Сергей Михайлович Соловьев
"История России с древнейших времен" Том 3
ГЛАВА ВТОРАЯ
ОТ СМЕРТИ МСТИСЛАВА ТОРОПЕЦКОГО ДО ОПУСТОШЕНИЯ РУСИ ТАТАРАМИ
(1228-1240)
События новгородские.- Война суздальских князей с Черниговом.- Вражда
Новгорода с Псковом.- Войны с мордвою, болгарами, немцами и
Литвою.Усобица в Смоленске.- Деятельность Даниила Романовича галицкого.-
Участие его в польских делах.- Тевтонский орден.- Батыево нашествие.-
Сведения о татарах.
Отношения новгородские, столкновения здесь князей северных с южными
грозили было во второй раз нарушить покой на севере. Мы видели, что в
1228 году новгородцы, не довольные Ярославом Всеволодовичем, призвали к
себе вторично Михаила черниговского; последний был шурин великому князю
Юрию владимирскому, который в первый раз посадил его в Новгороде;
Ярославу стали говорить, что и теперь Михаил посажен в Новгороде по
старанию Юрия; Ярослав поверил наговорам: в самом деле, мог ли
владимирский князь спокойно видеть, что младший брат его, князь
Переяславля Залесского, усиливается насчет Новгорода, не имел ли Юрий
важных причин мешать этому усилению? Как бы то ни было, Ярослав стал
сердиться на старшего брата и, чтоб успешнее действовать против него,
поссорил с дядею и троих Константиновичей ростовских - Василька,
Всеволода и Владимира. Юрий, узнавши об этом, спешил предупредить
усобицу и в 1229 году повестил всем родичам, чтоб съехались к нему во
Владимир на сейм; Ярослав сначала не хотел было ехать, но, узнав, что
племянники поехали, отправился и сам во Владимир. Здесь Юрию удалось
уладить дело: все родичи поклонились ему, называя отцом себе и
господином, весело отпраздновали Рождество богородицы, получили подарки
сами и бояре их и разъехались довольные по волостям своим. Ярослав,
обеспеченный со стороны старшего брата, стал готовиться к войне с
Михаилом; тогда во Владимир явилось посольство из Южной Руси от князя
киевского - Владимира Рюриковича и черниговского - Михаила, обоих
близких свойственников великого князя Юрия (который в том же 1230 году
женил сына своего Всеволода на дочери Владимира киевского); приехал сам
митрополит Кирилл с черниговским епископом Порфирием: новое
могущественное значение Северной Руси уже не в первый раз заставляет
митрополитов отправляться туда и стараться, чтоб обе половины Руси были
в политическом единении, которое условливало и единение церковное.
Митрополит достиг цели своей поездки: Ярослав послушался старшего брата
Юрия, отца своего митрополита, и заключил мир с Михаилом. Следствием
мира было то, что, как мы видели, Михаил уехал из Новгорода, оставя там
сына своего Ростислава, и новгородцы не могли дождаться его с войском,
чтоб идти вместе на Ярослава. Но опять новые волнения в Новгороде,
торжество стороны суздальской, изгнание Ростислава, бегство приверженцев
Михаиловых к нему в Чернигов и утверждение Ярослава в Новгороде, могли
снова возбудить вражду Суздаля с Черниговом; сюда присоединялась еще
другая причина вражды, к которой не мог быть нечувствителен и великий
князь Юрий: в 1232 году Михаил черниговский вместе с Владимиром киевским
двинулись на волынских князей - Даниила и Василька Романовичей, бывших в
близком свойстве с Юрием владимирским, ибо дочь последнего была за
Васильком. Как бы то ни было, но в том же 1232 году великий князь Юрий с
братом Ярославом и племянниками Константиновичами вступил в Черниговские
волости; сам Юрий возвратился, не доходя Серенска; но Ярослав с
новгородским войском взял и сжег Серенск, осадил было и Мосальск, но
отступил без успеха и без мира, истребивши только много хлеба во
владениях врага своего.
У последнего, как мы видели, жило много новгородцев, его
приверженцев, бежавших вследствие перевеса стороны суздальской. Внезд
Водовик умер, но у него остался сын, который вместе с пятью другими
изгнанниками, подговоривши трубчевского князя Святослава, явился в
пределах новгородских; но Святослав, увидавши, что товарищи его обмануты
своими приятелями в Новгороде, что там нет никакой надежды на успех,
уехал назад; тогда новгородские изгнанники бросились во Псков и получили
здесь успех благодаря, вероятно, недавней вражде псковичей с Ярославом:
они схватили наместника последнего, Вячеслава, прибили его, заключили в
оковы; смута вставала и в Новгороде: вероятно, и здесь поднялась
враждебная Ярославу сторона, пользуясь отсутствием князя; но приезд
Ярослава утишил волнение; князь велел схватить псковичей, бывших в
Новгороде, посадил их на Городище в гриднице и послал во Псков объявить
его жителям: "Мужа моего отпустите, а тем путь покажите прочь, пусть
идут, откуда пришли". Но псковичи не послушались, стали крепко за
изгнанников и велели отвечать Ярославу и новгородцам: "Вышлите к ним жен
их и все имение, тогда мы отпустим Вячеслава, или мы себе, а вы себе".
Так прошло все лето без мира. Но псковичи не могли жить долго во вражде
с Новгородом; когда Ярослав не велел пускать к ним купцов и берковец
соли стал продаваться по 7 гривен, то они отпустили Вячеслава, а князь
отпустил к ним жен новгородских изгнанников, но мира все еще не было;
наконец, зимою явились псковские послы в Новгород, поклонились Ярославу,
сказали ему: "Ты наш князь" - и стали просить у него себе в князья сына
его Феодора; Ярослав не дал им сына, но дал шурина, князя Юрия ;
псковичи взяли Юрия, а изгнанникам новгородским показали от себя путь, и
те отправились к немцам в Оденпе.
Таковы были внутренние события на севере. Извне великий князь
владимирский продолжал борьбу с мордвою, которая в 1229 году приходила с
князем своим Пургасом к Нижнему Новгороду, но жители отбились от нее;
варварам удалось только сжечь Богородичный монастырь да загородную
церковь. Между самою мордвою шла усобица; в том же году сын русского
присяжника Пуреша напал с половцами на Пургаса, избил всю его мордву и
русь, и сам Пургас едва успел спастись бегством. Под 1232 годом
летописец говорит о походе на мордву сына великокняжеского Всеволода с
князьями рязанскими и муромскими: русские пожгли неприятельские села и
перебили мордвы много. С болгарами после трехлетнего мира в 1224 году
началась опять вражда; в чем она обнаружилась, неизвестно; известно
только то, что в 1230 г. болгары опять поклонились великому князю Юрию и
заключили мир, разменявшись пленными и заложниками. На северо-западе
новгородцы боролись с немцами и литвою. Мы видели, что изгнанники
новгородские, Борис Негочевич и другие, будучи принуждены выехать из
Пскова, удалились к немцам в Оденпе, разумеется, не на добро своей
родине; там же, у немцев, жил изгнанный князь Ярослав, сын известного
уже нам Владимира псковского. В 1233 г. эти изгнанники - Ярослав и
новгородцы вместе с немцами ворвались нечаянно в русские владения и
захватили Изборск; но псковичи отняли назад у них этот город. В том же
году немцы опять показались в новгородских владениях; князя Ярослава не
было в то время в Новгороде; но скоро он пришел с сильными полками
переяславскими, чтоб отомстить немцам за обиды. Время было удобное
действовать против немцев: Новгород и Псков в соединении под одним
князем, а между тем Ливония лишилась своего великого Альберта, умершего
в 1229 году. Магистр Ордена Волквин, которому тяжка была зависимость от
Альберта, решился воспользоваться его смертию, чтоб высвободить себя
из-под зависимости от преемника Альбертова, которым был назначен Николай
из Магдебурга. С этою целию он решился соединить свой орден с Немецким
орденом, который процветал тогда под начальством магистра Германа фон
Зальца; но Герман отклонил на этот раз предложение Волквина, и, таким
образом, орден Ливонский был пока предоставлен собственным силам,
которых вовсе не было достаточно для отпора русским, если б только
последние могли сообщить постоянство своим движениям. В 1234 году князь
Ярослав со своими полками и новгородскими выступил на немцев под Юрьев и
стал недалеко от города, отпустив людей своих воевать окрестную страну
для сбора съестных припасов, что называлось тогда "воевать в зажитие".
Немцы сделали вылазку из Юрьева, другие из Оденпе, но русские побили их;
несколько лучших немцев пало в битве, но больше погибло их в реке, когда
под ними обломился лед; русские, воспользовавшись победою, опустошили их
землю, истребили хлеб; тогда немцы поклонились князю, и Ярослав заключил
с ними мир на всей своей правде. Последние слова могут вести к тому
заключению, что тут-то Ярослав выговорил дань с Юрьева для себя и для
всех преемников своих, ту знаменитую дань, которая после послужила
Иоанну IV поводом лишить Ливонию независимости. Этот поход Ярослава был,
вероятно, одною из главных причин, почему Волквин возобновил старание о
соединении обоих орденов в один. В 1235 году Герман фон Зальц, чтоб
разузнать состояние дел в Ливонии, отправил туда Еренфрида фон
Неуенбурга, командора Альтенбургского, и Арнольда фон Неуендорфа,
командора Негельстандского. Они возвратились и привели с собою троих
депутатов от ливонских рыцарей. Лудвиг фон Оттинген, наместник великого
магистра в Пруссии, собрал капитул в Марбурге, где ливонские рыцари
обстоятельно были допрашиваемы об их правилах, образе жизни, владениях и
притязаниях; потом спрошены были командоры, посыланные в Ливонию.
Еренфрид фон Неуенбург представил поведение рыцарей Меча вовсе не в
привлекательном свете, описал их людьми упрямыми и крамольными, не
любящими подчиняться правилам своего ордена, ищущими прежде всего личной
корысти, а не общего блага. "А эти, - прибавил он, указывая пальцем на
присутствующих рыцарей ливонских, - да еще четверо мне известных хуже
всех там". Арнольд фон Неуендорф подтвердил слова своего товарища, после
чего неудивительно было, что когда стали собирать голоса - принимать ли
Меченосцев в соединение, то сначала воцарилось всеобщее молчание, а
потом единогласно решили дожидаться прибытия великого магистра. Но
медлить скоро нельзя стало более: в 1236 году магистр Волквин сделал
опустошительный набег на литву, но скоро был окружен многочисленными
толпами врагов и погиб со всем своим войском; псковский отряд из 200
человек сопровождал магистра в этом несчастном походе: из десяти один
возвратился домой. Тогда остальные Меченосцы отправили посла в Рим
представить папе беспомощное состояние ордена, церкви ливонской, и
настоятельно просить о соединении их с орденом Тевтонским.
Папа Григорий IX признал необходимость этого соединения, и оно
воспоследовало в 1237 году: первым провинциальным магистром ливонским
был назначен Герман Балк, известный уже своими подвигами в Пруссии.
Литва по-прежнему продолжала свои набеги: в 1229 году она опустошила
страну по озеру Селигеру и реке Поле, в нынешнем Демьянском уезде
Новгородской губернии; новгородцы погнались за ними, настигли, били и
отняли весь полон. В 1234 году литовцы явились внезапно перед Русою и
захватили посад до самого торгу; но жители и засада (гарнизон) успели
вооружиться: огнищане и гридьба, купцы и гости ударили на литву, выгнали
ее из посада и продолжали бой на поле; литовцы отступили. Князь Ярослав,
узнавши об этом, двинулся на врагов с конницею и пехотою, которая ехала
в насадах по реке Ловати; но у Муравьина князь должен был отпустить
пехоту назад, потому что у ней недостало хлеба, а сам продолжал путь с
одною конницею; в Торопецкой волости на Дубровне встретил он литовцев и
разбил их; побежденные потеряли 300 лошадей, весь товар и побежали в
лес, побросавши оружие, щиты, совни, а некоторые тут и костью пали;
новгородцы потеряли 10 человек убитыми.
Из событий в других княжествах летопись упоминает об усобице в
Смоленске: по смерти Мстислава Давыдовича (1230 г.) стол этот по родовым
счетам должен был перейти в третье поколение Ростиславичей, именно
достаться внуку Романову, Святославу Мстиславичу; но смольняне почему-то
не хотели иметь его своим князем; тогда Святослав в 1232 г. с помощью
полочан взял Смоленск на щит, перебил его жителей, себе враждебных, и
сел на столе.
Подвиги Мстислава торопецкого не принесли никакой существенной пользы
для Южной Руси; но по смерти Мстислава судьба дала ей другого князя,
которого характер вполне был способен доставить ей прочную и великую
будущность, если только будущность Южной Руси могла зависеть от личности
одного князя; этот князь был молодой Даниил, сын Романа Великого. С
блестящим мужеством, славолюбием, наследственным в племени Изяславовом,
Даниил соединял способность к обширным государственным замыслам и к
государственной распорядительности; с твердостью, уменьем неуклонно
стремиться к раз предположенной цели он соединял мягкость в поведении,
разборчивость в средствах, в чем походил на прадеда своего, Изяслава, и
резко отличался от отца своего, Романа. Начиная рассказ о подвигах
Данииловых, летописец имел полное право сказать: "Начнем рассказывать о
бесчисленных ратях, великих трудах, частых войнах, многих крамолах,
частых восстаниях, многих мятежах"; имел полное право сказать, что
сыновьям Романовым измлада не было покоя. По смерти Мстислава они
остались окруженные со всех сторон врагами: в Галиче королевич
венгерский и неприязненные бояре; в Пинске князь Ростислав, злобившийся
на Даниила за отнятие Чарторыйска и плен сыновей; в Киеве Владимир
Рюрикович, наследовавший вражду отца своего к Роману Великому и сыновьям
последнего; князья черниговские не хотели также забыть притязания
племени своего на Галич и злой обиды, полученной там. Тщетно митрополит
Кирилл, которого мы уже в третий раз застаем в святом деле миротворства
и которого летописец величает преблаженным и святым, старался отвратить
усобицу: Ростислав пинский не переставал клеветать на Даниила и
подвигать других князей, и вот Владимир киевский собрал войско. "Отец
Даниилов постриг отца моего", - говорил он, и была у него в сердце
боязнь великая, прибавляет летописец; значит, Владимир боялся, что
молодой Даниил пойдет по следам отца своего и плохо придется от него
соседям. Владимир посадил и половецкого хана Котяна на коня, всех
половцев и вместе с Михаилом черниговским осадил Каменец; в рати
осаждающих были: куряны (жители Курска), пиняне, новгородцы (северские),
туровцы. Даниил видел, что нельзя ему противиться такой рати, тем более
что в Галиче королевич и главный советник его, боярин Судислав, были в
союзе с киевским князем: он начал мирные переговоры, чтоб выиграть время
и разделить союзников, что и удалось ему относительно половецкого хана
Котяна. "Батюшка! - послал сказать Даниил половчину, - расстрой эту
войну, прими меня в любовь к себе". Котян отделился от союзников,
опустошил Галицкую землю и ушел назад к себе в степи; остальные
союзники, не успевши взять Каменец, также отступили в свои владения. А
между тем Даниил спешил в Польшу за помощью и, получивши ее, предпринял
со своей стороны наступательное движение, пошел к Киеву; но на дороге
встретили его послы от киевского и черниговского князей и заключили мир.
В следующем 1229 году успех ждал Даниила на другой стороне, в Галиче:
когда он был в Угровске, то преданные ему галичане прислали сказать ему:
"Ступай скорее к нам: Судислав ушел в Понизье, а королевич один остался
в Галиче". Даниил немедленно с небольшою дружиною пошел к этому городу,
а тысяцкого своего Дамьяна послал на Судислава; на третьи сутки в ночь
подошел Даниил к Галичу, где успел уже затвориться Судислав,
ускользнувший от Дамьяна; волынцам удалось только захватить его двор
подле Галича, где они нашли много вина, овощей, корму всякого, копий,
стрел. Даниил стоял против города, на другом берегу Днестра; галичане и
венгры выезжали и бились на льду; но к вечеру лед поднялся, река
наводнилась, и враждебный Даниилу боярин Семьюнко (которого летописец
сравнивает с лисицею по красноте лица) зажег мост. В это время явился к
Даниилу Дамьян со многими галицкими боярами, принявшими сторону сына
Романова, у которого таким образом набралась многочисленная рать. Даниил
очень обрадовался ей, жалел только, что мост зажжен и не по чему перейти
Днестр; но когда поехал он посмотреть на место, то увидал, что конец
моста погас и переправа возможна; радость была большая, и на другой же
день все войско перешло Днестр и обступило Галич с четырех сторон;
осажденные не могли держаться долее и сдали город, причем королевич
достался в плен Даниилу; но тот вспомнил прежнюю любовь к себе отца его
Андрея и отпустил его к последнему; из бояр галицких с королевичем пошел
только один Судислав, в которого народ бросал камнями, крича: "Вон из
города, мятежник земский!" Но Судислав спешил отомстить народу новым
мятежом: приехавши в Венгрию, он не переставал твердить королю и
королевичу: "Ступайте на Галич, возьмите землю Русскую; если же не
пойдете, то они укрепятся на вас". Андрей послушался, собрал большое
войско и объявил поход. "Не останется в Галиче камень на камне, -
говорил он, - никто уже теперь не избавит его от моей руки". Но как
скоро вступил он в Карпаты, то полили сильные дожди, лошади тонули, люди
едва могли спастись на высоких местах. Несмотря на то, король шел дальше
и осадил Галич, для защиты которого Даниил оставил известного нам
тысяцкого Дамьяна. Этот воевода не испугался высокомерного вызова
королевского и не сдал города; Андрею же нельзя было долее оставаться
под Галичем, потому что в войсках его открылась страшная болезнь: кожа
падала у венгров с ног, как обувь. Король снял осаду; галичане напали на
отсталых, и много перебили, и побрали в плен, еще больше умерло на
дороге от болезни.
Даниил избавился от врагов внешних, но летописец опять начинает
рассказ свой зловещими словами: "Скажем многий мятеж, великия льсти,
бесчисленныя рати". Бояре галицкие, привыкшие к крамолам, находившие
свою выгоду в беспорядке, в возможности переходить от одного князя к
другому, не могли сносить спокойно установление наряда, утверждение сына
Романова на столе отцовском. Они стали сноситься с давним врагом
Романовичей, Александром бельзским, как бы убить Даниила и взять к себе
в князья его, Александра. Однажды заговорщики сидели вместе и
советовались, как бы зажечь двор княжеский и таким образом погубить
Даниила; в это время брат его Василько выходит к ним и в шутку бросается
с обнаженным мечом на одного слугу, вырывает щиту другого; заговорщики
испугались, думая, что Василько поступает так с намерением, открывши их
замысел, и бросились бежать. Даниил с братом никак не могли догадаться,
отчего побежали бояре, как один из оставшихся, Филипп, стал звать к себе
Даниила на пир; Даниил поехал, но на дороге нагнал его посол от
тысяцкого Дамьяна. "Пир затеян злой, - сказал ему посол, - Филипп с
Александром бельзским сговорились убить тебя". Даниил возвратился в
Галич и послал сказать брату Васильку во Владимир, чтоб шел на
Александра; Василько выгнал Александра в Перемышль, взял Бельз, а
седельничего своего Ивана Михайловича послал захватить бояр, которых и
взято было 28 человек; но Даниил не хотел поступать по примеру отца и
простил крамольников. Великодушие, однако, не помогло, а только еще
усилило дерзость бояр: один из этих безбожников, по выражению летописца,
залил на пиру князю лицо вином; Даниил стерпел и это оскорбление. Но он
не хотел оставить без наказания Александра бельзского, который засел в
Перемышле со своими галицкими соумышленниками. Из всей дружины у Даниила
осталось только 18 отроков, на которых можно было положиться; он созвал
их на вече вместе с Дамьяном-тысяцким и спросил: "Хотите ли оставаться
мне верными и идти со мною на врагов моих?" Те отвечали: "Верны мы богу
и тебе, господину нашему, ступай с божиею помощью"; а сотский Микула
прибавил при этом: "Господин! не раздавивши пчел, меду не есть". Старый
дядька Даниила, Мирослав, привел к нему на помощь еще немного отроков, и
с такою-то небольшою дружиною Даниил выступил к Перемышлю; на дороге,
впрочем, присоединились к нему и неверные бояре, показывая только вид
верности. Александр, узнавши о приближении Даниила, бросил все свое
имение и убежал в Венгрию, где вместе с Судиславом стал опять поднимать
короля на Даниила; король послушался и с двумя сыновьями выступил к
Ярославлю, где заперся воевода Даниилов, Давыд Вышатич, который
отбивался целый день от венгров и отбился. Но у Давыда была теща,
большая приятельница Судиславу, который звал ее не иначе как матерью:
она стала стращать зятя и успела напугать его; тщетно товарищ его,
Василько Гаврилович, муж крепкий и храбрый, уговаривал не сдаваться,
тщетно переметчик, приехавший из полков венгерских, говорил Давыду, что
ослабленные венгры не в состоянии взять города, - Давыд сдал Ярославль,
только сам вышел цел со всем войском. Взявши Ярославль, король пошел к
Галичу, а между тем отступление от Даниила боярина Климяты, убежавшего с
Голых гор к королю, послужило знаком к измене всех остальных бояр
галицких. Отнявши Галич у Даниила, король перешел теперь в дедовскую
волость его и осадил Владимир Волынский; король Андрей, по словам
летописца, удивлен был видом этого города, многочисленностию ратников,
которых оружие и щиты блистали, как солнце. "Такого города не находил я
и в немецких землях", - сказал он. И начальник в городе был надежный -
старый дядька Даниилов, Мирослав. "Бог знает, что с ним случилось, -
говорит летописец, - в старину он был храбр, а тут смутился умом и
заключил мир с королем, без совета с своими князьями - Даниилом и
Васильком, обязался уступить Бельз и Червень Александру". Сильно
упрекали за это Романовичи Мирослава: "Зачем мирился, имея такое большое
войско?" Старик отпирался, что не уступал венграм Червени. Как бы то ни
было, король достиг своей цели, посадил опять сына в Галиче и ушел было
в Венгрию, но скоро опять сын его Андрей поднял рать на Даниила: с
королевичем был Александр бельзский, Глеб Зеремеевич, князья болховские
и множество венгров. Соперники - королевич и Даниил виделись на реке
Велье, но не уладились; из слов летописца видно, что виною этого была
гордость Даниила, слишком понадеявшегося на свою силу. На другой день
Даниил перешел реку у Шумска и дал кровопролитную битву венграм, причем
воеводы уговаривали Романовичей воспользоваться выгодным положением на
высоких горах, но Даниил отвечал словами писания: "Медляй на брань
страшливу душу имать", - испустил полки свои вниз на неприятеля; оба
брата приняли деятельное участие в битве, подвергаясь страшной
опасности; но дружина Даниилова не отвечала храбрости князя своего и в
конце дела обратилась в бегство; впрочем, урон, претерпенный венграми,
был так велик, что они не смели преследовать неприятеля и отступили в
Галич; Даниил с успехом продолжал войну до конца года, мерилом его
успеха служит то, что заклятый враг Романовичей, Александр бельзский,
перешел от королевича на их сторону, прислал сказать им: "Не годится мне
быть нигде, кроме вас"; и братья приняли его с любовию. В следующем 1232
году королевич и Судислав выслали против Даниила воеводу Дианиша; Даниил
поехал в Киев, привел оттуда на помощь князя Владимира Рюриковича,
Изяслава, которого считают обыкновенно Владимировичем, внуком Игоря
Северского, половцев и выступил против венгров, которые после
нерешительной битвы должны были возвратиться назад; Изяслав в самом
начале похода отступил от Даниила и, вместо того чтоб помогать ему,
опустошил его же волость. Следующий 1233 год был счастлив для Даниила:
Глеб Зеремеевич перешел на его сторону, после чего Даниил и Василько
немедленно отправились к Галичу, где были встречены большею частию бояр:
ясно, что переход Глеба произошел с согласия целой стороны боярской;
Даниил занял всю волость, роздал города боярам и воеводам (как видно, с
этим условием они и призвали его, не надеясь получить того же от
венгров) и осадил королевича с Дианишем и Судиславом в Галиче. 9 недель
стоял Даниил у города, где осажденные изнемогли от недостатка пищи, и
дожидался только льду на Днестре, чтоб идти на приступ. В таких
обстоятельствах Судислав придумал средство ослабить осаждающих: он
послал сказать Александру бельзскому: "дам тебе Галич, только отступи от
брата"; Александр прельстился обещанием и отступил. Но это вероломство
не повредило нисколько Даниилу: скоро королевич умер, и галичане
прислали звать Даниила на его место; Судиславу удалось уйти в Венгрию,
но Александр бельзский был схвачен на дороге в Киев.
назад
вперед
первая страничка
домашняя страничка