Истории об отечественных целителях, употреблявших различные снадобья для врачевания больных, присутствовали в летописях и житиях святых со времен Киевской Руси. Однако первые упоминания о торговых заведениях, изготовлявших и продававших лекарства, появились лишь в документах XVII века. В бумагах 1554 года присутствовала ссылка на некоего Матюшку-аптекаря. В более поздних приказных книгах историки находили записи о голландском аптекаре Аренде Клаузинде, работавшем в Москве сорок лет, а также о некоем Николае Броуне, изготовлявшем и продававшем лечебные снадобья. Сведений о том, кого и чем пользовали эти московские фармацевты, не сохранилось. Но зато точно известно, что первая аптека европейского образца появилась во времена Ивана Грозного.

«Первая русская аптека, – писал историк медицины Н. Новомбергский, – была учреждена в Москве в 1581 г. английским аптекарем Джемсом Френшаном, присланным в Россию королевою Елизаветой по просьбе Иоанна IV... Аптека, устроенная Френшаном, имела очень ограниченный круг операций: она была предназначена только для нужд царского двора, за пределами которого продолжительное время не имела влияния. Это была в строгом смысле закрытая придворная аптека. Медикаменты для ее первоначального снабжения были вывезены из Англии. Впоследствии она пополнялась различными путями. Некоторые материалы приобретались в московских рядах: москательных, овощных, зеленных, медовых, соляных и других. Материалы более ценные привозились через западную и восточную границы. Хинная корка, ревень, камфора, мускус, гвоздика, миндаль, цилибуха покупались у восточных купцов».

И здесь возникала серьезная проблема. Восточные снадобья на Руси знали довольно давно и хорошо. А вот к сложным произведениям европейских фармацевтов русские страждущие и чиновники относились с некоторой опаской, а потому предпочитали, чтобы их привозили с собой знающие толк в их применении доктора. Правило это неизменно соблюдалось на протяжении нескольких десятилетий, и известен случай, когда английскому доктору Вилису отказали в приеме на службу и отправили восвояси, поскольку посольский дьяк Василий Щелканов заподозрил во враче, не имевшем при себе солидного запаса лекарственных снадобий, неуча и афериста.

Однако спрос на дорогие, но эффективные средства лечения из Европы, в особенности после окончания Смутного времени, начал неуклонно расти, а вслед за тем появились и пути к его удовлетворению. Царский двор не мудрствуя лукаво отправлял специальных закупщиков в страны с наиболее развитым фармацевтическим рынком. Так, в 1632 году состоявшего на русской службе англичанина Ульяна Иванова Смита царским указом отправили в Британию для приобретения аптекарских запасов.

Разница в ценах между Лондоном и Москвой оказалась настолько значительной, что крайне выгодной торговлей лекарствами заинтересовались русские и иноземные купцы. На западных границах Руси, в Полоцке и Могилеве, и в единственном крупном морском порту – Архангельске вскоре появились аптечные склады, куда завозились всевозможные лекарственные средства. А росту спроса способствовали многочисленные недомогания первых царей из династии Романовых. К середине XVII века лечиться как государь, иноземными лекарствами, считалось престижным и вошло в моду. Придворный и высокопоставленный служилый люд закупал на складах немало снадобий для служебных и личных нужд.

«Из росписи медикаментов, купленных, например, в Могилеве окольничим воеводою Иваном Васильевичем Олферьевым, – писал Новомбергский, – видно, что рядом с невинными средствами – деревянным маслом, смолой, агариком, гумимастикой и шафраном – были приобретены сильнодействующие вещества: литаргириум, кантаритис, янтарное масло, опиум и другие».

Но из-за баснословно высокой цены сильнодействующие успокоительные и прочие снадобья не получили широкого распространения. И их использовали в микродозах самые состоятельные люди страны, так что о привыкании и возникновении наркозависимости не могло быть и речи. Цена имела значение и для царской аптеки. Ведавшие ею дьяки и подьячие сетовали не огромные траты и пытались снизить разорительные для царской казны расходы на лекарственные закупки.

После некоторых прений и размышлений лучшим средством снижения затрат признали переход на отечественное лекарственное сырье. Ведь до появления докторов, аптек и иноземных снадобий отечественные знахари пользовали больных травами, произраставшими в русских лесах и полях. И потому чины аптекарского приказа ввели в своем ведомстве особые должности для людей, понимающих в травах и кореньях и сведущих в нуждах аптекарей. Травники, или помясы, при выезде на заготовку растений получили широкие полномочия для пополнения царских лекарственных запасов. А воеводам строго предписывалось прислушиваться к просьбам помясов «и чинить им во всем спомогательство, чтоб травному сбиранью не испустить времени, и давать им помочь крестьянских детей, робят по рассмотреныо, чтобы однолично травному обиранию мешкоты не было». А чтобы ни у кого не возникало соблазна ослушаться, каждому помясу давался именной царский указ, в котором воевода предупреждался о том, что в случае неуспеха миссии ему придется внести в царскую казну огромные по тем временам деньги – 100 рублей.

Казалось бы, проблема получения недорогих, но эффективных лекарств была решена окончательно и бесповоротно. Аптекарское начальство составляло отчеты, в которых говорилось о тысячах пучков лечебных трав, заготовленных помясами. Однако, как обычно, все было хорошо только на бумаге. Прибывшие на место травники, случалось, запивали в кабаках и иногда вместо лекарственного сырья могли предложить лишь свои повинные головы. Не менее сложной проблемой оказалась и транспортировка кореньев и трав. Помясы с мест докладывали о том, что добыть телег для доставки собранных припасов в Москву нет никакой возможности, поскольку мужики, узнав о грозящей транспортной повинности, разбегаются и прячутся так, что найти их не в силах даже воевода. Но все же главной проблемой оказалось качество собранного сырья. На добросовестность согнанных против своего желания сборщиков мог рассчитывать только самый наивный человек. Крестьянские подростки подсовывали в пучки подгнившие травы, их матери сушили сырье, не соблюдая строгих наказов помясов, да и сами травники в страхе перед наказанием за недостаточное усердие в сборе для увеличения количества заготовленных трав приказывали собирать их в неурочное время и в неурочных местах, так что их применение не приносило никакой пользы больным.

Как только провал стал очевиден, аптекарские чиновники выдвинули новую идею – выращивание лекарственных трав на специальных аптекарских огородах. Главный из них располагался на берегу Москвы-реки у стен Кремля. Второй – в Немецкой слободе. А в 1657 году специальным царским указом учредили специальную огородную слободку у Мясницких ворот для выращивания аптекарских трав. Растения для разведения собирались по всей Руси, а также выписывались в иноземных державах и близлежащих землях. Так что опять могло показаться, что проблема пополнения царской аптеки недорогими, но действенными снадобьями практически решена. Однако в действительности многие лекарственные растения не приживались на московской земле, а те, что акклиматизировались, из-за смены среды обитания теряли свои лекарственные свойства.

В итоге царскую аптеку приходилось по-прежнему пополнять дорогими заморскими снадобьями. Да и те травы и коренья, что привозили из своих экспедиций помясы и доставляли аптекарские огороды, при полном подсчете расходов выходили казне немногим дешевле.

Привилегия на монополию

Чтобы как-то переложить бремя лекарственных расходов с царской казны на иных плательщиков, в Аптекарском приказе выдвинули идею продажи лекарств всем состоятельным страждущим. В 1672 году в Москве царским указом учредили первую общедоступную аптеку, а вслед за нею еще две. В каждой из них аптекари и алхимики приготовляли снадобья от всех известных в то время хворей. Среди наиболее популярных лекарств числились масла, эликсиры и порошки от кашля, насморка, желудочных хворей и глистов. Но самой большой популярностью среди богатых москвичей пользовались универсальные, общеукрепляющие и помогающие ото всех болезней средства – сироп из жеребьева копыта, дух из червей, дух из муравьев. Однако хитом продаж были безуй-каменьи рог единорога.

Безуй-камень образовывался в желудках диких коз и лам и считался непревзойденным средством для продления жизни и против отравлений. Безуем был украшен, например, посох патриарха Никона, который, боясь ядов, обязательно опускал его в вино, прежде чем пригубить его. Опуская безуй-камень в питье, как утверждали светила тогдашней медицины, можно было продлить свои дни на многие десятилетия. Правда, во времена, когда смерть нередко была насильственной, проверить это было весьма затруднительно. Еще выше доктора и аптекари ставили и, соответственно, ценили в звонкой монете кость инрога, как именовался бивень нарвала. «Инрог, – утверждали доктора Ингелгарт и Личиниус, – противен всякой отраве, и порче, и моровому поветрию, и оспе, и коросте, и всяким злым болезням». Панацея от всех бед стоила баснословных денег. Так, в 1655 году казна купила у иноземца Петра Марселиса большой бивень нарвала за астрономическую сумму – 10 тыс. рублей.

Состоятельным страждущим небольшие кусочки и препараты из «кости инрога» из царских аптек обходились также в огромные суммы. Тем более что в 1673 году для увеличения доходности аптек царским указом ввели лекарственную монополию. Никто, кроме царских аптек, не мог впредь торговать в Москве лекарствами. Так что цены удавалось удерживать на достаточно высоком уровне.

Однако, как и на любом рынке, на русском рынке дорогих лекарств случались периоды роста и падения спроса. А все издержки по закупке дорогостоящих ингредиентов продолжала нести на себе казна. И это вряд ли могло прийтись по вкусу Петру I, который славился страстью к изысканию новых доходов казны и максимальному снижению трат на все, что не было связано с армией, флотом и престижем державы. Бремя расходов на приобретение лекарств, обзаведение инвентарем и содержание аптек могли взять на себя сами аптекари, но довольно долго желающих рисковать деньгами в те непростые времена не находилось.

Рискнуть пожелал лишь старый знакомец царя по Немецкой слободе, сын лютеранского проповедника Иоганн Готфрид Григориус. Он испросил у Петра I разрешение на поездку для учебы в Германии, чтобы как следует изучить аптекарское дело, а вернувшись в родную для него Москву, составил для царя записку с изложением своих просьб. Григориус попросил царя дать позволение открыть аптеку в Немецкой слободе. Однако поставил ряд условий, которые позволили бы ему успешно развивать дело. Он писал, что в немецких городах из-за скопления аптек они конкурируют друг с другом и нередко разоряются. А потому Григориус просил запретить другим аптекарям открывать свои заведения в Немецкой слободе. Эту привилегию ему хотелось передавать по наследству, а если возникнет нужда у него или его детей, – то и продать.

Поскольку Григориус оказался первым и единственным желающим открыть вольную, не принадлежащую Аптекарскому приказу аптеку, в 1701 году царь подписал указ, дающий ему все просимые привилегии. С тех пор у аптекарей началась жизнь, которая у всех окружающих ничего, кроме зависти, не вызывала. Царь давал привилегии на открытие аптек в провинциальных городах подготовленным просителям, и они на многие десятилетия становились монополистами по продаже лекарств в городе и округе. Главное было оставаться в курсе всех медицинских и фармакологических новаций и правильно соотносить свои затраты на новомодные лекарства с платежеспособным спросом на опекаемой территории.