Глиняная собачка

О.З.

    «Ты слышишь меня?» — прошептали ласковые губы, прикоснувшись к маленькой глиняной собачке.
    Собачка была очень мила и сама ясно осознавала это. Но упаси Бог хвастаться, что вы, — нет, она просто–напросто сразу родилась вместе с удивительным очарованием, жила с ним не ссорясь и не представляла себе, как можно существовать по–другому.
    «Смешная моя!» — ласковые губы снова коснулись оттопыренного уха собачки, оставив на нем след горячего дыхания.
    Оттопыренное ухо было единственным недостатком собачки. Но и оно, поначалу несколько беспокоившее свою хозяйку, вскоре вдруг обратилось в самое существенное ее достоинство: оно оказалось столь очаровательным, что очень часто заслуживало особенного внимания ласковых губ…
    Собачка помнила всю свою историю. Заботливые руки дали ей глаза, злосчастные уши, аккуратно наложили по всему ее телу белую краску, словно нарочно подпортив свадебный наряд смешными разноцветными точками.
    Всю жизнь собачке предстояло сидеть, выдвинув вперед задние лапы. Поэтому она была даже рада, когда, перед тем как попасть на витрину, долго–долго путешествовала, лежа на спине и зарываясь в мягкий поролон, которым изнутри был обделан изящный ящичек.
    Яркий свет разбудил в собачке очарование жизнью. Все вокруг ей казалось великолепным и добрым: улыбающиеся глаза, в которых она часто видела странный блеск нежности и предвкушения, кичливые керамические петухи, высоко поднимавшие красные грудки, чтобы их поскорее купили, — и даже она сама начала думать о себе как о частичке прекрасного мира, гармоничного, возвышенного и вместе с тем неизвестного. Возможно, подозревала она, понимание придет, но не здесь, а там, в тепле еще неизведанных рук, в счастливом общении с тем, кому она будет очень нужна и дорога.
    Нет, собачка не обижалась, когда глаза проходили мимо нее, не останавливаясь. Ей было достаточно одного мгновения, пойманного и незабвенного. Чувство, что она отдает кому–то свою белизну, свой свет, непонятно почему, но, судя по улыбке мелькающих глаз и губ, примечательную и забавную прелесть своего оттопыренного уха, — это чувство казалось таким захватывающим, что притягивало и притягивало к себе это маленькое существо.
    Наконец, собачку купили. Ее завернули в хрустящую бумагу и передали в огромные ладони, обжигающие бережностью и ожиданием чего–то необыкновенного.
Далее собачка помнила прохладу улицы. Она помнила, как до нее дотронулись еще две руки, как она перекатилась в них, но те–то, те, огромные горячие ладони, на несколько мгновений задержались вокруг обхвативших собачку пальцев. Затем они медленно ушли для маленького существа в небытие, оставляя на память нежность и любовь.
И тут–то собачка впервые ощутила ласковые губы. Откинутая прочь бумага, ворвавшаяся ослепительным светом морозная улица перемешались с ароматом приблизившихся до волнующего расстояния двух розовых полумесяцев. Неожиданный поток горячего воздуха охватил и закружил голову собачке. Она не поняла, что означает это легкое касание губами ее оттопыренного уха, но почувствовала себя страшно счастливою…
    А теперь собачка слушала приятный голос, без сомнения принадлежащий ласковым губам. Она смотрела в эти лучистые глаза, внимая каждой частичке серого, зеленого, голубого поля. Она уже понимала не только прикосновения к себе.
    «Люблю ли я его? — ласковые губы сложились в задумчивую мягкую улыбку. — Ведь нет, скажи, смешная моя, я знаю, что нет…»
    «Глупая!» — чуть не вырвалось у обладательницы оттопыренного уха, но она вовремя вспомнила, что не умеет говорить, а имеет право только слушать и называться маленькой глиняной собачкой.