Весны в годы Великой Отечественной мирно обогревали село Николу и его жителей. Вроде и не было войны, а если она и была, то где-то далеко-далеко. Только в пионерской комнате детского дома время от времени перемещала красные флажки Евдокия Дмитриевна Перекрест. Флажки двигались на запад...
В пионерскую комнату приходили все. И старшие, и младшие. Полной хозяйкой там всегда была пионервожатая Евдокия Дмитриевна.
Многие годы спустя сама по себе являлась мысль: откуда она пришла в такое дальнее и глухое вологодское село? И где теперь эта статная и женственная украинка?
Мы, малыши, любовались и сокрытно любили непонятную ее внешнюю строгость. Высокий интеллект светился в большой печали ее глаз. Евдокия Дмитриевна брала листок бумаги с нотами. И начинала петь...
— Пойте,— обращалась она к ребятам. И в пионерской комнате вначале нестройно, потом слаженно звучала новая хорошая пионерская песня.
Ныне я не во всем доверяю тем, кто вспоминает отдельные мелкие детали из жизни детского дома военных лет. Одно мне кажется сомнительным, другое — придуманным, третье — слишком банальным. Но Колю Рубцова в эти самые мгновения нашей жизни я чаще всего вижу, и он всегда в памяти. Таким, каким был тогда.
Это не только он, но я — мы вместе — удивляемся таинственным способностям Евдокии Дмитриевны — читать по нотной бумаге любой мотив. Мы запоминаем слова и певучую мелодию голоса.
Поем про себя, не открывая губ, а только шевелим ими. Но поем. И никто не запретит нам это делать.
Сбор пионеров кончается. Кто-то остается в комнате, кто-то растревожился, как Вася Черемхин. А нас несет на крыльцо, где тепло и вовсю пахнет свежей оттаявшей землей.
Воскресенье. И мы отчасти свободные люди. Сочится влагой оранжево-глинистый высокий берег оврага, что в сторону деревни Камешкурье. Это у самого берега реки Толшмы под Николой. Отчетливы и удивительно свежи золотые копеечки мать-и-мачехи. Они обозначились по всему берегу пригретого оврага. Густая синяя дымка вытекает из оврага и реет над рекой.
Мы — это Валя Колобков, Виля Северной, Коля Рубцов,— стоим на речном мосту. Большая страшная вода мечется под ногами. Слева — село Никола с церковью из красного кирпича на возвышенности, справа от моста — дорога. Далекая, непонятная, по-апрельски живая, манящая. И непролазная.
Наверное, всем нам, кроме всего прочего, очень хотелось есть. Да, мы почти всегда ощущали недоедание.
Сорок с лишним лет спустя, мне по-прежнему мерещится вкус американского супа. Из зеленого горошка. Это блюдо запомнилось больше других. Этот суп из американского зеленого горошка — суп-пюре детдомовцы смаковали. Выуживали по пол-ложечке, ко рту старались подносить медленнее. Ан нет, тарелки пустели столь же быстро, как и со свекольным супом из ботвы.
К слову сказать, побывавший к началу лета 1970 года в Великом Устюге Николай Рубцов за обедом первым делом вспоминал суп-пюре...
Да, еды было мало. Но если взглянуть на фотографии тех лет, то со снимков смотрит одна простота, доброта и застенчивость. Не было в Никольском детском доме, как правило, детей-воришек, карманников или огородников.
Но зато, я в этом уверен, те самые цветы мать-и-мачехи, подснежники, а позднее любые другие были предметом особой радости только для детей из детского дома.
Ни один цветок, ни одна зеленая травинка не ускользала от взгляда детдомовского ребенка. Почему? Да потому, что все мы были детьми, матерей которых прибрала земля... Тот же Коля Рубцов радуется и несет в руке четыре-пять золотистых цветочков мать-и-мачехи. Он застенчиво передает их Евдокии Дмитриевне.
Воскресные цветы.
Он не слышит благодарности или забывает ее, потому что цветы — обычный знак внимания. Даже самые простые.
А в следующий раз он будет искать заветные зеленые цветы. Будет искать их всегда...
На этот раз пионервожатая держит в руках новую книжку. На белой ее корке — красный рисунок. Пылающие дома, виселица с казненными людьми, отряд фашистов с автоматами.
Мы не видим войны, но она где-то гремит. «Неужели фашисты вот так же маршем пройдут и по Николе?» — появляется страшная мысль...
— Фашисты несут нам горе, мучение и смерть — медленно говорит прочитанное Коля.
Евдокия Дмитриевна кладет книжку в шкаф. Смотрит на карту, переставляет красный флажок ближе к востоку. Вздыхает...
Взрослой девушке или молодой женщине всегда к лицу красный цвет. Этим цветом для нашей пионервожатой был пионерский галстук.
Ах, как жаль, что нас, самых маленьких, не пускали на вечерние летние пионерские костры! Они загорались на вересковой поляне за селом Николой. И с огорчением, и с завистью провожали мы глазами пионерский детдомовский отряд. Отряд уходил, и нам оставалось только догадываться и представлять ночной пылающий костер, горячие лица ребят.
Потом была работа. На прополку картофельного поля или детдомовской пшеницы брали всех. Но и в поле во главе с пионервожатой Перекрест дети шли торжественным маршем.
Проживающая ныне в местечке Десятина возле Тотьмы воспитательница Никольского детского дома Антонина Михайловна Жданова (Алексеевская), рассказала, что до последнего времени Евдокия Дмитриевна жила в Пятигорске. Детдомовские педагоги бывали там и встречались с ней. По их словам, она выглядит уравновешенной и умудренной. Она все помнит, но не может воссоздать отдельные образы детей из детдома. Особенно самых маленьких, каким был Коля Рубцов. Ну что ж. Это и не обязательно. Важнее то, что ее, Евдокию Дмитриевну, детдомовцы помнят и вспоминают с любовью...