|
|
|
(Вологда)
Условия, в которых приходилось вести хозяйство северному крестьянину, способствовали складыванию многоотраслевой структуры деревенского производства. Для восполнения дефицита своего бюджета крестьянин издавна прибегал к различным промысловым занятиям. Данная статья преследует цель проанализировать характер внеземледельческой деятельности крестьянского хозяйства в первой трети XX века и в какой-то мере дополнить наши представления об эволюции крестьянского двора и формирования его доходов в доколхозный период истории. Степень вовлечения северного крестьянства в промысловые занятия была различной. На их географию влияли, в первую очередь, природно-климатические условия, определявшие интенсивность развития сельского хозяйства. Если сравнительно мягкий климат Вологодской и Северо-Двинской губерний позволял крестьянину сосредоточить свои усилия в основном на земледелии и скотоводстве, то в лесной и тундровой зоне Архангельской губернии, территории Карелии и Коми такой возможности не было. Население так называемых поморских волостей, располагавшихся на побережье Белого моря и Северного Ледовитого океана, занималось исключительно рыбным и звериным промыслами (все волости Александровского уезда, Унежемская, Кушерецкая, Малошуйская, Лямецкая, Летне-Золотицкая волости Онежского уезда, Сюземская, Зимне-Золотицкая и Патракеевская волости Архангельского уезда, Койденская, Долгощельская и Несская волости Мезенского уезда и Ермицкая, Пустозерская и Ростовская волости Печорского уезда) 1. Примерно аналогичная закономерность возрастания удельного веса промысловых заработков в валовом доходе крестьянской семьи разных географических зон прослеживается по крестьянским бюджетам. Так, в 1904—1909 годы в Вологодской губернии на долю промыслов падало 42,1 процента от всего совокупного дохода семьи 2. В Архангельской губернии в 1910—1913 годах сельскохозяйственный доход составлял около 36,4 процента от совокупного. Остальное приходилось на долю лесных (27,2 процента), кустарных и отхожих промыслов (18,2 процента), а также рыболовства и охоты (18,2 процента) 3. Характер развития промыслов в разных губерниях также в какой-то мере определялся общей направленностью развития крестьянского двора. В Вологодской и Северо-Двинской губерниях до революции наибольшее развитие получили так называемые сельскохозяйственные промыслы, в других районах — промыслы, связанные с лесозаготовкой, охотой и рыболовством. По данным Вологодского губернского статистического комитета, общее количество крестьян в губернии, занятых местными промыслами, составляло в 1913 году 172722 человека. Из них льнообрабатывающими промыслами занималось 57 тысяч человек (34 процента от всех промысловиков), кружевоплетением было занятооколо тридцати девяти тысяч кружевниц (23 процента), лесозаготовительные и лесообрабатывающие промыслы объединяли двадцать восемь тысяч восемьсот пятьдесят крестьян (более 15 процентов), охотой и рыболовством «промышляли» восемнадцать с половиной тысяч человек (примерно 11 процентов). Некоторая часть промысловиков занималась роговым, кушачным, щетиносортировочным, лесохимическим и другими промыслами 4. Ценность годового производства всех отраслей местных промыслов равнялась более чем 5 миллионов рублей, из них свыше 3 миллионов падало на льнопереработку 5. Главнейшим видом промысла в Архангельской губернии являлась лесозаготовка и лесопереработка со средним доходом в 6 миллионов рублей в год 6. Только в смолокуренном производстве было занято более 4,6 тысяч человек, которые вырабатывали 2/3 общего объема производства смолы и смолопродуктов на Севере 7. Из остальных промыслов, распространенных в губернии, видное место занимала охота и рыболовство, приносящие доход в четыре миллиона рублей ежегодно, замшевое производство, столярный, бондарный, щепной и ряд других промыслов. Среди промыслов Карелии накануне Первой Мировой войны наибольшее распространение получила лесозаготовка и деревообработка, объединявшие 7600 кустарей — более половины всех промысловиков. В Каргопольском уезде крестьяне занимались обработкой беличьих шкурок с годовой выработкой до одного миллиона штук. Часть крестьян производила глиняную посуду и изделия из мрамора. Общее число «промышленников» превышало четырнадцать тысяч человек 8. Наряду с местными промыслами постепенно развивался крестьянский отход. В Вологодской губернии, например, число отходников составляло в 1912 году 76 тысяч человек с заработком в 3,4 тысячи рублей, в 1913 году — 83,2 тысячи человек с заработком в 4,6 тысяч рублей, в 1917 году — 86,7 тысяч человек с доходом в 4,4 тысячи рублей 9. В Архангельской губернии заработок от крестьянского отхода составлял около 2 миллионов рублей. По своему социальному составу большинство промышленников представляли категорию наемных рабочих. В Вологодской губернии 40 тысяч или 58 процентов от всех крестьян, занимавшихся промыслом, составляли батраки, пастухи, строительные рабочие, пильщики теса, лесные рабочие, грузчики, бурлаки и так далее. На самостоятельных кустарей, предпринимателей, торговцев, служащих приходилось 42 процента. Причем собственно предпринимателей насчитывалось не более 700 человек. Первая Мировая война положила начало дезорганизации крестьянских промыслов. К 1917 году обычный процент крестьянских хозяйств с промыслами снизился больше, чем на половину, и продолжал падать и далее 10. В целом по региону количество крестьянских дворов с неземледельческими занятиями составило в 1917 году 26 процентов от всех наличных дворов. Менее промысловой являлась Вологодская губерния — 23,4 процентов дворов, более — Карелия — 32,9 процентов и Архангельская губерния — 29,8 процентов 11. По данным А. М. Анфимова падение промысловой отрасли на Севере оказалось более масштабным, чем по стране в целом 12. Анализ причин, вызвавших сокращение промысловых занятий крестьянства, и их состояние в период аграрной революции 1917–1921 годов в свое время был рассмотрен автором 13. Отметим лишь, что за годы революции доля крестьянских семей, занятых промыслами, возросла в регионе с 26 процентов в 1917 году до 29,7 процента в 1920 году 14, но при этом общая численность «промышленников» по отношению ко всему крестьянскому населению резко сократилась: в Вологодской — с 5,3 процента в 1917 году до 1,5 процентов в 1920 году, в Северо-Двинской — соответственно с 6 процентов до 1,5 процентов. В Карелии из общей массы сельского населения в 1920 году несамодеятельное население составляло 24,4 процента, для 43,8 процента крестьян основу занятий составляло сельское хозяйство, для 11,7 процента — сельское хозяйство с промыслами, для 2,9 процентов — промыслы с сельским хозяйством и для 13,7 процента — исключительно промыслы, 3,3 процента населения существовало на «нетрудовые доходы и пенсии» 15. Процесс сокращения промыслов сопровождался качественными изменениями. Промысел, по выражению Н. Воленса, потерял свой предпринимательский характер и приобрел в значительной мере потребительский 16. Прежде всего это касалось рыболовства, «рыбо-звериных» промыслов и охоты. Произведенная продукция в основе своей стала потребляться в собственном хозяйстве. В годы гражданской войны на Севере зарождается и получает развитие ряд новых, по выражению И. Степановского, «пионерных» промыслов, связанных с производствам и переработкой сельскохозяйственной продукции. В Кубенской и Фетиньинской волостях Вологодского уезда на базе расширения садоводства и сбора диких ягод успешно развивался «плодово-ягодно-варочный промысел». Промысловый характер постепенно приобретали выращивание табака и сбор лекарственных трав 17. Среди «непродовольственных» промыслов в 1917—1920 годах особое значение имели лесозаготовки и связанная с ними деревообработка. Претерпев некоторый спад в 1917—1919 годах, этот вид промысла к концу 1920 года отличался позитивной динамикой развития. Большая доля лесорубов и сплавщиков привлекалась к лесным работам в порядке трудовой и гужевой повинности. Но и в этом случае участие в лесозаготовках приносило существенную прибавку в крестьянский бюджет. Например, в 1920 году в лесу было занято около 20 тысяч крестьян Северо-Двинской губернии, которые получили за свой труд 400 тысяч рублей в довоенных ценах 18. С постепенным внедрением «нэповских» начал в экономике региона возрождаются условия для неземледельческих занятий крестьянства. Так, уже в 1922 году в Вологодской губернии побочные промыслы имели 78,6 процента дворов. Из всех «промышленников» 78,6 процента были заняты местными промыслами, 21,4 процента — отхожими 19. В Архангельской губернии доля хозяйств с промыслами увеличилась с 24,8 процента в 1917 году до 71,9 процента в 1924 году и 82,1 процента в 1927 году. В абсолютных данных это равнялось 51,5 тысяч дворов в 1924/25 году, 57,0 тысяч дворов в 1925/26 году, 61,5 тысяч в 1926/27 году и 63,3 тысячи дворов в 1927/28 году 20. Соответственно доля промысловиков по отношению к мужскому населению в рабочем возрасте поднялась с 28,1 процента в 1917 году до 81,4 процента в 1924 году и 96,2 процента в 1927 году 21. В Карелии в 1923/24 году промыслом занимались 77,8 процента дворов, в 1924/25 году — 80,8 процента, в 1926/27 году — 83 процента 22. В Северо-Двинской губернии в 1927/28 год 73,9 процента хозяйств имели промысловые заработки, в Коми — 81,9 процента 23. Значительная часть дворов занималась двумя (до 40,8 процентов дворов), а то и тремя (до 24,7 процента дворов) видами промыслов 24. По данным Народного комиссариата земледелия СССР, из числа облагаемых налогом дворов удельный вес дворов с промыслами составлял в 1926/27 году в Крайнем Северном районе РСФСР 80 процентов, в Северном — 55,9 процента. В 1927/28 году — соответственно 82,6 процента и 69 процентов 25. Однако следует подчеркнуть, что динамика крестьянских промысловых дворов не являлась линейной. Повышенный прирост числа кустарей и мелких промышленников в восстановительный период со второй половины 1920-х годов замедлился. По нашим подсчетам, основанным на данных динамической переписи 1927—1929 годов, в Северном крае среди дворов, не подвергшихся дроблению (органическим изменениям), в категории сугубо сельских дворов доля дворов с неземледельческими занятиями по отношению к числу наличных дворов этой категории повысилась с 54,8 процентов, в 1927 году до 79,1 процента в 1929 году, в тоже время категория сельских дворов с неземледельческими промыслами в 1929 году снизилась до 96,4 процента. В конечном итоге, доля дворов сохранявших свою «промысловость» в 1927 и 1929 годах равнялась: среди сугубо сельских дворов — 48,8 процента, среди сельских дворов с неземледельческими занятиями — 94,5 процента 26. В среднем по региону к концу 1920-х годов число крестьянских дворов, занимавшихся промыслом, превышало цифру в 70 процентов, но, тем не менее, уровень «промысловости» крестьянских дворов значительно отставал от дореволюционных показателей. По мере выхода из кризиса промысловой отрасли видоизменялась ее структура и характер. Однако общей тенденцией являлось возрождение традиционной системы домашних (кустарно-ремесленных) и отхожих промыслов крестьянского населения и последовательное углубление диспропорций в их соотношении. Обращает на себя внимание снижение удельного веса домашних промыслов. В Карелии в 1923/24 году из всех промысловых дворов на их долю приходилось лишь 12,2 процента 27. Среди так называемых местных промыслов республики их удельный вес снизился с 23,1 процента в 1923/24 году до 11,3 процента в 1924/25 году, 9,9 процента в 1925/26 году и 9,5 процента в 1926/27 году 28. В Архангельской губернии за период 1924—1929 годов число дворов с ремесленными, кустарными и домашними занятиями не поднималось выше 23,2 тысяч. Доля самостоятельных «промысловиков» в структуре промыслового населения сократилась с 57,1 процента в 1920 году до 32—33 процентов в 1926—1927 годах 29. Удельный вес дохода от домашних промыслов последовательно снижался в следующей пропорции: 1925/26 году — 13,9 процента, 1926/27 году — 12,4 процента , 1927/28 году — 11,6 процента , 1928/29 году — 11,2 процента от общего объема промыслового дохода 30. Учитывая выявившуюся тенденцию снижения роли кустарно-ремесленных промыслов населения, можно считать, что в 1925 году был достигнут некий средний уровень в их развитии, позволяющий судить о состоянии и техническом оснащении отрасли. Согласно данным Центрального статистического управления, на Европейском Севере число дворов с кустарно-ремесленным производством равнялось 59215 дворам (16,46 процента) от общей массы обследованных дворов, промыслового населения в них — 68297 человек (3,82 процента). В этих дворах было зарегистрировано 55766 «промышленных» заведений. Техническое оснащение предприятий было невысоким. Только 15014 (26,9 процента) имели специальное помещение, в 5121 заведении регистрировался механический двигатель, в 864 применялся наемный труд (1215 рабочих и служащих) 31. Среди кустарно ремесленных промыслов Карелии получили развитие сапожный, кузнечный, портняжный, плотничий, столярный, печной, слесарный, бондарный и так далее. В Архангельской губернии — косторезный (Холмогорская волость) промысел, баржестроение в Шенкурском и Пинежском уездах, бондарное, сапожное, пенько-прядильное, точильное производство и др. В Коми — замшевое производство (Ижмо-Печерском уезд), плотницкий, сапожный, портняжный, валяльный и столярный промыслы и другие 32. В Вологодской губернии — кузнечный, кружевной (22185 кружевниц по данным 1927/28 года), роговой (718 мастеров по тем же данным), сапожный, мельничный, гончарный, корзиночный, валяльный и другие 33. В Северо-Двинской губернии кустарно-ремесленными промыслами было занято 18,3 процента — 19 процентов дворов. Наибольший удельный вес среди домашних промыслов принадлежал группе промыслов по изготовлению одежды и обуви (валяльное, портняжное и сапожное занятие) и обработке дерева (выгонка смолы, бондарное, столярное производство, плетение корзин). Меньшее развитие получили металлообработка (кузницы), производство продовольственных продуктов (водяные мельницы и маслобойки), обработка глины (посуда и кирпич), производство инвентаря, инструментов, выделка кож и овчин 34. По сравнению с кустарным промыслом в экономике крестьянского двора гораздо большее значение имели занятия промыслами внеземледельческого производства. Среди них повсеместно лидирующие позиции занимали лесные работы. Дополнительным толчком к развитию лесозаготовок послужили благоприятная конъюнктура на лесные материалы на заграничных рынках, естественная заинтересованность государства в развитии отрасли и экспорте продукции, расширение деятельности концессионных предприятий («Руссголландлес», «Руссанглолес»). Лесозаготовки и сплав получили наибольшее развитие в Карелии, тяготевшей к Мурманской железной дороге, Архангельской губернии, Коми, тяготевших к сплавным рекам и Архангельскому порту. Общее число хозяйств, занимавшихся лесными работами в Архангельской губернии, увеличилось за период 1925/26—1927/28 годов с 22,4 тысячи дворов до 26 тысяч. Удельный вес заработка в данной отрасли в общей структуре промысловых доходов деревни увеличился соответственно с 24,8 процента в 1925/26 году до 36,1 процента в 1928/29 году, а общий доход от промысла — в 2,3 раза. Доход от лесных промыслов в Карелии составлял в среднем также около 36 процентов. Удельный вес промысла в Карелии в составе промысловых занятий увеличился с 28,4 процента в 1923/24 году до 50,8 процента в 1926/27 году 35. На втором месте по значимости стояли морские рыбо-зверобойные промыслы архангельского и карельского Поморья (траловый и кошельково-сельдяной лов, семужий и наважий промыслы, морской и береговой зверобойный промыслы). Ряд организационных мер в этой области, предпринятых правительством в начале 1920-х годов, способствовал расширению промысла: разделение водных угодий на воды государственного и местного значения, упорядочивание рыбных тоней, техническое переоснащение промысла и его кооперирование, гарантированный сбыт через государственные и кооперативные структуры — «Севгосрыбтрест», «Севкорыба», «Желрыба» и другие. Однако на динамику развития данного промысла в значительной степени влияли природные факторы (например, в 1924/25 году сельдь не подошла к берегу 36). Солидное место в экономике двора занимали извоз, тесно связанный с лесозаготовками, охота, терпентинные промыслы (смолокурение), развитые в Вельском и Шенкурском уездах и ряд других промыслов. Как только представилась возможность, часть избыточного крестьянского населения, вернулась к практике неземледельческого отхода за пределы региона. Примерно с 1923 года можно вести речь о восстановлении традиционной «системы» отхода. Крестьяне-отходники занимались плотницким и портняжным делом, обработкой шерсти (шерстобиты и пимокаты), фабрично-заводскими работами (писчебумажные и целлюлозные фабрики «Сокол» и «Печаткино», лесопильные заводы Архангельска и «Вологдолеса», горные заводы в Приуралье), работой на железных дорогах. Следует отметить особый вид отхожего промысла распространенного в Архангельской губернии и Карелии. Это отхожий промысел на Мурманский берег на тресковый ярусный лов. Ежегодно из Кемского уезда Карелии и приморских волостей Летнего берега и Онежского уезда Архангельской губернии на промысел уходило до 2700—2800 «промышленников» 37. В конце 1923 — первом полугодии 1924 года в масштабах страны была предпринята попытка определить характер и размеры отхожих промыслов. Специальное обследование, проведенное через волостные исполнительные комитеты, охватило до 70 процентов сельского населения страны. Обобщенные сведения о числе ушедших на заработки из сельских местностей Европейского Севера в 1923—1924 годы, полученные на основе материалов обследования, приводят к выводу, что Европейский Север отличался наибольшей интенсивностью отхода, в котором на каждую тысячу сельских жителей на заработки уходило более 64 человек (по СССР средний показатель — 16 человек). Число отходников по региону ежегодно превышало 100 тысяч человек (около 6 процентов от всего населения) 38. В Карелии и Архангельской губернии число отходников достигало 90 человек на каждую 1000 жителей. Численность крестьян, уходивших на заработки, достигла пиковой точки в 1925–1927 годах — в Северном районе около 150 тысяч человек, Ленинградско-Карельском районе — 250 тысяч человек 39. В силу довольно динамичного отвлечения крестьян на заработки в лесную отрасль в пределах края, к концу 1920-х годов источники зафиксировали постепенное сокращение отхода за пределы региона. В Вологодской губернии из 100 «промышленников», занимавшихся промыслами, 53,8 процента находили работу в собственном селении, 32 процента — в других селениях своего уезда и в Вологде, 0,9 процента — в других уездах и городах губернии, 9,5 процента — в других губерниях и городах, 3,8 процента — «в столицах» 40. В Автономной Карельской Советской Социалистической Республике за период с 1923—1927 годов от 85,3 процента до 96,4 процента отходников находили себе работу в пределах самой республики 41. Наблюдения показывают, что чем устойчивее было земледельческое хозяйство, тем больше оно имело возможность получить промысловый заработок, не выходя за рамки своего селения (до 70 процентов промысловиков из высших посевных групп), и наоборот, чем мельче и беднее было земледельческое производство, тем чаще оно вынуждено было искать дополнительный доход за пределами своего района. В Архангельской губернии число крестьянских дворов, занимавшихся отхожим промыслом, сократилось с 18 тысяч в 1925/26 году до 16,5 тысяч в 1927/28 году Соответственно доля «отхожих» заработков в общей структуре промысловых доходов снизилась с 28,6 процента (1925/26 год) до 24,4 процента (1928/29 год) 42. В составе промысловых дворов Карелии численность дворов, занятых отходом, сократилась с 16,8 процента в 1923/24 году до 12,2 процента в 1924/25 году, 12,7 процента в 1925/26 году и 6,7 процента в 1926/27 году 43. В конечном итоге, не сложно придти к выводу, что к концу 1920-х годах дореволюционные масштабы отхода в крае так и не были достигнуты. В завершение анализа подчеркнем одно важное обстоятельство, касающееся причин, объясняющих «промысловость» крестьянских хозяйств. Вплоть до начала 1920-х годов главной причиной служили низкие показатели земледельческого производства (обеспеченность скотом, посевной площадью, сельскохозяйственным инвентарем), с одной стороны, и более высокие показатели демографического порядка (состав семьи и ее численность, количество работников и др.) — с другой. Создававшийся дефицит бюджета из-за падения доходности сельскохозяйственного производства закономерно восполнялся за счет доходов от промыслов 44. Это логично вытекало из характера хозяйства: многопосевные крестьяне затрачивали больше рабочей силы в своем хозяйстве, а маломощные вынуждены были продавать ее или заниматься самостоятельным промыслом. Состав «промышленников» по их занятию промыслом также зависел от размера полеводческого хозяйства — в земледелие, промышленность и транспорт нанимались, главным образом, малопосевные и беспосевные крестьяне. Из высших групп (сеявших свыше шести десятин) согласно статистическим данным 1920 года, в сельское хозяйство не отпускался ни один работник. Занятость женщин в промыслах, также подчинялась отмеченной закономерности — снижение удельного веса женщин следовало по мере расширения посева в хозяйстве. Самостоятельные промысловики (ремесленники и кустари) также выходили в основном из мелкопосевных и менее — из крупнопосевных групп дворов 45. В земледельческих уездах Вологодской и Северо-Двинской губерний выявленные факторы продолжали оказывать воздействие на экономику двора на протяжении всего периода НЭПа. В то время как в Коми и Карелии и, в особенности, Архангельской губернии в 1920-е годы обозначилась прямо противоположная тенденция — уровень «промысловости» дворов возрастал по мере роста производственных параметров хозяйства. Число хозяйств, имевших промыслы и продававших рабочую силу на сторону, в Архангельской губернии в 1927 году было наименьшим в группе дворов без посева и наивысшим — с посевом свыше 2,1 десятин (47,3 процента и 79,2 процента). Соответственно в той же пропорции распределялись дворы, продававшие рабочую силу на сторону (54,8 процента и 63,1 процента). В среднем на хозяйство доля лиц занятых в промысле повышалась от низших посевных групп дворов к высшим (1,1 и 1,7 работника) 46. Сказанное служит дополнительным аргументом в пользу разнонаправленной эволюции крестьянских хозяйств северной и более южной части региона. Обобщая все сказанное, приходим к выводу, что изменение социально-экономических условий развития северной деревни, вызванное войной, привело к сокращению промысловых занятий сельского населения и сохранению тех промыслов, которые были связаны с производством продуктов питания либо тех, развитию которых всячески содействовало государство (прежде всего лесозаготовки). В 1920-е годы деформированная многоотраслевая структура крестьянского хозяйства постепенно восстанавливалась. Промыслы продолжали играть важную роль в экономике крестьянской семьи, хотя и не достигли дореволюционных объемов. В то же время по мере продвижения на Север промысловые занятия начинают активно вытеснять земледельческое производство крестьянского двора, которое все более приобретало подсобный характер. ПРИМЕЧАНИЯ 1 См.: Перфильев И. Архангельская губерния: (Краткая экономическая география губернии). — Архангельск, 1925. — С. 62. 2 Костров Н. И., Никитин Н. П., Эмме А. А. Очерки организации крестьянского хозяйства по материалам бюджетных исследований начала ХХ века. — М., 1925. — С. 5. 3 Евдокимов А. В. Важнейшие статьи дохода сельского население Архангельской губернии // Вестник Архангельской кооперации. — 1922. — № 3. — С. 5. 4 Долинин В. М. Промыслы сельского и городского населения Вологодской губернии в конце XIX — начале XX века // История СССР. — 1985. — № 2. — С. 154. 5 Новый путь. — 1919. — № 13. — С. 28. 6 Евдокимов А. В. Важнейшие статьи дохода сельского население Архангельской губернии… — С. 5. 7 Норд Э. Смольная промышленность и лесная кооперация // Вестник Архангельской кооперации. — 1922. — № 5. — С. 5. 8 Новый путь. — 1919. — № 13. — С. 32. 9 Долинин В. М. Промыслы сельского и городского населения Вологодской губернии в конце ХIX — начале XX века… — С. 160. 10 См. подробнее: История северного крестьянства. — Т. 2: Крестьянство Европейского Севера в период капитализма. — Архангельск, 1985. — С. 240–242. 11 Поуездные итоги Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. по 57 губерниям и областям // Труды Центрального статистического комитета. — Т. V. — Вып. 2. — М., 1923. — С. 2–3, 14–15, 74–75. (Проценты подсчитаны автором). 12 Анфимов А. М. Российская деревня в годы первой мировой войны. — М., 1962. — С. 247–255. 13 Саблин В. А. Аграрная революция на Европейском Севере России, 1917–1921: Социальные и экономические результаты. — Вологда, 2002. — С. 167–182. 14 Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1920 г. // Труды ЦСУ. — Т. II. — Вып. 1. — М., 1921. — С. 10, 11, 74, 75. — Вып. 3. — М., 1922. — С. 2, 3, 22, 34, 35; Поуездные итоги Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. по 57 губерниям и областям // Там же. — С. 2–3, 14–19, 74–75. Отметим, что 4748 крестьянских хозяйств Архангельской губернии (свыше 7 процентов от всех хозяйств) носили чисто промысловый характер и не занимались сельским хозяйством. Об этом см.: Попов А. Н. Архангельский край: Статистико-экономический очерк. — Архангельск, 1923. — С. 10. 15 Государственный и местный бюджет Автономной Карельской Социалистической Советской Республики за 1924–1925 г. — Петрозаводск, 1925. — С. 15. 16 Воленс Н. В. Промыслы и сельское хозяйство Печорского края: (Отчет рекогносцировочного исследования за 1921 г.) // Труды Северной научно-промысловой экспедиции. — Вып. 21. — М.; Л., 1924. — С. 59. 17 Степановский И. Вологодская губерния: Статистико-экономический конспект // Вестник народного хозяйства Вологодской губернии. — 1921. — № 2–5. — С. 12–13. 18 Бучнев В. Мелкая промышленность и промыслы Северо-Двинской губернии: (в границах губернии 1925 года) // Записки Северо-Двинского общества изучения местного края. — Вып. I. — Великий Устюг, 1925. — С.46. 19 Государственный архив Вологодской области (далее — ГАВО). Ф. 129. Оп. 1. Д. 90. Л. 97 об. 20 Государственный архив общественно-политических движений и формирований Архангельской области (далее — ГАОПДФАО). Ф. 290. Оп. 1. Д. 245. Л. 51; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1927–28 г. — Архангельск, 1928. — С. 25; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1928–29 г. — Архангельск, 1928. — С. 42. 21 Статистический сборник по Архангельской губернии за 1927 год. — Архангельск, 1929. — С. 47, 48, 192–195. 22 Автономная Карельская Советская Социалистическая Республика: Ежегодник. — Вып. III: 1928. — Петрозаводск, 1928. — С. 166; Гильберт И. Ф. Бюджет крестьянского хозяйства за 1923–24 год: (по исследованию 1924 года) // Экономика и статистика Карелии. — Петрозаводск, 1926. — С. 105–106; Материалы статистического обзора Автономной Карельской ССР за 1925–26 гг. — Петрозаводск, 1927. — С. 75. 23 Государственный архив Архангельской области (далее — ГААО). Ф. 105. Оп. 3. Д. 353. Л. 31, Д. 357. Л. 24. 24 Подробнее см.: Гильберт И. Ф. Бюджет крестьянского хозяйства за 1923–24 год… — С. 105–106. 25 Крестьянские хозяйства, колхозы и совхозы СССР в 1924/25 — 1927/28 гг. по данным налоговых сводок Наркомзема СССР. Вып. 1. — М., 1977. — С. 160–161, 122–123. — Вып. 2. — С. 225–226; 276–277; 340–341, 402–403. — Вып. 3. — С. 523–524. 26 Подсчитано по: ГААО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 279. Л. 26–27. 27 Гильберт И. Ф. Бюджет крестьянского хозяйства за 1923–24 г. ... — С. 105–106. 28 Автономная Карельская Советская Социалистическая Республика: Ежегодник. — Вып. III… — С. 166; Материалы статистического обзора Автономной Карельской ССР за 1925–26 гг. … — С. 75. 29 Статистический сборник по Архангельской губернии за 1927 год... — С. 47, 48, 192–195. 30 ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 245. Л. 51; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1927–28 г. … — С. 25; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1928–29 г. … — С.42. 31 Российский государственный архив экономики. Ф. Р–374. Оп. 9. Д. 66. Л. 30–31. 32 Государственный архив Российской Федерации. Ф. 3260. Оп. 7. Д. 43. Л. 62–66. 33 Контрольные цифры народного хозяйства Вологодской губернии на 1927–28 г. — Вологда, 1928. — С. 10. 34 ГААО. Ф. 105. Оп. 3. Д.357. Л. 24–26. 35 ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 245. Л. 51; Автономная Карельская советская социалистическая республика: Ежегодник. — Вып. III. — С. 166; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1927–28 г. ... — С. 25; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1928–29 г. ... — С. 42; Материалы статистического обзора Автономной Карельской ССР за 1925–26 год. ... — С. 75; Отчет народного комиссариата земледелия АКССР за 1925–26 год. — Петрозаводск, 1927. — С. 30–31. 36 Отчет народного комиссариата земледелия АКССР за 1925–26 год… — С. 30–31. 37 Десятый Архангельский губернский съезд Советов, (16–24 марта 1925 г.): Отчет. — Архангельск, 1925. — С. 97–98; Отчет народного комиссариата земледелия АКССР за 1925–26 год… — С. 30–31. 38 Минц Л. Е. Отход сельскохозяйственных рабочих в СССР // Наемный труд в сельском хозяйстве: Статистико-экономический сборник. — М., 1926. — С. 89–90; Минц Л. Е. Отхожие промысла в СССР // Экономическое обозрение. — 1925. — № 9. — С. 167–169. 39 Минц Л. Е. Отхожие промыслы в СССР // Статистическое обозрение. — 1928. — № 9. — С. 55. 40 ГАВО. Ф. 129. Оп. 1. Д. 90. Л. 48. 41 Автономная Карельская советская социалистическая республика: Ежегодник. — Вып. III. …— С. 166; Материалы статистического обзора Автономной Карельской ССР за 1925–26 гг. … — С. 75. 42 ГАОПДФАО. Ф. 290. Оп. 1. Д. 245. Л. 51; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1927–28 г. … — С. 25; Контрольные цифры народного хозяйства Архангельской губернии на 1928–29 г. … — С. 42. 43 Автономная Карельская советская социалистическая республика: Ежегодник. — Вып. III. … — С. 166; Материалы статистического обзора Автономной Карельской ССР за 1925–26 гг. ... — С. 75. 44 Итоги разработки сельскохозяйственной переписи 1920 г. по типам и группам хозяйств: Северный район. // Труды Центрального статистического управления. — Т. XIV. — Вып. 1. — М., 1924. — С. XIV, XV. 45 Там же. — С. XV, XVIII. 46 Статистический сборник по Архангельской губернии за 1927 год… — С. 48, 192–195. |
|
В. А. Саблин. Промыслы и их роль в крестьянском хозяйстве Европейского Севера в 1910-е — 1920-е годы // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия / Гл. ред. Г. В. Судаков. Сост. С. А. Тихомиров. — Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 258-267. |