В. Н. Бараков

ВЛАДИМИР КАЛАЧЕВ: СТИХИ И ПИСЬМА

      Череповецкий поэт Владимир Степанович Калачев (1918—1943) — один из тех фронтовых лириков, о которых Давидом Самойловым была сложена братская поэтическая эпитафия: “Они шумели буйным лесом, в них были вера и доверье. А их повыбило железом...”. В. Калачев был, по словам Вс. Рождественского, “юношей светлой души, горячо любившим поэзию и несомненно одаренным”. На фронте он встречался с Ал. Прокофьевым, Вс. Рождественским, Н. Асеевым. Все они заметили в нем лирический талант.

      “Скажу прямо — из многих моих литературных
      собеседников здесь, на фронте,
      Вы единственный, в ком я слышу голос поэта”.
                                                     Всеволод Рождественский

      Его письма и стихи были написаны на фронте, но в них почти нет батальных картин. Они — о любви...
      В. Калачев был романтиком по складу своего характера, этот характер виден во всем: в нежных обращениях к любимой, в описаниях русской природы, в поразительных деталях: веточка, вложенная в письмо; платок, хранимый близ сердца, о котором поэт помнит даже во время боя; плитка шоколада, подаренная мальчишке... Нельзя не согласиться с мыслью Ю. Бондарева: на войне погибли лучшие...

      “Письма Владимира Калачова настолько интересны, значительны по содержанию, по передаче общего настроения тех незабываемых дней, что хотелось бы дать им вторую жизнь на страницах нашей печати”.

Леонид Мартынов

“Милая Соня! Сохрани мои стихи... 
В. Калачев. Действующая армия. 6 апреля”.

      Твое письмо

      Конверт в пыли
      и почтальон в пыли.
      И счастью этому еще не верю,
      как будто жизнь вторую принесли
      с твоим письмом
      на нашу батарею.
      И все милей,
      когда твоя рука
      в письме слова такие начертала.
      чтоб бить врага я мог наверняка
      и сохранил любовь
      светлей кристалла.

      “Милая Соня! Я выбрал время и пишу тебе. Сколько времени я тебя не видел! 28 августа исполняется два года со дня нашего последнего свидания. Жалею о том тихом позднем вечере, жалею, не сказал тебе тогда все, что чувствовал. В тот вечер я совершенно не думал о нашей долгой разлуке... Сегодня разбирал сохранившиеся письма, разные бумаги. Уничтожил черновики, записки, сжег письма. Пробежал твои письма, сжалось сердце, письма пахли твоими духами, еще раз провел рукою перед глазами, — перед глазами стояла ты, живая, зовущая к себе ... тяжело, — письма вспыхнули, таяли строчки...

      24 августа 1941 г.”

      Я проводил ее, но все же
      Она еще передо мной.
      И мне тепло, хотя по коже
      Пахнуло свежестью лесной.

      Как в дальней юности, влюбленный.
      Я создаю опять мечты...
      Нет никого, лишь лес зеленый
      Да духовитые цветы.

      Июньский лес перед рассветом
      Как бы прислушался, затих...
      Вхожу в жилище, и при этом
      На стол ложится первый стих.

      “Начало двенадцатого... Метров за шестьсот от меня слышен концерт. Приехали хорошие артисты. Но я не пошел туда. Мне и так хорошо, когда сегодня получил твое замечательное письмо. Вот и стараюсь сразу ответить.
      Сейчас мой взгляд упал на букет ландышей, которые стоят у меня на столе. Вот вырываю оттуда две веточки и кладу в письмо — ты храни их! Жаль, что они дорогой увянут...”

      Осень

      Идешь тропинкой — и ни звука.
      Когда над лесом журавли
      Напоминают мне разлуку
      В другом краю родной земли.

      И по скитальческой привычке
      Туманы и лесную тишь —
      Всю осень на одной страничке
      В горячей строчке уместишь.

      И в каждой строчке оживая,
      Горит любовь... Разлуки нет...
      Уносит почта полевая
      С коротким адресом конверт.

      “...Ты часто мне снишься. Недавно так было: как будто я встретил тебя в лесу, увидел тебя и бегу к тебе навстречу, но между нами густой лесок березовый, бегу еще сильней, но деревья мешают; я ломаю ветки, но их много-много. А ты зовешь меня к себе... Я еще делаю попытку пробиться сквозь деревья, но они все тесней передо мною, все тесней... Чувствую, что трудно бежать, но рвусь вперед. Потом потерял тебя из виду и закричал в лесу, зову тебя, но ты не откликнулась. В это время я проснулся, вернее, просыпаюсь: вскакиваю и спрашиваю у моего связного красноармейца: “Где она, где?” Связной недоуменно смотрит на меня. А сердце бьется сильно-сильно”.

      Тишина в дому какая!
      Окна настежь отвори,
      Блеском стекол высекая
      Искры первые зари.

      Очарована рассветом,
      У раскрытого окна
      Золотым чудесным светом
      Ты стоишь, озарена.

      Теплота плывет по коже,
      И невольно весь горю.
      Потому что ты похожа
      На веселую зарю.

      “У меня новость: позавчера познакомился с ленинградским поэтом Всеволодом Рождественским. Он здесь у нас в армии, километрах в 20-ти от меня. Прихожу к нему, попросил, чтобы доложили Рождественскому. Через три минуты он вышел мне навстречу, смотрит мне в глаза и смеется, и сразу сказал: “Какой хороший парень...” (Я не понял, почему ему понравился: то ли физиономия моя ему понравилась, то ли хороший костюм и шинель, отлично сидящая на мне?). Затащил меня к себе в угол и после десятиминутной беседы попросил прочесть несколько стихотворений. Я вспотел, жарко стало, растерялся. Легче в бою быть, чем стихи читать хорошему поэту. А главное — ни одного стиха записанного. В эти минуты вспомнил тебя (потому что у тебя есть некоторые мои стихи) и, набравшись храбрости, прочел первое стихотворение про осень. Рождественский улыбнулся, положил мне руку на плечо и сказал: “Вот это хорошо!” Заставил еще читать. Прочитал еще пять стихотворений, т. е. разошелся вовсю. Рождественский похвалил, сделав необходимые замечания. Говорили долго. Когда стали прощаться, лежавший рядом человек поднял голову. Рождественский представил его: “Павел Лукницкий, писатель”. (Написал “Земля молодости”.) Лукницкий сказал: "Я лежал и слушал ваши стихи, они хорошие..."”.

      Кукушка

      Я на лодке, никем не замечен,
      По реке задремавшей плыву.
      Хорошо в этот медленный вечер
      На прибрежную глянуть траву.

      Приближается грань горизонта,
      И на грани заката — пожар.
      И глаза отвести неохота,
      И чего-то становится жаль.

      Тишина. Неоконченность линий,
      И не трогаю даже весло,
      По зеркальности заводи синей
      Без движенья меня понесло.

      Покачнулась звезда золотая
      Над водой, но не тонет до дна.
      Закричала кукушка. — считаю,
      Сколько раз прокукует она.

      “18 февраля 1943 года
      Пусть тебя не мучает тревога...
      А. Прокофьев

      Совсем не случайно я поставил этот эпиграф: сегодня я познакомился с известным ленинградским поэтом Александром Прокофьевым. Он сейчас работает в нашей армейской газете. Удалось выбрать пару свободных часов и поехать в ту деревушку, где живет и работает Александр Прокофьев. Вижу его в первый раз. Замечательный человек! Разговорились от души. Начали стихами и кончили стихами...”

      На привале

      На фронтовом пути с востока,
      далекий совершая марш,
      у обмелевшего истока
      отряд остановился наш.

      В минуты сна, в часы похода,
      в любое время ночи, дня
      родная русская природа
      как исиеленье для меня.

      По всем путям пройдя с боями,
      я разлюбить никак не мог
      облитый кровью и слезами
      России каждый уголок...

      Пулеметчик

      Слепнет ночь. Траншея опустела.
      Бой окончив, пулеметчик спит. —
      Кажется, что каждой складкой тела
      С пулеметом воедино слит.

      В жаркой схватке крепко поработав
      И хвалы себе не говоря,
      Руки не снимая с пулемета,
      Спит он крепким сном богатыря.

      “Надо правду сказать — наши бойцы и командиры настолько озлоблены, что эту злость нельзя сравнить ни с чем! А вот великодушия много, даже иногда бывает излишнее. Вот, например, к пленным немцам относятся хорошо: и накормят, и в теплой землянке положат ночевать. Не так, как они издеваются над нашими...”

      Верность

      Завечерело.
      Воздух свеж и мглист.
      За горизонтом катится гроза.
      В руках письмо держал артиллерист,
      вниманьем были скованы глаза.
      Но вдруг разрыв —
      артиллерист упал
      (в таком конце не отыскать ошибку).
      письмо от милой он не дочитал,
      но удержал
      счастливую улыбку.

      “...Недавно в одной из поездок на передний край произошел смешной случай. Группа командиров сопровождала моего начальника. Стали переезжать на плохой лодке через реку. Противник заметил и покрыл нас из минометов. Разрывы были очень близко от лодки. Кто-то из командиров качнул лодку, и лодка, почерпнув воды, стала медленно оседать. До берега далеко еще... В лодке были документы... Их нужно было срочно доставить... Лодка погружалась медленно, оседала... Потребовалось одному из нас остаться в лодке, а остальным плыть. Я скомандовал вынуть документы из карманов и прыгать в воду. И сам, из левого кармана гимнастерки вытаскивая содержимое, уронил в воду твой платок, который ты послала в письме еще в Москву. Сразу же прыгаю в воду и догоняю платок, который понесло по течению. Все смеются над моей погоней за платком. Все же догнал. Все доплыли, одного ранило. А платок я высушил и сам выгладил, и надушил духами. И положил в кармашек, поближе к сердцу”.

      От преждевременной разлуки
      На память остаются мне
      Лишь лета северного звуки
      Да милый голос в тишине.

      Что наше счастье быстротечно —
      Друг другу скажем: все равно —
      Но в тайниках души навечно
      Страданьем будет нам оно.

      Пусть час свидания — на убыль.
      Но теплота любимых глаз
      И что-то шепчущие губы
      Пусть обожгут в последний раз.

      “Дней пять назад ехал домой. По делам остановился в одном населенном пункте. Машину пришлось поставить под густыми березами у одного дома. Я, пользуясь свободным временем, раскрыл журнал и углубился в статью. Потом чувствую, что кто-то на меня смотрит. В одном из окон торчит кудрявая голова мальчугана. Такой хороший, голубоглазый. Я стал наблюдать за ним... Он смотрел долго на улицу, облокотясь на подоконник... Потом его пригрело солнце, и он, положив голову на руки, крепко заснул... Уезжая, я положил ему на окно плитку шоколада... Будить было жаль!”

      Жизнь звенит, пылает,
      но мне снится профиль тонкий,
      голос молодой, и глаза, и темные ресницы,
      и прикосновение рукой...

      “По наведенным мною справкам известно, что сын Ваш Владимир 25 июля, будучи тяжело ранен в бою, умер от ран и похоронен на поле боя. Должен Вам сообщить, что Владимир, будучи со мною вместе на службе, был образцовым, храбрым и примерным офицером...”

      (Из письма генерала П. И. Кокорева отцу поэта.)

      Быть может, в середине лета
      Приеду в городок родной
      И в час июльского рассвета
      Пройду по тихой мостовой...

ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ О В. С. КАЛАЧЕВЕ

      Письмо Н. Асеева (адресованное В. Калачеву). Публикация Л. Калачевой, вступительная заметка А. Смородина// Русская литература. 1964. № 2. С. 146.
      Макушин Р. Письма с фронта // Красная звезда. 1972. 2 мая. С. 4.
      Малков В. Строки, опаленные огнем // Север. 1981. № 6. С. 111.
      Тихова Т. Н. “Нам другом стал и братом Володя Калачев” // Литература в школе. 1987. № 2. С. 57.


К титульной странице
Вперед
Назад