушла, ушла твоя матушка
Что ль во горницу во новую;
Она белится, румянится,
Во цветное платье одевается».
Пометалась княжья дочи
Что ль во горницу во новую: