Самым ценным, что было в ведении хозяйства «кулаками», – это сохранение, а не нарушение исконных хозяйственных традиций, глубокое знание местных природно-климатических условий, природоохранная деятельность, основанная на выработанных веками мерах по сохранению почвенного плодородия.
Некоторые крестьянские хозяйства и их коллективы, преимущественно ТОЗы, по-прежнему пользовались традиционными методами ведения хозяйства. К ним прежде всего относятся ранний пар (весенний) и обязательное удобрение земли органическими удобрениями и компостами (смесями навоза с другими органическими веществами – соломой, мхом, золой)[37].
Вообще первые коллективные хозяйства дали очень важный результат – был накоплен некоторый опыт экономического, а не административного хозяйствования, распространялись прогрессивные методы труда и велась пропаганда коллективных форм хозяйства, оправдавших себя на протяжении всей истории российской деревни. Само общинное землепользование создавало благоприятные условия для коллективных хозяйств, где совместный труд мог осуществляться не только на угодьях общины, но и на общинных выселках. Новые коллективные хозяйства взяли на себя функцию, которую раньше выполняла община – поддержание культуры земледелия: происходило внедрение новых его систем (многопольных севооборотов), использовались оправдавшие себя традиции. Кооперативы осуществляли и первичную обработку сельскохозяйственных продуктов, так как открывали специальные предприятия – маслозаводы, мельницы, прососушки, зерноочистительные пункты; у них имелись опытные поля, рассадники, питомники. Они создавали мелиоративные организации, внедряли лучший опыт в агрономии, животноводстве, народных промыслах.
В целом, что касается развития земледелия в 1920-е годы, то хозяйственное направление и «география» культур в северных районах оставались неизменными, лишь увеличилась роль льноводства. Агрономической наукой в то время разрабатывались технологии с применением исконных традиций. Различные новшества можно было применять, сменив структуру землепользования, а именно уничтожив чересполосицу и мелкополосицу, внедрив многополье, уменьшив расстояния до полей, увеличив посевные площади за счет залежей. Легче всего обратиться к многополью было совхозам, которые постепенно превращались в крупные товарные хозяйства. Так создавались предпосылки для перехода к массовой коллективизации. Но поскольку она была осуществлена государством (сверху), а не самим крестьянством, то она и не стала подлинной коллективизацией. Надежды крестьян на «страну Муравию» не сбылись.
Сплошная коллективизация 1929-1930-х годов означала переворот в сельском хозяйстве, полную ликвидацию традиционных методов хозяйствования и крестьянского земельного владения. Колхозы, куда насильно «загонялось» крестьянство, стали основными аграрными производителями под неусыпным контролем местных органов власти. Агрокультурные и демографические результаты и последствия этого государственного мероприятия ощутимы до настоящего времени, ибо произошла полная деградация сельского хозяйства. Особенно пострадали российское Нечерноземье и Русский Север в том числе.
Утверждение колхозного строя сопровождалось технической реконструкцией хозяйства, ликвидацией старых систем полеводства (особенно трехполья), уступивших место травополью и многополью, широкому использованию вместо традиционных пахотных орудий сельскохозяйственных машин. Последнее было связано с созданием машино-тракторных станций (МТС), сосредоточивших у себя всю технику и обслуживавших колхозные поля. Повсюду вводились новые севообороты, стали усиленно применяться минеральные удобрения, что привело к снижению почвенного плодородия.
Завершилась нивелировка сельского населения, ставшего сплошь колхозным крестьянством. Изменилось отношение нового крестьянина к земле, поскольку оказалось в корне подорванным представление о крестьянской земельной собственности. Оно было заменено принципом работы на ничьей земле, которую нельзя передать по наследству потомкам, а потому личная ответственность за землю окончательно исчезла. Предпочтение в этом обезличенном пользовании отдавалось «социалистической общине, в которой ни земля, ни труд, ни продукты не принадлежали личности»[38], как это было в исконной русской общине. Рушились крестьянское мировоззрение и представление о земле как о чем-то живом, труд на которой обеспечивал жизнь, а культура хозяйствования на ней могла быть передана по наследству вместе с самой землей. А ведь крестьянское любовное отношение к земле выражалось даже в том, какие имена давали крестьяне каждому бугорку, перелеску, тропке, деревне. «...У стариков нашлось свое имя, свое название. Любили люди свою землю, свои родные места. Пахомкова Гарь, Мамина Зыбка, Поречье, Антохины раскопки – вкусно выговорить! – говорится в повести Ф.А. Абрамова «Мамониха». -Густо стояли селенья в их лесном краю, по душе пришлась дедам и отцам поднятая из-под корня землица... а названия селениям давали сытные, хлебные... Ржаново, Овсянники, Ржище, Калачи...»[39]
Отрицательные стороны хозяйствования в колхозах проявились с самого начала. Произошел полный отказ от народного опыта, который был объявлен вредным и рутинным, а хозяйство повсеместно велось по шаблону, без учета местных условий. Нарушением в системах земледелия стала «система В.Р. Вильямса», предполагавшая введение плодосмена и травополья с семью-десятьюпольными севооборотами, посевами трав, со специфической глубокой обработкой почвы, а также использование черных (осенних) и занятых (с травами) паров. Расчет по этой системе на двухлетнее выращивание многолетних трав, восстанавливающих нарушенную почву, не оправдался, так как за два года тимофеевка не превращала земную пыль в комки, а на образование ее корневой системы уходил за это время весь вырабатываемый клевером азот и последующим культурам удобрений не хватало. Обработка почвы, производившаяся без боронования и прокатывания почвы, не приводила к накоплению влаги. Эта система подрывала накопленный веками опыт обработки почвы и к тому же она оказалась не везде пригодной.
Научные исследования последующих лет показали невозможность повсеместного применения травосеяния. В частности, А.Г. Дояренко доказал его пригодность лишь в средней полосе России и на юге Севера при достаточном увлажнении почвы. При травополье лучшим, по А.Г. Дояренко, оказывалось пятиполье: рожь-овес-клевер-картофель-занятый пар (с вариантами культур, в том числе -льна)[40].
В советских колхозах примеры различных нарушений в земледелии были многочисленны. «Забыли» зябь, скирдование на гумнах и обмолот зерна зимой были объявлены «правым уклоном». Резко сократились площади пара и внесение органических удобрений – основной меры для сохранения плодородия почв. Сама система приготовления и внесения в землю навозного удобрения стала утрачиваться, а русские крестьяне знали множество таких способов. Уже в 1930-е годы навоз либо не вывозился на поля, либо вносился в почву не вовремя, он плохо запахивался и вообще унаваживание не велось выработанными для каждой местности способами. Забылось и компостирование – смесь навоза с торфом, соломой и др. И что самое страшное – навоз при гидросливе его на фермах начали применять в жидком виде, в результате чего он плохо накапливался и хранился, происходили его утечки, отравлялись окружающая флора и водоемы.
В период коллективизации повсеместно изменился состав полевых культур (вводились неприемлемые для многих мест культуры). Лишь отдельные колхозные агролаборатории и сельхозстанции вели исследовательскую работу по выращиванию новых растений. Селекционные станции издавна существовали в некоторых нечерноземных районах. В Великоустюжском р-не Вологодской обл. велась селекция семян местных сортов льна, зерновых культур и многолетних трав.
Предпринимались попытки усовершенствования сельскохозяйственных машин. Была создана специальная комиссия по их обследованию (акад. Б.Н. Горячкина), выработавшая, в частности, классификацию плугов по районам. Изучив опыт многих поколений, комиссия предложила для каждой климатической зоны свои корпуса плугов вместо применяемых везде машин «Сакка». Это начинание не получило дальнейшего развития.
В итоге в 1930-е годы произошли нарушение связи человека с землей, отторжение хлебороба от земли, утрата крестьянской психологии (любовь к земле, отношение к ней, как к живой), которая могла бы вызвать инициативу крестьян и привести к правильному хозяйствованию на земле. О нарушении связи с землей говорили жители вологодских деревень:
Не космос погодой правит –
Народ поохладел к земле.
Вот она, Матушка, и остывает[41].
В смысле организации труда колхозы не выполняли той роли, которая была присуща русской общине, а дореволюционная производственная кооперация, основанная на подлинно демократических методах и являвшаяся настоящей коллективизацией, оказалась забыта. В колхозах игнорировались экономические методы регулирования работ. Не способствовало правильному хозяйствованию и уничтожение при раскулачивании и раскрестьянивании лучшей части крестьян – хранителей исконно русских аграрных традиций.
Новые потери крестьянство понесло в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг. (убыль населения, разруха), к концу которой Россия вновь стояла перед проблемой поднятия из руин хозяйства. К началу 1950-х годов в вологодских деревнях восстановили основные угодья, и они заняли четвертую часть территории области (пашни – 31%, сенокосы – 29, пастбища – 36, огороды – 19%). На юге области пашенные угодья занимали 60-65% территории, на северо-востоке – 15-20%. Леса в области составляли теперь половину ее территории (ранее – до 90%). Эксплуатация же лесов начала осуществляться всецело в промышленных целях. Оставалось много болот, особенно на западе области, осушением которых занимались постоянно. Луга составляли десятую часть территории и являлись всецело продуктом человеческой деятельности, ибо большинство их было расчистками из-под леса. Заливные луга по побережьям рек расчищались и вновь вводились в хозяйственный оборот. Суходольные луга, освоенные в предшествующие периоды, по площади оказались больше заливных, но качество их было худшим, поэтому они использовались не постоянно.
В 1950-е годы окончательно определилась специфика сельскохозяйственных районов: 1) молочное животноводство и зерновое хозяйство – западные (Устюженско-Череповецкий край) и центральные (Вологодский, Грязовецкий, Сокольский); 2) зерно-льноводческие – Белозерский, Кадуйский; 3) льно-зерноводческие – Устюгский, Никольский, восток Тотемского; 4) зерно-молочно-животноводческий – северо-запад области (Кирилловский, Вытегорский); 5) молочно-животноводческий и льноводческий – север (от Вожеги до Кокшеньги), запад Тотемского. Ведущая роль отводилась животноводству – разведению холмогорской и ярославской, а также местной домшинской пород скота[42].
В последующие годы начались сплошные эксперименты в сельском хозяйстве, приведшие к его гибели. Первый удар нанесли реформы Н.С. Хрущева, особенно ликвидация крестьянских приусадебных хозяйств, где еще сохранялись традиционные методы его ведения (помочи, семейное кооперирование труда), а затем введение в севооборот культур, не пригодных к местным условиям (кукуруза и др.). Широкое применение в 1960-е и потом в 1970-1980-е годы получили «научно обоснованные» системы земледелия, по которым также без учета местных условий внедрялась новая структура посевных площадей. Итогом такого хозяйствования было полное изменение состава традиционных зерновых культур. Основной из них стала пшеница, возделывание которой продвинулось на север Нечерноземья в Вологодскую, Вятскую и даже в Архангельскую обл. Рожь занимала 35% посевов. Был выведен ее многолетний сорт, употребляемый на силос и зеленый корм скоту. Посевы ячменя и овса повсеместно сократились, нарушилось льноводство. Лен – трудоемкая культура, трубующая много ручного труда, начала исчезать из посевов, так как в производящих его районах происходил сильный отток населения, главным образом женщин, занимавшихся льноводством.
Гибло почвенное плодородие при усиливавшемся применении минеральных удобрений и химических способов борьбы с сорняками. Не принесла нужных результатов и деятельность мелиоративных организаций, не использовавших опыт мелиорации крестьян, в результате чего произошла не только «гибель» земель, но и был нанесен нравственный урон, ибо безнаказанно распоряжались земельными богатствами. Ряд попыток природоохранной деятельности был предпринят в послевоенное время, но не в должных масштабах. В настоящее время «ухватились» за почвозащитное земледелие – «безотвальную пахоту», предложенную Т. С. Мальцевым. Его метод дает природоохранный эффект, поскольку при такой пахоте не происходит разрушения плодородного слоя, а следовательно, исчезает необходимость в минеральных удобрениях. Однако для ее осуществления в хозяйствах страны нет необходимой техники -плоскорезных орудий, широкозахватных культиваторов, дисковых борон, противоэрозийных сеялок и других машин[43]. К тому же «пахота Т. С. Мальцева» применима не во всех регионах и не на всех почвах. В Нечерноземье на глинистых почвах влага накапливается под слоем в 20 см и не проходит в подзол, а корни зерновых злаков проникают на глубину 1,5 м, и безотвальная пахота не дает водяного питания растениям. Не применима она и в лесных районах, где нет ветровой эрозии.
Последним ударом по сельскому хозяйству явилась проводимая государством политика ликвидации «неперспективных деревень». Ликвидировались не только сами деревни, но и угодья, сокращались посевы, уменьшалось получение кормов для скота. К такому же результату привело бы и осуществление предложенного в 1980-е годы «Проекта переброски вод северных и сибирских рек». Даже без этого проекта сельскому хозяйству нанесен непоправимый урон. Особенно пострадало Нечерноземье, где упадок сельского хозяйства выразился в колоссальных потерях почвенного плодородия, в исчезновении как земледельческого производства многих районов, так и исчезновении самих селений. Об этих потерях говорится в местном вологодском фольклоре:
Сколько ведь земли паханой ране было – страсть!...
А топере все позаросло...
До чего мы дожили, что и ножки съежили...[44]
А этот обширный регион вместе с центральной частью России имел огромное политическое, экономическое и культурное значение в жизни страны, ибо это поистине «сердце русской земли», жители которого внесли вклад в историю и культуру родины.
Довольно образное описание «неперспективных деревень» оставил Ф.А. Абрамов: «И в войну тоже совесть знали. Не загорали... – писал он в повести «Вокруг да около». – Пойди-ко по навинам-то – еще теперь мозоли с полей не сошли... А теперь все заросло. Лес вымахал – хоть полозья гни». В повести «Мамониха» он продолжал: «Нового дома – ни одного на весь конец, а старые разваливались на глазах... И где бывалошные огороды при домах? Где овцы, которые всегда в жару... лежали под окошками, в тени у старых бань.., свернул на задворки да увидел развороченные, распиленные на дрова дворы, в которых раньше держали скот... Полей нет. На полях шумит и лопочет густо разросшийся осинник»[45].
Крестьянство «неперспективных деревень» было «подрублено под корень», ибо оказался уничтожен его генофонд, и оно не сможет «возродиться», пока ему не позволят самостоятельно хозяйствовать на только ему принадлежащей земле. Дальнейшее развитие сельского хозяйства потребует мер экономического, правового, воспитательного порядка, которые восстановили бы нравственную связь человека с землей, а это в свою очередь благотворно скажется на духовном состоянии всего общества. И здесь на первый план выступают вопросы духовного воспитания людей, которое должно возродить в крестьянине ответственное отношение к земле и своему труду на ней, как это в прошлом осуществляли русские крестьяне. О необходимости воспитания хозяина-земледельца остались свидетельства в фольклоре:
А ты кушай, ягодка, и рости.
Вырастешь большой-ой!...
Потом с Витёй, с Васёй – трое
Поедите в поле, да и спросите:
А кто тут хозяин?[46]
То, что любой крестьянин обладал безграничными знаниями, как следует вести хозяйство, признавали и чиновники-агрономы. Еще в 1914 г. на сельскохозяйственном съезде в Вологодской губ. в одном из докладов говорилось: «Каждый крестьянин является до некоторой степени метеорологом, в частности предсказателем погоды, что он производит без всяких приборов, пользуясь знанием местности, характером последовательности атмосферных явлений и имея огромный практический опыт наблюдений, как отзывается животный мир и растительный на изменения погоды – все это по преданию передаваемых из поколения в поколение примет, не проверенных научным путем»[47]. Без такого знания не выдержит ни одна научно-обоснованная система земледелия. Народная аграрная культура должна составить основу и современного научного хозяйствования.
Несельскохозяйственные занятия
Появление несельскохозяйственных занятий у населения Русского Севера, в том числе в Вологодском крае, относится к далекому времени, когда славяне и финно-угорские народы совместно осваивали эти просторы. Многие из промыслов и ремесел здесь имеют многовековую историю, в них сконцентрирован ценнейший опыт и трудовые традиции народов. Как и весь труд по освоению земель на Русском Севере, эти промыслы и ремесла представляют собой вклад в общероссийскую материальную и духовную культуру, созданную крестьянством.
Железоделательные промыслы и металлообработка, солеварение, судостроение, обработка дерева, добыча пушнины и рыболовство, удивительное народно-изобразительное искусство при создании памятников художественного значения – это краткий перечень основных направлений промыслово-ремесленной деятельности местных крестьян.
Что собой представляло хозяйство и занятия этого населения на заре истории края, известно из археологических исследований. Открытия археологов последних лет отодвигают начальный этап появления славян в пределах нынешней Вологодской обл. с IX в. на конец V-начало VI в.[48] Правда, это относится к юго-западной части Вологодчины (Суда, Белозерье), а о первоначальном населении и его занятиях в остальных ее районах можно судить по материалам XI-XIII вв.
Для хозяйственного уклада населения уже того периода характерно развитие, кроме земледелия, торговых занятий, соледобычи, лесных работ, железоделания, рыболовно-охотничьего промысла. Находки металлических вещей[49], в том числе орудий труда (наральник, плужный нож, мотыжка, серпы, коса, жернова), свидетельствуют о развитии такого производства в начале II тыс. в Белозерье (IX-X вв.) и в бассейнах Лаче и Воже озер (XI в.). Найденные строительные орудия (топоры) были не только привнесенными на Север, но и изделиями местных кузнецов (XI-XII вв.), хотя и ниже качеством, чем орудия городских ремесленников в других регионах того времени. Кроме перечисленных металлических изделий были найдены ботала – железные колокольчики, привязываемые коровам на шею, а также ножницы для стрижки овец, известные здесь уже с X-XI вв. и сохранившиеся до наших дней, не претерпев особых изменений.
Месторождения болотных и озерных железных руд – железные поля — были известны еще местным финно-уграм до прихода славян. Устюженско-Белозерское поле (от Устюжны Железнопольской до Бабаева, от Мезги до Череповца) являлось одним из крупных залежей руд, другое поле находилось в Устюго-Подвинском районе в Устюгском у. в Белослудском стане (р. Уфтюга, оз. Цыво). Копашной — добычей руд (их копали) местные рудознатцы занимались уже в начале освоения земель.
Археологическими раскопками в районах железных полей были обнаружены остатки древних сооружений, связанных с металлообработкой (с. Никольское на р. Суде). Но поскольку найденные металлические вещи, в том числе орудия труда, представлены в небольшом количестве (единичные находки), то говорить о крупномасштабной металлообработке в течение I тыс. н.э. не приходится, а значит, уровень экономического развития Севера был ниже такового в центральных районах Восточной Европы того времени[50].
Старинным занятием, как и железоделание, являлась добыча соли в ряде будущих волостей по Сухоне, Вычегде и Выми – Тотьма, с. Леденга (Бабушкино), Сям-жево, Кунож (Тотемский уезд), Пускино (Устюгский у.), Серегово (Яренский у.), Сольвычегодск, р. Кихть – с. Устья (Кадниковский у.), реки Кулой и Онега. Население научилось выпаривать поваренную соль из подземных соляных ключей. Это производство получило развитие в последующие века и было связано с постановкой дела новгородскими купцами Строгановыми[51].
Исторические и археологические свидетельства XI-XIII вв. позволяют сделать заключение, что население в ту пору контролировало и обслуживало водные пути, надолго ставшие основными экономическими «нервами» в крае. По этим путям перевозили на Руси пушнину из Заволочья, Приуралья и всего Поморья. На ключевых участках этих путей возникали постоянные поселения, а для связи с центрами уже тогда появлялись пункты на волоках. С XI в. путь из Белоозера к р. Онега и к Во-жеозеру обслуживался из селения на р. Модлона – д. Погостище. Вытегорско-Ковжский путь был известен еще варягам и интенсивно использовался населением с XI в. С X в. Шексна-Кубинозерье-Сухона имели опорный пункт Нефедьево, а в XIII в. к этому пути добавился более удобный Славянский Волок, соединивший Никольское озеро с р. Порозовица. В XIII же веке кроме Шекснинско-Сухонского пути начал действовать и волоковой путь через Волжско-Двинский водораздел из Костромы, Унжи к правым притокам Сухоны, а волоки из Сухонского левобережья привели в Важский край к верховьям Ваги и Кокшеньги. Водно-волоковые пути были проложены и интенсивно использовались уже с XI-XII вв., тогда же определились маршруты севернопроходцев, которые в последующие века оставались неизменными, несмотря на то что осваивались новые территории и прокладывались сухопутные дороги[52].
Старые водные пути вели к возникавшим центрам торговли. Торговые занятия населения существовали уже на начальных этапах хозяйственного освоения края. Таким центром стало Белоозеро с его торжищем, где можно было приобрести изделия ремесленников (кузнецов, кожевников, косторезов, ювелиров) и продать свои деревенские изделия – ножи, топоры, – правда, уступавшие по качеству городским кузнечным изделиям, и другие бытовые вещи. В западных районах были распространены изделия древних ювелиров – крестики, женские подвески в виде животных и птиц, височные кольца, браслеты, по-видимому, бывшие изделиями из Старого Города (Белоозеро).
Торговыми центрами, подобными Старому Городу, стали в ХП-ХШ вв. пункты по берегам рек – Вологда, Усть-Вага, Тойма, Вель, Тотьма, Глядень (Великий Устюг), городки Тарножский, Спасский, Шуйский, Брусяной.
О провозе различных товаров по древним путям и торговле ими говорят находки у Старого Города и у Крохинской переправы на Шексне свинцовых пломб (XII в.), служивших для опечатки товаров, провозимых через границы в местах, где позднее возникли таможни. Множественные находки привозных, а не местных вещей также свидетельствуют о торговых занятиях населения уже в самую раннюю пору заселения края[53].
Жители древних селений рано начали осваивать «лесное» дело: расчистки участков земли под угодья, заготовка дров, смолокурение и получение дегтя, обработка дерева и изготовление деревянных изделий. Так называемое ямное смолокурение сюда принесли еще новгородцы, оно существовало у Своеземцевых и Борецких в Важской и Двинской землях, а затем стало приживаться в крае, и с течением веков смолокурение – это одно из существенных занятий как в русских, так и в коми-зырянских районах, богатых лесом. Ранних находок, связанных с лесными работами, конечно, не обнаружено, но предполагать давнее появление таких занятий в лесном крае можно.
Гораздо больше сохранилось свидетельств о другом лесном занятии жителей – охоте, ставшей со временем основным промыслом, особенно на северо-востоке края. Менее таких данных имеется относительно районов озер на западе, где леса исчезли с освоением участков под земледелие. Тем не менее пушная охота была обширна в Белозерье и Каргополье в Х-ХП вв., на Ваге и Сухоне в ХП-ХШ вв. «Боры велики», «дебри непроходимы» – охотничьи угодья, ставшие необходимыми, как и другие угодья – пашни, луга, выпасы, лесные поля и т.д. О ранней охоте стало известно по находкам костей бобров и куниц, по сообщениям в летописях (1071 г.) о скоре (мехе) и веверицах (белках)[54]. Охотились на дичь и пушного зверя в сезон с осени до конца зимы, устраивая приспособления – ловушки и ловчие ямы, использовали в качестве орудий лук и стрелы.
Артельный способ охоты, вероятно, практиковался уже в XI-XIII вв., иначе было невозможно охотиться в обширных лесах, особенно в верховьях рек и на водоразделах, незаселенных в то время. Такая древняя форма промысловой охоты в последующие века совершенствовалась и стала надолго основной формой труда в охотничье-промысловых и других неземледельческих занятиях севернорусского населения. Охота Х-ХШ вв. имела промыслово-товарное значение в отличие от более ранних веков; ее продукты не служили основным источником питания, которое давали земледелие, скотоводство, рыболовство; теперь они были необходимы для товарообмена. На этом этапе пушной промысел имел первостепенное значение в экономике края, нежели «становившееся на ноги» земледелие, и вовлекал Север в экономическую систему Древней Руси[55].
Кормилось население той поры в значительной мере за счет рыболовства, хотя тогда оно было очень «скромным» по сравнению с тем, каким стало в средние века.
Древними орудиями рыболовства являлись крючные орудия, а приспособлениями для ловли рыбы – езы. Археологами найдены рыболовные крючки Х-ХП вв., находки же грузил от сетей того периода единичны; только в конце XII-XIII вв. начала более широко распространяться неводная ловля. О значении рыболовства в жизни людей в этот ранний период говорит факт размещения древних поселений в местах, где со временем возникли рыболовные промысловые угодья – в устьях крупных рек[56].
С древности известно на Севере и гончарство. С появлением славян постепенно стал внедряться новый способ изготовления глиняной посуды. Лепная посуда просуществовала долго – до конца XII в., хотя Русь перешла на гончарный круг еще в конце X в. На Севере круговая посуда появилась также в конце X в., но еще не стала распространенной[57].
На основании довольно скудных данных о занятиях жителей Севера в древнерусский период можно заключить лишь, что их хозяйство в XI-XIII вв. было достаточно сложным и комплексным. Развитие земледелия началось с этого времени, а в юго-западных районах Вологодчины, возможно, и ранее. И хотя первые насельники являлись земледельцами, на Север их влекли не только поиски земель, но и наличие пушных богатств. Это было обусловлено первостепенным значением пушного промысла, сразу вводившего Север в круг экономических связей Древней Руси.
Исторический период с XIV по XVI в. стал временем интенсивного заселения и освоения северных просторов. В конце XV-начале XVI в. Поморье занимало 60% территории Руси, а в середине XVI в. – уже ее половину. В это время экономика Северного края развивалась бурно, окончательно определилось его хозяйственное районирование, а население совершенствовало свой трудовой опыт, закрепляя его в традициях, некоторые из которых дожили до наших дней.
Первостепенное значение в экономике Севера XIV-XVII вв. играли открытые и освоенные ранее водные пути, связывавшие Север с миром. Так, прекратившиеся на время в середине XVI в. связи России с Европой были налажены по действующим внутренним путям через Вологду, Тотьму, Холмогоры и основанным Архангельском и далее по северному морскому пути с Англией, Голландией и другими странами. Походы Ермака в Сибирь открыли новые дороги через восточные пункты Севера – по Сухоне через Тотьму, Устюг, по Вычегде через Сольвычегодск в Вятско-Пермский край, на Урал и в Зауралье. Народные переселения, происходившие по этим дорогам, вели к освоению новых земель, развитию хозяйственной деятельности крестьян, ремесленников, торговых людей.
Для Вологодской земли в этот период главной магистралью был Сухоно-Двинский речной путь от Вологды к Архангельску, на котором возникли крупные торгово-промысловые центры, осуществлялось оживленное судоходство, развивалось судостроение. Данные о навигации по этому пути в исторических документах появляются в XVII в. и свидетельствуют о том, что по одной только Сухоне от Вологды до Великого Устюга проходило более 500 крупных речных судов за год; примерно столько же приплывало к Устюгу по р. Юг[58]. По водным путям в западной части Вологодской земли – Мологе, Шексне и озерам также двигались суда, перевозя товары и людей. Западный водный путь – Мариинская система, созданная в конце XVII в., начала интенсивно действовать после основания Петербурга и перемещения морских связей из Архангельска на Балтику.
Хозяйственные занятия всех слоев населения были связаны с этими путями. Торговые люди и купцы, перевозили свои товары к центрам торговли и совершали торговые операции не только на внутренних рынках, но и за пределами государства. В XVI в. осуществлялась торговля с Гамбургом, Любеком, Норвегией, Данией, Англией, Голландией через Беломорье. В Вологде существовали английские и голландские конторы и склады товаров, из которых их переправляли в Ярославль и Москву уже сухим путем. Голландский путешественник Корнелий де Бруин в 1701 г. отмечал, что в Вологде «украшением русской страны» являлось торжище со всякими товарами и четыре склада только голландских купцов. Сольвычегодск и Устюг были городами европейской торговли с Пермью и Северной Азией и далее до пределов Камчатки и Китая. «Приказчичьим гнездом» на востоке Вологодского края считался в XVII в. Лальск, где сосредоточивалась торговля не только из Поморья, но и центральных городов Руси. Местные семьи Норицыных, Ворыпаевых, Савва-теевых, Ощепковых позднее «перешли» в петербургских промышленников и торговцев, а в XVII в. они составляли «складные записи» – вклад долей капитала в общее предприятие, и, как у сольвычегодских и устюжских купцов, их товарищества участвовали вкладами в грандиозное предприятие – «Сибирские экспедиции»; их торговые караваны с русским товаром шли вместе с промышленниками и гулящими людьми в Сибирь.
Ярмарки Сольвычегодска, Устюга, Ваги включались в XVII в. в общий хозяйственный оборот государства. На торгах и ярмарках действовали не только именитые люди и купцы, здесь торговали продуктами своей деятельности крестьяне и посадские люди со всего Поморья. Подвоз товаров к торговым центрам являлся крестьянским делом. Извозным промыслом занимались жители многих деревень. В XVII в. существовала доставка хлеба в Сибирь, а наряду с этим и ямщина (перевозка людей). Ямская гоньба была делом жителей специальных селений – ямов (Бобровский ям на Сухоне, Ягрышский и Усть-Евденецкий на Двине и др.). Ежегодный грузопоток от Вологды к Архангельску и в Сибирь насчитывал 6-14 тыс. возов[59].
Участие местного населения в обслуживании водных путей состояло также и в судостроении и работе на судах. В Вологде, с. Шуйское, Векшеньге, Кожухове и других деревнях Ихалицкой и Толшемской волостей по Сухоне, в Великом Устюге, а в западных районах Вологодской земли – в Устюжне, Леонтьеве, Ванском – строились суда (карбасы, каюки, струги и др. ), ладьи для перевозки хлеба, дощаники – для соли. Спрос на суда увеличивался в урожайные годы, когда везли хлеб на продажу из Вологодского, Тотемского, Важского уездов (главным образом – из хлебной Тарноги-Кокшеньги) и прихватывали его из соседних Костромского и Галичского уездов.
Обслуживали суда бурлаки из местных крестьян. В одной лишь Тотемской таможне ежегодно регистрировалось 7-10 тыс. бурлаков и работных людей. Рынки наемной рабочей силы сформировались в Вологде, Тотьме, Устюге[60].
Вологодская земля в XVI-XVII вв. была началом речных путей и перевалочным пунктом к Ледовитому океану и в Сибирь, а с XVIII в. с действием Мариинского канала все большее значение стал приобретать водный путь от Рыбинска до Петербурга по Шексне, Белоозеру, через Вытегру и Ковжу к Онежскому озеру, в Приладожье и Неву. Действовала и система по Мологе, Чагодоще к Тихвину, соединяя Вологодскую землю с новой столицей и западом государства.
Как и ранее, в XV-XVII вв. водно-транспортные и торговые занятия населения не были единственными из несельскохозяйственных занятий. Добыча руды и металлообработка по-прежнему имели существенное значение в экономике края. В XV-XVII вв. ежегодно добывали от 60 до 120 пудов болотных и луговых железных руд, а в начале XVIII в. – 300 пудов. Из 150-200 тыс. пудов выплавленного в государстве в конце XVII в. железа почти 40 тыс. приходилось на железо из руд Устюженско-Белозерского района. Из одной только Уломской вол. (теперешний Череповецкий р-н) на добычу руды отправлялось до 20 тыс. крестьян, а затем они изготовляли гвозди из полученного железа в своих кузницах. Крупные партии кричного железа закупались и у крестьян Сухонско-Подвинского района. Центром металлообработки здесь стал Великий Устюг, где на базе крестьянского железоделанъя заработали многочисленные кузницы.
Особое значение приобрела металлообработка в Устюжне, когда она в XV-XVII вв. стала вторым после Тулы центром оружейного дела, где производили артиллерийские орудия – железокованные пищали, ядра для пушек и другие военные орудия и снаряды. В XVII-XVIII вв. здесь работали 50-100 кузниц-домниц. Значение Устюжны возросло в начале XVIII в., во время Северной войны, а с возникновением Ижинского завода многие устюженские кузнецы стали работать на нем, после же закрытия военного производства в Устюжне они ушли в Тулу[61]. Уломские иушки-волокопейки и снаряды еще времен Ивана Грозного и «толстомордые мортиры славных северных войн Петра своей болотной плавки» находили здесь и в последующие времена[62].
Кроме военных изделий в местных кузницах изготовлялись сельскохозяйственные орудия, многие бытовые товары и строительные орудия; они вывозились во все северные районы, а также в столицы и поволжские города. Возникшие в начале XVIII в. два завода по металлообработке – Ижинский на р. Ижна около Устюжны и на р. Шогда у. д. Тырпиц (Судская вол. Белозерья) выполняли специальные заказы Адмиралтейства, изготовляя оснащение для кораблей.
Процветали в это время на Вологодской земле и другие промыслы и ремесла. Вторым после металлообработки определяющим в экономике занятием оставалось солеварение, дававшее в течение XVI-XVIII вв. ежегодно по 50-200 пудов поваренной соли. Местные солевары, а особенно бурильщики скважин для выварки соли, были признаны первыми русскими инженерами по глубинному бурению[63]. В XVI в. в Тотьме у Строгановых работало 10 труб-скважин, рядом с которыми находились варницы. Для них заготавливали дрова и жгли древесный уголь крестьяне из окрестных деревень. Бывший у Строгановых Леденгский соляной промысел запустел после 1624 г., но в 1660 г. им стал владеть купец Василий Иванович Грудцин из Великого Устюга, и в нем заработало четыре трубы с рассолом и девять варниц[64].
Лесование и различные лесные работы оставались подсобным занятием крестьян в земледельческих районах и основным – в промысловых таежных местах края. Необходимые всегда заготовка леса и его сплав, куда уходили крестьяне из деревень, были их постоянной заботой. По-прежнему осуществлялась доставка леса к Архангельскому порту. Северные районы края по Двине, Ваге, Кулою, Тавреные специализировались на дегтярно-смолокуренном производстве, и сбыт дегтя и смолы на Мурманский берег и в Архангельск был довольно значительным[65].
Наряду с этим в промысловых районах развивалось и охотничье дело, существовали артели охотников, прокладывавшие в лесах тропы-путики и заводившие охотничьи угодья. Добычу охотников – дичь и пушнину – приобретали и доставляли на рынки скупщики. В Белозерье в это время процветал такой специфический промысел, как ловля птиц для царской соколиной охоты. «Сокольи пометчики» (ловцы соколов) жили в деревнях на Словенском Волоке.
Пушной промысел в западных районах Вологодского края в XV-XVII в. не бытовал из-за быстрого исчезновения лесов, но на востоке в Сольвычегодском, Яренском, Устьсысольском уездах он был главным в крестьянских занятиях, и пушной рынок там находился в самом расцвете.
Рыболовство же по-прежнему кормило местное население. Конечно, самым значительным оно было в озерных районах – на Белом и Кубенском озерах. В XVII в. на Белом озере имелось 112 неводов-тагасов, и артели рыболовов вылавливали более 700 т рыбы ежегодно. Еще с XIV в. она шла отсюда на вывоз, ее везли, в частности, в Новгород. В XV в. на Белом озере имели рыболовные угодья местные монастыри и Троице-Сергиев монастырь, в XVII в. участки озера стали заповедными, а рыба поставлялась к царскому столу. В XVII столетии и на Шексне устраивали ежегодный лов рыбы для дворца. Белозерской рыбой снабжали также и войско.
Распространенным способом был езовый лов рыбы. Езами, осеками, заколами, частоколами из бревен и жердей перегораживали реки, а в проходы изгородей ставили ловушки (чалмы), куда заплывала рыба. Кроме того, с XIV в. получила распространение ловля рыбы неводом[66]. Артели рыболовов, называвшиеся по неводам тагасами, продавали улов скупщикам, а сами редко выходили на рынок. В отличие от артелей лесозаговителей, плотников, косцов, судовых рабочих, людей, занимавшихся льнообработкой, артели рыболовов и охотников не были связаны с отходом.
При лесном промысле, особенно при сплаве и возке леса, уходили на десятки верст от родных мест. Бурлаки и судовые рабочие часто уплывали за пределы губернии. Тяга судов на лямке по рекам отходниками-бурлаками чередовалась конной тягой на волоках – путинным бурлацким промыслом; им занимались крестьяне деревень, через которые шли дороги, особенно в западных озерно-речных районах губернии.
В извозе труд был артельным: уезжали по трактам до столичных городов и Архангельска. Ежегодный наем на страдные работы (косьбу, жатву) также сопровождался отходом крестьян в соседние районы и губернии. С уходом из деревень были связаны и работы на фабриках и заводах: на льнофабрике купца Грибова и писчебумажной фабрике Сумкина в Устюге, на соляных заводах Тотьмы и Серегова, на металлообрабатывающих заводах Устюжны. Везде, где существовали заводы, крестьяне из ближайших деревень заготавливали для них дрова и жгли уголь, возили заводскую продукцию и разные грузы для заводов.
Повсеместно в деревнях существовали обычные ремесла – плотничье, столярное дело, производство деревянных и плетеных изделий, в некоторых местах гончарство (Вытегра, Каргополь, Череповецко-Белозерский край, Орловская вол. в Устюгском у. и др. ), валяльный промысел, обработка льна, кож, кости и камня (ювелирные изделия). Известны были и домашние женские ремесла – кружевопле-тение (в районах Вологды, Грязовца, Кадникова), шитье золотом (Присухонье, Сольвычегодск), почти везде занимались ткачеством и вышивкой.
Таким образом, судя по хозяйственным занятиям населения, в XVII-XVIII вв. Север определился в своем зональном районировании: наметилась четкая внутрирегиональная специализация по производству сельскохозяйственной продукции и распространению торгово-промышленной деятельности крестьян. В ходе земле-дельческо-промыслового освоения края к XVII в. получили свои очертания основные экономические районы. Земледельческий юго-запад и промысловый северо-восток – это две основные части Вологодской земли, развитие которых обусловливалось естественно-природными факторами, и в каждой из них складывалось хозяйство крестьян, в котором по-особому и в разной степени сочетались их промысловые и земледельческие занятия.
В XVI-XVII вв. наблюдался хозяйственный расцвет Севера, а со второй половины XVII-начала XVIII в. наметился его упадок, что было связано с деятельностью Петра I и установлением экономических связей с Западом не через Поморье, а через Балтику, а также с освоением обширных степных черноземов на юге страны, куда переместилось и товарное земледелие. Нечерноземье, в том числе Русский Север, начали играть второстепенную роль в экономике государства.
В описаниях хозяйства в XIX в. у севернорусского населения констатируется потеря Севером своего былого значения, хотя на протяжении этого столетия земледельческо-промысловая деятельность крестьянства продолжала развиваться. Еще более углубилась хозяйственная специализация отдельных районов и закрепилось сложившееся территориальное деление на юго-запад, среднюю часть, северо-восток со своим особым развитием и занятиями жителей[67]. Для хозяйства всех районов края в тот период главное значение по-прежнему имели водные и сухопутные пути, проложенные и освоенные в глубокой древности. На западе губернии к Мариинскому каналу, действовавшему с XVIII в. и соединившему Волгу с Балтикой, в 1825-1828 гг. добавилась «система герцога Александра Виртембергского», соединившая Шексну с Кубенским озером и Северной Двиной. По крупным рекам, озерам и каналам с течением времени пошли уже не построенные крестьянами суда, а пароходы – сначала колесные, как, например, «Смелый» череповецких купцов-капиталистов Милютиных, ходивший от Череповца до Рыбинска. Здесь же находились и судостроительные верфи этих пароходчиков. О работе в пароходстве в народе сложились частушки, к примеру, такая:
Пароход бежит на низ...
Пароход бежит «Мария»
Из-под черного мыса.
Миленок в вышитой рубахе
Стоит у колеса...[68]
На более мелких речных путях продолжали ходить суда и баржи, построенные крестьянами. Баржестроение еще существовало в Устюгском у. (по р. Юг) и в при-сухонских деревнях, где верфи принадлежали купцам Спирину, Яранцеву, Грибанову, Ногину и др. [69] Летними транспортными средствами во всех деревнях служили всевозможные лодки, плоты, барки, о чем также остались свидетельства в местном фольклоре:
Через эту полу воду
Легку лодочку найму,
Легку лодку-белозерку,
Перееду за реку...
Или: Вон Белое озеро плещет вдали,
Качая расшивы на бурных волнах...[70]
Яоцки-беляны и расшивы, построенные «черепанами» (жителями череповецких деревень) ходили по Мологе и Шексне, а к началу XX в. здесь пустили пароходики местного крестьянского общества. В Вытегорском у. крестьяне строили сула-мари-инки (по названию Мариинского канала), плашкоуты, трешкоуты. По р. Юг в Устюгском у. ходили к с. Никольское суца-шуяки (для сплава). В Кадниковском и Вельском уездах использовались поцки-стружки.
У местного населения был обычай встречать плывучие барки и другие суда, а нищие, прося милостыню у находившихся на них купцов, пели такую песню:
Дай вам, Господи,
Тихово погодиця,
Доброво здоровиця,
До городу (до Архангельска – И.В.) доплыть,
Да на место стать...
Товар дорого продать,
Дешево накупить
И назад парусить...[71]
Благодаря водным и сухопутным путям, проложенным по направлениям рек, через вологодские районы шла транзитная торговля России с Европой и Азией. Значительными торговыми направлениями были Белозерское (в Новгород и Петербург), Буйское и Галичское (в Кострому), Пошехонское (в Ярославль и Москву) и множество более мелких. Значение крупных торговых центров сохраняли в XIX в. Вологда, Великий Устюг, Верховажский Посад и другие города, где торговали продуктами сельского хозяйства, промысловыми и ремесленными изделиями крестьян.
Порайонное распределение хозяйственных занятий населения в XIX в. выглядело следующим образом. Из крупных производств в западных районах по-прежнему оставалась металлообработка. В одном только Череповецком у. ежегодно вырабатывали из местных руд, кроме изделий уломских гвоздарей, до 60 тыс. пудов железа, окалины и лома, которые вывозились в Петербург, Москву, Тверь, Нижний Новгород, на Дон и на Украину[72].
В земледельческих юго-западных районах некоторые выгоды крестьянам давал рыбный промысел, отход на заработки в столицу, где они трудились в различных мастерских, занимались печным и каменотесным делом. Кроме того, крестьяне продолжали строить суда и подряжались на их сплав по рекам и озерам, для чего уходили иногда целыми селениями. Во второй половине XIX в. в этой части губернии промыслами более занимались бывшие помещичьи и удельные крестьяне, нежели государственные, так как земельные наделы у них имелись небольшие, и крестьянам приходилось отправляться на промыслы, в отход и в наем к прежним владельцам.
Развитое в предшествующее время не только на юго-западе, но и во всей западной части губернии рыболовство к тому времени заметно сократилось. Употребление сетей и неводов – мутников, частушек, мережей мелкой вязки вело к истреблению рыбы. Кроме того, применялся лов рыбы острогой – лучение, что также наносило вред рыболовству. Тем не менее на рубеже XIX-XX вв. рыболовством на Белом озере занимались до 4 тыс. чел. из 10—15-тысячного приозерного населения. «Живем озером», – говорили о своем рыболовном промысле жители деревень по оз. Воже. Лов рыбы для домашнего употребления производился повсеместно с помощью ловушек из ивняка (морды, вайды, понизовки) и сетей (мережек, курм) в езах[73].
Для охотничьего дела на западе губернии в конце XIX в. характерна организация государственной охоты военными командами (из солдат), особенно для облавы на крупного зверя. Такое новшество появилось в олонецких районах и преследовало цель не отвлекать крестьян от сельскохозяйственных работ[74]. Из домашних ремесел по-прежнему процветали кружевоплетение и роговый промысел (изготовление гребешков).
В центральных районах Вологодского края основными промыслами оставались судостроение и сплав судов по Сухоне и Двине. Работа лоцманом на купеческих судах здесь стала наследственной. Занятиями местного значения были добыча строительных материалов – плитоломка и сплав или перевозка плиты с левобережья Сухоны. Развивались щетинное производство и обработка льна в Устюге. Там же в это время работали ювелирные мастерские (обработка металла – скань, чернь, мороз по жести). В Устюге и Красноборске существовали кафельные мастерские, в которых расписывали кафель для печей (промысел развился с XVI в.). Тут действовали торговые кампании купцов.
Продолжили функционировать солеварни в Тотемском у. (селах Тотемском и Леденгском), а поэтому находились и работа для заводов (доставка леса, перевоз соли). Подсобными занятиями крестьян Никольского у. являлись лесоразработки в казенных и владельческих дачах, сплав леса по Унже в Вятку. Промысловая деятельность и в этой части губернии была более значимой у прежних удельных крестьян Тотемского, Вельского и Кадниковского уездов. Правда, их занятия не отличались разнообразием – это смолокурение, дегтярное производство (в одном лишь Кадниковском у. насчитывалось 40 дегтярных заведений), торговля смолой, дегтем, скипидаром. Постепенная вырубка лесов и в этом районе вела к наметившемуся сокращению смолокурения.
Отходничество во второй половине XIX в. стало также уделом бывших владельческих крестьян Грязовецкого, Вологодского, Тотемского, Кадниковского уездов, а в Устюгском у. в отход на фабрично-заводские работы шли бывшие государственные крестьяне, но только из незажиточных семей. «Последнее дело жить на фабрике», – говорили крестьяне, так как молодежь, трудившаяся там, отвыкала от сельских работ, и нравственность ее «падала». И все же отходничество приобретало широкие масштабы. В 1880-е годы только из Вологодского и Кадниковского уездов на работы ушли 18 326 чел.
В северо-восточных неземледельческих районах Вологодской земли развились работы, связанные с заводами (доставка и заготовка дров и древесного угля), а также солеразработки, добыча брусяного камня, производство точильных колес, добыча строительного белого камня – «сухонского песка», ювелирное дело (скань, чернь, лужение железа и оковка им изделий). Имелись работы и непосредственно на заводах: на Сереговском соляном в Яренском у., железоделательном и чугуноплавильном в Устьсысольском у.
Важными в хозяйстве этих районов оставались охота и рыболовство, бурлачество, извоз, ямщина. Развивались и женские домашние ремесла – плетение поясов, кушаков, вязание чулок, шитье котов (сапог).
Зырянское население этой части губернии занималось лесованием – охотой и доставкой дров к Сереговскому заводу, руды к Кажинскому заводу, леса за границу (подряды от «Беломорской К»).
Во всех уездах Вологодской губ. во второй половине XIX в. функционировали разные кустарные мастерские, заводы, фабрики. Насчитывалось 249 предприятий по обработке льна, кож, мехов, леса, с деятельностью которых были связаны крестьянские занятия. Несмотря на развитие промыслов и ремесел, вологодские районы в экономическом отношении оставались сельскохозяйственными. В конце XIX столетия в промыслах и промышленности было занято 14,47% населения, в торговле – 1,09%, в земледелии и лесном деле – 72,98%[75]. Отходничество севернорусских крестьян являлось более промысловым, нежели промышленным. Такой характер отходничества складывался здесь исторически и был связан с основными направлениями хозяйственной деятельности крестьян.
Гораздо в меньшей степени виды хозяйственной деятельности обусловливались внутрисословным различием крестьян. Занятия государственных и владельческих крестьян не отличались, кроме большего или меньшего участия в тех или иных подсобных работах. У государственных крестьян имелось больше возможностей для отлучек на различные работы, в то время как у владельческих развивались некоторые занятия, которые вошли в обиход (ювелирное производство, шитье золотом, солеразработки, горное дело).
Мало влияли на занятия и конфессиональные различия у населения. Исследователями прошлого века отмечалось лишь наличие «духа промышленного и предприимчивости» у местных старообрядцев, а также концентрация в руках некоторых из них, более зажиточных, торговли и даже ростовщичества[76].
Этноразличия в занятиях северного населения проследить можно. Правда, за много веков тесного общения народов на этой земле их трудовая деятельность, как и вся жизнь, подвергались взаимовлияниям, поэтому выработались общие хозяйственные традиции, приемы и способы осуществления многих работ. Нагляднее всего общее усматривается в охотничье-рыболовных промыслах. Зыряне были очень хорошими охотниками. Они уходили в леса до 500 верст от селений артелями по 12 чел., строили там пристанища – пывзаны и лабазы (для хранения добычи), маршруты выверяли по матке (компасу), зимой пользовались санями (нарты), летом -лодками. Охотились с собаками и имели ружья, но ставили и капканы на зверя и ловили петлями птиц. Так же охотились и русские крестьяне. Очень важно, что не только сходными стали способы, средства, орудия труда, но и формы артельного труда, которые были присущи всему севернорусскому населению в различных хозяйственных занятиях и жили в народе на протяжении его многовековой истории.
Общими были и способы владения и пользования угодьями. У зырян это общинно-артельное владение охотничьими угодьями с разделением на семейные путики, с устройством в них ловушек и различных приспособлений для охоты – «с этим фамильным достоянием», которое передавалось по наследству от отца к сыну, а за неимением родственников переходило в общество[77].
В рыболовно-промысловых районах, где вместе с русскими жили карелы, вепсы (запад Вологодчины) выработались одинаковые приемы и орудия рыболовства, существовали рыболовецкие артели, сообща ловившие рыбу неводами и сетями.
В таежных лесных районах у русских и у финно-угров были одинаковыми лесные занятия – смолокурение, дегтедобыча, жжение угля.
Различия в хозяйственных делах у народов закрепились в отдельных названиях и этнотерминах, проникших в говоры. Земледельческая лексика как у русских, так и финно-угров в основном принадлежит русскому языку, тогда как охотничье-ры-боловная получила много наименований из финно-угорских языков. Русские названия соха, новина, осек, пожня, паскотина, дерьба, репище отражают распространение «русского» земледелия на Севере. Финно-угорские паймо (пастух), чос (силки),
 |
 |
|
6. Маслоделие (а – в):
а – приспособление для сбивания масла в д. Климово Грязовецкого у. 1929 г. (ВОКМ 1001/13 Ф-1010) |
б – маслобойка конца XIX – начала XX в. Из Вельского у. Фото Т. А. Ворониной, 1991 г. |
 |
 |
|
в – производство масла в артели – сбивание (из кн.: Артельное исследование... С. 10) |
7. Рыболовство (а – д): а – рыбная запань на Вексе в
Вологодском у. в 1920-е годы (ВОКМ 1001/102 Ф/1010) |
 |
 |
|
б – рыболовные снасти из с. Усть-Печеньга Тотемского р-на Фото Т. А. Ворониной 1991 г. |
в – сети в с. Усть-Печеньга Тотемского р-на Фото Т. А. Ворониной 1991 г. |
 |
 |
| г – современный транспорт, применяемый в рыболовстве в д. Ручевская Вожегодского р-на Фото С. Н. Иванова, 1986 г. | д – плетеная корзина для переноски улова из д. Семёновская Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г. |
лоч (ловушки), тагас, тагат, тагал (артель, невод), морда, мережа, сак, курма, рюсъ, курдюм, помча, чолма (рыболовные приспособления и снасти) говорят о развитых неземледельческих занятиях народов.
Для функционирования хозяйства Севера в первой четверти XX в. характерно появление различных видов кооперации. По официальной статистике, кооперированные хозяйства северо-западных районов РСФСР к 1926 г. составили 38%, а северо-восточных – 45,7% от общего числа крестьянских хозяйств[78]. Хозяйственная специализация районов, сложившаяся в предшествующие периоды, оставалась, но отдельные крестьянские хозяйства все больше вовлекались в кооперативное движение и в обрабатывающую промышленность. В Вологодском крае специализация и кооперирование обусловливались дальнейшим развитием льнообработки и товарного молочного хозяйства. Наибольшее распространение кооперирование получило в маслоделии Вологодского, Грязовецкого, Тотемского районов. Артели маслоделов (к 1910 г. их насчитывалось 86 по губернии) поставили производство масла на промышленную основу. При артелях создавались лавки и потребительские общества, работали в артелях и местные крестьяне. «Страной маслоделия и луговодства» (промышленного скотоводства) называли хозяйства кооператоров в этой части бывшей губернии. Всего на Вологодчине в 1924 г. имелось 889 кооперативов, из них – 171 сельскохозяйственных, 234 лесопромышленных. Других видов неземледельческой кооперации было меньше. С 1901 г. появились кооперативы в смолокурении в Важском крае (12 тыс. чел.), а в 1906 г. они открыли в Шенкурске свое коммерческое училище.
Кооперативы – союзы, товарищества, артели – стали возникать и в охотничье-рыболовецких районах, где этими промыслами занимались 18 тыс. чел. (в селениях по Воже, Лаче, по Кубенскому и Белому озерам, в деревнях таежной зоны на северо-востоке края). Так, жители д. Бекетовская и других селений по Воже озеру имели общий невод из 20 мереж (паев, принадлежавших 22 рыбакам; один пай равнялся 3,5 мережам). На всю бывшую волость Тордокса, объединявшую эти деревни, приходилось два невода (44 рыбака). Рыболовецкие угодья по-прежнему делили на участки, и каждый невод «знал» свой участок. В станках -рыбацких избушках – осуществляли первичную обработку рыбы (засолку, вяленье)[79]. Лов рыбы и охота сообща – слогом (артелями) – привели к кооперированию этих работ.
Значительной стала торговая кооперация. А расширение кустарных промыслов способствовало развитию фабрично-заводской промышленности (по обработке леса, льна, кож, мехов и т.д.). К 1910 г. в губернии работало 65 фабрик и заводов по обработке продуктов сельского хозяйства и лесного дела (Вологодский, Кадниковский, Великоустюжский уезды). Появились лесопромышленники со своими конторами, в которых трудились местные крестьяне (Олонецко-Каргопольский край, Устюгско-Сольвычегодский). Так, купец Русанов в г. Кириллов заправлял заготовкой леса, его сплавом и поставками за границу еще с конца XIX в., а на фабриках «Печаткино и К°» и «Сокол» этим же занимались возникшие акционерные лесные общества[80].
Действовали в это время старые соляные заводы в Яренском и Тотемском уездах, чугуноплавильный и железоделательный заводы в Устьсысольском у., железоделательные в Устюженско-Череповецком крае.
Знаменитое вологодское кружевоплетение (Вологодский, Кадниковский, Гря-зовецкий районы), в котором с 1914 г. были кооперированы 32 тыс. женщин, не стало промышленным производством. Открылись курсы кружевоплетения в с. Явеньга и других селах на Вожеге и в г. Вологда. Работали и деревенские артели кружевниц, которые посылали на эти курсы учениц. В Петербурге при Мариинской школе было организовано отделение кружевоплетения.
Сбыт продукции неземледельческих занятий крестьян и их кооперативных союзов осуществлялся по старым водно-сухопутным дорогам: на западе губернии – по Мариинскому каналу, в центре и на востоке – по Сухонско-Двинскому пути и трактам, ведущим в Вятско-Пермскую земли, на Урал и в Сибирь. Судостроение, обслуживание речных судов и путей, извоз существовали по-прежнему. Извоз в некоторых местах начал сокращаться с проведением в 1897 г. железной дороги Москва-Архангельск и в Петербург и отходом крестьян на работы по обслуживанию железных дорог.
Своеобразным в 1920-е и позднее в 1930-е годы на путях от Рыбинска вдоль Шексны на север к Онежскому озеру и к Беломорью стал прежний бурлацко-извоз-
 |
 |
| 8. некоторые
хозяйственные работы крестьян (а - в): а -
крестьяне кокшеньгских деревень на
ломке известняка в 1924 г. (ВОКМ 1001/26 Ф-935) |
б - пастухи в д.
Конаково Хотеновской вол.
Каргопольского у. 1925 г. (ВОКМ 1001/54 Ф-962) |
 |
 |
|
в – заготовка льда для погреба и полоскание белья в проруби в д. Бекетовская Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г |
9. Домашнее ткачество (а – в): а – ткацкий стан-кросна (из кн.: Словарь… С. 139): 1 – крюки, 2 – большой навой, 3 – малый навой, 4 – набелки, 5 – векошки (векушки), 6 – притужальник, 7 – ниченцы, 8 – становицы, 9 – дировастица |
 |
 |
|
б – челнок и стально для наматывания ниток от ткацкого стана из д. Черняково Тарногского р-на Фото С. Н. Иванова, 1981 г. |
в – тканые изделия (7 – 5): / – строчи для рубах-исподок и полотенец из д. Черепаниха Тарногского р-на (фото С.Н. Иванова, 1981 г.) |
 |
 |
|
2 – строчи для скатерти из д. Ручевской Вожегодского р-на (фото С. Н. Иванова, 1986 г.); 3 – народные мотивы в современном ткачестве (ЭВГМЗ 1986 г.) |
|
 |
 |
| 4 и 5 – строчи для рукавов рубах из деревень Мигуевская и Семеновская Вожегодского р-на (фото С. Н. Иванова, 1986 г.) | |
ный промысел. Там, где в древности шли «государевы» водные дороги и на перекатах суда таскали постромкой (бурлачили), а на волоках появлялось извозное дело, в 20-е годы XX в. этот извоз осуществляла крестьянская кооперация, содержавшая, как и в старые времена, бурлацких лошадей (конное бурлачество). Такой вид работ сохранился здесь и при коллективизации, оставаясь главной статьей дохода «вымирающих кулачков», вынужденных иметь значительные сенокосы в бывших казенных покосах. Этих бурлачков не тронули при коллективизации, так как они обслуживали главную дорогу к Беломорскому каналу, с постройкой которого стали ходить грузовые пароходы и баржи с буксирами. Бурлачки создавали своеобразные артели: «...к паре своих лошадок прибавляли еще пару – записывали на свата или зятя, под хорошее настроение – и на куму. А там, глядишь, ко второй паре и третья подоспела – сын оженился...» «Целые семейства речных извозчиков» жили по Шексне, насчитывавших в таком семейном роду до двух десятков лошадей. Кроме того, со строительством плотины под Рыбинском, в котлованах и строящихся шлюзах собиралось до 6 тыс. таких бурлачков со своими лошадьми[81].
В начале XX в. и до революции 1917 г. по-прежнему практиковался местными крестьянами отход и наем на работы в городах, в столицах.
Мой милой мастеровой
В трактире первый половой...
Или:
На завод люблю ходить –
Любимая дорожка...
Так говорилось в частушках из Устюженского у. об отходниках в столицу[82]. Как можно понять, основными направлениями хозяйственной деятельности населения Вологодского края накануне коренной ломки экономики в 1929-1930-е го-
 |
 |
|
10. Некоторые мужские и женские домашние занятия (я – г):
|
6 – мастерица с ткаными стропами для рубах в д. Вершина Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г. |
 |
 |
| в, г – мастера с плетеными изделиями в д. Баркановская Вожегодского р-на (фото С.Н. Иванова, 1986 г.) и в Тотьме (фото Т. А. Ворониной, 1987 г.) |
|
 |
 |
|
11. Домашнее изготовление кружевных и тканых украшений для белья и одежды (а – е):
а, 6 – кружева и тканьё для концов полотенец из Вожегодского и Тарногского р-нов. Фото С.Н. Иванова, 1981 г. и 1986 г. |
|
 |
|
| в, г – кружева и тканьё для концов полотенец. Фото С.Н. Иванова |
|
 |
 |
|
д – кружева и тканьё для концов полотенца. Фото С.Н. Иванова |
е – кружевные изделия вологодских мастериц. Фото Т.А. Ворониной, 1991 г. |
 |
 |
|
12. Обработка металла. Изделия великоустюжских мастеров из просечного железа (а – г).
Фото С.Н. Иванова, 1987 г.: а – личина и навершие хоругвиев |
б - фрагмент ворот |
 |
 |
| в – украшения в виде растительного орнамента | г – шкатулка с накладным металлическим орнаментом |
ды оставались, кроме земледелия, лесное дело, добывающие и обрабатывающие промысловые занятия. Эти занятия были разнообразны в каждой волости и деревне и обеспечивали крестьян всем необходимым. Во многих селениях, особенно таких крупных, как с. Устье в Кадниковском у., трудились все – от лесопромышленника до мелкого рыбака или гребенщика (изготовитель роговых изделий), занимаясь каким-либо ремеслом или промыслом.
С развитием колхозно-совхозного производства сохранилась экономическая специализация районов, и в целом отрасли хозяйства в вологодских районах функционировали в своеобразном, но присущем им и ранее сочетании: лесная промышленность, молочное животноводство и промышленное маслоделие, в которых участвовали прежде всего жители села. Много сил и времени у крестьян с конца 1930-х и позднее в 1940-е годы уходило на лесоразработки, сплав и торфодобычу (обязательные государственные поставки). Из неземледельческих занятий становились весомыми работы по вывозу леса, целлюлозы, бумаги, стекла, льнотканей, молочных продуктов. Вывоз осуществлялся по водным путям, каналам, судоходным рекам и железной дороге. Предметом заграничного экспорта стало вологодское масло (теперь производимое молочными заводами) и кружево, плетением которого занимались кружевницы в артельном объединении. Эти занятия не потеряли своего значения до сих пор.
В 1920-е годы кружевоплетением занималось около 70% женщин кадниковских деревень. О кружевоплетении сочинялись песни и частушки:
Девки-матушки, плетите,
На коклюшечки глядите.
Это, что, плетеньицо,
Пустое заведеньице..[83]
Тем не менее кружевоплетение спасало крестьянские хозяйства от разорения.
С созданием Череповецкого металлургического комбината чугунноплавильное и железодеятельное производство было всецело поставлено на промышленную основу, а в качестве рабочих на комбинат пришло много тысяч жителей сельского населения из вологодских деревень и других районов страны.
В приозерных местах сохранилось рыболовство. Рыболовецкие колхозы создались на Воже и Белом озере. В рыболовецком колхозе уже упомянутой д. Бекетов-ская (Воже оз.) работали бригады рыболовов – по два человека на лодке. На дощатых карбасах с двумя парами весел, иногда с парусами, они уходили на лов. В 1970-е годы вместо карбасов в колхозе появились катера. Местная обработка рыбы (копчение, засолка) осуществлялась в рыбном цехе колхоза. Плетение сетей для ловли рыбы, которые ранее изготовлялись из льна, выращиваемого колхозниками, прекратилось, уступив место фабричным сетям из синтетических волокон[84]. Так, в давнишнем местном промысле появились новшества.
За годы советской власти исчезли многие традиционные хозяйственные занятия вологодских крестьян, как и сельских жителей всей страны. Быстро забывались промыслово-ремесленные занятия, так как вся хозяйственная жизнь была втиснута в рамки планового производства колхозов и предприятий обрабатывающей промышленности. А между тем, применение народных знаний и огромного трудового опыта людей в современных подобных производствах не помешало бы их развитию.
1 Общее описание Вологодского наместничества // Собр. соч., выбранных из месяцесловов на разные годы. Ч. VII. СПб., 1791. С. 53; Хозяйственное обозрение Северного края России // ЖМГИ. 1841. Кн. 4. С. 286-310; Лоде Э. Хозяйственное обозрение Вологодской губ. // ЖМГИ. 1843. 4.VII. № 1-2. С. 2-35; Пушкарев И. Описание Российской империи в историческом, географическом и статистическом отношении. Кн. IV. Вологодская губ. СПб., 1846. Раздел II; Серебренников С.А. Топографическое описание Вологодского наместничества вообще // Временник Московского об-ва истории и древностей российских. 1857. Кн. 25. С. 25; Экономический быт сельского населения Вологодской губ. // Вологодский сб. Т. 2. Вологда, 1881. С. 3-8; Минеев В.А. Вологодская область // Изв. ВГО. Т.83. Вып. 4. Л., 1951. С. 373-380; Колесников П.А. Северная деревня в XV-первой половине XIX в. Вологда, 1976. С. 48-62.
2 Пушкарев И. Указ. соч. С. 32; Экономический быт... С. 9-82.
3 Иваницкий Н.А. Материалы по этнографии Вологодской губ. // Изв. ОЛЕАЭ. Т. LXIX. Тр. отд. этн. Т. XI. Вып. I—II. М., 1890. С. 21.
4 Об этом в кн.: Колесников ПА. Указ. соч. Гл. IV.
5 Макаров Н.А. Население Русского Севера в XI-XIII вв. М., 1990. С. 116.
6 Башенькин А.Н. Некоторые общие вопросы культуры веси V-VIII вв. // Культура Европейского Севера России. Вологда, 1989. С. 14, 17.