|
Исследования о жизни и творчестве Николая Рубцова : сб. докл. и сообщ. участников науч.-практ. конф. «Рубцов.чтения» / Департамент культуры Вологод. обл. [и др.]. – Вологда : Кн. наследие, 2005. – 105 с.
Из содерж.:
Художественный мир поэта являет собой самостоятельную творческую действительность, характеризующихся рядом идеологических, мотивных и формальных признаков. Интеграторами этого мира могут быть пространственно-временные категории, лирический сюжет и подчиненные элементы: детализация, актуализация тех или иных мотивов и образов, символов и мифологем. Особую роль приобретает здесь словоупотребление и контекстуальность. Определенное значение имеет, конечно, и формальные показатели стихотворения. В настоящей публикации постараемся проследить только за одним элементом художественного мира поэзии Николая Рубцова, а именно за теми текстами, которые несут в себе семантику полета, развивает мифологему «человек-птица» (а равно и сопутствующие этому семантическому полю понятия: «гнездо», «ветер», «дом» и так далее). Иными словами, проследим за жизнью (функционированием) смысла рода семантических единиц в лирике поэта. Скользят Это вполне традиционное для поэзии уподобление детей птицам осталось бы совершенно «проходным» фактом в поэтической фразеологии Рубцова, если бы десятки (по нашим весьма предварительным данным – более пятидесяти) последующих стихотворений не только не поддержали эту образность, но и развили ее, обогатив новыми смыслами и придав этим текстам метатекстовую функцию. Птичка божия не знает Вместе с тем пушкинские словоупотребление не ограничивается только таким безобидным «птичьим» контекстом. В «Песнях» западных славян» находим весьма красноречивые строки»: Слышит, воет ночная птица. Такой далеко не пасторальный смысл рассматриваемой темы как раз и характерен для Рубцова; наиболее очевидное ту г соответствие – хрестоматийная «Ласточка». Крыша. Над крышей луна. В дальнейшем тема птичьего полета почти непременно будет связана у поэта именно с локусом крыши, под которой устроила свое некрепкое гнездо ласточка (или стриж). Пространство крыши над домом человеческим в лирике Рубцова замещает собой сам дом. Автор (лирический герой) недвусмысленно указывает, что он собственно родом «из-под крыши», был некогда сам обитателем гнезда, чувствует оттого родство с летящими птицами. Герой тяготится своим одиночеством, он чувствует себя покинутым; поиски «родственных душ» занимают его: В трудный час, когда ветер полощет зарю Ветер здесь символизирует не столько природную непогоду, сколько «напастье» в душе героя. Вместе с тем, ветер у Рубцова является и архетипическим символом: его появление говорит о воспоминании о драме, катаклизме, случившемся некогда и разрушившем привычный мир, уклад жизни героя. Ветер сигнализирует о
процессуальности, незаконченности; он не оставляет героя, призывает его: «Меня звала моя природа». В стихотворении «Я буду скакать по холмам...» лирический герой напрямую олицетворяет себя с ласточкой: И быстро, как ласточки, мчался я... При этом здесь же пространственно заявлена тема «ласточкиного гнезда»: Во мгле над обрывом безвестные ивы мои! Гнездо это – построенное прямо в песчаном обрыве у реки – так же ненадежно, оно уже само по себе таит угрозу его обитателям. Трагедийная основа подтверждается самим автором: О, сельские виды! О, дивное счастье родиться Каждое следующее стихотворение как бы раскрывает перед читателем новую страницу лирической книги поэта, дополняет представления о его художественном мире. Этот мир, таким образом, не дан раз и навсегда, он восстанавливается, творится, продолжается. Он не мертвый и застывший постамент, но подвижная и причудливо изменяющаяся картина, степень понимания которой зависит и от читателя, его подготовленности, внимательности, открытости этому художественному миру, желания и способности воспринимать его в целостности. Но это не значит, что художественная действительность лирики Рубцова существует исключительно «для чего-то», для так сказать процесса «воссоздания» этого мира. Лирическое творчество – произведение – явление имманентное. Пускай меня за тысячу земель Становится очевидным, что слова «надежда» и «метель» в таком контексте являются антонимами: надежда и рок (горькая судьба). Тут налицо элементы аллегории (тема эмблематичности и символики ждет еще своего рассмотрения). О, если б завтра подняться, воспрянувши духом Более однозначные примеры отождествления человека и птицы оставляют впечатление некоторой отвлеченности, отстраненности. Не случайно, что в таких стихах рисуется картина, напрямую к лирическому герою не относящаяся, а характеризующая другую личность: Вот бледнолицая девица Ясно, что «птица» появляется едва ли не только из-за рифмы к «девице»; вместе с тем, выражение «замерзающая птица» отсылает читателя к «Вороне» и «Воробью» (Сравните: «Вот ворона сидит на заборе» и «Вот... девица...сидит... на крыльце»). Хотел я было напрямик Эта «потусторонняя» тема связана в одном из ранних стихов с мотивом скитания, поисков собственного «я», поисками и обретением человечности в буквальном смысле слова. Герой даже точно не способен самоидентифицироваться: Уж сколько лет слоняюсь по планете! Ужели я, рожденный по ошибке. Пройти сквозь бури, грозы... И слушать птиц заливистые трели Этот процесс преображения из «гада» в «человека» под пение птиц весьма примечателен, говорит об уже отмеченной процессуальности мира поэта. Тут можно указать, что перед читателем – картина истинно демиургистическая: герой творится на ее глазах, проходя определений стадии вочеловечия. Эх ты, море мое штормовое! Эту же тему мы находим в стихотворении «городе»: Как часто, часто, словно птица. Поэтическая фразеология обогащается все новыми смыслами, функционируя внутри творческого сознания, причем обогащение это возникает отнюдь не линейно, в последовании текстов от раннего к позднему. Художественный мир, конечно, нельзя восстановить по отдельному тексту (хотя, как мы уже упоминали, для «рядового» читателя иногда это может быть вполне достаточным); творческая действительность, рисуемая поэтом, есть не сумма разных смыслов и текстов, а единый текст, единый смысл. Надо мною смерть нависнет, – Конечно, умножение фразеологической синонимии не может быть бесконечным. «Русский семантический словарь» дает предельное число коннотатов к слову «птица» (всего 52 слова), среди которых как наличествующие в текстах Рубцова, так и отсутствующие: парить, перо, ангел, гнездо, ласточка, семья, клетка, крыло. Как просто в прекрасную глушь листопада По мокрым скверам проходит осень... (Образ старухи-осени, разлучающей героя с родной «крышей», мог быть навеян автобиографическими воспоминаниями о «соседке злой», возникающей в стихах на смерть матери.) Я жил в предчувствии осеннем 2. Семантика «птенцы» как архетип детства, покоя и счастья с одновременным знанием о трагедии будущего: О вине подумаю, о хлебе, Память возвращается как птица. 3. Семантика «гнезда», «зыбкого жилища», младенческой колыбели – «зыбки»: ... путь без солнца, путь без веры Но все равно в жилищах зыбких – 4. Семантика «чердак» – обитание лирического героя; пространство, где ему покойно и свободно; здесь он предается воспоминаниям, непременно выводящим его к теме полета, к появлению образов птиц, преодоления времени и пространства: Вот наступит октябрь – ... Сладко мне снится Чтоб нечистую выпугнуть силу, Спасибо, ветер! твой слышу сгон. А голос был все глуше, тише, Утром проснешься на чердаке. Птицы летят на юг... 5. Семантика «птицы» с множеством близких коннотаций: Лети, мой отчаянный парус! Картины отроческих дней... И грустные, грустные птицы Резким, свистящим своим помелом Дай под твоим я погреюсь крылом, И словно душа простая Выткан весь из пурпуровых перьев ...Спелой клюквой, как добрую птицу, Хриплым криком и кто-то древней клинописью птиц ...Но в этот миг, как туча, над болотом – Мы будем свободны, как птицы... На крыльях в прошлые года В описываемой «системе координат» (лексических, фразеологических, мотивных, образных и пр.) художественный мир Рубцова предстает объемной и живой действительностью, созданной поэтом и переданным в дар своим читателям.
|
 |
