Нам, городским жителям (собственно мы были жителя
ми райцентра, но для сельчан являлись «городскими»), в де
ревне было особенно трудно: мы были чужаками. С нами не
редко обращались жестоко и несправедливо.
Но была бабка Прасковья, добрая русская душа. Помя
ни, Господи, покойную Прасковью. Это ты, бабушка, совала
нам с братиком кусок хлеба или печёную картошку... Это ты
гладила меня по голове, когда мамы не было дома, а было так
худо, так тоскливо...
И я говорил:
- Ты, бабушка, потом приезжай к нам, после войны.
У нас дома всё есть - и хлеб, и молочко, и конфеты есть. Мы
тебе всё дадим.
- Не надо мне, милый, ничего, - говорила бабушка
Прасковья. - Но вот чего не забудь посля - помянуть меня,
если только не помрёшь, вырастешь и учёным будешь. И го
вори так: «Помяни, Господи, покойную Прасковью, пошли
ей, Господи, Царство Небесное, Избавь её, Господи, от муки
вечной».
И это я обещал и выучил поминальные слова наизусть.
И ещё я запомнил, как она говорила:
- Греха-то сколько... Какую войну люди затеяли...
Кровь-то какая... Бог накажет, он всё знает... Всемирный по
топ был. За грехи людские. А теперя всемирный пожар будет,
загорится земля за грехи наши - и всё огнём испепелит.
Мне становилось страшно. Я выбегал из избы, смотрел
в сторону холмов; почему-то думал, что всемирный пожар
начнётся оттуда, со стороны холмов, сначала они загорятся...
Но я успокаивал себя: ничего, река-то рядом, если земля за
горится, успеем добежать до реки, в воде отсидимся.
