Из научной литературы известно, что в Пермской губернии к 1917 г. было выделено и укреплено в личную собственность 16 096 крестьянских хозяйств обшей площадью 213 690 десятин 2. Таким образом, на одно единоличное крестьянское владение в Пермской губернии приходилось 13,3 десятины.
1 Крестьянское хозяйство в России. 1915. С. 1-2.
2 Першин П. Н. Участковое землепользование в России. - М., 1922. С. 47.
А. А. Кальсина
Волостное самообложение крестьян
Пермской губернии в пользу единой
трудовой школы в начале 20-х гг. XX в.
В 1918г. Декретом Советского правительства школа была объявлена трудовой. Новая концепция наиболее последовательно излагалась в документах: «Основные принципы Единой трудовой школы», а также «О Единой трудовой школе». Положение определяло характерные черты новой школы: совместное обучение лиц обоего пола, отсутствие домашних заданий, отмена наказаний, школьное самоуправление; школа была провозглашена светской, не зависимой от церкви. В качестве центрирующего фактора устанавливалась трудовая деятельность во всех ее проявлениях. Вновь созданная государственная школа представляла собой деление на две ступени. Обучение в школе первой и второй ступеней объявлялось бесплатным и обязательным.
Становление и развитие единой государственной школы в Пермской губернии было прервано в ноябре 1918 г. приходом к власти Колчака; реальный переход от дореволюционной системы учебных заведений к единой сети общеобразовательных учреждений нового типа был осуществлен только в 1919-1920 гг.
В развитии сети школьных учреждений в Пермской губернии в начале 1920-х гг. можно выделить три периода: первый период (1918-1920 гг.), для которого характерен относительный рост количества школ (к 1920 г. по сравнению с 1916г. число школ увеличилось на 13%, а число учащихся - на 51%); второй период (с 1921-го до середины 1922 г.), когда происходит огромное сокращение сети школ, вызванное серьезными экономическими трудностями и голодом; третий период (со 2-й половины 1922 г.), когда многие школы снимаются с государственного снабжения, часть из них переводится на местные средства или прикрепляется к хозяйственным органам и сельским обществам. Стабилизация и дальнейший рост школьной сети наступает только после 1923 г.
Бесплатность обучения, введенная в 1918 г., несмотря на все усилия Наркомпроса и местных отделов народного образования, все-таки оказалась не по средствам республике. Доля расходов на народное просвещение в бюджете государства, доходившая в 1920 г. до 10%, к 1922 г. сократилась до 2-3%. В связи с этим во многих губерниях страны сложились чрезвычайно тяжелые условия для развития государственной школы. В начале 1920-х гг. государством в крупном масштабе была проведена разгрузка бюджета путем передачи части школ местным организациям и населению. Таким образом, платность появилась сама собою там, где средства, отпускаемые на школы от государства, стали сокращаться. Сокращение средств на развитие школы в Пермской губернии было вызвано разрухой периода Гражданской войны и голодом, охватившим одну треть населения.
Процесс снятия школ с государственного бюджета начался в Пермской губернии с осени 1921 г. и находился в прямой зависимости от хозяйственного положения и от размеров голода. Хуже всего обстояло дело в Сарапульском и Чердынском уездах, где сельское хозяйство было развито слабо, а промыслы были разрушены. Сравнительно благополучным был Кунгурский уезд, где широко шла передача школ сельскому населению. В Пермском и Усольском уездах практиковалось прикрепление к хозяйственным органам - промышленным предприятиям и учреждениям. Промежуточное положение занимали два крестьянских уезда - Оханский и Осинский. В Ленинской волости Пермского уезда на государственном содержании было оставлено только 3 школы; 200 детей остались вне школы.
15 сентября 1921 г. Совет Народных Комиссаров принял Декрет «О мерах по улучшению снабжения школ и проведению волостного, натурального самообложения», в котором говорилось о необходимости снабжения продовольствием сельских работников просвещения. Продукты, полученные от местного самообложения в пользу школы, являлись официальным источником содержания учительства и школ. Органом, устанавливающим размеры и виды самообложения, был волостной съезд сельских Советов. Размер платежа по самообложению не должен был превышать 10% государственного налога. Добавим, что помимо продовольственного налога крестьяне платили подворно - денежный, гужевой и налог на восстановление сельского хозяйства.
17 декабря 1921 г. при Губернском отделе народного образования была создана комиссия по проведению в жизнь данного декрета. Такие же комиссии по проведению волостного самообложения крестьян были созданы в уездах и волостях. Пермская губернская крестьянская газета «Страда» постоянно информировала о ходе самообложения в пользу школы. В частности, газета писала, что Мокинский волостной съезд Советов решил поддержать все существующие в волости школы топливом и продовольствием; учительству было решено выдавать полный паек. Крестьяне Чусовской волости Пермского уезда обложили себя налогом в пользу школ на 650 пудов хлеба. В Успенской волости съезд Советов постановил собрать по два фунта муки для обеспечения школьных работников. В Ленинской волости Пермского уезда и Калинской волости Кунгурского уезда крестьяне отказались от самообложения в пользу учителей и считали, что лучше некоторые школы закрыть.
В уездах были назначены специальные уполномоченные по самообложению в пользу единой трудовой школы. Уполномоченные Осинского уезда докладывали, что самообложение в пользу школы встречает упорное сопротивление населения из-за неурожая прошлого 1921 г. и голода. Население измучено голодом, смертность ежедневно увеличивается. В некоторых деревнях съедены все кошки и собаки. Этот уезд был признан наиболее голодающим в Пермской губернии. Основную помощь голодающим Осинского уезда оказала американская организация АРА (Американская рабочая администрация), которая предоставила им 49 тыс. пудов кукурузы, какао, сухого молока, сахара, муки и прочих продуктов. С июля 1922 г. в уезде при участии АРА была развернута сеть питательных пунктов для детей. По условиям работы в АРА входили представители местного учительства, они также назначались заведующими школьными столовыми1.
По сведениям Губернского отдела народного образования, на 1 апреля 1922 г. натуральное самообложение населения на нужды школы было проведено в 92 волостях, где было собрано 7729 пудов хлеба, 883 пуда мяса, 81 пуд масла и 2567 пудов овощей; в 79 волостях самообложение не прошло, а из 105 волостей сведений не поступало2.
17 мая 1923 г. Пермский губисполком принял постановление о введении единого сельхозналога, который заменял собою все прямые налоги, которые платили крестьяне до этого периода времени. Волостное самообложение, обязательность которого была равной с продналогом, теряло свою легитимность. Таким образом, к 1923 г. волостное самообложение в пользу государственной школы практически было ликвидировано.
Одновременно с волостным самообложением крестьян школы прикреплялись к хозяйственным органам (заводам, учреждениям, железным дорогам) или передавались на содержание сельскому обществу. Так, 39 школ Усольского уезда были прикреплены к различным предприятиям и учреждениям, таким как правление Кизеловских копий, Березниковский содовый завод, Учкомвод и др. В ведении заводов были вопросы, связанные с ремонтом школ, освещением зданий, отоплением школьных помещений; уездные и волостные отделы народного образования оставляли за собой право на административное и идейное руководство, решение кадровых вопросов и оплаты труда работников просвещения. В Усольском и Пермском уездах широко практиковалось прикрепление к хозорганам, несколько хуже дело обстояло в Чердынском, где сельское хозяйство было слабым. В Кунгурском, Оханском, Осинском уездах широко практиковалась передача школ сельскому населению по договорам на добровольных началах.
Какова же была оплата труда школьных работников в рассматриваемый период времени? Она зависела от того, каким был источник финансирования школы. В школах, состоящих на содержании местного бюджета, преобладала оплата деньгами. В школах, прикрепленных к хозяйственным органам, -деньгами или натурой, в счет денежной платы. В школах, которые содержались волостными исполкомами, сельскими обществами, преобладала оплата натурой, в основном хлебом. Большая половина учителей получала оплату труда хлебом, в переводе на деньги это составляло 3 руб. 12 коп. Средняя зарплата в школах, содержащихся хозорганами, составляла 11 руб. 78 коп. В школах, находящихся на содержании местного бюджета, - 5 руб. 44 коп. Ниже всего была оплата учительского труда в школах на содержании волостных исполкомов - 3 руб. 57 коп. Правда, с 1924 г. оплата учительского труда повысилась. В среднем она составляла 13-15 рублей в месяц.
В 1922/23 учебном году в Пермской губернии было 973 школы первой ступени, из них сельских - 836, то есть преобладающее большинство. Однако во многих сельских школах не было элементарных условий для занятий. Недостаток дров, книг, одежды и обуви у учащихся - все это серьезно мешало учебному процессу. Школа хорошо работала только там, где ей дружно помогали крестьяне.
Подведем итоги. Основными источниками финансирования и содержания единой трудовой школы и учительства в 1920-е гг. выступали: местный бюджет губернии; прикрепление к хозяйственным органам - предприятиям и учреждениям; договоры с волостными, исполнительными комитетами; договоры с сельскими обществами. Политика волостного самообложения крестьянства в пользу единой трудовой государственной школы в Пермской губернии стала осуществляться с опозданием на три месяца. Ситуация осложнялась голодом 1921 г. Самообложение в пользу трудовой школы прошло только в одной трети наиболее благополучных волостей Пермской губернии. В большинстве случаев крестьянство было недовольно самообложением и участвовало в нем неохотно, но оно спасало учителей от голодной смерти. Вновь созданная государственная школа, в которой провозглашался принцип бесплатности обучения, в тяжелые годы разрухи и голода была вынуждена отказаться от этого принципа. Введение платности всюду признавалось нежелательным, но в большинстве случаев с ним мирились, как с временным злом.
В 1923 г. заведующий Губернским отделом народного образования Носков отмечал, что «за пять лет революционного времени вопрос о том, что такое единая трудовая школа, остается для учительства непонятным, так как главным тормозом в развитии государственной школы в Пермской губернии является экономическая разруха»3.
1 ГАПО. Ф. р-361, оп. 1, д. 11, л.15; ф. р-357, оп. 1, д. 13, л. 10.
2 Звезда. 1922. 4 мая.
3 Искра. 1923, 12 мая.
Г. И. Клыкова
Трудовой подвиг осинских колхозников
(по материалам газеты «Красное Приуралье»
за 1941-1945 гг.)
Суровые испытания в годы Великой Отечественной войны легли на плечи всего советского народа. Победа над врагом ковалась не только на фронте, но и в тылу. Большой вклад в достижение Победы внесли труженики сельского хозяйства. В 1941 г. в Осинском районе проживало 39,9 тыс. человек, из них 27,8 тыс. - крестьяне. На территории района было 112 колхозов, объединенных в 21 сельский Совет. С уходом на фронт мужчин на женщин, стариков и подростков легла вся тяжесть сельскохозяйственных работ.
В связи с нехваткой кадров механизаторов при Осинской машинно-тракторной станции в 1941 г. были организованы курсы трактористов и помощников комбайнеров. Из 61 тракториста 51 были женщины и девушки; помощниками комбайнеров стали 5 девушек.
Председатель колхоза «День урожая» А. М. Картапов через газету сообщает о самоотверженном труде женщин - колхозниц: «На любой работе теперь женщина заменяет мужчину. Отлично, стремительно работают женщины &;lt;...&;gt; перевыполняют нормы. В день выжимают по 17-18 сотых гектара, при норме 12 сотых». Первая уборочная военного времени в районе прошла под девизом: «Не потерять ни одного зерна, обеспечить в изобилии хлебом и продуктами страну, Красную Армию...». Заведующая животноводством колхоза «Ильич» Надежда Юкова пишет в газете о коллективе молочнотоварной фермы: «Доярки &;lt;...&;gt; не покладая рук, трудятся с 5 часов утра допоздна. Коллектив живет желанием дать для фронта столько молока, масла, мяса и других продуктов животноводства, сколько потребуется для родной Красной Армии».
В сентябре 1943 г. газета писала: «В честь воинов-освободителей Новороссийска, Брянска и других городов нашей страны осинцы шлют десятки красных обозов с хлебом государству. &;lt;...&;gt; За один день колхозы района свезли на государственные склады более 13000 пудов хлеба». С первых дней войны колхозники из своих личных запасов и сбережений сдавали в фонд обороны сельхозпродукты, деньги. К примеру, Петр Полыгалов из колхоза «Красный самолет&;gt; сдал 10 кг меда в фонд обороны Родины. В письме, посланном в редакцию, он пишет: «Пусть каждый килограмм внесенного мной меда будет ударом по врагу». Кроме того, были и обязательные поставки сельхозпродуктами (яйцо, молоко, мясо, шерсть, кожи); крестьяне платили налоги государству, ежегодно участвовали в подписке на государственные займы, в денежно-вещевых лотереях.
Осинский район в эти годы соревнуется со своими соседями - Еловским и Оханским районами, с большим успехом проводилось соревнование между колхозами, внутри колхоза -между бригадами, звеньями и отдельными колхозниками. Благодаря этому большинство колхозников на уборке выполняло по полторы - две нормы. Колхозы по необходимости оказывали друг другу помощь семенным, посадочным материалом. «Обеспечив свою площадь хорошими семенами, устиновские колхозы «День Урожая» и «Ильич» дают взаймы колхозу «Красное знамя» 125 ц семян зерновых, пташкинский колхоз «Культура» дает 25 ц. «Красной звезде», ширя взаимную помощь», - писала районная газета.
В результате самоотверженного труда женщин, стариков и подростков колхозы района успешно выполняли государственное задание по сдаче хлеба, картофеля и продуктов животноводства. Осинский район в военные годы был в числе передовых районов Молотовской области. Трудящиеся района дважды получили благодарность от Верховного Главнокомандующего т. Сталина; 1 апреля 1943 г. газета опубликовала следующую телеграмму за подписью Сталина: «Передайте мой братский привет и благодарность Красной Армии колхозникам и колхозницам Осинского района, собравшим три миллиона пятьсот пятнадцать тысяч рублей на постройку эскадрильи боевых самолетов и сдавших для Красной Армии три тысячи пудов хлеба и четыре тысячи пудов картофеля».
Колхозное крестьянство района участвовало в соревновании с бойцами Северо-Западного фронта за переходящее Красное знамя.
В марте 1942 г. с делегацией Молотовской области на фронт ездил председатель Осинского колхоза «Ильич» А. Е. Шилов. После возвращения он выступил с рассказом о поездке в колхозах района и на предприятиях города: «Наша делегация доставила на фронт эшелон в количестве 32 вагонов с различными драгоценностями общим весом в 235 т и специальный поезд-баню в составе 10 вагонов.., много мяса, меда, колбасы и печенья, пельменей и пирогов. Мне приятно было, что осинцы послали 69 ц. съестных продуктов для доблестных красных воинов». Колхозное крестьянство района активно помогало трудящимся освобожденных районов; например, только в 1943 г. туда было отправлено 217 и хлеба, 285 и картофеля и овощей, 90 кг масла и 105 кг меда.
На территории района в годы войны было 18 детских домов и интернатов. С одной стороны, колхозы помогали им в организации собственного хозяйства (например, колхоз им. Сталина выделил и доставил интернату в селе Беляевки 4,5 ц семян, дал тягловую силу вспахать земельный участок, чтобы посадить свежий картофель). С другой стороны, работники интернатов активно помогали колхозам в проведении весеннего сева, организовывали детские ясли и площадки, проводили культурно-массовую и политико-агитационную работу.
Подарки фронтовикам крестьянки готовили и посылали независимо от побед Красной Армии. Боец Иван Лавский, воевавший на Ленинградском фронте, прислал письмо Татьяне Зелениной в колхоз «Красноуралец»: «Вам, дорогая колхозница, шлю свой пламенный привет и большую благодарность за подарок, присланный вами на фронт. Вы перед моими глазами стоите как родная мать, нежно ласкающая своего родного сына». Каждый подарок, хорошее письмо на фронт были как удар по гитлеровцам. Солдат Иосиф Геллер защищал небо блокадного Ленинграда. В 1942 г. он получил посылку из тыла. Среди вещей было белоснежное вафельное полотенце с вышитыми словами: «Славному бойцу - от Марии из Осы»; обратного адреса и фамилии не было указано. Только через 30 лет Геллер разыскал Марию Поповцеву из деревни Петухово Осинского раина, которая в военные годы была трактористкой и колхозным бригадиром... За время войны колхозники района, кроме обязательных поставок, собрали из личных запасов и направили в фонд обороны: 3000 пудов хлеба, 42 500 л молока, 9300 пудов картофеля и овощей; более 1674 пудов разной сдобы и сухарей, масла, меда.
В годы войны особенно ярко проявился патриотизм колхозного крестьянства. Под девизами «Тебе, Родина!», «Хлеб -Родине, фронту!», «За урожай Победы!», «Во имя Победы!» трудились сельские труженики, отказывая себе в самом необходимом. За доблестный труд в годы войны в 1948 г. колхозники района были награждены орденами и медалями Родины: 13 человек получили орден Ленина, 15 - орден Трудового Красного Знамени и 13 - медаль «За трудовую доблесть». Это были первые послевоенные награды колхозного крестьянства - звеньевых, бригадиров, простых тружеников, признание их огромного вклада в дело Победы над врагом.
В. Г. Светлаков
Переписка В. П. Астафьева с пермяками
Переписка являлась неотъемлемой частью жизни В. П. Астафьева, его творчества, его бытия. Об этом можно судить по личному фонду писателя, хранящемуся в Государственном архиве Пермской области. Переписка обширна. Это сотни и сотни писем, открыток, телеграмм. Состав корреспондентов весьма пестрый, география переписки охватывает чуть ли не весь Советский Союз. Автор поставил перед собой задачу попытаться отразить связь Астафьева с Прикамьем через его переписку с пермяками, но в отдельных случаях не исключается ссылка на переписку с кем-то из проживавших в других местах. Учитывая многообразие тем, затронутых в письмах, адресованных Астафьеву, автор намерен ограничиться только несколькими из них.
Безусловно, во многих письмах затрагиваются проблемы творчества. Нельзя забывать, что путь Астафьева к вершине славы начинался на Пермской земле. Писатель был благодарен многим, кто оказывал ему помощь на тернистом пути к мастерству. В. П. Астафьев сохранил письмо Владимира Черненко, редактора Молотовского книжного издательства, написанное 7 декабря 1952 г., проникнутое заботой о начинающем писателе и добрыми советами на примере рассказа «Первое поручение»: больше внимания уделять заголовку, названию произведения, «это, так сказать, витрина», не забывать о необходимости «динамичного, немного интригующего начала», которое сразу должно захватывать читателя, а также «делать хорошую концовку». Черненко обращает внимание Астафьева на «многословность»: «Там, где можно бы обойтись одной фразой, Вы зачастую тратите три. Пишите короче! Лично я бы хотел написать рассказ, который бы умещался на почтовой открытке» 1. «К числу Ваших достоинств, - пишет Черненко, - надо отнести умение дать коротко, но выразительно облик и характер человека, - поверьте, это большое дело. Неплохо удаются Вам и пейзажи, и диалог, в котором Вы умеете подмечать характерные, индивидуальные особенности персонажа. Все это дает право сказать, что Вам можно писать и что Вам надо писать. Мастерство - оно придет». Похвала окрылила Астафьева. Год от года шлифовалось его мастерство, расширялась тематика произведений, рос тираж книг, завоевывая новые читательские аудитории на обширном пространстве Советского Союза.
5 сентября 1965 г. известный пермский поэт Борис Михайлов пишет Астафьеву: «Читая Ваши рассказы, очень радуюсь искусству слова, самое главное, - большой правде этого слова. Поздравляю, желаю новых успехов, а все остальное у Вас уже в достатке: знание слова, простота и ясность, знание края, умение видеть человека»; «Я полюбил светлый строй Ваших сочинений, и что достану - радостно читаю». И через год Михайлов снова повторяет свою оценку: «Знаю твердый и солнечный строй Ваших правдивых строк».
Пермяки внимательно следили за творческими достижениями В. П. Астафьева. Например, 8 мая 1969 г. Иван Байгулов пишет Астафьеву: «Очень рад, что «Кражу» и «Последний поклон» выдвинули на государственную премию. Очень!» 24 мая 1969 г. Лев Кузьмин пишет Виктору Петровичу: «На днях газеты принесли очень важную весть, касающуюся тебя. Я имею в виду выдвижение на соискание Ленинской премии... И чем бы это выдвижение ни закончилось (Тьфу! Тьфу! Тьфу! Хочу только хорошего), оно уже сделало громадное дело в душах пермских литераторов». Ему вторит Савватий Гинц: «Я был чрезвычайно рад тому, что в списке кандидатов на премию оказались две твои книги, да еще потому, что к одной из них я имел отношение. С моей точки зрения, неважно даже, чем кончится выдвижение, а важно само выдвижение и включение в список, даром что соседи не первый сорт».
Серьезное место в переписке отводилось решению деловых вопросов. Так, в письме от 22 июля 1970 г. главный редактор Пермского книжного издательства Б. Л. Гринблат не скрывает от Астафьева своего огорчения: «Письмо твое весьма и весьма огорчило. Все мы уповали на то, что «Пастух и пастушка» вот-вот появится в каком-либо из журналов, а там и мы возьмемся за дело. Так хотелось быть первыми. Но что поделаешь, если фортуна повернулась к нам жопой». Вместе с тем он отмечает: «Резануло меня, Витя, что в последнем письме ты со мною на Вы. Чем обидел тебя? Вспоминаю - не припомню. Знай: я люблю тебя во все времена года и во все года».
26 февраля 1971 г. Иван Байгулов, заведующий отделом культуры редакции газеты «Вечерняя Пермь», поинтересовался у В. П. Астафьева: «Чем увенчались переговоры с Василием Беловым? Сагитируйте его что-нибудь прислать. Конечно, не шибко занозистое, чтобы не пугать начальство. Шибко уж оно заполошное в последнее время». И далее сообщает: «Эту повесть («Пастух и пастушка». - В. С.) я, пожалуй, люблю больше всех Ваших вещей, и когда не нашел в ней впервые вычитанные мысли о состоянии бойцов перед атакой.., а потом и многое другое - как будто меня самого обокрали. Жалко!» Затем он повествует о своих делах: «Книжка моя, наконец, вышла, и в том, что она появилась, далеко не последнюю роль сыграл Ваш отзыв о ней». Другой пермяк, Авенир Крашенинников, находясь на военных сборах в Башкирии, отправляет письмо Астафьеву: «Тамара (жена Крашенинникова. - В. С.) написала, что роман мой ты прочитал и отозвался о нем с одобрением. Даже служба легче стала. Спасибо! А холодина здесь зверская. Живем в палатках, мерзнем. Но зато сколько всяких россказней, типов, рыл, историй, комедий и трагедий, что башка распухает. Ты здорово оказался прав - поэтический покос кончается, все больше тянет на геморрой. Видно, роман-то и будет тем камнем, что заляжет в котлован точки опоры».
В декабре 1962 г. начинающий поэт Виктор Болотов пытается наладить переписку с Астафьевым, информируя о своей творческой деятельности и размышлениях. В его письмах имеются сведения и об Алексее Решетове: «Алексей Решетов передает Вам большой привет. Недавно написал он чудесный стих «Журавлиное настроение». Очень тонкий и точный стих». В фонде В. П. Астафьева имеются два письма Льва Давыдычева по поводу издания стихов Алексея Решетова, одно из них исповедальное: «Много лет меня грызет совесть за то, что я мало помог Лёше Решетову - замечательному человеку и поэту. Ведь до сих пор ни одна строка его не напечатана в Москве. Это просто несправедливо. Куда только я не обращался! И везде, в конечном счете, - нуль. Посылаю тебе кучу стихов. Если, конечно, что-то тебе понравится, помоги в «Нашем сов[ременни]ке». Жалко парня. Он оригинал. Мать и бабушка хворые, да и с деньгами у него не ахти...»
Астафьев давно покинул Пермь, но книги его остались, интерес к ним не угас. 27 ноября 1982 г. известный педагог Прикамья В. В. Молодцов информирует М. С. Астафьеву-Корякину о том, что в декабре выйдет в свет номер рукописного журнала «Утро» детского дома № 3, такого же, что издавался в детском доме на Игарке, где в свое время находился Астафьев. Далее Молодцов сообщает: «В прошлую пятницу провели литературный вечер, посвященный Виктору Петровичу. На вечере читали отдельные страницы из книги «Последний поклон». Я рассказал о встречах с Виктором Петровичем, о посещении им детдома...»
Особого внимания заслуживают поздравительные открытки и письма по случаю юбилейных дат или каких-то событий в жизни Астафьева от его друзей и коллег; они, как правило, самобытны, ярко проявляют взаимоотношения между людьми. Например, в декабре 1964 г. С. М. Гинц пишет Астафьеву: «Пользуясь случаем, [хочу] выразить свое возмущение поведением Вашим. Не болейте Вы ради Бога. Ну, что это за выдумка?» Борис Назаровский: «От имени всей нашей артели поздравляю Вас с Новым годом. Всем Вам желаю здоровья, этой основы для многого. Не попадайте в больницы! Там скучно. Но для этого - берегите само себя». Поздравляя с Новым 1966 г., Борис Ширшов пишет Астафьеву: «Особый поклон Марии Семеновне - новоявленному талантливому автору. Новых романов, повестей и рассказов вашему мощному творческому концерну».
По переписке можно узнать, что пермские друзья Астафьева были рядом с ним не только в минуты успехов и радостей, но и в горькие минуты жизни. Так, 9 сентября 1955 г. В.Черненко пишет Астафьеву: «Вчера я получил твое письмо -вопль души, и теперь жду тебя к себе». 9 августа 1969 г. Б. Гринблат пишет Астафьеву по поводу смерти его дочери: «Горьким оказалось твое письмо. Враз потерять стольких дорогих людей - такое и в страшном сне не приснится. Какие силы были нужны, чтобы перенести все это? Видно, тебе на роду написано испытать столько, что хватило бы на десять жизней. Дай Бог, чтобы все пережитое и на этот раз отлилось в чудесной книге! Эх, знал бы ты, как здесь тебя любят, как не забывают. Словно ты и не уехал, а так, выскочил на недельку -другую и вот-вот возвратишься».
Но и Астафьев не остается в «долгу» перед пермяками, он посылает им деловые и сердечные письма, открытки. Накануне нового 1969 г. Астафьев в своем новогоднем послании Л. С. Римской, главному редактору Пермского книжного издательства, пишет: «С Новым годом Вас! Здоровья Вам хорошего и чтобы в наступающем году всё у Вас было хорошо, а на земле нашей спокойно». Ей же по случаю Первомая: «С весною Вас! Здоровья Вам, весеннего обновления и неиссякаемой энергии, которая всегда нас удивляла и не давала нам раскисать. Всегда Ваш В. Астафьев». 28 апреля 1964 г. Астафьев поздравляет В. В. Молодцова и его семью с Первомайским праздником, желая «солнечных дней, преуспеяния в делах и помыслах, и, главное, здоровья медвежьего. Очень рад, что такие люди, как Вы, не перевелись на нашей земле, горжусь ими, живу для них...» В другой раз он желает им всем «мирной, солнечной жизни, добрых хлебных всходов на полях, песен...».
Эпистолярное наследие В. П. Астафьева огромно. Оно разошлось по стране, осело в музеях, издательствах, на руках многих людей. Собрав эти письма, открытки, мы, без сомнения, откроем новые грани в жизни и в творчестве писателя, обогатим свои представления о нем.
1 Тексты писем приводятся по источникам: ГАПО. Ф.р - 1659, оп. 1, д. 158, л. 15, 16; д. 282, л. 1, 2; д. 291, л. 3, 5, 5 об.; д. 305, л. 4, 6 об.; д. 310, л. 1, 2; д. 312, л. 1, 2; д. 345, л. 2; д. 349, л. 4, 5; д. 372, л. 1-3; д. 374, л. 1; д. 421, л. 1, 1 об., 4; д. 424, л. 4; д. 430, л. 1; д. 439, л. 9; ф.р - 1380, оп. 1, д. 7, л. 4, 6; ф.р - 1730, оп. 1, д. 161, л. 8, 9, 18.
С. А. Шевырин
Проявление оппозиционных настроений
политике Советской власти
в крестьянской среде
Политика Советского государства с его стремлением к коллективному хозяйству, плановой экономике, централизованному распределению не отвечала надеждам крестьян, чаяниями которых были собственный надел земли, свободная торговля на рынке продуктами своего труда. Поэтому отношения Советской власти и крестьянства часто были взаимно неприязненными и даже враждебными. Создание комбедов, продотрядов, мобилизация в армию, продразверстка, коллективизация и раскулачивание вызывали волны крестьянских возмущений и выступлений - восстаний, террористических актов, антиколхозной агитации. В данной работе будут рассмотрены некоторые факты ненасильственной оппозиции Советской власти. Это антиколхозные анекдоты, истории, стихи, высказывания, листовки. От простого непонимания и непринятия советских праздников и других мероприятий до антисоветских по своему смыслу и фольклорных по форме сочинений. Так, в 1920 г. в Кунгурском уезде шла «лихорадочная» подготовка к празднованию годовщины революции. Строились грандиозные арки, призванные «закрепить в памяти пролетариата, что он больше не раб». Среди «подготовляющего праздник торжествующего пролетариата» ходили люди «преимущественно из среды крестьян», не понимающие «радости пролетария», и задавали вопросы, «звучащие резким диссонансом: «А что, уберутся ли когда эти ворота?»1. В это же время в Губчека занимались найденным в окрестностях Перми листком с текстом, написанном в жанре фольклорного «плача», но с контрреволюционным содержанием:
«Куда же ты девалась, свобода наша желанная,
Куда же ты запропастилась, долгожданная?
Видно, очень далеко тебя запрятали красные работники.
А свобода-то наша заветная,
Словно синица в небе едва заметная,
И летает она вокруг нашего носа, вьется,
Только в руки русские никак не дается.
Так откуда же нам ждать спасенья,
Не от Царя ли Комиссара правления?
Надо подумать над этим серьезно,
А то будет, пожалуй, и поздно,
Ведь от такой разрухи и голодухи
И остальные граждане подохнут, как осенние мухи».
Из текста можно определить, что написан он, скорее всего, рабочим, но сам жанр - крестьянский, фольклорный.
Коллективизация принесла новые темы в крестьянский фольклор. Так, в апреле 1930 г. сотрудники ОГПУ записали следующую быличку в селе Сабарка: «Недавно в Сабарке народ вышел с собрания, где всех записали в колхоз, вдруг видят на небе необыкновенный свет, а сверху спускается черный гроб, весь обставленный свечами. Иисус Христос держит в одной руке цепи, в другой - крест... На другой день на крышах нашли много накапанного воску от свечей». Конечно же, существует фольклорная интерпретация данного сюжета, но ОГПУ определило этот текст как «антиколхозную деятельность». При организации колхозов происходило множество крестьянских выступлений против коллективизации или против большевистских методов организации колхозов. Например, во время организации колхоза в поселке Юг произошел следующий казус: зажиточный крестьянин Егор Манцирин предложил создать колхоз из зажиточных крестьян («Зачем нам бедняки - этот лишний балласт?»). Он начал обходить дворы и предлагал вступать в его колхоз, за что и был арестован.
Советские праздники и в 1930-е гг. оставались непонятны крестьянам. Так, в Бабушкинском сельсовете Пермского округа в 1930 г. впервые решили провести Первомайскую демонстрацию, «которую по имеющимся старым традициям проведения вообще праздников отметили пьянкой». В Чекменском сельсовете молодежь на 1 Мая, не зная, чем заняться, выпивала, ходила с гармошкой в руках и «выкрикивала нецензурные частушки». Пожилые крестьяне собрались около отделения Потребобщества и «с кружками пива .. .устроили смычку между колхозниками и неколхозниками, ходили по домам, пили брагу», то есть праздник в сущности состоялся, хотя и не по советским канонам.
К 1933 г., когда эксперименты с коллективизацией и форсированной индустриализацией привели к кризису снабжения в городах, карточной системе, усилению эксплуатации в деревне и голоду, отношение крестьян к тому же празднику меняется. В деревне Савино крестьяне говорили: «Какой дурак буде\ праздновать, когда народ с голоду дохнет сейчас, а до свежего хлеба еще не дотянешь. Пожалуй, добрая половина народа погибнет». В селе Верхние Муллы в почтовом ящике было найдено анонимное письмо, адресованное И. В. Сталину. «Если ты будешь морить нас голодом, то все рабочие станут воевать и Соввласть свергнут, а тебя будут казнить на костре.. .» Часто рассказывались анекдоты антиколхозного содержания, причем агенты ОГПУ подчеркивали, что «присутствующие слушали анекдоты с усмешкой и без возражений». Так, на 31-м разъезде Пермской железной дороги был рассказан анекдот: «В марте месяце сего года один крестьянин ездил на съезд колхозников-ударников. На заданные им вопросы на съезде ему дали разъяснение о темпах электрификации и индустриализации, в подтверждение темпов этого крестьянина подвели к окну и, показывая на трактор, сказали, что скоро эти трактора пойдут к концу пятилетки трактор за трактором и т. д. По приезде домой крестьянин, объясняя это же, подошел к окну, а в это время на улице несли покойника, так он, показывая на него, сказал соседям, что к концу пятилетки будут такие темпы, что покойников понесут покойник за покойником». В Верещагине рассказывали анекдот о том, как крестьянин приехал на съезд колхозников и увидел, что многие носят очки. «Задавшись целью, мужичок и себе достал у врача такие очки. Врач прописал ему самые увеличительные очки. Мужичок надел очки и через них ему его же части тела стали казаться очень большими... Во время доклада Калинина о выполнении пятилетки и о достижениях, сидящий тут же мужичок заявил Калинину: Михаил Иванович, сними очки, а то они у вас в достижениях сильно увеличивают). Все эти высказывания и анекдоты отражают политику Советского государства по отношению к крестьянам. В основе этой политики лежала концепция «сверхналога», «дани» с крестьян, фактически ограбления деревни. В начале 1930-х гг. специальные бригады уполномоченных часто силой забирали большую часть зерна, что вело к голоду в деревнях.
В годы войны оппозиционные настроения проявлялись в виде надежды колхозников на то, что в случае победы колхозы распустят. Так, в 1943 г. в Еловском районе ходили слухи, что председателей сельсоветов вызывали в город Молотов на совещание, чтобы разъяснить, как делить землю после роспуска колхозов. Часты были вопросы: «Если война закончится, то распустят колхозы или они останутся?» Колхозники Б. - Усинского сельсовета спрашивали: «Как вы думаете, жизнь переменится или нет, будет ли существовать Советская власть и дальше?», пели частушки: «Колхозники, кинареечки, проработали год без копеечки». В колхозе «Новый путь» Б. - Сосновского района вопрос был поставлен еше конкретнее: «После войны будут ли колхозы? Хоть бы хлеба поесть досыта»...
Тема оплаты труда в колхозах была очень острой и потому часто обсуждалась и была важной для оппозиционных проявлений. С начала 1930-х гг. основной формой учета труда и распределения доходов в колхозах был трудодень. Причем распределение доходов было почти всегда по остаточному принципу, то есть сначала колхоз сдавал государству обязательные поставки, расплачивался с МТС, засыпал зерно для будущего посева и т. д., оставшуюся часть распределяли среди колхозников по количеству выработанных трудодней. В среднем по Уралу на 1 трудодень выдавали зерна: в 1937 г. -6,7 кг, в 1940 г. - 1,6 кг, в 1945 г. - 0,82 кг. По Пермскому району в 1934-1935 гг. - 3,7 кг. С этих доходов и за содержание скота необходимо было платить налоги. Размер налогов часто был такой, что на жизнь почти не оставалось средств. Так, в селе Усть-Язьва в довоенное время за содержание коровы необходимо было сдать государству более 300 л молока в год, за куриц - 75 штук яиц, за теленка - 40 кг мяса. «Теленок родится, ждешь-ждешь этого теленка, а себе-то кукиш. Этого теленочка надо вести на убойный пункт, заплатить этот налог, мясо. Если он весит меньше, с тебя будет недоимка. Кто не мог платить, штрафовали, судили. Где хочешь, там и бери». Еще был денежный налог. По воспоминаниям крестьян, в колхозе часто денег не платили, и приходилось продавать зерно и другие продукты, чтобы заплатить налог. В деревне Копально в довоенное время также сдавали за корову 300 л молока, за землю брали 13 руб. с сотки. В Красновишерском районе в налог включали ягоды, грибы: «Приносят тебе такое извещение, сколько сдать ягод, брусники, черники, грибов сушеных. Кроме этого, еще денежный налог, еще всякие самообложения, самоунижения, всякая ерунда. Помню, что самообложение 20 руб. было».
В 1947 г. в редакции газет «Правда», «Известия», «Литературная газета» пришли письма из Молотовской области. В этих письмах бывший крестьянин деревни Гришине пытался анализировать доходы и расходы крестьянина. Семья состояла из 6 человек, работали только двое, остальные - дети и престарелые. Эти двое за год заработали 700 трудодней, то есть работали очень хорошо. Получили на каждый трудодень 800 г «мелкого и тощего зерна», итого - 560 кг зерна, которого, если высушить и размолоть, хватит на 400 кг муки, то есть в день данная семья может потребить 1112 гр. муки, или 185 г на человека. Имеется корова, которая доится с мая по октябрь и дает за год 600 л молока. За то, что семья имеет корову, необходимо отдать государству 340 л молока, 40 кг мяса и 300 руб., да еще «добровольно-принудительный» заем 250 руб. и страховка 50 руб. «Как жить?» - спрашивает крестьянин. «...Насильно всё отбирают и семена увозят, чтобы голодные бедные люди не покушали из семян, есть ли где еще в какой стране мира такое угнетение человека человеком, самое безжалостное, самое постыдное, самое свирепое, доведшее крестьянство до воровства и ниже всякого рабства нищенства». Данные письма были расценены как «клевета на советскую действительность и жизнь трудящихся в Советском Союзе». Сталинская аграрная политика на протяжении 1930-х - начала 1950-х гг. рассматривала деревню как источник жесточайшей эксплуатации, из которого нужно перекачивать средства сначала для индустриализации, после - для успешного ведения войны и для послевоенного восстановления народного хозяйства. Уровень жизни крестьян был крайне низок, часто деревня жила на грани вымирания. Такое отношение государства само толкало крестьян на сопротивление, на оппозицию и неприятие советской тотальной агитации.
1 Данные приводятся по следующим источникам: ГОПАПО. Ф. 1, оп. 1, д. 953, л. 258, 259; д. 952, л. 358; ф. 105, оп. 9, д. 192, л. 160, 160 об., 163, 171, 176; оп. 10, д. 239, л. 192; ф. 557, оп. I, д. 38, л. 7; ф. 641/1, оп. 1, д. 4331; ф. 643/2, оп. 1, д. 1400, л. 45; ГАЛО. Ф.р-122, оп. 3, д. 8, л. 70; ф.р-562, оп. 1, д. 18, а также аудиоколлекция АНО «Пермь-36».
Н. Г. Шелепенькин
Власть и крестьянство в СССР
в предвоенные годы (1936-1941)
Еще совсем недавно утверждалось, что ни один социальный, экономический и политический процесс не оказал такого огромного и многостороннего влияния на ход мировой истории, как Великая Октябрьская социалистическая революция, которая в последнее время в среде ученых-историков получила название Великой российской революции. Уже осенью 1917 г. эта революция, начавшаяся в городских центрах и распространившаяся на провинции, имела ярко выраженную тенденцию перерастания в общекрестьянскую войну не только против помещиков, но и против Временного правительства. За «это обстоятельство» ухватился В. И. Ленин. Возникшая в ходе революции власть, как совокупность политических функций, через различные государственные институты установила господство над крестьянством. На первых порах власть имела сущностное обозначение диктатуры пролетариата, которая должна была существовать до победы социализма. Год 1936-й явился своеобразным рубежом: в этом году была принята Конституция СССР, и И. В. Сталин заявил, что в нашей стране «осуществлена в основном первая фаза коммунизма, социализм». Основанием для такого заключения явилось завершение в 1935 г. «в основном» сплошной коллективизации, которая, в свою очередь, оказалась самым крупным земельным переделом в истории России.
В начале 1920-х гг. эгалитарные представления времен «военного коммунизма» доминировали в трансформации социально-политических механизмов, направленных на предотвращение каких-либо заметных материальных привилегий для совслужаших, но затем в структуре властной пирамиды стала утверждаться бюрократия, имеющая другие материальные потребности и управляющая государством «от имени пролетариата». Жесткое подчинение центру, определенная компетентность, четкое исполнение инструкций и резолюций, унифицированность управленческих процедур, а также специфика делопроизводства и ответственность перед вышестоящим начальством - все должно было быть гарантией от злоупотреблений и способствовать эффективности политического режима в стране. При этом следует отметить, что основные промышленные предприятия были национализированы, так же как и банки, земля, недра и т. д. В стране осуществлялась индустриализация по плану, в разработке которого участвовали тысячи ученых и специалистов. Аппаратная бюрократия, наделенная теперь уже материальными привилегиями, приближала к властным органам группы рабочих, крестьян, интеллигенции, поощряя их материально, создавала тем самым видимость самоуправления в рабоче-крестьянском государстве. В начале 1930-х гг. режим бюрократического центризма в силу своей рациональности не давал заметных сбоев и дисфункции: годы 1934-й, 1935-й, 1936-й историки характеризуют как самые успешные в экономическом развитии страны в предвоенное время.
В обществе же нарастало расслоение, и в кризисные моменты усиливалась оппозиция так называемой «генеральной линии партии». Коллективизация, раскулачивание, форсированная индустриализация сопровождались массовыми репрессиями. По оценке академика С. О. Шмидта и других историков, пик массовых репрессий, ударивших прежде всего по крестьянству, пришелся на коней 1920-х - начало 1930-х гг., когда счет шел на миллионы жертв. Механизм государственного террора, запушенный после убийства С. М. Кирова и особенно в 1936-1938 гг., - это превентивный удар И. В. Сталина по оппозиции, которая реально представляла альтернативную политическую силу. В вышедшем в 1938 г. кратком курсе «Истории ВКП(б)» описание политического геноцида заняло немного места.- «1937-й год вскрыл новые данные об извергах из бухаринско-троцкистской банды. Судебный процесс по делу Пятакова, Радека и других, судебный процесс по делу Тухачевского, Якира и других, наконец, судебный процесс по делу Бухарина, Рыкова, Крестинского, Розенгольца и других, - все эти процессы показали, что бухаринцы и троцкисты, оказывается, давно уже составляли одну общую банду врагов народа под видом «правотроцкистского блока». В то же время численность тех, кто был расстрелян и замучен в застенках НКВД в эти годы, достигает одного миллиона человек, а массовые репрессии 1937-1938 гг., по мнению историка О. В. Хлевнюка, «были завершающим этапом сталинской «революции сверху»1.
С середины 1930-х гг. фактор внешней опасности постоянно присутствовал в атмосфере государственно-карательных мероприятий. СССР находился в кольце капиталистических государств и, естественно, как отмечалось в Обращении ЦК ВКП(б) ко всем избирателям по поводу предстоящих выборов 12 декабря 1937 г., нужно было иметь «во-первых, хорошо организованные карательные органы, способные обезвредить шпионов, вредителей, диверсантов и других врагов советского народа; во-вторых, хорошо организованную и технически оснащенную Красную Армию, способную охранять советские границы от нападений извне; наконец, хорошо продуманную и последовательно проводимую политику мира, способную разоблачать захватническую политику воинствующих кругов капиталистических стран»2. Подписывались приказы и принимались решения против действий иностранных разведок, а также находящихся в СССР немцев, японцев, корейцев, финнов, румын и т. д. На этой волне был нанесен ощутимый удар по представителям коммунистического движения, которые обрели в СССР политическое убежище. Тем самым политическое руководство страны хотело быть вне критики со стороны братских компартий за свои неуклюжие и жестокие действия. Репрессии выбили многих политэмигрантов и коммунистов, работавших на промышленных предприятиях, в редакциях, аппарате Профинтерна и Коминтерна.
В НКВД как по конвейеру выходили один за другим приказы о «массовых операциях». 25 июля 1937 г. вышел приказ «Об операции по репрессированию германских подданных, подозреваемых в шпионаже против СССР», в котором требовалось в пятидневный срок арестовать всех, кто попадал под подозрение. 30 июля этого же года другой приказ по НКВД давал начало массовой операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов. В приказе был сделан упор на кулаков, которые, отбыв наказание, вернулись в родные места и продолжали свою подрывную деятельность. К антисоветским элементам были отнесены представители «мелкобуржуазных партий»: эсеры, грузмеки, дашнаки, мусаватисты, иттихадисты, а также церковники, сектанты, репатрианты, участники бандитских восстаний, белых армий и т. д. К уголовникам - бандиты, грабители, контрабандисты, конокрады и др. «Наиболее враждебные из перечисленных выше элементов» после ареста и рассмотрения дела на «тройках» подлежали расстрелу. Менее враждебных ожидали лагеря и тюрьмы. На каждую область и республику определялось количество подлежащих репрессии3.
Многие исследователи объясняют государственный террор этих лет патологической подозрительностью И. В. Сталина или его же ошибочным теоретическим тезисом об обострении классовой борьбы по мере строительства социализма, но чаше всего ссылаются на объяснение В. М. Молотова, который был в те годы председателем Совнаркома СССР: «1937 год был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо - налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны»4. Но в таком случае следует заметить, что сталинская «революция сверху» - это и своеобразный этап политической и экономической модернизации государства (введение «самой демократической Конституции в мире», провозглашение суверенитета союзных республик, выборность органов государственной власти и проведение «всенародных выборов» в 1937 г. в Верховный Совет СССР, продолжение индустриализации, начавшейся еще в конце XIX в., а также создание крупных аграрных предприятий, которые, в конечном итоге, должны были отвести реальную угрозу голода).
В то же время были преодолены чрезмерная абстрактность и схематизм марксистской теории по отношению к крестьянству как к «сплошной реакционной массе». Преодоление троцкизма вносило некую определенность в крестьянский вопрос. Д. Д. Троцкий был сторонником социалистической революции как рабочей, то есть без крестьян. По его мнению, русскую революцию должен поддержать пролетариат Запада. Позиция Ленина, которую разделял и Сталин, - «без крестьян нельзя». Союз рабочего класса с крестьянством учитывал политические реалии России как крестьянской страны, хотя на деле это воплощалось в политическую линию самодовлеющей власти, причиняющей как рабочим, так и крестьянам непоправимый ущерб в их традиционном развитии, ориентированном на духовные и нравственные идеалы.
Жесточайшая борьба власти с крестьянством завершилась еше в первой половине 1930-х гг. Победу власти венчал голод 1932-1933 гг. Очевидно, в это время был преодолен пик репрессий, власть отступила. В мае 1933 г. по стране разошлась секретная инструкция о приостановке массовых высылок и принудительного переселения крестьян. В этой обстановке крестьяне смогли нанести власти чувствительный удар. В феврале 1935 г. на Втором съезде колхозников был принят Примерный устав сельскохозяйственной артели, в котором разрешалось колхозникам иметь личное подсобное хозяйство, в размерах от 0,25 до 0,5 га; были также обозначены контуры животноводческого хозяйства колхозников. Заметим, что у Сталина это вызвало негативную реакцию. Но с этого момента началось налогообложение единоличников; фактически власть, уступив в одном аспекте колхозникам, включила «налоговый пресс» против крестьян, не вступивших в колхозы. Начиная с 1936 г. власть осуществляла политику, в которой важнейшей составляющей была тенденция к расширению бюрократического слоя во властных структурах. Режим бюрократического центризма не был органично связан с народом и для своего укрепления испытывал потребность в группах содействия. В эти годы в политический лексикон вошло такое понятие, как «сельский актив», в который входили механизаторы, специалисты, бригадиры и заведующие фермами, председатели правлений колхозов и сельсоветов и пр.
Во второй половине 1930-х гг. зерновая потребность страны возросла в связи с военной угрозой. Необходимо было в сжатые сроки развивать сельское хозяйство за Уралом и в Средней Азии, создавать значительные продовольственно-сырьевые ресурсы на случай войны. Партийные организации в колхозах, расширяя свои ряды, постигали на практике политические и экономические отношения в обществе, осваивали новые сферы идеологических, технических и других знаний. Новое прививалось с трудом, но прививалось. В сознании крестьян власть была жестокой, но такой она была в их представлениях и раньше. Самое сильное потрясение было все-таки от того, что труда на своем поле, политом мужицким потом и кровью, больше не будет. Поэтому процесс приспособления к труду на колхозной ниве и оплате в виде трудодней, и многим требованиям, несущим на себе печать времени и экспериментаторства, проистекал с большим социальным напряжением и спецификой, но не останавливался. Власть на местах разными мерами организовала ударничество. Инициатива движения исходила сверху. Точно так же местные правители вовлекали колхозников во всесоюзное соревнование за высокую урожайность, а затем, используя сельский актив, и в стахановское движение на селе. Власть стала постоянно увеличивать объемы хлебозаготовок, используя для этого также и дополнительные государственные закупки зерна.
Демонстрировать открытое сопротивление властям было невозможно, и формы сопротивления крестьян диктату и насилию со стороны государства были в основном пассивными и тихими. Широкое распространение получило отходничество -уход в город или другую местность на заработки, временно или постоянно. Родители не хотели, чтобы их дети работали в колхозах, юноши и девушки стремились использовать малейшую возможность, чтобы уехать из села. Председатели колхозов также усиливали отток трудоспособного населения из села, исключая порой десятками за нерадение в работе или за нарушение трудовой дисциплины. В апреле 1938 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли совместное Постановление «О запрещении исключения колхозников из колхоза», в котором отмечалось, что «большинство исключений из колхозов являются совершенно необоснованными». Запрет на исключение колхозников из колхозов усилил контраст обшей картины «второго закрепощения крестьян».
Сельское население уменьшалось, это было заметно и до переписи населения СССР в 1939 г. От имени Прокурора СССР начиная с 1937 г. непрерывно рассылались инструкции, приказы и циркуляры всем прокурорам с требованиями пересмотра «уголовных дел в отношении колхозников и сельского актива, осужденных судом в 1934, 1935, 1936 и 1937 гг.». Все увольнения за родственную связь с контрреволюционером признавались недействительными. К ноябрю 1938 г. были пересмотрены дела на 1 175498 человек, снята судимость с 480 378 человек, были прекращены дела в отношении 106719 человек и снижено наказание с освобождением от его дальнейшего отбывания 22 785 человек5. Как известно, осенью в стране наметился выход из «Большого террора» (или «Великой чистки»). В прошлое уходили имена руководителей НКВД - Г. Ягоды и Н. Ежова, расстрелянных как враги народа. Наркомом НКВД был назначен Д. Берия. В Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» от 17 ноября 1938 г. отмечалось, что «очистка страны» от разного рода диверсантов и шпионов «сыграла свою положительную роль в деле обеспечения дальнейших успехов социалистического строительства», но при этом были допущены и недостатки. Этими недостатками «умело пользовались пробравшиеся в органы НКВД и прокуратуры -как в центре, так и на местах, - враги народа». Важным в постановлении был запрет на- «массовые операции» и ликвидация судебных «троек». В Прокуратуре СССР вопрос «о пересмотре дел лиц из колхозного и сельского актива, осужденных в 1934-1937 гг., летом 1939 г. был вновь рассмотрен и признан неудовлетворительным. Процесс выдачи справок о снятии судимостей осуществлялся медленно. Тормозящим фактором были действия ряда прокуроров, искусственно создававших дела по обвинению в контрреволюционной деятельности. Враги засели и в Наркомземе. Там была ликвидирована «троцкистско-бухаринская банда», которая делала все, «чтобы колхозник за свои трудодни получал гроши».
Газеты почти не освещали деятельность прокуратур страны. Приказы и циркулярные письма рассылались под грифом «Секретно» или «Совершенно секретно». В приказе от 26 февраля 1940 г. вновь была обозначена та же тема: «Пересмотр дел колхозного и советского актива на селе за период 1934-1937 гг.», где анализировались «грубейшие политические извращения» органов прокуратуры на основе тщательно собранной информации со всей страны. В «неблагонадежных областях» около половины дел были возбуждены «без достаточных к тому оснований».
Некоторое улучшение жизни колхозников за счет развития своего личного приусадебного хозяйства продолжалось недолго. В отношении единоличников СНК СССР и ЦК ВКП(б) в апреле 1938 г. приняли Постановление «О налогах и других обязательствах в отношении единоличных хозяйств», в котором на местные партийные и советские органы возлагалась обязанность взвалить на плечи крестьян-единоличников такие же государственные обязательства, какие выполняют колхозники, то есть поставки мяса, молока, картофеля, яиц и т. д., строительство дорог, ремонт мостов, работа на лесовывозе и обслуживание больниц. Но самый жестокий пункт этого постановления гласил: «Восстановить с 25 апреля 1938 г. государственный налог на лошадей единоличных хозяйств». Этот налог был настолько велик, что крестьянин мог все продать, в том числе и дом, для того чтобы его выплатить. Это был самый сильный удар власти по единоличнику и по крестьянской традиции - жить в деревне и иметь лошадь.
Выдержав годовую паузу, власть нанесла в мае 1939 г. следующий удар по относительно благополучному колхознику. Пленум ЦК ВКП(б) совместно с СНК СССР приняли Постановление «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания». В нем отмечалось, что «разбазаривание и расхищение общественных земель» идет путем незаконных прирезок в пользу личных хозяйств колхозников, то есть нарушается устав сельхозартели, потому что «приусадебное хозяйство теряет характер подсобного хозяйства и превращается иногда в основной источник дохода колхозника». Чтобы покончить с этой «антинародной и антигосударственной практикой», необходимо было провести обмер всех приусадебных земель, изъять излишки и прирезать их к общественным колхозным землям, ввести должность «ревизора-землемера» при наркомземах. Земля сохраняется, если трудоспособные члены семьи «работают в колхозе, выполняя установленный минимум трудодней». Минимум трудодней - это от 60 до 100 в год. Это был обязательный минимум; если он не вырабатывался, то колхозника исключали, лишая его и приусадебного участка. По всей стране развернулась работа по обмеру приусадебных участков колхозников. В Молотовской области в результате обмера из личного пользования колхозников было передано колхозам 20 737 га земли. Крестьянин попал в перекрестье прицела власти: система трудодней начинала взаимодействовать с личным приусадебным хозяйством. А если учесть еще и паспортную систему? А также и запрет на увольнение трактористов и комбайнеров из МТС? В 1940 г. было установлено погектарное исчисление обязательных поставок колхозами сельскохозяйственной продукции государству. Очевидно, что жизненный уровень колхозного крестьянства в последние предвоенные годы неуклонно снижался, хотя и не доходил до критической точки «кипения крестьянского разума». В последние годы в публикациях на эту тему закрепился термин «раскрестьянивание», характеризующий проблему ликвидации крестьянства в традиционном понимании - как мелких производителей сельскохозяйственной продукции - и превращении их в работников, зависимых всецело от государства, которое их эксплуатирует на условиях закрепощения за колхозами. Написано много разных статей и книг, в которых говорится и о «рабской психологии» крестьян, способных только к стихийному бунту, и о «государственном рабстве», и о «втором закрепощении крестьян». Во всех этих утверждениях, в том числе и о «раскрестьянивании» в конце 1930-х гг., есть лишь доля истины, но не больше. Можно обосновать фактами свое суждение о происходящем в те годы и тем самым обогатить плюрализм мнений о нашем прошлом. Но можно более внимательно отнестись к материалам от прошлого, то есть к тем голосам, которые уже в те годы давали оценку взаимоотношениям власти и крестьянства.
Вот перед нами письмо Анатолия Виноградова, жителя Московской области, который, по всей видимости, регулярно наведывался в родное село, где располагался колхоз «Золотой сноп». По утверждению Виноградова, колхозники ели листья, траву, мякину. Молодежь от такой жизни ушла, куда глаза глядят. Колхоз, потерявший половину своих работников, не может выполнить план, который не уменьшился, а остался прежним. Руководство из района, забирая весь урожай, оставляя по пуду ржи на колхозника, заявило: «А если один ваш колхоз вымрет, то для целого государства это ничего не значит». Это голос власти. А вот вопрошающий голос крестьянства: «Как же будет настроен каждый крестьянин, если он при этой власти, проще сказать, голодует, и видать это. И если сказал слово против Советской власти, хотя бы и правду, то причисляют к какой-то иностранной шайке и сейчас же забирают... Я не отрицаю, что в нашем Союзе есть шпионы, диверсанты, есть члены иностранных охранок, но есть миллионы людей, которые, видя недостатки, не могут умолчать их и выясняют прямым или косвенным путем»6. Письмо, написанное в начале июня 1937 г. и адресованное Председателю ЦИК СССР М. И. Калинину, подкупает своей простотой и детальностью изложения. В нем тоже можно обнаружить вертикаль государственной политики и горизонталь крестьянских интересов, но ни о каком «раскрестьянивании» речи не идет. Да и как могло происходить «социалистическое раскрестьянивание», если вектор государственной политики через внеэкономическое принуждение крестьян, с большим грузом налогообложения (до двадцати видов налогов), был ориентирован, по сути, в направлении «назад к феодализму», а не «вперед к социализму»?
1 Политическая история России. - М., 1998. С. 533-535.
2 Речи на собраниях избирателей в Верховный Совет СССР. -М., 1968. С. 7.
3 История сталинского Гулага. Коней 1920-х - первая половина 1950-х голов: Собр. документов. В 7 т. / Т.1. Массовые репрессии в СССР. -М., 2004. С. 267-275.
4 Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. -М., 1991. С. 390.
5 ГАПО. Ф. р-1366, оп. 1, д. 1, л. 4; л. 22, 37, 42.
6 Письма во власть. 1928-1939: Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям. - М., 2002. С.361-362.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
АКАФЬЕВА Ирина Игоревна, Государственный архив Пермской области.
АННИНСКИЙ Лев Александрович, литературный критик, г. Москва.
БАЛКОВ Юрий Михайлович, краевед, г. Пермь.
БЕЛОНОГОВ Юрий Геннадьевич, Пермский государственный технический университет.
БОБКОВА Юлия Германовна, Пермский государственный педагогический университет.
БОЛЬШАКОВА Алла Юрьевна, литературный критик, г. Москва.
БОРИСОВ Андрей Александрович, Пермский государственный университет; кандидат исторических наук.
БУШМАКОВ Андрей Валентинович, Государственный архив Пермской области.
БЫКОВ Леонид Петрович, Уральский государственный университет; доктор филологических наук, профессор, г. Екатеринбург.
ВАСИЛЬЕВА Нина Александровна, Государственный архив Пермской области.
ВОЛГИРЕВА Галина Павловна, Пермский государственный университет.
ГЛАДЫШЕВ Владимир Федорович, журналист, краевед, г. Пермь.
ГОДИНА Николай Иванович, поэт, г. Челябинск.
ГОЛДОБИНА Ольга Яковлевна, Пермский государственный университет.
ДВОРЦOB Василий Владимирович, писатель, г. Новосибирск.
ДЕГТЯРЕВА Вера Владимировна, Красноярский государственный педагогический университет.
ДОЛДИНА Надежда Михайловна, Коми-Пермяцкий окружной краеведческий музей.
ДРОЗДОВА Валентина Александровна, Лысьвенский политехнический колледж, Пермская область.
ЖЁЛТЫШЕВА Римма Григорьевна, Суксунский историко-краеведческий музей, Пермская область.
ЗОЛОТОВ Андрей Андреевич, художественный и литературный критик, г. Москва.
ЗУБКОВ Владимир Анатольевич, Пермский государственный педагогический университет; кандидат филологических наук.
ИВАНОВА Лина Александровна, Пермский государственный университет; кандидат исторических наук.
КАДОЧНИКОВ Олег Петрович, Московский государственный педагогический университет; кандидат филологических наук.
КАЛЬСИНА Алла Алексеевна, Пермский государственный педагогический университет.
КАШАЕВА Юлия Анатольевна, Пермский государственный технический университет.
КИПЧАТОВА Алла Васильевна, Красноярский государственный педагогический университет; кандидат филологических наук.
КЛЫКОВА Галина Ивановна, Осинский филиал Пермского областного краеведческого музея.
КОКШЕНЕВА Капитолина Антоновна, литературный критик, г. Москва.
КОПЫТОВ Николай Юрьевич, Пермский государственный педагогический университет.
КУЛИЧКИНА Галина Васильевна, Пермский государственный институт искусства и культуры; кандидат филологических наук; журналист.
КУРАЕВ Михаил Николаевич, писатель, г. Санкт-Петербург.
КУРБАТОВ Валентин Яковлевич, литературный критик, г. Псков.
КУРЕНЫШЕВ Андрей Александрович, Государственный исторический музей, г. Москва; кандидат исторических наук.
МЕЛЕНТЬЕВА Наталья Анатольевна, Пермская государственная универсальная областная библиотека им. А. М. Горького.
МЕНЬШИХ Анастасия Владимировна, Красноярский государственный педагогический университет.
МОРОЗОВ Николай Иванович, Пермский государственный технический университет; доктор исторических наук.
МОХОВ Виктор Павлович, Пермский государственный технический университет; доктор исторических наук; профессор.
МУРУЕВА Татьяна Владимировна, Пермский областной краеведческий музей.
НЕЧАЕВ Михаил Геннадьевич, Государственный общественно-политический архив Пермской области; кандидат исторических наук.
НИКОЛАЕВ Юрий Константинович, Пермский филиал МП/сервис.
ПАВЛОВ Олег Олегович, писатель, г. Москва.
ПОДЮКОВ Иван Алексеевич, Пермский государственный педагогический университет; доктор филологических наук, профессор.
ПОПОВА Альбина Ивановна, Красноярский государственный педагогический университет; кандидат педагогических наук.
ПУНИНА Ксения Александровна, Пермский государственный университет.
PAMA3AHOBA Лариса Асгатовна, Национальный музей Республики Башкортостан, г. Уфа.
РЕВЕНКО Инна Владимировна, Красноярский государственный педагогический университет; кандидат филологических наук.
РЕНЕВА Ольга Анатольевна, Кунгурский краеведческий музей, Пермская область.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ Елена Леонидовна, краевед, г. Пермь.
РОСТОВЦЕВ Юрий Алексеевич, главный редактор журнала «Студенческий меридиан», г. Москва.
РУСАКОВ Леонид Федорович, Коптеловский музей истории земледелия и быта крестьян, Свердловская область.
САДЫРИНА Татьяна Николаевна, Красноярский государственный педагогический университет; кандидат филологических наук.
САМОТИК Людмила Григорьевна, Красноярский государственный педагогический университет; кандидат филологических наук, профессор.
СВЕТЛАКОВ Вадим Григорьевич, Государственный архив Пермской области.