Но в Москве не могли забыть неудачи относительно Заволоцкого края, не
могли забыть и того,  что владыка Иоанн благословил новгородцев на войну
с великим князем.  В 1401 году владыка был позван к митрополиту Киприану
в Москву для святительских дел, но был задержан там и пробыл в наказании
и  смирении с лишком три года.  В то же время на Двине возобновлена была
прежняя  попытка:  известный  нам  Анфал  Никитин  с  братом  Герасимом,
которому   удалось   выбежать  из  новгородского  монастыря,  с  полками
великокняжескими явились нежданно в Двинской земле и  взяли  ее  всю  на
щит,  жителей  посекли  и  повешали,  имение  их  забрали,  захватили  и
посадников двинских;  но трое из них,  собравши вожан,  нагнали Анфала и
Герасима,  бились с ними на Холмогорах и отняли у них бояр новгородских.
В то же время великий князь послал двоих бояр  своих  с  300  человек  в
Торжок,  где  они  захватили  двоих бояр новгородских и взяли имение их,
хранившееся в церкви.  Как шли дела  дальше,  неизвестно;  в  1402  году
великий князь отпустил бояр новгородских, захваченных в Торжке, а в 1404
отпущен был и владыка Иоанн. Потом, под 1406 годом, встречаем известие о
приезде  в  Новгород  князя Петра,  брата великокняжеского;  в 1408 году
великий князь послал наместником в Новгород  брата  своего  Константина,
чего  уже  давно  не  бывало.  Анфал Никитич не беспокоил более владений
новгородских:  в 1409 году он пошел с вятчанами Камою и Волгою на  город
Болгары,  но был разбит татарами и отведен в Орду; избавившись от плена,
он явился опять в Вятку, но был здесь убит другим новгородским беглецом,
Разсохиным, в 1418 году. Этот Разсохин шел по следам Анфала относительно
Новгорода;  в  1417  году  из  Вятки,  из  отчины  великого  князя,  как
выражается новгородский летописец,  боярин князя Юрия Димитриевича, Глеб
Семенович,  с  новгородскими  беглецами  -  Жадовским  и  Разсохиным,  с
устюжанами и вятчанами наехали в насадах без вести на Заволоцкую землю и
повоевали волости Борок,  Емцу  и  Холмогоры,  захватили  и  двоих  бояр
новгородских.   Но   четверо  других  бояр  новгородских  нагнали  Глеба
Семеновича и отбили свою братью со всеми другими пленниками  и  добычею,
после  чего четверо воевод новгородских пошли с заволочанами в погоню за
разбойниками  и  пограбили  Устюг.   Это   было   последнее   враждебное
столкновение  Москвы  с  Новгородом  в  княжение  Василия  Димитриевича,
который первый ясно показал намерение  примыслить  к  Москве  Заволоцкие
владения.  Овладевши Нижним Новгородом с помощию тамошних бояр,  великий
князь попытался сделать то же самое и в Двинской области; первая попытка
была  неудачна,  но московский князь,  верный преданиям своего рода,  не
теряет надежды на успех,  повторяет попытку,  не упускает  из  виду  раз
намеченной  цели.  Почетный  прием,  оказанный  новгородцами в 1419 году
князю Константину Димитриевичу,  поссорившемуся с  старшим  братом,  как
видно, не имел неприятных следствий для Новгорода.
   Следы внутреннего разделения в Новгороде,  разделения между лучшими и
меньшими людьми,  опять обнаруживаются: в 1418 году какой-то простолюдин
Степан  схватил  боярина  Даниила  Ивановича  и  стал  кричать прохожим:
"Господа,  помогите мне управиться с этим злодеем!" Прохожие кинулись на
Даниила, поволокли его к толпе, собравшейся на вече, и стали бить; между
прочим,  выскочила из толпы какая-то женщина и начала бранить и бить его
как  неистовая,  крича,  что он ее обидел;  наконец полумертвого Даниила
свели с веча и сбросили с моста;  но один рыбак, Личков сын, захотел ему
добра  и  взял на свой челн;  народ разъярился на рыбака и разграбил его
дом,  а сам он успел скрыться. Дело этим не кончилось, потому что боярин
Даниил хотел непременно отомстить Степану: он схватил его и стал мучить.
Когда разнеслась в народе весть,  что Степан схвачен,  то зазвонили вече
на дворе Ярославовом, собралось множество народа, и несколько дней сряду
кричали:  "Пойдем на этого Даниила, разграбим его дом!" Подняли доспехи,
развернули  знамя  и пошли на Козмодемьянскую улицу,  где разграбили дом
Даниилов и много других домов,  а на Яневой улице пограбили берег. Тогда
козмодемьянцы,  боясь, чтоб не было с ними чего хуже, решились выпустить
Степана и,  пришедши к архиепископу, стали умолять его, чтоб вступился в
дело  и  послал  к  людскому  собранию;  святитель исполнил их просьбу и
послал священника козмодемьянского вместе с своим  боярином,  которые  и
освободили  Степана.  Но  и  этим  дело не кончилось:  народ встал,  как
пьяный,  на  другого  боярина,  Ивана  Иевлича,  разграбил  его  дом  на
Чудинцевой улице и много других домов боярских,  мало того, разграбили и
Никольский монастырь на поле, говоря, что тут житницы боярские; потом, в
то  же утро,  разграбили много дворов на Люгоще улице,  говоря,  что там
живут их супостаты,  пришли было и  на  Прусскую  улицу,  но  жители  ее
отбились  от  грабителей,  и  это послужило поводом к большому смятению.
Вечники прибежали  на  свою  Торговую  сторону  и  начали  кричать,  что
Софийская  сторона  хочет  на них вооружиться и домы их грабить,  начали
звонить по всему городу - и вот с обеих сторон толпы  повалили,  как  на
рать,  в доспехах на большой мост,  стали уже и падать мертвые:  одни от
стрел, другие от лошадей; в то же самое время страшная гроза разразилась
над  городом  с  громом  и молниею,  дождем и градом;  ужас напал на обе
стороны,  и многие начали уже переносить имение  свое  в  церкви.  Тогда
владыка Симеон пошел в церковь св. Софии, облачился, велел взять крест и
образ богородицы и пошел на большой мост,  за ним следовали  священники,
причет церковный и толпа народу. Многие добрые люди плакали, говоря: "Да
укротит господь народ молитвами господина  нашего  святителя!";  другие,
припадая к ногам владыки, с плачем говорили: "Иди, святитель, благослови
народ,  да утишит господь твоим благословением усобную  рать!";  а  иные
прибавляли: "Пусть все зло падет на зачинщиков!" Между тем крестный ход,
невзирая на тесноту от вооруженных людей, достиг большого моста; владыка
стал  посреди  него и начал благословлять крестом на обе стороны:  тогда
одни,  видя крест,  начали кланяться,  другие прослезились; от Софийской
стороны  пришел старый посадник Федор Тимофеевич с другими посадниками и
тысяцкими и стал просить владыку,  чтоб установил народ;  владыка послал
духовника   своего,   архимандрита  Варлаама,  и  протодьякона  на  двор
Ярославов  к  св.  Николе  отнести  благословение  степенному  посаднику
Василью   Осиповичу,   тысяцкому,   всему  народу  и  сказать  им,  чтоб
расходились по домам.  Те  отвечали:  "Пусть  святитель  прикажет  своей
стороне разойтись,  а мы здесь своим,  по его благословению, приказываем
то же самое", и таким образом все разошлись.
   Мы видели,  как дорого поплатились новгородцы за своих ушкуйников при
Димитрии Донском;  это заставляло их строго смотреть,  чтоб шайки людей,
обремененных долгами,  холопей,  рабов не собирались в их волостях и  не
отправлялись разбойничать на Волгу; это же повело и к ссоре Новгорода со
Псковом  в  1390  году.  Пошли  новгородцы  с  войском  ко  Пскову   под
предводительством  князя  Семена  Олгердовича  и стали на Солце.  Но тут
явились к ним послы  псковские  и  заключили  мир  с  обязательством  не
вступаться за должников,  холопей и рабов,  которые ходили на Волгу,  но
выдавать их.  Ушкуйничество,  впрочем, не прекратилось: под следующим же
годом встречаем известие,  что новгородцы, устюжане и другие собрались и
пошли в насадах и ушкуях рекою Вяткою и Камою,  взяли  Жукотин,  Казань,
выплыли потом на Волгу и пограбили всех гостей. Не прекратилась и вражда
Новгорода со Псковом: в 1394 году новгородцы пошли с войском ко Пскову и
стояли  под  ним 8 дней;  был у них бой с псковичами,  где они потерпели
неудачу  и  принуждены  были  ночью  бежать   домой,   побросавши   свои
стенобитные орудия;  вследствие этого-то неудачного похода свергнут был,
как видно, посадник Осип Захарович. Несмотря, однако, на свое торжество,
псковичи  не хотели продолжать войны с старшим братом и отправили послов
в Новгород;  но на этот раз послы возвратились без мира;  через два года
явились  в  Новгород  новые знатные послы из Пскова и били челом владыке
Иоанну:  "Чтоб ты,  господин,  благословил детей своих Великий Новгород,
чтобы  господин наш Великий Новгород нелюбье нам отдал и принял бы нас в
старину".  Владыка  благословил  детей  своих:   "Вы   бы,   дети,   мое
благословение  приняли,  псковичам  нелюбье отдали и свою братью младшую
приняли по старине;  потому  что,  дети,  видите,  уже  последнее  время
приходит,  надобно  христианам  быть  заодно".  Новгородцы послушались и
заключили мир по старине.
   Но если после этого не было войны между Новгородом и Псковом, зато не
было  и  единодушного  союза между ними,  какого желал владыка;  и после
псковский летописец  постоянно  жалуется,  что  новгородцы  не  помогают
псковичам. Отношения между старшим и младшим братом были таковы, что они
не могли действовать заодно;  но этот  недостаток  единства  между  ними
пролагал  московским  князьям  путь к усилению своей власти,  к собранию
Русской земли. Действительно, по словам новгородского владыки, приходило
теперь  последнее  время,  но последнее время для особного существования
Новгорода,  Пскова и  других  русских  волостей.  Угрожаемый  немцами  и
Литвою,  оставляемый без помощи Новгородом,  Псков необходимо должен был
обратиться к сильному князю московскому, который теперь имел возможность
заняться его делами, оборонить отчину св. Ольги, и вот с последнего года
XIV века во Пскове происходит важная  перемена:  он  начинает  принимать
князей от руки великого князя московского.  Таким образом,  сын Донского
примыслил богатые волости на берегах Оки и Волги,  утвердил свое влияние
во  Пскове,  заставил новгородцев держать свое княжение честно и грозно,
потому что грозил постоянно их богатым  колониям  заволоцким.  Рязань  и
Тверь,  слабые,  волнуемые  усобицами,  не  могли  и  думать  о борьбе с
Москвою,  но все более и более  подчинялись  ее  влиянию.  В  1402  году
великий  князь московский Василий от имени всех родичей - дяди Владимира
Андреевича и троих родных братьев - Юрия,  Андрея  и  Петра  -  заключил
договор  с великим князем рязанским Федором Ольговичем.  В этом договоре
московский князь делит своих родичей на два разряда  -  братьев  младших
(князь  Владимир  Андреевич  и князь Юрий Димитриевич) и братьев меньших
(князья Андрей и Петр Димитриевичи). Великий князь рязанский обязывается
держать  великого князя московского старшим братом,  младших его братьев
равными  себе  братьями,  меньших  братьев  младшими.   Обязывается   не
приставать к татарам; выговаривает себе право отправлять посла (киличея)
в Орду с подарками,  право принять у себя татарского посла с честию  для
добра христианского; но при этом обязывается давать знать в Москву, если
вздумает послать киличея,  равно  как  передавать  в  Москву  все  вести
ордынские. "А отдалится от нас Орда, тогда тебе с нами учинить по думе",
-  прибавляет  великий  князь  московский.  Не  раз  было  упомянуто   о
наследственной  вражде  между  великими князьями - рязанским и пронским;
московский князь ставит себя посредником между ними и вносит  в  договор
следующее  условие:  "С  князем великим Иваном Владимировичем (пронским)
взять любовь по прежним грамотам, а если учинится между вас какая обида,
то  вам послать бояр своих для решения спора,  если же они не решат,  то
третий (судья) им митрополит:  кого митрополит  обвинит,  тот  и  должен
отдать обидное;  а не отдаст,  то я,  великий князь Василий Димитриевич,
заставлю  его  исправиться".  Московский  князь   обязывает   рязанского
помириться  с  князьями  новосильским  и торусским по прежним грамотам и
жить с ними без обиды,  потому что те князья один человек с  московским.
Если  случится у этих князей спор с князем рязанским о земле или о воде,
то решают его  бояре,  высланные  с  обеих  сторон;  если  же  бояре  не
уладятся,  то  избирают  третьего судью,  приговор которого приводится в
исполнение князем московским.  Если князь литовский Витовт захочет любви
с князем рязанским,  то последний может взять с ним любовь, но только по
думе  с  князем  московским,  как   будет   годно.   Но,   несмотря   на
посредничество  московского  князя,  вражда  между  князьями рязанским и
пронским не стихла:  в 1408 году князь Иван Владимирович пронский пришел
нечаянно  с татарами и выгнал из Рязани князя Федора Ольговича,  который
бежал за Оку.  Московский князь послал на  помощь  к  изгнанному  воевод
коломенского   и   муромского   с  тамошними  полками;  на  реке  Смядве
встретились они с пронским князем и были  разбиты:  коломенский  воевода
был  убит,  муромский  взят  в плен.  Несмотря,  однако,  на эту победу,
пронский князь уступил Рязань опять Федору,  вероятно  вследствие  угроз
князя московского.
   В 1399  году  умер тверской князь Михаил,  последний опасный соперник
московского князя. Договорная грамота его с сыном Донского дошла до нас:
в  ней  отношения  князя  тверского  к  московскому  и  его  братьям  не
определены родовыми счетами:  Михаил называется просто  братом  Василия.
Тверской  князь  обязывается  за  себя,  за детей своих,  за внучат и за
племянников не искать ни Москвы,  ни великого княжения Владимирского, ни
Великого  Новгорода;  обязывается  быть  заодно  с  московским князем на
татар,  на литву,  на немцев и ляхов.  Если на московских князей нападут
татары,  литва, немцы или поляки и сам Василий с братьями сядет на коня,
то Михаил обязан  послать  к  ним  на  помощь  двоих  сыновей  да  двоих
племянников, оставив у себя одного сына; если же татары, литва или немцы
нападут на Тверское княжество,  то московский князь обязан сам  идти  на
помощь   к  Михаилу  с  своею  братьею.  Эта  разница  в  обязательствах
объясняется  старостию  Михаила  относительно  Василия.  Тверской  князь
обязан  объявить  Витовту  литовскому,  что он один человек с московским
князем.  К Орде тверскому князю путь чист,  равно его детям,  внучатам и
людям.  В  первый раз московский князь упоминает о князьях,  которых ему
или его младшей братье бог поручил:  если кто-нибудь из  них  отъедет  к
тверскому  князю,  то  последний  не может вступаться в их вотчины:  они
остаются за московским князем.
   Распределение Тверских волостей  между  сыновьями,  сделанное  князем
Михаилом, замечательно, и здесь ясно обнаруживается намерение завещателя
увеличить волость старшего брата пред волостями  младших,  чтоб  сделать
восстание последних и усобицы невозможными:  старший сын Михаила,  Иван,
получил Тверь с семью городами,  а двое других сыновей, Василий и Федор,
-  только по два города;  притом можно думать,  что в Кашинском же уделе
второго сына, Василия Михайловича, помещен был и внук Михайлов Иван, сын
умершего при жизни отцовой Бориса Михайловича.  Мы видели упорную борьбу
Михаила с  Дмитрием  московским,  которая  обличила  большую  энергию  в
тверском  князе;  мы  видели  также  стремление  Михаила  подчинить себе
Кашинское княжество;  это стремление  увенчалось  успехом,  несмотря  на
сопротивление  Москвы,  ибо  мы  видим  Кашин  во  власти Михаила,  и он
завещает этот город второму сыну своему Василию. Мир, господствовавший в
Тверских  волостях  в  продолжение 25 лет по окончании борьбы с Москвою,
дал Михаилу досуг обратить свою деятельность  на  устроение  внутреннего
наряда;  и  автор  сказания  о  его  смерти говорит,  что в княжение его
разбойники,  воры и ябедники исчезли, корчемники, мытари и торговые злые
тамги истребились,  о насилиях и грабежах нигде не было слышно; вообще о
Михаиле встречаем в летописях такой отзыв:  был  он  крепок,  сановит  и
смышлен, взор имел грозный и дивный.
   Новый тверской князь Иван Михайлович,  по обычаю, немедленно же хотел
воспользоваться полученными от отца средствами  для  приведения  в  свою
волю  младших  братьев.  Тверские  бояре  великокняжеские начали обижать
удельных князей.  Василий Михайлович кашинский пришел  к  своей  матери,
великой княгине Евдокии и стал говорить ей: "Бояре брата нашего крестное
целование к нам сложили,  тогда как они клялись отцу нашему - хотеть нам
добра". Великая княгиня тотчас же отправила своих бояр с боярами младших
сыновей к старшему,  которому они должны были сказать:  "Господин  князь
великий!  вопреки грамоте отца нашего, бояре твои сложили к нам крестное
целование, и ты б, господин князь великий, пожаловал, велел своим боярам
крестное  целование  держать по грамотам отца нашего".  Но Иван велел им
прямо сказать,  что бояре тверские сложили к ним крестное  целование  по
его приказу,  и начал с тех пор сердиться на мать, братьев и племянника.
Но мать последнего,  вдова Бориса Михайловича,  родом смольнянка,  взяла
сына,  боярина Воронца и явилась в Тверь к великому князю с оправданием,
что она не посылала своих бояр вместе с другими удельными.  Эта  лукавая
лесть,  по  выражению  летописца,  понравилась  Ивану;  он отнял у брата
Василия кашинского Луское озеро и отдал его племяннику Ивану Борисовичу.
Тщетно  Василий  чрез  владыку  тверского  Арсения просил у брата общего
суда:  тот велел отвечать ему:  "Суда тебе не  дам".  Скоро  Иван  успел
примыслить  новую  волость  к своей отчине:  в 1402 году умер двоюродный
брат его Иван Всеволодович холмекий и мимо родного  брата  Юрия  отказал
свой  удел  сыну  великого  князя  Александру;  в  следующем  году  этот
Александр выгнал дядю  Василия  Михайловича  из  Кашина;  тот  убежал  в
Москву, и великий князь успел на этот раз помирить его с старшим братом;
но чрез год,  когда кашинский князь приехал за чем-то в Тверь к старшему
брату, то последний велел схватить его вместе с боярами; двоюродный брат
их  Юрий  Всеволодович,  боясь  такой  же  участи,  убежал   в   Москву;
неизвестно, что заставило Ивана выпустить своего пленника и поцеловать с
ним крест;  но через месяц кашинский князь был уже в Москве,  и тверские
наместники  сидели  в Кашине,  угнетая его жителей продажами и грабежом.
Дела литовские мешали московскому великому князю  вступиться  в  усобицу
тверских  князей.  Как  видно,  он  дал  изгнанному  Василию Михайловичу
Переяславль в кормление;  но когда явился  из  Литвы  более  важный  для
Москвы  выходец,  князь Александр Нелюб,  то великий князь Василий отдал
Переяславль ему; вероятно, это самое обстоятельство заставило кашинского
князя  вступить  в  переговоры с старшим братом своим,  Иваном тверским,
который возвратил ему Кашин.
   Между тем Юрий Всеволодович холмский все жил в Москве и вдруг в  1407
году  поехал  в  Орду  искать великого княжения Тверского под двоюродным
братом своим Иваном.  Последний,  узнав об этом, также отправился в Орду
судиться с Юрием;  но легко было предвидеть,  кто из двух будет оправдан
на этом суде -  богатый  ли  Иван  или  безземельный  Юрий?  Все  князья
ордынские,  говорит  летописец,  оправили  князя  Ивана  Михайловича и с
честию отпустили его в Тверь,  а  Юрий  остался  в  Орде.  В  1408  году
поднялась  вражда  между  князем  Иваном  Михайловичем и племянником его
Иваном Борисовичем, которому он до сих пор покровительствовал: услыхав о
приближении дяди с войском к Кашину,  Иван Борисович бежал в Москву,  но
мать его отвезена была пленницею в Тверь,  и в  Кашине  сели  наместники
великого  князя  тверского,  т.  е.,  как надобно полагать,  в той части
Кашина,  которою владел Иван Борисович,  ибо тут же сказано,  что  князь
Иван  Михайлович  заключил мир с братом своим,  Василием кашинским.  Мир
этот,  однако,  продолжался не более трех лет:  в 1412 году встало опять
между  братьями  нелюбье  великое,  по  выражению летописца:  князь Иван
Михайлович тверской велел  схватить  брата  своего  Василия  Михайловича
кашинского  вместе с женою,  боярами и слугами;  княгиню велел отвезти в
Тверь,  а самого Василия Михайловича в Старицу;  но при переправе  через
реку Тмаку, когда все провожатые сошли с лошадей, князь в одном терлике,
без кивера погнал свою лошадь вброд,  переправился через  реку  и  потом
поскакал  по  неезжалым дорогам;  в одном селе посчастливилось ему найти
преданного человека, который заботился об нем, укрывал в лесу, перенимал
вести и, улучив наконец удобное время, убежал с князем в Москву.