В.В. Верещагин. Мир. Семья. Война: Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 161 годовщине со дня рождения В.В. Верещагина и 125-летию окончания русско-турецкой кампании 1877–1878 годов. – Череповец, 2004. – 96 с.

БРАТЬЯ ВЕРЕЩАГИНЫ КАК ЛЮБИТЕЛИ ВОСТОКА

Восток в жизни братьев Василия и Александра Верещагиных занимал особое место. Василий Васильевич побывал во многих восточных странах во второй половине XX века. Александр Васильевич, штаб-офицер для особых поручений при военном министре, посетил Восток в силу служебной необходимости. Этот особый мир братья увидели каждый по-своему: один – как художник – подмечал, казалось бы, незаметные мелочи, описывая быт и жизнь населения, праздники и традиционные обычаи, а для другого было важно увидеть и открыть для себя что-то особенное, интересное, и еще ему хотелось собрать предметы китайского искусства.

Путешествия Василия Васильевича иллюстрировали его этюды, рисунки, картины. Свои впечатления он описал в газетных статьях и книгах. До настоящего времени исследователи разных областей культуры находят в произведениях В.В. Верещагина уникальный и бесценный материал для изучения. Мы в данном случае хотим обратить внимание на книгу «Очерки путешествия в Гималаи» – совместный труд супругов Верещагиных, который является примером такого рода. [1. Верещагина Е.К. Очерки путешествия в Гималаи супругов Верещагиных. Ч.I – СПб., 1883.] Эта книга посвящена их путешествию в совершенно особый, труднодоступный и малоизвестный (даже до нашего времени) регион.

Первоначально супруги Верещагины по приглашению английского резидента в Катманду Гирдельстона собирались и в Непал. Однако им пришлось ограничить себя поездкой в Сикким и Ладакх, так как их отговорили от поездки в независимое королевство, утверждая, что «непальцы народ дикий <...> даже английский резидент, скорее пленник, чем посланник». [2. Верещагина Е.К. Очерки путешествия в Гималаи супругов Верещагиных. Ч.I – СПб., 1883. C.9] Эти слова ярко характеризуют нетвердое положение англичан в Непале.

Путешествуя по Сиккиму, супруги посетили почти все буддийские монастыри, которые им встретились на пути, и составили интереснейшие описания храмов, скульптуры и даже праздников, на которых им удалось побывать. Их поездка совпала с периодом проведения местных предновогодних и новогодних ритуалов. Верещагины получили приглашение присутствовать на одной из таких церемоний в старинном буддийском монастыре. Они были первыми из русских, которым удалось увидеть важный годовой праздник населения Гималайского региона и описать его. Приведем маленький фрагмент, особенно интересный для нас. «Все ламы были в праздничных нарядах. Место для пантомимы и танцев было приготовлено на площадке перед монастырем, с одной стороны которой – флаги, представляющие каждый одну из снеговых гор, с другой – балдахин для главных лам... Сначала вышли на сцену двое лам, замаскированных стариком и старухою <...> затем вышли один за другим ламы-плясуны <...> лица покрыты масками различных животных: оленя, свиньи, вороны или человеческого лица с ужасными выпученными глазами, огромными зубами». [3. Верещагина Е.К. Очерки путешествия в Гималаи супругов Верещагиных. Ч.I – СПб., 1883. C.54] Этот фрагмент текста описывает особые ритуальные танцы, распространенные у многих народов Гималайского региона.

Ритуальные танцы в масках, известные как мистерия цам (монгольское название) или чам (тибетское), что в переводе означает танец, исполнялись буддийскими монахами в странах, где распространен буддизм северного направления – в Тибете, Непале, на севере Индии. Как правило, подобные церемонии происходили в крупных монастырях и исполнителями ритуальных танцев в масках были монахи, прошедшие определенные степени посвящения. Известно, что существуют многочисленные варианты цама, которые различаются количеством масок-персонажей, число их иногда достигает 108, продолжительностью (от одного до нескольких дней), временем исполнения (зимой, летом). Каждый персонаж мистерии имеет присущий только ему костюм, украшение, атрибуты. Смысл такой мистерии в победе добра над злом, устрашении грешников, защите буддизма. Каждое новое наблюдение дает бесценные подробности для исследователя религии и культуры народов, проживающих на севере Южно-Азиатского региона. Потому и свидетельство Верещагиных об особенностях увиденного ими имеет для нас непреходящую ценность. Тем более что и до сих пор все же мало кому из европейцев удавалось присутствовать на подобных ритуалах.

В описании цама Верещагиными были отмечены важные детали праздника, которые отличают его от подобных ритуалов в других странах: праздник длился только два дня, причем на второй день участие в нем принимали и миряне, исполняя танец с оружием. [4. Верещагина Е.К. Очерки путешествия в Гималаи супругов Верещагиных. Ч. I – СПб., 1883. C.55] Особенно ценно то, что Василий Васильевич оставил нам уникальный материал – зарисовки с натуры самих участников праздника, персонажей цама в костюмах и масках.

После Сиккима путь Верещагиных лежал на северо-запад Индии, в Ладакх, в край, где совершенно иная природа, другие обычаи и традиции, другие праздники. Василий Васильевич много рисовал, здесь его особенно ошеломила красота горных вершин. Однажды он даже не успел завершить картину до наступления темноты, так околдовали его необыкновенные краски заката в Гималаях и, залюбовавшись ими, он забыл работу.

О путешествиях на Восток Александра Васильевича Верещагина менее известно. В 1900 г. он провел несколько месяцев в Манчжурии, а, вернувшись в Петербург, через полгода вновь уехал на Восток, но теперь уже в Китай. Впечатления свои об этих краях он изложил в книгах, которые одна за другой были опубликованы в 1903 г. [5. Верещагин А.В. По Манчжурии. – СПб., 1903. Он же. В Китае. СПб., 1903.] Об отношении А.В. Верещагина к Востоку можно сказать словами его первой книги: «Здесь каждый шаг для меня интересен». [6. Верещагин А.В. По Манчжурии. – СПб., 1903. С.44.] Он называл себя страстным любителем археологии [7. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.3.], и его особенно привлекал поиск, китайских редкостей и древностей. Александр Васильевич старался запечатлеть увиденное с помощью фотографий. В этом ему помогали фотографы-любители из числа друзей-офицеров. [8. «Верещагин А.В. В Китае. – СПб., 1903. С.87, 91, 101.]

В Мукдене при посещении дворца он с помощью друзей сделал многочисленные фотографии предметов, которые находились в шкафах помещений дворца. Окружающие знали об интересе А.В. Верещагина к китайской старине. Ему приносили головные украшения, сосуды из металла и фарфора, различные амулеты и подвески. Александр Васильевич приобрел даже крытую китайскую «повозку-двухколеску», а на вопрос, зачем это ему, он ответил: «В какой-нибудь музей пожертвую». [9. Верещагин А.В. По Манчжурии. – СПб., 1903. С.58.] В книге, посвященной поездке в Манчжурию, есть особая глава, названная «Древности и редкости», где он описывает, какие основные приобретения им были сделаны. [10. Верещагин А.В. В Китае. С.185, 187.]

Во время командировок на Восток А.В. Верещагину посчастливилось встретить много интересных людей. Так, с историей Китая его знакомил, тогда совсем молодой, синолог А.Н. Вознесенский. В Пекине Александр Васильевич встретился и с почмейстером Н.И. Гомбоевым, который к тому времени прожил в Китае около 40 лет. Верещагин пишет о нем: «Он знаток всякой китайщины, и как только возьмет вещь в руки, то сразу скажет, какого она времени, хороша ли и чего стоит...» [11. Верещагин А.В. В Китае. С.168.] Вместе с Н.И. Гомбоевым Верещагин осматривал древние памятники в Пекине. В монгольской кумирне они наблюдали праздничную церемонию, на которую собралось много людей со всего города. А.В. Верещагин усердно продолжал пополнять свою коллекцию. Возвратившись в Петербург, он сделал попытку предложить ее Русскому музею императора Александра III, но на свое предложение он получил отрицательный ответ. [12. ВА ГРМ, ф ГРМ (I), oп.1. д.194. л.754.]

Однако, согласно архивным документам, когда А.В. Верещагин, «представляясь Государю Императору, упомянул о своей коллекции, Его Величеству благоугодно было высказать, что подобные старинные предметы должны храниться в музее». [13. РГИА, ф.472, оп.43, д.21, л.104.] Весной 1903 года Александр Васильевич в докладной записке на имя министра финансов СЮ. Витте сообщил, что ему «посчастливилось составить самую интересную и разнородную коллекцию предметов китайского искусства» [14. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.31.] Всю коллекцию Верещагин разделил на 17 групп, выделив предметы по материалу и назначению: украшения, буддийская скульптура, предметы прикладного искусства из дерева, светлой и темной бронзы, лака, ткани. Далее он пишет: «Я был бы крайне счастлив, ежели бы моя коллекция могла послужить нашей молодежи для изучения китайской жизни и искусства». [15. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.31.] По просьбе А.В. Верещагина зимой 1903 г. коллекцию осмотрела представительная комиссия в следующем составе: директор Института восточных языков во Владивостоке профессор A.M. Позднеев, директор Этнографического музея при Академии наук профессор В.В. Радлов, директор Института гражданских инженеров профессор Султанов, директор Штиглицкого музея проф. Котов, профессор М.П. Боткин, профессор живописи и архитектуры Н.А. Бенуа и другие лица. Члены комиссии дали одобрительный отзыв о коллекции [16. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.31.], и А.В. Верещагин предложил государству приобрести коллекцию и просил министра финансов пригласить экспертов для ее оценки. [17. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.31.]

По приглашению директора Канцелярии Министерства финансов в комиссию вошли: заведующий этнографическим отделом Русского музея Императора Александра III Д.А. Клеменц, камер-юнкер Высочайшего Двора князь Э.Э. Ухтомский, директор Института восточных языков во Владивостоке A.M. Позднеев и московский коллекционер К.С. Попов. [18. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.27.] Члены комиссии провели два заседания. Первое заседание (12 июля 1903 г.) было посвящено осмотру коллекции. Во время второго (14 июля) обсуждались заключение и оценка. Оценка коллекции была неоправданно занижена и составила всего 22 380 рублей [19. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.27.], тогда как сам Александр Васильевич полагал ее стоимость не менее 100 000 рублей. Названная сумма его не устроила, и он предложил приобрести коллекцию конкретно Министерству Народного Просвещения, где имел доброжелательный отклик. От министерства было направлено особое письмо СЮ. Витте. [20. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.33.] В письме сообщалось, что профессор A.M. Позднеев согласился написать свой собственный отзыв о коллекции и что, по его мнению, коллекция заслуживает самой высокой оценки, так как многие предметы в ее составе можно назвать редкими и даже уникальными. [21. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.34–40.] Позднеев дал подробное описание и датировку вещей. Среди самых интересных предметов он особо выделил изделия из слоновой кости, древнюю бронзу, 12 древних бронзовых зеркал, а также две ширмы из черного и железного дерева с фарфоровыми медальонами и инкрустацией перламутром. Он отметил тонкую, филигранную работу ювелирных украшений, изящество изделий из резного камня (кораллы, янтарь, разноцветная яшма, нефрит). А.В. Верещагин обратился к министру финансов с просьбой предложить академику В.В. Радлову тоже дать свое заключение о коллекции. [22. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.33.]

Все собранные документы С.Ю. Витте представил Императору Николаю III [23. РГИА, ф.560, оп.28, д.1007, л.43.], и 15 августа 1903 был издан «Указ о приобретении коллекции полковника А.В. Верещагина в казну за 50 000 рублей». [24. РГИА, ф.472, оп.43, д.21, л.108.] В отдельном документе отмечалось, что «расход на покупку коллекции отнести на кредит, предназначенный по государственной росписи на непредусмотренные сметами расходы». [25. РГИА, ф.560, оп.28, д.1008, л.55.] Коллекцию, согласно указу, «следовало немедленно принять и передать ее для хранения в Зимний дворец». [26. РГИА, ф.560, оп.28, д.1008, л.43.]

В комиссии по приему коллекции, согласно распоряжению директора Канцелярии Министерства финансов А.И. Путилова, был назначен инспектор по художественной части учебного отдела при Министерстве финансов коллежский асессор А.Н. Бенуа. Представителем Санкт-Петербургского Дворцового управления стал коллежский асессор Дементьев. [27. РГИА, ф.560, оп.28, д.1008, л.44-46.] Вместо отсутствующего в Петербурге А.Н. Бенуа при передаче коллекции присутствовали титулярный советник Котвич и князь Э.Э. Ухтомский. Уже 23 августа коллекция была принята комиссией, а к началу сентября перевезена в Зимний дворец. [28. РГИА, ф.560, оп.28, д.1008, л.56.] О дальнейшей судьбе коллекции полковника А.В. Верещагина следовало ожидать особых распоряжений. Однако Д.А. Клеменц, заведующий этнографическим отделом Русского музея Императора Александра III, и академик В.В. Радлов, директор Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого, старались доказать, приводя весомые аргументы, что коллекция полковника А.В. Верещагина должна находиться именно в одном из музеев. В 1904 году коллекция поступила в этнографический отдел Русского Музея. [29. РГИА, ф.472, оп.43, д.43, л.11.]

Вся коллекция была разделена на группы, каждой из которых был присвоен коллекционный номер. Первую коллекцию зарегистрировали в январе 1905 года. Всего было зарегистрировано 12 коллекций в течение 10 лет. Несколько коллекций полностью были переданы в другие музеи. Например, изделия из слоновой кости в 1936 году поступили в Государственный Эрмитаж, а предметы из резного камня были переданы в Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого. Часть экспонатов, хранившихся в Российском этнографическом музее (ранее этнографический отдел Русского музея), погибла в войну.

Известно, что с предметов из коллекции А.В. Верещагина были сделаны фотографии. В архивных документах нами обнаружено письмо Верещагина, в котором он предлагал СЮ. Витте купить у него четыре альбома фотографий, сделанных с наиболее интересных вещей. [30. РГИА, ф.472, оп.43, д.21, л.113.] По счастливой случайности нам удалось выяснить, что эти альбомы сохранились и находятся в фотоиллюстративном собрании МАЭ РАН (они-то и были куплены музеем у Александра Васильевича в 1904 году). Верещагин сообщал, что работу выполнил фотограф Археологической комиссии. [31. РГИА, ф.472, оп.43, д.21, л.114.] Нам удалось установить имя фотографа – это Иван Федорович Чистяков, который много лет фотографировал археологические материалы по заданиям Археологической комиссии. [32. Архив ИИМК, ф.2, оп.3, д.733, л.8.] В результате наших изысканий удалось также выяснить, что в фотоархиве Института истории материальной культуры в Санкт-Петербурге хранится 25 фотоотпечатков, на которых тоже запечатлены предметы из коллекции А.В. Верещагина (правда, там ошибочно написано, что с предметов из коллекции В.В. Верещагина). Снимки сделаны в домашнем интерьере и представляют вольные композиции из разных предметов. Нам кажется допустимым предположить, что, возможно, Чистяков проводил не только специальную съемку предметов коллекции для альбомов, но и фотографировал вещи отдельными композициями, группируя их по своему вкусу. В письме, адресованном в этнографический отдел, он предлагал приобрести у него негативы фотографий с предметов коллекции А.В. Верещагина, однако получил отказ. [33. Архив РАН, ф.1, оп.2, д.64, л.1.] Вероятно, именно эти фотографии вместе с документами своего архива он передал в Археологическую комиссию. Четыре же альбома, как сказано выше, были приобретены музеем антропологии и этнографии им. Петра Великого в марте 1904 года. Уже в качестве дара А.В. Верещагин передал музею еще около семидесяти фотографий и более восьмидесяти предметов быта. В частности, именно в музее антропологии и этнографии оказались и те уникальные ширмы, о которых писал Позднеев и местонахождение которых долгое время было неизвестно. Вероятно, они были переданы в МАЭ из этнографического отдела в числе других экспонатов, однако в самом музее точного их происхождения не знали. Так что, к счастью, удается прояснить некоторые загадки и обнаружить отдельные из интереснейших экспонатов, приобретенных благодаря энтузиазму А.В. Верещагина. Но в то же время остается еще и много других вопросов, ответы на которые, возможно, помогут найти дальнейшие исследования.

Так что с гордостью за братьев Верещагиных можно сказать, что их любовь к Востоку имела яркое материальное воплощение (хотя у каждого по-своему) и способствовала большому вкладу, внесенному ими в нашу отечественную культуру.

В.Н. Мазурина

назад