Розанов Ю.
Как мыслилось ему дальнейшее

/ Ю. Розанов // Красный Север. – 1995. – 6 дек. – С. 3 : фот.

Николаю Рубцову исполнилось бы сейчас 60 лет. 30 лет назад вышла его первая книга. Скоро четверть века, как покинул он нашу грешную землю. Таков неумолимый ход времени...

Кажется, совсем недавно бродил Рубцов по своей любимой «пушистой» Вологде, подолгу стоял у Софийского собора - памяти Ивана Грозного, переплывал реку на катере «с таким родным огоньком». Часто видели его у пристани, у знаменитого в те годы «Поплавка», порой одного, порой в очень странных компаниях.

Вологжане постарше хорошо помнят в общем-то скучноватые литературные вечера в недавно построенном здании Бабушкинской библиотеки, которые, чтобы вновь не заботиться о сборе публики, устраивали прямо в большом читальном зале. Студентки института прилежно конспектировали учебники, поэты старательно читали стихи. Каждый был при деле. Но вот доходила очередь до Рубцова. Надо сказать, что он моментально оценивал настроение и возможности аудитории и очень верно выбирал стихи:

Мы с тобою, как разные
птицы,
Что ж нам ждать на одном
берегу?
Может быть, я смогу
возвратиться,
Может быть, никогда
не смогу...

После таких стихов девушки не отвлекались на свои книги. Тогда Рубцов великолепно, чуть хрипловатым голосом, с напором, но несколько агрессивно:

Прогудели мои пароходы,
Проскрипели телеги мои,
Я пришел к тебе в дни
непогоды,
Так изволь хоть водой напои!

Казалось, что он совсем не старается понравиться публике, тем более завоевать ее. Все это происходило как-то само собой...
Может, время было такое. Люди тогда очень остро реагировали на тоску – слышалась ли она в хрипах Высоцкого или мерцала в глазах вымышленных героев Шукшина.
Именно на этих вечерах многие чувствовали, что этот «настоящий», выпустивший всего одну тощую книжку в Архангельске, - сложившийся мастер русской поэзии, и что сам он это очень хорошо знает.

И вот этого ничего нет. Вологда, которая знала Рубцова, уходила в вечность. Разрушаются старые дома, строятся новые, умирают старые люди, ходят по городам молодые, меняется время…

Конечно, поэзия Рубцова останется. Еще лет пятнадцать назад некоторые литературоведы, в том числе и крупнейший стиховед Гаспаров, высказывали серьезные сомнения в поэтической ценности его стихов и сравнивали их с «душевными» стихами, печатавшимися когда-то в доброй и толстой «Ниве». Сейчас об этой поре и вспоминать смешно. Мы и не заметили, как История сделала свое дело и все расставила по своим местам. Народный поэт – вот место Рубцова. Слава его велика, она не зависит ни от конъюнктуры литературного рынка, ни от политики. Теперь она не зависит ни от чего. Большими тиражами выходят книги поэта, друзья и соратники, а их оказалось как-то вдруг очень много, вспоминают былое. Стал Рубцов и «достоянием доцента». По радио чуть ли не каждый день передают песни на его стихи. Некоторые как-то настораживают. Не было таких ритмов в те годы... Что ж, у каждого свой Пушкин, своя Цветаева, свой Рубцов.
Плохо лишь то, что забывается мир, в котором жил поэт, тот культурный контекст, в котором создавались его стихи.

Хотя бы отчасти поправить это призвана мемориальная часть юбилейной выставки, которая подготовлена из фондов Вологодского музея-заповедника.
Поэт, как известно, не обременял себя имуществом, поэтому и на выставке подлинных вещей немного: гармонь-двухрядка, пишущая машинка, тельняшка, шарф, две книги стихов – Тютчев и Фет. Удивительно то, что почти каждый предмет в этом коротком списке является своеобразным символом поэтического образа, а не только бытовой вещью.
Вот скромный шерстяной шарфик. Он стал как бы эмблемой Рубцова. Мы его видим также на многочисленных фотографиях и картинах, представленных на выставке. Шарфик зимой и летом, шарфик с любой одеждой... Он стал символом странничества и бездомности Рубцова, как наволочка с рукописями у Хлебникова или посох у Александра Добролюбова – двух других великих скитальцев в русской поэзии.

Вот тельняшка – дань и память морской службы, весьма продолжительной, учитывая короткую жизнь поэта. На тельняшку «он «имел право», в отличие от «приблатненных фраеров», исповедующих морской стиль. Об этом и стихи:

...Бросил лом, платком
утерся.
На меня глаза скосил:
– А тельняшка – что,
для форсу? – 
Иронически спросил...

А книги Тютчева и Фета? И это в стихах:

Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета...

Среди материалов – различные документы и справки (как же может наш человек жить без таких бумажек?!): зачетка студента литинститута, членские билеты, характеристики, диплом о высшем образовании. О каждом экспонате можно рассказывать очень долго. Диплом, например, очень трудно достался Рубцову. Еще во время морских скитаний Николай страстно мечтал получить хорошее образование. Но двадцатишестилетнему человеку, имевшему за плечами всего лишь семь классов сельской школы, поступить в престижный столичный вуз было почти невозможно. Но Рубцов сделал это.

Каким-то чудом сдав экстерном экзамены за десятилетку, он представил на творческий конкурс в литинститут рукописный сборник "Волны и скалы". Отзывы преподавателей были положительными, и Рубцов стал студентом. Но уже тогда один известный поэт, преподававший в литинституте, в своей рецензии на стихи Николая прозорливо заметил, что учебе в литературном институте этому студенту может помешать... «умение писать стихи». Так оно и получилось. Академическое штудирование стиховедческих теорий не только не соответствовало характеру Рубцова, но и отвлекало его от главного - поэзии. Кроме того, преподаватели института пытались «выправить» стихи Рубцова, изменить их характер ... что было равносильно разрушению.

В Вологодском музее-заповеднике хранятся копии характеристик, которые каждый год писал на студента Рубцова руководитель семинара Н. Сидоренко. Вот некоторые выдержки из них. «Поэзия Рубцова реалистична и жизненна. Правда, грустноватые оттенки несколько тревожат меня"' (1964 г.). «Есть крен в сторону «Руси уходящей», о чем было много говорено» (1965г.). "Дальнейшая учеба Рубцова в институте меня крайне волнует... Ведь он второгодник, – как мыслится ему дальнейшее?" (1968 г.).

Мы тоже не знаем, "как мыслилось ему дальнейшее", но знаем, что жить Рубцову осталось ровно три года. За эти три года он создал лучшие свои стихи и навсегда вошел в историю русской литературы.
Обо всем этом рассказывает выставка, посвященная поэту.