Хабарова Ирина
Куркинская средняя общеобразовательная школа, 11 класс, Вологодский район
Научный руководитель — Шавилова Любовь Анатольевна, учитель истории
Диплом I степени, 1998 год
О НЕКОТОРЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ СТОЛЫПИНСКОЙ АГРАРНОЙ РЕФОРМЫ В ВОЛОГОДСКОЙ ГУБЕРНИИ
Анализ архивных документов по селу Несвойское Несвойской волости Вологодского уезда позволяет сделать вывод, что в ходе столыпинской реформы из общины в основном выходила беднота для того, чтобы продать землю, порвать отношения с деревней и уйти на заработки в город. Из всех крестьян, которые выделились на отруба из села Несвойское Несвойской волости Вологодского уезда в 1913 году, только один крестьянин, Иван Владимирович Сорокин, был зажиточным. Он имел 27,09 десятины земли, тогда как его односельчане в среднем имели по 5,2 десятины земли. Несомненно, процесс укрепления земли в личную собственность проходил гораздо сложнее. Например, крестьянка Анна Васильевна Сорокина, урожденная Лисицина, продала 27 января 1914 года свою укрепленную в отруб землю Ивану Сорокину. Понятно, что для того, чтобы сделать это, она должна была выйти на отруб раньше. Скорее всего, А. В. Сорокина попыталась вести свое индивидуальное хозяйство, но у нее это не получилось и она вынуждена была продать землю. А трудностей с ведением своего личного хозяйства возникало очень много. Это и малоземелье, и малое плодородие земли. К тому же иногда укрепляли землю в личную собственность крестьяне, семьи которых состояли в основном из женщин. Например, в 1913 году в селе Несвойское укрепила землю в личную собственность Лариса Васильевна Сорокина с детьми Анатолием, Сергеем, Николаем, Апполинарией, Софьей и Марией. Или в том же 1913 году в селе Несвойское вышла на отруб Мария Осиповна Лисицина с дочерью Александрой Николаевной. Понятно, что двум женщинам очень трудно было обрабатывать свою надельную землю и можно было предположить, что они ее продадут.
Примерно так и получилось. Просматривая журнал с копиями постановлений уездной землеустроительной комиссии, я обнаружила, что крестьянка Мария Осиповна Лисицина, находясь в общине, продала 6 апреля 1910 года землю Павлу Торопанову. Вышла она из общины лишь в 1913 году. Понятно, что такого произойти не могло, если бы она в то время пользовалась общинной землей. Общество не допустило бы этого. Нотариальная контора также не оформила бы бумаги без соответствующих документов. Поэтому М.О.Лисицина должна была укрепить землю в личную собственность на один душевой надел раньше 1910 года.
Вообще же крестьяне цеплялись за землю любыми способами. Например, продавали землю в совместное владение, как это сделала та же Лисицина. Она продала Павлу Торопанову в общее с ней владение право на один душевой надел по селу Несвойское из принадлежащих ей двух душевых наделов. Если ничего не помогало, только тогда крестьяне шли на последнее, то есть продавали землю.
Основной целью столыпинской аграрной реформы было создание хуторских и отрубных участков. Нам известны имена владельцев хуторов, которые находились вблизи Куркино. Так, например, Елизавета Васильевна Юдина рассказала нам, что хутор ее деда, Флегонта Кирова, находился между деревнями Гаврилово и Власьево, а это совсем рядом с селом Куркино. Рядом с Колбино находился хутор Николая Леденцова. Я попыталась проследить судьбу хуторских и отрубных хозяйств после 1917 года. Просматривая документы Вологодского областного архива новейшей политической истории, я обратила внимание на то, как формировалась политика партии по отношению к хуторянам и отрубникам. Так, например, на общем собрании Несвойской ячейки ВКП(б) и Куркинской ячейки РЛКСМ от 4 ноября 1924 года рассматривался вопрос о землеустройстве, и говорилось о том, что отруба являлись базой для мелкого кулачества. Отсюда делался вывод о необходимости борьбы с отрубами и контроля за работой землемеров. Крестьянство же, в свою очередь, считало, что всю землю, в том числе и хуторскую, нужно разделить между крестьянами.
Еще одним направлением Столыпинской аграрной реформы являлось переселение крестьян. Форсируя этот вопрос, правительство хотело ослабить земельный голод во внутренних губерниях России, а также отправить миллионы безземельных и бунтующих крестьян подальше от помещичьих имений в Сибирь, где было много пустующих земель. В основном переселялись только крестьяне-бедняки. Они намеревались за счет различных льгот и скидок, предоставляемых переселенцам, поправить свои дела. Из Вологодской губернии крестьяне тоже уезжали. Оно и понятно, так как в нашем крае всегда остро чувствовался земельный голод и уровень жизни был крайне низким. Например, в 1911 году число переселенцев из Вологодской губернии, отправившихся в Сибирь, составило 205 984 человека (по регистрационным данным — 141 881 человек). В 1912 году число переселенцев составило 237 345 человек (по регистрационным документам — 152 553 человека). Но в 1914 году эта цифра значительно упала. Скорее всего, большинство тех, кто хотел переселиться, уже уехали. Желающих покинуть родные места в 1914 году стало значительно меньше. Количество переселенцев равнялось 717 крестьянам. Основные районы переселений, по данным за 1914 год, это Томская губерния — 371 человек, Енисейская губерния — 93 человека, Тобольская губерния — 74 человека, Иркутская губерния — 72 человека, Забайкальская область — 31 человек, Амурская область — 32 человека, Приморская область — 19 человек и Акмолинская область — 21 человек. Некоторые из переселившихся за Урал через какое-то время возвращались обратно, так как, несмотря на все льготы переселявшимся. обстановка, в которой они жили первое время, была очень трудной, не каждый крестьянин мог наладить свое хозяйство, начать новую жизнь. Например, в 1911 году из 205984 переселенцев, ушедших в Сибирь из Вологодской губернии, возвратились обратно 118559 крестьян. А в 1912 году из 237 345 ушедших человек возвратилось 80 200 крестьян.
Огромный импульс к развитию аграрной сферы, приданный реформой, Россия, к сожалению, не использовала в должной степени. Это привело к тому, что к 1917 году страна подошла фактически с теми же проблемами, что и в начале XX столетия.
ПРИМЕЧАНИЕ
Работа написана на основе материалов Государственного архива Вологодской области (ГАВО), Ф. 287. Оп. 1. Д. 203, 279, 432, 1033, 1722; Вологодского областного архива новейшей политической истории (ВОАНПИ) Ф. 2050; Оп. 1. Д. 49.
Рубцова Светлана
Бечевинская средняя общеобразовательная школа, 10 класс, Белозерский район
Научный руководитель — Яковлева Ирина Владимировна, учитель истории
Диплом II степени, 1998 год
ИЗ ИСТОРИИ УСАДЬБЫ КРУЖИНСКИХ
Усадьба Кружинских в деревне Коровино находится в 6 километрах от дороги Белозерск—Череповец на территории Бечевинского сельсовета Белозерского района.
От усадьбы практически ничего не осталось, а свидетелей ее истории с каждым годом также становится все меньше. При подготовке к поисковой работе мы обратились за помощью в Белозерский историко-художественный музей, но там нам ответили, что материалами о данной усадьбе не располагают. Работу начинали с нуля. Мы обследовали территорию, где находилась усадьба, и сделали фотографии ее немногочисленных остатков. Постарались найти тех, кто видел усадьбу и бывал в ней до ее разрушения. Их оказалось всего пять человек. Нам предстояло собрать те немногие сведения, которые еще остались в людской памяти и которые не стерло время.
Прежде всего мы отправились к Федосееву Георгию Федосеевичу из деревни Малютино, так как его отец 18 лет проработал в усадьбе, да и сам он, будучи ребенком, бывал там. Георгий Федосеевич - один из старожилов нашей местности. С его помощью нам удалось узнать следующее.
Последним владельцем усадьбы в Коровино являлся Кружинский Сергей Николаевич. Сергею Николаевичу усадьба досталась по наследству от отца Кружинского Николая Ивановича. Построили усадьбу местные мастера. В 30-х годах XIX века Кружинским принадлежали следующие деревни: Коровино, Малютино, Катилово, Большое Заречье, Малое Заречье.
Сергей Николаевич Кружинский закончил Петербургский технологический институт, был инженером-железнодорожником, проживал в Петербурге. Его особняк находился на Сенной площади. В Коровино приезжал только на лето со своей женой Ольгой и шестью детьми (у него было пять дочерей и один — самый младший — сын). Но с годами все чаще и чаще Сергей Николаевич с женой и внуками оставался зимовать в наших краях.
Культурная жизнь нашей столицы в XIX веке была неразрывно связана с поместьями где-нибудь в глубинке. Здесь витала атмосфера особой духовности, спрятавшихся в российском захолустье старых «дворянских гнезд», где нерасторжимо слились природа, народное искусство, охота, простодушная приветливая архитектура провинциальных поместий.
В центре усадьбы располагался деревянный дом в форме буквы «Г». Дом у Кружинских был особый, самый большой в округе, двухэтажный. Такой дом был только у купца Романова, что жил недалеко от деревни Алексино, в двух километрах от Бечевинки.
У Кружинских сначала был построен небольшой одноэтажный дом, но вскоре в нем стало не хватать места для большой семьи, и к нему была сделана большая двухэтажная пристройка, а вернее, новый дом. Сруб дома был установлен на кирпичном фундаменте высотой 1,5 метра и шириной 1 метр. Сруб, по способу соединений между собой бревен, был сложен «в обло» (от слова облый — круглый, когда концы бревен выступают за плоскость стены). Сруб был обшит тесом и покрашен клеевой краской в светлые тона. Окна в доме были небольшими по размеру, тем самым берегли тепло в ущерб свету. Окна были заглублены по отношению к плоскостям фасадов. Крыша была двускатная, крыта железом, на нее выходило много печных труб. Под крышей находился просторный чердак. Фронтоны украшали полукруглые чердачные окна. При переходе крыши с двухэтажной половины на одноэтажную образовывался скат. Он был оживлен высоким фронтоном с прямоугольным окном.
По воспоминаниям жительницы деревни Бечевинка Павлы Ивановны Семеновой, здесь хранились разные вкусные запасы: мед, варенье, сушеные яблоки, орехи. А позднее здесь была оборудована голубятня. Декора (отделки) на фасаде дома не было, но ясные, четкие пропорции с лихвой окупали этот недостаток. Весь сруб дома был сложен из сосны. В одноэтажной половине дома располагались кухня, хозяйственные помещения, комнаты для слуг, а их в усадьбе в летнее время жило до 10 человек. В двухэтажной половине жили хозяева. Вторая двухэтажная половина дома была вытянутой, комнаты диванные и гостиные располагались сквозным порядком - анфиладой. Комнаты были обшиты ольхой. Топки печей выходили в коридор. Часть печек была выложена изразцовой плиткой. В гостиных стояли мягкие удобные кресла, овальные столы, просторные диваны, массивные шкафы со множеством книг, пианино и большие часы.
Возле дома находились многочисленные хозяйственные постройки и красивый сад, тоже в форме буквы «Г».
Сад был особой гордостью хозяев. Когда хозяева возвращались ранней весной в усадьбу после слякотной петербургской зимы, сад их встречал молодой зеленью и гомоном птиц. И не было ничего прекраснее этого сада с его узкими, длинными липовыми аллеями, заросшими шелковистой травой, цветами и земляникой. Дорожки сада вели к старому пруду и плотине. Любовно ухаживал за садом садовник Парфенов Яков Парфенович — дядя нашего информанта Павлы Ивановны Семеновой. Цветы радовали глаз с ранней весны до поздней осени. Некоторые одичавшие цветы можно и сейчас встретить в заросшем парке. В саду росли липы, лиственницы, орешник, березы, дубы, вишни, яблони, кусты малины, смородины, крыжовника. По воспоминаниям местных жителей, холодной зимой 1941 года многие деревья погибли от сильных морозов.
В усадьбе было большое хозяйство. Присматривал за хозяйством и вел дела управляющий Иван Титович Титов. В хозяйстве были: свинарник на 20 свиней, две конюшни — для породистых и 30 рабочих лошадей, коровник на 40 коров, пять больших амбаров. Амбары стояли на столбах-сваях, чтобы предохранить зерно и продукты от зверей и грызунов. Столбы были обтесаны с боков наподобие гриба, шляпка которого служила простым и непреодолимым препятствием для мышей и крыс. Рядом находились пекарня, сыроварня, где варили голландский сыр, маслобойня, два ледника, 20 сараев, где сушили сено, два гумна для обмолота зерна (в Малютино и в Коровино), несколько колодцев. На ключах был вырыт проточный пруд, оборудована плотина и водяная мельница.
В большом хозяйстве требовалось много рабочих рук. Крестьяне ближних деревень выполняли разные работы: сеяли, пахали, жали, косили, строили дороги, ухаживали за скотом. За работу хозяева рассчитывались зерном, сеном, а иногда деньгами. По воспоминаниям Федосеева Феодосия Силантьевича: возле усадьбы по извилистому руслу протекала речка Мотомка, нарушая общий план усадьбы. Барин велел выровнять русло реки. Работа была выполнена, и крестьяне получили денежное вознаграждение. Всех работающих в усадьбе кормили 3—4 раза в день. Для этого рядом с пекарней сделали столовую, а в горячую полевую страду обед возили прямо в поле. Старожилы вспоминают хозяев усадьбы добрым словом. Сергей Николаевич всегда выручал семенами для посевной, если крестьянам не хватало, давал в долг без процентов. Долги чаще всего отрабатывали в хозяйстве. Когда барин возвращался из Петербурга, то всегда привозил своим работникам мелкие подарки. В доме у Федосеевых очень долго хранилась красивая стопка, подаренная Кружинским. Однажды в семье Феодосия Силантьевича случилась трагедия: одновременно пали лошадь и корова. В таких случаях крестьянская семья была обречена на голодное существование. Барин пожалел семью хорошего работника и разрешил выбрать в своем хозяйстве лошадь и корову.
Уже в 1930-е годы, при советской власти, крестьяне часто вспоминали барина добрым словом и жалели его, говоря, что если бы он был жив, а поместье сохранилось, то и они бы не знали нужды.
Усадьба и постройки всегда содержались в порядке. Даже в отсутствие хозяев, зимой, крестьяне честно выполняли свои обязанности. В саду и вокруг деревень были проложены каменные дорожки, и в дождливое время в усадьбе всегда было чисто. Остатки каменных дорог видны и сейчас. Сергей Николаевич на вечерней зорьке любил объезжать свои владения.
Рядом с усадьбой стояла часовня. Она не сохранилась, но местные жители до сих пор называют это место Часовенка. Жена Сергея Николаевича по воскресным дням всегда приезжала на службу в часовенку, а обратно, отправив кучера, прогуливалась пешком. Павла Ивановна Семенова вспоминает: местные ребятишки всегда ждали выезда хозяйки и торопились открыть перед лошадьми отводок, а за это в благодарность одаривались сладостями, а еще собирали грибы и ягоды и приносили их на кухню, за это получали пятачки. Мужчины приносили в усадьбу зайцев, рябчиков, тетеревов. И сам Сергей Николаевич любил побродить по лесу с ружьем и собакой. Собак в усадьбе было много. Ночью их выпускали для охраны дома.
За долгую зиму крестьяне собирали 2—3 обоза с продуктами и отправляли их хозяину в Петербург. На телеги укладывались бочонки с мясом, маслом, сыром, вареньем, творогом. И шла жизнь в усадьбе своим чередом.
После революции 1917 года Сергей Николаевич с семьей почти сразу переехал в Коровино. Но здесь он прожил недолго. В 1918 году его хотели арестовать, но свои мужики не выдали барина и помогли ему и семье скрыться. А крестьяне по привычке продолжали следить за хозяйством, не давая ему окончательно развалиться. В 1922 году на основе барского хозяйства был организован племхоз — разводили породистых лошадей да варили сыр по старому рецепту. Еще до войны хозяйство пришло в упадок. В 1944 году усадьба была отдана под детский дом, который просуществовал до 1952 года. Затем, до 1958 года, в барском доме был пионерский лагерь для местных ребятишек. А после этого дом остался без присмотра. Добротные бревна дома растащили местные жители для построек. Потом исчезли и другие строения. А в память об усадьбе остался только красивый пригорок с ровными рядами деревьев некогда красивого парка, остатки фундамента, ледников и колодцев.
Еще одно российское дворянское поместье перестало существовать. А как хочется сохранить память о былой красоте, созданной руками простых русских крестьян. Их творение оказалось бессильным перед злым умыслом человека и жерновами времени.
ПРИМЕЧАНИЕ
Кроме указанных в тексте информантов, использовались воспоминания Куприянова Василия Семеновича из деревни Угол и Семенова Александра Ивановича из деревни Филяево Бечевинского сельсовета Белозерского района.
Пучкова Татьяна
Дворец творчества детей и юношества, 9 класс, г. Череповец
Научный руководитель — Мануйлова Ольга Михайловна, педагог дополнительного образования
Диплом II степени, 1996 год
ИЗ ИСТОРИИ ЦEPKBEЙ ЧЕРЕПОВЕЦКОГО РАЙОНА В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ
Во многих деревнях и селах Череповецкого района стоят полуразрушенные здания церквей: в селе Даргун, в Лохте, в Харламовском, в Дмитриевском и др. Местные жители рассказывают, что церкви были закрыты довольно-таки давно, в период 1920-х—1940-х годов. Нас заинтересовал вопрос о закрытии церквей и их дальнейшей судьбе.
При работе над темой были использованы материалы Череповецкого филиала Государственного архива Вологодской области* (Сегодня это Череповецкий центр хранения документации (ЧЦХД). — Ред.), газеты «Коммунист», а также воспоминания очевидцев и участников тех событий. В архивах мы ознакомились с официальными решениями Череповецкого губисполкома на этот счет, уставами религиозных общин и др. Власти, как представляется, выдвигали религиозным общинам такие требования, которые те были просто не в состоянии выполнить. Например, в инструкции председателям райисполкомов и окрисполкомов было записано: «...Списочный состав 20-ок** (Сегодня это Череповецкий центр хранения документации (ЧЦХД). — Ред.) проверять не реже одного раза в квартал, если 20-ка не будет пополнена в течение семи дней, ставить вопрос у себя на президиуме о ликвидации церкви с конкретным определением, как использовать помещение и весь материал, согласно инструкции, и направить к нам...» И еще: «...Обязать под расписку исполнительные органы 20-ок один раз в декаду собранные денежные пожертвования сдавать на хранение в ближайшие сберкассы на основании п. 5—6, заключенного ими договора с РИКом...»1. А вот одно из условий закрытия храма: «Если в данной местности ощущается острый недостаток зданий для жилых, культурно-просветительных, санитарно-медицинских и др. целей, и если храм действительно может быть приспособлен и использован для вновь открываемого учреждения. А также, если это мероприятие отвечает запросам трудящихся масс в форме коллективных заявлений».
Еще одной причиной закрытия церкви, по-видимому, служило то, что люди боялись открыто поддерживать церковь, так как верующие и особенно религиозные активисты нередко подвергались репрессиям. Так, в череповецкой газете «Коммунист» за 1990 год был опубликован список реабилитированных граждан, ранее осужденных к высшей мере наказания и расстрелянных в Ленинграде. Среди них имелись и члены религиозной двадцатки: Пахомов Андрей Петрович, Якинин Алексей, Якинин Василий Васильевич — жители села Кондаш. А.А. Кучерова из деревни Ильинское вспоминает: «На отца моего донес сосед, якобы тот ходит в церковь Богу молиться. Присудили ему за это два года. Их он отбывал в железнодорожной будке под Котласом».
Но в первую очередь преследовались священнослужители. В вышеупомянутом списке мы находим и фамилии священников: Анфимов Степан Федорович, Щукин Леонид Иванович, Куликов Георгий Николаевич и др. Вот что вспоминает А. И. Иванов из деревни Ильинское: «Батюшка Петр был выгнан из родной деревни. Сначала у него отобрали дом со всем хозяйством, затем арестовали и он просидел в тюрьме пять лет». Жительница, выселенная из зоны затопления, рассказывала, что в Пихтееве во время репрессий выселили жену священника, хотя она была очень старой и больной. Ее даже пришлось вести под руки, так как ходить сама она была не в состоянии. А ее дочерям удалось остаться в родной деревне только потому, что они срочно вышли замуж и сменили фамилии.
А вот еще один пример, когда местными властями преследовались не только церковнослужители, но и их дети. Вербина Василия Семеновича постановили выселить из деревни Угрюмово только за то, что отец его был певчим в Угрюмовской церкви. Не приняли даже во внимание, что он был комиссаром Красной Армии и числился в наиболее преданных коммунистах.
Следующей причиной закрытия церквей, как представляется, была антирелигиозная пропаганда. Она, в основном, шла через газеты. Так, в «Коммунисте» была введена ежемесячная рубрика «Антирелигиозные беседы». Открылась она статьей «Как возникла религия?». Ее автор доказывал читателям, что религия - «...удел глупых, необразованных людей, находящихся на стадии первобытного строя, а священнослужители — ...первые помощники капиталистов и помещиков...» 2.
Какова же судьба церковных зданий? Об этом также свидетельствуют архивные документы. В инструкции председателям окружных и районных исполкомов «Оформление материалов по ликвидации молитвенных зданий» в пункте 8 указывалось: «Закрытые, но не использованные до сего времени молитвенные здания, в зависимости от их технического состояния или использовать по назначению, или снести, если последние не состоят на учете как архитектурные памятники. Строительный материал обратить на нужды строительства»3.
На заседании президиума Череповецкого исполнительного комитета 21—25 сентября 1934 года было решено использовать ряд церквей под следующие цели: «Покровскую, Дементьевскую, Тисовскую — под школы, Носовскую — под клуб, Турховскую — под колхозный склад»4. Под нужды колхозов использовались и часовни. В деревнях Бор, Клопузово, Верховье — под красные уголки, в Чаево и селе Плоское — под склад, в Стоялово — под лавку. Многие колокольни были снесены, но некоторые из них использовались как пункты тригонометрической сети. Вот прошение от 5 января 1935 года в комиссию по вопросам культа: «В районе 31 колокольня, 16 из которых являются пунктами тригонометрической сети, остальные 15 никому не нужны и постепенно разваливаются. Просьба — дать разъяснение, можно ли эти пустующие 15 колоколен разобрать с передачей материалов на нужды строительства»5. Судя по дальнейшим документам, комиссия разрешила снос колоколен6.
Весной 1941 года некоторые церкви были затоплены в связи с образованием Рыбинского водохранилища. Это церкви в деревнях Ольхово, Пустыни и др. Долгое время над водой были видны остатки колоколен. Церковное имущество согласно инструкции должно было передаваться по акту в сельский совет, за исключением предметов, которые являются памятниками истории и культуры. И действительно, в архиве мы наш шли акт о передаче краеведческому музею из Воронинской церкви нескольких предметов7. Волкова Нина Васильевна из деревни Харламовское вспоминала, как жгли иконы в церкви Георгия Победоносца, а они, ребятишки, бегали на это смотреть. Кстати, история возникновения церкви Георгия Победоносца очень интересна. Она было построена на средства местных жителей в честь событий 1609 года. Тогда был остановлен отряд поляков. И буквально в трехстах метрах от церкви была братская могила. Для местных жителей этот район до сих пор является святым.
Власова Нина Викторовна из деревни Гритино рассказывала, что церковное имущество после закрытия Ильинской церкви растаскивалось по домам. Причем все распределялось как бы по «рангам»: кто занимал более высокую должность, брали себе предметы подороже, а ей, маленькой девчонке, досталась иконка, которую она хранит до сих пор.
Вследствие антирелигиозной пропаганды государством было закрыто много церквей, хотя вера в народе осталась, просто она как бы «ушла в подполье». Здания многих церквей хотя и использовались для различных нужд, но, поскольку ремонтировали их редко, они разрушались. Cейчас жители многих деревень и сел хотят восстановить приходские храмы. Во время похода в село Батран мы узнали от местных жителей, что они в 1990 году собирали деньги на ремонт церкви. А в 1991 году деньги обесценились и все их усилия оказались напрасны. В этом году в Харламовском местные жители собирали подписи под обращением о восстановлении церкви Георгия Победоносца. И очень хочется надеяться, что когда-нибудь некоторые церкви будут возрождены и пожилые люди, которые до сих пор сохранили веру в Бога, смогут посещать их.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ЧФ ГАВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 153. Л. 124.
2 Коммунист. 1920 год. 19 сентября.
3 ЧФ ГАВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 153. Л. 124.
4 Там же. Д. 5. Л. 2.
5 Там же. Д. 153. Л. 2.
6 Там же. Л. 62.
7 Там же. Д. 147. Л. 26.
Дурнева Анна
Верховажская средняя общеобразовательная школа, 11 класс, с. Верховажъе
Научный руководитель — Полежаева Тамара Николаевна, учитель истории
Диплом III степени, 1998 год
ИЗ ИСТОРИИ РАСКУЛАЧИВАНИЯ В ВЕРХОВАЖСКОМ РАЙОНЕ
Тема «Репрессии против крестьянства в Верховажском районе» заинтересовала меня давно. Когда была жива моя прабабушка Анна Феодосьевна Стрежнева, жившая в Верховском сельсовете, она рассказывала мне о том, как два поколения моих предков «обожглись» советской властью.
Первым был мой прадед, который перевез свое имущество и семью в только что созданную коммуну, а после ее разрушения потерял все, сохранив только лошадь.
Вторым пострадавшим от советской власти был мой другой прадедушка, который был председателем колхоза, и его послали на принудительные работы только за то, что в колхозе оказался слишком мал приплод свиней (хотя по сути дела, он же в этом не был виноват). После того, как я занялась этой проблемой, в Верховажском архиве я нашла много документов о судьбах людей, которые были раскулачены.
«Кулак — богатый крестьянин-собственник, эксплуатирующий батраков, бедняков», — так квалифицирует зажиточную часть крестьянства словарь русского языка профессора С. И. Ожегова. Малая советская энциклопедия уточняет эту характеристику: «Капиталистические предприниматели в земледелии, крупные земельные собственники, арендаторы».
Пожалуй, ни один из «окулаченных» верховажских крестьян не подходил под это определение, а большинство из них не только не арендовали земли, не эксплуатировали чужого труда, но и не были крупными собственниками. Многих из них лишь большой фантазер мог назвать богатыми крестьянами.
В 1970-е годы в Верховажской средней школе директором был Лебедев Анатолий Федорович, который собрал материал по истории Верховского сельского Совета. В его очерках, напечатанных в районной газете «Верховажский вестник» за 1993 год, воспроизводятся воспоминания очевидцев тех далеких лет. Например, Лидия Андреевна Соломатова сообщала, что у ее дяди до первой мировой войны было в хозяйстве 4 лошади и 12 коров, Игнатьевская Серафима Гавриловна вспоминала крестьянина в Пеженьге, имевшего прежде 4 лошади и 7 коров. Такие крестьяне, по общему мнению стариков, были редким исключением и до революции. Но если задуматься, хозяин с четырьмя лошадьми и двенадцатью коровами был не ахти каким богатеем.
После 1917 года такого количества скота в крестьянских хозяйствах верховских деревень уже не встречалось. П. И. Чекрыгин говорил, что у самых зажиточных было по 4—5 коров и по 2 лошади. У некоторых раскулаченных в хозяйстве имелись водяные мельницы либо кузницы. Вот и все богатство.
По заключению старожилов, списки кулаков составлялись комитетом бедноты, и там в эту категорию зачислялись самые обычные середняки. Старики единодушны и в том, что членами комбедов двигала не справедливость и тем более не экономическое обоснование своего решения, а исключительно чувство зависти к тем, кто живет лучше.
Познакомимся с судьбами раскулаченных крестьян Верховского сельсовета.
Деревня Сурмино. В числе раскулаченных называют целую династию Зензиновых, а именно: старика Федора и его сыновей Клавдия и Якова Федоровичей. Все трое были высланы из деревни неизвестно куда. Позднее стало известно, что Клавдий доживал свой век в Ленинграде. Судеб его отца и брата никто не знает. Кроме того, был раскулачен и сослан Ряплов Федор Иванович, искусный, славившийся на всю округу кузнец, у которого была своя кузница.
В деревне Таган были раскулачены три хозяйства. Васендин Алексей подвергся этой участи за новый сруб, который он поставил рядом со старой избой. Этот крестьянин, выселенный из дома и сосланный, оставил в деревне на попечение бабушки четырех детей. Бабушка подняла их всех на ноги и воспитала. Она прожила 103 года.
Дрочков Алексей, наоборот, взял с собой в ссылку всех детей. Старшая дочь, уже будучи старухой, дважды приезжала в Таган поклониться родному пепелищу.
Семья сестер Зензиновых также была сослана в отдаленные места и ее судьба неизвестна.
Деревни Боровичиха, Щекотиха и Лопатино. Здесь были раскулачены:
1) семья Глушиных, имевшая собственную мельницу на реке Каменной;
2) Павел Лысков — кузнец, за то, что имел настенные часы;
3) братья Сальниковы — за то, что владели мельницей;
4) Чекрыгин Федор Андреевич из деревни Лопатино за то, что жил несколько лучше других.
Местность Пеженьга — «Вопрос о раскулачивании, — рассказывала Игнатьевская Серафима Гавриловна, — решили на комбеде. Нас туда не пустили». Раскулаченного Игнатьевского Василия Андреевича с семьей выгнали из дома. «Он сидел у нас на крыльце, — вспоминает Серафима Гавриловна, — и у других соседей. Просился на ночлег, но никто его не пустил. Боялись, что привлекут за помощь кулаку».
В деревне Средней подверглись раскулачиванию хозяйства Васендина Виктора, Дербина Павла и его сына Алексея. В деревне Маслове — Седунова Алексея и др.
В деревне Слободка:
1). Братья Алексей и Александр Валюхины раскулачены за то, что владели мельницей.
2). Подосенов Илья Осипович не был сослан, но выгнан из дома председателем сельсовета Соломатовым.
3). Сын И. О. Подосенова — Иван Ильич — был выслан с семьей. Интересно, что в колонии, где он находился, нашелся человек, который написал кассационное заявление от его имени во ВЦИК СССР. В 1935 году Подосеновых по этому заявлению освободили. И. И. Подосенов вернулся домой, но из имущества его ничего не сохранилось. Возвратили только дом.
4. О следующей жертве борьбы с кулачеством рассказала Елизавета Леонидовна Соболева: «Хозяйство наше считалось зажиточным — лошадь и четыре коровы. Но нас не окулачивали, только все имущество описали и отобрали. Остались стол и стулья о трех ногах. Лошадь отобрали, и хлеб по твердому заданию* («Твердые задания» по поставкам сельхозпродукции государству — одна из форм раскулачивания. Реализовывалась на основании постановления СНК СССР от 7 октября 1929 г. «О контрактации продуктов сельского хозяйства» и постановления ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г. «Об изменении ст. 29 Положения о едином сельскохозяйственном налоге». — Ред.) я возила на колхозной лошади в Усть-Шоношу. В Верховажье кулацкий хлеб не принимали». И дальше: «Когда Оле было девять месяцев (Ольга Савватиевна Подосенова 1932 года рождения проживала в деревне Таган), меня послали на лесозаготовки. Я не могла ее оставить. За это мне дали год принудиловки. Отработала полгода, остальное списали».
Муж Елизаветы Леонидовны, Савватий Иванович, в 1930 году тайком успел уехать в Ленинград, где жил его брат. Потом перебрался в Архангельск: «А когда вышло послабление, он вернулся домой и вступил в колхоз», — вспоминает Елизавета Леонидовна. Позднее Савватий Иванович погиб на фронте.
В Слободке были раскулачены также семья Непомилуевых, Томилов Константин и др.
Деревня Отводница. В ней имели твердое задание отец Л. А. Скорюковой, проживающий ныне в Сметанине, и его дядя.
Деревня Кушиха: Был раскулачен Ширяевский Леонид. У Л. В. Бределева конфисковали весь хлеб и наложили твердое задание. Коров увел к себе на двор секретарь сельсовета Бречалов Дмитрий. Позднее твердое задание Л. В. Бределеву отменили, но корову Бречалов не отдал.
Дома и хозяйственные постройки, подвергшихся раскулачиванию, объявлялись собственностью сельского Совета. В дома пускались на жительство постоянно или временно бедняки. Другие постройки передавались колхозам. Движимое имущество распродавалось с торгов. Скот передавался в колхозы.
В очерках А. Ф. Лебедева имеется материал о событиях, произошедших в деревне Жуково Верховского сельсовета, который сильно потряс меня. Он называется «Трагедия деревни Жуково или легенда-быль о Поморке».
События, которые развертывались в деревне Жуково в 1930 году, жестокое и бесчеловечное насилие над многочисленным слоем самых трудолюбивых, энергичных и предприимчивых крестьян не могли, естественно, не вызвать сопротивления какой-то части этих людей. А попытки сопротивления вызывали ужесточение репрессий.
В этом плане характерен эпизод с крестьянами деревни Жуково, частично Отводницы и ближних к ним хуторов. Теперь по прошествии шести десятилетий те события — уже забытое прошлое, почти легенда. И подробности мало кто знает. Вспоминают при случае старожилы, что некая Поморка подвела под расстрел шестерых человек. Попытки узнать подробности этой истории с Поморкой тоже долго не давали результатов. Самый подробный рассказ о Поморке поведала 84-летняя Мария Степановна Бречалова, лично знавшая Поморку.
Родилась Мария Степановна в 1906 году в Морозове. В 1924 году в возрасте 18 лет она вышла замуж в деревню Бахмурово. К тому времени в соседнем Жукове уже жила в своей избе вдвоем с сыном Сергеем низенькая ростом женщина, Федосея Ивановна Лютикова, которую по имени называли только с глазу на глаз, а за глаза все звали «Поморкой».
В начале 1920-х годов она приехала в Жуково откуда-то с побережья Белого моря вместе с мужем, который был уроженцем Верховья. Но к тому времени, когда Мария Степановна с ней познакомилась, ее муж умер. Поморка была лет на двадцать старше Марии Степановны. Случилось так, что близкие отношения с Поморкой возникли у матери Марии Степановны. Дело в том, что обе эти женщины были глубоко религиозны. Поморка часто бывала в доме Бречаловых и две женщины много говорили о Боге, о людских грехах, о потустороннем мире. Иногда они вместе молились перед иконами.
По словам Марии Степановны, Поморка была абсолютно неграмотна, и скорее всего не состояла в партии. Тем не менее, в только что созданном колхозе Поморку избрали членом правления.
В тот раз Поморка проводила в Жукове деревенский сход, на котором напористо предлагала вступать в колхоз оставшимся единоличникам. Сейчас уже не установить, в какой форме выражался этот напор на единоличников, но из рассказа Марии Степановны следует, что Поморка на этом сходе, как и другие «активисты», попыталась «ломать через колено».
Сход проходил в доме Бречалова Павла Васильевича. Между Поморкой и участниками схода вспыхнул скандал, в ходе которого один из мужиков, а именно Горохов Василий Васильевич из деревни Отводница, схватил полено и, вроде бы, как говорит Мария Степановна, ударил Поморку. На этом инциденте сход оборвался. А вскоре в Жукове, на Отводнице и на хуторах начались аресты. Мария Степановна в связи с этим сказала такую фразу: «Она припугнула всех, не любила, кто был против нее».
Перечень этих, «притянутых» Поморкой, то есть арестованных и вскоре осужденных крестьян, составляет тринадцать человек, из которых двое той зимой не находились дома, были на лесозаготовках в районе Коноши. Этот факт наводит на мысль, что крестьянам был приписан организованный заговор против советской власти.
Суд над заговорщиками происходил в Верховажье в здании, где ныне располагается СПТУ. Заседание суда продолжалось 12 дней. Поморки на суде не было. Она находилась в Чушевицах в больнице (непонятно только, где же суд допрашивал потерпевшую). Приговор оказался неслыханным для здешних мест и потряс весь район. Шестеро из тринадцати подсудимых были приговорены к расстрелу, а семеро - к десяти годам лишения свободы (надо сказать, что из этих семи двое не вернулись из мест заключения — умерли в лагерях).
Приговоренных к смертной казни расстреляли на окраине города Вельска на «Глинищах». Осужденных привели туда под конвоем и приказали копать общую могилу. При этом жутком спектакле-трагедии присутствовали женщины из верховских деревень, старики и подростки. Присутствовала и Мария Степановна: «Нас разгоняли, — говорит она, — но мы возвращались снова и все видели, как стреляли, и как они упали».
Вот список расстрелянных:
1) Бречалов Александр (отчество не установлено);
2) Бречалов Феодосий (отчество не установлено);
3) Горохов Василий Васильевич;
4) Горохов Василий (отчество не установлено, отец Василия Васильевича);
5) Бречалов Павел Васильевич.
Имя, отчество и фамилия шестого крестьянина в памяти Марии Степановны не сохранились, сохранился только зрительный образ.
Приговорены к 10 годам лишения свободы:
1) Бречалова Мария Алексеевна;
2) Бречалов Изосим Павлович;
3) Бречалов Василий Васильевич;
4) Бречалов Василий Федорович;
5) Бречалов Александр Федорович;
6) Бречалов Василий (отчество не установлено);
7) Градов Павел Яковлевич.
Таким образом, задолго до печально знаменитого 1937 года, до «троек» НКВД и «особых совещаний», уже пускалась в ход машина репрессий против народа. После того, как были загублены жизни этих людей, несколько десятков детей лишились кормильцев и остались сиротами.
Когда заходит речь об этом событии, до сих пор в Верховье особая роль в разыгравшейся трагедии отводится Поморке — Феодосье Лютиковой. Она предстает главной виновницей всего происшедшего. Между тем вина Поморки и ее роль в событиях, несомненно, были скромнее. Феодосия Лютикова стала всего лишь орудием в руках более могущественных сил.
Поморка была крестьянкой из бедноты, овдовевшей в чужих краях, оставшейся без родных и близких и не сумевшей свести концы с концами в своем хозяйстве. Для такой вступление в колхоз оказалось единственным избавлением. Поэтому она и стала идейной и непреклонной сторонницей коллективизации. В сельском Совете ей давали серьезные и ответственные поручения, и это женщине, должно быть, льстило, подогревало проснувшееся самолюбие. По всему видно, что она с охотой бралась «ломать через колено» несогласных, тем более что все они были чужими людьми. Когда на «больную мозоль» проснувшегося самолюбия беднячки наступили, оскорбив действием, Поморка, конечно же, поспешила пожаловаться в сельский Совет, и там под наплывом обиды назвала и охарактеризовала в самых черных красках тех, кто выступал против вступления в колхоз.
В этом, думается, вся ее вина. Все остальное сделали без нее. Происшедший инцидент показался очень выгодным и районным властям, так как сплошная коллективизация повсюду натыкалась на сопротивление середняков. Это сопротивление надо было подавить, сломать страхом. Что и было сделано. Поморка во время суда находилась в больнице. Неизвестно, какие чувства испытывала она, когда начала понимать, что ее жалоба имела столь неожиданные последствия. Но известие о приговоре, должно быть, потрясло ее и как женщину, и как христианку. Недаром же она, когда выписалась из больницы, прямо из Чушевиц, не появившись в своем доме, бросив свое немудреное хозяйство, скрылась неизвестно куда.
Надо сказать, что люди, пережившие те страшные события и сами ставшие жертвами политики советской власти, к моему величайшему удивлению, вовсе не осуждают «строителей коммунизма», а считают, что так было нужно.
В ходе работы я разговаривала с Горынцевой Иларией Васильевной, 1919 года рождения, ныне проживающей в селе Верховажье. В 1931 году ее семью раскулачили, а мать Шутову Домну Егоровну отправили в лагеря на 2 года. Вот что поведала мне Илария Васильевна: «Наша семья жила в деревне Дьяконовская Нижнекулойского сельсовета. Семья у нас была небольшая: мама, папа и я. Жили мы неплохо, но жили своим трудом. Трудились с утра до ночи. Мама очень хорошо шила (у нас была своя швейная машинка), вязала половики и вообще она была очень рукодельной, помогала людям в деревне, у нас все помогали друг другу. Папа работал в лесу на лесозаготовках. Дом у нас был добротный, изба всегда чистой и красивой, где все было сделано руками моей мамы, у нас даже были занавески на окнах (раньше в домах их не весили, так же, как не использовали и замки на избах). Люди, у которых совести не было, завидовали, и, может, поэтому нас раскулачили. Ведь раньше в нашем доме останавливались все начальники, которые приезжали к нам в деревню. Но я бы не сказала, что дом был большим, было две комнаты и маленькая прихожая. Земли у нас было мало, наемный труд мы не использовали, напротив, помогали другим с покосами. У нас было две лошади, три коровы, овцы, свиньи, молочных продуктов было много, поэтому помогали нуждающимся многодетным семьям. Когда нас раскулачили в 1931 году, мне было 12 лет. В тот день, когда увели маму, я была в школе, а когда пришла, ее уже увезли в тюрьму. Я так с ней и не увиделась, не видела ее два года. Папу тоже хотели арестовать, но мужики предупредили его, и он прямо из леса уехал в Архангельск. Вскоре и я уехала к нему. Но пока я оставалась в деревне, из дома тащили все, что могли, и тащили люди, с которыми мы жили бок о бок, и это было самое обидное. Дом наш разобрали на несколько частей, зимовку отдали председателю, верхнюю часть дома какой-то старухе, а пристройки также растащили, кто что смог унести. Мне нечего было кушать и негде жить, не оставили ничего, только старое платье, которое было на мне. Я уехала к отцу, там нанималась работать нянькой, сидела с детьми. С мамой связаться не было никакой возможности. После того, как ее освободили, мы приехали в свою деревню. У мамы был шок: ничего не осталось, ни дома, ни скотины, ничего. Пришлось начинать жить заново. Хорошо, остались еще добрые люди, которые помогли нам чем могли. Родители вступили в колхоз, мне же сразу предложили вступить в комсомол. Я, не раздумывая, согласилась. Отправили на лесосплав. Там я потеряла здоровье, стали отказывать ноги. Позднее, когда это стало возможно, мы переехали в Верховажье. Здесь мама сошла с ума, она все время искала свои кружева, коврики, все время звала коров, собиралась гонить их на выпас. Мне было очень тяжело смотреть и признавать, что ей совсем плохо».
Сейчас Иларии Васильевне 79 лет, это маленькая, худая, потерявшая здоровье женщина. Она плакала, когда рассказывала все это, однако осуждения властей в ее речи я не услышала. Я искренне сочувствую ей в том, что сейчас она не может добиться реабилитации своей семьи. Ей нужно три свидетеля для суда, но за несколько лет, в течение которых дело лежит в суде, два свидетеля уже умерли и ей снова приходится искать очевидцев несчастья, обрушившегося на ее семью. Сейчас Илария Васильевна проживает в Верховажье вместе со своим младшим сыном, а старший живет отдельно, но здесь же, в Верховажье.
Из рассказа Иларии Васильевны, а также из того, что рассказывала мне моя бабушка, кулаков, как таковых, в нашем районе практически не было. Под эту статью подводили людей, которые умели и хотели работать, а указывали на этих работяг люди ленивые, завистливые, которые хотели жить за чужой счет.
Но были и честные, искренне жалевшие потерпевших. Именно они помогли многим семьям раскулаченных во время и после репрессий.
Выписки из документов, хранящихся в Верховажском районном архиве, о людях, раскулаченных по Раменскому сельсовету
Из документа № 1
Список кулацких хозяйств по Раменскому сельсовету на 10 апреля 1930 года
«1. Бузалов Николай Васильевич, деревня Костюнинская.
Окулачен за эксплуатацию чужого труда на маслозаводе около 10 лет. Перепродажа сельхозпродуктов, работу на каковом проводил до 1928 года. Спекулировал и другими предметами: например, осенью 1929 года продал Вахрушенскому заводу бревно за 40 рублей, а сам купил его за 10 рублей. Отношение к мероприятиям Советской власти — противное. Имеет братьев, которые его искусственно заставляли понижать хозяйство. Сам же пользуется наделом их земли.
2. Сальников Андрей Апимфович, деревня Марковская.
Окулачен за торговлю дома в селе Верховажье, в Сидоровой слободе и Вельске — перепродажу домов, за раздачу хлеба под проценты. Переработка на чужом заводе и получены за выгодный ему продукт деньги.
По аналогичным причинам были раскулачены:
1) Лютиков Иван Алексеевич, деревня Потуловская;
2) Лютиков Евгений Алексеевич, деревня Потуловская;
3) Болотников Василий Иванович, деревня Потуловская;
4) Ивойловский Евгений Павлович, деревня Марковская;
5) Изменский Александр Федорович, деревня Еломинская;
6) Бекетов Петр Степанович, деревня Еломинская».
И многие другие. Семьи их были разогнаны, а имущество конфисковано. Некоторые из раскулаченных были отправлены в лагеря.
Верховажский районный архив. Ф. 19. Оп. 1. Д. 7. Л. 21—22.
Из документа № 2
Сведения об имуществе П. С. Бекетова
«Имущество кулака Бекетова Петра Степановича. Раменского сельского совета, деревни Еломинская. РАСПРЯТАНО.
У Ивана Дмитриевича Житнухина деревни Боровины, у шурина — брата жены Бекетова — увезено и хранится:
- суконная шуба черная мужская;
- суконное женское пальто черное, полое, прежнее, подкладка кумашная;
— дроги на железном ходу;
- видимо, много женского платья, домотканых сарафанов.
В селе Верховажье у Шимовой (сторожихи школы) в 1930 году около масленицы привезено было 2 мешка имущества. Проверить, вероятно, все еще у них. О швейной машинке (ручной). В 1918 году Бекетов эту машинку взял под заклад у гражданки деревни Вакомино, у Алексеевны (так в документе. — Д. А.) и так потом не отдал. Забоясь описи, машинки ей ныне вернул. Выяснить — скрывает ли ее, или отдана действительно. Суд машинку оставил за Бекетовым.
Заявление кулаку Бекетову написал секретарь Раменского сельсовета Мухорин Алексей Тимофеевич, а переписал Мухорин Андрей — брат секретаря сельсовета. Оно разбиралось на РИКе 14 июля сего года.
Гражданка деревни Малыгинской Мухорина Александра Иннокентьевна, уже после описи у Бекетова, унесла красный сарафан. Это было 6, 7 июля. Вероятно, есть еще кой чего.
Кулачка деревни Вакомино, Болотникова Елизавета Павловна, после описи, назавтра, от Бекетова Петра Семеновича понесла ночью кошель набитый, его помогала нести и провожала жена Бекетова, а Болотникова Елизавета Павловна несла нагруженную корзину. Бекетова проводила и вернулась. 14 июля 1931 года.
При описи у Бекетова Петра Степановича нашли спрятанными:
— 20 тысяч рублей;
— 10 спрятанных труб холста;
— хлеба 6 мешков под мостом;
— 2 мешка в сене;
— 1 мешок за зимними рамами;
— ларь, немного не полный, засыпан».
Верховажский районный архив. Ф. 19. Оп. 1. Д. 7. Л. 99.
Из документа № 3
Список кулацких хозяйств по Раменскому сельсовету на 1 ноября 1931 года
1. Бызалов Николай Васильевич, 1878 г. р.
Место жительства — деревня Костюнинская.
Когда и за что был окулачен — 1929 г. Применение наемного труда и спекуляция.
Какую имеет недоимку — нет.
Адрес места работы — неизвестен.
Характеристика — имел маслобойный завод, где и агитировал против Советской власти, запугивал бедноту.
Бызалова Александра Гавриловна — жена 1888 г. р.
Бызалов Василий Николаевич — сын 1911 г. р.
Бызалов Валентин Николаевич — сын 1916 г. р.
Бызалова Серафима Николаевна — дочь 1920 г. р.
Бызалов Александр Николаевич — сын 1926 г. р.
Бызалов Павел Васильевич — брат 1895 г. р.
2. Лютиков Акиндин Порфирьевич — 1879 г. р.
Место жительства — деревня Потуловская.
Хозяйство имеет экономически твердое.
Дано твердое задание.
Штраф — 100 рублей.
Отбывает наказание по приговору суда. Осужден на 3 года за невыход на лесозаготовки и агитацию.
Лютикова Анастасия Евгеньевна — 1887 г. р., жена.
Лютикова Аполлинария Акиндиновна — 1919 г. р., дочь.
Лютиков Петр Акиндинович — 1921 г. р., сын.
Лютикова Мария Акиндиновна — 1927 г. р., дочь».
Верховажский районный архив. Ф. 19. Оп. 1. Д. 7. Л. 22.
Трофимов Владимир
Великодворский учебно-воспитательный центр, 10 класс, Тотемский район
Научный руководитель — Огарков Алексей Александрович, директор центра
Диплом III степени, 1998 год
СПЕЦПОСЕЛЕНИЯ ВЕЛИКОДВОРЬЯ ТОТЕМСКОГО РАЙОНА
В период массовой коллективизации Вологодская область оказалась местом расселения раскулаченных крестьян. В начале 1930-х годов образовалась целая сеть спецпоселков. Только в Тотемском районе их насчитывалось 36.
Практически в каждом сельсовете Тотемского района в спецпоселках разместились крестьяне, которые у себя на родине были признаны богатеями. Население района возрастало на сотни человек в месяц.
В исторической литературе сведения о спецпоселках Великодворского сельсовета фактически отсутствуют. Все данные о них удалось получить из рассказов очевидцев, ныне живущих в Тотемском районе — А. Е. Лебеденко, Т. Г. Рычковой и др. От них мы узнали, что заселение будущих поселков в 1930-е годы началось со стороны Усть-Толшмы.
Один за другим вырастали поселки: Муравьево, Березник, Рябиновец, Третий. Последний через несколько лет после постройки сгорел, поэтому не получил конкретного названия. В данные поселки не переселяли местных «кулаков», хотя раскулаченных в Великодворье было немало. В середине 1930-х годов поселки объединились в сельхозартель (колхоз) имени III Интернационала. Это был передовой колхоз, о чем свидетельствует благодарственное письмо от Сталина председателю колхоза Лякишеву Акиму Петровичу.
Из года в год урожаи сельхозкультур увеличивались, росло благосостояние выселенных крестьян. Переселенцам с юга удавалось выращивать овощи, которые не произрастали в северных районах. Об этих новых культурах в местных деревнях даже и не слышали, поэтому первоначально относились к ним осторожно. А среди этих растений были обычные сегодня капуста, морковь, огурцы, помидоры. Один из крестьян, живший в Чуриловском спецпоселке, был специально послан к себе на Украину за рассадой клубники. Через некоторое время клубнику стали разводить в местных деревнях.
В те годы реки были еще полны рыбой, а лес одаривал ягодами, грибами и различной дичью. Хотя южане на первых порах, по рассказам Т. Г. Рычковой, «не баловались» грибами и ягодами. Лишь через несколько лет они научились солить грибы и использовать их в пищу. Через некоторое время переселенцы стали жить ничуть не хуже, чем на своей родине.
Переселенцы принесли с собой и свою культуру. Их дома и постройки отличались от домов местных жителей. Их песни и игры были тоже незнакомы местным крестьянам, приходившим в спецпоселки.
Очень строгого надзора за этими поселками внутри района, к удивлению, не было, и переселенцы свободно общались с местным населением, хотя надзиратели были повсеместно. Побеги с поселков были делом обычным, но, как правило, бежавшие не возвращались обратно, они либо скрывались у себя на родине, либо, арестованные по дороге, отправлялись в лагеря для заключенных, уже как враги народа.
Численность населения поселков доходила до нескольких сот человек, большей частью молодого возраста. Детям необходимо было дать образование. И на спецпоселке построили Муравьевскую начальную школу. В ней обучалось несколько десятков детей. Количество учителей было разным — от 1 до 2 человек. После Великой Отечественной войны в школе училось 25—30 человек. С ними работала одна учительница. До 7-го класса дети обучались в Чуриловском спецпоселке.
Строительству жилья, школы и других помещений способствовал построенный в 1930-е годы кирпичный завод на 4-м поселке. Вскоре появилась ветряная мельница, а до этого все зерно приходилось молоть за 15 километров в деревне Воротишна Никольского сельсовета.
Великая Отечественная война оставила серьезный след в жизни спецпоселений, так как большинство мужчин в 1943 году ушли на фронт. До этого года из спецпоселков в армию никого не брали. Оставшиеся в живых солдаты возвращались на свою историческую родину, а на север приезжали лишь единицы. Даже в тяжелые годы войны колхоз имени III Интернационала, поставляя фронту продовольствие и одежду, по-прежнему оставался передовым. Этот колхоз отдал фронту многих защитников Родины, той Родины, которая так жестоко с ними обошлась. Но они не вспоминали об этой «ошибке» политиков того времени. Когда Родина позвала их на помощь, они выполнили свой долг: защитили свою семью, свою деревню.
В послевоенное время жизнь спецпоселений стала очень тяжелой, так как мужской силы было недостаточно. Женщины и дети выполняли все работы вплоть до заготовки и сплава леса, распахивали землю, сеяли и убирали зерно. В конце 1940-х годов по неизвестным нам причинам были осуждены председатель колхоза А. П. Лякишев, счетовод и кладовщик. На место председателя был приглашен Калерин, уроженец Великодворья.
Несогласованность и незнание дела привели к развалу хозяйства, а в дальнейшем, после объявления амнистии для переселенцев, и к полному краху колхоза. В настоящее время урочища, где раньше были поселки, используются как сенокосные угодья.
Попова Валентина
Верховская основная общеобразовательная школа, 9 класс, Тарногский район
Научный руководитель — Андреева Надежда Ивановна, учитель истории
Поощрительная грамота, 1998 год
ИЗ ИСТОРИИ СПЕЦПОСЕЛКОВ НА ТАРНОГСКОЙ ЗЕМЛЕ
Километрах в 6—10 от Верховья в сторону Тотьмы на берегах рек Уфтюги и Яхреньги до сих пор видны остатки построек, фундаменты разрушенных домов. Жители Верховья называют эти места «поселками». Собирая материал об исчезнувших деревнях, мы заинтересовались историей этих поселений. Встретились со старожилами Верховья, нашли заметки в газете «Кокшеньга», поработали в архивах Верховской школы и ТОО «Союз».
Выяснив, что в Тарноге проживают бывшие жители поселков, мы встретились с Санковым Василием Ивановичем и Беслик Адольфом Кирилловичем. Они поделились своими воспоминаниями, предоставили нам свои фотографии. Вот что мы узнали.
На территории Верховского сельсовета в конце 1920-х и в 1930-е годы было основано три поселка для спецпереселенцев. Вначале они имели только номера: 8, 10, 11, а позднее получили названия: поселок Север, поселок Яхреньга и поселок Высокий.
Первые переселенцы появились здесь в 1929 году. Это были жители Татарии, Белоруссии, Узбекистана, но больше всего было переселенцев с Украины. Все они стали жертвами сталинских репрессий. Так, например, Андрей Онуфриевич Панченко имел на родине большое хозяйство, Слесаренко Василий Виссарионович — мельницу, маслозавод, много скота. За это их раскулачили и выслали в наш край.
Летом переселенцев на баржах по реке Сухоне везли до Тотьмы, зимой по железной дороге до станции Кулой, а дальше на лошадях — в верховские леса и высаживали на берегах Уфтюги и Яхреньги. Изначально здесь никаких построек не было, люди оказывались в глухом лесу, с малыми детьми, часто без средств к существованию. Приходилось браться за дело. Сначала рыли землянки, строили шалаши, а затем брались за постройку настоящего жилья. Используя пилы и топоры, рубили лес, заготовляли бревна. Вскоре появились бараки, располагавшиеся в два ряда. Каждый барак был рассчитан на восемь семей. Как и у себя на родине, на Украине, стены бараков с внутренней и наружной стороны обмазывали глиной и белили. Бараки стали выглядеть чисто и нарядно.
Первое время переселенцы жили бедно, особенно было трудно с продовольствием. В верховских деревнях можно было купить хлеб, но ходить туда без разрешения комендантов не разрешалось. Комендантом в поселке Север был Свинкин, в поселке Яхреньга — Тетеревлев. Они следили за порядком, у них нужно было получать увольнительную и только тогда разрешалось появляться в деревне. Верховские жители давали переселенцам хлеб. В эти годы многие верховские семьи тоже были раскулачены и высланы за пределы района, поэтому местные жители приняли чужую беду как свою.
Хлеб чаще давали бесплатно, но иногда переселенцы сами предлагали свою помощь и обычно во время жатвы приходили ночью, тайком, и нанимались на работу к единоличникам, за что получали зерно и муку.
Все переселенцы были людьми трудолюбивыми, не сетовали на свою судьбу, а ведь они были оторваны от родных мест, осуждены и высланы на 20 и более лет. Они с особым упорством взялись за обустройство своей жизни на новом месте. За 2—3 года они построили жилье, баню, пекарню. Вырубили лес, выкорчевали пни, разработали поля. Под пашню в поселке Север было расчищено 80 гектаров, в поселке Яхреньга — 155, в поселке Высокий — 146 гектаров земли. Около домов распахали участки, где стали выращивать овощи: картофель, капусту, морковь, свеклу и даже огурцы и помидоры, которых местные жители до них не знали. Семена частично привезли с собой, а также получали от родственников, оставшихся дома. Завели скот, в основном овец и коз.
Постепенно жизнь в поселках налаживалась. Но и здесь, в глухих лесах, переселенцы не чувствовали себя спокойно. Рано гасили свет, редко ходили друг к другу в гости, на улицах при встрече старались быстрее разойтись. А все потому, что за работой и за порядком следили коменданты и десятники, которые докладывали в органы НКВД обо всем, что случалось в поселках: кто выразил недовольство, кто не выполнил работу и др. И тогда в поселках начинались аресты.
Так, в 1936 году был арестован и отправлен в лагеря на 10 лет Санков Иван Феодосьевич, а Беслик Кирилл Яковлевич был арестован, а затем расстрелян.
Люди иногда не знали, за что арестовали их родных и близких. И все время жили с чувством страха за себя и своих родных. Но, несмотря на все трудности, люди в поселках обустраивали свою жизнь.
В поселке «Север» был образован колхоз имени XVIII партсъезда. Председателем стал Панченко Андрей Онуфриевич. Поселки Яхреньга и Высокий объединились в колхоз «1 Мая». Первым председателем был Гонтарь Петр Васильевич, а в послевоенные годы — Иванец Илья Васильевич. В поселках построили коровники, свинофермы, конюшни, овцефермы, курятники. В предвоенные годы в поселках жило: в Яхреньге - 241 человек, в поселке Высокий — 237 человек, в поселке Север — 197 человек.
У переселенцев был свой быт, своя, более высокая культура ведения хозяйства. На скотных дворах была чистота, скот ухожен. Коров поили не из ведер, а из деревянных колод, установленных вдоль кормушек. Продуктивность коров была самой высокой по Верховью, а колхоз «1 Мая» был одним из лучших в районе по надоям молока. Поле обрабатывали тщательно, хорошо удобряли, поэтому получали хорошие урожаи ржи, пшеницы. Кроме зерновых, выращивали турнепс, картофель, другие овощи.
Переселенцы были очень трудолюбивы. Работу начинали в 5 часов утра. Работы выполняли чаще всего вручную. Летом работали на полях и лугах, зимой заготовляли дрова для предприятий района. Работали все: и взрослые, и дети. Летом создавали детские бригады, которые выполняли посильные работы. В своем письме бывшая жительница поселка Яхреньга Астапова Галина Михайловна 1932 года рождения рассказала: «Бригадиром детской бригады была Горельская Лидия. Члены бригады убирали камни с полей, пололи овощи, заготовляли веточный корм для колхозного скота — за 100 веников — 1 трудодень, выпалывали осот с колхозных полей, сгребали сено, заготовляли сухие ягоды и лекарственные растения».
Всю работу дети выполняли старательно, относились к этому со всей серьезностью. Благодаря упорному труду, ответственному отношению к делу колхозы зажили богато. На трудодни колхозники получали, кроме зерна и денег, масло, овощи, табак, шерсть, мед, о чем местные верховские колхозники могли только мечтать.
Так, в 1943 году в поселке Север колхозник Матвиенко Михаил Яковлевич выработал 421 трудодень. Он получил 558 рублей 19 копеек деньгами, а также 532 килограмма зерна, 385 килограммов картофеля, 81 килограмм капусты, 10 килограммов огурцов, 1 килограмм 350 граммов масла, 0,4 килограмма меду.
В поселках были построены клубы, магазины, детские сады, столовые, кирпичные заводы, паровые мельницы, на которых мололи зерно и жители деревень. Также построены были маслозаводы. В поселке Север, например, Павел Уманов изготовлял прекрасное масло. В поселке Яхреньга был построен медпункт, где работала Беслик Ефросинья Васильевна. Здесь же была построена начальная школа, в которой учились дети из всех трех поселков. Учителями были муж и жена Михаил и Ольга Астаповы. В старшие классы дети ходили в Верховскую неполную среднюю школу. Учителя и одноклассники вспоминают, что дети с поселков были очень старательными, многие учились без троек, об этом говорят записи в школьных журналах и книги выдачи похвальных листов. Например, Ступаченко Андрей, Панченко Коля, Суюндукова Хатича, Горельская Лида, Бутенко Володя и другие значились среди лучших учеников школы.
Школу посещали дети 14—16-ти и даже 18-ти лет, так как родители очень заботились, чтобы их дети получили образование.
Многие жители поселков были прекрасными мастерами. В поселке Север жил кузнец Корниенко Леонтий, его часто приглашали в местный колхоз «Союз» ремонтировать различные машины, так как своего кузнеца в этом хозяйстве не было. Сапожник Карпенко Иван шил сапоги, а портной Карпенко Марк шил из овчин пиджаки не только жителям поселка, но и жителям верховских деревень. Были кружевницы-коклюшницы, вышивальщицы. А еще славились переселенцы тем, что красиво пели и танцевали. В клубах были организованы ансамбли, устраивались концерты, вечера, на которые с удовольствием приходили и жители близлежащих деревень. Ходили верховцы и в поселковые магазины, так как товаров там было больше и в достатке имелся хлеб. Ходили закупать картофель, рассаду капусты, учились выращивать морковь, огурцы, свеклу и другие овощи.
Не обошла стороной поселки и Великая Отечественная война. Многие мужчины ушли на фронт. Около 30 человек не вернулись к своим родным. Их фамилии есть в «Книге Памяти» Тарногского района.
А оставшиеся жители поселков в эти трудные годы самоотверженно трудились, выполняя задания государства по поставке сельхозпродукции. Медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны» было награждено в колхозе «1 Мая» 87 человек, «Имени XVIII партсъезда» — 14 человек, среди них председатели колхозов Гонтарь, Панченко, зав. животноводством Бубенко и другие.
Хотя некоторые переселенцы нашли в наших краях свою судьбу, женившись на местных девушках, все они скучали по своей родине, мечтали вернуться домой. И когда после войны некоторые семьи получили разрешение вернуться на родину, поселки начали пустеть. Уже в 1949 году в Яхреньге осталось 133 человека, в поселке Высокий — 137 человек. Последние жители покинули их в 1952—1953 годах. Дольше всех в поселке Яхреньга жил Василий Виссарионович Слесаренко. Когда в поселке не осталось жителей, он с женой Пелагеей Яковлевной переехал в деревню Исаинскую в Верховье. Василий Виссарионович занимался выращиванием картофеля, капусты, огурцов, помидоров, учил этому соседей. В 1960 году Слесаренко переехали к дочери Ефросинье Васильевне в Тарногу. В 1961 году Василий Виссарионович умер. Пелагея Яковлевна уехала на родину на Украину и там умерла в 1970 году. Семья Слесаренко была реабилитирована лишь в 1989 году.
В поселке Север дольше всех жили Иван Карпенко и Андрей Панченко.
Когда жители поселков стали уезжать, поселок Север объединили с деревней Першинская в колхоз «Союз». Панченко стал председателем, а в середине 1950-х годов уехал на родину. Карпенко умер и его уже хоронили местные жители. Некоторые переселенцы не покинули Тарногу. Семья Беслик осталась в Тарногском городке. Ефросинья Васильевна долгие годы работала в ЦРБ, умерла в 1988 году. Их дочь Сайко Лариса живет в Санкт-Петербурге, сын Адольф Кириллович — в Тарногском городке. Долгие годы он работал шофером, сейчас на заслуженном отдыхе. Семья Беслик также была реабилитирована в 1989 году. Дорошенко Нина и семья Скрынник живут в Вощаре. Рябоконь Илья Абрамович работал в колхозе имени Ленина. Санков Василий Иванович, участник войны, был ранен, дошел до Берлина. После демобилизации в 1950 году вернулся в Тарногу, работал в ЭТУС, сейчас на заслуженном отдыхе.
Некоторое время для работ в опустевших поселках отправляли жителей окрестных деревень, но затем скот перегнали, оборудование перевезли в верховские колхозы, поля некоторое время еще пахали, а затем превратили в отгонные пастбища. В конце 1950-х годов поселки прекратили свое существование. Отдельные постройки были перевезены, например, здание медпункта под инфекционное отделение ЦРБ, школа на Погост. Оставшиеся здания использовались в летнее время пастухами, и постепенно были разрушены.