На юге смерть Андрея дала свободу разыграться прежним усобицам между
Мономаховичами и Ольговичами; к этим усобицам присоединились, с одной
стороны, враждебные отношения в самом племени Олеговом, а с другой,
между Ростиславичами и Изяславичами в племени Мономаховом. Мы видели,
как Святослав Всеволодович черниговский принужден был оставить намерения
свои относительно Киева, чтоб свободнее отбивать Черниговскую волость от
нападения двоюродного брата своего Олега северского; мы видели, что он
опустошением отплатил последнему за опустошение и возвратился в
Чернигов, но Олег не думал так окончить это дело: он заключил союз с
шурьями своими, Ростиславичами, также с Ярославом киевским, и союзники
решились с двух сторон напасть на Святослава. Но Ростиславичи и Ярослав,
пожегши два черниговских города, заключили мир с Святославом и
предоставили Олега одним собственным средствам. Тот с братьями пришел к
Стародубу, города не взял, но захватил скот изо всех окрестностей
Стародуба и погнал его к Новгороду-Северскому, куда скоро явился за ним
Святослав с черниговским войском и приступил к городу; Олег вышел было к
нему навстречу, но не успела дружина его пустить по стреле, как
обратилась в бегство; сам князь успел вбежать в город, но половина
дружины его была перехвачена, другая перебита, острог пожжен; Олег на
другой день запросил мира и получил его, неизвестно на каких условиях.
Между тем на другой стороне Днепра произошла перемена: к Ростиславичам
пришел на помощь старший брат их. Роман, из Смоленска, и Ярослав
Изяславич увидал в этом намерение Ростиславичей выгнать его из Киева; он
послал сказать им: "Вы привели брата своего Романа, даете ему Киев", и
выехал добровольно из этого города в прежнюю волость свою - Луцк; мы
видели, что Ростиславичи просили еще прежде у Андрея Киева для Романа,
следовательно, Ярослав имел право подозревать их во враждебных для себя
замыслах; скорая же уступка его двоюродным братьям объясняется тем, что
он никак не мог полагаться на защиту киевлян после недавнего поступка с
ними, когда он ограбил весь город. Ростиславичи послали за ним, чтоб
ехать опять в Киев, но он не послушался, и Роман сел на его место:
действительно ли Ростиславичи не хотели его выгонять или показывали
только вид, что не хотели, - решить трудно. Роман недолго княжил
спокойно в Киеве: половцы напали на Русь, взяли шесть городов
берендеевских и сильно поразили Ростиславичей у Ростова по вине Давыда
Ростиславича, который завел ссору с братьями и помешал успеху дела.
Бедою Ростиславичей спешил воспользоваться Святослав черниговский; нужен
был, однако, предлог, и он послал сказать Роману: "Брат! Я не ищу под
тобою ничего, но у нас такой ряд: если князь провинится, то платит
волостью, а боярин - головою; Давыд виноват, отними у него волость".
Роман не послушался, тогда братья Святослава - Ярослав и Олег - перешли
Днепр и послали сказать зятю своему Мстиславу Владимировичу, сыну
покойного Владимира Мстиславича, чтоб перешел на их сторону; Мстислав
послушался и сдал им Треполь. В это время сам Святослав стоял с полками
своими у Витичева, куда приехали к нему черные клобуки с киевлянами и
объявили, что Роман ушел в Белгород. Святослав поехал в Киев и сел там,
но опять ненадолго: на помощь к братьям явился знаменитый Мстислав из
Смоленска, и Ростиславичи объявили, что на другой же день дадут битву
Святославу; Святослав испугался и побежал за Днепр, потому что половцы,
за которыми он послал, еще не пришли, а с одною дружиною выступить
против Мстислава трудно было решиться. Несмотря на то, однако,
Ростиславичи почли за лучшее уступить Киев Святославу: Роман, князь, как
видно, вовсе не воинственный, знал, что он будет сидеть в Киеве в
беспрерывном страхе от Святослава, который уже раз выгнал его и,
конечно, не откажется от дальнейших попыток на Киев, вследствие чего
будут беспрерывные усобицы; союзники Святослава половцы уже явились у
Торческа и захватили много людей; и вот Ростиславичи, не желая губить
Русской земли и проливать христианской крови, по словам летописца,
подумали и отдали Киев Святославу, а Роман пошел назад в Смоленск;
Чернигов, как видно, достался Олегу Святославичу, но он скоро умер, и в
Чернигове сел брат киевского князя, Ярослав Всеволодович, а брат Олегов,
Игорь, сел в Новгороде-Северском: так и следовало по родовому счету.
До сих пор Святослав Всеволодович жил в дружбе со Всеволодом
суздальским: мы видели, какую деятельную помощь оказал он последнему в
борьбе его с племянниками; союз этот был еще более скреплен родством:
Всеволод вызвал к себе сына Святославова, Владимира, и женил его на
родной племяннице своей, дочери Михаила Юрьевича. Но скоро эта дружба
переменилась во вражду, виною которой были отношения рязанские. Мы
видели, что Роман Глебович с братьями поклялся ходить по воле
Всеволодовой, но Роман был зять Святослава, который вследствие этого
родства считал себя также вправе вмешиваться в рязанские дела, причем
его влияние необходимо сталкивалось с влиянием Всеволода; Святослав мог
думать, что Всеволод в благодарность за прежнее добро уступит его
влиянию в Рязани, но жестоко обманулся в своем ожидании. В 1180 году
младшие братья Романа рязанского, Всеволод и Владимир Глебовичи,
прислали сказать Всеволоду Юрьевичу владимирскому: "Ты наш господин, ты
наш отец; брат наш старший Роман отнимает у нас волости, слушаясь тестя
своего Святослава, а тебе крест целовал и нарушил клятву". Всеволод
немедленно выступил в поход, и когда приближался к Коломне, то двое
Глебовичей встретили его с поклоном, но в Коломне сидел сын Святослава,
Глеб, посланный отцом на помощь Роману рязанскому; Всеволод послал
сказать Глебу, чтоб явился к нему, тот сначала не хотел, но потом, видя,
что сопротивляться нельзя, поехал; Всеволод велел его схватить и в
оковах отослал во Владимир, где приставили к нему стражу, дружина его
подверглась той же участи. Между тем передовой отряд Романа,
переправившийся через Оку, потерпел поражение от передового отряда
Всеволодова, часть его попалась в плен, часть потонула в реке; Роман,
услыхавши об этом несчастии, побежал мимо Рязани в степь, затворивши в
городе двоих братьев, Игоря и Святослава, которые не думали
сопротивляться Всеволоду, когда тот явился под Рязанью, и заключили с
ним мир на всей его воле: владимирский князь урядил всю братью, роздал
каждому волости по старшинству и возвратился домой.
Легко понять, как раздосадован был Святослав, когда узнал о поступке
Всеволода с его сыном; чем меньше ждал он этого, тем сильнее была его
ярость. Он распалился гневом, разжегся яростию, по словам летописца, и
сказал: "Отомстил бы я Всеволоду, да нельзя: подле меня Ростиславичи -
эти мне во всем делают досады в Русской земле; ну да мне все равно: кто
ко мне из Владимирова племени ближе, тот и мой". Из этих слов видно
также, что Святославу очень не нравилось близкое соседство
Ростиславичей, которыми был окружен. В это самое время Давыд Ростиславич
охотился в лодках по Днепру, а Святослав охотился против него на
Черниговской стороне; случай этот показался киевскому князю очень
удобным для исполнения своего замысла: посоветовавшись только с княгинею
да с любимцем своим Кочкарем, не сказавши ничего лучшим боярам своим, он
переправился через Днепр и ударил на Давыдов стан, рассуждая: "Схвачу
Давыда, Рюрика выгоню, завладею один с братьями Русскою землею и тогда
стану мстить Всеволоду за свою обиду". Но замысел не удался: Давыд с
женою своею успел сесть в лодку и уплыть, неприятельские стрелы не
сделали ему никакого вреда; успев захватить только дружину и стан
Давыдов, Святослав отъехал к Вышгороду и, проведши под ним ночь, стал
искать повсюду Давыда, но после долгих безуспешных поисков отправился на
восточный берег Днепра, сказавши своим: "Теперь уже я объявил свою
вражду Ростиславичам, нельзя мне больше оставаться в Киеве". Приехавши в
Чернигов, он созвал всех сыновей своих, младшую братью, собрал все силы
Черниговской волости, всю дружину и стал говорить им: "Куда нам ехать? В
Смоленск или в Киев?" На это отвечал ему двоюродный брат Игорь
северский: "Батюшка! Лучше была бы тишина, но если уже так случилось, то
дал бы только бог тебе здоровья". Святослав тогда сказал: "Я старше
Ярослава, а ты, Игорь, старше Всеволода: так я теперь вам остался вместо
отца и приказываю тебе, Игорь, оставаться здесь с Ярославом оберегать
Чернигов и всю волость, а я со Всеволодом пойду к Суздалю выручать сына
своего Глеба, как нас там бог рассудит со Всеволодом Юрьевичем".
Святослав разделил и половцев надвое: половину взял с собою, а другую
половину оставил братьи, после чего отправился в поход, взявши с собою
Ярополка Ростиславича; подле устья Тверцы соединился он с сыном
Владимиром и со всеми полками новгородскими (потому что Владимир княжил
тогда в Новгороде), положил всю Волгу пусту, по выражению летописца,
пожег все города и в сорока верстах от Переяславля Залесского, на реке
Влене, встретился со Всеволодом, который вышел с полками суздальскими,
рязанскими и муромскими. Прежде обыкновенно князья любили находиться в
челе полков своих, любили первые врезываться в ряды неприятелей, спешили
решить дело битвою, в которой видели суд божий. Но Всеволод
руководствовался другими понятиями: он выбрал для своего войска выгодное
положение, огородился горами, рытвинами и, несмотря на просьбу дружины,
не хотел вступить в решительную битву с южными полками, отличавшимися
своею стремительностию в нападениях, тогда как северное народонаселение
отличалось противоположным характером, было слабо в чистом поле и
неодолимо при защите мест. Всеволод послал только рязанских князей,
которые ворвались в обоз Святославов и сначала имели было успех, но
потом были прогнаны с большим уроном. Уже две недели стояли таким
образом неприятели друг против друга, перестреливаясь через реку;
Святославу, наконец, наскучило такое положение, и он послал своих
священников сказать Всеволоду: "Брат и сын! Много я тебе добра сделал и
не чаял получить от тебя такой благодарности; если же ты уже задумал на
меня зло, захватил сына моего, то недалеко тебе меня искать: отступи
подальше от этой речки, дай мне дорогу, чтоб мне можно было к тебе
переехать, и тогда нас бог рассудит; если же ты мне не хочешь дать
дороги, то я тебе дам, переезжай ты на эту сторону, и пусть нас бог
рассудит". Вместо ответа Всеволод задержал послов, отослал их во
Владимир, а сам по-прежнему не двигался с места; Святослав постоял еще
несколько времени и, боясь оттепели, пошел назад налегке, бросив обозы,
которыми овладели полки Всеволодовы, но по приказанию князя своего не
смели гнаться за удалявшимся Святославом. Последний, отпустив брата
Всеволода, сына Олега, и Ярополка Ростиславича в Русь, сам с сыном
Владимиром поехал в Новгород Великий.
Между тем Давыд Ростиславич, спасшись от плена, которым угрожал ему
Святослав, прибежал в Белгород, к брату Рюрику; тот, услыхавши, что Киев
оставлен Святославом, поехал туда и сел на столе отцовском и дедовском,
но, предвидя сильную борьбу, стал набирать союзников: послал за князьями
луцкими, сыновьями Ярослава, Всеволодом и Ингварем, и привел их к себе;
послал за помощию к галицкому князю Ярославу, которая явилась с боярином
Тудором, а брата Давыда послал в Смоленск на помощь к старшему брату
Роману. Но Давыд встретил на дороге гонца, который вез ему весть о
смерти Романа; Давыд со слезами продолжал путь, при въезде в Смоленск
был встречен духовенством со крестами, всеми гражданами и занял братнее
место. По Романе, говорит летописец, плакали все смольняне, вспоминая
его доброту (добросердие), а княгиня его, стоя у гроба, причитала: "Царь
мой добрый, кроткий, смиренный и правдивый! Вправду дано было тебе имя
Роман, всею добродетелию похож ты был на св. Романа (т. е. св. Бориса);
много досад принял ты от смольнян, но никогда не видела я, чтоб ты мстил
им злом за зло". И летописец повторяет, что этот князь был необыкновенно
добр и правдив. Давыд, похоронивши брата, прежде всего должен был думать
о защите своей волости, потому что оставшиеся в Чернигове князья,
Ярослав с Игорем, не видя ниоткуда нападения на свою волость, решились
сами напасть на волость Смоленскую и пошли с половцами сначала к Друцку,
где сидел союзник Ростиславичей, Глеб Рогволодович, Но если один из
полоцких князей был за Ростиславичей, то большинство его родичей было
против них; мы видели здесь усобицу между тремя племенами или линиями -
Борисовичами, Глебовичами и Васильковичами, причем Ростиславичи
смоленские деятельно помогали Борисовичам и Васильковичам; но теперь,
вероятно, вследствие родственной связи с Ростиславичами северными видим
Васильковичей в союзе с черниговскими князьями против Ростиславичей
смоленских. У Друцка соединились с Черниговскими полками Всеслав
Василькович полоцкий, брат его Брячислав витебский и некоторые другие
родичи их с толпами ливов и литвы: так, вследствие союза полоцких князей
с Черниговскими в одном стане очутились половцы вместе с ливами и
литвою, варвары черноморские с варварами прибалтийскими. Давыд
смоленский со всеми полками приехал к Глебу в Друцк и хотел дать
сражение Черниговским до прихода Святослава из Новгорода, но Ярослав с
Игорем не смели начать битвы без Святослава, выбрали выгодное положение
на берегу Дручи и стояли целую неделю, перестреливаясь с неприятелем
через реку, но как скоро явился к ним Святослав, то построили гать на
Друче с тем, чтоб перейти реку и ударить на Давыда: тогда последний, в
свою очередь, не захотел биться и побежал в Смоленск. Святослав
приступил к Друцку, пожег острог, но не стал медлить под городом и,
отпустив новгородцев, сам пошел в Рогачев, а из Рогачева Днепром поплыл
в Киев, тогда как Игорь с половцами дожидался его против Вышгорода.
Услыхав о приближении Святослава, Рюрик выехал из Киева в Белгород и
отправил войско против половцев, которые с Игорем северским
расположились станом у Долобского озера; войском начальствовал князь
Мстислав Владимирович, при нем находился тысяцкий Рюриков Лазарь с
младшею дружиною, Борис Захарыч, любимый воевода Мстислава Храброго, с
людьми молодого княжича своего Владимира, которого отец, умирая, отдал
ему на руки, и Сдеслав Жирославич - воевода Мстислава Владимировича с
трипольскими полками. Половцев было много: они лежали без всякой
осторожности, не расставив сторожей, надеясь на силу свою и на Игорев
полк. Черные клобуки, не слушаясь приказа русских воевод, бросились на
половцев, врезались в их стан, но были отброшены назад и в бегстве смяли
дружину Мстиславову, которая также обратилась в бегство, а за нею и сам
князь. Но лучшие люди остались: Лазарь, Борис Захарыч и Сдеслав
Жирославич; не смутившись нимало, они ударили на половцев и потоптали
их; много варваров перетонуло в реке Чарторые, другие были перебиты или
захвачены в плен, а князь Игорь сел в лодку и переправился на восточный
берег. Но Рюрик воспользовался этою победою только для того, чтоб
получить выгодный мир у Святослава, у которого никак не надеялся отнять
старшинство; Святославу также не хотелось еще раз выезжать из Киева, и
он обрадовался предложению Рюрика, который уступал ему старшинство и
Киев, а себе брал всю Русскую землю, т. е. остальные города Киевской
волости. Вслед за этим был заключен мир и со Всеволодом суздальским,
который возвратил Святославу сына его, Глеба; мир между Мономаховичами и
Ольговичами был скреплен двойным родственным союзом: один сын
Святослава, Глеб, женился на Рюриковне, другой, Мстислав, - на
свояченице Всеволода (1182 г.).
Таким образом, сыну Всеволода Ольговича удалось окончательно
утвердить за собою старшинство и Киев, но это старшинство имело значение
только на юге; старший в племени Мономаховом не вступал с Святославом в
борьбу за Киев, потому что Киев не имел уже для него прежнего значения,
какое имел для отца его, Юрия; Всеволод наследовал все могущество того
князя, который давал Киев из своих рук кому хотел; как много потерял
Киев из своего материального значения после погрома от войск
Боголюбского, ясно видно из всех описанных событий: при всех сменах и
усобицах князей не слышно об участи киевлян, о сильном полку киевском,
который решал судьбу Руси, судьбу князей во время борьбы Юрия
Долгорукого с племянником; теперь страдательно подчиняются киевляне всем
переменам, ничем не обнаруживают признаков жизни. Как силен был северный
князь Всеволод и как слаб был пред ним старший князь Южной Руси,
Святослав, доказательством служит следующее происшествие: в 1194 году
Святослав созвал братьев своих - родного Ярослава и двоюродных Игоря и
Всеволода и начал с ними советоваться, как бы пойти на рязанских князей,
с которыми давно уже у Черниговских были ссоры за пограничные волости,
но Ольговичи не смели прямо выступить в поход, а послали сперва ко
Всеволоду суздальскому просить у него на то позволения; Всеволод не
согласился, и Святослав должен был отложить поход. С Ростиславичами
Святослав жил мирно, так же как видно из страха пред Всеволодом; в 1190
году грозила было вспыхнуть между ними ссора по причинам, о которых
летопись говорит очень неопределенно: у Святослава, по ее словам, была
тяжба с Рюриком, Давыдом и Смоленскою землею, поэтому он ездил и за
Днепр сговориться с братьями, чтоб как-нибудь не потерять своих выгод,
но Рюрик принял также свои меры: он переслался со Всеволодом и с братом
Давыдом Смоленским, и все втроем послали сказать Святославу: "Ты, брат,
нам крест целовал на Романовом ряду, который был заключен тобою, когда
брат наш Роман сидел в Киеве; если стоишь на этом ряду, то ты нам брат,
а если хочешь вспомнить давнишние тяжбы, которые были при Ростиславе, то
ты договор нарушил, чего мы терпеть не будем; а вот тебе и крестные
грамоты назад". Святослав сначала много спорил с послами и отпустил было
уже их с отказом, но потом надумался, возвратил их с дороги и целовал
крест на всей воле Мономаховичей.
Могущественное влияние Всеволода суздальского обнаружилось даже и в
судьбах отдаленного Галича. В этом пограничном Русском княжестве в
семидесятых годах XII века обнаружилось явление, подобных которому не
видим в остальных волостях русских, именно важное значение бояр, пред
которым никнет значение князя. Мы уже раз имели случай заметить
своевольный поступок галицкого боярина Константина Серославича, который
вопреки воле князя своего Ярослава увел свои полки от Мстислава
Изяславича. Этот Константин играет важную роль и в смутах своего
княжества. Велико, казалось, в других странах могущество Ярослава
Владимировича галицкого - единовластного князя богатой и цветущей
волости; вот как описывается это могущество в Слове о полку Игореву:
"Ярослав Осмосмысл галицкий! Высоко сидишь ты на своем златокованном
столе; ты подпер горы Венгерские своими железными полками, заступил путь
королю венгерскому, затворил ворота к Дунаю, отворяешь ворота к Киеву".
Но этот могущественный князь окружен был людьми, которые были сильнее
его, могли подчинять его волю своей. Ярослав дурно жил с женою своею,
Ольгою, сестрою суздальских Юрьевичей, и держал любовницу, какую-то
Настасью; в 1173 году Ольга ушла из Галича в Польшу с сыном Владимиром,
известным уже нам боярином Константином Серославичем и многими другими
боярами. Проживши восемь месяцев в Польше, Владимир с матерью пошел на
Волынь, где думал поселиться на время, как на дороге встретил его гонец
от бояр из Галича: "Ступай домой, велели они сказать ему: отца твоего мы
схватили, приятелей его перебили, и враг твой Настасья в наших руках".
Галичане сожгли несчастную на костре, сына ее послали в заточение, а с
Ярослава взяли клятву, что будет жить с княгинею как следует. В 1187
году умер Ярослав, князь, по словам летописца, мудрый, красноречивый,
богобоязливый, честный во всех землях и славный полками; когда бывала
ему от кого обида, то он сам не ходил с полками, а посылал воевод;
чувствуя приближение смерти, он созвал бояр, белое духовенство, монахов,
нищих и говорил им со слезами: "Отцы, братья и сыновья! Вот я отхожу от
этого света суетного и иду к творцу моему, согрешил я больше всех; отцы
и братья! простите и отдайте". Три дня плакался он пред всеми людьми и
велел раздавать имение свое по монастырям и нищим; три дня раздавали по
всему Галичу и не могли всего раздать. Обратясь к боярам, умирающий
князь сказал: "Я одною своею худою головою удержал Галицкую землю, а вот
теперь приказываю свое место Олегу, меньшому сыну моему, а старшему,
Владимиру, даю Перемышль". Этот Олег родился от Настасьи и потому был
мил Ярославу, говорит летописец, а Владимир не ходил в его воле: мы
видели, что он уезжал от отца вместе с матерью и возвратился вследствие
торжества врагов Настасьи; Владимир вместе со всеми боярами должен был
присягнуть отцу, что не будет искать под братом Галича. Но можно ли было
надеяться на эту клятву, можно ли было думать, что убийцы Настасьи будут
спокойно видеть на старшем столе сына ее? И вот, едва только умер
Ярослав, как сильный мятеж встал в Галицкой земле; Владимир и бояре
нарушили клятву и выгнали Олега из Галича; тот принужден был бежать в
Овруч к Рюрику, а Владимир сел на столе отцовском и дедовском. Но бояре
скоро увидали, что ошиблись в своем выборе: Владимир, по словам
летописца, любил только пить, а не любил думы думать с своими боярами;
отнял у попа жену и стал жить с нею, прижил двоих сыновей; мало того,
понравится ему чья-нибудь жена или дочь, брал себе насильно. В то время
ближайшим соседом галицкого князя на столе владимиро-волынском сидел
Роман Мстиславич, получивший в наследство от отца и деда необыкновенную
деятельность, предприимчивость, неутомимость; не любил он отставать от
раз предпринятого намерения и не разбирал средств при его выполнении.
Роман находился в близком свойстве с Владимиром галицким: дочь его была
за старшим сыном последнего. Несмотря на то, узнавши, что бояре галицкие
нехорошо живут с своим князем, Роман стал пересылаться с ними, побуждая
их выгнать Владимира, на место которого предлагал им себя в князья.
Многие бояре охотно согласились на его предложение, собрали полки,
утвердились крестным целованием между собою, но не смели явно восстать
на Владимира, схватить или убить его, потому что не все бояре были
против князя, были между ними и его приятели; заговорщики придумали
другое средство освободиться от Владимира, они послали сказать ему:
"Князь! Мы не на тебя встали, но не хотим кланяться попадье, хотим ее
убить; а ты, где хочешь, там и возьми жену". Они надеялись, что он никак
не отпустит попадьи и потому грозились убить ее, чтоб тем скорее
прогнать его самого, в чем и не ошиблись: Владимир, опасаясь, чтобы и
его любовницу не постигла та же участь, какая постигла Настасью, забрал
много золота и серебра, жену, двоих сыновей, дружину и поехал в Венгрию.
Мы оставили эту страну под властию короля Гейзы II, зятя и союзника
Изяславова; самым опасным врагом Гейзы был знаменитый греческий
император Мануил Комнен - последний из великих государей, сидевших на
престоле византийском; вмешательство Гейзы в дела Сербии дали Мануилу
повод враждебно выступить против венгров с целью распространить пределы
империи за их счет; сначала он поддерживал против Гейзы известного уже
нам Бориса, сына дочери Мономаховой, а потом, когда Борис пал в битве,
стал поддерживать родных братьев Гейзы, Стефана и Владислава, нашедших
убежище при дворе византийском. Гейза умер в 1161 году, оставив престол
двенадцатилетнему сыну своему Стефану III, малолетство короля дало
Мануилу полную возможность к осуществлению своих честолюбивых планов
относительно Венгрии, и немедленно выступил он с большим войском и
обоими князьями, Стефаном и Владиславом, к границам этой страны, послав
сказать ее вельможам, что по старому обычаю престол должен переходить не
к сыну, а к брату умершего короля, и что потому они должны возвести на
престол Стефана, брата покойного Гейзы; венгры велели ему отвечать на
это, что они не знают ни о каком подобном обычае в своем отечестве, где
с незапамятных пор наследует корону старший сын, а не брат умершего
короля; они не могут, следовательно, принять к себе в короли герцога
Стефана-старшего; не примут его уже и потому, что не хотят иметь королем
подручника императорского. Несмотря, однако, на этот смелый ответ,
деньги и обещания Мануила произвели свое действие, и многие из вельмож
отстали от молодого Стефана, который и принужден был уступить престол
дяде своему, не Стефану, впрочем, а младшему Владиславу. Владислав через
полгода умер, тогда брату его, Стефану, удалось захватить престол, но
ненадолго, ибо когда в Венгрии узнали, что он обещал Мануилу в награду
за помощь отдать Сирмию, то почти все перешли на сторону племянника его,
который вследствие этого и утвердился окончательно на престоле. Тогда
Мануил, видя всеобщее нерасположение венгров к Стефану-дяде, объявил,
что признает королем племянника; мало того, не имея сыновей, выдает дочь
свою за Белу, младшего брата Стефана III, и назначает его наследником
своего престола с тем только условием, чтоб он был воспитан в
Константинополе и удержал за собою Сирмию, как полученный от отца удел.
Король и вельможи согласились на предложение, и молодой Бела отправился
в Константинополь, где получил имя Алексея, был обручен с дочерью
императора, провозглашен наследником престола, как вдруг неожиданное
обстоятельство переменило совершенно ход дела: у Мануила от второй жены
его родился сын. Обрадованный император велел немедленно короновать
младенца и отнял у Белы не только надежду на престол, но даже невесту,
свою дочь, и обручил его на свояченице. Но в это время умер брат Белы,
король венгерский, двадцатичетырехлетний Стефан III, как говорят,
отравленный братом (1173 г.); Бела поспешил в Венгрию, но застал там уже
три партии: одна хотела иметь его королем; другая, состоящая
преимущественно из высшего духовенства, боясь, чтоб воспитанный в
Константинополе Бела не стал действовать под влиянием императора и
враждовать к католицизму, хотела ждать разрешения от бремени жены
Стефана III, третья, наконец, стояла за младшего брата Белы - в челе
этой партии находилась старая вдовствующая королева - жена Гейзы II,
Евфросинья Мстиславовна, которой хотелось видеть на престоле младшего,
любимого сына. Долго боролся Бела III с двумя враждебными партиями,
наконец, осилил их.
назад
вперед
первая страничка
домашняя страничка