Беседа на Центральном телевидении 24 октября 1987 года[1]

[1 Беседу вела О. И. Доброхотова. Печатается по стенографической записи, сделанной во время беседы. Видеозапись не сохранилась]

      От всего сердца поздравляем с премьерой «Скоморохов»[2][2 Имеется в виду первое исполнение 3-й редакции «Скоморохов» в октябре 1987 года в Москве. Исполнители: Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио и телевидения, дирижер В. И. Федосеев, солист А. Ф. Ведерников, мужская группа Академической капеллы им. Юрлова]. Как создавалось произведение?

      Меня пригласили в 1966 году в театр имени Ленсовета на спектакль «Через сто лет в березовой роще». Так я познакомился с Вадимом Николаевичем Коростылевым. Автор поэтичный, философичный, ученик Тынянова, человек тыняновской школы. Я влюбился в его пьесу — там были такие стихи! Спектакль прошел три раза, мне было жаль, что музыка пропадет. Но я доработал, сделал сочинение более симфоническим, обновил вокальную строчку, добавил несколько сцен на народные тексты. Это первое сочинение, где я как-то нащупал форму действа. Я уже тогда понял, что оперный театр для меня, так же как и для других моих коллег, недосягаем, и сохранил скрытную сюжетность. В идеале это сочинение предназначено еще и для миманса и балета.
      «Скоморохи на природе»[3][3 Номер оратории-действа «Скоморохи», которого не было в спектакле, текст его В. Н. Коростылев написал по просьбе Гаврилина] — обобщающая песнь России и о России. Тема Коростылевым выражена здесь более глубоко — тема народа и власти, искусства и народа, тема отношения народа к самому себе традиционны для русского искусства.
      Это самые важные вопросы. Они у меня возникли сразу. Задолго до «Скоморохов». Еще до «Русской тетради». Я никак не мог понять, почему народ так отталкивает, потом полюбил его.
      Элита — тоже народ. Некультурная часть общества — тоже народ. Но народ же есть, значит, должна быть связь. Вот тогда я углубился в изучение творчества Георгия Свиридова.
      Есть некая ватерлиния, и я стараюсь работать на этой линии, которая общая для всех. Раньше это называли словами, вышедшими из обихода, — чувство соборности. Несмотря на разный уровень людей — и умные, и глупые, и хорошие, и плохие, — надо опереться на то, что для всех понятно и важно, — делать добро. Самое главное — никого не обижать. Кто хочет — может быть выше, пожалуйста, а ниже — там дно, без которого искусство обойтись не может, ничего дурного в этом нет, так же как из музыки дна родилась музыка Россини и Верди. <...> И в наше время процесс повторяется.
      Каждый шаг вперед болезнен. Когда наше государство делало первые шаги, шла раскорчевка леса и уничтожались корни. Это усилилось перегибами и стало уже генетическим явлением. Недавно была передача к 60-летию Ефремова. Он пытается реанимировать МХАТ, а это труп, и нужно ли было его реанимировать? Но ведь тот МХАТ был университетом — «Плоды просвещения», «Мертвые души», Топорков, Ливанов, Грибов и другие актеры. Полное отрицание того, что было, — это трагично.
      <...> С молодыми трудно что-либо сделать, потому что взрослое поколение многого не делает из того, что нужно. <...> Немаловажное обстоятельство — почти никто не живет на своей родине. По три-десять раз меняют место жительства; теряя малую родину, теряют и большую. Вот и отношение к природе — по субботам и воскресеньям за городом в радиусе ста километров все вытоптано, как будто слоны прошли. Поэтому музыку нужно писать такую, чтобы так зацепить душу, так ее точно найти и возбудить ее до слез, чтобы человек понял: «Боже мой, да какую же красу теряешь».
      Или взять отношение к детям — времена теперь богатые, а детей бросают. В 1946 году — послевоенном, голодном — такие случаи были редкостью.
      Ведь сейчас стоит вопрос о выживании искусства. Сам я больше всего ищу защиты, учась у Астафьева, Распутина, Залыгина, Белова. Вот чем Белов отличается от многих авторов? Он — поэт языка. Такая музыка, безупречно найден тон...
      Я не принадлежу к фанатикам музыки — писать во что бы то ни стало. Музыка находится в природе в диффузном состоянии, человек получает музыку натурой и должен ее только организовать. За маленькой песней стоит в миллион раз больше, чем значит она сама.

      Видите ли вы пути искоренения так называемого массового искусства?

      Когда речь идет о поп-культуре, я уверен, что речь идет не о культуре, не об искусстве, а речь идет о жизненной позиции. Здесь нет того самого сближения людей, которое есть на концертах Е. А. Мравинского. В чем чудо таких концертов? Возникает такой эффект, когда люди начинают испытывать теплое братское чувство. Люди в едином светлом порыве встают и восхищенно аплодируют.
      Возьмите любую дискотеку, в танце даже касаются друг друга телами, а друг до друга никому никакого дела нет. Нацелено все на то, чтобы человек погрузился в себя, чтобы он «балдел». Это есть и в настоящей музыке, но все дело в мере. В поп-музыке — прежде всего неостановимый маршевый ритм. К этому везде прибегали шаманы, дервиши. Нужно иметь светлую голову для решения важных дел, а эти головы «обалдевают».

      Как выходить из этого положения?

      Предъявить требования к себе, к семье, учиться, прививать себе умение оставаться самим собой. Надо находить больше хороших людей вокруг — они есть, но мы их плохо ищем.

      Что в ваших ближайших планах?

      Доделываю то, что начато, что в работе.
     


К титульной странице
Вперед
Назад