вениками. Впереди процессии шел дружка и нес разукрашенный и покрытый платком веник. Со временем обряд второго дня постепенно стал заменяться обливанием водой, валянием молодых в снегу, даже просто посещением нетопленной бани. После бани нередко молодые и их гости катались по селу на лошадях. Для этой поездки выбирали лучших лошадей, наряжали их, украшали сани, как в день венчания. Катаясь по селу, молодые заезжали в дома родственников и приглашали их на следующее застолье.
Застолье второго дня называлось по-разному. В районах Средней Волги -сырный стол, поклонный или поцелуйный. На него собирались родственники с обеих сторон. В Курской губернии этот главный пир происходил во второй половине дня и назывался княжой обед, горячий, вечерние гости. В Северном
490
Прикамье его именовали большой стол (столы, столованье). Во время сырного стола совершалось разрезание сыров. Дружко по старшинству вызывал сначала родственников молодой, затем молодого и просил их принять угощение от молодых - водку и закуску, и положить что-нибудь "на сыры". Сбор от сыров отдавали новобрачным, но чаще в пользование молодой. Во время этих столов угощали с особым радушием, пели величания гостям, тысяцкому, свахе и свату. В конце стола происходило взаимное одаривание молодоженов и гостей, в южных районах нередко оно сопровождалось раздачей каравая.
Наиболее распространенным обрядом второго или третьего дня свадьбы было первое посещение новобрачной источника или колодца, во время которого молодая обычно кидала в воду деньги, кольцо, краюшку хлеба, отрезанную от венчального каравая, или пояс. Как правило, ее сопровождали родственники мужа (золовка, свекровь, сам муж или толпа ряженных), которые после получали от молодой подарки. Иногда молодой приходилось выкупать у них источник или колодец, давая деньги или специально приготовленные лепешки.
Другим, не менее распространенным обрядом второго или третьего дня свадьбы, были поиски ярки. Родственники молодой приходили в дом ее мужа и заявляли о пропаже девушки. Начинались поиски. К ним выводили новобрачную. Они признавали ее за свою, но после осмотра находили много изменений и отказывались от своих прав. Продолжающиеся свадебные гуляния старались разнообразить всякого рода играми и забавами. Почти повсеместно распространенным игровым обычаем второго дня было ряженье. Ряженые одевались в вывернутые шкуры, мужчины - часто в женскую одежду, женщины - в мужскую. Рядились в разных зверей, цыганами, солдатами и т.д. Взяв с собой заслонки, горшки, веники и метлы, они ходили или ездили по деревне, с шумом и криками. В Сибири (Обско-Иртышское междуречье) обычно рядились во время посещения родителей молодой. Называлось оно "овес молотить" или "горох молотить". Третий день свадьбы обычно был заключительным. Нередко, в этот день устраивали испытание молодой. Заставляли ее разжигать печь, готовить, мести пол, но при этом ей всячески мешали - отвлекали, бросали на пол мусор, перья, деньги, закрывали в печи трубу, разливали воду, опрокидывали тесто, испытывая ее терпение. Это было нормой поведения ("кто над молодой не ломается!"). Ее вышучивали, посмеивались: "Эх, не управилась молодая!.. Видно не бойкая попала". На досадливое восклицание молодой: "Да докуда вы будете шутить надо
491
мной?" Веселые гости ей отвечали: "Три года лапоть над молодой смеется". Одновременно с вышучиванием невесты, ей давали советы и наставления такого типа: "Мети, мети, а сор на улицу не выкидывай", - говорила ей свекровь. А дружка бил кнутом по шубе и приговаривал: "Не шубу секу, молодой науку даю. Шуба, ты шуба, не делай шуму; ты шуба избу мети, сору на улицу не носи". Избавить жену от всех испытаний мог только молодой, угостив всех водкой.
Одним из ответственных и достаточно распространенных обрядов заключительного этапа свадьбы было посещение тещи зятем. В каждой местности оно имело свое название, наиболее распространенное - хлебины. Молодого теща угощала блинами и яичницей. Нередко в этот приезд зять прилюдно демонстрировал теще свое отношение к ней, зависевшее от того, сумела ли она воспитать дочь и сохранить ее целомудрие или нет. Если все было в порядке, он осторожно брал яичницу или блин и откусывал его с краюшку, если же нет - проедал блин в середине, а яичницу переворачивал. В некоторых местах в этот приезд теща причесывала и мазала маслом голову зятя, чтобы он сильнее любил ее дочь. При этом приговаривала: "Баран, баран, не ходи по чужим дворам, люби свою ярочку!". После угощения зять разбивал опорожненную посуду о матицу или об пол. Во многих деревнях посещение тещи заканчивалось подачей разгонного пирога, означавшего конец свадебного гуляния в доме молодой.
Обычно свадебные торжества продолжались три дня, у богатых крестьян длились дольше. Специальных обрядов в эти дни не совершали, а как правило повторялись различные развлечения, шли застолья с угощением, то в доме молодого мужа, то в доме молодой. Оканчивался свадебный пир, как правило, в доме молодого.
Заканчивалась свадьба, но судьба молодых все еще оставалась под пристальным вниманием деревенского общества. Существовало множество разнообразных общественных обрядов и обычаев, гостеваний и праздников, совершавшихся в течение первого года совместной жизни молодоженов, позволяющих не только контролировать, но и поправлять жизнь новой семьи. В течение года новобрачные, и особенно молодая, пользовались в семье мужа и в деревне некоторыми преимуществами. В Среднем Поволжье этот год даже именовали годом молодушки. Весь послесвадебный период молодожены были как бы на виду у всех. Они ездили в гости, посещали родных, принимали их у себя. Сначала ехали к теще и тестю. Обычно, это происходило в воскресенье и называлось такое застолье хлебинами, отводинами, отгостками, перезывками. За этим посещением следовал ответный визит родителей в дом новоженов. Он назывался отхлебинами. Дальнейшие поездки по родственникам могли растянуться на несколько недель. Эти гостевания помогали наладить и укрепить родственные связи между новобрачными и их родней с обеих сторон.
Обычно в течение первого года новобрачным разрешалось ходить на посиделки, участвовать в развлечениях, играх и хороводах, плясать с молодежью. Молодуха могла бывать на девичьих вечерах, где рассказывала о жизни в своей деревне (если была родом из другой), учила девушек своим песням, т.е. знакомила потенциальных невест с бытом деревни, в которую они могли попасть после замужества. В некоторых местах права молодухи сохранялись и после рождения первого сына. Нередко женщины из родни мужа специально для молодой устраивали беседы, как бы посвящая и принимая ее в свой круг замужних женщин. Существовал обычай величания молодушек в летних хороводах. Величания такого типа происходили как бы экспромтом, но молодая заранее должна была быть готова к нему, знать и исполнять все необходимые детали этого ритуала, уметь в рифмованной форме ответить на вопросы, во время и к слову сказать присказки и прибаутки. В Орловской губернии публичное чествование молодых происходило
493
во время зимней уличной игры в "сало". Особенно разнообразны были масленичные развлечения, связанные с молодоженами. В последнее воскресенье масленицы молодая собирала в доме мужа всех своих сверстников и устраивала им угощение. В иных местностях наоборот подруги угощали молодушку. Широко распространен был обычай "кататься на молодом". В Вологодской губернии он назывался "ездить бобром на молодом", "катать бобра". Когда молодой приезжал погостить к теще, знакомые мужчины, человек десять, силком усаживали его в розвальни без оглобель и сталкивали их с горы, при этом вся компания на ходу вскакивала туда же и с шумом катилась вниз.
Большой популярностью пользовались масленичные катания молодоженов на лошадях. Катание как и хоровод находилось под пристальным вниманием старших, здесь формировалось общественное мнение. В Ростовском уезде Ярославской губернии во время этих прогулок сани с молодыми должны были по нескольку раз останавливаться в каждой деревне, чтобы "здороваться", т.е. целоваться. На Масленицу устраивали общественные смотры молодых пар. В некоторых уездах Среднего Поволжья следующее воскресенье после Масленицы называлось пла-кунъей. В этот день молодушки из всех окрестных селений съезжались на базар или ярмарку "оплакивать свою бабью долю". В этих же уездах принято было в первое воскресенье поста возить молодушек в церковь "под звоны", чтобы они не оглохли (колокольным звоном прочищали им уши).
Среди весенне-летних увеселений (развлечений) особо выделяется обычай окликания молодых, не менее известный под названием: вьюнство, вьюнины, въюншпство, вьюнишник, юнец, юнины и т.д. Он совершался как правило в первое воскресенье после Пасхи. В обряде обычно участвовали мужчины разного возраста, иногда дети. Они ходили по дворам, где жили молодые, и"окликали" (поздравляли) их. Вьюнишников приглашали за стол и угощали, а они пели молодым величальные песни и требовали вознаграждения. Если его не давали, то пели песни с угрозами. В некоторых местах существовал обычай "ублажать гордых", т.е. родственников молодой после свадьбы, чтобы завязать прочные связи с новой родней. Их посещение было одним из звеньев целой цепи взаимных посещений породнившихся семей в первый год после свадьбы. Обычно вьюнинами заканчивался годовой цикл послесвадебных гостеваний и праздников. Молодожены становились полноправными членами общества семейных людей, а "с миром и беда не убыток".
Крестьянский свадебный обряд послужил основой городского. В условиях города он значительно изменился как в целом, так и в деталях.
С древнейших времен, чуть ли не с XII в. {Рабинович. Свадьба... С. 30), в городе происходило смешение различных по происхождению вариантов свадебного обряда, принесенных из разных мест. Формировались чисто городские обычаи, крестьянская свадебная традиция перерабатывалась и приспосабливалась к условиям города и психологии горожан. Постепенно складывался универсальный, можно сказать, "межнациональный" ритуал. Но это не означало, что городской обряд был единым. Он всегда отличался многовариантностью, что было связано как с процессом формирования городского населения, так и с его сложной социальной структурой. Социально-сословная дифференциация населения, особенно усилившаяся после петровских реформ, сыграла важную роль в создании городского обряда. Нередко сословные различия вытесняли локальные. К середине XIX в. в ритуалах горожан наблюдались общие и специфические черты, отличающие их от крестьянской традиции (ослабление магических элементов, усиление роли профессиональных свах, большее распространение брачных контрактов, изменения в ритуальной пище и порядке застолий, замена плясок танцами, а фольклорного репертуара городскими
494
песнями, и т.д.), что позволяет говорить об уже сложившихся городских формах свадебной обрядности.
Примерно с 80-х годов XIX в. под воздействием нарастающей демократизации общественной и культурной жизни России произошли заметные изменения в социальных и бытовых отношениях горожан, что также сказалось и на свадебном обряде. В нем, с одной стороны, произошло разрушение социальной замкнутости вариантов и их смешение, с другой - возникновение новых универсальных форм. Эти процессы особенно активно протекали в столичных и промышленных городах.
Новым рубежом в бытовании традиционного свадебного обряда стал Октябрьский переворот 1917 г. и последующие за ним коренные изменения в бытовой и идеологической жизни страны. Широко развернувшаяся борьба с прежними (дореволюционными) бытовыми нормами и идеологией глубоко затронула духовную сторону жизни. Для идеологов нового времени традиционная обрядность прочно ассоциировалась с церковью. Поэтому, объявив войну религии, начали наступление и на традиционную народную культуру (и в частности обряды), которая подвергалась нападкам, осмеянию и запретам. Вместо старых традиций уже с первых лет революции пытались создать новую обрядность, соответствующую государственной идеологии, но далекую от старой народной традиции. Большинство этих опытов (как на первых порах, так и в дальнейшем) оказались нежизнеспособными, в то время как старый обряд в той или иной степени сохранности продолжает бытовать в разных регионах России вплоть до настоящего времени.
Большую роль в разрушении традиционного крестьянского свадебного обряда сыграла и популярная в советском обществе идея о необходимости ликвидации различий между городом и деревней. Ее осуществление на практике привело к тому, что сельская молодежь нередко "стеснялась" справлять свадьбу по-деревенски, не хотела перенимать народную культуру у старшего поколения, тем самым нарушалась преемственнйсть традиции.
В течение всего советского периода существовали как бы две основные формы свадебного обряда: официальная (государственная) и традиционная. В какие-то периоды эти формы резко разграничивались и развивались как бы изолированно (20-30-е годы), в другие - начинали взаимодействовать, дополняя друг друга (50-80-е годы).
В первые годы советской власти свадьбу почти повсеместно справляли со всеми старыми обычаями, исключение, как правило, составляли члены партии, комсомольцы, передовая рабочая молодежь. Во многих сельских районах России вплоть до Великой Отечественной войны, несмотря на бытовые трудности, традиционный свадебный обряд сохранялся и жил, умело приспосабливался к новым условиям. Он продолжал естественно жить до тех пор, пока сохранялся традиционный крестьянский быт и связанная с ним целостная народная культура.
К 30-м годам церковные браки стали редким явлением, большое распространение получили гражданские, оформляемые в загсе и сопровождавшиеся новыми обрядами, а чаще простой вечеринкой. Но даже в те годы традиционный обряд и фольклор, долгое время остававшиеся не востребованными, удивительным образом сохранялись в народной памяти. Поэтому вскоре после войны, в 50-е годы, когда страна стала оправляться от военных невзгод и потерь и несколько улучшилось материальное состояние народа, а официальная идеологическая позиция по отношению к традиционной народной культуре изменилась (как после всякой войны, в которой победил народ), начался период официального возрождения народной культуры (но без ее "пережитков"). Это выразилось, в частности, и в очередных попытках создания современного свадебного обряда. Его сочинители
495
больше уделяли внимания народной традиции. Но, к сожалению, эти попытки не оказались удачными. Новые обряды не получили широкого распространения.
К 70-80-м годам усилилась тенденция, особенно в городах, к проведению официальных, более торжественных и парадных свадеб. Их праздновали в домах и дворцах культуры. Для них потребовались соответствующие ритуалы. Снова началось активное обрядотворчество, но и оно не дало желаемых результатов.
В 80-90-е годы была сделана попытка шире распространить и внедрить в
496
жизнь новый обряд, создававшийся и формировавшийся на основе сценариев и рекомендаций, составленных профессиональными работниками культуры. Интересно отметить, что почти все распространяемые в те годы формы свадеб, как правило, основывались на старом традиционном народном обряде. Что касается его самого, то он продолжал существовать (правда больше в памяти людей старшего поколения) во множестве вариантов по всей России. Разумеется, в сравнении с концом XIX и началом XX в. этот обряд претерпел существенную трансформацию, утратил многие структурные элементы и краски, но приобрел и новые. Оценивая современную сельскую свадьбу в целом, можно сказать, что произошло упрощение обряда и его отдельных эпизодов. Лучше других сохранились эстетическая, игровая и развлекательная функции свадебного обряда. Именно с ними связано и бытование традиционного свадебного фольклора.
497
В конце 80-х и начале 90-х годов на всей территории бывшего СССР отмечался повышенный интерес к национальным корням, к истории и культуре страны, к народным традиционным обрядам, праздникам и фольклору. В этой обстановке сельские жители по-новому взглянули на свою, находящуюся долгие годы в небрежении традиционную культуру, а для многих горожан впервые, пусть далеко не в полном объеме, открылось ее богатство. Проведение свадьбы "по традиционному обряду" во многих сельских районах и небольших городках снова стали считать
498
престижным и даже обязательным для утверждения социальной полноценности новой молодой семьи в глазах старшего поколения. Но теперь уже желания "играть свадьбу" по правилам старинного обряда было недостаточно для того, чтобы получилось целостное действие. Большинство участников, даже при знании общей схемы действия и многих обрядовых элементов и фольклора, не могли вести себя как положено в той или иной ситуации. За долгие годы забвения и небрежения к народной культуре была нарушена естественная передача народных знаний, произошли также необратимые изменения в общем культурном и духовном облике деревни. Была утрачена сама обрядовая культура. Возможно ли ее возрождение, покажет время.
499
ОБРЯДЫ И ОБЫЧАИ, СВЯЗАННЫЕ С РОЖДЕНИЕМ ДЕТЕЙ. ПЕРВЫЙ ГОД ЖИЗНИ
Потребности нормального воспроизводства у всех народов требовали внимательного и бережного отношения к рождению, сохранению и воспитанию нового поколения. Если физиологические процессы, связанные с деторождением, едины для человечества, то создаваемая веками практика родовспоможения, уход за роженицей и ребенком, включающие как рациональные, так и религиозно-магические акты, имеют этническую (а часто и социально-этническую) специфику, обусловленную как объективной необходимостью приспособления и выживания в определенной среде обитания, так и религиозными воззрениями данного общества.
К сожалению, мы располагаем слишком скудными и разрозненными сведениями об обрядовой и практической деятельности (в интересующей нас сфере
500
жизни) жителей средневековой России, особенно ее низших слоев, что не позволяет воссоздать цельную картину традиционной культуры материнства в отдаленном прошлом. Лишь со второй половины XIX в. начинается систематический сбор сведений о духовной культуре русских. Специальные анкеты, рассылаемые Русским Географическим обществом и Этнографическим бюро кн. В.Н. Тенишева содержали вопросы, касающиеся разных сторон жизни русского народа, прежде всего крестьянства, весь уклад жизни которого способствовал сохранению национальных традиций. В то же время проблемы материнства и детства начинают интересовать краеведов и ученых-этнографов, появляются подробные описания обычаев и обрядов, существовавших в разных губерниях России, многие из них содержат и теоретические обобщения. Религиозно-нравственные и религиозно-обрядовые аспекты данной проблемы, как и в целом религиозное состояние общества, волновали церковнослужителей и вплоть до 1917 г. освещались в церковной печати.
Ценным дополнением к имеющимся материалам являются и воспоминания пожилых жительниц села, записанные в 70-90-е годы XX в. Большинство из них выросли в многодетных семьях, сохранявших, в основном, традиционный семейный быт. Их рассказы содержат не только впечатления детских лет и опыт собственного материнства, но и услышанные от мам и бабушек эпизоды из жизни предыдущих поколений. Таким образом был накоплен и осмыслен огромный материал, что позволило составить представление о свойственной русскому народу культуре материнства и детства и сделать ряд выводов относительно содержания и генезиса составляющих ее элементов. 1. Совершенно очевидно, что многие элементы возникли в древнее время, возможно еще до введения христианства на Руси, и в разной степени испытали влияние новой религии. 2. Ряд обрядовых действий и соответствующих представлений возникли на основе укрепившегося христианского мировоззрения, но носили неканонический характер, являясь плодом народного религиозного воображения. 3. Совершение канонических христианских обрядов и соблюдение мирянами религиозных предписаний относительно их поведения в религиозно-обрядовой и религиозно-бытовой жизни за десять веков существования христианства обрели этническую и региональную специфику.
Безусловно, обрядово-магическая деятельность сочеталась с рациональными действиями, основанными на народном практическом опыте и медицинских знаниях, передаваемых устно из поколения в поколение. Распространены были и различные рукописные травники. В XVI-XVII вв. появляются переводные травники и лечебники, целые разделы которых посвящены родам и лечению младенцев. Однако говорить о каком-либо распространении специальной акушерской или педиатрической помощи еще рано. До XVIII в. даже в высших слоях городского населения сохранялись как традиционные способы принятия родов и ухода за новорожденным и матерью, так и многие обрядовые традиции. Основное отличие родовспомогательной практики у разных слоев населения заключалось главным образом в материальных возможностях в обеспечении необходимого ухода.
Бесплодие воспринималось людьми того времени как несчастье для семьи и позор для женщины, особенно в среде боярства и, конечно, в царской семье. Малейшее подозрение в неспособности дать стране наследника лишало претендентку шансов на царскую корону, а затянувшееся бесплодие грозило несчастным женщинам пострижением в монастырь. Религиозное мышление средневековья причину всех бед человеческих усматривало в Божьем наказании и соответственно возможность избавления от них видело в снискании Божьей милости. Поэтому для обретения "чадородия" жещины прежде всего прибегали к средствам, рекомендуемым церковью. Согласно историческим преданиям, великий князь Василий III, царь Иван Грозный и его старший сын Иван были зачаты и, более того, обрели жизнеспособность по молитвам и обетным богомольям их родителей, вместе с которыми о рождении наследников молился и весь православный народ.
501
В XVIII в. постепенно меняется и положение женщин в обществе, и отношение к врачебной деятельности. Но врачей-специалистов в то время было мало, и реально помощь при родах даже в городах по-прежнему оказывали повивальные бабки. В середине XVIII в. по распоряжению Сената в Москве и Петербурге были основаны первые школы "бабичьего дела" для подготовки квалифицированных повитух (обычно их называли по-прежнему повивальные бабки, повитухи, иногда, с целью отличить от деревенских пупорезок, -немецкими бабками). По окончании школы они получали специальное разрешение на акушерскую практику. К концу XIX в. таких школ в России было 35. Постепенно родовспоможение в городах переходило к профессиональным медикам. Вместе с традиционной практикой исчезает и нераздельно связанный с ней обрядовый комплекс, хотя отдельные его элементы сохраняются в быту горожан, особенно в небольших городах, даже в начале XX в.
В сельской местности картина почти не менялась вплоть до 30-х годов XX в., когда государство начало одновременно преследовать лекарей-самоучек (к ним относились и не имевшие специального образования деревенские бабки) и расширять сеть медицинской службы. Это позволяет рассматривать обычаи и обряды, существовавшие в крестьянской среде во второй половине XIX - начале XX в. как традиционно русские, сохранившие в основных чертах специфику национальной русской культуры материнства и детства.
Важность деторождения определяла во многом обрядовый характер традиционного ритуала создания семьи: свадьба буквально насыщена действиями продуцирующего характера и пожеланиями многодетности. Такие же пожелания: "Дай Бог Вам, Иван Иванович, богатеть, а Вам, Марья Ивановна, спереди горбатеть" (т.е. беременеть. - TJ1.) были обычными в приветствии молодых супругов, и как каждое специально сказанное слово (доброе или "лихое") несло элемент магии.
В XIX - начале XX в. деревенские женщины практически почти не обращались к врачебной помощи по поводу женских заболеваний и лечения бесплодия. В последнем случае они по-прежнему искали помощи свыше и следовали советам церкви - молились, ходили на богомолья, давали обеты. Те же шаги (помимо лечения у медиков-профессионалов) предпринимали в аналогичных случаях и женщины-горожанки. Предпочтение ими тех или иных способов лечения зависело как от религиозности семьи и самой женщины, так и от установившегося уклада жизни того социального слоя, к которому она принадлежала.
При довольно ровном отношении и любви к детям в русских семьях все-таки больше ждали рождения мальчиков. У крестьян это было вызвано в первую очередь хозяйственно-экономическими причинами, а родовитые родители хотели иметь сыновей - наследников рода. К тому же девочке нужно было готовить приданое, а после выхода замуж она отделялась от родителей и им не приходилось ждать от нее помощи под старость. Поэтому в народе говорили: "мальчик родится на подмогу, девочка-на потеху", "с сыном дом наживешь, с дочкой остатки проживешь", "ростить дочку, что лить в дырявую бочку". Предпочтение мальчиков сказывается и в том, что в основном все суеверные средства воздействия на пол будущего ребенка ориентированы на рождение сыновей. Многие уповали на Божью милость и лишь молились о рождении сына или дочки, причем рекомендовалось молиться определенным святым: о рождении мальчиков - св. Иоанну Воину, о рождении девочек просили св. Марию Египетскую.
Пол будущего ребенка определяли по внешнему виду беременной: по форме живота, цвету сосков, пятнам на лице, а также потребностям в еде.
Период беременности мало что менял в жизни деревенской женщины. Однако, зная о возможных последствиях тяжелых работ для нормального течения беременности и здоровья женщины, ее старались перевести на более легкие работы.
502
Особенно внимательно относились к перворожающей женщине. Свекровь, заставляющая молодую беременную сноху выполнять тяжелую работу, могла подвергнуться публичному осуждению односельчан.
Поведение женщины в период беременности регламентировалось и суеверным убеждением в том, что определенные ее поступки могут так или иначе отразиться на здоровье и характере зачатого ребенка. Дородовые запреты и рекомендации беременным женщинам основаны, главным образом, на магии подобия. Нельзя было сидеть на камне - роды будут тяжелые, шагать через веревку - ребенок в пуповине запутается, шагать через коромысло - ребенок будет горбатым, толкать кошек и собак - у новорожденного будет "собачья старость", щетинка на коже и т.д. Она не должна была целовать покойника, прощаясь с ним, и даже провожать гроб до кладбища. Если же этого нельзя было избежать, ей следовало принять предохранительные меры - положить под мышку хлеб (Пермская губерния - На путях... С. 279), расстегнуть ворот рубашки и таким образом избежать тяжелых родов (Яковлев Г. С. 309).
Не меньшую опасность для нормального течения беременности представляла также возможность порчи и похищения или подмены еще не родившегося ребенка нечистой силой. Выкидыши объясняли как порчей будущей матери, так и ее каким-либо греховным проступком. Поэтому на всем протяжении беременности она должна была особенно усердно прибегать к средствам христианской защиты: регулярно креститься, читать молитвы, причащаться (желательно не один раз). Кроме обычных канонических молитв, которые помогали во всех случаях жизни, существовали и особые молитвы. Так, в Пудожском уезде Олонецкой губернии с момента шевеления ребенка женщины начинали каждый вечер читать следующую молитву: "Рождество Богородицы, жена Мироносица, зародила неведомо и разроди неведомо. Милосливая пресвятая Богородица, не оставь, не покинь меня грешную, потерпи моим грехам", сопровождая чтение тремя поклонами (Харузина, 1906. С. 88). Ни в коем случае беременная женщина не должна была работать в большие религиозные праздники: запрет этот касался всех, но будущие матери особенно строго выполняли церковное установление, поскольку верили, что совершенный ими грех пагубно отразиться на ребенке.
Даже для многорожавших деревенских женщин роды были опасны и к ним следовало определенным образом подготовиться. Физиологическая, т.е. материальная природа родов была очевидна для деревенских жителей. Однако рождение человека, по их мнению, имело и мистическое содержание. По убеждению верующих вся жизнь человека - постоянное противоборство "чистых" и "бесовских" сил за его душу, начинающееся с первого его вздоха на Земле и даже в утробе матери. Особенно опасным казался сам момент появления на свет, так как кроме ангела, присутствующего при родах и помогающего матери и ребенку, одновременно "злой дух старается" и тяжелые роды часто объясняли "шалостями сатаны". Поэтому для обеспечения нормального протекания родов и сохранения жизни и своей, и ребенка необходимо было прибегать к различным средствам христианской защиты.
В последние сроки беременности, желательно перед самыми родами, женщины считали нужным покаяться и причаститься. Прежде всего это исключало страшную опасность умереть скоропостижно без принятия этих таинств. Ни одна роженица не считала себя застрахованной от такой смерти. Кроме того, одной из возможных причин затянувшихся родов считали нарушение женщиной, а иногда и ее мужем, норм религиозно-нравственной жизни. Причащение же очищало женщину, "снимая" и невольные грехи. И, наконец, оно оказывало благотворное психологическое воздействие, давая столь необходимую во время родовых мучений уверенность в помощи святых. Религиозное покаяние дополнялось и испрашива-нием прощения у всех домочадцев и даже соседей - "за все чем обидела и в чем
503
нагрубила", на что все отвечали "Бог простит и мы туда же". Чье-то недоброжелательство, раздражение могло в этот опасный момент привести к осложнениям: считали, что "родильница мучается, если есть злой человек в избе".
В XIX в., как и прежде, об облегчении родов женщины молились св. вмч. Екатерине и Варваре, так как те "сами трудились родами", св. Анастасии узореши-тельнице - так как в ее власти было "разрушать узы", св. Иоанну Богослову, который, по преданию, помог родить встретившейся ему на дороге женщине. Молились св. Анне - матери девы Марии и, конечно, самой Богородице, которая, как верили женщины, незримо приходит к призывающим ее роженицам. Среди чудотворных икон Богородицы особая помощь приписывалась иконе Феодоровской Божьей Матери.
Начавшиеся роды тщательно скрывали. Боялись не только намеренного сглаза или порчи. Многие полагали, что и случайное знание о происходящем затрудняет течение родов. Говорили так: "сколько человек знает о родах, столько будет потуг". Особенно неблагоприятно на течение родов сказывалось знание о них молодых девушек и старых дев.
Среди многочисленных магических средств, способствующих нормальному процессу родов, основное место занимали действия, совершавшиеся по принципу подражательной магии. Считая, что "всякая замкнутость мешает быстроте родов", развязывали все узелки не только на одежде роженицы, но и у всех домочадцев; распускали роженице волосы, раскрывали все двери, ворота, печные заслонки, шкафы, сундуки. В критических ситуациях обращались к священнику с просьбой раскрыть "царские врата" в церкви. На подражательной магии основаны такие действия роженицы как проползание под столом, между ног мужа, под дугой, имитирующие рождение. Магия действия усиливалась и словесными приговорами. Так например, роженицу поили водой, которой обмывали куриное яйцо, приговаривая при этом: "Как курица яичко скоро сносит, так бы и раба Божья (имя) скоро распросталась".
Большой интерес представляют и известные в родовспомогательной практике русских обряды, связанные с верой в то, что присутствие мужа или его определенные действия во время родов облегчают страдания жены и ускоряют роды. Эти действия генетически связано с древним обычаем кувады*. В наиболее полном и характерном для кувады виде эти обычаи еще в конце XIX - начале XX в. существовали в Смоленской губернии. По описаниям очевидцев, муж во время родов жены, изображая родовые муки, стонал, кричал и "доводил себя до того, что бледнел как полотно и чернел как чугун". По убеждению крестьян, муки жены могли переходить на него и в результате специальных наговоров знахарок или заблаговременных действий жены. Так, для облегчения будущих родов невеста во время венчания, в тот момент, когда священник обводил ее вокруг аналоя с женихом, должна была сказать: "Мне приносы (родить), а мужу мучиться (Вологодская губерния) или в первую брачную ночь расстегнуть мужу пуговицу (Пермская губерния). С тем же обычаем связано и встречающееся у русских обыкновение во время родов надевать на мужа юбку родительницы, повязывать ему голову платком жены или заставлять дуть в бутылку (этот прием обычно применялся для вызывания потуг у роженицы). Считалось также, что прикосновение мужа или использование его вещей оказывает роженице помощь. Мужу рекомендовалось поцеловать жену во время схваток, дать ей воду изо рта, держать ее на коленях. От сглаза, который мог быть причиной трудных родов, роженице следовало утереться мужниной шубой.
Кувада (от французского couvade - высиживание яиц) - обычай демонстрации отцом своей причастности к рождению ребенка, возникший по наиболее обоснованному мнению в эпоху перехода от материнского к отцовскому счету родства {Тэйлор Э.Б. Первобытная культура / Предисл. и примеч. А.И. Першица. М-, 1989. С. 511).
504
На облегчение родов были направлены и действия с предметами домашнего обихода, имеющими устойчивое сакральное значение. Обычно эти действия сопровождались молитвой. Роженицу "поили с углей" - т.е. давали ей воду, в которую были опущены заранее собираемые выскочившие из печи угли; брызгали на нее водой, которой обмывали три камушка из трех бань. В качестве магического средства часто использовали соль. В одних местах ею посыпали порог избы, в других -углы стола. В этом случае роженица, обходя вокруг стола с определенным заговором, должна была отведать ее.
Роды чаще происходили вне жилого помещения - в хлеву, в овине или по наиболее распространенной и древней традиции - в бане. Особенно строго следили за этим в среде старообрядцев. В XVI-XVII вв. даже русские царицы, как и крестьянки XIX в., перед родами удалялись в "мыльню".
Рожали русские женщины лежа, иногда и стоя. Во время схваток их часто водили до тех пор, пока не показывалась головка ребенка. Для вызывания потуг роженицу поили сажей, мыльной водой, заставляли глотать волосы, а также делали ей массаж живота.
Успешное прохождение родов во многом зависело от умения повивальной бабки. Деревенская повитуха занималась не только принятием родов, она выполняла и первые послеродовые процедуры над ребенком и роженицей, сопровождая их необходимыми магическими действиями. Это были: обрезание пуповины, действия с последом, купание ребенка и роженицы. Повитуха была единственной помощницей при родах в деревенском доме (Листова, 1989. С. 144-149). К акушеркам, появившимся в деревне в конце XIX в., крестьяне обращались крайне редко. Это объяснялось рядом причин. Для крестьянина акушерка была "барыней" или "барышней", и потому роженица и вся ее семья испытывали перед ней стыд за свою бедность, беспорядок в доме. Повивальная же бабка была "своя" и потому понимала все трудности крестьянской жизни, особенно во время болезни хозяйки. Многие религиозные крестьяне считали грехом применение акушерских инструментов. Но самым главным аргументом в пользу повитухи была воспитанная веками уверенность в ее знании всех необходимых рациональных и магических приемов, что положительно влияло на психологическое состояние роженицы. Облегчение приносила и ласковая, успокаивающая и одновременно подбадривающая манера обращения бабки с испытывавшей родовые муки женщиной. Кроме того, эти деревенские лекарки знали и некоторые приемы для облегчения родов, вплоть до ручного поворота плода, применяли массаж и лекарственные травы, в основном кровеостанавливающего характера.
Одна из основных задач повивальной бабки - защита матери и ребенка от нечистой силы. Для этого они широко пользовались христианской атрибутикой охранительного характера - ладаном, святой водой. Свою заботу о роженице повитуха начинала с того, что зажигала перед иконами лампаду и свечи. Это считалось столь обязательным, что при болезненности младенца в будущем подозревали, что "он, верно, родился без огня". И, конечно, зажигали специально сбереженную венчальную свечку, которая, по поверию, не только способствовала облегчению страданий, но, "смотря по степени веры в ее целительную силу", избавляла от смерти труднорожающую. Вслед за тем повитуха начинала молиться: "распростай, Господи, одну душу грешную, а другую безгрешную. Отпусти, Господи, душу ее на покаяние, а младенцу на крест". Одновременно молились и муж, и все домочадцы, в трудных случаях муж обходил с иконой вокруг дома.
Заговоры повитух обычно включали обращение к различным святым и Богородице. Но главной своей покровительницей и помощницей они считали "бабушку Соломониду (Соломонию, Соломею), которая, согласно апокрифическому Протоевангелию Иакова, принимала божественные роды у девы Марии. В
505
иконописном сюжете Рождества Христова она изображалась обычно в белых одеждах, приготовившаяся обмывать младенца Христа.
По наиболее распространенной у русских традиции повитуха жила или находилась большую часть времени у роженицы в течение трех дней. Основной ее обязанностью в то время было купание матери и ребенка, а также надзор за тем, чтобы их никто не испортил. Кроме того, в случае необходимости она оказывала и практическую помощь: могла подмести полы, подоить корову, приготовить обед, что давало возможность роженице отдохнуть после родов.
В отношениях крестьян к повивальным бабкам большую роль играла вера в магическую связь между ними и принятыми ими детьми. Это определяло выбор повитухи, личные качества которой, поведение, возраст должны были соответствовать определенным требованиям. Повитухой могла быть только пожилая женщина (у нее уже не должно быть месячных очищений), безупречного поведения, т.е. "не замеченная в неверности мужу". В некоторых местах считали, что повивать могут лишь вдовы. Профессиональному искусству повитухи была свойственна определенная этика: все свои знания она должна была направлять на сохранение жизни ребенка. Одно лишь подозрение в том, что она тайно занимается абортами, т.е. совершает страшный грех, могло лишить ее практики. Избегали приглашать и таких повитух, у которых свои, а тем более повитые дети, умирали: их нежизнеспособность свидетельствовала не только о недостаточном знании приемов родовспоможения, но и о том, что у нее "тяжелая рука".
Пребывание повитухи в доме у роженицы требовало, по представлениям крестьянства, обязательного последующего очищения. На большей части расселения русских, во всяком случае в центральных, южных и западных губерниях очищение это достигалось при помощи обряда "размывания рук", совершавшегося, по наиболее распространенной традиции, на третий день после родов. Суть обряда такова: водой, в которую часто добавляли различные, имеющие определенную смысловую нагрузку предметы, мать и бабка поливали троекратно друг другу на руки и взаимно просили прощения. Исполнение этого обряда давало частичное очищение роженице и позволяло повитухе идти принимать следующего ребенка. Многие религиозные крестьяне считали, что обычай этот существует с евангельских времен: сама Божья Мать также "размывала руки" с бабушкой Соломонидой. Особенной насыщенностью магическими элементами отличались варианты обряда в южных и частично западных губерниях России. На Русском Севере и на Урале обряд не имел повсеместного распространения и характеризовался ограниченностью обрядовых действий и атрибутики. Старообрядцы-беспоповцы не признавали никакого другого очищения, кроме молитвенного: возвратившись от роженицы, повитуха должна была "отчитать" определенное количество лестовок.
Повивание детей можно рассматривать как профессиональное ремесло. За свой труд повитуха получала вознаграждение, обязательность которого гарантировалась этическими нормами деревни. Обычно женщины становились повитухами добровольно, чаще всего имея намерение немного заработать. Но в дальнейшем, независимо ни от размера предполагаемой оплаты, ни от личных взаимоотношений, она не могла отказаться от помощи роженице. По наиболее распространенной у русских традиции оплата труда повитухи складывалась из индивидуального вознаграждения, получаемого от роженицы (в него обычно входили предметы, символизировавшие очищение - мыло, полотенце, а также хлеб, со второй половины XIX в. - небольшая сумма денег), и коллективного, собираемого на крестинах.
В русском календаре был один день, в который чествовали повивальных бабок-так называемые "бабины" или "бабьи каши". Он приходился на второй день после Рождества Христова, называемый церковью "Собор Пресвятой Богородицы". Обязанный в древности своим происхождением языческим
506
"рожаницам" (Рыбаков, 1981. С. 469), в XIX в. ни семантически, ни в осмыслении участников праздник этот с древними богинями связан не был. Проходившая в этот день церковная служба "Помощь в родах" в понимании крестьянства, воспринимавшего божественные роды девы Марии как вполне реальный факт, имела значение благодарности за благополучное разрешение от бремени. Именно поэтому в центре внимания было лицо, помогавшее при родах - повивальная бабка. Описания этого дня не слишком многочисленны. Наиболее праздничным и обрядово насыщенным он был в Смоленской губернии. В Рославльском уезде бабка к этому дню готовила солидное угощение: колбасы, холодец, жарила картошку, курицу, пекла блины, пироги с кашей. В гости к ней приходили женщины, у которых она "бабила" в разное время и также приносили угощение, в которое обязательно входила каша. В конце обеда бабка, как и на крестинах, выносила свою кашу, и гости, прежде чем начать ее есть, клали деньги хозяйке дома.
Послед и пуповина. Реальная связь новорожденного и роженицы с пуповиной и последом лежит в основе универсальных представлений о существовании последующей магической связи между ними и убежденности в том, что на здоровье и будущее ребенка можно повлиять через эти предметы. В народной медицинской практике для предотвращения кровотечения пуповину перевязывали. Встречались и иные способы ее обработки. Так, в Пермской губернии многие повитухи "только дунув и плюнув" растирали конец пуповины между пальцами, одновременно "специальным нашептыванием" заговаривая кровь. Жители Тарногского уезда Вологодской губернии считали, что пуповину лучше обрабатывать лишь ногтем (по-видимому, производя им обрезание и сдавливание сосудов) и не перевязывать ее, поскольку последнее, по их мнению, приводило к образованию грыжи.
Обрезание и перевязывание пуповины всегда содержало магический элемент. Так, в Судогодском уезде Владимирской губернии пуповину мальчика обрезали ножом на каком-либо плотницком или столярном изделии, считая, что в этом случае из него вырастет работящий человек и хороший мастеровой. Пуповину девочки обрезали ножницами и так, чтобы она упала на какую-нибудь разостланную женскую работу, например, на начатое шитье. В этом случае из девочки вырастет "домовитая хозяйка и работница". В Смоленской губернии пуповину девочки обрезали на гребенке с тем, чтобы она стала хорошей пряхой, а мальчика - на книге, чтобы в будущем хорошо учился. В Калужской губернии, руководствуясь теми же соображениями, пуповину девочки обрезали на веретене, а мальчика - на колодке, на которой плели лапти.
При перевязывании пуповины к основному перевязочному материалу (обычно использовали "суровую" нитку из льняной кужели) добавляли волосы матери, при этом иногда волосы брали обязательно "из правой косы роженицы", "с правого виска". Реже употребляли волосы обоих родителей. По наиболее распространенной у русских традиции пуповину с последом прятали (см. ниже). В некоторых местах ее сохраняли и использовали в качестве лечебного средства: высушив, заваривали как чай и поили детей от грыжи и от болезней живота (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 65. Л. 5. Владимирская губерния, Шуйский уезд).
Сразу же после выхода последа повитухи приступали к совершению всех необходимых процедур. Действия с последом включали две обязательные процедуры -обмывание и закапывание в землю. Как правило, источники сообщают, что послед повитуха моет и завертывает в чистую холщовую тряпку. Встречаются и дополнительные характеристики действия: "послед моют холодной водой", "кладут в белую тряпку" (Вологодская губерния), "в чистенькую тряпочку хрест нахрест" (Орловская губерния), "поверх тряпки завязывают красной ниткой" (Смоленская губерния). Кое-где встречался обычай класть завернутый послед перед зарыванием в землю в лапоть: в Холмском уезде Псковской губернии его клали в старый
507
"стопок" (лапоть) и сверху прикрывали другим лаптем, а в Тихвинском уезде Новгородской губернии в тех же случаях использовали лапоть с правой ноги -"чтобы рожденный владел правой рукой".
У русских, как и у многих других народов существовало представление о том, что через послед, как и через пуповину, можно нанести вред роженице и ребенку. Даже неумышленное уничтожение его могло оказать пагубное воздействие. Поэтому зарыть послед повитуха должна была так, чтобы никто - ни человек, ни какое-либо животное не могли добраться до него. Для русской традиции не характерны какие-либо иные способы хранения последа. Лишь у этнографической группы марковцев, живущих на Анадыре, по-видимому под влиянием обычаев соседних народов Севера, послед вешали на дерево повыше, чтобы не достали собаки (Сокольников. С. 144). По наиболее распространенной традиции послед закапывали в доме, причем часто в местах, которые в воображении живущих были наделены постоянной магической силой - под печью, в святом углу, под порогом, под закладным бревном. Если было необходимо - то для этого поднимали половицу. В некоторых местах послед прятали в бане или в нежилом помещении, в хозяйственных постройках. Иногда место захоронения последа зависело от пола новорожденного: послед мальчика закапывали в конюшне, а девочки - у ворот или в хлеву (Вологодская, Орловская губернии). В некоторых семьях придерживались правила прятать последы детей в одно место - "чтобы мирно жили". У русских был распространен обычай класть с последом предметы, имевшие продуцирующее значение. Это прежде всего хлеб - зерно или печеный хлеб, часто хлеб с солью, яйца, а также луковица.
Чтобы исключить опасность воздействия на послед (а следовательно, и на новорожденного) нечистой силы повитуха должна была совершить над ним специальные охранительные действия. Наиболее принятые и обязательные - окропление последа святой водой, чтение молитв и заговоров, а также изображение креста на земле над ямкой.
Рождение в "рубашке" (околоплодной оболочке), по убеждению русского народа, предвещало ребенку счастливую жизнь и удачу в делах. К самой сорочке относились как к сакральному предмету, ее высушивали, зашивали в мешочек и либо прятали в сундук, либо носили постоянно, как ладонку, вместе с шейным крестом. Верили, что сорочка приносит счастье и достаток не только родившемуся в ней, но и всему дому, поэтому ее тщательно берегли, передавали из рода в род и даже правнукам (Орловская губерния). При выходе дочери замуж родители отдавали ей высушенную и сбереженную "рубашку" в новую семью. По русским верованиям функции приносящего счастье амулета были присущи сорочке постоянно, независимо от того, находилась ли она у законного владельца или попадала в чужие руки. В России, как и во многих европейских странах, существовало представление о том, что особенно действенную помощь приносит "сорочка" в юридических делах, поэтому ее брали с собой на суд или на жеребьевку земли.
Первая забота повитух при рождении определить, все ли в порядке у новорожденного и по возможности постараться исправить недостатки. Для этого она поправляла ему ручки, ножки, легко сжимала головку с тем, чтобы та стала круглее; если не устраивала форма носа новорожденного - сжимала его пальцами и т.д. По времени рождения и особым приметам родившегося предсказывали его будущее. Считали, что если младенец рождался "ровно в тесте зажат", или у него ямка на голове - будет недолговечен. Та же участь ждала младенца, родившегося "личиком к земле". Волосики на голове обещали скромность характера. Полагали, что родившийся в плохую погоду будет суров и угрюм, родившийся в мае несчастлив, а закричавший сразу после родов окажется злым. Хорошая хозяйка и работница получится из новорожденной, которая при появлении на свет "сразу же смотрит". Мальчик в этом же случае вырастет "продувным".
508
Рождение двойни воспринималось как явление необычное и вызывало в соответствии с местными воззрениями определенную реакцию окружающих. Многие склонны были видеть в появлении двойни "Божье наказание" и более того - позор для родителей. В Зарайском уезде двойню как "стыд, зазрение совести" даже крестили не в церкви, а дома; в Пензенской губернии к родившей двойню односельчанки не ходили ни "с зубками" - т.е. проведать с приношениями (см. ниже), ни даже "так навестить". Существовали и некоторые сомнения в жизнеспособности и физической полноценности близнецов. Так, жители Ярославской губернии были уверены в бесплодии одного из близнецов, это поверие сказывалось при выборе брачной пары. Однако можно было встретить и иное, лишенное суеверного страха отношение к рождению близнецов. Более того, родители по этому поводу испытывали "радость и гордость", а сам факт рождения двойни объясняли тем, что "одного дал Господь, а другого Богородица" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1740. Л. 34. С.-Петербургская губерния, Новоладожский уезд).
Как уже было сказано, жизнь новорожденного, по мнению окружающих, зависела не только от естественных причин, но и от успешности и своевременности защиты его от бесовских сил, особенно опасных, так как ребенок был еще не окрещен, а помещение, в котором он находился с матерью, не было очищено от послеродовой "скверны". Поэтому повитуха сразу же совершала магические акты по его защите. Прежде всего, она прибегала к обычным средствам христианской защиты - кадила ладаном, брызгала на малыша святой водой, крестила его, читала наиболее известные молитвы ("Отче наш", "Богородицу"), а также и специальные заговоры . Из нехристианских способов защиты, пожалуй, самым популярным было спрыскивание новорожденного водой, которой предварительно окатывали дверные скобы.
С верой в магическую силу родительских вещей связан широко распространенный у русских обычай заворачивать ребенка сразу же после родов (в некоторых местах перед крещением) в отцовскую рубашку, реже - в отцовские порты. Таким путем устанавливали магическую связь между ребенком и отцом. Отсюда и наиболее распространенное объяснение этого действия, как желания закрепить любовь и привязанность отца к ребенку, реже говорили - "чтобы был спокоен", "чтобы был счастлив". Установленная путем контактной магии связь (нужно учесть, что использовалась обязательно ношеная отцовская одежда) должна была служить одновременно и защитой новорожденного. Реже для первого пеленания младенца использовались вещи матери.
Кроме вышеприведенных средств защиты новорожденных, специальные меры принимались в тех случаях, когда дети в семье быстро умирали - по народной терминологии "не стояли". Наиболее действенные из них и распространенные связаны с крещением (см. соответствующий раздел). Как и у многих народов, в русских семьях, ожидая несчастья, стремились обмануть злой рок, тяготевший над семьей. Для этого, например, рожали в чужом доме (Архангельская губерния, Шенкурский уезд). В Нижегородской губернии выбивали в избе косяк с дверями, женщина рожала в сенях, затем бабка подавала младенца в избу, стоя задом к дверям, также стоял и принимавший его (Арзамасский уезд). В той же губернии слабого малыша для укрепления его здоровья подавали в окно нищему, который нес его к воротам дома. Туда же подходила мать младенца с милостыней и клала ее на грудь младенца. Далее она брала ребенка, а нищий милостыню, приговаривая: "Дай Господь святому младенцу (имя) доброго здоровья". Жители Смоленской губернии считали полезным взять в семью и "поростить" чужого ребенка, который
___________________________
* К сожалению, повитухи, по сообщениям очевидцев, предпочитали обычно сохранять в тайне все совершаемые ими магические действия и приговоры.
___________________________
509
называл принявших его родителями. Верили, что после этого и свои дети перестанут умирать.
Забота о роженице в крестьянской среде определялась традициями народной медицины и, в большей степени, представлением о ее сакральной нечистоте, явившейся следствием состоявшихся родов и последующей спецификой функционирования женского организма. Эта нечистота порождала двойственное отношение к родившей женщине и соответствующим образом определяла характер ее контактов с окружающими. С одной стороны, она казалась источником "скверны" и возможного негативного влияния. С другой - в течение определенного времени ей самой грозила постоянная опасность пострадать от порчи, сглаза и вообще любого вредоносного воздействия. Суеверный страх перед родами, родильной (как и менструальной) кровью существовал, по-видимому, всегда, но по мере христианизации особое отношение к роженицам нашло подтверждение и каноническое обоснование в православном учении о греховности человеческой жизни, включающем регламентацию религиозного поведения жещины.
По учению церкви, полностью воспринятому народной этикой поведения, в течение 40-дневного срока после родов, как и во время месячных очищений, женщина была исключена из регулярной приходской жизни. Ей не разрешалось входить в храм, присутствовать при совершении таинств, принимать участие в общественных богослужениях; молясь дома, она не должна была дотрагиваться до предметов, считавшихся святыми - икон, креста, свечей, святой воды. Эти ограничения лишали роженицу в значительной степени столь привычной и надежной христианской помощи, создавали ощущение беззащитности, особенно страшной из-за ее естественного нездоровья. Имея в виду как бы неустойчивость самой жизни женщины в этот период, в народе говорили, что в течение 40 дней "у Господа Бога ее могила лбла", а жители Пензенской губернии, по словам очевидцев, смотрели на женщину в этот опасный период безвременья "как на покойницу". Она, по их мнению, "в это время была как бы в гробу" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1739. Л. 26). И в задачу окружающих входили не только забота о физическом здоровье роженицы (для этого старались по мере возможности освободить ее от тяжелых работ на первое время, приготовить для нее более питательную и разнообразную еду), но и ограждение от возможной порчи.
Особенно опасной считалась первая неделя после родов. Поэтому от трех до семи дней, в зависимости от местных обычаев, родившая находилась в изоляции: дома за перегородкой или же оставалась в бане, где происходили роды. В последнем случае здесь же присутствовали повивальная бабка или кто-либо из родственниц роженицы с тем, чтобы не допустить "шалости" сатаны по отношению к матери или неокрещенному младенцу. Принудительная изоляция приносила и несомненную практическую пользу здоровью роженицы, вынуждая не имеющих обычно возможности, да и не склонных к долгому лежанию и ничегонеделанию деревенских женщин отдохнуть и набраться сил.
Очищение женщины от послеродовой нечистоты по представлениям народа требовало совершения специальных обрядов. Роженицу в течение первых трех дней после родов парили в бане при не слишком высокой температуре; там, где бань не было, мыли в печи, на худой конец просто в тазу. Считали, что эта процедура выгоняет "дурную" кровь, что необходимо во избежании послеродовых осложнений, и способствует восстановлению здоровья. Гигиенически-лечебное очищение роженицы, сопровождавшееся магическими актами, в основном охранительного характера, должно было оказать и магическое очистительное воздействие. Однако полное очищение по учению церкви и убеждению народа достигалось лишь путем совершения ряда специальных установленных церковью христианских обрядов.
Совершившиеся роды оскверняли не только родившую женщину, но и всех
510
"прилунившихся при родах , а также помещение, в котором они происходили и даже шире - весь дом. Для совершения обрядового очищения прежде всего приглашали священника для чтения специальной молитвы "Во внегда родити жене отроча". Иногда ее по месту чтения называли просто "банной" молитвой. Это древнее установление церкви свято соблюдалось русским народом. В XVI-XVII вв. даже в царских семьях сразу же по рождении младенца посылали за духовником царицы с тем, чтобы он "дал молитву", до этого никто не мог ни покинуть мыльню, где произошли роды, ни войти в нее (Забелин, 1915, С. 3). В крестьянской среде, по-видимому, не всегда была возможность пригласить священника в день родов. Однако и откладывать очистительную службу считали нежелательным, поскольку до ее отправления и сам дом, и все в нем находившиеся подвергались частичной религиозной изоляции: в такой дом не вносили иконы во время церковных обходов, домочадцы не должны были посещать церковь. В крайнем случае молитва читалась заочно.
Частичное очищение роженицы, снимавшее некоторые бытовые запреты, давало крещение новорожденного. После совершения этого таинства, а также обряда "размывания рук" (обычно и то, и другое происходило в течение первой недели), роженица могла приступить к обычным домашним и полевым работам, участвовать в семейной трапезе. Полностью очистившейся она считалась лишь после принятия молитвы в церкви на 40-й день. Более строгой была изоляция роженицы в среде старообрядцев-беспоповцев. Восемь дней она проводила в бане. По возвращении домой ей отводили, по возможности, отдельное помещение. Живущие в доме пожилые люди избегали контактов с ней, даже односельчане обычно не заходили в дом, где произошли роды, в течение 40 дней.
Кроме религиозных запретов поведение роженицы, во всяком случае в период ее реальной "нечистоты", ограничивали запреты, связанные с суеверной брезгливостью по отношению к "женской" крови. Женщинам в это время запрещалось что-либо сажать, месить хлеб, доить корову, солить капусту. Однако эти суеверия встречались не везде.
Уход за роженицей и характер послеродового поведения горожанок имел, по-видимому, значительные отличия в зависимости от социальной принадлежности семьи, уклада ее жизни, уровня образования, а также от того, жила ли женщина в маленьком городе, сохраняющем традиционные связи с окружающим сельским миром и особенности народного быта, или же в крупном, тем более столичном. Но даже в так называемых образованных слоях общества, игнорирующих или не знающих народных суеверий, женщины неукоснительно соблюдали запреты в религиозном поведении, и их повседневная жизнь испытывала влияние религиозного учения о женской "нечистоте". И в наши дни в сельской местности, а иногда и в городах женщины, по их словам, считают необходимым в определенные сроки воздерживаться от исполнения "неположенных" работ и соблюдать услышанные от старших или в церкви правила поведения.
В первые же дни после родов к молодой матери спешили женщины с приношениями. Этот обычай, известный под названием проведок, отведок, ходить на кашу, нести зубок, существовал у русских почти повсеместно. Его можно рассматривать как пример нетрудовой взаимопомощи внутри семьи и общины. Целью приходивших было справиться о здоровье роженицы, поздравить ее с новорожденным, угостить чем-либо вкусным, а заодно оказать практическую помощь ее семье. Каждая из женщин приносила с собой еду. Для такого случая готовили праздничные кушанья или же будничные, но лучшего качества. Принесенное угощение было столь обильным, что позволяло находящейся в изоляции и не оправившейся еще после родов женщине не беспокоиться о домочадцах и хотя бы несколько дней отдохнуть от хлопот по дому.
Проведывать приходили только замужние женщины, обычно по возрасту
511
близкие роженице. Такие посещения могли быть коллективными, когда родственницы и соседки договаривались между собой и приходили все вместе, но чаще по очереди. Хозяев, как правило, не извещали о приходе, да в этом не было необходимости, так как обычай этот был строго обязателен, не прийти навестить роженицу у крестьян считалось "зазорным". Столь же обязательным считался и ответный визит роженицы к посетившей ее женщине в положенное для этого время. Пришедших женщин хозяева либо совсем не угощали, либо давали вино и чай.
Обычай носить родившей женщине угощение - один из наиболее стойких обычаев русской деревенской жизни. Правда, в советский период, особенно в послевоенные годы, характер его несколько изменился. Посещения откладываются до возвращения матери с ребенком из роддома, пришедшие навестить приносят не только еду, но и небольшие подарки для малыша. Основное же одаривание его приурочивается к семейному торжеству по случаю рождения ребенка, которое в последнее время все чаще откладывается до обряда крещения. Аналогичную картину можно наблюдать и в городах. Некоторое отличие заключается в обычном ассортименте приносимого угощения. В деревне и сейчас оно носит более практичный характер, хотя и здесь посетительницы по возможности стараются своими приношениями побаловать роженицу и поддержать ее здоровье. В городе же, как правило, приносят фрукты и в меньшей степени - сладости. В последние годы и в городе, и в сельской местности почти исчезли принятые в советское время коллективные посещения родивших женщин сотрудницами по работе. Такие посещения предварялись обычно сбором сослуживцами денег на общий подарок, выделением материальной помощи за счет профсоюзной организации и средств предприятия.
Ребенок. Все действия по уходу за новорожденным диктовались как практическими знаниями о том, что нужно для его здоровья и нормального роста, так и аналогичными соображениями религиозного характера. Причем последние играли важную роль. Ведь верующему человеку свойственно было причину всех, даже самых естественных и закономерных событий (не говоря уже о случайных) связывать с прямым или хотя бы опосредованным вмешательством высших сил: "Бог наказал", "Бог уберег" - обычные заключения в оценке происходящего. И, конечно, это убеждение особенно яственно сказывалось в отношении взрослых к не имеющему еще возможности защитить себя малышу. Высокая детская смертность от болезней и травм постоянно напоминала о хрупкости и непрочности детской жизни. Между тем собственные забота и внимание оказывались недостаточными для сохранения жизни и здоровья ребенка, тем более, что в крестьянской семье не всегда была возможность присмотреть за детьми. Поэтому-то и уповали на помощь рекомендуемых церковью охранных средств.
Для предотвращения всех напастей использовали "святую" воду (крещенскую, освященную специально, спущенную с камешков, привезенных из Иерусалима, взятую из святых источников), ладан, причащение; взрослые крестили детей, особенно на ночь, постепенно учили их креститься самих. Эти же средства применялись и для лечения, независимо от того, приписывали ли болезненное состояние порче, сглазу или же более материальным причинам, например, в случае поноса, простуды, травм и т.д., дополняя лечение распространенными в народной медицине рациональными процедурами: прогреванием, растиранием, а также траволечением. Одновременно совершали и "свои", популярные в народе и весьма разнообразные магические акты. Например, от порчи поили водой, которой предварительно обмывали скобы дверей в доме, при бессоннице носили детей в курятник под курошест и читали там специальные заговоры, в случае постоянной слабости и хилости "перепекали" в теплой печи (Топорков. С. 114-118). Элементарные приемы врачевания знали и совершали домашние ребенка, в более сложных случаях обращались за помощью к специальным знахаркам.
512
Весь первый год жизни младенца занимал особое место в череде детских лет. Само существование малыша, казалось, слишком неустойчивым, кроме того, по мнению окружающих, на этом начальном этапе бытия закладывались основы его здоровья и благополучия. Поведение взрослых в значительной степени подчинялось многочисленным запретам и рекомендациям, объединенным общим принципом "не навреди". Их игнорирование могло не только нанести сиюминутный вред, но и нарушить нормальное развитие ребенка в дальнейшем. Можно указать наиболее распространенные обычаи: не подносить младенца к зеркалу - долго не будет говорить (варианты - будет близоруким, будет пугаться, будет косым); не качать пустую колыбель - у ребенка будет болеть голова; не смотреть на спящего - ребенок потеряет сон и т.п. Многие рекомендации по уходу и лечению детей сохраняются и до сих пор.