Советская графика первого десятилетия Великой Октябрьской социалистической революции вызывала у ее современников, - к которым должен себя отнести и автор данного предисловия, - особое отношение: она радовала самим фактом своего существования. Отмечалось огромное оживление во всех отраслях искусства, культуры вообще и культуры художественной в частности. Графика неожиданно широко развернулась во всех своих видах и возможностях. Она была наиболее передовою, подлинно революционной и активной в плакате. Но графика быстро и политически правомерно захватила свои позиции и в журнале и в газете. Политическая сатира на страницах периодической и повседневной печати сделалась могучим орудием борьбы, не прекращавшейся и в годы гражданской войны и после нее.
Графика стала также необходимой спутницею книги. В рисованных художниками обложках стали выходить не только беллетристические и детские книги, но и издания строго научного, отчетливо политического содержания. Искусство графики стало популярным и широко распространенным. Современники изучали советскую графику с внимательной радостью, и - признаемся в этом - часто без настоящей критичности.
"Апологетическое", нарочито восхваляющее отношение к советской художественной культуре 20-х годов в настоящие дни, в начале космической эры, в годы победного строительства коммунизма, порою встречается в зарубежных странах. Нам оно не свойственно. Наоборот, мы сейчас, войдя в 60-е годы XX века, хорошо видим особенности и противоречия советской художественной практики 20-х с начала 30-х годов столетия в нашей стране. Футуризм и экспрессионизм, за которым следовало уже чисто беспредметное, "абстрактное" искусство, просачивались тогда в советскую страну, прельщая своими "левыми" фразами многие кадры молодежи, в том числе и той, которая работала в графике книги и "малых форм".
Мы знали и в те дни и теперь видим еще более отчетливо, что подлинно реалистические тенденции и течения нашего искусства и тогда не прекращали своего существования и своей борьбы - как бы в те дни не кричали порою о "конце реализма" иные критики и художники. Но для нас сейчас становится очень ясною необходимость внимательного, дифференцированного пересмотра всего того, что создавалось советскими художниками в начале революции, что из этого смело может быть отброшено и что, наоборот, заслуживает самого бережного и внимательного к себе отношения, как часть нашей передовой, демократической и реалистической традиции, приведшей к расцвету советского искусства в наши дни.
В имеющей уже большую библиографию истории советской графики начала нашей революции остаются доныне большие пробелы. Если изучено довольно подробно графическое искусство столиц РСФСР - Москвы и Ленинграда, если, главным образом, усилиями национальной историко-художественной науки обследовано подробно развитие искусства Украины и Грузии, среднеазиатских республик и Прибалтики, - то остаются доселе недостаточно освещенными ранние времена искусства областей нашей необъятной страны.
Понятия "московская" или "ленинградская" школы не могут исчерпать всей сложности и значительности развития художественной культуры тех мест, которые раньше принижающе именовались "провинцией", затем - "периферией" и которые ныне для нас представляются заслуживающими всемерного уважения, внимания и симпатии центрами, очень своеобразно выявлявшими великий рост всего нашего многонационального народа. Проблема специального внимательнейшего изучения "местной" художественной культуры, истории художественного творчества в городах Поволжья, Сибири, Севера стоит наряду с другими в качестве одной из самых интересных задач для советского искусствоведения наших дней.
Именно в силу этого хочется здесь приветствовать краткую, но добросовестную и интересную работу молодого вологодского искусствоведа, посвященную характеристике вологодского же художника, работавшего в 1920-х и первой половине 1930-х годов, мастера графики Н. П. Дмитревского, которого мы раньше неправомерно просто присоединяли к "московской школе".
Самое понятие "школа" недостаточно точно. Оно может означать непосредственную выучку у того или иного мастера, в той или другой конкретной обстановке определенного художественного ВУЗа. Понятие "школа" применяется в расширенном толковании только для характеристики искусства художника, примыкающего отдельными сторонами своего творчества к достижениям мастеров, объединенных в общественно-творческий союз определенного города или круга. "Школа" может означать и "традицию", примыкание художника к известному исторически сложившемуся течению. "Школою" может быть и определенное сознательное направление, тенденция, художественно-общественная партийность художника. В этом последнем плане говорили мы со времен Белинского о великой "натуральной школе" русской передовой литературы. "Московская" или "ленинградская" школы гравюры ранних лет Октября - конечно не то. Это скорее "способ выражения", удобный прием рассмотрения творчества не столь многочисленных мастеров - чрезвычайно разных по своей творческой индивидуальности - в какой-либо обобщающей обзорной статье, какие помещались в наших журналах тех же 1920-х годов.
Н. П. Дмитревский как художник, и как художник незаурядный, интересен для нас изначала как мастер Вологды, центра Севера Российской федерации.
Интересно, как в ранний период своего творчества Н. П. Дмитревский, аналогично тому, как в то же время делали это мастера Ульяновска (бывшего тогда Симбирском), Саратова, Казани, посвящает свое внимание передаче интересных с исторической или художественной стороны памятников своей родной местности. Он пользуется при этом приемами гравирования на линолеуме, самыми простыми для репродукции, рисует архитектуру приблизительно так же, как это делал Д. И. Архангельский на берегах Волги. Скромные их альбомы ранних лет революции обладают для нас теперь неоценимым интересом. Многих памятников старины ныне уже нет; и вместе с тем не "археологическим" же интересом руководствуемся мы теперь, рассматривая эти скромные альбомы. В них жива и тяга к культуре широких масс народа, пробужденного революцией к новой жизни, и выработка у художников того времени ясного и четкого, простого, графического языка, вполне пригодного и для решения более ответственных задач в плакате, в журнально-газетной и книжной графике.
Н. П. Дмитревский это и показывает в дальнейшем развитии своего творчества.
Очень хороший для своего времени, выполненный Дмитревским простой и доходчивый портрет В, И. Ленина приближается к плакату и неслучайно был листовкою. Портреты работы Н. П. Дмитревского "живы" и теперь. Превосходные его гравюры, изображающие Чернышевского и Блока, заслуживают массового распространения в наши дни.
Деятельность любого художника, помимо общего его участия в практике общественной жизни, имеет много неповторимо своеобразного. Н. П. Дмитревский плодотворно работал над иллюстрированием такого замечательного поэта, как А. А. Блок. Далеко не все в этих его интерпретациях нам представляется теперь верным, мы отмечаем, что художник поддавался "модным" в начале 20-х годов приемам чисто формалистического экспериментирования, вводил в число иллюстраций к поэме "Двенадцать" явно принижающие народ образы. Как иллюстратор Блока Н. П. Дмитревский сохраняет, однако, все права на наше внимание. Обеспечен наш интерес к его творчеству и в двух иных отраслях его работ - в сериях его "книжных знаков", гравюр, декораций и обложек для книг, которых он много выполнил в первой половине 30-х годов. Качество мастерства, рост умения рисовальщика и гравера на дереве, умного истолкователя содержания оформляемой книги особенно проявляются в последней группе работ Н. П. Дмитревского, внимательно и правильно рассмотренных автором монографии.
Об экслибрисах можно было бы сказать несколько подробнее. В 20-е годы увлечение собиранием их порождало рядом с очень высокими по качеству и доныне жизненными созданиями "малой" графики, по существу прикладной, но интересной и содержательной, - появление искусственной и малонужной "графической забавы".
Книжный знак, экслибрис по сути своей - характеристика определенной библиотеки, лица ее владельца, задач культурного собирательства. В 20-е годы создавались, однако, экслибрисы и для лиц, не имевших книг. Очень многое оставалось никчемным и неинтересным. То, что создавал в этой сфере Н. П. Дмитревский, было, наоборот, всегда содержательным и продуманным. Не случайно именно ему принадлежит один из первых советских книжных знаков с образом В. И. Ленина.
Н. П. Дмитревский, творчество которого было прервано неоправданно, - художник бесспорно интересный, овладевший мастерством гравюры на дереве до степени совершенства, и он, безусловно, заслужил наше к нему дружественное внимание.
И в раннем альбоме, посвященном старой Вологде, и в мотивах иных своих книжных знаков, и в передаче блоковских метелей Н. П. Дмитревский в наших глазах - художник своего северного края, мастер Российской федерации, чуткий читатель многих хороших книг, оформленных им умело и культурно, художник со "своим лицом", оправдывающим появление монографии, ему посвященной.