Младшие Всеволодовичи,  ободренные мирными предложениями врагов, видя
в  этом  признак  слабости,  отчаянного  положения,  начали  пировать  с
боярами; на пиру один старый боярин, Андрей Станиславович, стал говорить
молодым князьям:  "Миритесь,  князья Юрий и Ярослав!  А меньшая братья в
вашей  воле;  по-моему,  лучше  бы  помириться  и дать старшинство князю
Константину,  нечего смотреть, что перед нами мало Ростиславова племени,
да князья-то все они мудрые,  смышленые,  храбрые; мужи их, новгородцы и
смольняне, смелы на бою, а про Мстислава Мстиславича и сами знаете в том
племени,  что дана ему от бога храбрость больше всех;  так подумайте-ка,
господа, об этом!" Не люба была эта речь князьям Юрию и Ярославу, и один
из  юрьевых  бояр  сказал:  "Князья Юрий и Ярослав!  Не было того ни при
прадедах.  ни при деде, ни при отце вашем, чтоб кто-нибудь вошел ратью в
сильную  землю Суздальскую и вышел из нее цел,  хотя б тут собралась вся
Русская земля,  и Галицкая,  и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и
Новгородская,  и  Рязанская,  никак  им не устоять против нашей силы;  а
эти-то полки - да мы их седлами закидаем". Эта речь понравилась князьям,
они  созвали  бояр  своих  и  начали им говорить:  "Когда достанется нам
неприятельский обоз в руки,  то вам будут кони,  брони,  платье,  а  кто
вздумает  взять  живого человека,  тот будет сам убит;  у кого и золотом
будет шитое платье,  и того убивай, не оставим ни одного в живых; кто из
полку побежит и будет схвачен,  таких вешать или распинать, а о князьях,
если достанутся нам в руки,  подумаем после".  Отпустивши  людей  своих,
князья вошли в шатер и начали делить волости;  князь Юрий сказал:  "Мне,
брат Ярослав, Владимирская земля и Ростовская, тебе Новгород, Смоленск -
брату  нашему Святославу,  Киев отдай черниговским князьям,  а Галич нам
же".  Младшие братья согласились,  поцеловали крест и написали  грамоты.
Здесь  всего  любопытнее  для  нас презрение северных князей к Киеву,  с
которым для их предков и для всех  южных  князей  соединялась  постоянно
мысль  о  старшинстве,  о  высшей чести,  но богатый Галич Всеволодовичи
берут себе.
   Поделивши между собою все русские  города,  Юрий  с  Ярославом  стали
звать  врагов  к  бою;  Ростиславичи  с  своей  стороны  призвали  князя
Константина, долго думали с ним, взяли с него клятву, что не будет в нем
перевету  к  братьям,  и  двинулись  в  ночь к ростовскому стану на реку
Липицу;  во всех полках их раздавались крики,  в  Константиновом  войске
трубили в трубы - это навело страх на Юрия и Ярослава,  они отступили за
дебрь и расположили свои полки на Авдовой горе; Ростиславичи на рассвете
пришли   к  Липицам  и,  видя,  что  враги  отступили  на  Авдову  гору,
расположились   на   противоположной   горе   Юрьевой   и   послали   ко
Всеволодовичам  троих мужей опять с мирными предложениями:  "А не дадите
мира, - велели они сказать им, - так отступите подальше на ровное место,
а мы пойдем на вашу сторону; или мы отойдем к Липицам, а вы перейдете на
наши станы".  Князь Юрий отвечал:  "Ни мира не  беру,  ни  отступаю;  вы
прошли   через   всю  землю,  так  неужели  этой  дебри  не  перейдете?"
Всеволодовичи надеялись на свои укрепления: они обвели свой стан плетнем
и  насовали кольев,  боясь,  чтоб Ростиславичи не ударили на них в ночь.
Получивши их ответ,  Ростиславичи послали  своих  молодых  людей  биться
против  Ярославовых  полков;  те  бились  целый день до ночи,  но бились
неусердно,  потому что была буря и очень холодно.  На  другое  утро,  21
апреля в четверг,  на второй неделе по Пасхе, Ростиславичи решились было
идти прямо ко Владимиру,  не схватываясь с неприятелем, и полки их стали
уже  готовиться  к  выступлению;  видя  это,  полки  Юрьевы начали также
сходить с своей горы,  думая,  что враги бегут,  но  те  остановились  и
опрокинули  их  назад.  В  это  время явился князь Владимир псковский из
Ростова,  Ростиславичи стали думать, куда идти, причем Константин сказал
им:  "Братья, князь Мстислав и Владимир! Если пойдем мимо них, то ударят
на нас в тыл,  а потом мои люди на бой  не  охочи,  того  и  гляди,  что
разойдутся  по  городам".  На  это  Мстислав отвечал:  "Князь Владимир и
Константин!  Гора нам не поможет,  гора нас и не победит;  призвавши  на
помощь  крест  честный и свою правду,  пойдем к ним".  Все согласились и
начали ставить полки:  Владимир Рюрикович смоленский поставил полки свои
с краю,  подле него стал Мстислав и Всеволод с новгородцами, да Владимир
псковский с псковичами, а подле него стал князь Константин с ростовцами;
с противной стороны Ярослав стал с своими полками,  т. е. переяславскими
и тверскими,  также с муромскими,  с  городчанами  и  бродниками  против
Владимира  и смольнян,  Юрий стал против Мстислава и новгородцев со всею
землею Суздальскою, а меньшие братья - против князя Константина.
   Мстислав и Владимир начали ободрять  своих  новгородцев  и  смольнян:
"Братья!  - говорили они им,  - вошли мы в землю сильную, так, положивши
надежду на бога, станет крепко; нечего нам озираться назад; побежавши не
уйти;  забудем,  братья,  про домы,  жен и детей;  ведь надобно же будет
когда-нибудь умереть!  Ступайте,  кто как хочет,  кто пеш, кто на коне".
Новгородцы отвечали:  "Мы не хотим помирать на конях, хотим биться пеши,
как  отцы  наши  бились  на  Кулакше".  Мстислав  обрадовался  этому   и
новгородцы, сойдя с лошадей, посметавши с себя порты и сапоги, ударились
бежать босые на врагов,  смольняне побежали за  ними  также  пешком,  за
смольнянами князь Владимир отрядил Ивора Михайловича с полком, а старшие
князья и все воеводы поехали сзади на лошадях.  Когда полк Иворов въехал
в   дебрь,   то   под   Ивором   споткнулся   конь,  что  заставило  его
приостановиться,  но пешие,  не дожидаясь Ивора,  ударили на пешие полки
Ярославовы  с  криком,  бросая палки и топоры,  суздальцы не выдержали и
побежали, новгородцы и смольняне стали их бить, подсекли стяг Ярославов,
а  когда  приспел Ивор,  то досеклись и до другого стяга.  Увидавши это,
Мстислав сказал Владимиру Рюриковичу:  "Не дай  нам  бог  выдать  добрых
людей!"  -  и  все  князья  разом  ударили на врагов сквозь свою пехоту.
Мстислав трижды проехал по вражьим полкам,  посекая людей: был у него на
руке топор с паворозою,  которым он и рубил;  князь Владимир не отставал
от  него,  и  после   лютой   битвы   досеклись,   наконец,   до   обоза
Всеволодовичей;  тогда последние,  видя, что Ростиславичи жнут их полки,
как колосья,  побежали вместе с муромскими князьями,  а  князь  Мстислав
закричал  своим:  "Братья  новгородцы!  Не останавливайтесь над товаром,
доканчивайте бой,  а то воротятся  назад  и  взметут  вас".  Новгородцы,
говорит  летописец,  отстали  от  обоза и бились,  а смольняне напали на
добычу,  одирали мертвых,  о битве же не думали.  Велик, братья, промысл
божий,  говорит  тот же летописец:  на этом страшном побоище пало только
пять человек новгородцев да один смольнянин,  все сохранены  были  силою
честного креста и правдою; с противной стороны было убито множество, а в
плен взято 60 человек во всех станах;  если бы  князья  Юрий  и  Ярослав
знали  это  да  ведали,  то  мирились  бы,  потому  что слава их и хвала
погибла,  и полки сильные ни во что пошли:  было у князя Юрия 13 стягов,
труб и бубнов 60,  говорили и про Ярослава, что у него было стягов 16, а
труб и бубнов 40.  Люди больше всего жаловались на  Ярослава:  от  тебя,
говорили  они,  потерпели  мы  такую  беду,  о  твоем клятвопреступлении
сказано: придите, птицы небесные, напитайтесь крови человеческой; звери!
наешьтесь  мяс человеческих.  Не десять человек убито,  не сто,  но всех
избито 9233 человека;  крик,  вытье раненых слышны были в Юрьеве и около
Юрьева,  не  было  кому погребать,  многие перетонули во время бегства в
реке;  иные раненые,  зашедши в пустое место,  умерли без помощи;  живые
побежали одни к Владимиру, другие к Переяславлю, некоторые в Юрьев.
   Юрий прибежал во Владимир на четвертом коне, а трех заморил, прибежал
в одной первой сорочке,  подклад и тот бросил; он приехал около полудня,
а схватка была в обеденную пору.  Во Владимире оставался один безоружный
народ:  попы, монахи, жены да дети; видя издали, что кто-то скачет к ним
на  коне,  они обрадовались,  думая,  что то вестник от князя с победою;
"Наши одолевают",  - говорили они.  И вдруг приезжает князь  Юрий  один,
начинает ездить около города, кричит: "Укрепляйте стены!" Все смутились,
вместо веселья поднялся плач;  к вечеру  и  в  ночь  стали  прибегать  и
простые люди:  один прибежит раненый,  другой нагой. На другое утро Юрий
созвал народ и стал говорить:  "Братья владимирцы!  Затворимся в городе,
авось   отобьемся  от  них".  Ему  отвечали:  "Князь  Юрий!  С  кем  нам
затвориться?  Братья наши избиты,  другие взяты в плен, остальные пришли
без оружия,  с кем нам стать?" Юрий сказал:  "Все это я сам знаю, только
не выдавайте меня брату Константину и Ростиславичам, чтоб мне можно было
выйти  по  своей  воле из города".  Это владимирцы ему обещали.  Ярослав
также прибежал  в  Переяславль  на  пятом  коне,  а  четырех  заморил  и
затворился в городе. Недовольно было ему первого зла, говорит летописец,
не насытился крови человеческой:  избивши в Новгороде много  людей  и  в
Торжке,  и на Волоке, этого было ему все мало; прибежавши в Переяславль,
он велел и тут теперь перехватить всех новгородцев и смольнян,  зашедших
в  землю его для торговли,  и велел их покидать одних в погреба,  других
запереть в тесной избе,  где они и перемерли все,  числом полтораста; на
смольнян он не так злобился и велел запереть их 15 человек особо, отчего
они все и остались живы.
   Не так поступали князья  из  милостивого  племени  Ростиславова:  они
остальную часть дня оставались на месте побоища,  а если бы погнались за
неприятелем, то князьям Юрию и Ярославу не уйти бы, да и Владимир был бы
взят  врасплох,  но  Ростиславичи  тихо пришли ко Владимиру,  объехали и
стали думать,  откуда взять,  а когда ночью  загорелся  княжий  двор,  и
новгородцы хотели воспользоваться этим случаем для приступа, то Мстислав
не пустил их;  через день вспыхнул опять пожар в  городе,  и  горело  до
света,  смольняне также стали проситься на приступ, но князь Владимир не
пустил их.  Тогда князь Юрий выслал к осаждающим князьям  с  челобитьем:
"He ходите на меня нынче,  а завтра сам пойду из города".  И,  точно, на
другой день рано утром выехал он из города, поклонился князьям Мстиславу
и Владимиру Рюриковичу и сказал:  "Братья! Вам челом бью, вам живот дать
и хлебом меня накормить,  а брат мой,  Константин, в вашей воле". Он дал
им  богатые  дары;  те  помирились  с  ним,  помирили  его  и  с  братом
Константином,  который  взял  себе   Владимир,   а   Юрий   должен   был
удовольствоваться Радиловым Городцем на Волге;  владыка,  княгиня и весь
двор его сели немедленно в лодки и поплыли вниз по Клязьме,  а сам князь
Юрий,  зашедши  перед  отъездом  в  Соборную  церковь,  стал на колени у
отцовского гроба и со слезами сказал: "Суди, бог, брату моему, Ярославу,
что довел меня до этого".
   Проводивши Юрия,  владимирцы  - духовенство и народ - пошли встречать
нового князя,  Константина,  который богато одарил в тот день  князей  и
бояр, а народ привел к присяге себе. Между тем Ярослав все злобился и не
хотел покоряться, заперся в Переяславле и думал, что отсидится здесь, но
когда  Ростиславичи  с  Константином  двинулись  к  Переяславлю,  то  он
испугался и стал слать к ним с просьбою о мире,  а наконец и сам приехал
к  брату Константину,  ударил ему челом и сказал:  "Господин!  Я в твоей
воле:  не выдавай меня тестю моему, Мстиславу, и Владимиру Рюриковичу, а
сам  накорми  меня  хлебом".  Константин помирил его с Мстиславом еще на
дороге,  и когда князья пришли к Переяславлю,  то Ярослав  одарил  их  и
воевод богатыми дарами; Мстислав, взявши дары, послал в город за дочерью
своею,  женою Ярославовою, и за новгородцами, которые остались в живых и
которые находились в полках с Ярославом,  тот не раз после этого посылал
к нему с просьбою отдать ему жену, но Мстислав не согласился.
   Так Мстислав  уничтожил   завещание   Всеволода   III,   восстановил,
по-видимому,  старину  на  севере,  хотя,  собственно,  здесь торжеством
Константина прокладывался путь к торжеству нового порядка вещей,  потому
что  старший  брат  становился  материально несравненно сильнее младших,
получив и Ростов и Владимир,  чего прежде желал;  племени  Константинову
следовало теперь усиливаться на счет остальных сыновей Всеволодовых,  но
судьба хотела иначе и предоставляла честь собрания Северной Руси племени
третьего  сына Всеволода,  того самого Ярослава,  который был виновником
описанных событий.
   Слабый здоровьем  Константин  недолго  накняжил  во   Владимире,   он
чувствовал приближение смерти, видел сыновей своих несовершеннолетними и
потому спешил помириться с братом Юрием,  чтоб не  оставить  в  нем  для
последних  опасного  врага:  уже  в следующем 1217 году он вызвал к себе
Юрия,  дал ему Суздаль, обещал и Владимир по своей смерти, много дарил и
заставил  поцеловать  крест,  разумеется,  на том,  чтобы быть отцом для
племянников.  В  1218  году  Константин  послал  старшего  сына  своего,
Василька,  на стол ростовский,  а Всеволода - на ярославский;  по словам
летописца,  он говорил им:  "Любезные сыновья мои!  Будьте в любви между
собою,  всею душою бойтесь бога,  соблюдая его заповеди, подражайте моим
нравам и обычаям:  нищих и вдов не презирайте,  церкви  не  отлучайтеся,
иерейский   и  монашеский  чин  любите,  книжного  поученья  слушайтесь,
слушайтесь и старших,  которые вас добру учат,  потому что  вы  оба  еще
молоды; я чувствую, дети, что конец мой приближается и поручаю вас богу,
пречистой его матери,  брату и господину Юрию,  который будет вам вместо
меня".
   Константин умер  2  февраля  1218 года;  летописец распространяется в
похвалах его кротости,  милосердию,  попечению о церквах и  духовенстве,
говорит,  что он часто читал книги с прилежаньем и делал всe по-писаному
в них.  После имя Константина поминается с прозванием добрый.  Брат его,
Юрий, стал по-прежнему княжить во Владимире.
   С княжеством  Суздальским  по природным условиям тесно были соединены
княжества Рязанское и Муромское. Князь муромский, Давыд, ходил постоянно
в воле великого Всеволода,  помогал ему в покорении рязанских князей; во
время Липецкой битвы муромские князья  с  своими  полками  находились  в
войске  младших Всеволодовичей.  Рязанские князья были отпущены Юрием из
плена в свои волости,  но недолго жили здесь  в  мире:  тот  самый  Глеб
Владимирович,  который  прежде  с братом Олегом обносил остальную братью
пред Всеволодом III,  теперь  с  другим  братом,  Константином,  вздумал
истребить  всех  родичей  и  княжить вдвоем во всей земле Рязанской.  Мы
видели причины сильной вражды между Ярославичами  рязанскими  в  крайнем
размельчении   волостей;   причину   же   братоубийственного   намерения
Владимировичей,  почти единственного  примера  между  русскими  князьями
после Ярослава,  можно объяснить из большой грубости и одичалости нравов
в Рязани, этой оторванной, отдаленной славяно-русской колонии на финском
востоке.  Как  бы  то  ни было,  в 1217 году,  во время съезда рязанских
князей  для  родственного  совещания,  Владимировичи  позвали  остальную
братью,  шестерых  князей,  на  пир  к  себе  в  шатер;  те,  ничего  не
подозревая,  отправились к ним с своими  боярами  и  слугами,  но  когда
начали пить и веселиться,  то Глеб с братом,  вынувши мечи, бросились на
них с своими слугами и половцами,  скрывавшимися подле шатра:  все гости
были  перебиты.  Остался  в  живых не бывший на съезде Ингварь Игоревич,
который и удержал за собою Рязань;  Глеб в 1219 году пришел  на  него  с
половцами, но был побежден и едва успел уйти.
   Мстислав, возвратившись  с  победою  в Новгород,  недолго оставался в
нем: в следующем же 1217 году он ушел в Киев, оставив в Новгороде жену и
сына Василия и взявши с собою троих бояр,  в том числе старого посадника
Юрия Иванковича;  как видно, он взял их в заложники за безопасность жены
и  сына:  так  сильна была вражда сторон и возможность торжества стороны
суздальской!  На существование этой вражды, на существование в Новгороде
людей,  неприязненных  Мстиславу,  указывает  известие,  что Мстислав по
возвращении в Новгород в том  же  году  должен  был  схватить  Станимира
Дерновича  с сыном Нездилою,  заточить их в оковах,  взявши себе богатое
имение их,  а в 1218 году он пошел в  Торжок  и  схватил  там  Борислава
Некуришинича,  причем так же овладел большим имением; после, однако, все
эти люди были выпущены на свободу. В том же году Мстислав созвал вече на
Ярославовом дворе и сказал новгородцам:  "Кланяюсь св. Софии, гробу отца
моего и вам;  хочу поискать Галича,  а вас не забуду;  дай мне бог  лечь
подле  отца у св.  Софии".  Новгородцы сильно упрашивали его:  "Не ходи,
князь", но не могли удержать его.
   Проводивши Мстислава,  новгородцы послали в Смоленск  за  племянником
его,  Святославом,  сыном Мстислава Романовича,  но в том же,  1218 году
встала смута:  как-то  Матей  Душильчевич,  связавши  одного  чиновника,
Моисеича,  убежал;  беглеца  схватили  и привели на Городище,  как вдруг
пронесся в городе ложный  слух,  что  посадник  Твердислав  выдал  Матея
князю,  встало  волнение:  жители  Заречья  (ониполовцы) зазвонили у св.
Николы и звонили целую ночь,  а жители Неревского конца стали звонить  у
40 святых,  сбирая также людей на Твердислава.  Князь, услыхав о мятеже,
выпустил Матея,  но народ уже не мог успокоиться; ониполовцы выступили в
бронях, как на рать, неревляне также, а загородцы не присоединялись ни к
тем,  ни к другим,  но смотрели, что будет. Тогда Твердислав, взглянувши
на св.  Софию,  сказал: "Если я виноват, то пусть умру; если же прав, то
ты меня оправи, господи!" - и пошел на бой с Людиным концом и с жителями
Прусской  улицы.  Битва  произошла  у  городских  ворот,  и ониполовцы с
неревцами обратились в бегство,  потерявши из своих Ивана  Душильчевича,
Матеева  брата,  а  неревляне Константина Прокопьича,  да кроме этих еще
шесть  человек;  победители,  жители  Людина  конца  и  Прусской  улицы,
потеряли по одному человеку,  а раненых было много с обеих сторон. Целую
неделю после этого побоища все были  веча  в  городе;  наконец,  сошлись
братья  вместе  единодушно  и  целовали  крест.  Но  тут князь Святослав
прислал своего тысяцкого на вече:  "Не могу,  - говорил князь,  - быть с
Твердиславом  и отнимаю у него посадничество".  Новгородцы спросили:  "А
какая вина его?" "Без вины",  - велел отвечать князь.  Тогда  Твердислав
сказал: "Тому я рад, что вины на мне нет никакой, а вы, братья, вольны и
в посадничестве и в князьях".  Новгородцы  велели  отвечать  Святославу:
"Князь!  Если Твердислав ни в чем не виноват,  то ты нам клялся без вины
не отнимать ни у кого должности;  тебе кланяемся,  а вот наш посадник, и
до  того  не  допустим,  чтоб  отняли  у  него  без вины посадничество".
Святослав не настаивал больше, и наступило спокойствие.
   В следующем  году  Мстислав  Романович,  князь  киевский,  прислал  в
Новгород  сына своего,  Всеволода:  "Примите к себе,  - велел он сказать
новгородцам,  - этого Всеволода,  а Святослава,  старшего,  отпустите ко
мне".  Новгородцы исполнили его волю. Тою же зимою Семьюн Емин с отрядом
из четырехсот человек пошел на финское племя тоймокаров,  но суздальские
князья,  ни  Юрий,  ни  Ярослав,  не  пропустили  их  чрез  свою  землю;
принужденные возвратиться назад в Новгород,  Семьюн с  товарищами  стали
шатрами  по  полю,  а  в  городе  начали  распускать слух,  что посадник
Твердислав и тысяцкий Якун нарочно заслали к Юрию, чтоб он не пускал их,
и  этими слухами взволновали город:  Твердислав и Якун лишены были своих
должностей,  посадничество  отдано  Семену  Борисовичу,  кажется,  внуку
знаменитого  Мирошки,  а  тысяча  - Семьюну Емину.  Но оба они и году не
пробыли в своих должностях:  в том  же  1219  году  посадничество  опять
отдано было Твердиславу, а тысяча - Якуну. Смуты, борьба сторон касались
даже и владык:  мы видели,  что Мстислав с своими приверженцами свергнул
владыку  Митрофана  как избранника Всеволодова,  но по уходе Мстислава в
1218 году Митрофан возвратился из Владимира в Новгород  и  стал  жить  в
Благовещенском  монастыре;  в  1219 году,  когда преемник его,  Антоний,
пошел в Торжок, новгородцы провозгласили опять Митрофана своим владыкою,
а к Антонию послали сказать:  "ступай, куда тебе любо"; он отправился на
житье в Спасонередицкий монастырь;  наконец, князь Всеволод и новгородцы
сказали обоим владыкам: "Ступайте к митрополиту в Киев, и кого он из вас
пришлет опять к нам,  тот и будет нашим владыкою".  В 1220  году  пришел
назад архиепископ Митрофан, оправданный богом и св. Софиею, по выражению
летописца.  Антония же митрополит удержал у  себя  в  чести  и  дал  ему
епископство Перемышльское.

назад
вперед
первая страничка
домашняя страничка