О занятиях  взрослого  князя,  сидевшего  на  столе,  можно  получить
понятие из слов Мономаха к сыновьям: "Не будьте ленивы ни на что доброе:
прежде всего не ленитесь ходить в церковь;  да не застанет вас солнце на
постели:  так делывал мой отец и все добрые мужи.  Возвратясь из церкви,
надобно садиться думать с дружиною, или людей оправливать (творить суд и
расправу), или на охоту ехать, или так поехать куда, или спать лечь: для
спанья время от бога присуждено -  полдень".  Охота  составляла  любимое
препровождение  времени  князей;  по словам Мономаха,  он вязал руками в
пущах диких лошадей,  охотился на тура,  на оленя, на лося, на вепря, на
медведя,  на  волка  (лютого  зверя);  охотились и на зайцев,  ловили их
тенетами;  Мономах говорит,  что он сам держал весь наряд в ловчих,  сам
заботился  о соколах и ястребах.  Князья отправлялись на охоту на долгое
время,  забирали с собою жен и дружину; охотились в лодках по Днепру, из
Киева  ходили  вниз  по этой реке до устья Тясмина (до границ Киевской и
Херсонской губерний),  Игорь Святославич в  плену  у  половцев  утешался
ястребиною   охотою;  в  Никоновском  списке  о  Всеволоде  новгородском
говорится,  что он любил играть и утешаться, а людей не управлял, собрал
ястребов и собак, а людей не судил.
   Из летописных известий видно,  что князья три раза в день садились за
стол:  завтракали,  обедали,  ужинали;  час  завтрака,  обеда  и   ужина
определить нельзя,  можно видеть только, что обедали прежде полуден; это
будет понятно,  если вспомним,  что вставали до свету и скоро после того
завтракали:  при  описании  Липецкой  битвы  говорится,  что  князь Юрий
прибежал во Владимир о полудни,  а битва началась в обеднюю пору (в обед
год); в полдень уже ложились спать. Князья по-прежнему любили пировать с
дружиною.  Кроме дружины, они угощали иногда священников: так, летописец
говорит, что князь Борис Юрьевич угощал в Белгороде на сеннице дружину и
священников;  Ростислав Мстиславич в  великий  пост,  каждую  субботу  и
воскресенье сажал за обедом у себя 12 чернецов с тринадцатым игуменом, а
в Лазареву субботу сзывал на обед всех монахов киевских из Печерского  и
других  монастырей;  в  обыкновенное  время  угощал  печерскую братию по
постным дням,  середам и пятницам;  в летописи называется это утешением.
Большие  пиры  задавали  князья при особенных торжественных случаях:  на
крестинах,  постригах,  имянинах,  свадьбах,  по случаю  приезда  других
князей,  причем  гость  и  хозяин взаимно угощали и дарили друг друга по
случаю восшествия на престол;  так,  в Никоновском  списке  читаем,  что
Всеволод  Ольгович,  седши  в  Киеве,  учредил светлый пир,  поставил по
улицам вино,  мед,  перевару,  всякое кушанье и овощи.  Мы  видели,  что
князья  иногда  сзывали  к себе на обед всех граждан,  и граждане давали
обеды  князьям;  князья  пировали  также  у  частных  людей:  так,  Юрий
Долгорукий перед смертию пил у Осьменика Петрила.  Большие пиры задавали
князья по случаю духовных торжеств,  освящения церквей:  так,  Святослав
Всеволодович  по  освящении Васильевской церкви в Киеве на Великом дворе
созвал  на  пир  духовный   митрополита,   епископов,   игуменов,   весь
святительский чин, киевлян. На пирах у князей обыкновенно играла музыка.
Хоронили князей немедленно после смерти,  если не было никаких особенных
препятствий;  так,  например,  Юрий  Долгорукий умер 15 мая,  в среду на
ночь,  а похоронили его на другой день,  в четверг. Родственники, бояре,
слуги умершего князя надевали черное платье и черные шапки;  когда везли
тело князя,  то перед гробом вели коня и несли  стяг  (знамя);  у  гроба
становили  копье;  после  похорон  князя  родственники  его  обыкновенно
раздавали  богатую  милостыню  духовенству  и  нищим:   так,   Ростислав
Мстиславич по смерти дяди Вячеслава роздал все его движимое имение, себе
оставил только один крест на благословенье.  Ярослав галицкий сам  перед
смертью роздал имение по монастырям и нищим.  Родственники, бояре, слуги
и народ плакались над гробом князя,  причитали похвалы умершему; похвала
доброму  князю  в устах летописца состояла в следующем:  он был храбр на
рати,  почитал,  снабжал,  утешал духовенство, раздавал щедрую милостыню
бедным,  любил  и  уважал  дружину,  имения не щадил для нее;  особенною
заслугою  выставляется  также  верность  клятве,   соблюдение   телесной
чистоты,  правосудие,  строгость к злым людям, бесстрашие пред сильными,
обижающими слабых.  Об одежде князей можем  иметь  понятие  из  картины,
приложенной  к  известному  Святославову  Сборнику:  здесь  Святослав  и
сыновья его,  Глеб и  Ярослав,  представлены  в  кафтанах  немного  ниже
колена;  кафтан у Святослава зеленый и сверх него корзно синее с красным
подбоем,  застегнутое  на  правом  плече  красною  запоною  с   золотыми
отводами;  у сыновей кафтаны малинового цвета и золотые пояса с четырьмя
концами.  Воротники, рукава у молодых князей, подол у ярославова кафтана
и  края  святославова  корзна  наведены  золотом;  подол  святославова и
глебова кафтанов красный;  у маленького Ярослава от шеи до пояса золотая
обшивка  с  тремя  поперечными  золотыми  полосами;  сапоги у Святослава
зеленые,  у Ярослава красные,  у обоих востроносые.  На молодых  князьях
высокие  синие  шапки  с красными наушниками и зеленоватым подбоем (если
только  не  принимать  этого  подбоя  за  особенную  нижнюю  шапку);  на
Святославе шапка не так высокая,  желтоватого цвета, с синими наушниками
и темно-красною опушкою;  на маленьком Ярославе синяя, не очень высокая.
Святослав  и Роман с усами без бород.  На княгине покрывало,  завязанное
под бородою;  верхняя одежда  красного  цвета  с  широкими  рукавами,  с
широкою желтою полосою на подоле и с золотым поясом, видны рукава нижней
одежды с золотыми поручами; башмаки золотые.
   Отношения князя к дружине оставались в главных  чертах  прежние.  При
Ярославе произошел новый набор дружины, но при сыновьях его уже начались
усобицы, перемещения князей из одной волости в другую; легко понять, как
такой  порядок  вещей  должен  был  действовать  на  положение  дружины.
Дружинники должны были или переезжать вместе с князьями из одной волости
в другую или, оставаясь в прежней, вступая в службу нового князя, ждать,
что старая дружина последнего, которая приедет с ним из прежней волости,
займет  первое  место:  в княжение Всеволода Ярославича и племянника его
Святополка мы видим  ясные  указания  летописца  на  подобные  отношения
старой  и  новой  дружины  при  перемене князей.  Таково было неприятное
положение дружины и при бесспорных сменах князей;  но каково же было  ее
положение при борьбах,  усобицах, когда один князь силою выгонял другого
из волости?  Тогда дружина побежденного князя  по  необходимости  должна
была  бежать  с  ним  из прежнего города в другой какой-нибудь,  уступая
место  дружине  победителя.  Таким   образом,   вследствие   перемещений
княжеских и дружина не могла получить оседлости. От 1051 до 1228 года мы
встречаем в летописи полтораста имен  дружинников;  из  этого  числа  не
наберем и пятнадцати таких,  которых отчества указывали бы нам,  что это
сыновья прежде известных лиц,  да и здесь исследователи  руководствуются
по  большей  части  одними предположениями:  вероятно,  может быть,  что
такой-то Лазаревич был сын известного  прежде  Лазаря.  Потом  из  этого
количества  имен  мы наберем едва шесть примеров,  чтоб дружинник служил
после отца сыну,  и,  с другой стороны,  не более шести  примеров,  чтоб
дружинники оставались в одних и тех же волостях;  наконец,  встречаем не
более двух примеров наследственности сана тысяцкого в одних родах.
   Понятно, что при такой неоседлости дружине трудно  было  во  все  это
время   вступить  в  прочные,  непосредственные  отношения  к  волостям,
получить важное первенствующее земское значение в  качестве  постоянных,
богатейших землевладельцев,  в качестве лиц,  пользующихся наследственно
правительственными должностями;  бояре  по-прежнему  оставались  боярами
князей,  а  не  боярами  княжеств,  действовали  из личных выгод,  тесно
связанных с выгодами того или другого князя,  но не из выгод  сословных.
Действия  дружины  имели  значение,  силу,  когда  ее выгоды совпадали с
выгодами города,  волости;  так случилось в Киеве  по  смерти  Всеволода
Ольговича; в Ростовской области по смерти Боголюбского; здесь, во втором
примере,   бояре   действуют   против   младших   Юрьевичей   в   пользу
Ростиславичей, по согласию с ростовцами, но дело решается не в их пользу
вследствие особых отношений новых городов.  При  этом  надобно  заметить
также,  что  с самого начала у нас на Руси вследствие размножения членов
княжеского рода  управление  сколько-нибудь  значительными  волостями  и
городами  переходит к князьям-родичам,  а не к боярам,  которые по этому
самому  теряют  возможность  приобрести  важное  значение   в   качестве
областных  правителей:  это  важное  значение  остается  за князьями же.
Исключение составляют галицкие бояре:  Галицкая волость,  ставши  особым
владением  Ростиславичей,  князей,  исключенных  из  старшинства  в роде
Ярославовом,  по этому самому  не  переменяла  князей  своих;  с  другой
стороны,  не  дробилась  на  мельчайшие волости в племени Ростиславичей,
потому  что  Владимиру  удалось  избавиться  от  всех  родичей  и  стать
единовластителем в Галиче;  единовластие продолжалось и при единственном
сыне его Ярославе.  Вследствие этого боярам  галицким  была  возможность
установиться  в  стране,  получить  важное  земское  значение в качестве
богатых землевладельцев  и  областных  правителей:  вот  почему  влияние
дружины  в  Галиче  на  дела  страны  оказывается  таким исключительным;
сколько-нибудь сильного участия городов  в  событиях,  происходивших  по
смерти  Романа  Великого,  не  замечаем,  хотя народонаселение их вообще
питало привязанность к молодому Даниилу.  Прибавим сюда еще влияние быта
соседних Галичу государств. Польского и Венгерского.
   Но если так част и так необходим был переход дружины из одной волости
в другую и от одного князя к другому,  то  легко  понять,  что  не  было
возможности для точного определения отношений ее к князю; дружинник имел
полную свободу переходить из  службы  одного  князя  в  службу  другого:
каждый  князь  принимал  его  с радостью,  ибо каждый нуждался в храбрых
дружинниках;  переход  был  легок  для  дружинника  и  во  всех   других
отношениях,  потому что Русская земля сохраняла свое единство, равно как
и род княжеский,  следовательно дружинник,  переходя от одного  князя  к
другому,  не  изменял  чрез  это  нисколько  ни  Русской земле,  ни роду
княжескому,  владевшему ею нераздельно.  Князья не могли  условиться  не
допускать этого перехода, потому что очень редко случалось, чтоб все они
находились в мире и добром согласии между собою,  а при  первой  усобице
дружинникам открывался свободный путь для перехода от одного враждебного
князя к другому:  так, в силу обстоятельств обычай перехода скоро должен
был превратиться в право,  и после в княжеских договорах мы увидим,  что
князья обязываются не препятствовать  переходу  дружинников:  "А  боярам
между  нами  и  слугам вольным - воля".  Существовало ли такое условие в
княжеских  договорах  описываемого  времени,  или  подразумевалось,  как
естественное  и  необходимое,  и  явилось  только  после  при ослаблении
родовой связи между князьями,  обособлении княжеств - решить  нельзя  по
неимению  княжеских договорных грамот из описываемого периода;  мы знаем
одно только,  что такие грамоты существовали в это время. Хороший князь,
по современным понятиям, не отделял своих выгод от выгод дружины, ничего
не щадил для последней, ничего не откладывал собственно для себя; жил он
с нею в братском,  задушевном кружку,  не скрывал от нее имения,  не тая
дум своих,  намерений: "Князь! - говорит дружина Мстиславу Изяславичу, -
тебе без нас нельзя было ничего ни замыслить, ни сделать, а мы все знаем
твою истинную любовь ко всей братьи".  А Владимиру  Мстиславичу  дружина
говорит: "Ты сам собою это, князь, замыслил, так мы не едем за тобою, мы
ничего не знали".  Из тона летописи видно, что не нравилось, когда князь
имел  одного  любимца,  которому  открывал  свои  думы,  скрывая  их  от
остальной  дружины:  так,  рассказывая  о  дурном  поступке   Святослава
Всеволодовича    с   Ростиславичами,   летописец   говорит:   "Святослав
посоветовался с княгинею да с Кочкарем,  любимцем своим,  а лучшим мужам
думы своей не объявил".  Князь почти все время свое проводил с дружиною:
с нею думу думал,  на охоту ездил, пировал; в житии св. Феодосия читаем,
что  когда  князь Изяслав хотел ехать к преподобному,  то распускал всех
бояр по  домам  и  являлся  в  монастырь  с  одним  малым  отроком:  это
рассказывается  как  исключение из обычая.  При таких близких отношениях
бояр к князю естественно ожидать, что советы их и внушения не оставались
без следствий в распрях и усобицах княжеских: в деле ослепления Василька
летописец прямо обвиняет известных бояр  Давыдовых;  не  раз  попадается
известие,  что князь поступил дурно,  послушавшись злых советников; если
дружинник по неудовольствию оставлял одного князя и переходил к другому,
то, конечно, не мог содействовать приязни между ними. Мстислав Изяславич
отпустил от себя двоих бояр, братьев Бориславичей, озлобив, по выражению
летописца,  потому  что  холопи  их  покрали  княжеских  коней из стада;
Бориславичи перешли  к  Давыду  Ростиславичу  и  начали  ссорить  его  с
Мстиславом.  Вследствие  таких  отношений встречаем в летописи известие,
что при княжеских договорах и бояре целовали крест - добра хотеть  между
князьями, честь их беречь и не ссорить их.
   По-прежнему встречаем  различие  между  старшею  и  младшею дружиною.
Когда Святославу Ольговичу дали знать о смерти брата Игоря,  то сказано,
что он созвал дружину свою старейшую и объявил ей об этом.  Всеволод III
послал сказать  племяннику  Мстиславу  Ростиславичу:  "Брат!  если  тебя
привела дружина старейшая,  то ступай в Ростов".  Но старейшая дружина в
этом же самом рассказе переводится словом:  бояре.  В  противоположность
старшей  встречаем  название  младшая дружина;  так,  Изяслав Мстиславич
говорит брату Владимиру:  "Ступай вперед на Белгород, а мы все отпускаем
с  тобою дружину свою младшую,  младшая дружина называется также просто:
молодь,  молодые,  молодые  люди,  продолжает  носить  название  гридей,
гридьбы.  Члены старшей дружины,  бояре, были по преимуществу княжескими
думцами,  советниками;  но встречаем известие, что иногда князья сзывают
на  совет  бояр  и  всю  дружину  свою.  В  состав дружины входила также
собственная прислуга князя,  жившая  постоянно  при  нем,  в  его  доме,
дворце,   это   так   называемые   отроки,  детские,  пасынки,  которые,
естественно,  разделялись опять на старших и младших, или меньших. Таким
образом,  дружина  состояла  из трех частей:  бояр,  гридьбы и пасынков:
летописец говорит,  что Мстислав Ростиславич, приехавши в Ростов, собрал
бояр,  гридьбу и пасынков,  и всю дружину. Третий отдел дружины, служня,
слуги княжеские,  живущие при нем в  доме,  на  севере  начинают  носить
название   двора,   дворян;   естественно,   впрочем,   ожидать,  что  в
противоположность городовым полкам под именем дворян  разумелась  и  вся
дружина,  все княжеское войско.  Бояре имели свои домы в стольном городе
княжеском,  имели свои села;  какого рода были эти  села,  кроме  отчин,
получали  ли  дружинники  поместья от князей - ничего неизвестно.  Кроме
стольного города дружина (преимущественно,  думаем,  младшая) жила также
по другим городам, где отряды ее составляли засады или гарнизоны, жила и
по селам своим;  после каждого похода  дружина  распускалась.  Княжеские
слуги  жили  при  дворе;  но  могли также чередоваться службою,  имея на
стороне свои дома.  Бояре имели около себя в походе свою  служню,  своих
отроков.
   Из бояр  князь назначал тысяцких;  что же касается до посадников,  то
они могли быть назначаемы и из детских. Тиуны княжеские и боярские имеют
прежнее  значение.  Из  должностей  служебных  в  доме,  дворе княжеском
встречаем  название  ключников;  на  их  должность  указывает  следующее
известие:  когда  Ростислав  Мстиславич похоронил дядю своего Вячеслава,
то,  созвавши бояр последнего,  тиунов и ключников, велел принести перед
себя  все  имение  покойного  князя.  Покладник,  по  всем вероятностям,
соответствовал позднейшему спальнику. Звание конюший, стольник, меченоша
объясняются   из   самых  слов.  Упоминаются  мечники;  кощеи,  которых,
производя от слова кош,  можно принять за обозную прислугу;  упоминаются
седельники,  название  которых  указывает  на  их  занятие;  и  кощеи  и
седельники находились при войске во время похода;  седельники жили,  как
видно,  целыми селениями в известных местах. В Новгородской летописи под
1181 годом встречаем название:  кметство для лучших  ратников,  ибо  это
название  в  некоторых  списках  переводится  чрез:  мужи доброименитые.
Мономах говорит,  что он взял в плен живыми пятерых князей половецких  и
иных кметий молодых пятнадцать.
   По-прежнему находим  в  летописи  ясные  указания  на  различие между
дружиною  и  полками,   собираемыми   из   остального   народонаселения,
городского   и   сельского;   дружина   отличается  от  полка.  Вячеслав
Владимирович говорит племяннику Изяславу:  "Дружина моя и полк мой будут
у нас с тобою общие"; Ярослав галицкий говорит киевскому боярину об отце
своем:  "Полк его и дружина его у меня";  хотя, разумеется, слово "полк"
сохраняет и свое общее значение войска, точно так же как и дружина; и, с
другой стороны, полк имеет значение известного отдела в войске. Киевские
полки  резко  отличаются от княжеских дружин в рассказе о битве Изяслава
Мстиславича с дядею Юрием под Киевом:  "Вячеслав и Изяслав,  не входя  в
город,  раскинули  стан перед Золотыми воротами:  Изяслав Давыдович стал
между Золотыми воротами и Жидовскими,  Ростислав с сыном  Романом  перед
Жидовскими воротами, Борис городенский у Лядских ворот, а между князьями
стали киевляне на конях и  пеши";  тут  же  говорится,  что  Вячеслав  и
племянники  его  послушались  дружины,  киевлян  и  черных клобуков.  На
участие сельского народонаселения в  походах  указывают  прямо  известия
летописи  о сборах Мономаха и Святополка на половцев;  дружина говорила,
что весною не время идти в поход,  ибо для этого  нужно  отнять  поселян
(смердов)  и  лошадей  их  от  полевых  работ;  Мономах  отвечал на это:
"Странно мне,  что вы  поселяя  и  лошадей  их  жалеете,  а  об  том  не
подумаете,   как  весною  начнет  поселянин  пахать  лошадью  и  приедет
половчин, ударит поселянина стрелою, а лошадь его возьмет себе". Если бы
кто-нибудь задал вопрос:  как участвовали поселяне в походах,  для чего,
собственно,  употреблялись здесь они и лошади их? - то на этот вопрос не
может  быть  ответа  по  недостатку  свидетельств;  приведем только одно
известие,  что во время войны Мстислава торопецкого с младшими сыновьями
Всеволода  III последние погнали на войну и "из поселей",  как сказано в
летописи.  В летописи же читаем,  что Изяслав Мстиславич и в Киеве,  и в
Новгороде  на  вече объявлял о походе;  было ли это постоянным обычаем -
утверждать нельзя.  Как выходили граждане на войну,  это видно также  из
слов  бояр  Изяславовых,  которые  звали киевлян в поход от имени князя:
"Теперь,  братья киевляне,  ступайте за мной к Чернигову на  Ольговичей,
собирайтесь все от мала до велика,  у кого есть конь,  тот на коне,  а у
кого нет коня,  тот пусть едет в лодке".  Из этого и  из  многих  других
известий видно,  что ополчение состояло из конницы (копейщиков) и пехоты
(стрельцов);  встречаем названия:  кони поводные, т.е. употребляемые под
верх,  и  товарные,  обозные,  также  кони сумные;  стрельцы обыкновенно
завязывали дело, когда главная масса войск, копейщики, еще не вступали в
битву. Во время похода оружие везли на возах; оружие состояло из броней,
шлемов,   щитов,   мечей,   копий,   сабель,   стрел,    киев,    сулиц,
ножей-засапожников,   рогатин,   оскепов  и  топоров,  топоры  бывали  с
паворозою:  в  Слове  о   полку   Игореву   щиты   называются   красными
(червлеными);  шлемы  были  с  острым  верхом  и с железным забралом или
личиною в виде полумаски. Для защиты щек и затылка к шлему прикреплялась
кольчужная железная сетка,  застегивавшаяся запоною у шеи. Употреблялись
знамена,  или стяги,  также трубы и бубны.  Не только  оружие  везли  на
возах,  но и сами ратники ехали на них же;  кроме возов с оружием должно
думать,  что войско сопровождали обозы с съестными припасами: по крайней
мере есть известие, что иногда припасы эти возили на лодках по рекам; но
есть также и не одно известие,  что  князья,  вступая  в  неприятельскую
землю,  посылали  для  сбора  съестных припасов:  это называлось ехать в
зажитие,  а люди, посылаемые для такого сбора, - зажитниками. В ожидании
битвы  ратники  надевали брони;  но пред Липецкою битвою Мстислав Удалой
дал новгородцам на выбор:  сражаться на.  конях или пешком; те отвечали,
что не хотят помирать на лошадях,  но хотят биться пеши, как бились отцы
их на Колакче,  и,  сбросив с себя порты и  сапоги,  побежали  босые  на
неприятеля.    Князья   устроивали   войско,   говорили   речи;   войска
располагались по-прежнему тремя отделениями:  большой полк,  или чело, и
два  крыла;  но  в  описываемое время упоминается и передовой полк,  или
перед,  упоминается и сторожевой полк, или сторожье, который давал знать
главному  полку  о  месте пребывания и движения неприятеля.  При бегстве
неприятеля победители бросались на стан его,  одирали мертвых;  о дележе
добычи  встречаем  одно  известие,  что Мстислав Удалой,  взявши дань на
чуди,  две части ее отдал новгородцам,  третью дворянам своим. Встречаем
известие  об  укрепленных  станах:  так,  пред  Липецкою  битвою младшие
Всеволодовичи обвели свой стан плетнем и  насовали  кольев;  был  обычай
также  огораживаться  засеками:  так,  сказано об Ярославе Всеволодовиче
черниговском,  что он стал под своими лесами, засекшись от неприятеля; в
станах  находились  шатры  и  полстницы:  в  рассказе о взятии рязанских
князей Всеволодом III говорится,  что великий  князь,  поздоровавшись  с
ними, велел сесть им в шатре, а сам сел в полстнице; также в рассказе об
убиении  рязанских  князей  родичами  читаем,  что  убийца  Глеб   скрыл
вооруженных  слуг  и  половцев  в полстнице близ шатра,  где должны были
пировать жертвы его.