Герберштейн С. Записки о Московитских делах

В белых (seculares) священников посвящают по большей части тех, кто долго служил при церквах в сане диакона. Во диакона же посвящают только состоящих в супружестве, отсюда и празднование свадьбы, и поставление в сан Диакона обычно устрояются вместе. Если же про невесту какого-нибудь диакона идет дурная слава, то его не посвящают во диакона, если он не возьмет себе жену безупречного поведения. По смерти супруги, священник совершенно отрешается от исполнения служения; если же он живет целомудренно, то может, наряду с прочими низшими служителями церкви принимать участие в обеднях и других богослужениях, как служитель в хоре. Правда, раньше было в обычае, что вдовцы, живущие целомудренно, могли без всякого нарекания отправлять священнослужение. Но теперь укоренился обычай, что никто из вдовцов не допускается к совершению священнослужения, если он не поступит в какой-нибудь монастырь и не будет там жить по уставу.

Всякий вдовый священник, вступающий во второй брак, что ни для кого не заказано, исключается из клира; точно также ни один священник не может ни отправлять священнослужения, ни крестить, ни исполнять никакой другой требы, иначе как в присутствии диакона.

Священники занимают в Церквах первое место. И всякий из них, прегрешивший каким-нибудь образом против религии или священнической должности, подлежит духовному суду. Если же его обвиняют за кражу или за пьянство, или если он впадет в какой-нибудь порок другого рода, то подвергается каре суда мирского, как они выражаются. Мы видели, как в Москве пьяные священники всенародно подвергаются бичеванию; при этом они жаловались только на то, что их бьют рабы, а не Боярин.

Немного лет тому назад, некий наместник Государев велел удушить петлею священника, уличенного в краже. Митрополит пришел по этому поводу в негодование и доложил дело государю. Призвали наместника, и он ответил государю, что по древнему отечественному обычаю он повесил вора, а не священника. И после этого наместника отпустили безнаказанным.

Если священник жалуется пред мирским судьей, что его побил какой-нибудь мирянин (ибо всякого рода оскорбления и обиды подлежат мирскому суду), то судья наказует священника, если случайно узнает, что он задел мирянина или причинил ему первый какую-нибудь обиду.

Священники содержатся обыкновенно на взносы прихожан, и им назначаются маленькие домики с полями и лугами, от которых они, на подобие своих соседей, снискивают себе пропитание или собственноручно, или при помощи слуг. Приношения им очень скудны; иногда церковные деньги отдаются в рост, от десяти до ста, и этот рост предоставляется священнику, чтобы не быть вынужденными кормить его на свой счет. Есть также некоторые, которые существуют щедростью князей. Во всяком случае, за исключением епископств и некоторых монастырей, нельзя найти много приходов, одаренных поместьями и вотчинами. Никакой приход, или священствование (sacerdotium), не поручается никому, кроме как священнику. Но в каждом храме имеется только один алтарь, и, по их мнению, каждый день можно отправлять на нем только одно богослужение. Весьма редко можно встретить храм без священника, который обязан совершать богослужение только три раза в неделю.

Одеяние у них почти такое же, как у мирян, за исключением небольшой и круглой шапочки, которой они прикрывают выбритое место, надевая поверх большую шляпу против зноя и дождей; или они носят продолговатую шляпу из бобрового меха, серого цвета. Все они имеют палки, на которые опираются; палки эти называются Посохами (Possoch).

Как мы сказали, во главе монастырей стоят Аббаты и Приоры, первых из них они называют Архимандритами, а вторых Игуменами. Они имеют весьма суровые законы и уставы, которые, впрочем, подвергались постепенному ослаблению и теперь забыты. Они не смеют пользоваться никакими утехами. Если у кого найдется арфа или другой музыкальный инструмент, тот подвергается весьма тяжкому наказанию. Мяса они не едят никогда. Все повинуются не только распоряжению государя, но и каждому Боярину, посылаемому от государя. Я был свидетелем, как мой пристав просил у некоего Игумена одну вещь; так как тот не давал ее немедленно, то пристав пригрозил ему побоями; услышав про это, Игумен тотчас же принес просимую вещь. Очень многие удаляются из монастырей в пустыню и строят там маленькие хижины, в которых селятся или по одному, или с товарищами; пропитание снискивают они от земли и с деревьев, то есть корни, а также древесные плоды. А называются они Столпниками. Столп на их языке значит то же, что латинское columna (колонна). Они поддерживают столпами свои узкие, маленькие и приподнятые в высь домики.

Хотя Митрополиты, Епископы и Архиепископы никогда не едят мяса, однако, если они приглашают гостей-мирян или священников в ту пору, когда можно вкушать мясо, то они имеют то преимущество, что подают им за своим обедом мясо, а Архимандритам и Игуменам это запрещено.

Их Митрополиты, Епископы и Архимандриты носят черные и круглые клобуки (mitras); один только Епископ Новгородский носит, согласно с нашим обычаем, клобук белый и двурогий.

Повседневная одежда у Епископов такая же, как и у остальных монахов, за исключением того, что они носят иногда шелковое одеяние и в особенности черную мантию, которая со стороны груди имеет по обоим бокам три белые каймы, извивающиеся на подобие текущего ручья. Они ходят с палкой, на которую опираются, и которая на их языке именуется Посох, на подобие креста. Епископ Новгородский носит мантию белую. Епископы заняты только отправлением божественных служб и благочестивым охранением и распространением самой религии, управление же имуществом и другими общественными делами они поручают чиновникам (officialibus).

КРЕЩЕНИЕ

Крещение совершается следующим образом. По рождению младенца вскоре призывают священника, и он, стоя перед дверью покоя, в котором пребывает родильница, читает известные молитвы и нарекает имя ребенку. Потом обыкновенно на XL-й день, если бы ребенок случайно хворал, его приносят в церковь и крестят, причем он трижды весь погружается в воду; иначе они не считали бы его окрещенным. Затем он помазуется елеем, который освящен на страстной неделе; наконец он помазуется, как они говорят, миррою. Вода же крещения освящается для каждого младенца отдельно и тотчас после крещения выливается за дверью храма. Крестят младенцев всегда в храме, если только ребенок не из очень отдаленной от церкви местности, или если ему не может повредить холод; равным образом никогда не берут для крещения теплой воды, кроме разве немощных младенцев. Восприемники назначаются по воле родителей, и всякий раз как они, повторяя за священником определенные слова, отрицаются от Диавола, они столько же раз плюют на землю. Волосы младенцу стрижет также священник и закатывает их в воск и кладет в храме на определенном месте. Они не употребляют ни соли, ни слюны с прахом.

ПРИЧАЩЕНИЕ

Причащаются они под обоими видами, соединяя хлеб с вином, или тело с кровью. Священник берет лжицею частицу из чаши и подает ее причащающемуся. Всякий может принимать тело Господне столько раз в году, сколько ему будет угодно, но под условием предварительной исповеди; впрочем, они имеют и установленное для того время, именно около праздника Пасхи. Они дают причастие семилетним детям, говоря, что тогда человек может грешить. Если ребенок будет немощен или случайно начнет отходить, так что он не в состоянии буде приять от хлеба, то ему вливают каплю из чаши. Св. Тайны освящаются для причастия только во время богослужения, для немощных же они освящаются в Четверг на страстной (maiori) неделе и сохраняются весь год. А когда это будет нужно, священник берет оттуда частицу, которую полагает в вино, и хорошо смоченную дает больному, затем он прибавляет немного теплой воды.

Ни один из монахов и священников не отправляет Канонические, как они называют, часы иначе, как имея пред собою образ, и к нему всякий прикасается только с великим благоговением. Тот, кто выносит образ в народ, высоко поднимает его рукою, и все проходящие усердно чтут его с открытой головой, знаменуя себя крестом и кланяясь. Евангельские книги они полагают только в почетных местах, как священную вещь, и не прикасаются к ним руками, если раньше не осенят себя крестом и не выкажут им почета обнажением и наклонением головы, затем только берут их в руки с величайшим благоговением. Также и хлеб прежде, чем он будет по нашему обычаю освящен обычными словами, они несут по церкви и с молитвенными словами благоговейно преклоняются перед ним.

ПРАЗДНИЧНЫЕ ДНИ

Более именитые мужи чтут праздничные дни тем, что по окончании богослужения устрояют пиршество и пьянство и облекаются в более нарядное одеяние, а простой народ, слуги и рабы по большей части работают, говоря, что праздничать и воздерживаться от работы есть дело господское. Граждане и ремесленники присутствуют за богослужением, по окончании которого возвращаются к работе, считая, что заняться работой более почетно, чем попусту терять достаток и время в питье, игре и тому подобных делах. Человеку простого звания (vulgo et plebi) воспрещены напитки – пиво и мед, но все же им позволено пить в некоторые более торжественные дни, как например: Рождество Господне, праздник Пасхи, Пятидесятницу и некоторые другие, в которые они воздерживаются от работы, конечно не из набожности (divinum cultum), а скорее для пьянства.

Праздник Троицы он справляют в Понедельник во время праздника Пятидесятницы. В восьмой же день Пятидесятницы – праздник всех Святых. А день Тела Христова, как это в обычаях у нас, они не чтут.

При клятвах и ругательствах они редко употребляют имя Господне, а когда клянутся, то подтверждают слова или обещания целованием креста. Ругательства их общепринятые, на подобие Венгерских: «Пусть собака спит с твоей матерью» и пр.

Всякий раз, как они осеняют себя знамением креста, они делают это правой рукой так, что как бы уколом прикасаются сперва к челу, потом к груди, затем к правой и, наконец, к левой стороне, образуя таким образом крест. А если кто-нибудь водит рукою иначе, то они считают его не за единоверца, но за иностранца; так я помню, что они обозвали этим именем меня и бранили, тогда я не знал об этом обряде и водил рукою иначе.

ЧИСТИЛИЩЕ

Они вовсе не верят в чистилище, но говорят, что у каждого усопшего есть свое место по его заслугам, причем для благочестивых оно назначено светлое, вместе с милостивыми ангелами, а для нечестивцев – темное, покрытое густым мраком, вместе со страшными ангелами; здесь они ожидают последнего суда; по месту и милостивым ангелам души познают благодать Божию, всегда желая последнего суда, а другие наоборот. И они полагают, что душа, отделенная от тела, не подлежит наказаниям, ибо если душа осквернила себя, находясь в теле, то она и искуплению должна подвергнуться вместе с телом. Что же касается того, что они совершают заупокойную службу по умершим, то они веруют, что этим можно вымолить и добиться для душ более сносного места, находясь в котором они могли бы легче ожидать будущего суда. Святою водою никто не кропит себя сам, а может получить окропление только от священника. Кладбищ для погребения тел они не освящают, ибо говорят, что земля сама освящается помазанными и освященными телами, а не тела землею.

ПОЧИТАНИЕ СВЯТЫХ

Среди святых они особенно чтут Николая Барского (Barensem) и ежедневно рассказывают об его многочисленных чудесах; привожу одно из них, которое случилось немного лет тому назад. Некий Михаил Кизалецкий, муж знатный и храбрый, преследовал в одном столкновении с Татарами некоего именитого Татарина, убегавшего от него; не будучи в состоянии догнать его на быстром скаку, он сказал: «Николай, доведи меня до этой собаки». Татарин, слыша это, в ужасе восклицает: «Николай, если он догонит меня с твоею помощью, то ты не совершишь никакого чуда; если же меня, чуждого твоей вере, ты спасешь невредимым от его преследования, то будет велико имя твое». Говорят, что лошадь Михаила остановилась, и Татарин ускользнул; а затем будто бы этот Татарин за свое спасение приносил каждый год, пока был жив, Николаю известное количество мер меда и столько же мер посылал Михаилу также в память своего освобождения, присоединив к этому и почетное платье из Куньего меха (pellibus Madauricis).

ПОСТ

В Четыредесятницу они постятся семь недель подряд. В первую, которая у них называется Сырною, то есть, так сказать, имеющею прикосновение к сыру (caseacea), они вкушают молочное; во все же последующие недели они (кроме путешествующих) воздерживаются даже от рыбы. Некоторые принимают пищу только по Воскресеньям и Субботам, а в остальные дни воздерживаются от всякой пищи. Некоторые точно также принимают пищу по Воскресеньям, Вторникам, Четвергам и Субботам, и воздерживаются в остальные три дня. Есть очень много и таких, которые в Понедельник, Среду и Пятницу довольствуются куском хлеба с водою. Остальные посты в году они соблюдают не так строго; постятся же они начиная с восьмого дня по Пятидесятнице, когда приходит у них праздник всех Святых, до праздника Петра и Павла, и этот пост называется Петровским. Затем у них есть пост Пресвятой Девы, с первого Августа до Успения Марии. Точно также пост Филиппа, в продолжение шести недель пред рождением Христа; а именуется этот пост Филипповым потому, что, согласно их Календарю, начало его приходится на день Филиппа. Если, наконец, праздник Петра и Павла, а также Успения, придется на Среду или Пятницу, то тогда и в этот день они не вкушают мяса. Они не чествуют постом кануна ни одного святого, кроме усекновения главы Св. Иоанна, которое справляют ежегодно XXIX Августа. Если, наконец, в великом посту четыредесятница случится какой-нибудь торжественный день, как например Благовещения Марии, то они тогда употребляют в пищу рыбу. На Монахов же наложены посты гораздо более строгие и тяжелые, и им надо довольствоваться Квасом, то есть кислым питьем, и водою, смешанной с закваскою. И священникам в это время запрещены медвяное питье и пиво, хотя теперь все законы и уставы все более и более падают и нарушаются. Помимо поста, они вкушают мясо в Субботу, а в Среду воздерживаются.

Учители, которым они следуют, суть: Василий Великий, Григорий и Иоанн Хризостом, которого они называют Златоуст, то есть золотой рот. Проповедников у них нет. По их мнению, достаточно присутствовать при Богослужении и выслушать Евангелие, Послания и слова других учителей, которые Священник читает у них на родном языке. Сверх того, они рассчитывают этим избежать различных мнений и ересей, которые по большей части рождаются от проповедей; в Воскресенье они объявляют праздничные дни следующей недели и читают публичную исповедь. Далее, они определяют правильным и непреложным для всех все то, во что, как они видят, верит сам Государь и что он думает.

О ДЕСЯТИНАХ

Просветясь в 6490 году таинством животворящего крещения, Владимир установил, вместе с Митрополитом Львом, давать десятину со всех имуществ для бедных, сирот, немощных, престарелых, пришельцев, пленных и для погребения бедных, а также для помощи тем, кто имел многочисленное потомство, и у которых имущество было истреблено огнем, и, наконец, для облегчения нужд всех несчастных, а также для Церквей бедных Монастырей и, главным образом, для успокоения мертвых и живых. Тот же Владимир подчинил власти и суду Духовных всех Архимандритов, Священников, Диаконов и весь чин церковный: монахов, монахинь и тех женщин, которые приготовляют просфоры для Богослужения, и которые у них называются Просвирнями, точно также жен и детей Священников, врачей, вдов, повивальных бабок и тех, кто получил чудо от кого-нибудь из Святых или был отпущен на волю ради спасения чьей-нибудь души, наконец, отдельных служителей монастырей и больниц и тех, кто шьет одеяние монахам. Итак, по поводу всякой вражды или раздора, которые возникнут между названными выше лицами, Епископ сам, в качестве полноправного судьи, может произносить свое решение и постановление. Если же какое-нибудь несогласие возникнет между мирянами и этими лицами, то дело решается общим судом.

Просвирни суть женщины уже бесплодные, которые не имеют более месячных очищений, и которые пекут хлеб для священнослужения, называемый просфорою (proscura).

Епископы должны судить также разводы, как в среде Князей, так и Бояр, и всех мирян, которые содержат наложниц. Точно также Епископскому суду подлежат те случаи, когда жена не повинуется мужу, когда кто-нибудь уличен будет в прелюбодеянии или блуде, когда кто женится на сроднице, когда один из супругов умышляет какое-нибудь зло против другого; точно также они судят ведовство, чародейство, отравление, прения, возникшие из-за ереси или блуда, или если сын будет слишком жестоко бранить или оскорблять родителей или сестер. Кроме того, им принадлежит карать Содомитов, святотатцев, грабителей мертвых и тех, кто для чародейства оторвет что-нибудь от образов Святых или от Распятия (statua Crucis), кто приведет в святой храм собаку, птицу или другое какое нечистое животное, или станет употреблять его в пищу. Сверх того, они должны определять и устанавливать все меры предметов. Но никто не должен удивляться, если вышесказанное в этих Правилах и преданиях окажется противоречивым. Ибо разные установления в разных местах настолько же изменились от самой древности, насколько большинство их испорчено и искажено от пристрастия к деньгам.

Всякий раз как Государь угощает Митрополита обедом, он, в случае отсутствия своих братьев, обычно предлагает ему первое место за столом. А на поминках (in funebri sacro), если он пригласит Митрополита и Епископов, то в начале обеда сам подает им пищу и питье, а затем назначает своего брата или какого-нибудь знатного мужа, чтобы тот заменял его до конца обеда.

Я добился того, чтобы видеть их обряды, которые имеют место в торжественные дни в их храмах. И таким образом, в оба мои посольства, я ходил в праздник Успения Марии, то есть в XV день Августа, в большой храм в замке, устланный древесной зеленью. Там я видел Государя, стоящего с открытой головою у стены направо от двери, в которую он вошел, и опирающегося на палку-Посох (как они называют); перед ним некто держал в правой руке его Колпак; Советники же Государя стояли у столбов храма, на каковое место были приведены и мы. Посредине храма, на помосте, стоял митрополит, в торжественном одеянии, имея на голове круглую митру, украшенную снаружи изображениями Святых, а изнутри горностаевым мехом; он (так же, как и Государь), опирался на палку Посох. И затем, когда другие пели, он стал молиться со своими служителями. Потом пошел он к алтарю, а затем, обратясь, вопреки нашему обычаю, влево, выходит через малую дверь в предшествии Певчих, Священников и Диаконов, один из которых нес на блюдце, на голове, хлеб, уже приготовленный для жертвоприношения, а другой покрытую чашу; прочие несли без разбору, среди громких восклицаний и благоговения стоящего вокруг народа, образа святого Петра, Павла, Николая, Архангела. При этом некоторые из стоявших кругом восклицали: «Господи помилуй!» Другие, по отеческому обычаю, касались челом земли и плакали. Вообще, народ провожал проносимые вокруг иконы с разнообразным благоговением и поклонением. Затем, по окончании обхода, они вошли в средние двери алтаря, и началось Священнослужение, или (как они говорят) высшая служба (summum officium). Все Священнослужение, или Месса, обычно совершается у них на их собственном народном языке. Кроме того, подходящие ко времени Послания и Евангелие, чтобы народ более понял их, читаются предстоящему народу громким голосом вне алтаря. В первое мое посольство, я видел, как в этот самый праздничный день свыше ста человек работали во рву замка. Это происходит от того, что, как мы скажем ниже, празднуют у них обычно только Князья и Бояре.

СПОСОБ ЗАКЛЮЧЕНИЯ БРАКА

Бесчестным и позорным считается для молодого человека самому свататься за девушку, чтобы ее отдали ему в супружество. Дело отца обратиться к юноше с предложением, чтобы он женился на его дочери. Высказывают они это обычно в таких словах: «Так как у меня есть дочь, то я хотел бы тебя себе в зятья». На это юноша отвечает: «Если ты просишь меня в зятья, и тебе это так угодно, то я пойду к своим родителям и доложу им об этом». Потом, если родители и родственники изъявят согласие, они собираются вместе и обсуждают о том, что отец пожелает дать дочери под именем приданого. Затем, определив приданое, назначают день для свадьбы. В этот промежуток времени жениха до такой степени отстраняют от дома невесты, что если он случайно попросит хоть увидеть ее, то родители обычно отвечают ему: «Узнай от других, кто ее знает, какова она». Во всяком случае, доступ к невесте предоставляется ему не иначе, как если обручение не будет раньше подтверждено величайшими карами, так что жених, если бы даже он пожелал, не мог бы отказаться от нее под тяжким наказанием. В качестве приданого по большей части даются лошади, платье, оружие (framea), скот, рабы и тому подобное. Приглашенные на свадьбу редко подносят деньги, но все же посылают невесте подношения или дары, каждый из которых жених старательно отмечает и откладывает. По окончании свадьбы он их вынимает и снова рассматривает по порядку, и те из них, которые ему нравятся и кажутся пригодными для будущего, он посылает на рынок и велит тем, кто назначает стоимость предметов, оценить каждый из них, а все остальные подарки и каждый порознь отсылает каждому порознь с выражением благодарности. За то, что он сохранил, он возвращает в годовой срок, согласно оценке, деньгами или другой какой вещью одинаковой стоимости. Затем, если кто-нибудь оценит свой подарок дороже, то жених тотчас обращается к присяжным оценщикам и заставляет его подчиниться их оценке. Точно также, если жених, по прошествии года, не удовлетворит кого-нибудь или не вернет полученного подарка, то он обязан удовлетворить то лицо вдвойне. Наконец, если он по небрежности не представит чьего-нибудь подарка для оценки присяжным, то он принужден возместить за него по воле и усмотрению подарившего. И такой обряд сам народ соблюдает обычно при всякой щедрости, или роде подарков.

В брак вступают они таким образом, чтобы не касаться четвертой степени родства или свойства. Они считают ересью, если родные братья женятся на родных сестрах. Точно также никто не смеет взять в жены сестру свояка. Далее они наблюдают весьма строго, чтобы браком не соединялись те, между которыми существует духовное родство по крещению. Если кто женится на второй жене и таким образом становится двоебрачным, то это они допускают, но вряд ли признают законным браком. Жениться в третий раз они не позволяют без уважительной причины. Четвертой же жены они и никому не разрешают, и считают это даже не Христианским. Развод они допускают и дают разводную грамоту; однако весьма тщательно скрывают это, так как знают, что это вопреки вере и уставам. Мы рассказали немного раньше, что сам Государь развелся за бесплодие с женою Саломеей и, заточив ее в монастырь, женился на Елене, дочери Князя Василия Глинского. Несколько лет тому назад также, из Литвы в Москву убежал некий князь (duc) Василий Бельский. Так как друзья его слишком долго удерживали у себя его молодую супругу, на которой он незадолго перед тем женился (они, понятно, рассчитывали, что он снова вернется из любви к юной подруге и тоски по ней), то Бельский повергает причину отсутствия жены на решение Митрополита. Обсудив дело, Митрополит сказал: «Раз это вина не твоя, а скорее жены и даже родственников, что тебе нельзя быть с ней вместе, то я делаю для тебя послабление закона и освобождаю тебя от нее». Выслушав это, Бельский женился вскоре на другой, происходившей из рода князей Рязанских, от которой он прижил и детей, пользующихся ныне, как мы видели, большим значением у Государя.

Они называют прелюбодеянием только тот случай, если кто имел общение с чужой женой. Любовь между сочетавшимися супружеством по большей части не горяча (tepidus) особенности у мужей именитых и знатных. Это происходит от того, что они женятся на девушках, которых раньше никогда не видали, а затем, занятые Государевой службой, вынуждены бывают покидать жен и меж тем пятнают себя позорной похотью на стороне.

Положение женщин весьма плачевное. Они не верят в честь ни одной женщины, если она не живет взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит. Я хочу сказать, что они не признают женщину целомудренной в том случае, если она дает на себя смотреть посторонним или иностранцам. Заключенные же дома, они только прядут и сучат нитки, не имея совершенно никакого права или дела в хозяйстве. Все домашние работы делаются руками рабов. Всем, что задушено руками женщин, будь то курица или другое какое животное, они гнушаются, как нечистым. У тех же, кто победнее, жены исполняют домашние работы и стряпают. Но если они хотят зарезать курицу, а мужья их и рабы случайно отсутствуют, то они стоят перед дверями, держа курицу или другое животное и нож, и усердно просят проходящих мужчин, чтобы те умертвили животное.

Весьма редко допускают женщин в храмы, еще реже на беседы с друзьями, и то в том только случае, если эти друзья – совершенные старики и свободны от всякого подозрения. Однако в определенные праздничные дни они разрешают женам и дочерям сходиться вместе для развлечения на привольных лугах; здесь, сидя на некоем колесе, на подобие колеса Фортуны, они движутся попеременно вверх и вниз; или, иначе, привязывают веревку, повиснув и сидя на которой они при толчке качаются и движутся туда и сюда; или, наконец, они забавляются некими известными песнями, хлопая при этом в ладоши; плясок же они совершенно не устраивают. Есть в Москве один Немецкий кузнец, по прозвищу Иордан, который женился на Русской. Пробыв некоторое время у мужа, она при случае ласково обратилась к нему со следующими словами: «Дражайший супруг, почему ты меня не любишь?» Муж отвечает: «Да я сильно люблю тебя». – «Я не имею еще», – говорит жена, «знаков любви». Муж стал спрашивать, каких знаков она хочет. На это жена сказала ему: «Ты ни разу меня не побил». – «Конечно», – заметил муж, «побои не казались мне знаками любви, но все же я не отстану и в этом отношении». И таким образом, немного спустя, он весьма жестоко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии, наконец, сломил ей шею и голени.

Все они признают себя холопами (chlopos), то есть рабами Государя. Точно также более знатные имеют рабов, по большей части купленных или взятых в плен; те же свободные, которых они содержат на службе, не могут свободно уходить, когда им угодно. Если кто-нибудь уходит без воли господина, то его никто не принимает. Если господин не обходится хорошо с хорошим и способным слугою, то он до известной степени навлекает на себя бесчестье у других и не может после этого достать других слуг.

Этот народ находит более удовольствия в рабстве, чем в свободе. Ибо перед смертью господа, в огромном большинстве случаев, отпускают известных рабов на волю, но эти последние тотчас, за деньги, отдают себя в рабство другим господам. Если отец, как это у них в обычае, продаст сына, и этот последний каким бы то ни было образом станет свободным или будет отпущен на волю, то отец, по праву отцовской власти, может продать его еще и еще. После четвертой же продажи он не имеет на сына более никакого права. Карать смертной казнью рабов и других лиц может один только Государь.

Каждые два или три года Государь производит набор по областям и переписывает детей Боярских с целью узнать их число и сколько у кого лошадей и служителей. Затем, как сказано выше, он определяет каждому жалованье. Те же, кто могут по достаткам своего имущества, служат без жалованья. Отдых им дается редко, ибо Государь ведет войну или с Литовцами, или со Шведами, или с Казанскими Татарами, или если он не ведет никакой войны, то все же каждый год обычно ставит караулы в местностях около Танаида и Оки, в количестве двадцати тысяч человек, для обуздания набегов и грабежей Перекопских Татар. Государь обычно вызывает некоторых по очереди из их областей, и они исполняют для него в Москве все возможные обязанности. В военное же время они не отправляют погодной и поочередной службы, а обязаны все вместе и каждый в отдельности, как состоящие на жалованье, так и ожидающие милости Государя, идти на войну.

Лошади у них маленькие, холощеные, не подкованы; узда самая легкая; затем седла приспособлены у них с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и натягивать лук. Ноги у сидящих на лошади до такой степени стянуты одна с другой, что они вовсе не могут выдержать несколько более сильного удара копья или стрелы. К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая висит всегда на мизинце правой руки, так что они могут всегда схватить ее, когда нужно и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия, то они оставляют плетку и она висит по-прежнему.

Обыкновенное оружие у них составляют лук, стрелы, топор и палка, на подобие булавы, которая по-русски называется Кистень, по-польски Бассалык. Саблю употребляют более знатные и более богатые. Продолговатые кинжалы, висящие на подобие ножей, спрятаны у них в ножнах до такой степени далеко, что с трудом можно коснуться до верхней части рукоятки или схватить ее в случае надобности. Равным образом и повод от узды у них в употреблении длинный и на конце прорезанный; они привязывают его к пальцу левой руки, чтобы можно было схватить лук и, натянув его, пустить в ход. Хотя они вместе и одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими.

Некоторые из более знатных носят латы, кольчугу, сделанную искусно, как будто из чешуи, и наручи; весьма немногие имеют шлем, заостренный кверху на подобие пирамиды. 

Некоторые носят платье, подбитое ватой, для защиты от всяких ударов. Употребляют они и копья.

В сражениях они никогда не употребляли ни пехоты, ни пушек. Ибо все, что они делают, нападают ли на врага, или преследуют его, или бегут от него, они совершают внезапно и быстро, и таким образом ни пехота, ни пушки не могут следовать за ними.

Но когда Перекопский царь поставил на Казанское царство своего внука и на обратном пути раскинул лагерь в тринадцати тысячах шагов возле Москвы, нынешний государь Василий на следующий год расположился лагерем около реки Оки и впервые тогда пустил в дело пехоту и пушки, может быть, для того, чтобы похвастать своим могуществом или загладить позор, полученный им в предыдущем году от самого позорного бегства, во время которого, как говорили, он прятался несколько дней под стогом сена, или, наконец, чтобы отвратить от своих пределов царя, который, как он предполагал, снова нападет на его владения. Во всяком случае, при нас он имел из Литовцев и всякого сброда людей почти тысячу пятьсот пехотинцев.

При первом столкновении они нападают на врага весьма храбро, но долго не выдерживают, как будто желая намекнуть: «Бегите, или побежим мы».

Города они редко завоевывают силою или более жестоким нападением, но скорее у них в обычае принуждать людей к сдаче продолжительной осадой, голодом или изменою. Хотя Василий осаждал и громил город Смоленск, придвинув к стенам его пушки, которые отчасти привез с собою из Москвы, отчасти отлил там во время осады, однако он ничего не добился. Осаждал он ранее и Казань с большою силою воинов и также придвинув к стенам ее пушки, которые привез туда вниз по реке, но и тогда до такой степени не имел никакого успеха, что в о время, как зажженная крепость совершенно сгорела, и опять отстраивалась сызнова, воины меж тем не осмелились взойти даже на обнаженный холм и занять его.

Теперь Государь имеет пушечных литейщиков, Немцев и Итальянцев, которые, кроме пищалей и воинских орудий, льют также железные ядра, какими пользуются и наши Государи, но Московиты не могут и не умеют пользоваться этими ядрами в сражении, так как у них все основано на быстроте.

Я оставляю также в стороне то, что Московиты, по-видимому, не знают опасности от пушек или, говоря вернее, их употребления. Я хочу сказать, что они не знают, когда надо пускать в дело большие орудия, которыми разрушаются стены, или меньшие, которыми прорывается строй врагов, и останавливается их натиск. Это случалось часто и в другое время, а особенно тогда, когда ходили слухи, что Татары вот-вот готовы осадить Москву. Тогда Наместник, застигнутый врасплох, приказал, при смехе Немецкого пушкаря, поставить под воротами крепости очень большое орудие, хотя оно с трудом могло бы быть привезено туда в трехдневный срок и к тому же одним только выстрелом разрушило бы свод и ворота.

Великое несходство и разнообразие существует между людьми как в других делах, так и в ведении войны. Именно Московит как можно скорее пускается в бегство не помышляя ни о каком спасении, кроме того, которое он может получить в бегстве; настигнутый или пойманный врагом, он не защищается и не просит о прощении.

Татарин же, сброшенный с лошади, лишенный всякого оружия, к тому же весьма тяжко раненый, обычно обороняется руками, ногами, зубами, вообще пока и как может.

Турок, видя себя лишенным всякой помощи и надежды на избавление, покорно просит о милости, бросив оружие, и протягивает победителю сложенные вместе руки, чтобы тот связал их, и надеется через пленение спасти себе жизнь.

Для разбития стана они выбирают весьма обширное место, где более знатные разбивают палатки, а другие втыкают в землю нечто вроде дуги их прутьев и покрывают ее епанчами, чтобы прятать туда седла, луки и другое в этом роде, и чтобы защититься от дождя. Лошадей они выгоняют на пастбища, ради чего их палатки расставлены одна от другой очень широко; они не укрепляют их ни повозками, ни рвом, ни другой какой преградой, если только это место не укреплено случайно от природы или лесом, или реками, или болотами.

Пожалуй, кому-нибудь могло бы показаться удивительным, что они содержат себя и своих на такое скудное жалованье, и притом, как я выше сказал, столь долгое время; поэтому я разъясню в кратких словах их бережливость и воздержность. Тот, у кого есть шесть лошадей, а иногда и больше, пользуется только одной из них в качестве подъемной или вьючной, на которой везет необходимое для жизни. Прежде всего такой человек имеет в мешке, длиною в две или три пяди (palmitum), толченое просо, потом восемь или десять фунтов соленой свинины; есть у него в мешке и соль, и притом, если он богат, смешанная с перцем. Кроме того, каждый носит с собою топор, огниво, котлы, или медный горшок, чтобы, если он случайно попадет туда, где не найдет ни плодов, ни чесноку, ни луку, имеет возможность развести там огонь, наполнить горшок водою, бросить в него полную ложку проса, прибавить соли и варить; довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы. Затем, если господин будет чересчур голоден, то он истребляет все это, и таким образом рабы имеют иногда отличный случай поститься целых два или три дня. Если же господин хочет пиршествовать роскошнее, то он прибавляет маленькую частицу свиного мяса. Я говорю это не о более знатных, а о людях среднего достатка. Вожди войска и другие военные начальники время от времени приглашают к себе других победнее, и, получив хороший обед, эти последние воздерживаются иногда потом от пищи два или три дня.

Точно также, если у Московита есть плоды, чеснок или лук, то они легко могут обходиться без всего другого. Готовясь вступить в сражение, они возлагают надежды более на численность и на то, со сколь великими полчищами нападут они на врага, а не на силу воинов и на возможно лучшее построение войска; они счастливее сражаются издали, чем вблизи, и потому особенно стараются обойти врага и напасть на него с тылу.

У них много трубачей; если они, по отеческому обычаю, станут дуть в свои трубы все вместе и загудят, то можно услышать тогда некое удивительное и необычное созвучие. Есть у них и некий другой род Музыки, который на их родном языке называется Зурною (Szurna). Когда они прибегают к ней, то играют почти в продолжение часа, немного более или немного менее, до известной степени без всякой передышки или втягивания воздуха. Они обыкновенно сперва наполняют воздухом щеки, а затем, как говорят, научившись одновременно втягивать воздух ноздрями, издают трубою звук без перерыва.

Все они имеют сходное одеяние или телесное убранство; кафтаны (tunicas) они носят длинные, без складок с очень узкими рукавами, почти на Венгерский лад; при этом Христиане носят узелки, которыми застегивается грудь, на правой стороне, а Татары, имеющие очень похожее одеяние, – на левой. Сапоги они носят по большей части красные и притом очень короткие, так что они не доходят до колен, а подошвы у них подбиты железными гвоздиками. Рубашки у всех почти разукрашены около шеи разными цветами; застегивают их запястьями или шариками, серебряными или медными вызолоченными, присоединяя ради украшения жемчуг.

Они подпоясываются отнюдь не по животу, но по бедрам и даже опускают пояс до паха, чтобы живот больше выдавался. И этот обычай переняли теперь Итальянцы, Испанцы и даже Немцы.

Юноши, наравне с подростками, сходятся обычно по праздничным дням в городе на обширном и известном всем месте, так что большинство может их там видеть и слышать; они созываются вместе неким свистом, который является как бы условным знаком; созванные они тотчас сбегаются вместе и вступают в рукопашный бой; начинают они борьбу кулаками, а вскоре без разбору и с великой яростью бьют ногами по лицу, шее, груди, животу и детородным частям, и вообще каким только можно способом поражают других, состязаясь взаимно о победе, так что часто их уносят оттуда бездыханными. Всякий, кто победит больше народу, дольше других останется на месте сражения и весьма храбро выносит удары, получает особую похвалу в сравнении с прочими и считается славным победителем. Этот род состязания установлен для того, чтобы юноши привыкали сносить побои и терпеть какие угодно удары.

Они строго применяют меры правосудия против разбойников. Поймав их, они прежде всего разбивают им пятки, потом оставляют их на два или три дня в покое, пока пятки пухнут, а затем снова велят дергать туда и сюда разбитые и распухнувшие. Этот же род мучений применяют они и к преступникам, чтобы заставить их признаться в грабеже и указать товарищей злодеяний. Но если призванный к допросу окажется достойным казни, то его вешают. Наказанием другого рода виновных карают редко, если только они не свершили чего-нибудь слишком ужасного.

Кража редко карается смертью, даже и за убийство казнят редко, если только они не совершены с целью разбоя. Если же кто поймает вора при краже и убьет его, то может сделать это безнаказанно, но только под тем условием, чтобы доставить убитого на двор Государя и изложить дело, как оно было.

Даже скотоложцы, и те не подвергаются казни.

Немногие из начальников имеют власть приговаривать к казни. Из подданных никто не смеет пытать кого-нибудь. Большинство злодеев отвозится в Москву или другие главные города. Карают же виновных по большей части в зимнее время, ибо в летнее им мешают военные занятия.

СЛЕДУЮТ РАСПОРЯЖЕНИЯ, сделанные Великим Князем Иоанном Васильевичем в 7006 Году от сотворения мира

Если виновный осужден будет на один рубль, то пусть заплатит Судье два алтына, а Писцу (Notario, дьяку?) восемь денег. Если же стороны примирятся прежде, чем придут на место поединка, то пусть заплатят Судье и Писцу так же, как если бы суд был произведен. Если придут на место поединка, которое могут определить только Окольничий и Недельщик, и там случайно примирятся, то пусть платят Судье, как выше, Окольничему L денег, Недельщику также L денег и два алтына, Писцу (Scribae) четыре алтына и одну деньгу. Если же они выйдут на поединок, и один будет побежден, то виновный пусть заплатит судье, сколько с него потребуют, Окольничему пусть он даст полтину и доспех побежденного, Писцу L денег, Недельщику полтину и четыре алтына. Если же поединок происходит вследствие какого-нибудь пожара, убийства друга, грабежа или кражи, то, если обвинитель победит, пусть получит с виновного то, чего просил, Окольничему должно дать полтину и доспех побежденного, Писцу L денег, Недельщику – полтину, Вязчему (Вязчий – Veston – тот, кто сводит обе стороны на предписанных условиях на поединок) четыре алтына; и все, что останется у побежденного, должно быть продано и отдано судьям; телесному же наказанию должно подвергнуть его по качеству преступления.

Убийцы своих господ, предавшие крепость, святотатцы, похитители людей, так же, как и те, кто тайно относят имущество в чужой дом и говорят, будто оно у них украдено, так называемые Подметчики, кроме того, те, кто поджигают людей и кто окажутся заведомыми злодеями, подлежат смертной казни.

Того вора, который впервые будет пойман на краже, если только его обвинят не за святотатство или за похищение людей, не следует карать смертью, но исправить всенародным наказанием, то есть его надлежит бить палками, и судья должен взыскать с него денежную пеню.

Если он вторично будет пойман в воровстве, и у него не окажется, чем удовлетворить обвинителя или судью, то он должен быть наказан смертию.

Если, впрочем, у пойманного вора не будет, чем он может удовлетворить обвинителя, то его надлежит бить палками и выдать обвинителю. 

Если кто будет обвинен в воровстве, и какой-нибудь честный человек клятвенно подтвердит, что он и раньше был пойман в воровстве или мирился с кем-нибудь в деле воровства, то такого человека должно казнить смертью, пренебрегши каким бы то ни было судом; с имуществом его поступят, как выше.

Если какой-нибудь человек низкого звания или подозрительной жизни будет оговорен в воровстве, то его надлежит призвать к допросу. Если же его нельзя уличить в воровстве, то, по представлении им поручителей, следует отпустить его до дальнейшего допроса.

За написание постановления или произнесения приговора, стоимостью в один рубль, Судье следует заплатить девять денег, Дьяку (Secretario), который имел печать, – один алтын, Писцу – три деньги.

Те начальники, которые не имеют власти, по расследовании дела, постановить решение или приговор, должны осудить одну из сторон на несколько рублей, а затем послать решение надлежащим Судьям. И если те найдут это решение правым и согласным с справедливостью, то с каждого рубля следует заплатить Судье по одному алтыну, а Секретарю IIII деньги

Всякий, желающий обвинить другого в воровстве, грабеже или убийстве, отправляется в Москву и просит позвать такого-то на суд. Ему дается Недельщик, который назначает срок виновному и привозит его в Москву. Далее, представленный на суд виновный по большей части отрицает возводимое на него обвинение. Если истец приводит свидетелей, то спрашивают обе стороны, желают ли они положиться на их слова. На это обыкновенно отвечают: «Пусть свидетели будут выслушаны по справедливости и обычаю». Если они свидетельствуют против обвиняемого, то обвиняемый немедленно вступается и возражает против свидетельств и лиц, говоря: «Требую назначить мне присягу, вручаю себя правосудию Божию и требую поля и поединка». Таким образом, им, по отечественному обычаю, назначается поединок.

Оба могут выставить, вместо себя, на поединке какое угодно другое лицо, точно также оба могут запастись каким угодно оружием, за исключением пищали и лука. Обыкновенно они имеют продолговатые латы, иногда двойные, кольчугу, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке, наподобие кинжала, однако заостренное с того и другого краю; они держат его одной рукой и употребляют так ловко, что при каком угодно столкновении оно не препятствует и не выпадает из руки. Но по большей части его употребляют в пешем бою.

Бой они начинают прежде всего копьем, а потом пускают в ход другое оружие. Много лет Московиты выходили на поединок с иноземцами, или Германцами, или Поляками, или Литовцами, и по большей части терпели поражение. Но весьма недавно один Литовец XXVI лет от роду вступил в бой с неким Московитом, который выходил победителем более чем в XX поединках, и убил его. Государь пришел в негодование от этого и велел тотчас позвать к себе победителя, чтобы взглянуть на него. При виде его он плюнул на землю и постановил, чтобы впоследствии ни одному иноземцу не определяли поединков с его подданными. Московиты вернее обременяют себя множеством оружия, чем вооружаются им, иноземцы же вступают в бой, будучи защищены более хитрым умыслом, чем оружием. Они прежде всего остерегаются вступать в рукопашный бой, и, зная, что Московиты весьма сильны руками и мышцами, они обычно побеждают их, утомив под конец исключительно своею сосредоточенностью и ловкостью. Та и другая из сторон имеет много друзей и покровителей, зрителей ее боя, но они лишены всякого вооружения, кроме кольев, которые иногда и пускают в ход. Ибо если окажется, что одному из бьющихся причиняется какая-нибудь обида, то для защиты его от этой обиды сбегаются его покровители, а затем и покровители другого противника, и таким образом между обеими сторонами завязывается бой, приятный для зрителей, ибо борьба ведется потасовками за волосы, кулаками, палками и обожженными кольями.

Свидетельство одного знатного мужа имеет более силы, чем свидетельство многих людей низкого звания. Поверенные допускаются весьма редко; каждый сам изъясняет свое дело. Хотя Государь очень строг, тем не менее всякое правосудие продажно, и притом почти открыто. Я слышал, как некий советник, который начальствовал над судами, был уличен в том, что он в одном деле взял дары с той и с другой стороны и решил в пользу того, кто дал больше; этого поступка он не отрицал и пред Государем, которому донесли об этом деле. Советник объяснял, что тот, в чью пользу он решил, – человек богатый, с почетным положением, а потому ему надо верить больше, чем другому, бедному и презренному. В конце концов, хотя Государь и отменил приговор, он все же только посмеялся и отпустил советника без наказания. Может быть, причиной столь сильного корыстолюбия и бесчестности является самая бедность, и Государь знает, что его подданные угнетены ею, а потому смотрит сквозь пальцы на их проступки и бесчестность, как на не подлежащие наказанию. У бедняков нет доступа к Государю, а только к его советникам, да и то с большим трудом.

Окольничий представляет собою Претора, или Судью, поставленного Государем; кроме этого, этим именем называется главный советник, который всегда пребывает при Государе. Недельщик есть до известной степени общая должность для тех, кто зовет людей на суд, хватает злодеев и держит их в тюрьмах; и Недельщики принадлежат к числу благородных.

Поселяне шесть дней в неделю работают на своего господина, а седьмой день предоставляется им для собственной работы. Они имеют несколько собственных, назначенных им их господами полей и лугов, которыми они и живут; все остальное принадлежит господам. Кроме того, положение их весьма плачевно и потому, что их имущество предоставлено хищению знатных лиц и воинов, которые в знак презрения называют их Крестьянами (Christiani) или черными людишками.

Как бы ни был беден знатный человек, он все же считает для себя позорным и бесчестным работать собственноручно. Но он не считает позорным того, чтобы поднять с земли и пожирать корку или шелуху плодов, и в особенности дынь, чесноку и луку, брошенные нами и нашими слугами. Насколько они воздержаны в пище, настолько же неумеренно предаются пьянству повсюду, где только представится случай. Почти все они не скоро поддаются гневу и горды в бедности, тяжелым сопутником которой является рабство. Одежду носят они длинную, шапки белые, заостренные, из валенной шерсти, из которой, как мы видим, изготовляются плащи диких народов; при выходе из мастерской шапки эти бывают жестки. Сени домов достаточно просторны и высоки, а двери жилищ низки, так что всякий входящий должен согнуться и наклониться.

Поденщикам, которые живут трудом и нанимаются на работу, они платят в день по полторы деньги; ремесленник получает две, но они не работают усердно, если предварительно их хорошенько не побить. Я слышал, как один раз служители жаловались, что господа не побили их, как следует. Они считают, что не нравятся своим господам, и признаком негодования у них служит то, что их не бьют.

О ПОСЕЩЕНИИ ЧУЖОГО ДОМА

В каждом доме и жилище, на более почетном месте, у них имеются образа святых, нарисованные или литые; и когда один приходит к другому, то, войдя в жилище, он тотчас обнажает голову и оглядывается кругом, ища, где образ. Увидев его, он трижды осеняет себя знамением креста и, наклоняя голову, говорит: «Господи помилуй». Затем приветствует хозяина следующими словами: «Дай Бог здоровья». Потом они тотчас протягивают друг другу руки, целуются и кланяются. Затем немедленно один смотрит на другого, именно чтобы узнать, кто из двух ниже поклонился и согнулся, и таким образом они наклоняют голову попеременно три или четыре раза и до известной степени состязаются друг с другом в оказании взаимного почета. После этого они садятся, и, по окончании своего дела, гость выходит прямо на средину помещения, обратив лицо к образу, и снова осеняет себя трижды знамением креста и повторяет, наклоняя голову, прежние слова. Наконец, после взаимного обмена приветствиями в прежних выражениях, гость уходит. Если это – человек, имеющий какое-нибудь значение, то хозяин следует за ним до ступенек; если же это – человек еще более знатный, то хозяин провожает его и дальше, принимая во внимание и соблюдая достоинство каждого. Они соблюдают изумительные обряды. Именно ни одному лицу более низкого звания нельзя въезжать в ворота дома какого-нибудь более знатного лица. Для людей более бедных и незнакомых труден доступ даже к обыкновенным дворянам. Эти последние, настоящие ли или так называемые, показываются в народе очень редко, чтобы сохранить тем больше значения и уважения к себе. Ни один также дворянин из тех, кто побогаче, не дойдет пешком до четвертого или пятого дома, если за ним не следует лошадь. Однако в зимнее время, когда они не могут из-за льда безопасно пользоваться неподкованными лошадьми, или когда они случайно отправляются к двору Государя или в храмы Божии, они обычно оставляют лошадей дома.

Господа, пребывая в четырех стенах своих домов, обыкновенно сидят и редко, а пожалуй и никогда, не занимаются чем-нибудь, прохаживаясь. Они сильно удивлялись, когда видели, что мы прохаживаемся в наших гостиницах и на прогулке часто занимаемся делами.

Государь имеет ездовых (veredarios) во всех частях своей державы, в различных местах, с надлежащим количеством лошадей, так чтобы, когда куда-нибудь будет послан Царский гонец, у него без замедления наготове была лошадь. При этом гонцу предоставляется полная свобода выбрать лошадь, какую он пожелает. Когда я ехал наскоро из Великого Новгорода в Москву, то Начальник почт, который на их языке называется Ямщиком (Iamschnick), заботился, чтобы ранним утром мне приводили тогда тридцать лошадей, а иной раз сорок или пятьдесят, хотя мне было нужно не более двенадцати. Поэтому каждый из нас брал такого коня, который казался ему подходящим. Потом, когда эти лошади уставали, и мы приезжали на пути к другой гостинице, которые у них называются Ям, то немедленно меняли лошадей, оставляя прежнее седло и уздечку. Каждый может ехать весьма быстро, и если случайно какая-нибудь лошадь упадет или не сможет вынести, то можно, и притом безнаказанно, похитить из первого попавшегося дома другую лошадь или также взять ее у всякого случайного встречного, за исключением только гонца Государева. А лошадь, выбившуюся во время пути из сил и оставленную, обыкновенно отыскивает Ямщик, точно также он обычно возвращает хозяину и ту лошадь, которая была у кого-нибудь отнята, причем уплачивает по расчету стоимость пути. По большей части за X или XX верст отсчитывают по шести денег. На таких почтовых лошадях мой служитель проехал LXXII часа из Новгорода в Москву, которые расположены друг от друга на расстоянии 600 верст, то есть CXX Нем. миль. И это тем более удивительно, что хотя лошадки их очень малы, и уход за ними гораздо более небрежен, чем у нас, все же они выносят столь усиленные труды.

О МОНЕТЕ

Серебряные деньги у них бывают четырех родов: Московские, Новгородские, Тверские и Псковские. Московская монета не круглая, а продолговатая и до известной степени овального вида, называется она Деньгою и имеет различные изображения. У старинных на одной стороне розы, у позднейших – изображение человека, сидящего на лошади; на другой стороне и те, и другие имеют надпись. Сто этих денег составляют один Венгерский золотой, Алтын – шесть денег, Гривна – двадцать, Полтина – сто, Рубль – двести. Ныне чеканятся новые, отмеченные буквами с той и другой стороны, и четыреста денег стоят Рубль.

Тверские имеют с обеих сторон надпись и по стоимости равняются Московским.

Новгородские на одной стороне имеют изображение Государя, сидящего на троне, и против него – кланяющегося человека; с другой стороны надпись; по стоимости они вдвое превосходят Московские. Новгородская Гривна стоит XIIII, рубль же двести двадцать две деньги.

Псковские с одной стороны имеют бычью голову в венце, а с другой надпись. Кроме того, у них есть медная монета, которая называется Пулами (Polani); шесть пул по стоимости равны Московской деньге.

Золотых у них нет, и они сами их не чеканят, а пользуются обыкновенно Венгерскими, иногда также Рейнскими. Стоимость их они часто изменяют; в особенности, если иностранец хочет купить что-нибудь на золото, они тотчас уменьшают его стоимость. Если же он, собираясь куда-нибудь отправиться, нуждается в золоте, то они тогда снова увеличивают его стоимость.

По соседству они пользуются и Рижскими рублями, один из которых стоит два Московских. Московская монета – из чистого и хорошего серебра, хотя ныне и ее также подделывают. Однако я не слыхал, чтобы за это преступление был кто-нибудь наказан. Почти все Московские золотых дел мастера чеканят монету, и если кто приносит чистые серебряные слитки и желает иметь монету, то они взвешивают деньги и серебро и выплачивают потом тем же весом. Кроме того, существует небольшая и условленная плата, которую надо отдать, сверх равного веса, золотых дел мастерам, в общем дешево продающим свой труд. Некоторые писали, что в этой области весьма редко встречается в изобилии серебро, и, кроме того, что Государь запрещает вывозить его. Подлинно, эта область не имеет вовсе серебра, за исключением того, которое (как сказано) ввозится туда. И нельзя сказать, что Государь запрещал вывозить его, но вернее он остерегается, а потому, желая удержать в стране серебро и золото, велит своим подданным устраивать обмен предметами, то есть давать и принимать одно, как например меха, которыми они изобилуют, или что-нибудь в таком роде, вместо другого. Едва ли прошло сто лет с тех пор, как они употребляют серебряную монету, в особенности чеканенную у них же. В начале, когда стали ввозить серебро в страну, из него чеканились продолговатые серебряные частицы стоимостью в один рубль; ныне ни одной из них не видно. Чеканилась также монета в княжестве Галицком, но и она исчезла, так как не оставалась всегда в одинаковой ценности. До монеты они употребляли мордки и ушки белок и других животных, шкуры которых ввозятся к нам, и на это, словно на деньги, покупали необходимое для жизни.

Способом счета они пользуются таким, что считают и делят все предметы по Сорока или Девяносту (Sorogk aut Devuenosto), то есть или по сороковому, или по девяностому числу, так же, как мы по сотням. Поэтому при счете они часто повторяют и умножают дважды Сорок, трижды Сорок, четырежды Сорок – сорок на их языке соответствует латинскому quadraginta – или дважды, трижды, четырежды. Девяносто – девяносто на их языке – nonaginta. Mille на их языке называется Тысяча (Tissutzae); точно так же десять тысяч они выражают одним словом Тьма (Tma), двадцать тысяч – Две тьмы (Dvuetma), тридцать тысяч – Три тьмы (Tritma).

Всякий, кто привезет в Москву какие бы то ни было товары, должен немедленно объявить их и обозначить у сборщиков пошлин или таможенных начальников. Те в назначенный час осматривают товары и оценивают; после оценки никто не смеет ни продать их, ни купить, если они не будут прежде показаны Государю. Если Государь пожелает что-нибудь купить, то купцу тем временем не дозволяется ни показывать товары, ни предлагать их кому-нибудь. Отсюда купцы задерживаются иногда слишком долго.

Точно также не всякому купцу, кроме Литовцев, Поляков или подчиненных их власти, открыт свободный доступ в Московию. Именно Шведам, Ливонцам и Немцам из приморских городов позволено заниматься торговлей и торговать только в Новгороде, а Туркам и Татарам в городе, по имени Холопий городок, куда во время ярмарки собираются различные люди из самых отдаленных мест. Когда же в Московию отправляются Посланники и Полномочные Послы, то все купцы отовсюду принимаются под их защиту и покровительство и могут и беспрепятственно, и беспошлинно ехать в Москву; так у них вошло в обычай.

Большую часть товаров составляют серебряные слитки, сукна, шелк, шелковые и золотые ткани, жемчуг, драгоценные камни и золотые нитки (aurum filatum). Иногда своевременно ввозятся какие-нибудь дешевые вещи, которые приносят немало прибыли. Также случается, что всех охватывает желание иметь какую-нибудь вещь, и тот, кто первый привез ее, выручает гораздо более надлежащего. Затем, если несколько купцов привезу большое количество одних и тех же предметов, то иногда следствием этого является такая дешевая цена на них, что тот, кто успел продать свои товары возможно дорого, снова покупает их по понизившейся цене и с большой выгодой для себя привозит обратно в отечество. Из товаров в Германию отсюда вывозятся меха и воск, в Литву и Турцию – кожа, меха и длинные белые зубы животных, называемых у них Моржами и живущих в северном море; из них обыкновенно Турки искусно приготовляют рукоятки кинжалов, а наши земляки считают эти зубы за рыбьи и так их и называют. В Татарию вывозятся седла, уздечки, одежды, кожа; оружие и железо вывозятся только украдкой или с особого позволения Начальников в другие места, расположенные к Северо-Востоку. Однако они вывозят [к Татарам?] и суконные и льняные одежды, ножики, топоры, иглы, зеркала, кошельки и другое тому подобное. Торгуют они с великими обманами и коварством, и дело не обходится без большого количества разговоров, как о том писали некоторые. Мало того, желая купить какую-нибудь вещь, они оценивают ее, с целью обмана продавца, менее, чем в половину стоимости, и держат купцов в колебании и нерешительности не только по одному или по два месяца, но обыкновенно доводят некоторых до крайней степени отчаяния. Но тот, кто знает их обычаи, не обращает внимания на коварные слова, которыми они уменьшают стоимость вещи и затягивают время, или делает вид, что не обращает внимания; такой человек продает свои вещи без всякого убытка.

Один Краковский гражданин привез двести центнеров меди, которую хотел купить Государь и держал купца так долго, что тому наконец это надоело и он повез обратно медь в отечество. Когда он отъехал на несколько миль от города, то его догоняют некие чиновники, задерживают его имущество и налагают на него запрет, под тем предлогом, что он якобы не заплатил пошлин. Купец вернулся в Москву и стал жаловаться пред Государевыми советниками на причиненную ему обиду. Те, выслушав дело, тотчас предлагают ему свое добровольное посредничество и обещают уладить дело, если он будет просить милости. Хитрый купец, который знал, что для Государя будет позорно, если такие товары будут увезены обратно из его державы, так как де там не нашлось никого, кто мог бы сторговать такие дорогие товары и заплатить за них, не просит никакой милости, а требует, чтобы ему было оказано правосудие. Наконец, когда они увидели, что он до такой степени упорен, что его нельзя отклонить от его намерения, и что он не желает уступать их коварству или обману, они покупают медь от имени Государя и, заплатив надлежащую цену, отпускают этого человека.

Иностранцам они продают каждую вещь гораздо дороже, так что за то, что при других обстоятельствах можно купить за дукат, они запрашивают пять, восемь, десять, иногда двадцать дукатов. Впрочем, и сами они в свою очередь иногда покупают у иностранцев редкую вещь за десять или пятнадцать флоринов, а на самом деле она вряд ли стоит один или два флорина.

Далее, если, при заключении сделки, ты что-нибудь случайно скажешь или слишком неосторожно пообещаешь, то они тщательно помнят это и настаивают на исполнении, сами же отнюдь не исполняют того, что обещали в свою очередь. Точно также, как только они начинают клясться или божиться, то знай, что тут сейчас же кроется коварство, ибо они клянутся с намерением провести или обмануть. Я попросил одного Государева советника, чтобы он помог мне при покупке известных мехов, дабы я мог избегнуть обмана. Насколько легко обещал он мне свое содействие, тем долее, в свою очередь, держал меня в неизвестности. Он хотел навязать мне собственные меха. Сверх того, к нему собирались другие купцы, обещая ему награды, если он продаст мне их товары за хорошую цену. Ибо у купцов есть такой обычай, что при покупке и продаже они предлагают свое посредничество и обещают той и другой из сторон свое верное содействие, получив от каждой из них особые подарки.

Недалеко от крепости существует обширный и обнесенный стенами дом, называемый Двором господ купцов, в котором живут купцы и раскладывают свои товары; там продаются перец, шафран, шелковые ткани и другие товары такого рода гораздо дешевле, чем в Германии. Это обстоятельство следует приписать обмену товаров. Именно, если Московиты начинают очень дорого ценить меха, приобретенные ими на самом деле за дешевую плату, то и иностранцы в свою очередь, может быть по их примеру, противопоставляют свои товары, купленные также задешево, и запрашивают за них дороже. Отсюда те и другие, произведя равный обмен вещей, могут продавать в особенности вещи, полученные за меха, за умеренную цену и без прибыли.

В мехах существует большое различие. У Соболей признаком их зрелости служит чернота, длиннота и густота шерсти. Точно также стоимость их увеличивается, если они будут пойманы в надлежащее время, что наблюдается одинаково и при других мехах. По Сю сторону Устюга и Двинской области они попадаются весьма редко, а около Печоры гораздо чаще и притом гораздо лучшие.

Куньи меха привозятся из различных стран: хорошие из Северской области, еще лучше их Швейцарии, самые же лучшие из Швеции. Но в первой местности их гораздо больше. Я слышал, что некогда в Московии водились Собольи меха, из которых одни продавались по XXX, а другие по XX золотых. Но таких мехов я совершенно не мог увидать.

Шкурки горностаев привозятся также из нескольких местностей, и притом вывороченные; однако большинство покупателей вводится этими шкурками в обман. Они имеют какие-то знаки вокруг головы и хвоста, по которым можно узнать, в надлежащую ли пору они пойманы. Ибо лишь только это животное будет поймано, с него снимается кожа, и мех его выворачивается, чтобы волос не вытерся и не стал от этого хуже. Если животное не будет поймано в свое время, и потому мех его будет лишен надлежащего и природного цвета, то (как сказано) они вырывают и извлекают из головы и хвоста некоторые волосинки, как признаки, чтобы нельзя было узнать, что он пойман не в надлежащее время, и таким образом обманывают покупателей. Каждый мех продается приблизительно за три или четыре деньги. Те, которые несколько побольше, лишены той белизны, которая обыкновенно проявляется в чистом виде у меньших.

Лисьи меха, и в особенности черные, из которых по большей части делают шапки, ценятся очень дорого. Именно они продаются за десять, а иногда и за XV золотых. Беличьи шкурки также привозятся из различных стран, наиболее широкие из Сибирской области, а те, которые благороднее каких угодно других, из Чувашии (Schvuuaij), недалеко от Казани. Затем, из Перми, Вятки, Устюга и Вологды они привозятся всегда связанные пучками по X штук; в каждом пучке две из них – самые лучшие, которые называются Личными (Litzschna), три несколько похуже, которые именуются Красными (Crasna), четыре – Подкрасные (Pocrasna); одна, и притом последняя, называемая Молочною (Moloischna), – самая дешевая из всех. Каждую из них можно купить за одну или две деньги. Лучшие и отборные из них купцы с большой для себя выгодой возят в Германию и другие области.

Рысьи меха стоят дешево, а волчьи, с тех пор, как они попали в цену в Германии и Московии, – очень дорого. Кроме того, хребты волков имеют гораздо меньшую ценность, чем у нас.

Бобровые меха считаются у них в большой цене, и все одинаково имеют опушку платья из этого меха, потому что у него черный цвет, и притом естественный.

Меха домашних котов носят женщины. Есть некое животное, которое на их языке называется песец (Pesseyz); его мех употребляют они в дороге, так как он больше всех других греет тело.

Налог или пошлина со всех товаров, которые или ввозятся, или вывозятся, вносится в казну. Со всякой вещи стоимостью в один рубль платят семь денег, за исключением воска, с которого пошлина взыскивается не только по оценке, но и по весу. А с каждой меры веса, которая на их языке называется Пудом (Pud), платят четыре деньги.

О путях купцов, которыми они пользуются при ввозе и вывозе товаров, а также при разъездах по различным областям Московии, я подробно изложу ниже в Хорографии Московии.

Денежный рост у них обычен; хотя они говорят, что это большой грех, однако никто почти от него не воздерживается. Но он является до известной степени невыносимым, именно с пяти всегда один, то есть со ста двадцать. Церкви, как сказано выше, по-видимому, поступают более мягко, именно (как говорят) они получают десять со ста.

Герберштейн С. Записки о Московитских делах. – СПб., 1908. – С. 42-45, 56, 60-65, 69-80, 82-96.