---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------

                                роман

                        (СБОРНИК "ВОЗМЕЗДИЕ")

           ИЗДАТЕЛЬСТВО "ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА"
                            МОСКВА - 1972







     Часов в десять утра к вокзалу пригородной железной дороги подошел
электропоезд.  Хлынувшая из него толпа вынесла на  перрон  старика.  В
облике пассажира не было ничего примечательного: коротко подстриженные
седые усы и такая же  бородка,  темные  глаза  -  равнодушные  и  чуть
усталые,  небольшой,  правильной  формы  нос.  На  нем  был  костюм из
недорогой шерстяной ткани и каракулевая папаха - так обычно  одеваются
люди  преклонного  возраста  и среднего достатка,  живущие в маленьких
городах и селениях Азербайджана.  Старик был сухощав,  бодр,  держался
прямо, шел быстрой, энергичной походкой.
     Выйдя на привокзальную площадь, он двинулся в сторону моря. Здесь
тянулись   кварталы  старых  одноэтажных  домов,  сложенных  из  грубо
обтесанного пористого камня. Человек в папахе неторопливо побрел вдоль
них,  поглядывая  на  номера  зданий,  и наконец оказался перед ветхим
домиком с палисадником.
     Старик дважды  прошелся  перед домиком,  будто изучая его,  затем
направился к расположенному неподалеку продовольственному магазину.  У
входа вытянулась порядочная очередь, и он стал в ее конец.
     Минуло около часа.  Старик был уже у самых дверей магазина, когда
из  дома  с палисадником вышел человек.  Увидев его,  старик кашлянул,
беспокойно переступил с ноги на ногу и,  торопливо достав  из  кармана
желтый замшевый бумажник, раскрыл его. Потом поднял голову, встретился
взглядом с соседкой по очереди - пожилой женщиной с ребенком на  руках
- и с досадой покачал головой.
     - Что случилось? - спросила женщина.
     Старик печально улыбнулся.
     - Один шайтан знает, сколько я проторчал здесь, - пробормотал он.
- А карточек нет - забыл дома!
     - Так бегите за ними, да побыстрее, а то очередь подойдет.
     Старик благодарно закивал и рысцой пустился по тротуару.
     Шагов на двести впереди двигался  тот,  кто  вышел  из  домика  с
палисадником  -  высокий  худощавый  мужчина  в  бобриковой  куртке  и
красноармейской ушанке.
     Вскоре человек   в   ушанке  и  старик  оказались  на  трамвайной
остановке.  Трамвая,  видимо, давно не было - в ожидании его скопилось
много пассажиров.
     Трамвай появился лишь минут через двадцать.  Торопясь и толкаясь,
все устремились к вагонам.
     Громыхая на  стыках  рельсов,  отчаянно  трезвоня  на  поворотах,
трамвай   мчался  к  центру  города.  После  каждой  остановки  в  нем
становилось все теснее.
     Старик и мужчина в ушанке стояли рядом.
     Внезапно старик схватился за карман.
     - Обокрали! - завопил он.
     В вагоне поднялся  переполох.  А  он  ощупывал  себя,  хлопал  по
карманам, шарил за пазухой.
     - Обокрали,  - твердил старик,  -  бумажник  вытащили,  а  в  нем
продуктовые карточки!
     Вдруг он умолк,  что-то соображая, круто обернулся и оказался нос
к носу с человеком в ушанке.
     - Это ты украл,  сын собаки!  Где  бумажник?  Отдай,  или  позову
милиционера!
     Отбиваясь от наседавшего старика, пассажир пятился на площадку.
     - Смотрите, - раздался вдруг голос потерпевшего. - Глядите сюда!
     Все посмотрели вниз,  куда показывал старик.  На грязном  влажном
полу желтел замшевый бумажник.
     Старик вцепился вору в грудь.
     Трамвай подходил к остановке. Не переставая кричать, старик тащил
карманника к выходу. Вскоре они очутились на панели. И здесь произошло
неожиданное.  Вор, казавшийся таким робким, вдруг выпрямился, коротким
точным ударом в грудь свалил старика и бросился бежать.
     Преступник мчался   по   малолюдной   улице,  наклонив  голову  и
угрожающе выставив кулаки.
     Еще несколько  десятков  шагов,  и  он  свернет в одну из боковых
улочек,  пробежит по ней до широкой оживленной магистрали, а там - ищи
его в людском потоке.
     Однако впереди  показался  патруль.  Что  предпринять?  Повернуть
обратно  и попытаться пробиться?  Вор оглянулся.  Преследователей было
человек десять.  Во главе с милиционером они бежали,  рассыпавшись  по
всей  улице.  Нечего было и думать прорваться сквозь такой заслон.  Но
еще меньше шансов было на то,  чтобы увернуться  от  трех  вооруженных
солдат, двигавшихся навстречу.
     Погоня приближалась.  В  последний  момент   преступник   заметил
ворота, которые вели во двор какого-то дома, кинулся туда.
     Когда преследователи вбежали во двор,  вор карабкался по пожарной
лестнице, прикрепленной к стене большого кирпичного здания. Он был уже
на уровне третьего этажа.
     Двое патрульных,  закинув  автоматы  за  спину,  полезли  следом.
Третий солдат и милиционер поспешили к подъезду,  чтобы  подняться  на
чердак, а оттуда на крышу дома.
     Во дворе собралась толпа.  На ее глазах  преступник  добрался  до
конца лестницы и исчез.
     - Теперь удерет,  - сказал мальчишка,  обутый в большие резиновые
сапоги.
     - Некуда ему деваться,  - солидно возразил дворник.  - Дом-то  на
два этажа выше соседних...
     Дворник не договорил. На краю крыши показался милиционер. Он снял
фуражку, помахал ею, и все поняли, что преступник пойман.
     Вскоре милиционер,   патрульные   и   задержанный   были   внизу.
Милиционер  оставил  его  на  попечение солдат,  а сам принялся искать
потерпевшего. Но тот будто в воду канул.



     К зданию отделения милиции  подъехала  легковая  машина.  Из  нее
вышли  двое  в  штатском и направились в кабинет начальника отделения.
Майор милиции Широков,  уже  предупрежденный  по  телефону,  ждал  их,
шагнул навстречу.
     - Здравия желаю,  товарищ полковник,  - сказал  он,  обращаясь  к
одному из посетителей, пожилому мужчине, высокому и полному.
     Тот кивнул, пожал ему руку, указал на спутника.
     - Знакомьтесь. Это - майор Семин Артемий Ильич.
     Широков и Семин поздоровались.
     Широков уже   шестой   год  работал  в  этом  отделении  милиции,
обслуживающем один из центральных районов Баку.  Дела не  раз  сводили
его с чекистом Азизовым.  Полковнику поручались сложные расследования.
Дважды Широков участвовал в операциях, которыми руководил Азизов.
     Что же  сегодня  привело  сюда  полковника?  Широков  разглядывал
тяжелую,  наголо обритую голову Азизова,  его румяные  щеки  и  мягкий
округлый подбородок - и ждал.
     Азизов вытащил портсигар,  предложил офицерам  папиросы,  закурил
сам.
     - Покажите карточку, - сказал он спутнику.
     Семин вынул  из  кармана  и  протянул Широкову фотографию.  С нее
глядел мужчина средних лет,  худой  я,  вероятно,  высокий.  Начальник
отделения милиции внимательно изучал сфотографированного - его белесые
брови,  широко посаженные глаза,  нос с  едва  заметной  бороздкой  на
кончике, длинную шею с крупным кадыком.
     - Нет, - сказал он, возвращая карточку, - такого не знаю.
     Ответ показался полковнику забавным. Он улыбнулся.
     Широков насупился, вновь взял фотографию.
     - Нет,  решительно  не знаю,  - твердо сказал он.  - Не встречал,
товарищ полковник, ну, честное же слово, не встречал!
     - Человек  этот  арестован,  -  сказал Азизов.  - И сидит,  между
прочим, у вас.
     Широков пододвинул к себе сводку происшествий за день.
     - Вор? - спросил он. - Кража в трамвае?
     - Он самый, - подтвердил Семин.
     - Погодите, погодите... Но им интересуетесь вы?
     Азизов кивнул.
     - Почему же тогда кража? - Широков удивленно поднялся с дивана.
     - Мы тоже озадачены. - Азизов пожал плечами. - Засекли его далеко
отсюда,  еще полмесяца назад.  Изучаем.  Есть основания полагать,  что
прибыл по важному делу. Начал действовать - и на тебе, мелкая кража!
     Широков позвонил. Вошел помощник. Начальник отделения передал ему
сводку,    отчеркнув   ногтем   место,   относящееся   к   трамвайному
происшествию.
     - Проверьте, где задержанный и кто ведет следствие.
     Вскоре помощник вернулся.  Он доложил:  арестованный  сознался  в
воровстве.
     - Признал, что совершил кражу? - переспросил Азизов.
     - Даже раскаялся. Клянется, что это в последний раз.
     Азизов попросил, чтобы начальник отделения отпустил помощника. За
арестованным глядеть лучше, но не допрашивать.
     Затем Азизов занялся просмотром следственных материалов.
     - Так,  - сказал он, листая бумаги, - документов при себе не имел
или,  скорее всего, выбросил перед арестом. Назвался Александром Щуко.
Адрес дал ложный: мы-то знаем, где он живет... И ко всему - признался!
- Полковник поднял голову, вопросительно поглядел на помощника.
     - Да  еще  с  такой легкостью,  - сказал Семин.  - А ведь мог все
начисто отрицать: потерпевшего-то и свидетелей нет!
     - Это действительно странно, - сказал Широков.
     Азизов подошел к окну, поглядел на улицу.
     - Не странно,  майор,  а хитро:  ему поверят, закончат следствие,
осудят на какой-то там срок...
     - За кражу, - вставил Семин.
     - Да,  за мелкую кражу. Он отсидит или, пожалуй, сбежит. И вот он
вновь  на  свободе  и  может  продолжать  прерванное  арестом  дело!..
Главное,  чего он боится,  -  это  чтобы  не  развернулось  тщательное
расследование. Потому и поторопился с признанием.
     Полковник вернулся к  столу,  вновь  полистал  бумаги  из  папки,
задумался.
     - Меня сейчас другое занимает.  Как случилось,  что он оказался в
роли вора и попал в милицию?



     Часа через  три  в  служебном  кабинете Азизова зазвонил телефон.
Азизов снял трубку и услышал голос майора Широкова.
     - Товарищ    полковник,   вы   просили   доложить,   если   вдруг
прояснится...
     - Да, да, говорите!
     - Так вот, ко мне явилась одна гражданочка... Она, собственно, не
о Щуко, а о том, другом, потерпевшем... Мне кажется, интересно!
     - Хорошо. - Азизов встал. - Попросите гражданку ко мне.
     - Сейчас явится. Запишите для пропуска: Оруджева Шафига.
     Вскоре в дверь кабинета постучали.  Азизов,  занятый бумагами, не
услышал.  Стук  повторился,  и  за  дверью послышался плач.  Полковник
удивленно поднял голову,  встал и распахнул дверь.  На  пороге  стояла
женщина с годовалым ребенком на руках.
     - Оруджева? - спросил Азизов.
     - Я  самая...  Да замолчи ты,  неугомонный!  - прикрикнула она на
ребенка.
     Полковник пригласил женщину в кабинет, вызвал майора Семина.
     - Слушаем вас, - сказал он посетительнице.
     Та положила на стол большие натруженные руки и начала:
     - Я живу возле цирка. Продуктовые карточки прикрепляю в магазине,
который  недалеко  от дома...  Вот на этой бумаге написан адрес - мы с
начальником милиции звонили,  узнавали.  Большой  такой  магазин...  И
продукты там хорошие...
     - Я знаю, - сказал Азизов, взглянув на бумажку.
     - Ну вот, стою это я в очереди...
     - Когда?
     - Сегодня  это было,  начальник!  Утром,  в десять часов.  Заняла
очередь,  жду.  За мной стал какой-то старик.  Стоим.  Наконец очередь
подошла.  Надо  входить  в  магазин.  А старик,  что был сзади,  вдруг
заявляет:  "Забыл карточки дома".  Ну что тут делать?  Говорю:  бегите
скорей за ними.
     - И он побежал?
     - Да...  Время идет, а старика нет. Мне уже и сахар выдали, а его
не видно.
     - Так и не пришел?
     - Не пришел! Что ж, думаю, дело твое. Может, денег не хватило или
еще  что...  А  я ждать не могу - у меня ребенок на руках.  И ушла.  К
трамваю иду:  на базар ехать. Дохожу до остановки и, что вы думаете, -
он!
     - Старик?
     - Он   самый!   Хотела  подойти,  сказать:  почему  людям  голову
морочишь?  Потом раздумала.  Мало у кого какие  причины.  Я  правильно
говорю?
     Азизов кивнул.
     - И не подошла.  А тут - трамвай. Я, конечно, с передней площадки
- у меня ребенок...  Ну,  поехали мы.  Две остановки тихо ехали, а как
стали приближаться к третьей, начал он скандалить.
     - Тот самый старик?
     - Тот самый.  Бумажник, кричит, украли. Я бы не обратила внимания
- мало ли что случается. Но вижу - врет.
     - Почему так решили?  Объясните, пожалуйста, подробнее. Это очень
важно.
     - Кричит:  "Бумажник украли, в бумажнике продуктовые карточки". А
я-то ведь знаю, не было там никаких карточек!
     - Подробнее, пожалуйста.
     - Старик у  магазина  бумажник  наизнанку  выворачивал,  карточки
искал. Тогда не было карточек. А теперь вдруг появились... Я правильно
говорю?
     - Продолжайте,   пожалуйста,   -   сказал   Азизов,   все  больше
заинтересовываясь рассказом женщины.
     - Ну,  что дальше было, вы знаете... Да, еще! Когда вора на крыше
дома  ловили,  я  в  тот  двор  вошла.  Там  много  народу  собралось.
Оглянулась  -  рядом  со  мной  тот  самый  старик.  "Ах  ты,  говорю,
такой-сякой!  Зачем человека зря  обвиняешь?  Карточек-то  не  было  у
тебя!"  Здесь  все  зашумели  - милиционер и солдаты вывели того,  что
поймали.  Ну,  я на них и зазевалась.  Потом оглянулась - старика нет.
Его  и  милиционер искал,  да не нашел.  И я подумала:  надо сходить в
отделение. Человека-то, может, зря... Хотя зачем он бежал, начальник?
     - Вы все рассказали? - спросил Азизов.
     - Что знала, то рассказала.
     - Не совсем. - Семин взял лист бумаги. - Как выглядел тот старик?
Вспомните его лицо,  костюм,  шапку.  Какого  он  роста,  сколько  ему
примерно лет.
     Женщина подумала  и  довольно  точно  описала  второго  участника
происшествия.
     Азизов наклонился к Семину,  сказал несколько  слов.  Тот  вышел.
Вернувшись, положил перед Оруджевой полдюжины фотографий.
     - Скажите, нет ли здесь карточки того старика?
     Женщина внимательно осмотрела фотографии.
     - Нет, - твердо сказала она, - это другие. Это, начальник, совсем
другие люди.
     - Спасибо, товарищ Оруджева. - Азизов поднялся. - Вы помогли нам.
Если  вспомните  что-нибудь  еще  -  позвоните.  Вот,  на этой бумажке
телефон.
     Женщина бережно спрятала бумажку, подняла ребенка и направилась к
выходу.






     Убедившись, что  человека в ушанке задержали,  старик выбрался на
улицу и заспешил в обратную сторону.  Вскоре он вновь был у  домика  с
палисадником.  Постояв  перед  дверью,  из  которой  час  назад  вышел
незнакомец, он решительно постучал. На стук никто не отозвался.
     "Не хватает  только,  чтобы  ее  не  оказалось дома",  - подумал,
старик и постучал еще раз.
     За дверью послышались шаги.
     - Кто там? - спросил голос.
     - Гость.
     Дверь отворилась. На пороге стояла пожилая женщина в халате.
     - Дома   ваш   квартирант?   -  осведомился  посетитель,  любезно
улыбаясь.
     - Нет. - Женщина взялась за дверь, чтобы запереть.
     - Минуточку!  Мне,  собственно,  не его самого... Понимаете, мы с
ним приятели,  и я принес по его поручению...  Вот!  - Старик протянул
маленький сверток.
     - Дайте  мне.  - Женщина выставила грязную ладонь.  - Давайте,  я
передам.
     - Пожалуйста,  -  сказал  старик,  шагнув вперед,  но не выпуская
свертка из рук.  - Только я бы хотел и записочку...  Где ее  написать?
Можно пройти в его комнату?
     Женщина молча указала  на  дверь.  Старик  толкнул  ее,  вошел  и
оказался  в  маленькой  комнатке  с единственным окном,  выходившим во
двор.  У стены стояла железная кровать,  под него - фанерный  чемодан,
возле окна - столик и табурет.
     Старик уселся  за  столик,  вынул  блокнот  и  карандаш.  Он   не
торопился, подолгу мусолил карандаш, аккуратно выводя букву за буквой.
Женщина стояла в дверях, наблюдая.
     В коридоре что-то забулькало, зашипело.
     - Кажется, пахнет горелым, - сказал посетитель, нюхая воздух.
     Хозяйка охнула,  метнулась  к двери.  Послышался грохот кастрюль,
что-то упало и покатилось по полу...
     Через минуту,  когда  женщина  вновь появилась в комнате,  старик
сидел в той же позе,  но  уже  не  писал.  Казалось,  он  находится  в
раздумье.
     - Боюсь,  что приятель напутает,  - нерешительно проговорил он. -
Что же делать?.. Знаете, лучше я зайду попозже и все объясню... Да, да
- так будет лучше. Когда он приходит?
     - Кто  его знает!  - Хозяйка пожала плечами.  - Вечером приходит,
поздно...
     - Ну и отлично. Вечером зайду.
     И посетитель сунул  сверток  в  карман.  Женщина  проводила  его,
захлопнула  дверь.  Слышно  было,  как загремели засовы и повернулся в
замке ключ.

     Под вечер старик появился на вокзале.  А через  час  с  небольшим
электричка  доставила  его  на  маленькую  станцию.  Отсюда было рукой
подать до селения на берегу моря.
     - Слава  тебе,  всевышний,  -  прошептал  старик,  отпирая  дверь
небольшого домика, стоящего на краю селения.
     Он вошел,   старательно   запер  за  собой  дверь  и  со  вздохом
облегчения опустился на кровать.  Хотелось есть,  мучила жажда,  но не
было  сил  встать,  чтобы развести огонь,  вскипятить чай и состряпать
ужин.
     Стемнело. Взошла луна. От окна протянулись по полу тусклые желтые
полосы.  С улицы  послышалось  мычание  коров,  блеяние  овец  и  коз.
Захлопали ворота,  потянуло дымом.  Сельчане загоняли на ночь скотину,
готовили пищу.
     В каждом  доме  были свои радости и горести,  интересы и надежды.
Здесь,  как и по всей стране,  жили вестями с фронта. Шла весна тысяча
девятьсот  сорок  четвертого года,  и по мере того как наши войска все
дальше продвигались вперед, люди все с большим нетерпением ждали конца
войны и желанного слова - победа!
     Не ждал этого только старик.
     Лет тридцать  назад  человек  этот  имел  кое-какую  торговлишку,
служил некоторое время приказчиком на одном из  нефтепромыслов  богача
Тагиева,  позднее  состоял  в  контрреволюционной  партии  "Мусават" и
якшался с турками, когда те оккупировали Баку.
     После революции он притих, затаился.
     Так бы и прожил он жизнь мелким,  незаметным служащим, если бы не
пристрастился к картам.
     Все началось с карт.  Сначала  он  пытался  сдерживать  себя,  не
поддаваться  азарту.  Но  вскоре  игра захватила его.  В два месяца он
потерял все свои сбережения,  которые накапливал много  лет.  За  ними
последовали  вещи,  спущенные  старьевщику  за  бесценок.  А  когда не
осталось и вещей,  он,  кассир крупного завода,  стал брать деньги  из
сейфа.  Надеялся,  что  повезет,  но  неизменно  проигрывал:  он  и не
подозревал, что партнерами его были шулера.
     Между тем за ним давно наблюдали. И вот однажды (это было в канун
ревизии),  когда до смерти перепуганный  кассир  сидел  на  приморском
бульваре,  тщетно пытаясь собраться с мыслями,  к нему подсел человек.
Разговорились.  Кассир поведал о своем горе.  Неизвестный принял в нем
живейшее участие.
     Через два часа ошалевший  от  счастья  старик  мчался  на  завод,
бережно неся туго набитый портфель.
     Дальше все обстояло просто.  Агент-вербовщик германской разведки,
получив  от  нового  знакомца сведения о заводе,  легко подавил слабое
сопротивление   вконец   запутавшегося   картежника.   Действовал   он
наверняка, ибо знал кое-что и о прошлом кассира.
     Так началась  новая  жизнь  старика  -  жизнь  изменника  Родины,
провокатора и шпиона.
     Много грязных дел было на его совести.  И с каждым новым заданием
он испытывал все больший страх.  Чудилось,  что за ним пришли, вот-вот
схватят...  Днем он еще держал  себя  в  руках,  сохранял  способность
спокойно  ходить  по  улицам,  даже  улыбаться.  Ночью же просыпался в
холодном поту,  с разламывавшейся  от  боли  головой,  полумертвый  от
снившихся кошмаров.
     Весть о начале войны застала его  на  улице.  Люди  сгрудились  у
громкоговорителя. Какая-то женщина плакала. Он же боялся шевельнуться,
чтобы не выдать радости, бушевавшей в груди.
     - Все,  - шептал он, сидя вечерами за очередной сводкой с фронта,
мысленно прикидывая,  сколько еще немцам осталось до Баку. - Теперь их
не остановит сам шайтан!
     В эти минуты перед его мысленным взором возникала цепочка  тяжело
груженных верблюдов. Позвякивая колокольцами, они неторопливо брели по
барханам, высоко задрав головы...
     Дед его   и   отец  всегда  гоняли  караваны  в  Персию,  выгодно
торговали.  А чем он хуже их?  Но караваны - чепуха.  Караваны  -  это
мелочь.  Пароходы  с доверху набитыми трюмами - вот настоящее дело!  И
промысел,  пусть  даже  небольшой  нефтяной   промысел,   который   он
обязательно приберет к рукам!
     Так он мечтал. Но теперь немцы проигрывали войну, и кошмары вновь
стали посещать старика по ночам.
     Работа агента  научила  его  ничему  не  удивляться.  И  все   же
последнее задание огорошило.  Расшифровав радиограмму,  он больше часа
сидел за столом,  не зная,  что и думать.  В самом деле,  кому и зачем
могло  понадобиться выдать советским властям такого же агента,  как он
сам?
     Мучимый сомнениями, он решил отложить выполнение задания, пока не
получит подтверждения. Оно не замедлило последовать.
     Надо было  действовать.  В  пятницу  он  отправился  в  город и в
полдень был у касс кинотеатра "Баку".  Как указывалось в  радиограмме,
по пятницам и субботам в этот час здесь в ожидании связника должен был
находиться  Александр  Щуко.  Старик  опознал   его   по   заплатанной
крест-накрест  брезентовой  сумке,  которую  тот  держал в левой руке,
проследил,  где живет Щуко.  Затем вернулся к себе и  разработал  план
операции.
     Все это время он не переставал размышлять над причинами,  которые
побудили разведку выдать своего агента.  И в конце концов решил:  тот,
второй,  чем-то не угодил хозяевам.  И это - кара за непослушание.  Он
вздохнул.  Да,  видно,  так  уж устроено в жизни,  что одни - хозяева,
другие - слуги. Одним определено командовать, другим - подчиняться.
     Внезапно его ошеломила мысль:  выполняя приказ, сегодня он предал
какого-то агента. Ну, а завтра? Чей черед завтра?..
     Старик с   трудом  поднялся  на  ноги.  Сердце  билось  тяжелыми,
неровными толчками.  Глаза застилала пелена.  Не хватало  воздуха.  Он
едва добрался до окна и,  теряя силы,  толкнул раму.  В комнату хлынул
прохладный вечерний воздух.
     Он долго стоял, прислонившись к стене, пока не прошла слабость.
     Что это с ним происходит?  Все чаще  и  чаще  внезапные  приступы
удушья. И они, эти приступы, делаются продолжительнее, сильнее...
     Спустя час старик пришел в себя,  запер и зашторил окно,  включил
свет.  Было поздно.  Он сверился с часами,  спустился в подполье, куда
вел из кухни замаскированный лаз,  нащупал в темноте тайник, извлек из
него  портативный  передатчик  и послал в эфир коротенькое шифрованное
сообщение.



     Полковник Азизов весь день занимался текущими делами,  которых  в
его  отделе всегда было великое множество.  Однако мысленно он вновь и
вновь возвращался к странному происшествию в  трамвае.  Он  откладывал
перо, откидывался в кресле, строил предположения, догадки...
     Взгляд Азизова  задержался  на   фотографии   возле   чернильного
прибора. Молодая женщина и мальчик стояли в саду, улыбаясь в объектив.
Это были жена и сын Азизова.
     С началом   войны,   когда   резко  возросла  служебная  нагрузка
чекистов,  полковник почти перестал  бывать  дома.  Зарифа  попыталась
воздействовать  на  его  родительские  чувства.  Сын неделями не видит
отца, тоскует. Иное дело, если бы Азизов находился далеко от семьи. Но
коль он здесь - должен воспитывать ребенка.
     Не помогло.  Однако Зарифа не отступила.  Мужу  при  той  тяжелой
работе,  которую  он выполняет,  необходимо регулярно питаться.  И вот
теперь она ежедневно приезжает с едой и ждет  внизу,  а  к  полковнику
звонит  дежурный.  Тут уж хочешь не хочешь,  но выберешь время,  чтобы
спуститься.
     Вчера они  провели в комнате дежурного полчаса.  Он торопливо ел,
она рассказывала.  Зарифа старалась говорить весело,  но в  глазах  ее
была тоска.  И Азизов обещал:  завтра вечером, что бы ни случилось, он
выберет время и приедет.
     - Не напоминать? - спросила жена, убирая посуду.
     - Слово мужчины!
     - Ладно, поглядим, какое это слово, - сказала Зарифа.
     ...Сейчас было около десяти. Время ехать домой.
     Азизов стал уже собираться, когда в дверь постучали.
     Вошел майор Семин.  Он принес  документы  по  делу  арестованного
Щуко.  Азизов просмотрел их. Ничего нового. Как же действовать? Многое
мог бы прояснить допрос самого Щуко.  Однако Азизов  полагал,  что  не
следует   торопиться   с   допросом.   После  рассказа  Оруд-жевой  он
почувствовал некоторое удовлетворение - подтвердилась его догадка, что
кража  инсценирована.  Одновременно  то,  что сообщила посетительница,
запутывало дело.  Кто же это такой - старик с седой бородкой, в темном
костюме и коричневой каракулевой папахе, владелец замшевого бумажника?
С какой целью подстроил он происшествие и передал Щуко в руки милиции?
Быть может, мстит за что-то? Нет, вряд ли. Щуко прибыл в Баку недавно,
каждый  его   шаг   в   этом   городе   известен,   участники   встреч
сфотографированы,   и  Оруджева,  которой  показали  их  карточки,  не
опознала среди них Седобородого (так Азизов мысленно  называл  второго
участника происшествия). Значит, не исключено, что Щуко его не знает.
     А может быть,  знает?  Что,  если Седобородый -  такой  же  агент
германской  разведки,  как и Щуко?  Нет,  это маловероятно.  Если он и
агент, то работает на какую-то другую разведку. Но на какую? И с каких
это пор иностранные разведки стали выдавать германских шпионов органам
госбезопасности Советского Союза!
     - Только  что  навел  справку,  -  негромко  проговорил Семин.  -
Магазин,  в котором прикрепляла свои  карточки  Оруджева,  и  квартира
арестованного  находятся  по  соседству.  В  пятидесяти метрах друг от
друга. Так сказать, зрительная связь.
     - И Седобородый наблюдал за домом,  стоя в очереди? Хитро, ничего
не скажешь.
     - Когда будем допрашивать Щуко?
     - Не будем.
     Семин вопросительно взглянул на начальника.
     - Не будем,  - повторил Азизов.  - Если поймали вора, должен быть
суд.    Так   пусть   суд   состоится.   Преступника   приговорят   по
соответствующей статье.  А потом, при конвоировании в тюрьму, случится
что-то такое, что даст ему возможность бежать.
     - Понял, товарищ полковник. - Семин улыбнулся. - Но не исключено,
что Щуко не знает того, второго.
     - Седобородого?
     - Да. Не знает, даже не подозревает о его существовании.
     - Все равно. Пусть считает, что его приняли за вора.
     Часы в углу кабинета пробили десять. Азизов поднялся, запер сейф,
взял шляпу.
     - Закончим  разговор  завтра.  Утром  прошу  ко  мне пораньше.  А
сейчас...  - Он улыбнулся.  - Сейчас я должен идти,  ибо опаздываю  на
свидание.
     Зазвонил телефон. Азизов снял трубку.
     - Слушаю...  Здравствуй,  сынок.  Да, обещал и скоро буду. - И он
дал отбой.
     - Домой? - спросил Семин.
     - Домой.
     - А как же свидание?.. А, понимаю! - Майор засмеялся.



     Машина медленно  шла по пустынной улице мимо темных,  без единого
огонька,  домов,  очертания  которых  едва  угадывались  в  ночи.   Из
репродукторов лилась музыка - негромкая, тревожная.
     Автомобиль свернул к морю. Луна только что взошла. Каспий лежал в
ее мягком свете большой, мирный, в мелких серебряных завитках.
     Азизов опустил боковое стекло.  В кабину ворвались ароматы моря -
чудесная смесь запахов йода, смолы и соли.
     - Хорошо, - негромко сказал шофер.
     - Хорошо, - повторил Азизов.
     Машина проехала набережную, притормозила у небольшого дома.
     Азизова ждали.  Навстречу  кинулся сын,  за ним вышла улыбающаяся
Зарифа.
     Они вошли в дом. И тотчас же зазвонил телефон. Жена взяла трубку.
     - Тебя, - сказала она Азизову.
     Полковник взял  трубку.  Говорил  майор  Семин.  Он сообщил,  что
арестованный Щуко попытался совершить побег.
     - Как   это  произошло?  -  Азизов  присел  на  стул,  расстегнул
воротничок, ослабил галстук.
     - Подробностей не знаю,  не успел расспросить. Кто-то из офицеров
открыл огонь...
     - Убили? - Азизов встал.
     - Ранили, товарищ полковник. Не опасно для жизни.
     - Все равно плохо. - Азизов помолчал. - Где он находится?
     - Там же, в отделении.
     - Берите нашего врача, выезжайте. Я сейчас буду.
     Он положил трубку и виновато посмотрел на жену.



     Майор милиции Широков доложил Азизову о  происшествии.  Полковник
раздраженно   поморщился.  Похоже  было,  что  рухнули  все  планы.  У
преступника  перебита  нога.  На  какое-то   время   он   обречен   на
неподвижность.  Значит,  не  удастся осуществить комбинацию с побегом,
чтобы и дальше наблюдать за связями Щуко.
     - Можно  устроить  так,  чтобы распространился слух,  будто побег
удался? - вдруг спросил он начальника отделения.
     Широков был удивлен.
     - Ну?  - нетерпеливо повторил полковник.  - Побег, мол, удался, и
арестованный скрылся.
     - Полагаю, что можно, - неуверенно ответил Широков.
     - Слух   должен   быть  распространен  не  только  среди  жителей
окрестных домов,  но и между работниками отделения. Конечно, не считая
тех,  которые  были  здесь  во  время  происшествия.  С  ними придется
поговорить особо. Вы понимаете меня?
     - Так точно.
     - Тогда действуйте.
     Широков вышел.  Проводив его взглядом,  Азизов встал.  Поднялся и
Семин. Полковник обнял его за плечи.
     - Поехали,  Артемий Ильич,  ко мне.  Я, когда ты звонил, только в
дом  вошел.  Но  одним,  так  сказать,  глазом  успел  стол  оглядеть.
Поверишь,  сыр  видел,  долму1  видел!  А  по  дороге потолкуем.  Есть
интересная мысль.
     1 Д о л м а - голубцы в виноградных листьях.
     - А... работа? - неуверенно проговорил Семин.
     - На час едем. На один час. Потом возвращаемся в отдел.
     - Едем.  - Семин улыбнулся,  потер ладони.  - Я, брат, знаешь как
долму люблю!






     Обер-ефрейтор Герберт Ланге стоял в офицерском блиндаже и отвечал
на вопросы своего ротного командира лейтенанта Шульца.
     - Таким образом,  вы, Ланге, были дневальным по взводу и дежурили
в землянке вторую половину ночи?
     - Да, господин лейтенант.
     - Никуда не отлучались?
     - Нет, господин лейтенант.
     - И вы видели, как вернулся с поста ефрейтор Георг Хоманн?
     - Так точно.  Он сменился в два часа ночи,  ввалился в землянку и
стал расталкивать солдат, занявших его место на нарах.
     - Ну, а дальше? - Лейтенант испытующе оглядел обер-ефрейтора, его
квадратное  костистое  лицо,  массивное  туловище  с прижатыми к бокам
длинными, тяжелыми руками. - Что было дальше?
     - Дальше? - Ланге чуть шевельнул рукой, шире раскрыл свои большие
светлые глаза. - Я не знаю, что вас интересует, господин лейтенант.
     - Вы ни о чем с ним не говорили?
     Ланге облизнул губы, шумно перевел дыхание.
     - Говорил, господин лейтенант.
     - О чем же, Ланге?
     - Да ведь он,  Хоманн,  только три дня как из отпуска. А мы с ним
из одних и тех же мест...
     - Остбург?
     - Остбург, господин лейтенант.
     - Гм...  Так о чем же вы беседовали?  Предупреждаю, обер-ефрейчор
Ланге, говорить правду, не лгать! Учтите, мне кое-что известно.
     - Господин  лейтенант в чем-то подозревает меня?  - На лице Ланге
отразилось удивление, растерянность.
     - Нет, нет, - быстро сказал ротный командир.
     Шульц имел основания верить Ланге -  исполнительному  и  храброму
солдату.  Но  ни  в  чем ведь нельзя было упрекнуть и ефрейтора Георга
Хоманна. Тот тоже считался лучшим солдатом и, кроме того, недавно спас
жизнь ему,  Шульцу.  А вот полчаса назад выяснилось, что Хоманн исчез,
причем не просто исчез, а перебежал к русским!
     По требованию  лейтенанта  Герберт Ланге доложил о своей беседе с
Хоманном.  В  ней  не  было  ничего  особенного  -   ефрейтор   Хоманн
рассказывал  о  поездке  в  Остбург.  Там все по-прежнему.  Только вот
бомбят город здорово. И люди ходят злые.
     - Господин лейтенант,  - сказал Ланге, заканчивая свой рассказ, -
при выезде жандармы предупредили Хоманна,  чтобы  он  держал  язык  за
зубами: ни слова о том, что делается в тылу, об очередях, о бомбежках.
Поэтому прошу вас...
     Лейтенант вздохнул.
     - Идите,  Ланге,  - вяло сказал он. - От вас ничего не добьешься.
Идите, мне надо побыть одному.
     Отпустив солдата,  Шульц расстегнул воротник  мундира,  задумчиво
подсел к столу.  Да,  все ощутимее признаки того,  что дело близится к
развязке.  Уже первые солдаты  перебегают  на  сторону  противника.  В
германском   тылу,   который   теперь  день  и  ночь  бомбят  самолеты
американцев, англичан и русских, все больше проклинают войну, Гитлера,
нацистов.  Ну,  а дальше? Какова дальнейшая судьба Германии, немецкого
народа, судьба самого Шульца?
     Лейтенант встал,   тряхнул   головой,  отгоняя  невеселые  мысли,
неожиданно  для  самого  себя  грубо  выругался.  Он  долго  ходил  по
землянке,  сильно  затягиваясь  сигаретой и бормоча проклятия.  Затем,
несколько успокоившись,  подсел к телефону - надо было докладывать  об
исчезновении Хоманна.
     Утром командир  батальона  майор  Гаус   зачитал   перед   строем
подразделения  приказ.  Командир  полка  объявлял,  что ефрейтор Георг
Хоманн,  как дезертир из германского вермахта и предатель дела фюрера,
лишается  воинского  звания,  всех  наград и прав.  В случае поимки он
подлежит расстрелу.



     Хоманн благополучно переполз минное  поле,  прикрывавшее  позиции
германских войск,  и теперь двигался по "ничьей" земле.  Была ночь. Со
стороны немцев то и  дело  взвивались  в  небо  осветительные  ракеты,
заливая землю холодным голубоватым светом.  Свет был таким ярким,  что
проникал  в  каждую  выбоинку  и  щель.  Повисев  в  воздухе,   ракеты
устремлялись вниз,  и тогда от деревьев и камней бежали резкие, черные
тени.
     При каждой   вспышке   Хоманн  распластывался  на  земле  и  ждал
спасительной темноты,  чтобы потом,  изо всех сил работая  коленями  и
локтями, продвинуться еще на десяток метров.
     Было морозно, но он не чувствовал холода. От его спины валил пар,
с висков стекали струйки пота,  заливая глаза и мешая глядеть.  Хоманн
продавил ладонью ледок во встретившейся на пути луже,  поранил пальцы,
но  не  заметил  и  этого.  Он  думал лишь об одном - быстрее миновать
открытый и насквозь простреливаемый участок.
     Впереди послышался шорох.  Перебежчик замер. Шорох повторился. На
бугре мелькнула тень, за ней - другая, третья.
     Хоманн тяжело задышал.
     - Геноссе! - позвал он хриплым шепотом.
     Тени перестали   двигаться,  шорох  оборвался.  Потом  послышался
металлический щелчок - будто взвели курок.
     Мозг перебежчика лихорадочно работал.  Сейчас,  если он ничего не
предпримет,  наступит конец.  Русские разведчики - а в  том,  что  это
именно  они,  Хоманн  не  сомневался  - вот-вот прошьют его автоматной
очередью или угостят ударом ножа. Неужели же придется погибнуть, когда
цель  так  близка?  Скорее  сделать  что-то  такое,  что остановило бы
советских разведчиков! Но - что?
     Все решали секунды.  И Хоманн вдруг запел "Интернационал". Он пел
торопясь и волнуясь, с трудом переводя дыхание, захлебываясь и нещадно
фальшивя, так что мелодию едва можно было узнать.
     Прошло с полминуты. Он оборвал пение, прислушался.
     - Ком хер!  - негромко сказали из-за бугра.  И добавили:  - Хенде
хох!
     - Яволь, яволь, - торопливо зашептал ефрейтор. - Их комме!
     Он отбросил в сторону автомат,  двинулся  вперед.  Вот  и  бугор.
Теперь  Хоманн  видел  тех,  к  кому полз.  Их было трое,  в пятнистых
халатах.  Перебежчик уперся грудью в землю и попытался  поднять  вверх
руки с растопыренными пальцами. Люди в халатах метнулись к нему.

     Через час  старший  тройки  разведчиков  докладывал о перебежчике
своему командиру.
     - Говорите,  окликнул вас?  - переспросил офицер,  делая запись в
блокноте.
     - Первым окликнул, товарищ старший лейтенант!
     - И - "Интернационал"?
     - Пел, товарищ старший лейтенант. Поет, а сам, чувствую, дрожит.
     - Тут задрожишь. - Офицер усмехнулся.
     Хоманна ввели  в  землянку.  Остановившись  у  двери,  он вскинул
голову, изо всех сил стукнул каблуками.
     - Не   хватает   только   "Хайль  Гитлер"!  -  пробурчал  старший
лейтенант. - Кто вы? - спросил он по-немецки.
     Хоманн назвал себя,  сообщил номер полка и дивизии,  где проходил
службу.
     - Так, - лениво сказал офицер. - А зачем пожаловали?
     У Хоманна дрогнули губы. Он как-то обмяк, ссутулился.
     Офицер подумал, что слишком уж грубо задал вопрос.
     - Садитесь, - сказал он.
     Хоманн грузно   опустился   на   табурет.   Командир  разведчиков
перехватил его взгляд, брошенный на пачку папирос.
     Встряхнув пачку, он протянул ее Хоманну.
     Перебежчик поблагодарил кивком,  но папиросы не взял.  Он полез в
карман, извлек деревянный портсигар, достал сигарету и закурил.
     - Так зачем все-таки пожаловали?  -  повторил  вопрос  офицер.  -
Воевать не хочется?
     Хоманн выпрямился.
     - Нет, - сказал он. - Я еще повоюю!
     Офицер поглядел на него с любопытством.
     - Я  коммунист,  господ...  простите,  товарищ обер-лейтенант!  -
Хоманн сделал паузу и закончил: - И думаю, что пригожусь.
     Офицер насторожился.  Он  знал,  что  агенты,  которых гитлеровцы
забрасывают в тыл советских войск под  видом  перебежчиков,  иной  раз
снабжаются даже документами членов Коммунистической партии Германии.
     - Коммунист?  - сказал он,  недобро усмехнувшись.  -  И  документ
имеете?
     Хоманн встал.
     - Конечно,  я понимаю и ваш тон и ваше недоверие, - тихо произнес
он, не поднимая глаз от дымившейся в руке сигареты. - Все это понятно,
тут  ничего  не  поделаешь.  Но  я  прошу:  проводите  меня  к  вашему
начальнику.  - Хоманн поглядел офицеру в глаза, нервно повел плечом. -
К вашему самому большому начальнику. Я должен сообщить нечто важное.
     - Хорошо,  - кивнул  офицер.  -  Хорошо,  вы  будете  говорить  с
начальником.  Но это завтра. А пока садитесь и пишите: кто вы, откуда,
зачем перешли на сторону советских  войск,  и  все,  что  еще  найдете
нужным.  Вот  бумага,  ручка,  чернила.  Не  торопитесь.  Вам не будут
мешать.
     И он вышел.
     Солдат, доставивший Хоманна, остался у двери.



     На следующее  утро  перебежчик  был  отконвоирован  к  начальнику
отдела контрразведки дивизии.
     Навстречу Хоманну из-за стола поднялся высокий худощавый майор.
     - Вы хотите сделать нам заявление? Слушаю вас.
     - Это займет  полчаса,  быть  может,  больше.  -  Хоманн  вытащил
портсигар, вопросительно взглянул на офицера.
     - Можете курить, - разрешил майор.
     Хоманн поблагодарил, раскрыл портсигар и пододвинул майору.
     - Не курю.
     - Я  не  об  этом.  -  Хоманн  коснулся крышки портсигара.  - Она
клееная.  Два слоя,  понимаете?  А в середине - первая страничка моего
партийного билета. Подпись Эрнста Тельмана.
     Майор раскрыл перочинный нож, протянул немцу.
     - Нет.  -  Хоманн  покачал  головой.  -  Сам я боюсь это сделать.
Клеили каким-то особым составом,  намертво. И очень давно - девять лет
назад. Лучше, если отошлете специалистам. Можете даже в Москву.
     - Почему в Москву?
     - Мне  кажется,  после  того  как  я  сделаю  свое заявление,  вы
отправите туда и меня.
     Майор высыпал на стол содержимое портсигара,  закрыл его, оглядел
мельком и отодвинул в сторону.  Хоманн  собрал  сигареты  и  аккуратно
уложил в карман кителя.
     - Ну, я слушаю вас, - сказал майор.

                        Рассказ Георга Хоманна

     Я родом из Гамбурга.  Вы,  конечно,  слышали об этом  городе.  Он
расположен  в  низовьях  Эльбы,  в сотне километров от Северного моря.
Отец работал в порту - возил грузы на автокаре.  Умер,  когда мне было
лет тринадцать. Мать вторично вышла замуж. С этим я примириться не мог
- отец вечно стоял перед глазами,  и было дико,  что его  место  занял
другой. Словом, ушел. Скитался по стране, несколько лет провел в Руре,
кормился временной работой на шахтах - там,  как я думал, всегда можно
подыскать  какое-нибудь  занятие.  Но  потом работы не стало.  И снова
скитания.  Дважды побывал в трудовых лагерях.  Отделался  дешево  -  в
общей  сложности  продержали  там  не больше года.  И вот - вернулся в
родные края.
     С работой   было   плохо,   но   мне   повезло   -   гамбургскому
муниципалитету требовался рабочий  по  очистке  канализационных  труб.
Взялся   и   тянул  лямку  до  тридцать  седьмого  года.  В  том  году
распространился слух,  что в Остбурге (это тоже на Эльбе,  но  немного
выше  по  течению)  нужны рабочие на военный завод.  Подался туда.  На
заводе делал мины,  артиллерийские снаряды.  К тому времени я уже  лет
двенадцать  был  членом компартии.  Как уцелел от провала и остался на
свободе?  По правде говоря,  не знаю.  Быть может,  потому, что не лез
вперед,  никогда не выступал.  Вероятно,  в этом вся суть. Словом, так
или иначе, но уцелел. Имел работу, которая прилично оплачивалась, имел
комнату,  почти  не пил.  Короче,  мог обзавестись семьей.  Но остался
холостяком. И сейчас даже рад этому... Так вот, началась война. Вскоре
на  мое место поставили какого-то поляка из восточных рабочих,  а меня
мобилизовали.  Года  полтора  провел  во  Франции,  затем  проделал  с
Роммелем  почти  весь  его  африканский поход,  едва унес оттуда ноги.
Последние  полгода  был  на  Восточном  фронте.  Дней  двадцать  назад
командир  роты  похвалил  меня перед строем за то,  что я предотвратил
пожар в продовольственном складе,  возле  которого  нес  службу.  Было
объявлено, что мне предоставляется отпуск для поездки в тыл.
     Возможно, отпуском  я  бы  и  не   воспользовался   -   ехать-то,
собственно  говоря,  было  не  к  кому.  Но дня за три до этих событий
пришло письмо от приятеля.  Зовут его Макс Висбах.  Мы вместе работали
на  военном  заводе  в Остбурге,  Макс и по сей день там...  Он ко мне
неплохо относился - раз даже выручил,  когда мастер, которому я чем-то
не угодил, настрочил кляузу. О, Макс - сварщик высшей категории, с ним
считается даже директор завода!
     В письме  Макса  было  только  самое обычное:  тот здоров,  а тот
заболел;  погода такая-то;  на заводе все по-старому.  Но,  читая, как
говорится,  между  строк,  я  почувствовал,  что Макс чем-то озабочен,
встревожен.  В конце он писал:  "Вот бы удалось тебе вырваться сюда на
недельку".  И  я  подумал:  быть  может,  с  ним  стряслась  беда и он
нуждается в помощи, совете? Почему бы и не съездить в Остбург?
     И вот  я в Остбурге.  В первую ночь мы с Максом проговорили почти
до рассвета - благо назавтра ему предстояло работать во второй  смене.
На  следующий  вечер,  когда мы поужинали и задымили сигаретами,  Макс
пододвинулся ко мне и, понизив голос, сказал, что хочет посвятить меня
в одно необыкновенное дело.
     Вот коротко, что он мне рассказал. Однажды ночью, это было недели
за три до того,  как я получил отпуск,  к нему постучали. Он уже спал.
Стук поднял его с постели.
     "Кто там?" - спросил он, подойдя к двери.
     "Откройте, гестапо".
     Макс, как и я,  ненавидит нацистов.  Правда,  он не коммунист, но
честен,  прям и  правдив  -  словом,  настоящий  рабочий...  Так  вот,
услышав,  что  ночные  гости-молодчики  из  гестапо,  он  притаился за
дверью. Что делать? Бежать он не мог: квартира на четвертом этаже, и у
нее лишь один выход - тот,  у которого стоят гестаповцы.  Дома у Макса
ничего предосудительного не было.  Поэтому он решил,  что лучше всего,
не мешкая,  отпереть, показав тем самым, что хозяин квартиры не боится
ни ареста, ни обыска, ибо совесть у него чиста. Макс так и поступил.
     Вошли трое в черных мундирах.
     "Вы Макс Висбах?  -  спросил  гауптштурмфюрер.  -  Газосварщик  с
завода "Ганс Бемер"?"
     "Я самый".
     "Под водой приходилось работать?"
     "Резать?" - в свою очередь спросил Макс, несколько растерянный.
     "Резать и варить".
     Макс сказал,  что проходил службу на  флоте  и  потому  знаком  с
работой под водой.
     "Хорошо. - Гестаповец распорядился: - Одевайтесь, и едем".
     Через несколько  минут  Макс  и  его  провожатые  уже  садились в
машину, поджидавшую у подъезда.
     Сначала заехали на завод. Гестаповцы прошли к дежурному инженеру,
и тот разрешил взять из кладовой два сварочных аппарата  и  баллоны  с
газом. Все это погрузили в багажник автомобиля.
     "Вперед", - скомандовал гауптштурмфюрер, садясь рядом с шофером.
     Двое других  офицеров уселись сзади,  по бокам Макса.  Автомобиль
тронулся. Гестаповцы подняли толстое матовое стекло, отделявшее кабину
пассажиров от водителя,  задернули занавески на окнах. Макс оказался в
передвижной  тюрьме.  Он  понял,  что  его  везут  на  важный  объект,
местонахождение которого хотят сохранить в тайне. Макс рассудил также,
что  убивать  его  по  окончании  работы,  видимо,  не  собираются.  В
противном   случае   гестаповцы  не  стали  бы  предпринимать  столько
предосторожностей.
     Поездка длилась  часа  два.  Вначале  машина  кружила  по  улицам
Остбурга,  потом выехала за его пределы - увеличилась скорость, меньше
стало,  поворотов.  Последние километры автомобиль шел медленно,  то и
дело переваливаясь с боку на бок и подскакивая,  будто поперек  дороги
были положены бревна.  Макса осенила догадка:  они двигаются по лесной
тропе и автомобиль швыряет на  вылезших  из-под  земли  корнях  старых
деревьев.  Об этом говорил и приглушенный шум, который стал доноситься
откуда-то сверху, - так в ветреную погоду шумит лес...
     Наконец машина остановилась. Максу завязали глаза. Поддерживаемый
гестаповцами,  он вылез.  Теперь,  когда мотор автомобиля заглох,  шум
леса слышался отчетливее. Ко всему Макс ощущал еще и аромат хвои.
     Его взяли под руки и повели,  а какие-то  люди  (он  ясно  слышал
топот ног) подбежали к автомобилю и открыли багажник.
     Несколько десятков шагов Макс сделал по ровной земле.
     "Осторожнее, - сказал один из спутников, - здесь лестница".
     Спуск продолжался долго.  Когда он  закончился,  Максу  разрешили
снять  с  глаз  повязку.  Макс  стащил  ее  и невольно зажмурился.  Он
находился в круглой,  ярко освещенной комнате со  сводчатым  потолком.
Пол  слегка  подрагивал  под ногами.  Откуда-то доносился приглушенный
рокот.
     Через люк  Макс  и гестаповцы спустились еще ниже,  теперь уже по
узкой винтовой лестнице,  и оказались на длинном балконе,  огороженном
металлическими перилами.  Под балконом был большой квадратный провал -
шагов сорок в длину и столько же в ширину. В нем бурлила вода. У Макса
было ощущение, что вода медленно прибывает.
     К Максу и его спутникам подошел человек в форме генерала СС.
     Гауптштурмфюрер доложил,  что  сварщик  с  аппаратурой для работы
доставлен.
     "Этот?" - спросил генерал, кивнув на Макса.
     Он взял Макса за плечо, указал вниз.
     "Там, под водой,  металлическая стена, - сказал генерал. - Сталь,
и  очень  крепкая.  Стена  ограждает  помещение  от  воды.  Но  где-то
образовалась   трещина   или  пробоина...  или  еще  черт  знает  что!
Спуститься под воду и ликвидировать повреждение сможете?"
     Макс, ошеломленный  тем,  что открылось его глазам,  пробормотал:
"Выходит, воды здесь не должно быть?"
     "Не разговаривать!  - закричал генерал,  находившийся,  видимо, в
большом нервном напряжении. - Да или нет?"
     Макс подумал,  что будет уничтожен,  если откажется от работы. Он
ответил, что должен спуститься и осмотреть повреждение. Генерал что-то
сказал   стоявшему  рядом  офицеру.  Тот  ушел  и  вскоре  вернулся  с
несколькими военными,  которые  несли  водолазный  костюм,  каучуковые
шланги,  моток  веревки,  небольшую помпу для подачи воздуха,  а также
сварочные аппараты, которые привезли в машине спутники Макса.
     Через четверть  часа  Макс,  облаченный в скафандр,  погрузился в
воду.
     Опустившись метра на три,  он нащупал дно, сделал несколько шагов
против течения - и внезапно провалился еще  глубже.  Теперь  встречный
поток  воды  казался  мощнее.  Макс  продвигался,  напрягая  все силы.
Наконец он очутился возле стальной стены,  о которой  говорил  генерал
СС.  Вода  отбрасывала  его  назад,  но  он все же добрался до стены и
ощупью двинулся вдоль нее.  Ага,  вот она,  трещина! Ухватившись за ее
край  и  почти  лежа  в  потоке  бившей  навстречу  воды,  Макс изучал
повреждение.  Оно было серьезно.  Разошлись края двух заваренных встык
стальных листов.  Длиной трещина была около метра.  Напор воды выгибал
листы,  и они расходились все больше.  Нечего  было  и  думать,  чтобы
наложить  заплату  на  поврежденное  место  и  приварить ее:  вода так
давила,  что не удалось бы даже приблизить заплату к трещине. Подумав,
Макс  пришел к выводу,  что единственный выход - это приварить к обеим
сторонам трещины прочные скобы,  а уж по ним надвинуть на поврежденное
место  стальную  задвижку.  Ее можно будет прихватить по краям и затем
намертво соединить со стеной.
     План ремонта был составлен.  Пятясь, Макс стал отступать от стены
и вскоре уперся спиной в  выступ.  Позади  оказался  большой  ящик  из
светлого металла. На ящике что-то белело. Макс приблизился и разглядел
этикетку.  На полоске плотной белой бумаги были заметны  буквы  -  уже
расплывавшиеся.  Он с трудом разобрал:  "Винница, э 12". На этом ящике
оказался второй,  этикетка которого гласила: "Львов, э 5". Макс сделал
несколько  шагов  в  сторону  и убедился,  что ящиков много.  Они были
уложены в несколько ярусов.
     Вот, оказывается,  в чем дело!  Макс понял, что находится в одном
из тайников,  о которых до сих пор ему приходилось лишь  слышать.  Как
утверждали,  в таких тайниках руководство НСДАП1,  гестапо,  абвера2 и
других учреждений нацистов хранит ценности  или  важные  документы.  В
этом тайнике были ящики с грузом, вывезенным из Советского Союза.
     1 НСДАП - название фашистской партии в гитлеровской Германии.
     2 Абвер - военная разведка и контрразведка.
     Макс дал сигнал,  чтобы его поднимали, и вскоре оказался наверху.
С него сняли шлем.  Он попросил,  чтобы позвали генерала. Тот явился и
одобрил  предложенный  Максом  план.  Оказалось,  что  гестаповцы  уже
подготовили  к  работе  сварочные  аппараты,  доставили листы и полосы
стали.
     Макс принялся  за  дело.  Часов через пять все было закончено.  И
тут,  наваривая последний шов,  Макс подумал,  что у него  очень  мало
шансов  остаться  в  живых:  он  слишком много знает.  Надо было найти
средство обезопасить себя.
     Поднявшись наверх, он сказал: "Господин генерал, получилось очень
удачно,  что вызвали именно меня.  Смею уверить,  в нашем городе такой
работы  не  сделал бы никто другой.  Откачайте воду,  а через недельку
привезите меня сюда еще разок.  Надо будет взглянуть,  как ведет  себя
пластырь, не следует ли его укрепить".
     Так Макс дал понять  фашистам,  что  он,  высококвалифицированный
сварщик, может пригодиться. По этой ли причине или по какой другой, но
его не тронули, доставили в город и отпустили, наказав держать язык за
зубами.
     Макс подчеркивает:  ранним утром,  когда он  возвращался,  солнце
было  впереди  - матовое стекло,  разделявшее автомобиль на две части,
казалось  розовым  от  пронизывавших  его  солнечных   лучей.   Вывод:
автомобиль  шел  с  запада на восток.  А к западу от Остбурга - Эльба.
Значит,  тайное хранилище на ее берегу.  Теперь прибавьте ко  всему  и
лес: помните, Макс слышал шум деревьев, а затем ощутил и запах хвои?..
Так вот, в районе Остбурга хвойный лес лишь в одном месте.
     Вот что  рассказал  мне Макс Висбах.  Потом,  помолчав,  он вдруг
спросил:
     "Ты коммунист, Георг?"
     Этот вопрос не застал меня врасплох. С Висбахом мы близки, всегда
были откровенны, он знал о моих взглядах. Единственное, что я скрывал,
- это свою принадлежность к партии.  Но он, конечно, догадывался, хотя
из деликатности помалкивал.  И в тот день я открылся.  Я понимал, куда
он метит. И не ошибся. Висбах сказал:
     "О тайнике  должно  узнать командование советских войск.  Я долго
думал,  как это сделать.  Выход один.  Ты, Георг, перейдешь к русским.
Будь я на твоем месте, поступил бы именно так. Клянусь тебе в этом".
     Мне нечего было возразить. Макс был прав. И вот - я здесь.






     Ночь старик  провел  плохо.  Он  лег  поздно,  был сильно утомлен
пережитым за день,  но никак не  мог  уснуть.  Видимо,  перенервничал.
Пробило  час  ночи,  два  часа,  три,  а  он  все ворочался в постели,
вздыхал,  кашлял,  что-то бормотал. Наконец, отчаявшись заснуть, сел в
постели,  спустил  на  холодный  глиняный  пол  тонкие ноги с уродливо
вспухшими подагрическими  коленями,  потянулся  к  выключателю,  зажег
свет.
     За окном мерно шумело море.  Но вот к ровному и привычному голосу
Каспия  стал примешиваться тихий скользящий шорох.  Он все усиливался,
нарастал.  И вскоре по кровле,  по окну, по широким листьям инжирового
дерева,  росшего  у входа в домик,  забарабанил крупный дождь.  С моря
донесся отдаленный удар - будто пушка  выстрелила.  Это  в  прибрежных
скалах разбился первый штормовой вал.
     Старик прошлепал босыми ногами к  окну,  проверил  запоры,  потом
забрался на кровать и, закутавшись в одеяло, просидел так до утра.
     Рассвет застал его совсем больным.  Он  сполз  с  кровати,  зажег
керосинку.  Сейчас  девочка,  дочь  соседки,  должна  принести бутылку
молока.
     Ага, вот и она: у дома послышались шаги. Старик отпер дверь, взял
молоко, перелил в кастрюлю и вернул бутылку.
     - А деньги? - сказала девочка.
     - Иди,  иди,  завтра получишь. - Старик запер дверь, нагнулся над
керосинкой.
     Вскоре молоко было  выпито,  завтрак,  состоявший  из  сваренного
накануне картофеля, съеден.
     На душе у старика было неспокойно - задание он выполнил  неточно.
Радиограмма требовала, чтобы тот, в ушанке, был передан в руки органов
государственной безопасности, а не милиции.
     Правда, старик  предпринял  для этого кое-какие меры,  но вдруг в
милиции, не разобравшись, выпустят арестованного на свободу?..
     Он знал:  хозяева  всегда  стремятся  проверить  сообщения  своих
агентов. Такую работу случалось выполнять и ему самому. Что, если и на
этот  раз будет предпринята подобная проверка,  да еще выяснится,  что
тот,  в ушанке, ускользнул!.. В этом случае агента могут заподозрить в
попытке обмануть шефов.  Тогда наступит возмездие.  А он знает теперь,
каким бывает это возмездие! Нет, нет, действовать в ближайшие же часы,
немедленно. Он должен убедиться в том, что все получилось как надо.
     Надев сорочку,  Седобородый раскрыл  гардероб.  Там  висел  синий
костюм, в котором он ездил вчера в город. Он подумал и закрыл дверцу -
опыт подсказывал, что сейчас следует одеться по-другому.
     Через час Седобородый был в городе.  Вскоре он оказался на улице,
где помещалось отделение милиции, в которое вчера повели задержанного,
и с равнодушным видом прошел мимо.  Неподалеку была какая-то лавчонка,
далее - парикмахерская. Быть может, зайти туда, потолкаться?.. Нет, не
стоит.  А  что  это  на  противоположной стороне?  Старик прищурился и
прочитал грубо намалеванную вывеску:



     Он сделал еще несколько шагов. Ну конечно же, он был как-то раз в
этом заведении. Помнится, чайханщик любит поговорить. Пожалуй, то, что
нужно...
     Старик неторопливо  пересек  улицу,  толкнул  дверь под вывеской,
вошел.  Он оказался в комнате с чисто выметенным  полом,  белоснежными
стенами  и потолком,  с аккуратными занавесочками на окнах.  В дальнем
углу стояли на скамьях два больших медных  самовара.  Чуть  поодаль  -
прилавок со стеклянным коробом, в котором в прежние времена хранились,
вероятно,  печенье,  сахар и сласти, а теперь, в трудную военную пору,
сиротливо лежала жалкая кучка слипшегося зеленого монпансье.
     Под стать чайхане был ее заведующий - аккуратный старичок в белом
фартуке.  Мельком взглянув на посетителя, он нацедил стакан чаю, кинул
на блюдечко  несколько  конфеток.  Все  было  сделано  быстро,  ловко.
Седобородый  еще  только  занимал  место  у  окна,  а чай уже стоял на
столике.
     - Салам алейкум, - сказал посетитель, кивком поблагодарив за чай.
     - Алейкум салам.  - Чайханщик с достоинством поклонился,  смахнул
полотенцем крошки со стола и ушел к себе в угол.
     Старик придвинул стакан  и  принялся  за  чай.  Сделав  несколько
глотков, достал из кармана газету и углубился в чтение.
     Скоро чай был выпит. Посетитель поднял голову и сделал чайханщику
знак принести еще. Когда тот поставил на стол новый стакан, клиент был
поглощен  чтением.  Он  взволнованно  цокал,   качал   головой,   явно
заинтересованный  какой-то  заметкой.  Чайханщик проследил за пальцем,
которым старик водил по газетным строкам, усмехнулся.
     - Ну,  что скажете?  - воскликнул он. - Обокрал квартиру, хозяйку
чуть не задушил. Хорошо, поймали негодяя. Война, а он, сын собаки, чем
занимается! Расстреливать надо таких.
     - Да-а, - протянул старик, - поймали. Сейчас много краж. Вот, шел
по улице, встретил знакомого. Рассказывает: вчера в трамвае бумажник у
пассажира вытащили.
     - Было такое дело, - сказал чайханщик. - Сам видел.
     - Сам видел? - недоверчиво переспросил Седобородый.
     Чайханщик приподнял на окне занавеску, кивнул на здание милиции.
     - Туда вора привели. Вчера там сидел.
     - Сидел? А сейчас?..
     - Бежал.  - Чайханщик вздохнул,  скорбно поджал  губы.  -  Бежал,
дорогой, как джейран мчался по улице. Ночью это было. Стреляли.
     - Попали?
     - Какие тут стрелки, дорогой! Всех порядочных на фронт отправили.
Здесь калеки остались. Третий сорт.
     Чайханщик хотел  сказать  еще  что-то,  но  из-за  прилавка вылез
мальчик.
     - Дядя, - сказал мальчик, - почему ты...
     - Убирайся!  - с неожиданной резкостью прервал его  чайханщик.  -
Убирайся отсюда, сын шакала и гиены!
     - Но,  дядя! - Мальчик (ему было лет десять) прижал руки к груди,
весь подался вперед. - Я хочу, чтобы...
     - Кому  я  сказал!  -  Чайханщик,  не  на   шутку   рассерженный,
замахнулся полотенцем.
     Мальчик смолк и растерянно отошел в сторону.  Заведующий чайханой
обернулся к посетителю, улыбнулся:
     - Так вот,  уважаемый гость,  и сбежал этот тип.  Сбежал  и  всех
оставил в дураках.
     Старика охватила тревога.  Она была очень смутной,  агент не знал
еще, откуда грозит опасность, но отчетливо ее ощущал.
     Надо было уходить. Он встал, будто отыскивая что-то в кармане.
     - Табак, - сказал он в ответ на вопросительный взгляд чайханщика.
- Забыл дома кисет.
     Заведующий чайханой вытащил и раскрыл большую жестяную коробку. В
ней желтел табак.
     - Пожалуйста,  джанум,  гвардейский табачок, достал сегодня целую
пачку.
     - Нет,  -  качнул  головой  Седобородый,  -  курю только махорку.
Легкий табак нутро не принимает.  Эй,  сынок, - кликнул он мальчика, -
за углом, я видел, махорку продавали, сбегай, а?
     И он протянул ребенку деньги. Тот взял их и выбежал на улицу.
     Чайханщик и   посетитель   поговорили   еще   минуты  две.  Потом
Седобородый взглянул на часы,  заторопился.  Объяснив, что опаздывает,
он расплатился и вышел.  Стараясь не спешить,  старик двинулся в ту же
сторону куда побежал мальчик.
     Вот и  угол.  Мальчишка  должен  быть  где-то здесь.  Так и есть.
Седобородый увидел его возвращающимся без покупки.
     - Дядя, - сказал мальчик, - я нигде...
     - Ничего, ничего, - ласково сказал Седобородый. - Нет махорки - и
ладно,  потерплю.  Деньги оставь себе - в кино сходишь...  Ты, кстати,
что-то хотел рассказать там, в чайхане?
     - Да.
     - Так,  говори, говори, милый. - Он погладил ребенка по голове. -
Говори, мой хороший.
     - Почему это он так... про милицию? - Мальчик нахмурился, стиснул
кулачки. - Поймали же вора!
     У Седобородого стало сухо во рту.  Он побледнел  и  вынужден  был
опереться на плечо ребенка.
     - Не убежал? - прошептал он.
     - Что вы, дядя! Один лейтенант ка-ак дал из пистолета!..
     - Убил?
     - В ногу попал.  Ранил.  Тут другие прибежали,  схватили...  А я,
понимаете, только услышал...
     - Хорошо,  хорошо,  сынок. - Старик вновь ласково провел рукой по
волосам ребенка. - Я тороплюсь, дел у меня много. Иди и ты.
     И он двинулся по улице,  едва сдерживаясь,  чтобы не побежать,  -
так велик был охвативший его страх.



     Коротко прозвонил телефон.  Полковник Азизов снял трубку. Говорил
начальник отделения милиции Широков.  Он сообщил о посетителе чайханы,
расположенной по соседству с  отделением.  Чайханщик  знал,  как  надо
отвечать тем,  кто заинтересовался бы вчерашним происшествием.  Но все
дело испортил мальчик,  племянник  чайханщика.  Ребенок  вступился  за
честь милиции, и посетитель, видимо почуяв неладное, успел уйти.
     Азизов спросил:
     - Старик? Синий костюм, коричневая папаха?
     - Старик, но не в костюме, а в светлой тужурке и в фуражке.
     - Что предприняли?
     - Все приведено в действие, товарищ полковник. Ищем.
     Азизов положил трубку.
     В кабинет вошел Семин.
     - Закончили   обыск,   товарищ   полковник.   Безрезультатно,  за
исключением этого. - Он положил на стол большой конверт.
     Азизов извлек  из  него  сложенную  вчетверо газету,  развернул и
увидел на полях колонку цифр.
     - Думаете, шифровано?
     - Возможно.
     Полковник позвонил. Вошел секретарь.
     - В  лабораторию.  -  Азизов  кивком  указал  на  газету.   -   В
лабораторию и на дешифровку. Попросите, чтобы поторопились.
     Секретарь взял конверт с газетой и вышел.
     Семин сказал:
     - Установлено, что вчера на дом к Щуко приходили.
     - После того, как он был арестован?
     - Да,  тотчас же после этого. Старик. Квартирная хозяйка впустила
его  в  комнату  жильца.  Он  возился там с четверть часа,  писал Щуко
записку.  Но записки не оставил,  передумал. Сказал, что зайдет позже,
вечером.
     - И не появился?
     - Нет. Полагаю, Седобородый.
     - Обратите внимание на такую  деталь:  старик  пришел  тотчас  же
после ареста Щуко. Сразу после ареста. Почему?
     - Он мог рассуждать так.  Щуко арестован, но допросить его еще не
успели.  Следовательно,  сейчас  не  приходится ждать обыска квартиры.
Туда можно идти, не рискуя напороться на оперативников.
     Азизов согласно кивнул.
     - Просто поразительно, как этот Седобородый заинтересован в Щуко,
- пробормотал он. - Вот послушайте.
     И Азизов рассказал помощнику об эпизоде в чайхане.
     Семин сказал:
     - Приходил проверять.
     - То-то и оно. - Азизов поморщился, тряхнул головой. - А мы такой
возможности не учли.  Готовились встретить в доме Щуко,  а он появился
возле отделения.

     Вечером лаборатория   прислала   заключение.   На   газете   были
обнаружены следы пальцев. Их сличили с дактилоскопическими отпечатками
арестованного Щуко.  Они не сошлись. Лаборатория исследовала записи на
полях газеты.  Цифры были написаны короткими,  отрывистыми  движениями
пера.  Эксперты  сличили  их  с почерком Щуко,  но к единому мнению не
пришли - материала для графической экспертизы было маловато.
     Несколько позже поступили данные от дешифровальщиков.  Запись и в
самом деле оказалась шифрованной.  Ее  разгадали  без  особого  труда.
Текст гласил: "Прибыл благополучно. Жду посыльного с грузом".
     - С грузом,  - задумчиво  повторил  Азизов.  Внезапно  он  встал,
повысил  голос:  -  А не думаете ли вы,  майор,  что вся эта история с
найденной газетой и шифрованным текстом - чепуха?  Да,  да - чепуха, и
ничего больше. Он-то надеялся, что скушаем и это.
     - Он?
     - Седобородый.
     - Полагаете, газета его?
     - Сегодня я вновь внимательно изучил рапорта сотрудников, которые
сопровождали Щуко от места,  где он приземлился на парашюте, до нашего
города.  Прочтите  на  досуге,  интересно.  Щуко  раза  три  мастерски
околпачил офицеров  на  контрольно-пропускных  пунктах.  А  они  народ
бывалый,  многое  видели.  И вот сейчас меня хотят уверить в том,  что
этот опытный агент сунул себе в чемодан газету с шифрованным  текстом.
Какая чепуха!
     - И ведь зашифровано-то не так чтобы очень уж ловко,  - задумчиво
проговорил Семин. - Это чтобы мы не слишком трудились...

     Через день полковник Азизов и майор Семин направились в больницу,
где лежал арестованный Щуко.
     Войдя в  палату,  Азизов  огляделся.  Чистенькая,  с  ковриком  у
кровати и тумбочкой,  она ничем бы  не  отличалась  от  помещений  для
больных  в обычных лечебных учреждениях,  если бы не часовой у двери и
другой - за окном.
     Полковник придвинул  к  кровати  табурет,  сел.  Семин  устроился
рядом, неторопливо отщелкнул замки портфеля.
     - Приступим,  -  сказал  Азизов.  - Арестованный Щуко,  мы пришли
допросить вас. Задаю первый вопрос...
     Щуко приподнялся на локте.
     - Но меня уже допрашивали. Я все сказал.
     - Задаю вам вопрос,  - повторил Азизов.  - Скажите,  арестованный
Щуко,  есть ли у вас враг в Баку?  - Он  усмехнулся.  -  Конечно,  мыс
майором  и  те,  что  арестовали  вас,  а  потом поймали при попытке к
бегству, - все мы не в счет. Личный, так сказать, враг у вас имеется?
     - Нет.  -  Арестованный  закрыл  глаза,  откинулся на подушку.  -
Никаких врагов у меня нет.  И оставьте  меня  в  покое.  Я  признался,
подписал, что требовалось. Судите - воля ваша, наказывайте по закону.
     - За воровство?  Точнее,  за мелкую карманную кражу?  - В  голосе
Азизова звучала такая откровенная ирония,  что Щуко смолк и напряженно
поджал  губы.  -  Хочу  предупредить,  -  продолжал  Азизов.   -   Вас
допрашивают офицеры госбезопасности.
     Арестованный молчал.  Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и
только большой кадык пульсировал в горле, под тонкой кожей, будто Щуко
хотел проглотить что-то и не мог.
     - Значит,  непонятно,  -  резюмировал Азизов.  - А раз так,  надо
пояснить.  Вас встречали,  когда вы изволили выпрыгнуть на парашюте  и
приземлялись.
     Азизов взял у Семина пачку фотографий, стал перебирать их.
     - Пожалуйста.  Вот - вы закапываете парашют... Еще фото: садитесь
в поезд, и у вас проверяют документы... А это вы уже в Баку.
     Разговаривая, Азизов одну за другой передавал Щуко карточки.  Тот
молча рассматривал их.
     - Некоторые   фотографии   заставили   нас   потрудиться  -  было
темновато.  Но ради вас постарались - как  видите,  снимки  получились
неплохие.
     Азизов собрал карточки, отбросил в сторону.
     - Ну, рассказывайте.
     Щуко с усилием повернулся к кровати.
     - Я  вас  не  понимаю,  гражданин  начальник.  Путаете вы что-то.
Пришить мне дело хотите. А не выйдет.
     - Рассказывайте,  - повторил Азизов, не меняя ровного, спокойного
тона.
     - Вор я, - сказал Щуко. - Вор, понимаете? И точка.
     - Точку успеем поставить,  - проговорил Азизов.  Он взял у Семина
конверт. - Сообщаю, что в вашей комнате, той самой, которую вы снимали
у вдовы Суховой... Так, кажется, ее фамилия?
     - Сухова, - кивнул Семин.
     - Так вот, в этой квартире, в вашей комнате был произведен обыск.
И в принадлежащем вам чемодане найдена газета. Вот она. А это протокол
обыска, подписанный понятыми.
     Щуко пожал плечами.
     - Возможно.  Человек я грамотный, газеты почитываю. Даже книжками
балуюсь.
     - Но на газете шифрованная запись!
     Щуко удивленно шевельнулся, и это не укрылось от следователей.
     - Запись, - повторил Азизов, - вот поглядите.
     Он развернул газету, показал арестованному.
     - Не моя,  - быстро сказал Щуко. - Первый раз ее вижу. И писал не
я. Проверяйте почерк - не я.
     Азизов, словно не слыша, продолжал:
     - Запись  расшифровали.  Она  гласит:  "Прибыл благополучно.  Жду
посыльного с грузом".  Вот, можете поглядеть сами. Это - запись, а это
- ключ к шифру. Так-то, арестованный Щуко.
     - Гражданин следователь,  - Щуко  сел  в  кровати,  схватился  за
голову, - правду вам говорю: в глаза не видел этой газеты!
     В дверь постучали.  Азизов недовольно обернулся.  Семин  встал  и
отпер. Минуту он слушал кого-то, стоявшего за дверью, затем вернулся.
     - Вас, товарищ полковник, - сказал он.
     Азизов вышел. В коридоре стоял сотрудник.
     - Товарищ полковник,  только что сообщили:  в маленьком  селении,
вот здесь,  - сотрудник,  развернул карту и показал,  - обнаружен труп
старика.  Умер дома.  Внезапная смерть.  Кажется,  сердце. При осмотре
помещения наткнулись на ход в подполье.  Там нащупали тайничок и в нем
- приемно-передающую радиостанцию большого радиуса  действия.  Питание
подключено - станцией недавно пользовались. Старик был...
     Азизов прервал сотрудника:
     - Вызывайте машину.  И звоните,  чтобы ничего не трогали. Пошлите
на место экспертов, фотографа. Мы выезжаем.
     Он вернулся в палату, задал арестованному еще несколько вопросов.
Не получив на них ответа, прекратил допрос.
     Десять минут  спустя  Азизов  и  Семин  мчались  в  автомобиле  к
маленькому селению на берегу моря.



     Умерший лежал ничком на полу,  подогнув ногу - будто полз. Он был
в нижнем белье. Кровать находилась в сильном беспорядке - тюфяк съехал
набок,  обнажив часть ржавой сетки,  простыня и одеяло были  скомканы,
подушка валялась на полу.
     Все это тотчас  же  отметили  Азизов  и  Семин.  Они  внимательно
оглядели комнату, прошлись по ней, осмотрели запоры на окнах.
     - Когда наступила  смерть?  -  спросил  полковник  дежурившего  в
помещении сотрудника.
     - Труп обнаружили в начале восьмого утра.  У соседей есть корова,
и  старик  ежедневно  брал  молоко.  Приносила его девочка,  соседская
дочка. Она пришла и сегодня...
     - Понятно, - перебил Азизов. - Как обнаружили рацию?
     - Врачу,  который  прибыл   констатировать   смерть,   показалось
странным:  на столе раскрытый Коран, рядом лист бумаги с группой цифр.
Война,  люди насторожены,  вот он и дал знать...  Мы приехали, вызвали
специалистов.
     - Кораном пользовались, чтобы зашифровать сообщение?
     - Так  точно.  Видимо,  старик работал,  почувствовал себя плохо,
прилег; ему стало хуже, пополз к окну. Не добрался...
     - Причина смерти?
     - Паралич сердца...  Так вот,  обнаружив шифровку,  стали  искать
средства связи. Тогда-то и нащупали лаз в подполье и тайничок.
     Азизов не  дослушал.  Семин,  разглядывавший   что-то   в   углу,
обернулся,  кивком подозвал начальника.  Полковник подошел и увидел на
вешалке каракулевую папаху.
     - Коричневая, - сказал Семин.
     Азизов кивнул.
     - А... синий костюм? - Он беспокойно оглянулся.
     Семин прошел к гардеробу,  который  находился  в  проти