Что томит меня дремучею тоской... (10, 340).
(2) И сына сладкопевца
Повыпустишь из сердца.
Как жаворонка в рожь!
Он будет нищ и светел -
Во мраке вещий петел -
Трубить в дозорный рог,
Но бесы гнусной грудой
Славянской песни чудо
Повергнут у дорог &;lt;...&;gt; (13, 19).
Поэт скорбит о трагической участи славянской культуры, которая испытала на себе в XX веке всю силу натиска темных враждебных сил:
(1) Моя славянская звезда,
Узорная и избяная,
Орлицей воспарив из рая,
Скатилася на птичий двор,
Где властелин - корявый сор &;lt;...&;gt; (11, 164).
(2)Наша русская правда загибла &;lt;...&;gt;
Так загибла русская доля -
Над речкою белые вербы.
Вновь меж трупов на Косовом поле
Узнают царя Лазаря сербы (12, 255).
Славянская география Клюева построена также по этноцентрическому принципу, поскольку ее пространство организуется вокруг России с центром на северо-западе, где находится малая родина поэта:
(1) Русский сад - мужики да бабы,
От Норвеги и до смуглой Лабы (12, 320).
(2) Шлет Ладога смуглой Мораве
С гусиной станицей привет (10, 417).
(3) Лист кленовый тучно-ал,
Кроет Суду и Урал &;lt;...&;gt;
Дружным дедам, добрым бабам
От Алтая и до Лабы,
До пшеничных берегов
Короб песен и цветов! (10, 440).
(4) Хороши на Волыни грабы.
Но милей васильковая рожь (10, 423).
(5) Всеславянским брачным звоном
Встретит Новгород седой! (4, 29).
Продолжая древнерусскую традицию, Клюев называет, кроме Новгорода, и другой древний центр славянского мира - Киев, который является наследником христианской Византии:
(1) И Киев - тур золоторогий
На цареградские дороги
Глядит с Перунова холма! (12, 329).
(2) Плачь, русская земля, потопом-
Вот Киев, по усладным тропам
К нему не тянут богомольцы,
Чтобы в печерские оконца
Взглянуть на песноцветный рай.
Увы, жемчужный каравай
Похитил бес с хвостом коровьим,
Чтобы похлебкою из крови
Царьградские удобрить зерна! (11, 229).
Следует, однако, заметить, что принцип этноцентричности не всегда используется Клюевым:
(1) Хлеб да соль, Костромич и Волынец,
Олончанин, Москвич, Сибиряк (10, 344).
(2)Хорошо под гомон сенокосный
Побродить по Припяти и Чуди. &;lt;...&;gt;
Мол, кряжисты парни на Волыни,
Как березки девушки на Вятке (12, 257).
(3) Старуха, мурманская вьюга,
Ворча, крахмалила испод,
Чтоб от Алтая и до Буга
Взыграл железный ледоход (10, 413).
Во всех указанных выше примерах рисуются путем перечисления топонимов необъятные просторы славянского мира, при этом происходит характерное для поэтики древнерусской литературы художественное "сокращение" пространства. Для этой цели поэт часто использует синтаксические конструкции с предлогами от - до: "От Арарата до Поморья..." (11, 228), "От Дона мертвого до Лаче..." (11, 228), "От Печенеги до Бийска..." (12, 268), "От Байкала до теплого Крыма..." (10,342).
В поэме "Разруха", размышляя о грядущих судьбах славянства в мире, поэт также обращается к образам древнерусской культуры:
Владимира червонные ворота
Замкнул навеки каменный архангел.
Чтоб стадо гор блюсти и водопой на Ганге,
Ах, для славянского ль шелома и коня?! (11, 228).
2.1.4. Святая Русь - остальной мир
Ах, кто же в святорусском тверд -
В подблюдной песне, алконосте?!
Молчат могилы на погосте,
И тучи вечные молчат.
(12, 220)
Я бормотал: "Святая Русь,
Тебе и каторжной молюсь!..
Ау, мой ангел пестрядинный,
Явися хоть на миг единый!".
(12, 328)
Данная оппозиция является ведущей в этноцентрической концепции географии, унаследованной Клюевым из древнерусской литературы и фольклора. Ей подчиняются рассмотренные выше оппозиции (рай - ад, восток - запад, славянство - остальной мир), а также оппозиции, которые будут рассмотрены далее.
Понятие Святая Русь связано, во-первых, с представлением о Древней Руси после ее крещения равноапостольным князем Владимиром и, во-вторых, с представлением о христианском идеале России в русском национальном сознании. Клюев учитывает оба смысла выражения "Святая Русь". Последовательно рассмотрим их.
Святая Русь = Древняя Русь, Русская земля
В поэтической системе имен собственных история Древней Руси у Клюева нашла не только свое образное отражение, но и получила определенное концептуальное истолкование, во многом соответствующее современным научным представлениям. В. О. Ключевский, мнение которого разделяют и некоторые современные историки, писал, что слово "Русь" в Древней Руси употреблялось в нескольких значениях: 1) этническом: русь - племя; 2) социальном: русь - сословие; 3) географическом: Русь - область и 4) политическом: Русь - государственная территория. Причем историческое развитие значений шло последовательно от первого к последнему38. В поэтическом мышлении Клюева все эти значения присутствуют и синкретически связаны.
Русь - племя
Среди различных версий о первичном этническом значении слова "Русь" в творчестве Клюева получила поэтическое отражение норманская гипотеза, в соответствии с которой это слово заимствовано в древнерусский из финского языка (ruotsi - финны называли так выходцев из Скандинавии) и относилось первоначально к варягам-норманцам39. У Клюева эта гипотеза отразилась в романтической легенде о происхождении своего лирического героя, к которой он неоднократно обращался. Так, стихотворение 1918 года "Я потомок лапландского князя, / Калевалов волхвующий внук..." заканчивается: "В русском коробе, в эллинской вазе, / Брезжат сполохи, полюсный щит, / И сапфир самоедского князя / На халдейском тюрбане горит" (12, 152).
Как мы считаем, здесь речь идет не о финно-угорском происхождении поэта40, а о древнем пути из варяг в греки. Это одна из любимых тем в творчестве Клюева, даже в последней трагической поэме "Каин" она присутствует: "Во греки ласковы дороги, / Речной немеренный простор!" (14, 99). В "Песни о Великой Матери" предок лирического героя рисуется так:
По ранне-синим половодьям,
К семужьим плесам и угодьям
Пристала крытая ладья.
И вышел воин-исполин
На материк в шеломе - клювом,
И лопь прозвала гостя - Клюев-
Чудесной шапке на помин! (13, 34).
Легко узнаваем образ древнего викинга.
Мифологизированные биографии поэта и его героев имеют этнический масштаб. Это поэтические образы истории этноса, истории России. Как справедливо отмечает Е. И. Маркова: "Лапландия Клюева - это одновременно мифологизированная страна и конкретная, хорошо узнаваемая каждым северянином земля, художественно-обобщенный образ всех северных земель и родная сторона &;lt;...&;gt; Клюев предельно стягивает пространство, и поэтому в его Лапландии наличествуют все дорогие ему элементы северного природно-культурного комплекса: Белое море и Онежское озеро, Олония и Поморье, Кижи и Выг, Соловки и Палеостров, Кемь и Валаам"41. Архетип исторического национального самосознания, вмещающего в себя самые архаичные пласты, Клюев воплотил в образы "лапландского князя", "карельского князя", "зырянина с душою нумидийской".
Самое сокровенное, родное в духовной жизни народа воплощается в колыбельных. Исследователи уже обратили внимание на колыбельную Г в "Песни о Великой Матери", которая удивляет своей "красотой, мягкостью, непосредственностью в сравнениях..."42. Эта колыбельная выражает что-то сокровенно родное, изначальное, то, что поэт философски называет "материнскою вещею тьмой". Она является фоном эпического сказания о судьбах северного русского крестьянства и имеет рефрен:
Лапландия кроткая спит.
Не слышно оленьих копыт &;lt;...&;gt; (13, 8).
Лапландия кроткая спит,
За сельдью не гонится кит &;lt;...&;gt; (13, 9).
Еще далеко до зари,
Лапландия кроткая спит,
Не слышно оленьих копыт &;lt;...&;gt; (13, 21).
И в конце этой колыбельной:
С провидящих кротких ресниц
Лапландия гонит ночниц,
И дробью оленьих копыт
Судьба в колотушку стучит (13, 22).
Таким образом, древнее этническое значение слова "Русь" является необходимым фоновым знанием для понимания лапландских мотивов в поэзии Н. Клюева.
Русь - сословие
По мнению историков и этимологов, "первоначальное этническое содержание слова "Русь" быстро заменилось социальным, когда варяги-русь, славяне и прочие "прозвашася русью" образовали тот слой военно-торговой аристократии, во главе которой Олег, преемник Рюрика, двинулся из Новгорода по речным торговым путям на Киев и захватил его"43. Князья и их дружины еще в дохристианский период проложили путь "из варяг в греки", защищали русскую землю от набегов кочевийков и хазар. С этого сословия Древней Руси началась и ее христианизация. Оно стало родоначальником русского патриотического воинства, а в былинах - богатырства. Все эти и последующие события русской истории отразились в былинах, как в зеркале народного самосознания. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн писал: "Живительно, как неразрывно-тесно сплелась народная мысль с православным мироощущением. Начиная с побудительной причины подвига и кончая бытовыми деталями, все в былине "оправославлено" и "воцерковлено". Глубоко ошибается тот, кто принимает это за дань традиции, за благочестивую риторику &;lt;...&;gt; И когда переживает это чувство весь народ, он оставляет неизгладимые следы своих переживаний на всем, к чему прикасается в жизни и творчестве"44. Это эпическое былинное самосознание русского народа ("народа - Святогора" (10, 343)) возродилось в поэзии Клюева в целой системе поэтических образов-символов русских богатырей. В "Сказе грядущем" будущее Святой Руси поэт связывает с возрождением мира древнерусских богатырей и легендарных воинов, защитников Родины, землепашцев и певцов:
В тихом Угличе поют колокола,
Слышны клекоты победного орла:
Быть Руси в златоузорчатой парче.
Как пред образом заутренней свече! &;lt;...&;gt;
Чтоб родная черносошная изба
Возглашала бы, как бранная труба:
"Солетайтесъ, белы кречеты, на пир.
На честное рукобитие да мир!"
Буй-Тур Всеволод и Темный Василька,
С самогудами Чурило и Садко,
Александр Златокольчужный, Невский страж,
И Микулушка - кормилец верный наш,
Радонежские Ослябя, Пересвет, -
Стяги светлые столетий и побед! :
Не забыты вы народной глубиной.
Ваши облики схоронены избой,
Смольным бором, голубым березняком,
Призакрыты алым девичьим платком!.. (10, 341-342).
Клюев любил подчеркивать свое святорусское видение всех современных ему событий:
Я сказкою в ином ночую,
Где златоносный Феодосии
Святителю дары приносит,
И Ольга черпает в Корсуни
Сапфир афинских полнолуниц &;lt;...&;gt; (13, 34).
Поэтому защитников России в первую мировую войну Клюев уподобляет древнерусским богатырям:
Гей, отзовитесь, курганы,
Клады, седые кремли, -
Злым вороньем басурманы
Русский рубеж облегли! &;lt;...&;gt;
Аль булавы рукоятка
С нашей не дружна рукой?
Али шишак златолобый
Нам не по ярую бровь?
Пусть богатырские гробы
Кроет ковыльная новь, -
Муромцы,Дюки, Потоки
Русь и поныне блюдут &;lt;...&;gt;
Гром от булатных ударов
Слаще погудной струны...
Радонеж, Выгово, Capos, -
Ваших имен баюны.
Гей, отзовитеся, деды, -
Правнуков меч не ослаб! (6, 234-235).
Картины современной поэту России освещаются древнерусским светом благодаря упоминанию легендарных древнерусских князей, родоначальников русских дружин:
(1) Солнце верхом на овине
Трубит в лазоревый рог.
Как и при Рюрике, ныне
Много полюдных дорог.
В Индию, в сказку, в ковригу...
(Горестен гусельный кус.)
Помнит татарское иго
В красном углу деисус.
Грезит изба Гостомыслом &;lt;...&;gt; (8, 42).
(2) Алексею ружит деревня,
Как Велесу при Гостомысле (10, 472).
Описывая Царское Село в "Песни о Великой Матери", поэт восклицает:
Ах, посмотрел бы Рюрик, Трувор
На эту северную благость! (13, 38).
Упоминая о событиях японской войны и революции начала XX века, Клюев обращается к образу " Варяга", имея в виду легендарный крейсер "Варяг" (и песню о нем) как символ русских воинских подвигов:
(1) В бубенце и в напеве матросов Погибающий стонет "Варяг" (8, 93).
(2) В Марсельезе, в напеве "Варяга"
Опадает судьба-виноград (8, 93).
Однако, следуя утверждению Святого благоверного князя Александра Невского, - "Не в силе правда, а в Боге", Клюев выражает христианское отношение к мировым событиям:
О, ладанка Божья - вселенский рычаг,
Тебя повернет не железный Варяг (10, 311).
Образы былинных героев, а также образ Коловрата - древнего национального героя, борца за освобождение от иноземного ига, используются Клюевым в поэме "Деревня" для изображения здорового богатырского начала в дореволюционной русской деревне:
(1) Лавицы - сидеть Святогорам... (12, 304).
(2) Ах, парни, - Буслаевы Васьки, Жильцы из разбойной сказки,
Все лететь бы голью на Буяны
Добывать золотые кафтаны!
Эво, как схож с Коловратом,
Кучерявый, плечо с накатом &;lt;...&;gt; (12, 305).
Эту же символическую функцию выполняет и повторяющийся в творчестве поэта мотив Куликова поля:
Нам любы Бухары, Алтаи -
Не тесно в родимом крае,
Шумит Куликово поле
Ковыльной залетной долей.
По Волге, по ясной Оби,
На всяком лазе, сугробе
Рубили мы избы, детинцы,
Чтоб ели внуки гостинцы,
Чтоб девки гуляли в бусах
Не в чужих косоглазых улусах! (12, 305).
Подвиги Коловрата, отраженные в древнерусских воинских повестях ("Повесть о разорении Рязани Батыем", "Повесть о приходе Батыя на Рязань") и в фольклоре, связаны с Рязанской землей. Поэтому великого русского поэта, сына Рязанской земли, Есенина Клюев называет "внуком Коловрата" (8, 93), в другом месте он пишет:
Ты - Коловратов кладенец,
Я - бора пасмурная сила (11, 91).
Увлечение Есенина богемной суетой, опустошающей его физически и духовно, его отдаление от христианских истоков рассматриваются Клюевым как беда всероссийской значимости и оплакиваются:
(1) Спозаранка знать внук Коловрата
Аду Негри дарил перстеньком...
Поседела рязанская хата
Под стальным ливерпульским лучом (8, 93).
(2) Не с Коловратовых полей
В твоем венке гелиотропы, -
Их поливал Мариенгоф
Кофейной гущей с никотином...
От оклеветанных голгоф -
Тропа к иудиным осинам.
Скорбит Рязанская земля &;lt;...&;gt; (10, 400).
Образы древнерусских князей и княжеской дружины используются также и при описании революции, связанных с ней первоначально надежд на будущее, а затем при описании разрухи:
(1) И атлас с варяжскою кольчугой
Обручится, вновь сольет уста...
За безмерною зырянской вьюгой
Купина горящего куста (12,190).
(2) Смертельны каменные обноски
На Беле-озере, где Синеус...
Облетают ладожские березки,
Как в былом, когда пела Русь.
Когда Дон испивался шеломом,
На базаре сурьмился медведь.
Дятлом - стальным ремингтоном -
Проклевана скифская медь (12, 184).
Русь - область
В науке по-разному определяется, к какому географическому пространству первоначально применялось название Русь45. "Русь-область" накладывалась географически на путь "из варяг в греки", и, значит, это понятие возникает как следствие движения. Поскольку движение шло в обоих направлениях (с севера на юг и с юга на север), возможными оказались две гипотезы: 1) по мнению Ключевского и его последователей в наши дни, название "русь" - сначала этническое, потом сословное, а затем уже географическое, двигалось с севера на юг: Скандинавия - финно-угорские территории - Русский Север - Новгород - Киев и далее...46; 2) следуя другой научной традиции, Б. А. Рыбаков связывает исходное значение этого термина с происхождением русской государственности в Киеве. По его мнению, первоначальная Русь - "сравнительно небольшой треугольник, вершиной которого был Киев, одной из сторон - Днепр от Киева до Канева, а основанием - бассейн Роси"47. Автор делает вывод о существовании трех географических концентров, одинаково называемых Русью или Русской землей: 1) Киев и Поросье; 2) Киев, Поросье, Чернигов, Переяславль, Северская земля, Курск и, может быть, восточная часть Волыни, то есть лесостепная полоса от Роси до верховьев Сейма и Донца; 3) все восточнославянские земли от Карпат до Донца и от Аадоги до степей Черного (Русского) моря.
Далее Б. А. Рыбаков делает вывод о том, что постепенное расширение областей с названием "Русь" отражает исторические этапы развития русской народности от племени к союзу племен и от союза племен к народности48.
Клюев обнаруживает прекрасное знание истории и исторической географии России. В понимании рассмотренной выше проблемы он следует за В. О. Ключевским (исследований Б. А. Рыбакова он, естественно, не мог еще знать). Однако непосредственным источником его поэтической географии изначальной Руси была художественная география древнерусской литературы, особенно "Слова о полку Игореве", и северный фольклор, сохранивший самые древние архетипы географических представлений. Немаловажную роль играло и хорошее знание традиций использования поэтики "Слова" и других древнерусских памятников в отечественной литературе XVIII-XIX веков (у Державина, Радищева, Львова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, поэтов-декабристов и других49). Новгородская земля, Валдай, озеро Ильмень в поэзии Клюева становятся знаками Руси изначальной и Руси истинной. В "Застольном сказе":
Как у нас ли на Святой Руси
Городища с пригородками.
Красны села со приселками,
Белы лебеди с лебедками &;lt;...&;gt;
Наша банища от Камы до Оки,
Горы с долами - тесовые полки,
Ковш узорчатый - озерышко Ильмень:
Святогору сладко париться не лень!
И заканчивается сказ опять обращением к Руси изначальной:
Сердце, сердце, русской удали жилье,
На тебя ли ворог точит лезвие &;lt;...&;gt;
Чтобы верба за иконой не цвела,
Не гудели на Руси колокола,
И под благовест медовый в вешний день
Не приснилось тебе озеро Ильмень,
Не вздыхало б ты от жаркой глубины:
Где вы, вещие Бояновы сыны? (10, 339-340).
"Новгород седой" (4, 29) становится мерилом современных поэту событий как священный исток Руси:
(1) На преподобного Салоса
Угодника с Большой Торговой,
Цветистей в Новгороде слово (13, 42).
(2) С вечевых Новгородских крылец
В Русь вошла золотая Обида.
В ручке грамота: Воля, Земля,
На груди образок Рублевский... (1, 200).
В поэме "Деревня", говоря о кощунствах революционеров, Клюев упоминает осквернение мощей Святителя Никиты Новгородского (XII в.), в поэме "Разруха" он снова обращается к новгородскому мотиву:
Рыдает Новгород, где тучкою златимой
Грек Феофан свивает пасмы фресок
С церковных крыл-поэту мерзок
Суд палача и черни многоротой (11, 228).
Центром клюевской географической карты всегда оказываются Новгородская земля, Русский Север. Кроме приведенных выше примеров, это подтверждают и следующие:
(1) К валдайской нищей хлевушке
Потянутся зебры, веприцы (7, 93).
(2) Из избы вытекают межи,
Русские тракты, Ломоносовы, Ермаки...
Убежать в половецкие вежи
От валдайской ямщицкой тоски.
Журавиная, русская тяга
С Соловков - на узорный Багдад... (8, 93).
Как и другие поэмы, "Песнь о Великой Матери" посвящена географической колыбели России - Русскому Северу и Поморью. Автор начинает поэму с поэтической карты северных новгородских земель, весь поэтический строй этого начала зиждется на севернорусских топонимах:
Эти гусли - глубь Онега,
Плеск волны палеостровской &;lt;...&;gt;
И томит лесная нега
Ель с карельскою березкой.
Эти притчи - в день Купалы
Звон на Кижах многоглавых &;lt;...&;gt;
Эти вести - рыбья стая,
Что плывет, резвясь, играя,
Лосось с Ваги, язь из Водлы,
Лещ с Мегры...(13,4).
В топонимической системе Клюева самой многочисленной по своему составу является топонимика Русского Севера. Ниже приводится основной список топонимов: .
1) края, острова, города, селения и святые места Русского Севера: Анзерский скит (2), Архангельск (4), Вайгач (4), Валаам (2), Валдай (8), Веркола (1), Верхотурье (1), Владимир (2), Владимир-Залесск (1), Вологда (4), Выгов (2), Вытегра (1), Вятка (15), Голгофа (5), Горицы (3), Гора Медвежья (1), Гора Соколина (1), Заозерье (6), Заонежье (10), Ипатьев монастырь (1), Калевала (4), Карелия (15), Каргополь (7), Кашин (1), Керженец(7), Кижи (4), Кириллов (2), Колывань (1), Коневец (1), Кострома (12), Кронштадт (2), Кур-Гора (1), Лапландия (8), Лекса (1), Лопский Погост (3), Новгород (8), Норвега (6), Олонец (28), Олонь (1), Обонежье (1), Палеостров (4), Переяславль* (1), Пермь (3), Пинега (1), Поморье (6), Пошехонье (1), Псков (6), Пудож (4), Пустозерье (4), Ростов (4), Рязанская земля (1), Рязанский край (1), Рязань (15), Север (4), Секир-ГЬра (1), Соловки (19), Соль-Вычегодск (1), София** Новгородская (15), Спас-на-Бору (1), Тверь (7), Тихвин (2), Толга (1), Углич (7), Усть-Сысольск/-лец (2), Устюг (3), Феодоровский собор (2), Холмогорье (3), Хутынь (2);
* Здесь и далее имеется в виду Переславль-Залесский.
** Здесь указана встречаемость для Новгородской и Киевской Софии (совместно).
2) реки, озера, моря Русского Севера: Балтийское море (3), Белое море (8), Беломор-канал (1), Бело-озеро (1), Вага (1), Ветлуга (2), Водла (1), Волга (31), Волхов (2), Выг (9), Двина (2), Ильмень (2), Кама (15), Кемь (5), Кивач (1), Кола (1), Ладога (14), Лаче (5), Мезень (1), Молога (1), Мета (2), Ока (4), Онега (14), Онего (3), Печора (7), Селигер (2), Сиг (3), Суда (1).
Во многих произведениях Клюева поэтически воссоздается географическая карта Русского Севера (рис. 1), который становится географическим центром мира: 1) Святая Русь, Кама, Ока, озерышко Ильмень (10, 339-340); 2) Онега, Палеостров, Карелия, Китеж, Вага, Водла, Мегра (13,4); 3) Керженец, Бело-озеро, Ладога, Русь (12,184); 4) Нил-Сорская пустынь, Русь, Ярославль, Соловки - Каир, Русь - Великая Пирамида, Вавилон, Сады Семирамиды, Стены Плача, Каргополь - Бомбей, Пустозерск (12, 177); 5) Россия, Багдад, Молога, Саяны, Пинега - Кашин (12, 244); 6) Припять - Чудь, Татария, Волынь - Вятка, Суздаль, Вологда (12, 257-258).
Русь - государственная территория
По мнению В. О. Ключевского, это значение слова "Русь" возникло позднее этнического, сословного и областного: "Кажется, уже в XI- XII вв. термин Русская земля усвоил и политическое значение, стал обозначать свою территорию, которой владела Русь с киевским князем во главе. Такое значение можно подозревать в термине уже по договору Олега с греками в 912 году. В этом договоре (§8) Русская земля противополагается земле "Грецкой" и, следовательно, обозначает все пространство, на котором действовала власть киевского князя"50. Клюев возрождает древнерусскую традицию называть русскую государственную территорию "Русской землей" и тем самым устанавливает духовную связь между изображаемыми им событиями XX века и древнерусской истории, между своим поэтическим творчеством и древнерусской литературой, особенно "Словом о полку Игореве" с его постоянными обращениями к мысли о родине: "За землю Русскую, за раны Игоревы, удалого Святославича!", "О! Стонать Русской земле, вспоминая прежнюю годину и прежних князей!", "Бог стезю Игорю кажет из земли Половецкой в землю Русскую, к отчему златому престолу". У Клюева в поэме "Разруха" слышим перекличку с этим произведением, а также со "Словом о погибели Русской земли":
Как в стужу водопад, плачь. Русская земля,
С горючим льдом в пустых глазницах &;lt;...&;gt;
Плачь, Русская земля, потопом -
Вот Киев, по усладным тропам
К нему не тянут богомольцы &;lt;...&;gt;
Плачь, Русская земля, на свете
Злосчастней нет твоих сынов &;lt;...&;gt; (11, 229-230).
В поэтической географии Н. Клюева нашли отражение события начальной истории становления русской государственности, которые в его произведениях сосуществуют в неразрывной связи с современной поэту историей. Это и упоминание о хазарах ("Да обронил хазарскую гривну - побратимово слово..." (11, 177), "Не поскуплюсь и шейной гривной / Хазарских золотых рублей..." (14, 99)). Это и упоминание о древнем торговом пути из Ирана на Каму (кстати, топоним Кама - один из самых частотных у Клюева):
Не потому ли у Абаза
Сосцы - две розы из Шираза
И пламя терпкое в кости?!
Велик Сиам и древни Хмеры,
Порфирный Сива пьет луну
И видит Пермскую весну
Из глубины своей пещеры (13, 25).
Поэт воссоздает образы древнерусских городов и их святынь - Киева, Владимира, Чернигова и других как преемников византийской культуры, а через нее - древней мировой культуры. Для поэта живо то,
что "критик и газетный плут, чихнув,архаикой зовут" (13, 22). В "Пей ни о Великой Матери" он пишет:
Но это было! Было! Было!
Порукой - лик нездешней силы -
Владимирская Божья Мать!
В ее очах Коринфа злать,
Мемфис и пурпур Финикии
Сквозят берёстою России
И нежной просинью Вифезды (13, 22).
"Культ Богородицы на Руси как защитницы страны, города и освободительницы пленных был прочно связан с константинопольским Вла-хернским монастырем"51. Согласно Лаврентьевской летописи, образ Богоматери, получившей имя Владимирской, был привезен во Владимир в 1154 году. Одновременно с ней на одном корабле была привезена из Константинополя другая икона - по преданию, список с почитаемой во Влахерне иконы Одигитрии (Путеводительницы). Икона получила имя Пирогощей. Существует несколько этимологии этого названия52. По этой иконе был назван один из несохранившихся храмов Киева, который упоминается в "Слове о полку Игореве". Князь Игорь, возвратясь из половецкого плена, направляется поклониться именно этому образу: "Игорь едет по Боричеву ко Святой Богородице Пирогощей". В поэме Клюева "Деревня" имя этой Богородичной иконы становится собирательным символом образа Богородицы - Покровительницы России. Описывая кровавые события безбожной революции, уничтожившей христианскую государственность, он пишет:
Ты, Рассея, Рассея-теща,
Насолила ты лихо во щи,
Намаслила кровушкой кашу -
Насытишь утробу нашу! &;lt;...&;gt;
Мы не знаем ныне покою, -
Маета-змея одолела
Без сохи, без милого дела,
Без сусальной в углу Пирогощей... (12, 308).
В Северо-Восточной Руси особенно ярко проявилась связь Богородичного культа с развитием православной государственности. Главные соборы во Владимире, Суздале, Ростове, Ярославле были посвящены Успенью Богоматери. В Киевской Руси самые ранние - Киевская и Новгородская Софии. В поэтической топонимике Клюева это также нашло свое отражение (см. ниже списки топонимов). Идеалом, образцом русских городов, был Константинополь - Царьград. Не случайно Клюев постоянно обращается к этому образу, считая его судьбоносным К для русской государственности и культуры:
Но мастера небесных матиц
Воздвигли вещему Царьград,
В тысячестолпную Софию
Стекутся зверь и человек.
Я алконостную Россию
Запрятал в дедовский сусек (I2, 167).
В заключение приводится клюевская топонимика Святой Руси:
1) города (рис. 2): Владимир (2), Владимир-Залесск (1), Вологда (4), Киев (4), Кириллов (2), Коломна (6), Корсунь (2), Курск (1), Москва (17), Муром (4), Новгород (8), Переяславль (1), Псков (6), Путивль (1), Ростов (4), Рязань (15), Тверь (7), Углич (7), Устюг (3), Чернигов (2), Ярославль (6);
2) святые места (рис. 3): Веркола (2), Гора Соколина (1), Гори-цы (3), Дивеево (2), Желтые воды (1), Задонск (1), Звенигород (4), Ипатьев монастырь (1), Кашин (1), Кижи (4), Коневец (1), Кострома (10), Лавра (1), Повенец (2), Почаев (2), Радонеж (4), Саров (6), Саровская пустынь (1), Секир-гора (2), Соловки (19), Софийские соборы в Киеве и Новгороде (10), Спас-на-Бору (1), Тихвин (1), Толга (1), Углич (7), Успенский собор в Москве (1), Феодоровский собор (2), Хутынь (2).
Особый интерес представляют "словесные карты" Святой Руси, "выполненные" Клюевым в различном масштабе. На этих картах в центре географического пространства изображаются русские края, реки, города, храмы. Среди них центральное положение занимает Северная Русь, места, освященные православной культурой. Следует отметить и такую особенность "словесных карт" Клюева, как их полихронотопичность, то есть использование в одном образном ряду топонимов различных исторических эпох.
КАРТЫ
1) "Песнь солнценосца" (1917 г.) (10, 346-348): мир - океан - Монблан - пуп земной - "стобашенный, пламенный дом" - Китай и Европа, и Север и Юг, Бездна - Зенит, Бог - Россия, Индия и Волжские луга, Назарет и Немврод, Рублевская Русь, Белая меря, Сибирь, Ладога, Волхов-гусляр, Степи Великих Бухар, "моздокский туман", Волга и Стенькин курган, Киев - Мета;
2) "Олений гусак сладкозвучнее Глинки..." (10, 331-332): "карельский князь", бобровые реки, куньи леса, шамаханский узор, Чикаго, Париж;
3) "Песнь о Великой Матери" (13, 22): Владимир, Коринф, Мемфис, Финикия, Россия, Вифезда, Семеновский уезд, Светлояр, Радонеж;
4) "Песнь о Великой Матери" (13, 23-25): Соломонова пещера, Лхаса, Кемь, Афон, Валаам, Лхаса, Пустозерск, Бийск, Хвалынь, Багдад, Ефрат, Китеж, Сиам, Норвега, Китай, Петровские пути, Вороний бор, Денисов Крест, Алтай, Афон, Ветлуга, Рязань, Секира [гора на Соловках. -Л. Я.], Поморье, Корсунь, Денисов Крест, Вороний Бор, Денисов Упреет, Секира, Халдей, Керженщ, Поморье, Обь, Вавилон, Выг, Россия;
5) "Песнь о Великой Матери" (13, 25): Уран, София - Полесья наши, нивы, логи, остяк, араб, финны, Русь, Уран, Русь, Гималаи, Алтай, Памир, Сарон, Генисарет, Харран, Шираз, Сиам, Хмеры, Сива (Шива), Пермь;
6) "Погорельщина" (12, 332-333): Касимов, Калужская дорога, олонецкие леса, Сахалин, Ярославль;
7) "Погорельщина" (12, 328-329): Святая Русь, восток, Устюг, Москва, Валдай, Звенигород, Вологда, Переяславлъ, Новгород, Псков, Ладога, Ростов, Кострома, Киев, Перунов холм, Царьград;
8) "Русь" (4, 28-29): Русь, Уральские хребты, Волга, море, Карпаты, Русь Червонная, Белградская гридня, Прага, Киев, Краков, Русь, Новгород;
9) "Разруха" (11, 225-231):Арал, Украина, Моздокские ковыли, Саровская пустынь, Волга, Керженеи,; Арал, Украина, Север; Ааче, Выг, Заонежъе, гора Медвежья, Данилова, Рим, Александрия, Бомбей, Париж, Россия; Украина, Выго, Данилова, Дамасск, Китеж, Беломорский канал, Ветлуга, Великороссия, Беломорский канал, Повенец, Рыбья Соль, Россия, Азия, Арарат, Поморье, Дон, Лаче; Новгород, Владимира червонные ворота, Ганг, славяне; Коломна, Рязань, Ока, Касимов, Муром, Волга, Жигули, Карабах, Иртыш, Енисей; Чернигов, Курск, Киев, Царьград, Ярославль, Волжские пески, Золотой Рог, Москва, Константинополь, Кремль, Успенский Собор; Кама, Москва, Иван Великий, Восток, Рим, русские города;
10) "Из избы вытекают межи..." (8, 93): Русские тракты, половецкие вежи, Валдай, Соловки, Багдад, Русь, Печора, Рязань, Ливерпуль, Эфиопия, Волга, степь, курганы, Европа, Припять, Ефрат, Халдеи, арабские стоянки, Лапландия, негритянка, Ладога, Чили.
Выше были продемонстрированы лишь некоторые примеры "словесных карт" в творчестве поэта. Но и они достаточно убедительно свидетельствуют о том, что основными принципами построения поэтической географии Клюева являются этноцентричность, полихронотопичность и сакральность. Для Клюева очень важно было в поэтических образах географического пространства утвердить историческое и духовное единство русской культуры.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Здесь и далее: в круглых скобках за поэтическим текстом указаны номер источника и страница. Выделение текста везде произведено нами.
2 Веденин Ю. А. Очерки по географии искусства. СПб., 1997. 224 с.
3 Толстой Н.И. Этническое самосознание и самопознание Нестора Летописца, автора "Повести временных лет" // Наш современник. 1994. № 5. С. 39; Киселева Л. А. Семантические поля клюевской топонимики (К постановке вопроса) // Вытегорский вестник. № 1. Вытегра, 1994. С. 6-11.
4 Поэтический словарь Н. А. Клюева. Частотный словоуказатель. Вологда, 1996. Машинопись. Далее частотность употребления указывается в круглых скобках за словом, например: Арарат (4).
5 Михайлов А. И. Автобиографическая проза Николая Клюева // Север [Петрозаводск]. 1992. № 6. С. 152.
6 Mаксимов С. В. Год на Севере. М., 1997. С. 177.
7 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. III. M., 1980. С. 11.
8 Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Сороколетов. Вып. 25. Л., 1990. С. 167.
9 Основания регионалистики. Формирование и эволюция историко-культурных зон. СПб., 1999.390 с.
10 Теребихин H. M. Сакральная география Русского Севера. Архангельск,
1993. 222 с.
11 Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. М., 1993.
12 Ветка Палестины. Стихи русских поэтов об Иерусалиме и Палестине. М., 1993.
13 Гоголь Н. В. О лиризме наших поэтов //Гоголь Н. В. Поли. собр. соч. Т. 8. М., 1952. С. 249.
14 Поэтический словарь Н. А. Клюева...
15 Евангелие от Матфея (26, 69-75); Евангелие от Иоанна (18,15-18).
16 Пономарева Т. А. Проза Николая Клюева. М., 1999. С. 115.
17 Там же.
18 Калуцков В. Н., Иванова А. А., Давыдова Ю. А., Фадеева Л. В., Родионова Е. А. Культурный ландшафт Русского Севера: Пинежье, Поморье. М., 1998. С. 107; Теребихин H. M. Сакральная география...
19 Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 137.
20 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1971. С. 344.
21 Там же. С. 340-351.
22 Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Труды по знаковым системам. Тарту, 1965; Теребихин H. M. Сакральная география...
23 Калуцков В. H. и др. Культурный ландшафт... С. 107; Основания регионалистики...
24 Яцкевич Л. Г. Структура поэтического текста. Вологда, 1999. 240 с.
25 Топоров В. Праславянская культура в зеркале собственных имен (элемент *mir-) // История, культура, этнография и фольклор славянских народов: XI Международный съезд славистов. Доклады российской делегации. М., 1993. С. 3-18; Яцкевич Л. Г., Виноградова С. Б. Концептуальные архетипы слова "мир" в поэзии Н. А. Клюева // Клюевский сборник. Вып. 1. Вологда, 1999. С. 76-87.
26 Калуцков В. Н. и др. Культурный ландшафт...
27 Яцкевич Л. Г. О предпосылках создания словаря поэта: Пути и средоточия поэтического слова Н. Клюева // Материалы по истории литературы и поэтике. Вологда, 1995. С. 67-73.
28 Библия. 2 Кн. Царств, 25,10-25; 2 Пар., 3; МФ, 3,11-12; ЛК, 3,17.
29 Иванов Вяч., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1982. С. 56; Топоров В. Н. Об одном архаичном индоевропейском элементе в древнерусской духовной культуре - svet // Язык культуры и проблемы переводимости. М., 1987. С. 245; Теребихин H. M. Сакральная география... С. 11-16.
30 Теребихин Н. М. Сакральная география...; Калуцков В. Н. и др. Культурный ландшафт...; Топоров В. Н. Об одном архаичном...
31 Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885. С. 24;. Теребихин H. M. Сакральная география... С. 222.
32 Теребихин H. M. Сакральная география... С. 222.
33 Там же. С. 49-50.
34 Сумароков Г. В. Кто есть кто в "Слове о полку Игореве". М., 1983. С. 55.
35 Там же.
36 Симфония, или Словарь-указатель к священному писанию Ветхого и Нового Завета /Под ред. митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима. Том первый. А-Г. М.: Издание Московской патриархии, 1988. С. 480-481.
37 Толстой Н. И. Этническое самосознание и самопознание... С. 39.
38 Ключевский В. О. Терминология русской истории //Ключевский В. О. Сочинения в 9 томах. Т. 6. М., 1989. С. 94-98; см. также историю вопроса и обзор литературы в кн.: Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997. С. 493-510. Научная дискуссия, связанная с данной исторической проблематикой, здесь не рассматривается, указываются только те научные гипотезы, которые разделял Н. А. Клюев.
39 Ю. С. Степанов (с. 494-497) указывает на работы Шлецера, Погодина, Соловьева, Кунина, Мачинского и Гумилева (От Руси к России. М., 1992. С. 29.).
40 Mаркова Е. И. Творчество Н. Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. Петрозаводск, 1997. С. 32-44.
41 Mаркова Е. И. Карельский князь: Финно-угорские корни русского поэта Николая Клюева // Николай Клюев: Исследования и материалы. М., 1997. С. 137- 148.
42 Полякова С. В. Колыбельная в поэме Клюева "Песнь о Великой Матери" //Тамже. С. 132.
43 Степанов Ю. С. Константы... С. 497. Автор ссылается на работы B. О. Ключевского, Д. А. Мачинского.
44 Высокопреосвященнейший Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Самодержавие духа: Очерки русского самосознания. СПб., 1994. С. 43; см. также: Лихачев Д. С. Повесть о разорении Рязани Батыем // Великое наследие: Классическое произведение литературы Древней Руси. М., 1975. С. 221-239.
45 "Степанов Ю. С. Константы... С. 499-505.
46 Там же. С. 499.
47 Рыбаков Б. А. Древние русы // Советская археология. Вып. XVII. 1953. C. 23-104.
48 Там же. С. 66.
49 Прийма Ф. Я. "Слово о полку Игореве" в русском историко-литературном процессе первой трети XIX века. Л., 1980. 251 с. 50Степанов Ю. С. Константы... С. 505.
51 Архиепископ Сергий. Полный месяцеслов Востока. Т. II. Владимир, 1901. С. 296-299.
52 Лихачев Д. С. "Слово о полку Игореве" и культура его времени. Л., 1985. С. 270-281; Сумароков Г. В. Кто есть кто в "Слово о полку Игореве"...
ИСТОЧНИКИ
1. Клюев Н. Сосен перезвон. М.: Книгоиздательство "В. И. Знаменский и К°", 1912.
2. Клюев Н. Братские песни. Кн. 2. М.: Изд-во журнала "Новая земля", 1912.
3. Клюев Н. Лесные были. Кн. 3. М.: Изд-во К. Ф. Некрасова, 1913.
4. Клюев Н. Мирские думы. Пг.: Издание М. В. Аверьянова, 1916.
5. Клюев Н. Медный кит. Изд. Петроградского Совета Рабочих и Крестьянских депутатов, 1919.
6. Клюев Н. Песнослов. Кн. 1. Пг.: Литературно-издательский отдел Народного комиссариата по просвещению, 1919.
7. Клюев Н. Песнослов. Кн. 2. Пг.: Литературно-издательский отдел Народного комиссариата по просвещению, 1919.
8. Клюев Н. Львиный хлеб. М.: Изд-во "Наш путь", 1922.
9. Клюев Н. Четвертый Рим. Пб.: Изд-во "Эпоха", 1922.
10. Клюев Н. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1977.
11. Клюев Н. Песнослов. Стихотворения и поэмы. Петрозаводск: Карелия, 1990.
12. Клюев Н. Стихотворения и поэмы. М.: Художественная литература, 1991.
13. Клюев Н. Песнь о Великой Матери // Знамя. 1991. № 11.
14. Клюев Н. Каин // Наш современник. 1993. № 1.
Исследования выполнены при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (грант № 74 в конкурсе проектов в области гуманитарных наук 1997 г.).
Авторские оригиналы рисунков выполнены Е. А. Скупиновой, электронная версия - Д. А. Бондаренко.
Г. С. Ситько
СТАРООБРЯДЧЕСТВО -
ДУХОВНАЯ ОСНОВА ПОЭЗИИ КЛЮЕВА
"Кто за что, а я за двоперстье..."1, - начинал Николай Клюев свое стихотворение в 1928 году. Задумаемся, что побудило поэта во время очередного наступления советской власти на религию, а на христианство и православие в особенности, когда уже мало кого из потенциальных читателей могли заинтересовать обрядовые различия между официальной церковью и старообрядчеством, еще раз заявить свою уже не раз высказанную позицию. Гонимой церкви это вряд ли помогло бы, а ему грозило серьезными неприятностями. Да и сами "раскольники" поначалу не подвергались таким преследованиям, как "никониане", поскольку составляли сравнительно небольшую группу населения и не казались большевикам опасным противником. Может, он настолько углубился в свой внутренний мир, что уже не замечал того, что творилось вокруг? Но в эти годы его не печатают, травят в газетах, исключают из всех организаций, арестовывают, он живет как нищий. Да нет же, все он видел и замечал и в своих стихах постоянно увещевал, обличал, умолял, кричал: "Опомнитесь! ".
Откуда вообще появилось это, при всей его спорности, применимое к Клюеву определение "поэт-старообрядец"? Ведь и Пушкин, и Блок, и Пастернак конфессионально принадлежали к православной церкви, многие стихи посвятили теме христианства и православия, однако мало кто решится определить их термином "православный поэт" или "поэт-христианин". Да и сам Клюев далеко не исчерпывается старообрядчеством. Имена названных им любимых поэтов (Верлен, царь Давыд, Роман Сладкопевец) никак не связываются со старообрядчеством, а от некоторых его строчек многие приверженцы древлего православия начнут испуганно и часто креститься. Что же позволяет нам выделять старообрядчество как основной мотив его творчества? Чем было старообрядчество для Клюева и чем был Клюев для старообрядцев?
Сразу оговорюсь, что в этой проблеме есть три аспекта. Первый, формально-конфессиональный, относится скорее к биографии, чем к творчеству поэта. Второй не должен нас занимать, поскольку касается лично Клюева и его отношений с Тем, перед Кем он сейчас предстоит. Наша задача - попытаться узнать, как преломились его религиозные воззрения в поэзии, как повлиял Клюев-старообрядец на становление поэта Клюева.
Среди старообрядцев, с которыми лично мне доводилось общаться (в основном с поповцами Белокриницкого согласия), о Клюеве знают, но относятся к нему с осторожностью. Обусловлено это в основном неопределенностью его конфессиональной принадлежности, его "странными" отношениями с Есениным и, несомненно, сложностью и неоднозначностью его поэзии. Но это - мнение самой консервативной, "официальной" части старообрядцев. Как известно, земляки Клюева - беспоповцы - пели его песни как народные, а некоторые хлыстовские корабли - вместо радельных2.
Не менее важным представляется то, что фактически Клюев ввел старообрядчество в контекст русской литературы Серебряного века, а через нее сделал достоянием мировой культуры.
Чтобы лучше представить, чем же было старообрядчество для Клюева, обратимся к уже упомянутому в начале статьи стихотворению:
Кто за что, а я за двоперстье,
За байку над липовой зыбкой...
Разгадано ль русское безвестье
Пушкинской золотою рыбкой?
Уже в этом катрене видно, что старообрядчество для Клюева - понятие более широкое, чем для большинства исследователей. Для них - это одна из христианских конфессий, возникшая двести с лишним лет назад и охватывающая несколько сот тысяч человек, разбросанных по России и за ее пределами и разделенных на десятки различных толков и согласий. Для него же, выросшего и воспитанного в старообрядческой среде, с молоком матери, с первыми шагами и словами воспринявшего староуставные молитвы, крюковое пение в унисон, духовные стихи, "огненные письма Аввакума", старообрядчество, если хотите, было тем же, чем была Украина для Шевченко, недаром современники Клюева находили в них духовное и даже внешнее сходство3.
И природа Русского Севера, и изба с ее утварью, и сам уклад русской жизни с его нравами, обычаями, приметами и поверьями, порой откровенно языческими, - все осмысляется поэтом как единое целое, все содержит в себе тайну. Изгнанные из храмов и монастырей в леса и пустыни, старообрядцы действительно научились воспринимать природу "как величественный и одушевленный Храм Божий"4.
В златотканые дни сентября
Мнится папертью леса опушка...
Природа для Клюева - не просто храм, это его храм, христианский, православный, старообрядческий, где все ему знакомо, где "галка-староверка", где "как лестовка в поле дорожка", где "каждый ствол - молельная свеча", куда он ходит молиться, исповедоваться, причаститься "тела и крови Руси".
Если каждая роща может стать храмом, если в каждой сосне видится образ Креста и Животворного Древа, если каждое озеро может таить в себе светлый Китеж, то человек "... На тварь обуха не подымет / И веслом бездушным вод не ранит".
Старообрядцам запрещали строить церкви, поэтому каждая изба становилась молельней, собственно все предметы в ней освящались и даже в обыденной жизни несли на себе отпечаток высших сил. Прялка могла выпрясть не только "порты", но и судьбу человека, страны, мира, квашня могла стать купелью или жертвенной чашей, очаг - местом огненной жертвы. Даже домовой временами становился совсем "своим", вроде церковного сторожа.
Привыкшие проходить сотни и тысячи верст от одного верного к другому, старообрядцы, оставаясь по духу русскими, научились, в истинно христианском духе, преодолевать национальную ограниченность, сохраняя верность своей церкви и согласу, - принимать весь Божий мир как единую Церковь Христову. Свято сохраняя письменное и устное предание, они были в то же время крайне восприимчивы ко всему новому (так, в XVIII в. они полностью включили в свое сочинение "Век осьмый" текст сатиры Фонвизина "Послание к слугам моим Шумилову, Ваньке и Петрушке" без названия и, в традиции русских летописей, без ссылки на автора5).
Будучи для сохранения старого уклада вынуждены к замкнутости, староверы в то же время были, по словам Салтыкова-Щедрина, "бодры, деятельны, умны и чрезвычайно способны к пропаганде". Недаром на запрете именно этого вида деятельности настаивали власти. Так и Клюев, приехав в Петербург, в стихах, письмах, выступлениях, самим внешним видом фактически выступает как пропагандист своих социальных, поэтических, религиозных взглядов и немало преуспевает в этом (вспомним хотя бы то влияние, которое он оказал на Блока). Причем, как и автор столь почитаемых им "Поморских Ответов", о которых он написал:
О книга! Странничья киса,
Где синодальная лиса
В грызне с бобрихою поддонной... -
Клюев использует и железную логику, и иррациональные доводы сердца, и горячий напор убеждения, и тонкую дипломатию. Он твердо знает, на чем стоит, но видит также и возможные мотивы и доводы противника (правда, для него древлему благочестию противостоит не один представитель Синода, а вся губительная сила западной цивилизации). Оставаясь верным самому себе, он ведет подмеченную многими современниками сложную игру, стараясь быть "в траве зеленым и на камне серым".
Подобно тому, как Шевченко увидел отблески гордого казацкого духа и в подвиге первых христиан, и в мифе о Прометее, и в огненной гибели Яна Гуса, и в освободительной борьбе народов Кавказа, Клюев после революции от старообрядчества как узкоконфессиональной идеи приходит к осознанию вселенского единства. Слова "како веруеши" для него становятся не разделяющими, а соединяющими людей всех наций и конфессий: "В русском коробе, в эллинской вазе / Блещут сполохи, полюсный щит...", дорога к Истине проходит "с Соловков на Тибет", "Сократ и Будда, Зороастр и Толстой" - попутчики поэта, взыскующие Премудрости, найти которую, однако, можно, только опираясь на "посох-любовь"...
И уж, конечно, для Клюева, как и для любого старообрядца, история его церкви начиналась не в момент раскола, а как минимум с крещения Руси, "от иконы Бориса и Глеба". Считая себя преемниками эстетических и духовных традиций Древней Руси, где, по мысли В. В. Бычкова, "антично-философская культура ... была привита молодому и полному сил саженцу восточнославянской культуры"6, приверженцы древлего православия донесли до наших дней и развили то "своеобразное эстетическое сознание, которому одновременно были присущи и высочайшие полеты духа, и неусыпная забота о "красоте сапожней", и утонченная духовность на основании строгой аскезы, и тенденция к оправданию разгульных языческих игрищ и пиршеств в дни церковных праздников, и сознательное принятие и обоснование символизма в искусстве, и восхищение иллюзионистски-натуралистическими изображениями, и принятие чуда, алогичности, антиномичности, абсурдности как основ жизни и мышления, и одновременно стремление к отысканию элементарных логических причинно-следственных связей и закономерностей"7. Все эти качества можно смело отнести к творчеству Клюева.
Поскольку русская церковь переняла христианство от Византии, Клюев, несомненно, относил к сфере старообрядческой культуры и сложную систему этики и эстетики Второго Рима, где слились столь разные по поэтической структуре, идейной направленности и эмоциональному содержанию "греческие гимны и иудейские псалмы", определили "становление грекоязычной христианской гимнографии, перед которой стояла задача: выразить содержание той веры, в которой ... "нет ни эллина, ни иудея" "8, недаром в одном стихотворении у него встречаются Сократ и Саул.
Столь же близкой была для поэта и ветхозаветная история, переживаемая русским христианином почти как своя. Так, мотив исхода всегда был близок старообрядцам, вынужденным под давлением властей переселиться все дальше на Русский Север, а оттуда порой в Китай, Японию, на Аляску (вспомним также поиски Белозерья9 и историю обретения старообрядчеством митрополита Амвросия10). Однако, думается, слова Клюева о том, что "... На кровле конек / Есть знак молчаливый, что путь наш далек", говорят об ином исходе - исходе просветленной души к Горнему Иеросалиму.
Не менее знаменательна фраза:
Бревенчатый короб - утроба кита,
Где спасся Иона двуперстьем креста.
Как образованный (и христиански образованный) человек, Клюев, разумеется, знал, что пророк Иона жил до Христа, а посему ни двуперстного, никакого иного крестного знамения на себя возлагать не мог. Однако, как выразитель народного сознания, для которого в момент священнодействия "там и тогда" соединяется со "здесь и теперь" (Топоров), он вполне мог отождествить русский народ с иудейским, назвать себя "свирельным Саулом", братьев по духу - "Исавы в словесной ловле". Впрочем, думается, истоки старообрядчества Клюев ведет еще глубже - к началу времен, к сотворению мира. Ведь верность старым обрядам - это и верность той самой "сказке - алмазному узору" из "Белой Индии", сказке, которую рассказывают человеку в детстве, в начале жизни, когда формируется сознание, и узору, возникшему из Слова, лежащего в начале мира, "на дне всех миров, океанов и гор пронизывающему и скрепляющему алмазной решеткой все мироздание, проявляющемуся на поверхности в видимом орнаменте - резном, рисованном, словесном. Это и то, что ведет героя "Белой Повести" сквозь миры и времена к изначальному:
В миры меня кличет "Оно"
Нагорным пустынным сияньем.
Что же для поэта "никонианство", можно увидеть в поэме "Заозерье":
Церквушка же, в заячьей шубе,
В сердцах на Никона-кобеля,
От него в заруделом срубе
Завелась скрипучая тля!
Итак, никонианство - тля, изначально медленно разрушающая мир, оно олицетворяет то самое время-шашель, которое в сборнике "Избяные песни" "дерево жизни буравит, сосет". Для обновления жизни необходима кровавая или огненная жертва. Главная жертва свершилась при распятии и воскресении Христа, о чем мы вспоминаем каждый год на Пасху и каждое воскресенье на литургии. Когда более чем полтора тысячелетия спустя Русь отступила от истинной веры, огненной жертвой стали протопоп Аввакум, страдальцы соловецкие и иные мученики за веру. Таким жертвоприношением виделась поэту и революция, но она обманула его, вместо возрождения только усугубив "никонианство", уведя народ в сторону от истинного пути. И тогда жертвой стал сам Клюев. Впрочем, он давно это предвидел, ибо понимал, что единственный путь для поэта остаться в памяти народной:
В живом чернолесьи огонь разложить
И дикое сердце, как угря, варить.
Плясать на углях и себя по кускам
Зарыть под золою в поминок векам.
Будем надеяться, что его "дикое сердце" не зря покоится под золой времени. Пусть "Песнослов" пока не лежит в каждой русской семье рядом с Библией, как "Кобзарь" Шевченко на Украине. Придет время - народ вспомнит своего "посвященного".
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Клюев Н. Сочинения: В 2-х тт. / Под общей редакцией Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Т. 2. Мюнхен, 1969. С. 244. В дальнейшем тексты Клюева цитируем по этому изданию без отсылок.
2 См. об этом в письме Н. А. Клюева к А. А. Блоку: Александр Блок. Новые материалы и исследования // Литературное наследство. Т. 92. Кн. 4. М., 1987. С. 514. Письмо № 38.
3 "Великорусский Шевченко - это Николай Клюев... Как нельзя перевести Шевченко ни на один язык, даже на русский, сохранив все нюансы, так нельзя перевести и Клюева". Фрагмент неопубликованного дневника Б. А. Лазаревского, хранящегося в РО ИРЛИ (Ф. 145. № 10. Л. 27, 30) цит. по: Филиппов Б. Николай Клюев. Материалы для биографии //Клюев Н. Указ. соч. Т. 1. С. 66.
4 Церковный старообрядческий настенный календарь за 1998-й год. Издан заповедником "Дунайские плавни" (Украина, Одесская обл., г. Вилково).
5 Гурьянова Н. С. Крестьянский антимонархический протест в старообрядческой эсхатологической литературе периода позднего феодализма. Новосибирск, 1988. С. 43; см. об этом также: Киселева Л. А. "Плач о Сергее Есенине" Н. А. Клюева // Столетие Сергея Есенина: Международный симпозиум. Есенинский сборник. Вып. III. M.: Наследие, 1997. С. 528.