на главную | назад

В. И. Белов
О культуре навыворот 

Однажды в поезде Москва — Архангельск я наблюдал, как двое лощеных парней охаживали девушку. Именно охаживали. Пускали в ход все виды вооружения из своего пижонского арсенала. Была тут и ковбойская походка, и модный журнальчик, и непонятное, сказанное как бы невзначай словцо. Девушка молчала, краснела и, видимо, стеснялась.
- Колхозница какая-то! - фыркнул один, когда она ушла от них на другое место. Пижонство бывает разное. Одни специализируются на узких штанах. Другие - на юбках, позволяющих созерцать несколько больше того, что положено. Третьи - стыдятся своей профессии. Я знал одну девушку, которая работала штукатуром, но усиленно выдавала себя за бухгалтера. Одни стесняются даже своей, пока небольшой зарплаты, другие стыдятся своего же имени. Не модное видите-ли! Отрекусь от Егора, станут Георгием! Покамест все это безобидно, как говорится, чем бы дитя не тешилось. Но вот кидает этакий бывший Егор гнусную фразу о деревенской девушке, и хочется влепить ему пощечину. Он, этот Георгий, стыдится идти в кино со своей приехавшей из деревни, не очень «культурной» матерью. Стыдясь своего сельского происхождения, пижон отрекается от деревни, в которой родился его отец и дед.

* * *

Есть в нашей жизни категории непреходящие, святые и не допускающие двух толкований. Родина, Отечество, Мать, Любовь… Об этом написаны книги, за это гибли наши отцы, без этих категорий жизнь человеческая пуста и безрадостна. Ощущение Родины... Откуда и как и оно начинается? Может быть, оно рождается тогда, когда беспомощен и умеешь реагировать на громадный мир одним лишь криком. Может быть, оно приходит в сердце вместе с первым солнечным зайцем увиденным тобой на потолке, когда ты засыпал под скрип колыбели. Или тогда, когда ты, не дожидаясь большого тепла, украдкой от матери пробегал босиком по первой просохшей тропке. А может быть, то первое свидание, волнующее и стыдливое, где-нибудь над ольховой речкой, под весенней зарей?

* * *

Самолет «АН-2» за какую-то сотню минут перенес нас из Вологды в Устюжну. (Это как раз тот город, о котором гоголевский ревизор говорил, что до нас хоть три года скачи, не доскачешь).
Ушли в прошлое бесчисленные почернелые устюженские кузни. Урчит в небе самолет, желтый автобус бежит по лесным буграм. Набегают дымчатые сосняки, ветки хлещут чуть ли не по стеклам автобуса. Впереди нас, раздвинув сосны, выкатил голубой «Беларусь», показалась деревня Долоцкое. 
Деревня большая. Тянется километра на два, да еще есть и поперечные улицы. Собственно, не деревня, а настоящий колхозный поселок. Школа, больница, пекарня, клуб. Трещит двигатель, стучат плотничьи топоры — строится типовая восьмилетняя школа.
Валя Сердцелюбова — секретарь комсомольской организации колхоза «Земледелец» — живет в небольшом доме, с чистыми, крашеными даже в сенях полами.
Живет Валя вдвоем с матерью Марфой Федоровной, работает на ветпункте. Самое примечательное в ней — ее удивительная простота и естественность. Все просто, все на своем месте. Те хорошие дела комсомольцев, о которых обычно пишут в газетах, для нее дела будничные, само собой разумеющиеся. Вырастила свеклу, ходила на воскресники, навоз возила.
—Валя, а ты хотела бы в городе жить? — спрашиваю я. – Только откровенно?
Спросил и боюсь, жду, что она ответит. Но я боялся напрасно. Она искренне говорит, что нигде, кроме своего Долоцкого, не ужилась бы. Что где бы ни была, ее отовсюду тянет домой, в деревню, к этим полям, к лесу, к этому небу.
— Вы бы посмотрели летом, как хорошо у нас! Нет, что вы, никуда не хочу, ни в какой город.
- А почему же тогда многие так стремятся уехать из деревни? 
Валя задумывается на минуту.
— Вот, знаете… Нам бы культуру, как в городе… Никто бы не поехал. И ребята из армии тоже бы домой стали возвращаться.

* * *

Есть на дороге Устюжна — Чагода одно место, где раньше была мельница. Из земли бьют никогда не замерзающие чистые родники, булькает круглый год вода. Здесь останавливаются шоферы, присаживаются пешеходы, отдыхают, пьют чистую, как слеза, воду. Земля копит эти струи где-то далеко в своей глуби, и никогда не иссякает этот источник. Я вспомнил опять о Вале Сердцелюбовой, когда проезжал мимо родников. Ее любовь к деревне, как этот ключ, питается от земли, от родных мест. Ну, как же быть с тем, что сказала она о культуре? Человек жив не единым хлебом. Пусть наши колхозы окрепнут, наберут сил, старики получат пенсии, а молодежь — новые невиданные профессии. Конечно, это хорошо, но этого мало. Человек веками сопровождал свой труд красивыми обрядами, поэтическими традициями. Жажда красоты утолялась то в удивительных песнях и хороводах, то в замысловатой резьбе на окнах, то в радужном пояске, вытканном невестой для жениха. Теперь, естественно, многое ушло в прошлое. Молодежь в деревнях смотрит кино, ходит на танцы. Ставятся концерты, устраиваются вечера. Конечно, все это хорошо. Но почему обязательно надо забыть, вычеркнуть из жизни веками копившиеся традиции народной культуры? Не так уж часто встретишь в деревне парня, умеющего сделать резьбу по карнизу или замечательное изделие керамики из обыкновенного комка глины. Редко услышишь и девичьи голоса, выводящие полную прелести народную мелодию, не увидишь поэтического хоровода, вроде старинной «Березоньки». Вот в клубе здоровенный парень-тракторист ходит с завязанными глазами. Получает приз – резиновую соску. Между этими аттракционами молоденькая завклубом усиленно заставляет его танцевать танго. Конечно, танго уметь танцевать надо. Но почему-то завклубом искрение считает, что танцевать танго — это культура, а сплясать в клубе — это бескультурье.

* * *

На первый взгляд между упомянутой завклубом и пижоном из поезда нет никакой связи. Однако они в чем-то очень похожи друг на друга. У них одинаковая психология в том смысле, что все плохо, что свое, и все хорошо, что чужое. Они - как Иваны, родства не помнящие. Не культурно быть Егором, буду Георгием. Нельзя и плясать в клубе. Танцуй, видите ли, танго, если хочешь быть культурным. Весьма близко от этого и обывательская формула: быть начальством (вроде бухгалтера) культурней, чем быть штукатуром. Горжусь, что не в деревне живу, а городе, не чета каким-то там колхозникам и т.д.
И вновь хочется вернуться к Вале Сердцелюбовой из колхоза «Земледелец». Хочется противопоставить ее любовь к родным местам тому пижонскому снобизму, которым набит упомянутый хлыщ из поезда. Почему мы должны прощать ему цинизм, с которым он произнес слово "колхозница"? Да, колхозница. И это звучит как труженица, как красавица. Модный журнал и узконосые ботинки еще не признак культуры. И напрасно многие наивные люди думают, что они станут культурнее, если «грязную» работу штукатура сменят на чистую, бухгалтерскую. По-видимому, не следует стыдиться ни своего «немодного» имени, ни того, что родился ты не в Париже, а в маленькой вологодской деревне.
...Уезжая из Устюжны, я еще раз зашел в местный музей. Там на одном из стендов есть старая, военных лет, фотокарточка. Это знаменитый разведчик Михаил Васильевич Ушанов, устюжанин, из деревни Доманово. Вместе с ним глядят со стенда молодые или старые его земляки — герои минувшей войны. Михаил Ушанов десятки раз ходил во вражеский тыл, доставал языка, громил фашистов. А был он перед войной колхозником… И мне подумалось тогда, что он вряд ли бы пошел в разведку с парнем из поезда: ползать по-пластунски, это не то, что ходить по вагону ковбойской походкой.

Источник: О культуре навыворот : (из писательского блокнота) / В. Белов // Вологодский комсомолец. – Вологда, 1964. – 10 мая.