Л. А. Тимошина 

ЗАВЕЩАНИЕ ГОСТЯ АФАНАСИЯ ГУСЕЛЬНИКОВА И НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОЛОЖЕНИЯ ГОСТЕЙ В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ XVII ВЕКА 

Среди огромного массива материалов XVI –XVII веков находятся группы актов, которые благодаря объективным условиям своего возникновения и последующего бытования не составляли и не могли составлять сколько-нибудь значительных комплексов по сравнению с другими видами источников, например, документами приказного делопроизводства. Прежде всего, это касается завещаний, представляющих огромный интерес и содержащих подчас уникальные сведения о многих общественно-бытовых сторонах жизни представителей самых разных групп населения Русского государства. Одной из составных частей этой группы частноправовых документов являются духовные купцов и предпринимателей, гостей и торговых людей гостиной сотни.

В отечественной историографии в отношении купеческих архивов XVI – XVII веков и соответственно всех входивших в их состав документов, в том числе и завещаний, бытует устойчивое мнение о крайне плохой сохранности данных комплексов, связанной «со слабой в российских условиях социальной и профессиональной устойчивостью этой среды»¹. Оставляя пока в стороне достаточно сложный, спорный и, безусловно, требующий дополнительных исследований по каждому конкретному купеческому дому вопрос об устойчивости купеческих капиталов (история того же Устюга Великого дает различные примеры как прерывания купеческих родов - Босые, так и вполне благополучного их существования на протяжении XVI – XVIII веков – Усовы-Грудцыны), отметим ряд обстоятельств, имеющих непосредственное отношение к вопросам бытования архивов торговых людей и предпринимателей.

Во-первых, степень сохранности частных архивов представителей любых социальных страт XVI –XVII веков (от бояр до крестьян) из-за общих особенностей существования и хранения документов личного происхождения в рамках отдельных семей или родов весьма далека от желаемой². В подавляющем большинстве случаев эти документы, не составляя в настоящее время отдельных комплексов, фрагментарно включены в различные коллекции, фонды органов центрального и местного управления и т. д., что существенно затрудняет поиск и требует определенных усилий по реконструкции таких архивов.

Во-вторых, общая численность гостей и торговых людей гостиной сотни в XVII веке не могла идти ни в какое сравнение с представителями большинства других общественных групп (светские и духовные феодалы, крестьяне, посадские люди, служилые по прибору и т. д.), составляя в процентном отношении крайне незначительную часть населения страны, соответственно и количество их частных архивов неизбежно должно было быть существенно меньшим, чем у лиц из перечисленных выше сословных групп³. Вместе с тем стоит заметить, что сохранились в виде фрагментов или доступны восстановлению путем реконструкции архивы таких известных торгово-предпринимательских родов XVII века, как Босые, Калмыковы, Лыткины, Мельцовы, Панкратьевы, Поганкины, Суровцевы, Усовы-Грудцыны, Филатьевы, Шорины, или отдельных людей (Г. М. Фетиев и некоторые другие), что опять-таки не позволяет согласиться с мнением о крайней малочисленности купеческих архивов⁴.

В настоящее время известно несколько завещаний XVII века представителей торгово-предпринимательского мира: гостей В. А. Юдина⁵, Г. Л. Никитникова⁶, Г. М. Фетиева⁷, И. Ф. Нестерова⁸, К. Добрынина (выпись)⁹, Г. Н. Романова (выпись)¹⁰, дочери гостя Г. Твердикова Прасковьи Галкиной¹¹, человека гостиной сотни И. А. Железникова¹². Относительная немногочисленность этих документов¹³ и трудности их поиска, особенно до времени введения указами 1699 и 1701 годов обязательного оформления в государственных учреждениях, заставляет внимательно изучать каждое вновь найденное завещание представителей торгового мира России XVII века.

Весной 1682 года умер, не оставив прямых потомков мужского пола, гость Афанасий Федотович Гусельников, что спровоцировало, как часто бывало в таких случаях, конфликт по поводу раздела оставшегося после его смерти движимого и недвижимого имущества, разбиравшийся в 1686–1687 годах в приказе Устюжской четверти¹⁴. Суть конфликта заключалась в следующем. 26 августа 1686 года устюжанин Савва Федоров сын Бушковский подал в приказ челобитную с требованием взыскать «на родственниках» гостя А. Ф. Гусельникова – «Иване Гурьеве сыне и Иване Федорове сыне Гусельниковых», к которым, по его мнению, перешло движимое и недвижимое имущество умершего, – долг скончавшегося три года назад гостя – 200 рублей серебром, которые А. Ф. Гусельников в 1679/80 году занял у истца¹⁵.

Родственные связи ответчиков с А. Ф. Гусельниковым, на основании которых С. Ф. Бушковский и выставил свои претензии, по имеющимся в литературе сведениям выглядят следующим образом. Отцом А. Ф. Гусельникова был крестьянин д. Омельяновской Юрьева Наволока Комарицкого стана Устюжского уезда Федот Минин сын, имевший сыновей Василия, Евстафия (Остафия), Афанасия и Гурия. В 1629 году Евстафий был убит во время нападения на их деревню «разбойников», а в 1630 году Василия Федотова сына взяли в гостиную сотню¹⁶. В период до конца мая 1648 года В. Федотов получил чин гостя¹⁷. В историографии принято считать, что гость умер, не имея сыновей, в эпидемию чумы в 1654 году, успев принять схиму под именем Вассиана¹⁸. Однако в таможенных книгах Соли Вычегодской имеются записи от 12 и 19 сентября 1655 года о приходе по Вычегде в судах приказчиков «гостя Василия Федотова»¹⁹. Трудно предположить, что торговые агенты московского гостя могли не знать о смерти хозяина, произошедшей более года назад (эпидемия чумы свирепствовала в Москве летом 1654 года, хотя отдельные вспышки наблюдались в 1655 году²⁰), и, сообщая о себе сведения в таможне, говорили о нем как о живом. О несколько более поздней, чем в 1654 году, смерти В. Федотова (хотя не исключено, что он умер действительно от чумы), возможно, свидетельствует и зафиксированное в литературе упоминание его брата, А. Ф. Гусельникова, в чине гостя лишь в 1658 году²¹: как правило, этот высший для государевых служилых торговых людей чин давался по смерти старшего родственника младшим родственникам по прямой или боковой линиям. Племянники Василия и Афанасия – Михаил Остафьев сын и Иван Гурьев сын Гусельников (один из ответчиков) – на протяжении 1630 – 1660-х годов являлись приказчиками старших родственников в сибирской и архангельской торговле²². Второй ответчик, Иван Федоров сын Гусельников, был внуком Гурия от его второго сына Федора и, соответственно, внучатым племянником А. Ф. Гусельникова.

На требование С. Ф. Бушковского об уплате долга оба ответчика заявили, что «с ним, дядею своим, вместе не живали и статками и животами при нем и по смерти ево не владеют» и поэтому не должны оплачивать старые долги своего родственника²³. В подтверждение своих слов они представили духовную А. Ф. Гусельникова по списку, выданному по их просьбе из Патриаршего разрядного приказа. Завещание было написано в Москве 12 марта 1682 года, сам гость, по-видимому, почти сразу же после составления документа, может быть, в тот же день, умер, и уже 14 марта состоялось его отпевание патриархом Иоакимом в церкви Климента папы римского²⁴. В этой церкви, расположенной рядом с его московским двором²⁵, А. Ф. Гусельников завещал на время похоронить себя, чтобы потом, по миновании распутицы, перевезти его тело в Устюг (л. 2326). Однако выполнение последней воли умершего задержалось, так как этот документ был засвидетельствован патриархом Иоакимом, то есть вступил в юридическую силу, только 18 ноября того же года. Причины такого длительного разрыва между написанием и регистрацией духовной были объяснены вдовой А. Ф. Гусельникова Федорой.

18 ноября 1682 года Федора била челом патриарху Иоакиму с просьбой точно выполнить волю умершего мужа и раздать его родственникам только то имущество, которое им было отказано по завещанию, в то время как племянники покойного (в 1682 году был еще жив сын Гурия Федотова Федор Гурьевич Гусельников), стремясь завладеть всеми «заводами» гостя, хотели опротестовать завещание, а ее, вдову, выгнать из двора вон. В челобитной она объяснила, что духовная не была представлена вовремя из-за событий, происходивших в Москве: «И тое де духовную прикащики мужа ее ... перед святейшаго патриарха за смутными временами к свидетельству не положили»²⁷. Речь здесь идет, разумеется, с одной стороны, о смерти царя Федора Алексеевича 27 апреля 1682 года и последовавшего за ней вследствие борьбы за власть придворных группировок стрелецкого восстания, начавшегося 29 апреля подачей первой челобитной «во своих всяких обидах и налогах», продолжившегося челобитными 29 апреля и 4 мая и достигшего апогея во время вооруженных столкновений 15–17 мая, в ходе которых были убиты боярин А. С. Матвеев, бояре князья Ю. А. и М. Ю. Долгорукие, князья Г. Г. Ромодановский, А. К., И. К. и В. Ф. Нарышкины, думные дьяки А. С. Кириллов и Л. И. Иванов и др., а с другой – об обострении обстановки в столице во второй половине августа и событиях 29 августа – 17 сентября 1682 года, связанных с борьбой с князем И. А. Хованским и подчинявшимися ему стрельцами – «хованщиной»²⁸.

Как бы там ни было, в день подачи челобитной вдовой Федорой завещание было засвидетельствовано патриархом. По завещанию почти все движимое и недвижимое имущество гостя было предназначено на помин души «сродников» или оставлено вдове «на прожиток» (л. 18 – 23). Что же касалось других ближайших остававшихся к 1682 году в живых племянников – Ивана и Федора Гурьевых детей Гусельниковых, то они действительно не получили почти ничего (в частности, устюжский двор А. Ф. Гусельникова должен был перейти к ним только после смерти Федоры). Завещатель обосновал свою волю тем, что их отец, а его брат – Гурий Федотович – издавна «при отце их Федоте жил особо... а наживали и торговали всяк порознь, по себе» (л. 21). Это же обстоятельство (отдельную жизнь племянников) отметила и Федора в своем челобитье: «племянники мужа ее, Ивашко да Федька Гурьевы, отделены от дому мужа ее»²⁹. Правда, отношение к этим двум лицам выглядело все же несколько дифференцированным: если Федор Гурьевич и его дети, а следовательно, участвовавший в судебном разбирательстве 1686–1687 годов Иван Федорович Гусельников, были вообще лишены какого-либо наследства, то Ивану Гурьевичу кое-что досталось: иконы, 300 рублей денег, две деревянные полулавки в московском Сурожском ряду и варница с полянкою Бабичихою в Окологородной волости Тотемского уезда (л. 21 – 22), купленная еще Василием Федотовым у крестьянина Дениса Матвеева сына Выдрина, которую Иван Гурьевич уже после смерти продал устюжскому же гостю Василию Ивановичу Грудцыну³⁰.

На основании представленного списка с духовной и 245-й статьи 10-й главы Соборного уложения об ответственности наследников за долги умершего родственника судьи Новгородской четверти бояре В. В. и А. В. Голицыны 6 июля 1687 года вынесли довольно обширный приговор с осуждением истца – С. Ф. Бушковского и оправданием племянника А. Ф. Гусельникова – Ивана Гурьевича³¹, основной смысл которого сводился к следующему: «Потому исца, устюжанина Савку Бушковского, приговорили и обвинить, а ответчика Устюжского уезду Юрьева Наволока крестьянина Ивашка Гурьева сына Гуселникова оправить, слались они, истец и ответчик, в том на обчую правду – на Соборное уложенья, и гостя Афонасья Гуселникова на духовную»³².

Подобное обоснование судебного решения заставляет обратить внимание на трактовку судьями статьи 245 10-й главы Соборного уложения, переданной в приговоре очень точно, за исключением отдельных орфографических особенностей написания³³. Комментаторы современного издания текста уложения отметили, что эта статья была заимствована из Литовского статута и, точно указав на два предусмотренных в ней момента (смерть должника произошла во время судебного разбирательства; иск о долгах был подан после смерти должника), подчеркнули: «...составители Уложения 1649 г. не восприняли содержащуюся в Статуте важную оговорку – члены семьи и родичи наследуют долги в том случае, если к ним перешло имущество должника»³⁴. Истец С. Бушковский толковал эту статью в строгом соответствии с буквой русского кодекса, заявляя в подтверждение своих прав на получение долга в 200 рублей, оставшегося на умершем: «...кто у кого останетца в статках, и того долги велено имать на тех людех [родственниках. – Л. Г.]». Ответчик же, И. Г. Гусельников, отрицая факт получения наследства, на уложение именно по этой причине не ссылался.

В связи с использованием в приговоре Соборного уложения нельзя не обратить внимания на еще одну чрезвычайно важную особенность: в статье 245 никак не определяется юридический статус ни истцов, ни ответчиков, но вместе с тем постоянно упоминаются вотчины: «в вотчинном очищеньи», «кому даны будут вотчины его» и т. д. Следовательно, это понятие – вотчина, по мнению составителей Уложения, в полном своем объеме было применимо ко всем группам лиц, владевших земельными угодьями, движимым имуществом, лавками и т. д., в том числе и к черносошным крестьянам, каковыми и являлись С. Бушковский и И. Г. Гусельников.

Кратко рассмотрев ход дела, вернемся к основному представленному документу, определившему выигрыш ответчиков, – завещанию А. Ф. Гусельникова. Сразу же оговоримся, что мы не будем рассматривать, во-первых, наиболее очевидные и лежащие на поверхности вопросы состава и конкретного распределения имущества, прав женщин, внутрисемейных отношений, «забот об устроении души» и т. д., легко читающиеся в тексте этой и других духовных гостей и людей гостиной сотни, а обратимся к более общим сюжетам, характеризующим некоторые аспекты существования этой группы населения в Русском государстве XVII века. Во-вторых, оставим в стороне формулярный анализ данного вида частноправовых актов, хотя в существующей литературе завещания купцов оцениваются подчас с прямо противоположных позиций³⁵. Такое источниковедческое исследование требует, с нашей точки зрения, привлечения большого круга документов, исходящих от представителей самых разных социальных слоев, для выявления на основе их сравнительного анализа общих черт и особенностей отдельных составных частей.

Одним из чрезвычайно важных вопросов, постоянно обсуждающихся в литературе, является вопрос об устойчивости и преемственности купеческих капиталов, необходимых для нормального торгово-экономического развития страны³⁶, и факторах, способствовавших или мешавших более или менее длительному существованию отдельных торговых домов. В исследованиях, затрагивающих проблемы преемственности купеческих капиталов в XVI – XVII веках, отмечалось, что «большинство купеческих торгово-промысловых фирм того времени возвышалось и падало в течение жизни одного, самое большее двух поколений»³⁷, и основное внимание уделялось объективно обусловленным причинам оскудения отдельных фамилий – неустойчивости внешнего и внутреннего рынка, отсутствию свободных денежных средств, конкуренции иностранного купечества, торгово-финансовой политике правительства, затрудняющей торговую и промысловую деятельность и т. д.³⁸

Духовная А. Ф. Гусельникова позволяет обратить внимание на некоторые субъективные факторы, препятствовавшие развитию нормальной, многолетней, на протяжении нескольких поколений, торгово-предпринимательской деятельности торговых фамилий. Как было отмечено выше, при отсутствии сыновей гость практически лишил наследства своих ближайших родственников по мужской линии – племянников, продолжателей рода Федотовых-Гусельниковых, предпочтя передать почти все свое движимое и недвижимое имущество в церкви и монастыри на помин души или оставить жене с условием пользования при ее жизни и последующего перехода в те же церковные организации. Между тем Иван и Федор Гурьевичи Гусельниковы, а затем и сын последнего Иван продолжали, пусть и не в таком масштабе, как ближайший родственник, проводить торговые операции: ездили в Сибирь и Архангельск, торговали зерном и занимались винокурением³⁹, представляя собой средний слой провинциального купечества. Поэтому переход в их владение имущества, московского двора и лавок в различных рядах, земельных владений дяди, безусловно, способствовал бы укреплению их экономического положения, расширению объемов торговли и предпринимательства и в целом дальнейшему возвышению общественного положения этого рода. Однако сознательный вывод их ближайшим родственником всех своих капиталов (в какой бы форме они ни были представлены) из производственной сферы сразу же лишил эту купеческую фамилию возможности, пусть и потенциальной, сохранения той роли в экономической жизни России последней трети XVII века, которую Василий и Афанасий Федотовичи играли в середине – третьей четверти этого столетия.

Такие случаи вывода капиталов были, по-видимому, не единичны в семьях гостей и торговых людей гостиной сотни. В частности, примерно так же поступил еще один гость – вологжанин Гаврила Мартынович Фетиев, скончавшийся не позднее 26 декабря 1683 года (почти одновременно с А. Ф. Гусельниковым) и к моменту смерти не имевший прямых наследников мужского пола⁴⁰. Его, вероятно, единственный сын Евдоким умер молодым и, скорее всего, неженатым человеком⁴¹, и большую часть своего очень немалого движимого и недвижимого имущества Г. М. Фетиев передал на строительство в Вологде каменной Владимирской церкви с колокольней, в многочисленные вологодские и архангельские церкви и северные монастыри или поручил душеприказчикам продать, а вырученные деньги раздать нищим на помин души. Из ближайших же родственников гостя первый зять – дьяк Л. В. Протопопов – получил пять сел в Вологодском уезде (Косково, Погорелое, Пятино, Гущино⁴² и Романово) и ряд предметов одежды и утвари с условием «кормить» вдову Г. М. Фетиева Ульяну и поминать душу завещателя. Второму зятю, вологодскому посадскому человеку Я. М. Манойлову, перешла за долг в 1000 рублей Дюдикова пустынь⁴³. Брату Фетиева, вологодскому же посадскому человеку Якову Мартыновичу, были завещаны чисто символические 100 рублей и некоторые предметы одежды. Следовательно, и в этом случае, несмотря на наличие среди родственников Фетиева (хотя и по линии дочери) лиц, занимавшихся крупными торговыми или промысловыми операциями (о том говорит сама возможность займа гостем у зятя, Я. М. Манойлова, большой денежной суммы), основной капитал из сферы обращения был выведен.

Точно так же действовал в конце XVII века и торговый человек гостиной сотни Иван Алексеев сын Железников, умерший без сыновей и завещавший своим душеприказчикам – гостю Игнатию Романовичу Могутову и человеку гостиной сотни Зиновию Осиповичу Погорелкину – продать московский двор, лавки в торгу, имущество, драгоценности, а полученные средства, включая все наличные деньги (400 рублей), раздать на помин души или отдать в московскую церковь архангела Гавриила⁴⁴. Его двоюродный брат Степан Иванов, возможно, сын человека гостиной сотни Ивана Федоровича Железного (даты упоминания в корпорации – 1652–1665 ⁴⁵), унаследовал половину лавки в Железном ряду, все остальные родственники должны были получить те или иные денежные суммы, величина которых определялась душеприказчиками, но не более 100 рублей каждому из них.

Таким образом, приведенные выше документы, самым ярким из которых является завещание А. Ф. Гусельникова, наглядно показывают прерывание функционирования целого ряда предпринимательских домов из-за действий самих торговых людей, возглавлявших эти дома. Они извлекали свои капиталы, будь то в денежном выражении или в виде движимого и недвижимого имущества, из производственной сферы и тем самым искусственно лишали остававшихся в живых родственников (в большинстве своем занимавшихся в той или иной степени торгово-предпринимательской деятельностью) возможностей, пусть и потенциальных, расширения и укрепления промыслов или объемов торговли. Это приводило, как представляется, в неменьшей степени, чем экономический крах из-за неблагоприятно складывавшейся конъюнктуры, каких-то форс-мажорных обстоятельств, собственных ошибок и т. д., к отсутствию устойчивости капиталов в русской экономической жизни XVII века.

А. И. Аксенов в своей работе о генеалогии купцов нарисовал впечатляющую картину «разрушения старых московских гостиных родов» в конце XVII – начале XVIII века, связав во многом этот факт с особенностями внутреннего воспроизводства в семьях гостей – отсутствием прямых наследников мужского пола⁴⁶. Эта концепция уже подверглась справедливой критике других исследователей⁴⁷. К сказанному стоит добавить, что, как показывает пример Гусельникова, дело часто заключалось не столько в прямом пресечении тех или иных родов как таковых, если учитывать родство не только по прямой, но и по боковым линиям, сколько в произвольных действиях части представителей русского купечества.

Все вышесказанное заставляет задаться вопросом о стимулах, побуждавших гостей и торговых людей гостиной сотни жертвовать почти все свое имущество на помин души и благотворительность. На первый взгляд, главную побудительную причину можно было бы видеть в особенностях религиозного мировоззрения людей XVII века (чувстве внутренней вины, ущербности, ощущении «божьей кары» из-за отсутствия наследников и стремлении щедрыми пожертвованиями на строительство церквей или молебны оставить по себе память и как-то загладить понесенную жизненную неудачу). Подобные устремления, конечно же, имели место и значили очень много, но вряд ли являлись единственной причиной таких распоряжений.

Обратимся еще раз к духовной А. Ф. Гусельникова, в которой четко указаны основания лишения наследства Ивана и Федора Гурьевичей Гусельниковых, заключавшиеся в том, что их отец и брат Афанасия Гурий при жизни деда, Федота Гусельникова, «жил особо их» (Василия и Афанасия Гусельниковых), и они «наживали и торговали всяк порознь, по себе» (л. 21).

Думается, что именно это обстоятельство – ведение совместного или раздельного хозяйства – служило одним из чрезвычайно важных факторов, определявших намерения завещателя: наличие родственников мужского пола по прямой или боковой линиям родства, составлявших единую предпринимательскую структуру (обязательным условием являлось, по-видимому, проживание в одном дворе), определяло преемственность капиталов. Отсутствие же таковых вело, в лучшем случае, к раздроблению движимого и недвижимого имущества, когда только часть денежных средств, торговых помещений, промыслов и т. д. отказывалась родственникам, занимавшимся соответствующей деятельностью, основной же объем капиталов из производственной и товарно-денежной сфер обращения изымался.

В качестве примера можно привести духовную гостя Г. Л. Никитникова 1652 года, завещавшего, несмотря на наличие собственного ктиторского храма – церкви Троицы в Никитниках (одного из самых известных памятников городского зодчества XVII века⁴⁸), весь свой капитал, «торги и промыслы» в совместное владение двум внукам – Борису Никитникову и Григорию Булгакову, жившим вместе на обширном московском дворе Никитниковых. При этом первый из них был потомком московского гостя по прямой мужской нисходящей линии – сыном рано умершего Андрея Григорьевича Никитникова, второй – сыном дочери, Марии Григорьевны, и торгового человека гостиной сотни Василия Дементьевича Булгакова (напомним, что внуки Г. М. Фетиева от дочерей, жившие со своими родителями отдельно от деда, такого наследства не получили). Чрезвычайно важно с точки зрения высказанного выше предположения о важности совместного хозяйства требование Г. Л. Никитникова к наследникам жить и заниматься делами «вместе и нераздельно»: «...и внуку моему Борису, и внуку моему Григорию жить в совете и промышлять вместе, а буде которой из них станет жить неистова и деньги и иные пожитки станет родичам своим раздавать и сторонним людям один без совету брата своего, и он благословения моего и приказу лишон, до дому моево и до пожитков ему дела нет»⁴⁹.

Гость Гаврила Романович Никитин, умерший на правеже в Преображенском приказе в 1698 году⁵⁰ и не имевший сыновей, по духовной 1697 года передал относительно небольшую часть денежных средств (400 рублей) в церкви Москвы, Соли Вычегодской и Чаронды и нищим (500 рублей), а весь свой капитал в наличной форме (16 800 рублей) вместе с «сибирскими пожитками» оставил внукам и племянникам, занимавшимся вместе со старшим родственником китайской и сибирской торговлей⁵¹.

В семье костромичей Исаковых умерший в 1645 году без сыновей торговый человек гостиной сотни Кирилл Григорьевич Исаков оставил все свое имущество жившему вместе с ним племяннику Василию – сыну брата Емельяна Григорьевича, хотя, как и многие крупные купцы, имел в Костроме находившуюся под его покровительством церковь Воскресения на Дебре⁵². Завещание К. Г. Исакова не сохранилось (или не найдено), но о переходе наследства, включая двор, родственнику по мужской боковой линии свидетельствуют записи костромских переписной 1646 и дозорной 1664/65 годов книг⁵³.

При выяснении факторов, влиявших на преемственность купеческих капиталов или отсутствие таковой на основе завещаний, необходимо обращать внимание на некоторые особенности общественного положения наследодателя и наследников, которые довольно часто принадлежали к различным социальным группам – гостям или торговым людям гостиной сотни, с одной стороны, а с другой – посадским людям, черносошным крестьянам, как в случае с Гусельниковыми, а также к приказной бюрократии и т. д. Понятно, что официальная передача юридически оформленным путем больших денежных сумм или имущества лицам иного статуса влекла за собой для этих последних определенные затруднения финансового плана, прежде всего увеличение налогообложения, например, двора посадского человека «по торгам и промыслам», которое после получения наследства могло возрасти в десятки раз, необходимость Уплаты недоимок и долгов, остававшихся после наследодателя, и т. д., что никак не могло способствовать экономическому процветанию. Не исключено поэтому, что часть наличных средств переходила к наследникам путем простой личной передачи помимо завещания. Допустимо также предположить, что в случае совместного проживания родственников в одном дворе и наличии среди них только одного наследника духовные (как акт передачи движимого и недвижимого имущества) вообще не составлялись, а при двух и более претендентах основным смыслом оформления завещаний становился раздел всех владений между несколькими лицами.

Второе немаловажное обстоятельство, на которое позволяет обратить внимание духовная А. Ф. Гусельникова, касается роли и места гостей в общественной структуре Русского государства XVII века, выявления их связей, дружеского или делового окружения.

По завещанию московского гостя его душеприказчиками стали боярин Иван Михайлович Милославский, окольничий Андрей Иванович Чириков и священник церкви Климента папы римского Андрей Аврамов. Очевидно, что исполнителями последней воли умирающего могли быть только лица, пользовавшиеся его доверием, уважением и связанные с ним настолько близко, чтобы он мог обратиться к этим людям с такой сокровенной просьбой. Вместе с тем следует учитывать, что положительный ответ на обращение выполнять обязанности душеприказчиков не следовал автоматически – необходимым условием был не только выбор завещателем определенных лиц, но и их согласие выполнять эту почетную, но и требующую определенных хлопот и затрат времени миссию⁵⁴. Поэтому рассмотрим внимательнее личности душеприказчиков А. Ф. Гусельникова.

Иван Михайлович Милославский (1635–1685) принадлежал к одной из дворянских фамилий, связанных с государевым двором, представители которой значились еще в Тысячной книге и Дворовой тетради середины XVI века⁵⁵. В XVII веке представители этого рода, влияние и роль которого стремительно возросли с женитьбой царя Алексея Михайловича в 1648 году на дочери Ильи Даниловича Милославского Марии (его вторая дочь, Анна, была замужем за боярином Б. И. Морозовым), занимали видные административные, посольские, военные посты: И. Д. Милославский в чине стольника в 1643 году был послан в Турцию, в 1647 – в Голландию с известием о вступлении на престол царя Алексея Михайловича, после московского восстания 1648 года встал во главе правительства, в 1648/49 – 1665/66 годах являлся судьей целого ряда приказов, в том числе Стрелецкого, Иноземского, Рейтарского, Большой казны, Казенного. Князь Иван Богданович Милославский в 1670 году во время восстания Степана Разина был воеводой в Симбирске, в 1676 – в Казани, в 1673 году участвовал в переговорах со шведским послом графом Оксенштерном; Иван Андреевич Милославский (боярин с 1657) во время Медного бунта 1662 года назывался толпой в числе «плохих бояр», судья Ямского (1649–1663), Челобитного (1649), Аптекарского (1655) приказов⁵⁶.

Во второй половине столетия наиболее заметной фигурой, в отдельные периоды – первым лицом государства, являлся упоминавшийся выше их родственник Иван Михайлович Милославский, душеприказчик А. Ф. Гусельникова: в 1674–1675 годах – воевода в Астрахани (в 1677 пожалован в бояре), в 1676 году после смерти Алексея Михайловича сыграл главную роль в удалении А. С. Матвеева от двора и ссылке сначала в Лаишев, потом на Мезень, после чего пользовался большим влиянием в первые годы правления Федора Алексеевича, принимал самое активное участие в стрелецком восстании 1682 года против Нарышкиных и поддержке царевны Софьи, в 1677 – 1682 – возглавлял, как судья, ряд приказов – Владимирскую, Галицкую, Новгородскую, Новую четверти, Большого прихода, Большой казны, Иноземский, Рейтарский и некоторые другие⁵⁷.

Очень резкую характеристику И. М. Милославскому дал сын убитого в 1682 году А. С. Матвеева Андрей, описав его как мужа «прехитрого и зело коварного в обольщениях характера, по христианству же о законе и должности веры Христовой самому невежде, токмо к тому ж на всякие человекам пакости злообычному и в злобах лютому супостату, по площадному прозвищу названному Подорванный, который и делом самым тогда [в 1682 году. – Л. Т.] многих в смерть из живота подорвал»⁵⁸. Однако отношение А. Ф. Гусельникова к И. М. Милославскому было, как явствует из духовной, совершенно иным.

Про окольничего А. И. Чирикова можно сказать совсем немного. С чином стольника он значился в боярской книге 1658 года⁵⁹, 13 мая 1682 года он вместе с боярином князем Ф Г. Ромодановским и дьяком Н. Полуниным сидел у гроба царя Федора Алексеевича. После событий 1682 года вошел в состав двора царя Ивана Алексеевича⁶⁰, был судьей приказа Новой четверти (1678–1680), затем, уже после смерти А. Ф. Гусельникова, – Золотой и Серебряной (1683) и Оружейной палаты (1683– 1685)⁶¹. Однако его брат, окольничий Илья Иванович Чириков, в самом конце 1670-х, а возможно, и ранее, и позднее этой даты, вместе с боярином И. М. Милославским (первым душеприказчиком А. Ф. Гусельникова) возглавлял Новгородскую четверть⁶². Без сомнения, гость знал второго приказного судью и через него мог познакомиться и подружиться с его братом⁶³.

Возникает вопрос, каким образом торговый человек, по происхождению черносошный крестьянин, мог вступить в доверительные и дружеские отношения с лицами, стоящими, казалось бы, неизмеримо выше его на социальной лестнице? Для ответа отметим, прежде всего, то общее, что объединяло этих людей с точки зрения общественно-юридического положения: и И. М. Милославский, и А. И. Чириков, и А. Ф. Гусельников входили в категорию государевых служилых людей. В отечественной историографии утвердилось и постоянно тиражируется определение гостей и торговых людей гостиной сотни как некоего «привилегированного купечества»⁶⁴. В 1909 году М. М. Богословский, изучая землевладение «крупных московских капиталистов» в Поморье, отметил, что, «получая звание гостей или гостиной сотни, они переставали быть черными, становились служилыми людьми, в знак чего именовали себя в челобитных царю уже не сиротами государя, как назывались крестьяне и рядовые посадские люди, а холопами, как именовались дворяне»⁶⁵. В последние десятилетия это совершенно справедливое положение было развито и доказано с использованием других, более развернутых, аргументов, анализом жалованных грамот гостям и гостиной сотне в работах Б. Н. Флори и С. Н. Кистерева⁶⁶. Таким образом, все трое из указанных выше лиц отнюдь не были разделены между собой непроницаемыми социальными барьерами, принадлежа к единой группе служилых людей, различаясь между собой только характером исполняемых государевых поручений (административных, военных или торгово-финансовых) и получая для обеспечения выполнения этих обязанностей некоторый набор льгот. Следовательно, А. Ф. Гусельников, обращаясь к И. М. Милославскому и А. И. Чирикову, выступал как равный с точки зрения социального статуса человек. Вероятно, именно по этой причине боярин и окольничий не расценили его просьбу стать душеприказчиками как нечто унизительное для себя и несовместимое с их местом в обществе.

Вместе с тем одного равенства общественного положения завещателя и его душеприказчиков было бы явно недостаточно: необходимо установление между ними если и не дружеских, то довольно близких связей, выявить которые из-за особенностей сохранившихся источников (в основном официально-делового характера) непросто.

Первый документально фиксируемый контакт семей Милославских и Федотовых-Гусельниковых произошел летом 1648 года во время восстания в Великом Устюге, начавшегося в связи с требованием мирских судей вернуть назад деньги, поднесенные в почесть подьячему Анисиму Михайлову⁶⁷. Устюжским воеводой в период этих событий и последовавшего затем разбирательства был Михаил Васильевич Милославский, а торговый крестьянин Гурий Федотов сын Гусельников присутствовал на совещании представителей посада и крестьян по поводу возврата денег и, как участник этого собрания, затем допрашивался в воеводской избе⁶⁸.

Вторая возможность знакомства гостя Василия Федотова, а после его смерти – его же брата, гостя Афанасия Гусельникова, с Милославскими заключалась в выполнении и теми, и другими своих служебных обязанностей. В. Федотов, находясь летом 1649 года у корабельной пристани в Архангельске вместе с таможенными головами, торговыми людьми гостиной сотни И. Мельцовым и Д. Петровым⁶⁹, получил специальное предписание покупать ефимки у приезжих торговых людей только в государеву казну и запретить свободную продажу этих денежных знаков. (По мнению И. Г. Спасского, это явилось началом денежной реформы 1650 – первой трети 1660-х годов⁷⁰. Исследователь связывает данное мероприятие с общими действиями правительства боярина Б. И. Морозова в финансовой области, но не исключает возможности несколько более позднего, после московского восстания лета 1648 года и удаления Морозова, возникновения этого замысла⁷¹.) В таком случае инициатором ограничительного предписания вполне мог быть новый глава приказа Большой казны И. Д. Милославский.

Еще один подобный контакт И. Д. Милославского (на почве преобразования денежного хозяйства страны) на этот раз уже с Афанасием Гусельниковым мог произойти в 1654/55 году, когда последний, по данным А. С. Мельниковой, был головой на Новом («Английском») денежном дворе⁷², находившемся в ведении того же приказа Большой казны во главе с тем же Милославским.

О возможности возникновения личных дружеских связей между гостями и представителями высшей администрации при работе по выполнению различных фискальных поручений в 1917 году писал С. В. Бахрушин, отметив, что «гости сами являлись правительственными агентами, членами того же правящего класса»⁷³.

Становлению отношений Федотовых-Гусельниковых и Милославских могло способствовать и проявляемое последними определенное внимание к торговым операциям или предпринимательству. В частности, боярин И. Милославский с 1650 до 1656 года владел железоделательным заводом в Оболенском уезде на реке Поротве, перешедшим впоследствии к П. Марселису и Ф. Акеме⁷⁴. По данным таможенной устюжской книги 1666/67 года, 10 июля 1667 года человек уже умершего к этому времени боярина И. А. Милославского от имени его вдовы Анны Петровны продавал в Устюге восточные ткани: 7,5 ансыря шелка, 10 фат, 22 аршина кисеи и, кроме того, 33 гривенки воска⁷⁵. В целом стоимость всей партии была не слишком велика – 19 рублей, но само наличие явки и ассортимент товаров свидетельствуют о недавнем участии И. А. Милославского в лице его приказчиков в восточной торговле, где одним из основных импортных русских товаров являлись меха, а Федотовы-Гусельниковы, в свою очередь, наибольшее внимание уделяли именно пушной торговле, посылая в Сибирь своих приказчиков или отправляясь туда сами.

В 1633 году, например, А. Ф. Гусельников привез из Сибири партию соболей стоимостью в 500 рублей, в 1639 году с ним же вместе на 4 года отправились на промыслы 40 покручеников, летом 1647 года якутская таможня выдала проезжую грамоту на проезд вниз по реке Лене на реку Индигирку и Колыму для соболиного промысла 404 промышленникам на 15 кочах, среди которых был приказчик племянник Гусельниковых И. Гурьев, пробывший там, продавая русские товары и покупая соболей, по крайней мере, до мая 1649 года, еще два их приказчика, А. Андреев и Б. Астафьев, участвовали в экспедиции Семена Дежнева⁷⁶.

Не меньший размах имели их операции по скупке мехов. В частности, по данным устюжской таможенной книги 1641/42 года наибольшая партия мехов ценой в 2070 рублей была приобретена торговым человеком гостиной сотни В. Федотовым; в 1650/51 году он и его брат Афанасий «явили» в общей сложности на городской таможне Устюга 6757 соболей, 35 выдр, 15 куниц, 5 росомах, 5 бобров, 134 пупка собольих, в 1652/53 году – 5255 соболей, 255 бобров, 600 хвостов собольих. Братья Федотовы-Гусельниковы участвовали и в пушной торговле на рынке Соли Вычегодской⁷⁷.

В реальности годовые партии мехов были, по-видимому, значительно больше, так как количество шкурок в таможенных книгах указывалось только в случае их продажи в Устюге. Если же партии мехов шли транзитом через город, то фиксировался только сам факт проезда без уточнения объема партии. Так, 7 января 1653 года приказчик В. Гусельникова И. М. Петров ехал из Сибири на двух лошадях с мягкой рухлядью «в проезд» вверх, то есть к Вологде или Москве⁷⁸.

Эти меха Гусельниковы могли реализовывать в Москве на городском торгу частным лицам, поставлять по заказам или продавать в соответствующие приказы – Казенный, Большой казны, возглавлявшиеся во второй половине XVII века по многу лет Милославскими. Правда, стоит заметить, что со смертью Василия Федотова объемы сибирских операций его младшего брата, насколько об этом можно судить по устюжским таможенным книгам, сократились. Так, в период с 1 сентября 1666 по 31 августа 1670 года имеется всего лишь одна запись о покупке очень небольшой, по крайней мере, по сравнению с 1650-ми годами, партии меха, приобретенной к тому же уже не в сибирских городах, как ранее, а непосредственно в Устюге: 7 сентября 1666 года приказчик А. Гусельникова И. Бурцовский купил 60 соболей «с пупки» стоимостью 50 рублей⁷⁹. Не исключено, что после смерти старшего брата его младший брат и компаньон стал испытывать определенные трудности финансового, организационного или, может быть, эмоционального плана, заставившие его сократить объемы торговли и чистосердечно написать в завещании, «как его пристигла старость, и он многие годы не торговал и ничем не промышлял» (л. 21). Однако, как бы то ни было, дружеские связи с Милославскими продолжали сохраняться и в период отхода от дел в старости, в результате чего Иван Михайлович и стал душеприказчиком А. Гусельникова.

Что же касается А. И. Чирикова, то практически никаких точек соприкосновения этого человека с А. Ф. Гусельниковым, если не считать нахождения окольничего на посту судьи приказа Новой четверти, в настоящее время найти не удалось.

Завещание А. Гусельникова заставляет задуматься над более общим вопросом о закономерности или исключительности связей гостей с представителями высшей аристократии и административного аппарата. Обратимся еще раз к завещанию вологодского гостя Г. М. Фетиева. В этом хронологически близком к духовной Гусельникова документе, в котором вологодский гость оставил то или иное имущество в память о себе с формулировкой «роспись, что по приказу гость Гаврила Мартыновича роздать приятелем», фигурируют тот же боярин И. М. Милославский, боярин князь В. В. Голицын, боярин И. Т. Кондырев, князь Б. А. Голицын, окольничий А. И. Ржевский, думный дворянин И. Д. Голохвастов⁸⁰. Еще один гость, в последней трети XVII века владевший Сереговским усольем в Яренском уезде, И. Д. Панкратьев, в переписке 1690–1693 годов с приказчиком И. А. Шергиным упоминает как хорошо знакомых людей, иногда просто по имени, боярина Льва Кирилловича Нарышкина, брата царицы Натальи Кирилловны, стольника Гура Ивановича и его брата думного дьяка Емельяна Ивановича Украинцевых, Андрея Артамоновича Матвеева – сына убитого в 1682 году А. С. Матвеева⁸¹. При сравнении этих имен было бы очень заманчивым предположить принадлежность различных гостей к двум противоборствовавшим в 1680-х годах партиям: А. Ф. Гусельникова и Г. М. Фетиева – к партии Милославских – Голицыных, а И. Д. Панкратьева – к противоположной им группировке Нарышкиных. Однако в реальной жизни все обстояло сложнее.

В 1691 – 1692 годах во время судебного дела о владельческой принадлежности двора в Вологде между гостем И. Д. Панкратьевым и попом вологодской посадской церкви Рождества Богородицы Иваном Прокопьевым последний в своем челобитье подчеркнул незаконность отведения этого двора гостю в 1684 году, заявив: «...а в то, государи, число по вашему, великих государей, указу ведал тот Новгородцкой приказ князь Василей да сын ево князь Алексей Голицыны, а они с ним, гостем Иваном Панкратьевым, в то число были в великой дружбе»⁸². Такие дружеские отношения с наиболее влиятельными людьми государства, к какой бы партии они ни принадлежали, диктовались не столько политической индифферентностью гостя, сколько практической необходимостью и потребностями при выполнении им как государственных служб (по назначениям из Новгородской четверти И. Д. Панкратьев был гостем у корабельной пристани в Архангельске в 1677, 1684, 1688, 1692 гг.), так и обеспечения функционирования собственных владений: и Сереговский соляной промысел, и основной перевалочный пункт – двор в Вологде, где жил главный приказчик гостя И. Д. Нагаев, находились в территориально-административном ведении именно Новгородского приказа, возглавлявшегося в 1682–1689 годах В. В. Голицыным⁸⁴. Вместе с тем и наиболее видные государственные деятели из среды феодальной аристократии также, по-видимому, стремились поддерживать нормальные деловые, а иногда и дружеские отношения с гостями, во-первых, как лицами, занятыми исполнением многих важных финансовых поручений, от деятельности которых в определенной степени зависело успешное функционирование управлявшихся верхушкой бюрократии учреждений, а во-вторых, как торговыми людьми, обладавшими значительными средствами, движимым и недвижимым имуществом, промыслами, способными в нужный момент оказать денежную помощь. Вряд ли поэтому случайно то обстоятельство, что, несмотря на все бурные события в политической жизни России последней трети XVII века, мы не имеем известий о каких-либо опалах, постигавших гостей в эти «смутные времена».

Завещание А. Ф. Гусельникова позволяет обратить внимание и на такой сюжет, как место жительства этой категории служилых людей, тесно связанный с вопросом их принудительного переселения после получения соответствующего чина в Москву.

В литературе утвердилось мнение, основанное на тексте боярского приговора 1613 года, который был изложен в царской грамоте от 29 апреля 1613 года Земскому собору: «да и то нам подлинно ведомо есть, которые гости и торговые, и всякие жилецкие люди москвичи в московское разоренье разбежались с Москвы по городам, а ныне, по вашему боярскому приговору, велено им с женами и с детьми, и со всеми их животы ехати к Москве на житье, и подаваны в том на крепкие поруки з записми, и те все гости, и жилетцкие, и посадцкие всякие люди для убивства и грабежей к Москве ехати не смеют»⁸⁵. «В первые годы царствования Михаила Федоровича пожалования в гости сопровождались приказанием переезжать в Москву», причем «эти требования были достаточно категоричными», вплоть до того, что «воеводам предписывалось собирать по вновь пожалованным соответствующие поруки»⁸⁶. При этом выделяется три варианта поведения гостей: часть из них, заведя в Москве дворы, осталась жить в своих городах и не торопилась переезжать в столицу; «другие продолжали добиваться новых отсрочек, третьи просто всячески отлынивали, ссылаясь на разные причины». Впоследствии правительство перестало настаивать на обязательном переезде, в результате чего «упорно не желавшие переезжать гости» продолжали жить в родных городах, а «псковичам Хозиным и новгородцам отцу и сыну Харламовым при пожаловании требований о переезде уже не предъявлялось»⁸⁷.

Такие рассуждения вызывают ряд вопросов. Прежде всего, насколько известно, до сего времени не найдено ни одного указа⁸⁸, где бы говорилось, в общей ли форме или применительно к конкретным лицам, получившим чин гостя или гостиной сотни и проживавшим вне Москвы, об их обязательном принудительном переселении в столицу. Смущает и некоторая неопределенность формулировок при попытках определить хронологические рамки подобных предписаний: «в первые годы царствования Михаила Федоровича» (о начальной дате), «с течением времени» (применительно к смягчению норм обязательного переезда). Трудно также предположить, исходя из реалий XVII века, каким образом могли безнаказанно сначала сопротивляться царскому указу, а затем и вовсе ослушаться распоряжений центральной власти отдельные «упорно не желавшие переезжать» гости, ведь от их желания или нежелания (при условии действительного существования подобного указа) мало что зависело.

Не вызывает сомнений тот факт, что грамота от 29 апреля 1613 года была действительно направлена на возвращение в Москву разбежавшихся в предыдущие годы жителей, однако нет оснований считать, что «положение это было распространено на большинство новых гостей»⁸⁹. Отметим, что, во-первых, в 1613–1618 годах подобная практика сыска и возвращения в города прежних жителей проводилась правительством не только в отношении Москвы, но и других городов, в частности Архангельска, Твери, Устюжны Железопольской⁹⁰. Во-вторых, в грамоте от 29 апреля 1613 года, касающейся во всех своих пунктах, подчеркнем это еще раз, одних москвичей, речь идет не только о гостях, но и о лицах другого социального статуса – «всяких жилецких людях», ушедших из города. Следовательно, связывать действия правительства исключительно с политикой по отношению к высшему купечеству нельзя, его цель была более широкой – восстановление численности дееспособного населения в различных городах Русского государства, так или иначе пострадавших в результате событий Смутного времени. Поэтому все вышеизложенное позволяет сделать вывод об отсутствии специального общего указа (указов), предписывавшего лицам, получившим чин гостя или вошедшим в состав гостиной сотни в 1613 и последующие годы, обязательный переезд в Москву, что отнюдь не исключает отдельных конкретных мероприятий по их водворению в столицу.

Кроме того, государева служба и личные торговые и предпринимательские интересы требовали, вероятно, чтобы все (или почти все) гости имели дворы в столице (по грамоте 1648 года освобожденные от посадского тягла – «с черными сотнями никаких дел не делати и не тянути ни в чем» – постоя и с разрешением свободно держать на них питье для собственного потребления и топить бани⁹¹), сохраняя вместе с тем и свои дворы в других городах с уплатой с них посадского тягла в полном объеме, что, имея в виду экономическое положение этой группы лиц, было делом не слишком обременительным. Интересно поэтому было бы попытаться выяснить личностное отношение гостей к своим столичным и провинциальным дворам, понять, что значили для них те и другие владения.

В духовной А. Ф. Гусельникова упоминаются два двора – в Великом Устюге и Москве. История появления устюжского двора представляется вкратце следующим образом. В писцовой книге 1680/81 года А. И. Лодыженского и подьячего А. Ерофеева среди дворовладельцев в центре города на Соборном дворище указан гость А. Ф. Гусельников (размер двора – 234 квадратные сажени). В писцовых же книгах 1620-х годов в этом же районе, «по берегу Сухоны вниз от Прокопия Чудотворца идучи к торгу», располагались рядом дворы торгового человека гостиной сотни А. И. Левашева (вероятно, устюжанина по происхождению) и вдовы посадского человека Никиты Левашева Мавры. Известно также, что брат А. Ф. Гусельникова Василий в 1627/28 году, еще до записи в гостиную сотню, нанялся приказчиком к А. И. Левашеву «из годового жалованья» сроком на 5 лет⁹². Такое совпадение местоположения дворов и наличие связей Гусельниковых – Левашевых при исчезновении фамилии последних из позднейших писцовых документов позволяют предполагать переход тем или иным способом дворов Левашевых сначала, вероятно, к Василию Федотову, а за тем к Афанасию Гусельникову⁹³. В пожар 1678/79 года, как следует из текста завещания (л. 22), устюжский двор сгорел, но был восстановлен под руководством устюжанина посадского человека Петра Васильева сына Ходутина⁹⁴.

Московский двор А. Ф. Гусельникова у Варварских ворот в Китай-городе, рядом с церковью Климента папы римского, с каменными жилыми палатами и деревянными строениями (л. 20) появился, по-видимому, первоначально у его брата Василия в 1640-х – первой половине 1650-х годов (в переписной книге Москвы 1638 года двор В. Федотова не значится), после смерти которого перешел к Афанасию. Московское владение располагалось в окружении дворов других гостей – В. Шорина (рядом с церковью Климента папы римского, его приказчик Калистрат Максимов в 1651/52 и 1656/57 годах платил данные деньги с этой церкви⁹⁵), неподалеку находился двор Булгаковых с церковью Воскресения Христова, почти напротив стояла усадьба Г. Л. Никитникова и его потомков с Троицкой (Грузинской Божьей Матери) церковью⁹⁶.

Судьба двух дворов по воле завещателя была разной: московский двор со всеми строениями вместе с торговыми заведениями в рядах подлежал продаже, а вырученные деньги предназначались для раздачи на сорокоусты, милостыню, поминовение родственников и «пропитание» жене. В устюжском дворе должна была жить в будущем вдова гостя Федора, а после ее смерти он переходил к племянникам – И. и Ф. Гусельниковым. Таким образом, двор в Великом Устюге представлял в глазах гостя гораздо большую, разумеется, не только материальную, ценность и воспринимался им как уже своеобразное «родовое» владение, подлежащее, в отличие от приобретенного им вместе со старшим братом движимого и недвижимого имущества, переходу к ближайшим родственникам по мужской линии.

Дальнейшее положение московского двора в настоящее время не совсем ясно. Имеются сведения о том, что чуть более чем через год после смерти А. Ф. Гусельникова, 12 апреля 1683 года, патриарх Иоаким ходил в ту же церковь Климента папы римского на отпевание вдовы гостя Федоры⁹⁷. Допустимо полагать, что вдова, ненадолго пережившая мужа, так и не уехала в Устюг и продолжала оставаться именно в московском дворе, который, по крайней мере до этого времени, не был продан. Не исключен, хотя и маловероятен, другой вариант: Федора вернулась в Устюг, но затем опять отправилась в Москву перевезти по завещанию тело мужа, что было невозможно сразу же после его смерти из-за событий лета – осени 1682 года и официально незарегистрированной духовной, задержалась в столице и здесь же умерла. Однако и в этом случае Федора, судя по всему, опять-таки жила в московском дворе А. Ф. Гусельникова, так и не нашедшем покупателя.

О глубокой привязанности гостя, если и не к непосредственному месту рождения, то к своему родному региону, олицетворяемому городом Устюгом, свидетельствуют распоряжения не только относительно тамошнего двора, но и в еще большей степени уже не раз упоминавшееся желание завещателя быть похороненным в паперти устюжского Прокопьевского собора (л. 23) и распоряжения о распределении средств между устюжскими церквями и монастырями.

Построенному в 1668 году на средства А. Ф. Гусельникова собору Прокопия Устюжского⁹⁸ была отписана деревня Ивашево Усольского уезда, купленная специально для вклада в поминовение родителей; Спасскому девичьему монастырю с сооруженными на деньги купца кельями для нищих стариц была завещана деревня на другом берегу Сухоны – на Дымковской стороне в Усольском уезде (л. 19 – 21). Эти пожалования заставляют задаться вопросом о значении деятельности гостей и торговых людей гостиной сотни по возведению и обустройству городских культовых сооружений для истории русских городов XVII века. Нельзя не согласиться с В. Б. Перхавко, который одним из первых обратил внимание на церковное строительство гостей в масштабах всего государства XVII века, отметившим, что «роль российского купечества в развитии культуры XVII века в отличие от предшествующего и последующего периодов остается слабо изученной в отечественной историографии»⁹⁹.

В недавно вышедшей монографии П. С. Стефановича имеется целая глава под названием «Частное владение церквами и церковными должностями (патронат, ктиторское право) в допетровской России», где автор специально рассматривает домовые и вотчинные церкви, существовавшие в XVI – XVII веках¹⁰⁰. Большое внимание уделяется теоретическому разбору и истории возникновения указанных в заголовке главы понятий (патронат, ктиторское право), вопросу о принадлежности церковных учреждений частным лицам, имевшей, по мнению П. С. Стефановича, два источника – строительство и землевладение¹⁰¹. В результате исследователь приходит к выводу: «В Московском государстве частнособственническое отношение к церквам было более всего характерно для частных землевладельцев и служащего духовенства. Частные церкви с расчетом прежде всего на себя и своих близких «строили» (то есть воздвигали храм и обеспечивали его всем необходимым для исправного богослужения) в сельских поместьях и вотчинах и в городских дворах и домах»¹⁰².

Удивительно, но конкретные примеры, приводимые П. С. Стефановичем в доказательство своего достаточно спорного тезиса, вообще крайне малочисленные, относятся в основном к 80-м годам XV века, началу или середине XVI века, в отношении же XVII века говорится о вотчинах боярина Б. И. Морозова, о церкви, построенной в 1683 году дворянином А. Ф. Каблуковым и о некой безымянной «вотчинной» церкви, упоминаемой в 1672 году¹⁰³. Ни одного обращения к храмовому строительству, ведшемуся в городах на средства торговых людей, которое в XVII веке в значительной мере определяло направление развития церковного зодчества в целом, нет. Между тем анализ юридического статуса и местоположения церквей (хотя бы на основе документов писцового делопроизводства), сооруженных гостями и людьми гостиной сотни, мог бы со всей очевидностью показать, что такие ктиторские церкви почти никогда не находились на собственно территории двора самого храмоздателя¹⁰⁴, а располагались рядом с ним. Кроме того, как показывает пример Прокопьевского собора, А. Ф. Гусельников, живя в Москве и не имея прямых наследников, строил его не столько в расчете на «себя и своих близких», сколько для всего города, хотя и поблизости от своего устюжского двора. Разумеется, лица, вложившие средства в такого рода постройки, могли пользоваться и пользовались определенными преимуществами (отдельный вход, использование приделов или подклетов как семейных усыпальниц, выбор священнослужителей и т. д.), однако ни они сами, ни городская администрация и другие должностные лица, например писцы, не рассматривали их как некие обособленные владения, описывая такие церкви в составе прочих общегородских сооружений, а не дворовых владений гостей и торговых людей гостиной сотни.

Возвращаясь к ктиторской деятельности А. Ф. Гусельникова, напомним, что на его средства был не только построен в период с 3 июня по сентябрь 1668 года устюжанином Петром Дмитриевым сыном Котельниковым четырехстолпный пятиглавый собор с шатровой колокольней¹⁰⁵, но и даны вкладами икона Воскресения Христова и житийная икона Прокопия Устюжского с 40 клеймами, церковная утварь (серебряная водосвятная чаша весом 9 фунтов 43 золотника, серебряное блюдо в 2 фунта 43 золотника), церковные облачения (ризы с вышитыми образами Прокопия и Иоанна Устюжских, украшенные жемчугом и изумрудами)¹⁰⁶. К перечисленному, вероятно, можно добавить богослужебные книги, которые, правда, покупались А. Ф. Гусельниковым гораздо ранее строительства каменного храма, но могли поступить сначала в деревянную церковь, а потом перейти в новый собор¹⁰⁷. Не исключено, что в Прокопьевский собор поступила одна из двух Библий издания Московского печатного двора 1663 года, купленных 7 марта 1664 года приказчиком А. Ф. Гусельникова Иваном Елизарьевым в Москве¹⁰⁸. Наиболее известным вкладом А. Ф. Гусельникова в построенный на его средства собор является большая (178 х 147 сантиметров) икона Прокопия Устюжского, где в 40 клеймах изображается житие устюжского чудотворца и совершавшиеся от его гроба чудеса¹⁰⁹. Специалисты, занимавшиеся этой иконой, подчеркивали очень подробное, гораздо более детализированное, чем на других иконах¹¹⁰, изложение живописными средствами перипетий судьбы Прокопия и большого количества совершившихся после его смерти чудес. Очевидно, изображая все эти сюжеты, иконописец (будь то представитель устюжской школы, по В. Г. Брюсовой¹¹¹, или просто «выдающийся мастер», по В. М. Сорокатому¹¹²) имел в своем распоряжении некий литературный текст, за которым и следовал.

Не вызывает сомнения, что таким текстом выступал житийный цикл Прокопия Устюжского, занимавший, по мнению А. Н. Власова, центральное место в устюжской агиографической традиции¹¹³ и представленный большим количеством хронологически разновременных списков, которые исследователь делит на три группы. Первая включает Сказание о чудесах Прокопия, вторая – Житие Прокопия, третья «содержит тексты обоих памятников в полном составе, с наибольшим числом в них "чудес"»¹¹⁴.

С точки зрения истории бытования устюжского агиографического цикла А. Н. Власов, вслед за В. О. Ключевским, считает, что его начальный вид был составлен в середине XVI века (1548–1554) в Соли Вычегодской сыном игумена Борисоглебского монастыря Дионисия и включал в себя Сказание о 19 чудесах Прокопия и Похвалу чудотворцу, однако существенным моментом, по мнению исследователя, являлось отсутствие в его составе собственно житийной биографии святого¹¹⁵. В дальнейшем, по мнению исследователя, оживление интереса к циклу произошло не ранее 1639 года, «так как этим годом датируется после долгого перерыва новое «чудо» от гроба Прокопия»¹¹⁶. К середине XVII века была составлена житийная биография юродивого. Отдельным важнейшим этапом в окончательном становлении всего агиографического цикла, «когда в нем были соединены практически все памятники и письменные свидетельства о Прокопии», в том числе включено последнее по времени чудо о бесноватой Соломонии, А. Н. Власов считает 60 – 70-е годы XVII века¹¹⁷.

Какой же рукописью – по составу и по хронологии – мог пользоваться иконописец, создавая интересующую нас житийную икону? Для ответа на этот вопрос обратимся к ее 40 клеймам. По детальному описанию В. М. Сорокатого, клейма 1–27 содержат сцены, относящиеся к биографии Прокопия, начиная от его рождения, пребывания в Великом Новгороде, приходе в Устюг, жизни в этом городе, преставлении и погребении; клейма 28 – 30 повествуют о построении часовни и церкви над гробом юродивого; клейма 31 – 38 посвящены некоторым чудесам Прокопия; в клеймах 39 и 40 изображены молящиеся перед гробом чудотворца миряне и клирики¹¹⁸.

Из этого описания клейм очевидно, что иконописец, в отличие, например, от автора иконы, вложенной Н. Г. Строгановым, где нет подобного изображения деталей биографии Прокопия, знал житийную повесть о чудотворце, составленную не позднее середины XVII века. Вместе с тем иконописец ограничивается чудесами, датируемыми только XVI веком (клеймо 37 – чудо восьмое о нашествии агарянском, связываемое комментаторами с набегами казанских татар на восточные окраины государства в 1536 году¹¹⁹, клеймо 38 – чудо девятое о расслабленном человеке по имени Доментиан), и отказывается от изображения чудес XVII века (1651, 1652, 1656, 1664 и 1667), происходивших с такими реальными персонажами, как крестьяне боярина Ф. И. Шереметева, окольничего Б. В. Бутурлина, жена Михаила Вышеславцева Феврония и др.

Заметим попутно, что еще одна житийная икона Прокопия, «вологодская», по определению В. М. Сорокатого, происходящая из Никольской церкви Владычной слободы Вологды и написанная около 1669 года, при изображении чудес также ограничивается девятым чудом о Доментиане¹²⁰. Возможно поэтому полагать, что оба иконописца (и устюжской, и вологодской икон) могли использовать в качестве образца, помимо литературного текста, какую-то «протографическую» икону именно с таким набором чудес.

Если же иконописец использовал все-таки одну рукопись окончательной редакции устюжского агиографического цикла (что было, бесспорно, технически гораздо удобнее), включающую в себя и Житие, и Сказание о чудесах с не менее чем 28 чудесами, последним из которых было чудо о бесноватой Соломонии, то остаются все же не совсем понятными причины ограничения изображения чудес только начальными сюжетами. Гипотетические объяснения такому обстоятельству, безусловно, возможны: личные предпочтения заказчика иконы, то есть А. Ф. Гусельникова, неточный расчет иконописцем места, необходимого для клейм с чудесами, нежелание изображать реальных людей, живущих или недавно умерших, часть из которых занимала достаточно видное положение (уже упоминавшиеся чудеса о крестьянах боярина Ф. И. Шереметева, окольничего Б. В. Бутурлина и т. д.), наличие определенной традиции в подборе сюжетов в житийных иконах Прокопия и др. Однако все эти предположения представляются не очень убедительными, и, как кажется, мастер, скорее, не имел в своем распоряжении окончательного свода всех текстов, посвященных Прокопию.

В искусствоведческой литературе точной даты создания житийной иконы Прокопия с 40 клеймами не существует, и исследователи обычно приурочивают ее написание к строительству самого собора¹²¹. Соглашаясь в целом с этой точкой зрения, стоит все же уточнить, что время создания иконы относится, по-видимому, к концу 1668 – началу 1669 года. Вряд ли А. Ф. Гусельников стал делать иконописный заказ до постройки собора, а еще точнее, до ее окончания (освящение состоялось в сентябре 1668 ¹²²). Трудно сказать, сколько времени могло потребоваться иконописцу для создания иконы (в соответствующей литературе мы не знаем исследований на подобную тему), но в любом случае этот срок не мог быть слишком коротким для такого большого по размеру и насыщенного мелкими изображениями произведения.

В связи с этим наблюдением обратимся еще раз к датировке окончательного оформления устюжского цикла, включающего все письменные памятники и свидетельства о Прокопии и Иоанне Устюжских. А. Н. Власов считает, исходя из имеющихся в чудесах дат, что все чудеса с 21 по 28 были приурочены к 50 –70-м годам XVII века, и «этим же временем следует датировать завершение работы составителя ... над циклом»¹²³. В 26-м чуде о крестьянине А. В. Бутурлина Викуле содержится последняя по хронологии дата: «В лето 7179-го году июня в 28 день»124 – 28 июня 1671 года, после которой соответственно и было проведено формирование всего цикла. Таким образом, если мы допустим, что иконописец использовал именно эту завершающую редакцию цикла, то и написание житийной иконы должно отстоять от времени создания храма не менее чем на три года. Вряд ли такое произошло в действительности.

Очень любопытен вопрос об авторе окончательной редакции устюжского агиографического цикла. А. Н. Власов полагает, основываясь на стилистическом единообразии последних чудес «свода» (после 21-го чуда) – описании явившегося исцелителя в стиле иконописных подлинников, демонологическом колорите чудес, что эти особенности «в своей совокупности позволяют предполагать, что все они были написаны одним автором – автором Повести о Соломонии бесноватой»¹²⁵, определенном А. В. Пигиным как поп Иаков¹²⁶. Касаясь личности этого персонажа, исследователь обратил внимание на очень интересные строки начальной редакции Повести: «Еже аз, грешный, поп Ияков Спаскаго девичья монастыря» и, совершенно справедливо отождествив этот монастырь с устюжским Спасским женским монастырем, установил на основании данных переписной книги Устюга 1677/78 года и других документальных материалов время служения этого попа в Преображенской монастырской церкви и, соответственно, написания Повести – между 8 июля 1671 и 1676 годом¹²⁷.

Нельзя не обратить внимания на показательное совпадение – покровительство со стороны А. Ф. Гусельникова именно Спасскому монастырю, где его иждивением были выстроены кельи для стариц, а по духовной, как отмечалось, оставлена деревня «на прокормление». Дата строительства келий – период до 1678/79 года (по завещанию восстановлены после пожара «187-го года», см. выше) – позволяет думать, а скорее, быть уверенным в близком знакомстве гостя со священником монастырской церкви, обладавшим безусловным литературным талантом¹²⁸. Об этом последнем обстоятельстве Гусельников мог узнать, ознакомившись с Повестью о бесноватой Соломонии¹²⁹, и обратиться к ее автору с просьбой собрать воедино все известные письменные и, возможно, устные свидетельства, касающиеся последних чудес, о жизни Прокопия Устюжского. Не исключено при этом, что списки ранней редакции Сказания о чудесах и житийной повести, бывшие прежде у создателя житийной иконы, гость мог сам предоставить попу Якову. Таким образом, с нашей точки зрения, именно А. Ф. Гусельников явился инициатором появления на свет окончательной редакции прокопьевского цикла.

Допустимость высказанного предположения подкрепляется двумя обстоятельствами. Во-первых, постоянным интересом гостя к культу Прокопия, выражавшимся в строительстве храма над его гробом и заказе иконы. Во-вторых, временным совпадением создания всех этих архитектурных и художественных памятников, последовательность возникновения которых представляется нам следующим образом: возведение Прокопьевского собора (лето – начало осени 1668), написание житийной иконы Прокопия (конец 1668 – начало 1669), создание «свода» жития и чудес устюжского юродивого (1670-е, но позднее, по-видимому, Повести о бесноватой Соломонии, являющейся первичной по отношению к соответствующему чуду). В-третьих, интересом А. Ф. Гусельникова не только к продукции Московского печатного двора, но и к книжности вообще, представленной рукописными памятниками, в частности житиями. В 1669 году его человек П. Михайлов переписал рукопись «Слово о Страшном суде и Житие Николая Мирликийского»: «Лета 7178-го года сентября в 27 день писал сию книгу Житие и чюдеса иже во святых отца нашего Николы архиепископа Смирликийского чюдотворца гостя Афанасья Федотовича человек его Петрушка Михайлов»¹³⁰.

Вряд ли случайно хронологическое совпадение даты создания этой рукописи с деяниями, связанными с именем Прокопия. Выскажем осторожное предположение о том, что столь явный интерес к церкви и церковной тематике в конце 1660-х годов мог быть связан с какими-то трагическими событиями в семье самого гостя, повлиявшими, возможно, на его отход от дел; скорее всего, смертью ближайших родственников, не исключено, именно того сына, который стал бы наследником всего состояния устюжского купца.

В целом следует подчеркнуть, что ктиторская деятельность А. Ф. Гусельникова, включая в себя не только строительство храма, его последующее убранство и наделение землей, но и создание литературного произведения, является достаточно редким явлением в деятельности гостей XVII века, которые, как правило, только строили на свои средства церкви и расписывали их. Тем самым пример устюжского гостя показывает еще одно направление влияния деятельности этой категории населения на русскую культуру XVII века.

Последнее обстоятельство, на которое хотелось бы обратить внимание в связи с духовной А. Ф. Гусельникова, относится к именам послухов, в частности, к первому из них – «Симон Федоров сын Ушаков» (л. 24), за которым, без сомнения, скрывается один из самых известных иконописцев середины – второй половины XVII века Симон (Пимин) Федорович Ушаков.

В литературе, посвященной этому мастеру, до настоящего времени остается дискуссионным вопрос о его происхождении. Одни исследователи связывают род художника с посадской средой¹³¹, другие предлагают считать его выходцем из дворян. Наиболее аргументировано это последнее мнение было высказано А. В. Лаврентьевым, который базировался на ряде положений: во-первых, наличие в собственноручных подписях С. Ф. Ушакова на некоторых иконах слов «дворянин московский»; во-вторых, невозможность для России XVII века прямого пожалования из посадских людей в дворяне; в-третьих, существование записей о его поместном окладе в боярских книгах и документов в фонде Разрядного приказа о поместных владениях Ушакова в ряде южных уездов¹³². Представляется, что имеющиеся в нашем распоряжении материалы, связанные с родом Федотовых – Гусельниковых, позволяют предложить иную версию происхождения иконописца.

В 1683/84 году в устюжский Прокопьевский собор был сделан вклад – шитый образ чудотворца (231 х 114 сантиметров) по зеленой объяри золотым и серебряным шелком с вышитой вокруг жемчугом надписью «7192 года построен покровъ златом и жемчугомъ и каменем по гостях Василье, схимнике Васьяне и Афанасье Гусельниковых и жены Афанасьева (!?) Федоры, по душам их и сродников, обещанное» и кондаком Прокопию Устюжскому по каймам¹³³. Вклад принадлежал, вероятно, Ивану Гурьевичу Гусельникову, может быть, вместе с племянником Иваном Федоровичем, получившим устюжский двор гостя, и был приурочен, скорее всего, к смерти вдовы А. Ф. Гусельникова Федоры, последовавшей, как указывалось, в апреле 1683 года, с учетом времени, необходимого для выполнения шитья.

В этом же 1683/84 году Симон Ушаков дает в Троице-Сергиев монастырь икону Спас на престоле (149 х 83 сантиметра) с прикрепленной на окладе серебряной позолоченной дощечкой с пространной надписью: «При державе благочестивых великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцев 7192 году по обещанию сию икону Спасову писал своею рукою бренною Пименъ Федоровъ сынъ, по прозванию Симонъ Ушаковъ, и окладъ златомъ и сребромъ и венецъ с камениемъ жемчугом построил вкладомъ Живоначальныя Троицы в Сергиевъ монастырь въ настоящую церковь памяти ради себе и жены Февронии, и сына Петра, Евфимии и усопшихъ роду: Филарета схимника, Марии схимницы, Савватия схимника, Сергия схимника, Василия схимника, Афанасия гостя, Феодоры и младенцев своихъ, тако во благое Преблагому Богу принесу приплодование мне врученного таланта, восприму воздаяние, надеждою простирался моею, вся вы зрящихъ, ихъ же ради положи труды сии и иждивение, прилежно молю: теплейшую молитву к Богу сотворите, о еже оставитися согрешениемъ моимъ»¹³⁴.

Сопоставление этих двух вкладов приводит к весьма интересным результатам. Прежде всего, стоит отметить совпадение их хронологии – 1683/84 год и обстоятельств дарения – «обещанное», «по обещанию», что невольно наводит на мысль о существовании некоей единой побудительной причины и у устюжских торговых людей, и у московского иконописца. Еще более важным представляется практически полное совпадение, как по конкретным именам, так и по их взаимному расположению, характеризующему последовательность смерти этих лиц, двух поминальных записей в части, касающейся Василия, схимника Вассиана, гостя Афанасия и вдовы Федоры.

А. В. Лаврентьев, приведя запись на иконе из Троице-Сергиева монастыря по публикации Г. Д. Филимонова¹³⁵ и почему-то вообще не упомянув при этом имени Василия, не попытался определить фамилию гостя, ограничившись констатацией: «Возможно, последние [гость Афанасий и Феодора. – А. Т.] были родней по линии жены»¹³⁶. Вряд ли это суждение справедливо, «линия жены» представляла совершенно иной род, члены которого с юридической точки зрения того времени были мало связаны с родом мужа, в частности, не имели права на родовой выкуп имущества по этой линии, и в синодиках, как правило, не смешивались¹³⁷. Поэтому «гость Афанасий» мог принадлежать только к роду самого С. Ф. Ушакова. Определение же его, гостя, фамилии представляется, с нашей точки зрения, достаточно очевидным по целому ряду признаков. Во-первых, совпадение имен в духовной А. Ф. Гусельникова – умерший брат Василий, «во иноцех Вастьян схимник», и жена Федора – с именами на покрове, правда, по понятной причине, в иной последовательности – Василий, Афанасий, Федора. Во-вторых, вклад покрова с изображением Прокопия Устюжского в соименный собор, построенный и обихоженный не кем иным, как тем же А. Ф. Гусельниковым. В-третьих, отвлечемся в данный момент от устюжских реалий. Имя «Афанасий» встречается среди всех известных в настоящее время гостей сравнительно редко: Афанасий Ивашев (время упоминания 1566–1570-е), Афанасий Иванович Твердиков (1621–1630), Афанасий Федорович Веневитов (1670–1687), Афанасий Фирсович Олисов (1677–1713), Афанасий Федорович Чирьев (1683–1687)¹³⁸. Как видим, одни из гостей с такими именами умерли до середины 1650-х годов, и их имена должны были бы предшествовать имени Василия, скончавшегося после 1654 года, а другие пребывали в 1684 году в добром здравии, и поэтому ни один из них, кроме Афанасия Гусельникова, не мог бы фигурировать в поминальных записях на вкладах в устюжский собор и Троице-Сергиев монастырь.

Таким образом, все вышеизложенное позволяет констатировать принадлежность и Симона Пимина Федорова сына, и братьев Василия и Афанасия детей Федотовых к единому роду черносошных крестьян, одни представители которого впоследствии получили фамилию-прозвище Гусельниковы, другие – Ушаковы. Что же касается степени непосредственного родства С. Ф. Ушакова и В. и А. Федотовых – Гусельниковых, то определить ее в настоящее время достаточно сложно и вряд ли целесообразно из-за возможности ошибок, так как вопросы генеалогии этих торговых людей, как, впрочем, и большинства других гостей и членов гостиной сотни, практически исследовались¹³⁹, в связи с чем необходим максимально полный учет всех имеющихся в опубликованных и архивных документах сведений о роде Федотовых – Гусельниковых – Ушаковых¹⁴⁰. Это требует дальнейших достаточно длительных изысканий. Обратим внимание только на одно обстоятельство. В окладном списке 1632 года среди торговых людей, взятых в гостиную сотню в «138-м году», фигурирует «Василей Федотов, прозвище Скорая запись, з братьями»¹⁴¹, под которыми в литературе подразумеваются жившие во второй половине XVII века Афанасий и Гурий¹⁴². Однако ни Гурий Федотов, ни его сыновья как торговые люди гостиной сотни в источниках, в частности в таможенных книгах, не упоминаются, а их социальное положение определяется, очевидно, с их собственных слов, как «крестьяне Юрьева Наволока»¹⁴³; Афанасий же Федотов, по крайней мере в таможенных книгах первой половины 1630-х годов, называется просто «устюжанином»¹⁴⁴. Допустимо поэтому полагать, что под «братьями» в 1630 году подразумевались какие-то другие лица, в одном из которых с очень большой осторожностью можно видеть отца С. Ушакова, а он сам, следовательно, мог являться племянником Василия и Афанасия Федотовых – Гусельниковых. В таком случае становится понятой одновременность вкладов в 1683/84 году двух племянников и одного внучатого племянника по последнем представителе старшего поколения рода¹⁴⁵.

Если наше предположение верно, то становятся более понятны некоторые особенности жизни и деятельности С. Ф. Ушакова, в частности поступление в достаточно молодом возрасте, в 22 года, в состав жалованных мастеров Серебряной палаты или близость ко двору, выражавшаяся в выполнении множества работ для членов царской семьи и быстром продвижении по служебной лестнице вплоть до звания первого иконописца Оружейной палаты¹⁴⁶, что хорошо объясняется его принадлежностью к роду крупных торговых людей, имевших к тому же близкие связи с виднейшими представителями правящей верхушки¹⁴⁷. Это же обстоятельство могло определить и выбор именно С. Ф. Ушакова для написания икон для ктиторской церкви гостя Г. Л. Никитникова – Троицкой (Грузинской Божьей Матери). Известно, что в середине 1630-х годов Василий Федотов был приказчиком гостя¹⁴⁸ и вполне мог порекомендовать ему своего родственника, как, равным образом, и сам Никитников был способен узнать о талантливом мастере в своем ближайшем окружении. И даже такой вызывающий некоторое недоумение среди искусствоведов факт, как почти постоянное присутствие автографов Ушакова на создаваемых им иконах¹⁴⁹ (и, добавим, множество собственноручных челобитных), объясняемый ими с некоторым, с нашей точки зрения, осовремениванием психологии иконописца¹⁵⁰, с необходимостью требует одного условия – умения хорошо писать, что было совсем неудивительно при принадлежности к семье, представители которой отличались именно этим качеством и даже получили соответствующее прозвище – Скорая запись.

Что же касается возведения С. Ф. Ушакова в дворянское достоинство в 1674 году, то в любом случае речь не шла о прямом пожаловании из среды посадских людей или черносошных крестьян. Дворянское звание получил кормовой иконописец, государев служилый человек, возглавлявший к этому времени мастеров Оружейной палаты. Такое личное пожалование, хотя и вызвало соответствующую помету о роде его занятий на полях боярской книги («иконописного и живописного дела мастер»¹⁵¹), но не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Интересно, что на духовной А. Ф. Гусельникова иконописец просто поставил свое имя – «Симон Федоров сын Ушаков», в отличие от всех других послухов, обозначивших и социальное положение – гость, протодьякон, стряпчий, крестьянин (л. 24). Вряд ли здесь стоит видеть сознательное пренебрежение со стороны иконописца дворянским званием, скорее, причина могла крыться именно в его родственных связях с умирающим, при которых социальный статус значения уже не имел.

Все высказанные выше соображения отнюдь не исчерпывают значения завещания гостя А. Ф. Гусельникова, путей сопоставления его с другими аналогичными документами, выявления особенностей жизни людей второй половины XVII века. Содержание документа гораздо шире и разнообразнее, поэтому мы считаем необходимым опубликовать текст духовной для использования его другими исследователями и в других целях в том виде, как он представлен в судебном деле 1686–1687 годов Ивана Гурьевича и Ивана Федоровича Гусельниковых с Саввой Бушковским.

Приложение

Завещание гостя А. Ф. Гусельникова

(Л. 18) Во имя Отца и Сына и Святаго Духа гость Афонасей Федотов сын Гусельников в своем целом уме и разуме написал духовную сию, отходя сего света, бьет челом и приказывает душу свою строить и поминать и кому что отдать, боярину Ивану Михайловичю Милославскому да окольничему Андрею Ивановичю Чирикову, да отцу своему духовному священнику Андрею Аврамову.

А как Бог по душу ево сошлет зде на Москве, и прикащиком ево пожаловать, тело ево погрести на Устюге Великом у церкви Христа ради юродивого Прокопия чюдотворца в паперти, а на поминовении по души ево учинить на Москве святейшему патриарху и властем по росписи и по церквам сорокоуст и нищим милостию учинить также по прежним их вкладам. А где будет что дать в которой монастырь и по прихоцким церквам, и тому будет роспись под духовною ево. Да сверх того по нем же, Афонасье, нанять Псалтирь говорить и кануны шесть недель в церкви над гробом ево, да в дому на месте. Да по нем же, Афонасье, нанять служить обедня десять лет по вся дни и над гробом ево (л. 19) понахиди петь, да отцу ево духовному Андрею отказывать на поминовение по себе денег дватцать рублев.

Да что у него, Афонасья, в Усольском уезде в Пятницком сельце против Устюга Великого посаду за Сухоною рекою купленая деревня Ивашево з двором и с пашенными и с непашенными землями, и с сенными покосы, и с поскотиною, и со всякими угодьи, и тое деревню он, Афонасей, дал на Устюге Великом к церквам х каменному своему строению, к теплой церкви Пресвятый Богородицы честнаго и славнаго Ея похвалы да к холодной церкви святого и праведного Прокопия Устюжского чюдотворца по обещанию своему в вечное помяновение по родителем своим, за себя и за жену свою по душам. И на тое деревне крепости и вкладная память Ивановской площади и за рукою отца своего духовного тем церквам отдал в казну церковным старостам.

Да у него ж¹⁵² на Москве в Ножевом ряду две полулавки, и те полулавки приказывает он, Афонасей, по той духовной¹⁵³ к церкви Климонта папы римского, что на Москве в Китае-городе у Варварских ворот на поминовение души брата своего Василья, а во иноцех Вастьяна схимника, да по дочери своей Марье, и по смерти ево и жены ево¹⁵⁴ Федоры, и по душам их, и по протчих родителех их в вечное поминание. А что с¹⁵⁵ лавак на год найму, – и с того половина в церковные потребы и на всякое церковное строение, а другая половина – священнику с причетники, и те лавки записать в Патриаршем Казенном приказе, и крепость на них и вкладная отдать.

Да у него ж, Афонасья, оставаетца жена ево Федора, и он, Афонасей, благословляет жену свою Федору Божие милосердие моления своего иконами Деисусом на трех цках штилистовых, венцы и цата, и оклад, и поля, и оплечки серебреные чеканные позолоченые, у Богородицына образа возглавие и ожерелье жемчюжные; да образ Пресвятыя Богородицы Одигитрии на цке штилистовой же, на той же цке на поле Иоанна Златоустаго, а на другой стороне – Аверкий Веркольский чюдотворец, у Вседержителя и у Богородицы кругом оклад на всей цке сребряной чеканной позолочен. У того ж образа в привесе панагея Спасов образ на хрустале в серебре позолочен с финифтью, возглавие и ожерелье и рясы жемчюжные, да в привесе восмь копеек золотых. Да образ Пресвятыя Богородицы на штилистовой ж цке, в молении святыя Афонасей и Кирилл Александрейские и Сергий Радунежский¹⁵⁶ и Варлам Хутонский, Антоний Римлянин, обложены сребром басенным, позолочены, венцы и подписи все серебряные, резные, позолочены. Да три иконы на штилистовых же цках образ Премудрости Божий Софеи, образ Иоанна Богослова да образ Николая Чюдотворца, венцы и цаты, и оклады серебреные, чеканные, позолочены.

А двор свой московской, что у Варварских ворот в Китае-городе с каменными полатами и з деревянным всяким строением, да в Сурожском новом ряду – две полулавки каменные, да в Игольном ряду против Лобного места – две полулавки каменные, да за Неглиненским мостом, из города идучи на Тверскую, на правой стороне в Горшечном ряду – две ж полулавки каменные на погребах, приказщиком ево пожаловать тот ево двор московской и лавки продать и из тех денег на сорокоусты и от Псалтири нищим милостыню и жене ево на пропитание и по протчих сродников их на поминовение роздать.

А платье ево и посуда домовая, всякая медная и оловянная, все жене ево Федоре. А что у него, Афонасья, было неболшое посуды серебреной¹⁵⁷, и тое посуды переделать в церковные сосуды и роздать по церквам.

А которая деревня на Устюге Великом за Сухоною-рекою на Дымковской стороне в Усолском уезде в Пятницком селце з дворами и со всяким хоромным строением, с пашенною и с непашенною землею, и с сенными покосы, и со всякими угодьи, покамест жена ево, Федора, будет жива, и в те годы ей с той земли хлеб всякой по вся годы снимать, и тем хлебом кормить нищих на Устюге ж в Спаском девичье монастыре, которые живут нищие старицы ево ж строения в кельях, а что сверх той кормли хлеба будет в лишке, и тем хлебом кормить нищих же. Да впредь в том Спаском монастыре девичье на купленой ево земле в кельях жить таким же нищим старицам увечным, а не белицам, а им¹⁵⁶, старицам, промеж собою тех келей и земли под ними не продавать и не закладывать, а держать их, стариц, ныне и впредь по тритцати сестр, и по смерти коих стариц в их места в те кельи (л. 21) приимать таких же нужных в то ж число.

А по смерти своей жена ево Федора и двором, и плужною землею, и со всякими угодьи, кому она прикажет строить и тех стариц кормить, и с той деревни впредь те кельи построивать и старицам хлеб давать, и души их поминать, в том ея воля.

А племянником ево, Ивану да Федору Гурьевым детям Гусельниковым, и женам их и детям, и всем ево родичам до двора его московского, и до лавок, и до платья, и до посуды, и до деревни, и ни до каких пожитков дела нет, а пожитков ево, Афанасьевых, болших и малых, нет, потому что как его пристигла старость, и он многие годы не торговал и ничем не промышлял, жил старыми своими пожитками, а иное роздавал, помогая душе своей грешной. Да и потому, что тех племянников отец их при отце их Федоте жил особо их, а наживали и торговали всяк порознь, по себе. Да что племяннику ево Михаилу Остафьеву по приказу по духовной брата Василья, а во иноцех Вастьяна, за ево работу и сверх работы розделку учинил, и в том на него запись взята за ево рукою. Да племяннику ж ево Ивану Гурьеву после ж брата моего по духовной даны образы складни о девяти цках да денгами триста рублев, да по духовной же брата ево старца Вастьяна брата ж их Ивановой жене Фетинье Игнатьевой дочери дано по приказу все сполна, и в том взята у нее отпись.

Да он же, Афонасей, в Тотемском уезде в Окологородной волости купленою оброчною полянкою Бабичихою с шестьюнатцатью жеребьи и с лушком, и той полянки и лушку трех долей с шеснатцатью жеребьи, на ней двором и соляною варницею, и анбара соленого, и в трубе соляного росолу четь, да по поступной записи Окологородной волости крестьянина Дениса Матфиева сына Выдрина в сороке в трех соленых тру- (л. 22) бах и в лишках четвертою ж долею, да на Москве в старом в Сурожском ряду две полулавки деревянные по сей духовной по смерти своей приказывает вышеписанною полянкою, и двором, и варницею, и варницею с цреном, и в трубе четвертью соляного росолу со всеми угодьи, и в сороке в трех трубах в лушках четью ж, и на Москве две полулавки племяннику ево Ивану Гурьеву сыну Гусельникову.

Да у него ж, Афонасья, на него ж, племянника Ивана, заемная кабала во сте рублех, и та кабала по смерти ево и на Бабиновскую полянку крепости, и поступная запись, и государева грамота о мере и о розмежеванье отдать ему, Ивану, для поминовения родителей и душ их.

И по тому ево отказу и по духовной брату ево Федору и детям ево до того ничего дела нет, и к нему, Ивану, в то ни во что не вступатца по прежней духовной брата ево Василья, а во иноцех Вастьяна, и по сей ево духовной. А что на той же полянке у соляных варниц жил приказщик ево Игнатей Васильев сын Протопопов с сыном своим с Силою, и он, Афонасей, во всем ево, Игнатья, по книгам в приходе и в росходе счел и впредь до них никому и племянником ево до них дела нет и не вступатца.

Да что в прошлом во 187-м году после пожарного времяни на дворовом ево месте и в Спаском девичье монастыре на келейных местех по приказу ево устюжанин посацкой человек Петр Васильев сын Ходутин на дворовое келейное строение лес и тес, и дрань, и скалы, и плотников наймывал, которые кельи строили и дворы огораживали, и он, Афонасей, по ево грамоткам в ыздержке во всем счел, и впредь до него, Петра, ни в чем в том дела нет. А в том устюжском дворе после ево, гостя Афонасья, жить жене ево Федоре по смерть (л. 23) свою, а по смерти ее тем двором приказать владеть и души их поминать племянником ево Ивану и Федору Гуселниковым, а иному никому дела нет¹⁵⁹.

А будет хто ево, Афанасьевых Гуселниковых, станут на жену ево бить челом в чем ни есть или какова живота возмет без ево, Афонасьева, приказу и без благословения или чем ни есть жену ево Федору изобидит, и ему то взятое неблагословеное будет в погибель и на втором пришествии будет осужден именем Господним.

А буде ево, Афонасья, судом Божиим зде на Москве вскоре не станет, а на Устюг на Великой вешным путем ныне вести нельзя, и ево погресть до зимы на Москве у церкви Климента папы римского, и на вынос, и на погребение побити челом великому господину святейшему Иоакиму патриарху Московскому и всеа Росии да Ионе митрополиту Ростовскому, да Галасию архиепископу Устюжскому в поднос и на их крылос священником и дьяконом, и причетником, и на милостыню в монастыри, и в болницы, и в богадельни, и нищим на четыре десятницы всего роздать пятьсот рублев денег.

А которые приказщики ево были в прошлых годех в Сибири, и он их в приходе и в росходе счел, и до тех приказщиков, и жен их, и до детей племянником ево Ивану и Федору и детям их Гуселниковым ево дела нет.

Да прикащикам ево пожаловать, нанять иконников, кому в ево строении на Устюге Великом в церкви Прокопия Праведного и в паперти выписать постенное писмо.

А у той духовной (л. 23 а) сидели московской дворянин Симон Федоров сын Ушаков, гость Фома Григорьев сын Гурьев, Устюга Великого протодьякон Дмитрей Данилов, Устюга же Великого Архангелского монастыря московськой службы стряпчей Гаврило Печенкиных, Соли Вычегоцкого уезду Роцмировской волости крестьянин Семен Филипов сын Воронин, в послусех Аврам Кирилов, Никита Глатков, Федор Моисеев, Иван Баран, Нестер Чередин, Евдоким Анофриев, Ларион Елизарьев, Ипат Ульфов.

А духовную писал на московские площади подьячей Сенка Долъматов (л. 24) лета 7190-го году марта в 12 день.

А назади пишет: К сей духовной церкви Воскресения Христова, что словет Булгаковых, поп Андрей Аврамов в место сына своего духовного гостя Афонасья Федотова сына Гусельникова по его челобитью и руку приложил.

Иван Милославской, Андрей Чириков руки приложили.

Симон Федоров сын Ушаков, гость Фома Григорьев сын Гурьев, Устюга Великого соборной церкви протодьякон Дмитрей Данилов, Устюга Великого Архангельского монастыря московской службы стряпчей Гаврилко Печенкиных, Соли Вычегоцкой уезду Ратмеровской волости крестьянин Сенка Филипов Воронин и послухи руки приложили.

РГАДА. Ф. 159. Приказные дела новой разборки. Оп. 3. Д. 1560. Л. 18-23а. Список 1686 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Городская семья XVIII века. Семейно-правовые акты купцов и разночинцев Москвы / Сост., вводная статья и комм. Н. В. Козловой. М., 2002. С. 5; ср.: Аксенов А. И. Генеалогия московского купечества XVIII в. Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 37 – 45.

² Из документальных комплексов, относящихся к светским феодалам, можно отметить архивы боярина Б. И. Морозова, стольника А. И. Безобразова, дворян Масловых, Самариных, Ларионовых, С. И. Пазухина, И. И. Киреевского и некоторых др. (Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в. / Подг. В. Г. Гейман, Р. Б. Мюллер, К. Н. Сербина, Н. С. Чаев. Ч. 1-2. М.; Л., 1933-1936: Акты хозяйства боярина Б. И. Морозова. Ч. 1 -2. 1 -2. М.; Л., 1940-1945; Памятники русского разговорного языка XVII столетия (из фонда А. И. Безобразова) / Подг. С. И. Котков и Н. И. Тарабасова. М., 1965). Наши представления об архивах светских землевладельцев в последнее время были значительно расширены благодаря работам А. В. Антонова (Акты служилых землевладельцев. Т. 1-3. М., 1999-2003), но и в этой публикации частные архивы представлены по преимуществу фрагментами, а их количество никак несравнимо с общей численностью живших в то время светских землевладельцев. Из крестьянских архивов имеются документы семей Артемьевых -Хлызовых, Осколковых, Шангиных, Поповых (Воскобойникова Н. П. Родовой архив крестьянской семьи Артемьевых - Хлызовых // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 1. Л., 1968; Амосов А. А. Крестьянский архив XVI столетия // Археографический ежегодник за 1973 год. М., 1974; Морозов Б. Н. Архив торговых крестьян Шангиных // Советские архивы. 1980. №1; Савельева Н. В. Очерк истории формирования пинежской книжно-рукописной традиции. Описание рукописных источников // Пинежская книжно-рукописная традиция XVI – начала XX в. Т. 1. СПб., 2003. С. 49-51). Среди архивов посадских людей известны архивы жителей Ростова, Белоозера и некоторых других городов (Булгаков М. Б. К вопросу о реконструкции архива горожанина XVII в. // Советские архивы. 1981. № 4; Барашкова В. С. Торговые люди г. Белоозера XVI в. Л. Дмитриев и В. Живляк // Белозерье: Историко-литературный альманах. Вып. 1. Вологда, 1994).

³ По имеющимся в литературе сводным данным численность гостей в 1650-1675 гг. колебалась от 21 до 54 человек, в 1676-1699 гг. - от 45 до 61 человека, гостиной сотни в 1651-1690 гг. – от 220 до 431 человека (Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI - первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 148, 170, 381). И хотя эти данные, особенно в отношении гостей, представляются не совсем точными, низкий удельный вес представителей крупного купечества среди других категорий жителей страны очевиден. Для сравнения: численность городового служилого дворянства для 1670-х - 1680-х гг. определяется Я. Е. Водарским в 75 000 человек, посадских людей - в 134 000 человек (Водарский Я. Е. Численность и размещение посадского населения в России во второй половине XVII в. // Города феодальной России. М., 1966. Приложение. С. 290); крестьян в поморских, вятских и приуральских уездах в 70-80-е гг. XVII в., по данным П. А. Колесникова, насчитывалось почти 400 тысяч человек (Колесников П. А. Северная деревня в XV - первой половине XIX века. Вологда, 1976. Табл. 8. С. 98), и даже численность такой сравнительно небольшой группы населения, как приказные люди центральных и местных учреждений, составляла в 1690-е гг. 4657 человек (Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М., 1987. С. 37).

⁴ Чрезвычайно интересными и важными в этом отношении представляются недавняя находка в Государственном историческом архиве Новгородской области в фонде краеведа В. С. Передольского и публикация В. А. Баренцевым (посмертная, при участии И. Ю. Анкудинова) архива новгородского гостя Семена Гаврилова (Варенцов В. А. Новгородский купеческий архив второй половины XVII в. // Новгородский архивный вестник. 2004. № 4. С. 78–208).

⁵ Федотов-Чеховский А. Акты, относящиеся до гражданской расправы Древней России. Т. 1. Киев, 1860. № 110.

⁶ Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. Кн. 4. М., 1873. С. 57 – 61.

⁷ Трапезников В. Н. Расцвет Вологды и завещание вологодского гостя Фетиева как памятник былой культуры. Вологда, 1926 ( = Известия Вологодского общества изучения Северного края. Вып. 3). В настоящее время известны несколько списков этого завещания, лучшим из которых представляется список, написанный рукой душеприказчика Фетиева, его бывшего кабального человека Д. Березина (РНБ. Собрание ОЛДП. Q199). Подробнее о писце этого списка см.: Тимошина Л. А. Две духовные торговых людей 80-х годов XVII в. // Восточная Европа в древности и средневековье. Проблемы источниковедения. XVII Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. IV Чтения памяти доктора исторических наук Александра Александровича Зимина. Москва, 19-22 апреля 2005 г. Ч. 2. М., 2005. С. 350-353.

⁸ Акты относящиеся до юридического быта Древней России / Под ред. Н. В. Калачова. Т. 2. СПб., 1864.

⁹ ОР ГИМ. Синодальные свитки, № 1419.

¹⁰ Привилегированное купечество России во второй половине XVI – первой четверти XVIII в. Т. 1. / Сост. Т. Б. Соловьева, Т. А. Лаптева. М., 2004. С. 403.

¹¹ Привилегированное купечество России ... Т. 1. С. 187-189.

¹² ОР ГИМ. Синодальные свитки, № 1473.

¹³ Хронологически и с точки зрения истории отдельных семей к ним можно добавить еще 14 духовных (списки или записи в крепостных книгах) гостей, людей гостиной сотни и их родственников от первой трети XVIII в. (Козлова Н. В. Духовные гостей Михаила Шорина (1711 г.) и Алексея Филатьева (1731 г.) // Очерки феодальной России. Вып. 5. М., 2001. С. 188-203; Городская семья XVIII века. № 1, 2, 7, 8, 11 и др.).

¹⁴ РГАДА. Ф. 159. Приказные дела новой разборки. Оп. 3. Д. 1560. Л. 1-61.

¹⁵ С. Ф. Бушковский в последней трети XVII в. занимал довольно видное место в общественной и экономической жизни Устюга и Устюжского у. Являясь формально-юридически, по писцовым книгам 1675/76- 1679/80 гг. А. Лодыженского и подьячего А. Ерофеева и 1680/81 – 1682/83 гг. стольника И. Пояркова и дьяка А. Покрышкина, крестьянином д. Бушковой Синегоцкой волости Устюжского у., где проживал его отец Федор Марков с. Бушковский, Савва Бушковский в конце 1670-х гг. был приказчиком гостя, Остафья Ивановича Филатьева, в 1685/86 г. - устюжским таможенным головой и ездил с «государевой устюжской таможенной и кабацкой казной» и книгами в Москву (РГАДА- Ф- 159. Оп. 3. Д. 1560. Л. 7; Оп. 5. Д. 1508. Л. 162, 163, 172). С. Бушковский был женат на дочери посадского человека Великого Устюга Григория Мыльникова, который, в свою очередь, исполнял должность устюжского таможенного головы в 1674/75 и в 1687/88 гг. (РГАДА. Ф. 159. Оп. 5. Д. 1508, Л. 110-111, 172; Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого в период складывания всероссийского рынка (XVII век). М., 1960. С. 420-421). Ю. А. Тихонов, исследовавший торговую и промысловую деятельность устюжан во второй половине XVII в., отметил, основываясь на писцовых книгах 1670-х – начала 1680-х гг., как устюжских посадских людей торговца скотом Артемия Иванова с. Бушковского и четырех его сыновей: Ивана, Никиту, Силу и Федора (Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого... С. 417, 418, 449, 450, 635). Представляется, что все эти лица были выходцами из д. Бушковой и, следовательно, состояли в той или иной степени родства с С. Ф. Бушковским, который и сам, судя по всему, оставил сельскохозяйственные занятия, перейдя в той или иной степени к занятиям торговлей. Показательно, что Бушковский в ходе судебного дела с Гусельниковыми ни разу не был назван крестьянином; приказные, очевидно, со слов самого истца, именовали его «устюжанином». По-видимому, такие случаи изменения сферы деятельности и, соответственно, субъективной переоценки своего социального статуса были нередки среди черносошного крестьянства. В качестве примера можно привести судебное дело гостя И. Д. Панкратьева с Давидом Бредининым, по своему юридическому положению зафиксированному в писцовых книгах, являвшемуся крестьянином д. Кулсевой Стрелицкой волости Тотемского у., где продолжали жить его родственники, но называвшего себя тотемским посадским человеком (См.: Тимошина Л. А. Судебное дело гостя И. Д. Панкратьева и крестьянина Тотемского уезда Д. Брединина 1687 г. // Очерки феодальной России. Вып. 9. М., 2005. С. 175, 213).

¹⁶ Шляпин В. П. Житие праведного Прокопия, устюжского чудотворца, и историческое описание устюжского Прокопиевского собора. СПб., 1913; Бахрушин С.В. Научные труды. Т. 2. М., 1954. С. 87, 121-123; Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 255; Привилегированное купечество России... Т. 1. № 22. С. 110-112; № 23. С. 117; № 35. С. 148. Их племянники, Михаил Остафьев с. и Иван Гурьев с, на протяжении 1630–1660-х гг. являлись приказчиками старших родственников в сибирской и архангельской торговле (Таможенные книги Московского государства. Т. 1. М.; Л., 1950. С. 37, 111, 253 и др.).

¹⁷ Н. Б. Голикова отмечает время получения им чина гостя как просто 1648 г. (Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 98). Однако в пошлинной книге Печатного приказа имеется запись о взятии пошлин с грамоты от 29 мая 1648 г. старорусскому воеводе А. Чоглокову по челобитью гостя В. Федотова о выдаче этому последнему 200 руб. (РГАДА. Ф. 233. Печатный приказ. Оп. 1. Кн. 47. Л. 35). Интересно отметить, что в несколько более позднем документе якутской приказной избы от 9 августа 1648 г. В. Федотов назван торговым человеком гостиной сотни, а 22 мая 1649 г. – уже гостем (Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века на северо-востоке Азии. Сборник документов / Сост. Н. С. Орлова. М., 1951. № 58, С. 183; № 59. С. 184). Встречающаяся в литературе другая начальная дата упоминания в этом ранге - 1653 г. (Привилегированное купечество России... Т. 1.С. 465) - неверна.

¹⁸ Бахрушин СВ. Научные труды. Т. 2. С. 122; Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 98, 141.

¹⁹ Таможенные книги Московского государства XVII века. Т. 2. М.; Л., 1950 – 1951. С. 505, 506.

²⁰ Борисенков Е, П., Пасецкий В. М. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М., 1988. С. 335.

²¹ Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 121. Рассматривая судьбу А. Ф. Гусельникова, автор допускает противоречащие друг другу утверждения. Если в одном месте отмечено, что «брат же, совладелец и единственный наследник умершего в 1654 г. от чумы Василия Гусельникова (Федотова) Афанасий два года оставался посадским человеком, затем был записан в гостиную сотню и только в 1659 г., то есть через 5 лет, стал наконец гостем» (Там же. С. 141. В табл. 6 и 18 на с. 121 и 255 записана другая начальная дата пожалования чином гостя – 1658 г.), то в другом указывается, что торговый крестьянин В. Гусельников вместе с братьями Афанасием и Гурием был взят в гостиную сотню в 1630 г. (Там же. С. 253, 255). Кроме того, когда бы А. Ф. Гусельников ни был взят в эту корпорацию, попал он туда никак не из посадских людей, к которым он никогда не принадлежал.

²² Таможенные книги Московского государства XVII века. Т. 2. С. 86, 294-295 и др.

²³ РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 1560. Л. 8-9.

²⁴ В литературе последнее упоминание гостя А. Ф. Гусельникова неточно дается как 1681 г. (Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 121).

²⁵ Холмогоров В. И., Холмогоров Г. И. Материалы для истории, археологии и статистики московских церквей, собранные из книг и дел преждебывших патриарших приказов. М., 1884. С. 369.

²⁶ Здесь и далее в круглых скобках будут указываться листы по печатаемому в Приложении тексту завещания А. Ф. Гусельникова.

²⁷ РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 1560. Л. 27.

²⁸ Подробнее см.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 7. Т. 13. М., 1991. С. 252-290; Богословский М. М. Петр I. Материалы для биографии. Т. 1. М., 1940. С. 37-47; Очерки истории СССР. XVII век. М., 1955. С. 325-326; Буганов В. И. Московские восстания конца XVII века. М., 1969. С. 87-196, 245–300. Выражение «смутное время» в отношении событий 1682 г. встречается и в других документах. В частности, в памяти из Земского приказа от 15 июня 1694 г. указывается, что торговый человек Дмитровской сотни Иван Романов был пожалован за службу в 1682 г. «в смутное время» в Сотенной палате (Лавров А. С. Регентство царевны Софьи Алексеевны. М., 1999. С. 54).

²⁹ РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 1560. Л. 27-28.

³⁰ Там же. Л. 32. Странно выглядит характеристика этого владения в работе Е. И. Заозерской: «В 1686 г. на близкой к Тотьме полянке Бабичевой, в то время захваченной гостями Грудцыными и Гусельниковыми, были переписаны еще 43 давно запустевшие трубы (Заозерская Е. И. У истоков крупного производства в русской промышленности XVI –XVII веков. М., 1970. С. 162). Во-первых, переходы этой полянки из одних рук в другие были осуществлены совершенно законным путем купли-продажи, и нет никаких оснований сразу же видеть в сделке, совершаемой представителями двух разных социальных групп, акт насилия. Во-вторых, к 1686 г. гости Гусельниковы уже давно умерли, и этой землей владел один B. И. Грудцын.

³¹ От претензий в адрес внучатого племянника Ивана Федоровича Гусельникова C. В. Бушковский отказался ранее, признав его действительно лишенным наследства после смерти старшего родственника (РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 1560. Л. 30).

³² РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. № 1560. Л. 68.

³³ «Будет кто кому дав на себя в заемных денгах кабалу, или в вотчинном очищенье, или в ыном в каком деле ни будь какую крепость, да умрет, а после его в животах его останутца жена его и дети или иные кто роду его, а как он жив был, и у него по тем кабалам в заемных денгах и по записям в вотчинном очищенье с ысцы суд был, а судныя дела по смерть его не вершены, а по тем судным делам довелось было обвинить, и исцом по тем делам велеть иски их править того умершаго на жене и на детех или на иных роду его, кто после его в животах его останетца и кому даны будут вотчины его. А будет по тем заемным кабалам и по всяким крепостям у того умершаго, как он жив был, с ысцы и суда не было, а похотят исцы по тем крепостям исков своих искати того умершаго на жене и на детех или на иных его роду, кому животы его и вотчины достанутца, и им в тех их исках того умершаго на жену, и на детей, и на иных роду его суд дати, и по суду и по сыску указ ему учинити до чего доведетца» (РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 1560. Л. 68-69; ср.: Соборное уложение 1649 года. Текст. Комментарий. Л., 1987. С. 59).

³⁴ Соборное уложение 1649 года. Комментарий. С. 220 – 221.

³⁵ Так, Н. Б. Голикова связывает «сложную процедуру оформления духовных завещаний», которые «писались в присутствии священников, свидетелей» и где «делились не только недвижимость, но и иконы, одежда, посуда, драгоценности, кабальные записи», с особыми взаимоотношениями именно внутри «гостевых» фамилий (Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 143), хотя в действительности формальная процедура оформления духовных представителей различных социальных групп в целом была одинаковой. Н. И. Никитин, обращаясь к завещанию промышленного человека Михаила Захарова 1653 г., написанного на Анадыре, цитирует начало этого документа: «Се яз, Михайло Захаров сын, соликамской жилец с Городищ, пишу себе изустную память целым умом и разумом на Анадыре в ясашном зимовье, сего света отходя...» – и замечает: «Так несколько высокопарно начинается это завещание, сразу же, впрочем, переходя к прозе жизни». На самом же деле, начало завещания Захарова достаточно стандартно и повторяет постоянно употреблявшийся в документах подобного вида формуляр, поэтому процитированные слова о «высокопарности» и «прозе жизни» не представляются слишком удачными (Никитин Н. И. Землепроходец Семен Дежнев и его время. М., 1999. С. 112). Н. В. Козлова, наоборот, рассматривая структурные элементы духовных, склонна видеть в них, вслед за С. М. Каштановым, пять клаузул (в тексте работы указаны только четыре), восходящих к византийским образцам (Козлова Н. В. Введение // Городская семья XVIII века. С. 21–22). И хотя в отношении завещаний XVII – XVIII вв. автор и делает некоторые оговорки о степени влияния на них византийского права, все же видеть в этих, достаточно «индивидуальных», актах следование неким «ранее утвердившимся в духовных формулам», вряд ли справедливо.

³⁶ См.: История предпринимательства в России. Кн. 1. М., 2000. С. 126–128.

³⁷ Переход от феодализма к капитализму в России: Материалы Всесоюзной дискуссии. М., 1969. С. 29-30.

³⁸ Демкин А. В. К вопросу о преемственности торговых капиталов XVII в. (по материалам Торжка) // Промышленность и торговля в России XVII–XVIII вв. М., 1983. С. 168–174; Аксенов А. И. Генеалогия московского купечества XVIII в. Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 43–45; Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 119–120, 184–190; Соловьева Т. Б. О численности и составе высшего слоя привилегированного купечества (гостей) при Петре I // Столичные и периферийные города России в средние века и раннее новое время (XI–XVIII вв.) Тезисы докладов научной конференции (Москва, 3-5 декабря 1996 г.). М., 1996. С. 167-170; Беспаленок Е. Д. Смена поколений и преемственность капиталов Вяземского купечества в XVII–XVIII вв. // Экономика, управление, демография городов Европейской России XV–VIII вв. Материалы конференции 18 – 21 февраля 1999 г., Тверь. Тверь, 1999. С. 49-53.

³⁹ Таможенные книги Московского государства. Т. 3. М., 1951. С. 27, 46, 122 и др.; Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого... С. 467, 528.

⁴⁰ О Г. М. Фетиеве см.: Трапезников В. Н. Расцвет Вологды и завещание вологодского гостя Фетиева... С. 1–12; 3аозерская Е. И. Вологодский гость Г. М. Фетиев (Из быта торговых людей XVII в.) // Записки историко-бытового отдела Государственного Русского музея. Вып. 1. Л., 1928. С. 195–212; Черкасова М. С. Новые данные о деятельности вологодского гостя Г. М. Фетиева // Торговля, купечество и таможенное дело в России в XVI–XVIII вв. Сборник материалов международной научной конференции (Санкт-Петербург, 17–20 сентября 2001 г.). СПб., 2001. С. 95-102.

⁴¹ Евдоким Фетиев умер, очевидно, весной 1665 г. В судебном деле его отца, Г. М. Фетиева, о драке с греком Мануилом Ивановым, начавшемся 1 апреля 1665 г., упоминается, что Фетиев собирался поехать из Москвы в Вологду на похороны сына (РГАДА. Ф. 159. Оп. 1. Д. 2143. Л. 167- 185; Тимошина Л. А. Греки и русские в Москве в 1665 г. // Третьи Чтения памяти профессора Николая Федоровича Каптерева (Москва, 26–27 октября 2005 г.) Материалы. М., 2005. С. 41–53). По выписи из вологодской таможенной книги 1662/63 г. (РГАДА. Ф. 159. Оп. 1. Д. 1243. Л. 431) Евдоким Гаврилов с. Фетиев продавал пеньку грекам и англичанам, т. е. уже вел самостоятельные торговые операции, хотя его возраст в то время, исходя из венечной записи Гаврилы Фетиева с женой Ульяной от мая 1646 г., вряд ли превышал 16–17 лет, и к моменту смерти он был еще совсем молодым человеком.

⁴² У М. С. Черкасовой – Сушкино (Черкасова М. С. Новые данные... С. 100).

⁴³ Не согласимся с М. С. Черкасовой, считавшей, что это земельное владение было просто завещано Я. Манойлову (Черкасова М. С. Новые данные... С. 100).

⁴⁴ ОР ГИМ. Синодальные свитки. Д. 1473. Л. 1–2. Конец документа с датой утрачен, по времени последнего упоминания И. А. Железникова в 1698 г. (Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 332) духовную можно датировать самым концом XVII в. Имеется в виду, вероятно, церковь архангела Гавриила в «Мясниках» на Поганом пруду: впервые упоминается в 1551 г., в 1657 г. значится каменной, в 1679 г. перестраивалась, в 1699 г. земли вокруг начинает скупать А. Д. Меншиков, который сначала, в 1701 г., пристраивает к старой церкви Введенский придел, а в 1704–1707 гг. по его заказу возводится новый храм, впоследствии более известный как «Меншикова башня» (Сорок сороков. Т. 2. М., 1994. С. 87–90).

⁴⁵ Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 314.

⁴⁶ Аксенов А. И. Генеалогия московского купечества... С. 34 – 45.

⁴⁷ См., например: Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 138-145, 185-187.

⁴⁸ Об истории сооружения этой церкви см.: Овчинникова Е. С. Церковь Троицы в Никитниках. М., 1970. С. 5-12.

⁴⁹ Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. Кн. 4. М., 1873. С. 57. См. также: Овчинникова Е. С. Церковь Троицы в Никитниках. С. 10.

⁵⁰ Подробнее см.: Бахрушин С.В. Научные труды. Т. 3. М., 1955. С. 167; Голикова Н. Б. Политические процессы при Петре I. M., 1957. С. 209; Соловьева Т. Б. «В Преображенском приказе сыскан и допрашиван»: В чем провинился купец Никитин // Источник. 1996. № 5.

⁵¹ Привилегированное купечество в России... Т. 1. С. 401 –403.

⁵² Подробнее об истории строительства этой церкви см.: Кильдышев А. Фрески церкви Воскресения Христова на Дебре в Костроме. Кострома, 1996. С. 1–15.

⁵³ РГАДА. Ф. 1209, Поместный приказ. Оп. 1. Кн. 1123. Л. 9- 10 об.;   Тимошина Л. А. Семья торговых людей Исаковых и ее роль в истории Костромы XVII в. // Социально-политическая история России: Проблемы изучения и преподавания. Тверь, 2004. С. 87-95, 110-112.

⁵⁴ Известны случаи отказа от подобных обращений. В мае 1696 г. думный дьяк Андрей Андреевич Виниус не захотел быть душеприказчиком у грека Мануила Левендатова под тем предлогом, что «у него, Мануила, с старцом Киприяном, что был в мире Констянтин, многие есть хлопоты в приказех, и за которыми теми ево хлопотами после ево смерти надобно кому ходить ... а душеприкащиком в таких делех небезхлопотно бывает» (ОР ГИМ. Синодальные свитки. Д. 1505. Л. 1).

⁵⁵ Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 234-235.

⁵⁶ Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 6. Т. 11–12. М., 1991. С. 272, 295-298, 306, 441, 444 и др.; Кн. 7. Т. 13-14. С. 168, 171, 181, 189, 347 и др.; Мейерберг А. Путешествие в Московию // Утверждение династии. М., 1997. С. 87, 172; Рейтенфельс Я. Сказания о Московии // Там же. С. 330; Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича // Московия и Европа. М., 2000. С. 91; Гордон Патрик: 1) Дневник. 1659-1667. М., 2002. С. 10, 105-107, 109-111, 128 и др.; 2) Дневник. 1677-1678 гг. М., 2005. С. 122, 123; Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII века. М.; Л., 1946. С. 274.

⁵⁷ Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 6. Т. 11–12. С. 187, 207, 598; Кн. 7. Т. 13-14. С. 180, 184, 185, 190, 252 и др.; Буганов В. И. Московские восстания конца XVII века. С. 130–133, 135, 136, 141–143 и др.; Лавров А. С. Регентство царевны Софьи. М., 1999. С. 15–71; Хьюз Л. Царевна Софья. СПб., 2001. С. 79-124; Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII века. С. 274.

⁵⁸ Матвеев А. Описание возмущения московских стрельцов // Рождение империи. М., 1997. С. 370.

⁵⁹ Боярская книга 1658 года. М., 2004. С. 50.

⁶⁰ Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 7. Т. 13–14. С. 318; Лавров А. С. Регентство царевны Софьи Алексеевны. С. 85.

⁶¹ Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII в. С. 309.

⁶² РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 1251. Л. 1.

⁶³ О явном существовании самых тесных связей гостя именно с верхушкой приказной администрации свидетельствует не только его завещание, но и то, например, обстоятельство, что в 1667 г. Новоторговый устав вместо Гусельникова подписал гость А. Кириллов (Российское законодательство X–XX веков. Т. 4. М., 1986. С. 134), который с 1676/77 г. станет думным дьяком приказов Большого прихода, Большой казны, Новгородской, Галицкой и Владимирской четвертей (Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV–XVII вв. М., 1975. С. 233–234), а через два месяца после смерти Афанасия Федотовича, 15 мая 1682 г., будет убит восставшими стрельцами (Буганов В. И. Московские восстания конца XVII века. С. 150–151, 187–189).

⁶⁴ Работы В. А. Варенцова, Н. Б. Голиковой, Т. А. Лаптевой, Т. Б. Соловьевой и др.

⁶⁵ Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. Т. 1. М., 1909. С. 104.

⁶⁶ Флоря Б. Н. Привилегированное купечество и городская община в Русском государстве (вторая половина XV – начало XVII вв.) // История СССР. 1977. № 5; Кистерев С. Н. К характеристике купеческих корпораций России в конце XVI – первой половине XVII века // Столичные и периферийные города Руси и России в средние века и раннее новое время (XI–XVIII вв.). Доклады Второй научной конференции (Москва, 7-8 декабря 1999 г.) М., 2001. С. 206-214.

⁶⁷ См.: Городские восстания в Московском государстве XVII в. М.; Л., 1936. С. 135-165; Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого... С. 367-374.

⁶⁸ Городские восстания... С. 152.

⁶⁹ РГАДА. Ф. 141. Приказные дела старых лет. 1668 г. Д. 289. Л. 35; Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 2. С. 88.

⁷⁰ Спасский И. Г. Денежное хозяйство Русского государства в середине XVII в. и реформы 1654– 1663 гг. // Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960. С. 103.

⁷¹ Там же. С. 103-105.

⁷² Мельникова А. С. Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого. М., 1989. С. 221.

⁷³ Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 2. С. 88.

⁷⁴ Заозерская Е. И. У истоков крупного производства в русской промышленности XVI-XVII веков. М., 1970. С. 365.

⁷⁵ РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Устюг. Д. 167. Л. 73 об.

⁷⁶ Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века на северо-востоке Азии. С. 177-178. № 52; С. 183-184. № 59; Белов М. И. Семен Дежнев. М., 1948. С. 62–63; Никитин Н. И. Землепроходец Семен Дежнев и его время. М., 1999. С. 63.

⁷⁷ Таможенные книги Московского государства XVII века. Т. 2. С. 12, 55, 173–174, 191, 444; Макаров И. С. Пушной рынок Соли Вычегодской в XVII в. // Исторические записки. Т. 14. М., 1945. С. 163; Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 2. С. 122.

⁷⁸ Таможенные книги Московского государства XVII века. Т. 2. С. 191.

⁷⁹ РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Устюг. Д. 167. Л. 7 об.

⁸⁰ ОР РНБ. Ф. 536. Собрание ОЛДП. 0199. Л. 39-40.

⁸¹ Архив гостей Панкратьевых XVII - начала XVIII в. Т. 1. М., 2001. № 188. С. 208; № 233. С. 253.

⁸² РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 4060. Л. 3.

⁸³ Там же. Ф. 141. 1678 г. Д. 2. Л. 1; Ф. 137. Боярские и городовые книги. Оп. 1 Вологда, Д. 2а. Л. 139 об.; Архангельск, Д. 29. Л. 3; Ф. 159. Оп. 3. Д. 2010. Л. 1; Курц Б. Г. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев, 1915. С. 443; Архив гостей Панкратьевых. Т. 1. № 101. С. 125; Д. 106. С. 129.

⁸⁴ Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII века... С. 245–246.

⁸⁵ Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века Т. 1. М.; Л., 1947. С. 350-351.

⁸⁶ Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 96; ср.: «Этому способствовало и то, что одновременно [в 1613 г. – Л. Т.] начались пожалования новых гостей, сопровождавшиеся указами об их переезде в Москву, хотя получившие жалованные грамоты купцы и не являлись москвичами» (Там же. С. 86). См. также: Голикова Н. Б. Численность, состав и источники пополнения гостей в конце XVI – первой четверти XVIII в. // Русский город. (Исследования и материалы). Вып. 8. М., 1986. С. 95-96).

⁸⁷ Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 96 – 97.

⁸⁸ Весьма показательно, например, отсутствие подобных документов в последнем по времени выхода сборнике нормативных актов: Законодательные акты Русского государства второй половины XVI – первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986.

⁸⁹ Голикова Н. Б. Численность, состав и источники пополнения... С. 95. Значит, какие-то исключения допускались, если этой мерой были затронуты все-таки не все гости?

⁹⁰ Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба... Т. 2. М., 1949. С. 351-353.

⁹¹ ДАИ. Т. 3. СПб., 1848. № 44. С. 150-151. В недавней публикации документов по истории купечества России XVI–XVII вв. Т. А. Лаптева и Т. Б. Соловьева, комментируя список грамоты, предложили изменить ее дату, правда, не дав серьезного источниковедческого обоснования, на 1647 г. (Привилегированное купечество России... Т. 1. С. 261-262).

⁹² РГАДА. Ф. 141. 1632 г. Д. 80. Л. 583; Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 2. С. 122.

⁹³ Подробнее см.: Тимошина Л. А. Расселение гостей, членов гостиной и суконной сотен в русских городах XVII в. // Торговля и предпринимательство в феодальной России. М., 1994. С. 120-121.

⁹⁴ П. В. Ходутин принадлежал к известной устюжской семье посадских людей, занимавшихся торговлей, скупавших хлеб, имевших кузницу в Устюге и земельные владения в его уезде (Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого. С. 419, 420, 640 и др.). Можно добавить, что в тексте завещания П. В. Ходутин выступает как строительный подрядчик, обеспечивающий найм рабочей силы, поставку материалов и т. д. (Л. 22).

⁹⁵ Трудно не обратить внимание на любопытное совпадение: в начале 1660-х гг. гость В. Г. Шорин женился на вдове устюжанина гостиной сотни Никифора Ревякина Матрене Внифантьевой дочери и получил за нею в приданое все земельные владения ее первого мужа в Устюжском и Усольском у. Ревякины также имели свой собственный каменный двор в Китай-городе на Никольской улице (Подробнее о Ревякиных см.: Тимошина Л. А. Родственные купеческие объединения на Русском Севере в XVII в. // Генеалогия на Русском Севере: История и современность. Архангельск, 2003. С. 45-52).

⁹⁶ Холмогоров В. И., Холмогоров Г. И. Материалы для истории, археологии и статистики ... С. 366 – 370; Овчинникова Е. С. Церковь Троицы в Никитниках. С. 7 – 8.

⁹⁷ Холмогоров В. И., Холмогоров Г. И. Материалы для истории, археологии и статистики ... С. 370.

⁹⁸ Подробнее см.: Устюг Великий. Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1883. С. 47 – 49; Вологодская старина. Историко-археологический сборник / Сост. И. К. Степановский. Вологда, 1890. С. 189-192; Шляпин В. П. Житие праведного Прокопия... С. 65– 123; Дунаев Б. И. Севернорусское гражданское и церковное зодчество. Город Великий Устюг // Глагол времени. Исследования и материалы. Статьи и сообщения межрегиональной научной конференции «Прокопиевские чтения». Вологда, 2005. С. 45–47; Бочаров Г. Н., Выголов В. П. Сольвычегодск. Великий Устюг. Тотьма. М., 1983. С. 111–113; Шильниковская В. П. Великий Устюг. М., 1987. С. 143-148; и др.

⁹⁹ Перхавко В. Б. Купечество и культура русского города XVII в. // Столичные и периферийные города Руси и России в средние века и раннее новое время XI–XVIII вв. Доклады Третьей научной конференции (Муром, 17 – 20 мая 2000 г.). М., 2003. С. 181. Статья исследователя носит, скорее, информационный, с простым перечислением церквей и монастырей, построенных гостями и членами гостиной в разных городах страны, чем аналитический характер. Тем более что и сам перечень таких сооружений далек от желаемой полноты, в частности, в работе вообще не упомянуты устюжские купцы, не только Гусельниковы, но и Ревякины с их знаменитой Вознесенской церковью и зданиями в Михайло-Архангельском монастыре.

¹⁰⁰ Стефанович П. С. Приход и приходское духовенство в России в XVI–XVII веках. М., 2002. С. 31-108.

¹⁰¹ Там же. С. 103.

¹⁰² Там же. С. 107.

¹⁰³ Там же. С. 42-54.

¹⁰⁴ Некоторое исключение составляет церковь, построенная на средства гостя Меньшове Булгакова на Варварском крестце в Китай-городе, местоположение которой часто определялось как «на Булгакове дворе», прихожанами которой были только члены его семьи. Однако во время сыска о церковных землях, проводившегося в 1656/57 г. после эпидемии чумы, мнения опрошенных о местоположении этой церкви разошлись: одни считали, что церковь действительно стояла на территории двора, другие указывали на наличие прохода между собственно двором и церковным зданием (3абелин И. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. Ч. 2. М., 1891. С. 25-26).

¹⁰⁵ Шильниковская В. П. Устюг Великий. С. 143, 147-148; Сорокатый В. М. Образ Прокопия Устюжского в иконе // Житие святого праведного Прокопия, Христа ради юродивого, устюжского чудотворца. М, 2003. С. 190. В. П. Шильниковская считает П. Д. Котельникова непосредственным «мастером», «зодчим» собора (Шильниковская В. П. Устюг Великий. С. 148); это же мнение было повторено в путеводителе по Великоустюгскому музею-заповеднику (Великий Устюг. Северные лики. Великоустюгский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник. СПб., 2003. Без пагинации. Раздел «Прокопьевский собор»). Однако имеющиеся сведения об этом лице, в частности, приобретение им земельных угодий, постоянные поставки вместе с братом Никитой, в том числе в 1666/67 – 1668/69 гг., хлеба в Холмогоры и на казенные винокурни (Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого... С. 361, 585), заставляют, с нашей точки зрения, видеть в этом лице, скорее, такого же строительного подрядчика, как П. В. Ходутин из завещания А. Ф. Гусельникова.

¹⁰⁶ Устюг Великий. С. 47–49; Дунаев Б. И. Северное гражданское и церковное зодчество. С. 46. Возможно, именно большими капиталовложениями не только в строительство самого собора и колокольни, но и в его украшение (иконы, утварь, одеяния священнослужителей, колокола) объясняется отмеченное выше сокращение торговых оборотов А. Ф. Гусельникова, по крайней мере на сибирском направлении, и отсутствие «пожитков» на момент смерти.

¹⁰⁷ Подробнее о книжных приобретениях Федотовых – Гусельниковых см.: Тимошина Л. А. Покупка книг жителями Великого Устюга в 30-х – начале 60-х годов XVII века // Великий Устюг: Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 2004. С. 252-253.

¹⁰⁸ РГАДА. Ф. 1182. Приказ книгопечатного дела. Оп. 1. Кн. 65. Л. 59. Не исключено, что И. Елизарьев – одно лицо с племянником крупного устюжского посадского торгового человека Кузьмы Родионова с. Худякова, сначала участвовавшего в торговых операциях дяди (Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого... С. 60–61), а затем перешедшим к А. Ф. Гусельникову.

¹⁰⁹ Описание и воспроизведение иконы см.: Шляпин В. И. Житие праведного Прокопия... С. 112–116; Бочаров Г. Н., Выголов В. П. Сольвычегодск. Великий Устюг. Тотьма. С. 113. Ил. 49; Брюсова В. Г, 1) Русская живопись XVII века. М., 1984. С. 147, 149. Ил. 160; 2) Федор Зубов. М., 1985. С. 77. Ил. 48; Сорокатый В. М. Образ Прокопия Устюжского в иконе. С. 155, 165–171. Ил. 26 – 34; Великий Устюг. Северные лики. Ил. 3 в разделе «Прокопьевский собор».

¹¹⁰ Например, на еще одной известной житийной иконе Прокопия, вложенной 13 июня 1602 г. Н. Г. Строгановым в тогда еще деревянную церковь, есть только 24 клейма (Сорокатый В. М. Образ Прокопия Устюжского в иконе... С. 149–153).

¹¹¹ Брюсова В. Г. Русская живопись XVII века... С. 147.

¹¹² Сорокатый В. М. Образ Прокопия Устюжского в иконе. С. 165.

¹¹³ Власов А. Н. Литературная история жития праведного Прокопия, Устюжского Чудотворца // Житие святого праведного Прокопия, Христа ради юродивого, Устюжского Чудотворца. М., 2003. С. 109.

¹¹⁴ Власов А. Н. 1) К вопросу о происхождении цикла сказаний о Прокопии и Иоанне Устюжских // Литература Древней Руси. Источниковедение. Л., 1988. С. 144–145; 2) Литературная история жития... С. 112–119.

¹¹⁵ Власов А. Н. К вопросу о происхождении цикла сказаний... С. 148– 149, 151.

¹¹⁶ Власов А. Н. К вопросу о происхождении цикла сказаний... С. 156. Стоит уточнить, что это новое чудо (об одержимом человеке по имени Козьма, крестьянине боярина Ф. И. Шереметева) датируется не 1639, а 1637 г.: «В лето 7145 марта в 1 день...» (Комментарии // Житие святого праведного Прокопия Устюжского... С 103).

¹¹⁷ Власов А. Н. 1) К вопросу о происхождении цикла сказаний... С. 152–153, 156–157; 2) Литературная история жития... С. 118.

¹¹⁸ Сорокатый В. М. Образ Прокопия Устюжского в иконе... С. 165–169.

¹¹⁹ Комментарии // Житие святого праведного Прокопия Устюжского... С. 108.

¹²⁰ Сорокатый В. М. Образ Прокопия Устюжского в иконе... С. 171–172.

¹²¹ Брюсова В. Г. Русская живопись XVII века... С. 147; Сорокатый В. М. Образ Прокопия Устюжского в иконе... С. 165.

¹²² ПСРЛ. Т. 37. С. 123.

¹²³ Власов А. Н. 1) К вопросу о происхождении цикла сказаний... С. 157; 2) Литературная история жития... С. 119.

¹²⁴ Комментарии // Житие святого праведного Прокопия Устюжского. С. 104.

¹²⁵ Власов А. Н. 1) К вопросу о происхождении цикла сказаний... С. 158; 2) Литературная история жития... С. 119.

¹²⁶ Пигин А. В. Из истории русской демонологии XVII в. Повесть о бесноватой жене Соломонии. СПб., 1998. С. 17-19.

¹²⁷ Там же. С. 18-19, 139.

¹²⁸ «Начитанный книжник, в совершенстве владеющий традиционными приемами агиографии и мастер сюжетного повествования» (Власов А. Н. Литературная история жития... С. 119).

¹²⁹ О безусловной грамотности гостя говорит его прозвище «Скорая запись», широко употреблявшееся в различных документах, вплоть до отметки о погребении «Афанасия Скорой записи» патриархом Иоакимом (Холмогоров В. И., Холмогоров Г. И. Материалы для истории, археологии и статистики... С. 369).

¹³⁰ Музейное собрание. Описание. Т. 2. М., 1997. № 3765. С. 225.

¹³¹ Гурьянов В. П. Икона Спасителя письма Симона Ушакова. М., 1905. С. 1; Успенский А. И. Царские иконописцы и живописцы XVII в. Т. 2. М., 1910. С. 322; Бекенева Н. Г. Симон Ушаков. 1616- 1686. М., 1984. С. 10.

132 Лаврентьев А. В. «Государев иконник» и московский дворянин Симон Федорович Ушаков // Лаврентьев А. В. Люди и вещи. Памятники русской истории и культуры XVI –XVIII вв., их создатели и владельцы. М., 1997. С. 52–58.

¹³³ Дунаев Б. И. Севернорусское гражданское и церковное зодчество... С. 46; Искусство земли Вологодской XIII–XX веков. Каталог выставки. М„ 1990. С. 96. Ил. 110.

¹³⁴ Николаева Т. В. Древнерусская живопись Загорского музея. М., 1977. С. 63. № 66.

¹³⁵ Филимонов Г. Д. Симон Ушаков и современная ему эпоха русской иконописи // Вестник общества древнерусского искусства при Московском Публичном и Румянцевском музеях. Вып. 1. М., 1873. С. 48.

¹³⁶ Лаврентьев А. В. «Государев иконник»... С. 60.

¹³⁷ В синодиках имеются случаи внесения записей женщинами, женами, но при этом они также перечисляют родственников только со своей стороны, за исключением самого мужа или умерших детей. См., например, записи вдовы псковского гостя Ф. Емельянова Прасковьи, где указаны только ее родственники – Ревякины (Тимошина Л. А. Родственные купеческие объединения... С. 48–49).

¹³⁸ Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 55, 88, 121, 152, 153.

¹³⁹ В частности, выборочный анализ документов показывает, что фамилия-прозвище «Гусельников» встречается не ранее середины XVII в. и относится к Афанасию Федотову и сыновьям Гурия Ивану и Федору, Василий же фигурирует под прозвищем «Скорая запись» или патронимом «Федотов» и т. д.

¹⁴⁰ С нашей точки зрения, вопреки мнению А. В. Лаврентьева (Лаврентьев А. В. «Государев иконник»... С. 60), с этим же родом были связаны сибирские торговые люди Ушаковы, устюжане по происхождению, уехавшие, по-видимому, в первой трети XVII в. в Сибирь и осевшие в Енисейске, представители которых в 1680–1690-х гг. входили в состав гостиной сотни, а Иван Ушаков имел чин гостя (Александров А. В. Сибирские торговые люди Ушаковы в XVII в. // Русское государство в XVII в. М., 1961. С. 131-150).

¹⁴¹ Привилегированное купечество России... Т. 1. С. 117. № 23.

¹⁴² Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации... С. 255.

¹⁴³ См., например: Таможенные книги Московского государства. Т. 2. С. 294 – 295.

¹⁴⁴ См., например: РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Устюг, 30. Л. 166, 204, 214 об., 221 об. и др.

¹⁴⁵ Некоторое удивление вызывает тот факт, что С. Ф. Ушаков не упомянут как наследник в завещании гостя, что, казалось бы, противоречит предположению о их родственных связях. Однако допустимо предполагать наличие определенной устной договоренности с жившим по соседству, на той же Варварской улице, родственником и возможной непосредственной передачи ему части денег или другого имущества, о чем говорилось выше. В таком случае С. Ф. Ушаков, поставив, как послух, свою подпись под завещанием, выразил свое согласие с таким решением и отказался от выдвижения в будущем каких-либо претензий.

¹⁴⁶ Брюсова В. Г. Русская живопись XVII века... С. 42.

¹⁴⁷ Можно, конечно, думать, что причиной раннего успеха стал выдающийся талант молодого живописца, хотя суждения искусствоведов в этом отношении сильно разнятся (см.: Брюсов В. Г. Русская живопись XVII века... С. 38–42), но и в этом случае кто-то достаточно близкий к придворным кругам или к деятельности этого учреждения должен был узнать об Ушакове и рекомендовать его.

¹⁴⁸ Таможенные книги Московского государства XVII века. Т. 1. М.; Л., 1950. С. 164, 171.

¹⁴⁹ Воспроизведение подписей С. Ф. Ушакова на иконах см.: Кедрова Т. Н. Иконы Симона Ушакова в собрании Загорского музея // Сообщения Загорского государственного историко-художественного музея-заповедника. Вып. 2. Загорск, 1958. С. 47-54.

¹⁵⁰ «Симон Ушаков подписывался почти на всех своих произведениях и подписывал не одно свое имя, но место и время, куда и когда он писал их. Он сознавал, без сомнения, относительное их достоинство и, очевидно, желал сохранить их для потомства» (Филимонов Г. Симон Ушаков и современная ему эпоха русской иконописи... С. 11).

¹⁵¹ Цит. по фотовоспроизведению: Лаврентьев А. В. «Государев иконник»... С. 53. Ил. 10. Заметим попутно, что в тексте боярской книги (РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Оп. 22. Кн. 9. Л. 229) имя С. Ф. Ушакова помещено в разделе «Дворяне», а не «Дворяне московские», а в кн. 8 из этого ж фонда указанный А. В. Лаврентьевым (Лаврентьев А. В. «Государев иконник»... С. 54. Прим. 15) л. 296 не существует, эта книга заканчивается л. 221.

¹⁵² Исправлено из: на Устюге.

¹⁵³ Слова «по той духовной» вписаны тем же почерком над строкой.

¹⁵⁴ Вписано над строкой.

¹⁵⁵ Исправлено из: в.

¹⁵⁶ Так в ркп.

¹⁵⁷ Так в ркп.

¹⁵⁸ Исправлено из: нам.

¹⁵⁹ Приписано на левом поле теми же почерком и чернилами.