ЧУДОТВОРНАЯ
Василию Ивановичу Белову
Сегодня икона «Богоматерь Умиление Подкубенская» бережно хранится в постоянной экспозиции Вологодского музея-заповедника. Под толстым стеклом, отдельно от других «черных досок», а на самом деле — светлых, чистых, радостных. Когда заходишь в зал, она в центре, как лучшая, если и не древнейшая, то самая ценная и подлинная реликвия.
Икона — все-таки пленница музейной экспозиции, попавшая сюда как исторический и живописный экспонат. Между тем икону «Богоматерь Умиление Подкубенская», датируемую первой половиной XIV в., то есть временем правления великого князя московского Ивана Данииловича, прозванного Калитой, местные жители почитали чудотворной, сердечно намоленной, гордились ею как святыней окрестностей Кубенского озера. Десятки поколений кубенян обращались к ней с самыми заветными просьбами и чаяниями, молили ее о снисхождении и спасении, верили в ее чудодейственную силу.
Место иконы «Богаматерь Умиление Подкубенская» — в восстанавливаемых храмах, она рано или поздно с крестным ходом вернется на свою родину, освятит своим присутствием эти благословенные места.
В Кубеноозерье находилось немало чудотворных икон. Для некоторых из них воздвигались монастыри, как для древней святой иконы Рождества Богородицы Сямской был построен мужской Рождественский монастырь. Другие свято чтились в приходских храмах. Священник Николай Богословский в книге «Церковь святого пророка Илии в селе Кубенском», выпущенной в 1898 году в Вологде, упоминает об иконе Божьей Матери «Неопалимая купина», составлявшей одну их главных святынь этой кубенской церкви. Принесена она была в село Кубенское из Вологды крестным ходом 8 мая 1696 года по случаю, как пишет отец Николай, моровой язвы, бывшей в ту пору в Кубенском, и добавляет: она глубоко уважается как чудотворная. В «Сказании о святых иконописцах» читаю: «Преподобный отец Дионисий, игумен Глушицкий, писаше многия святые иконы; его чудотворные иконы обретаются в Российской земле». Где они «обретаются», кроме нескольких приписываемых преподобному в собрании Вологодского областного музея-заповедника?
Почти все князья, как удельные, так и великие, начиная с Глеба Белозерского и до Ивана Грозного, жертвовали в местные обители богатые вклады, в том числе и иконы. Настоятели монастырей также привозили с собой древние, почитаемые образа. Но все эти иконы были не местные, писаны в других городах и весях.
«Богоматерь Подкубенская», по мнению одного из первых своих исследователей, Г.И. Вздорнова, создана непосредственно на севере. Создана, повторяю, в начале XIV в. Далее Г.И. Вздорнов поясняет: «Она остается совершенно обособленной в ряду ранних северных икон, и мы не можем связать ее автора ни с Белоозером, ни с Устюгом, ни с Вологдой. Но это не означает, что «Богоматерь Подкубенская» является привозной иконой, доставленной сюда из Ростова, Ярославля или Твери. Она написана жидкими, полупрозрачными красками, а такое письмо характерно для северной живописи. И колорит иконы, где так мало ярких, радостных красок и совсем нет золота, тоже типичен для северных икон» (Памятники культуры... С. 199). В сноске к этому тексту автор добавляет: «Косвенным свидетельством о возникновении иконы на севере является также то, что ее средняя составная часть с древней живописью написана на сосновой и липовой досках...» (там же. С. 201.)
Александр Рыбаков в монографии «Вологодская икона. Центры художественной культуры земли Вологодской» (1995) в главе «Кубеноозерье» повторяет почти слово в слово доводы Г.И. Вздорнова о местном происхождении иконы.
Факт создания такого уровня произведения в здешних краях говорит о многом. Г.И. Вздорнов сообщает, что «Богоматерь Подкубенская», после реставрации впервые выставленная в 1974 г. в залах Академии художеств в Москве, «привлекла общее внимание». Произошла сенсация — из шестисотлетней толщи истории на нас смотрел образ удивительной силы и глубины: «Тонкие брови, небольшой, правильной формы рот, удлиненная шея, изящные руки Богоматери слагаются в целом в такой физический тип, который удаляется от иератически строгих, застылых фигур XIII в., предвосхищая более свободные образы XIV в. Характерно также общее задумчиво-нежное душевное состояние Богоматери, взгляд которой направлен не на зрителя и не на сына, а вдаль, поверх головки Христа. Это сдержанный, благородный и на редкость привлекательный, волнующий образ» (там же. С. 197).
Таков взгляд на «Богоматерь Подкубенскую» профессионального искусствоведа, взгляд, как пишет Г.И. Вздорное, «зрителя», и он тоже имеет право на существование, но мне ближе ощущение верующего человека, который смотрел на икону многие столетия, не любуясь ею, а молясь ей. Что он чувствовал, соприкасаясь со святыней? Почему он доверял ей самое заветное?
Чудесный образ заступницы и не мог быть бесстрастно и ремесленно написан. Отечественные философы К.В. Бобков и Е.В. Шевцов, авторы книги «Символ и духовный опыт православия» (1996), в которой раскрываются глубинный смысл, логика развития традиционной русской культуры, попытались проникнуть именно в такое молитвенное состояние русского человека. Их слова напрямую относятся и к впечатлению верующего кубянина от «Богоматери Подкубенской»: «В народе об иконе говорили: «Изображение гореносно». Парадоксальное и точное определение иконы, ее смысла. Народная мудрость, проникшая в глубинные пласты «видимого невидимого», позволяет утверждать, что общественное сознание Руси, открыв для себя бытие духовной сферы, восприняло ее в первую очередь не эстетически, нравственно и т.п., но — религиозно, усмотрев в ней ту высшую истину, к которой призван человек в этом мире. Обостренная эстетическая реакция на духовные феномены, якобы эстетическое прежде всего восприятие многообразных явлений мира, чувства радости, восторга и т.п. — все это результаты позднейшего полуатеистического восприятия и его интерпретаций».
Для того чтобы выразить в красках высшую истину, необходимо было не просто иметь соответствующий талант, учиться искусству иконописи, не только прилежно копировать византийские образцы, но и обладать проникновенным и глубоким духовным зрением, писать чудесный и таинственный образ сердцем, как то и сделал неизвестный автор «Богоматери Подкубенской». Нужна была особая религиозная среда, умственное и чувственное воодушевление, безукоризненное знание святоотеческой литературы, наконец, тонкая интуиция. Чтобы создать подобное, требовался, вне сомнения, и богатый жизненный опыт, свой, глубокий, эмоциональный религиозный мир.
«Богоматерь Подкубенская», как светлый луч из темного для нас времени 1300—1350 гг., высветила для нас то, что почти не дошло с тех времен ни в материальных, ни в духовных свидетельствах. Одного этого образа хватает, чтобы мы задумались о нашем «незнании » и представили ту среду, то окружение, которые незримо существовали вокруг этой иконы и в которых она была не единственным и уникальным, а привычным образцом «богословия в красках».
Простого повторения иконописного образца-шаблона в деталях, как доказал Г.И. Вздорнов, для «Богоматери Подкубенской» не выявлено. Мастер творил свободно. Это высшее проявление творчества, когда рукой художника вело религиозное вдохновение. Отсылка к одному из иконографических типов «Богоматери Умиление Подкубенской»— Толгской, обозначенная на позднем красочном слое 1841 года надписью «образ пресвятыя Богородицы Толгския», формально поверхностна, как доказал тот же Г.И. Вздорнов. Все разобранные им анологии — и новгородские, и ростовские, и тверские, позволяют сделать вывод, «что эта икона не является памятником искусства одной из ведущих школ» (там же. С. 199)*[ * Насчет «ярославской родословной» иконы я бы поостерегся быть отрицательно категоричным. Ярославские князья, издревле владевшие отчинами и дединами вокруг Кубенского озера, без сомнения, украшали свои владения храмами и церковной утварью. Обмен ценностями искусства происходил взаимный, о чем, в частности, свидетельствует факт нахождения в Воскресенском соборе древнего ярославского городка Романова-Борисоглебска, названного в XX в. Тутаевым, огромного образа Всемилостивого Спаса (высота - три метра), приписываемого кисти Дионисия Глушицкого (см. подробнее: Вадим Дементьев. Знаменитые монастыри России. От Москвы до Соловков. М., 2006, с. 65). Интересно, что Василий Белов, побывав в ярославских монастырях, по свидетельству очеркиста, депутата Государственной Думы Анатолия Грешневикова, активно интересовался иконографическими типами сюжетов «Богоматери Умиление» (Анатолий Грешневиков. Хранитель русского лада. Рыбинск, 2006., с. 299). «Икону «Богоматерь Подкубенская (Умиление), - пишет А. Грешневи-ков, - он почитал за особую всеобъемлющую силу образа»].
Но она не могла быть и образом, созданным вне всякой школы, без какой-то ярко выраженной традиции, так сказать, являясь личностным прозрением безвестного иконописца. Круг близких произведений «Богоматери Подкубенской», безусловно, имелся. Даже большой алмаз не может существовать отдельно от близкой алмазной россыпи, кимберлитовой трубки. Требуется, продолжая мое сравнение, ювелирный анализ сохранившихся произведений иконописи конца XIII — середины XIV вв., чтобы по немногим, дошедшим до нас северным иконам выявить нечто общее.
Такой анализ лучше всего совместить с «паспортом принадлежности» этой храмовой иконы. Имеются многочисленные данные, которые позволяют с большой долей уверенности утверждать, что «Богоматерь Подкубенская» происходит из Спасо-Каменного монастыря. Об этом в 1977 г. писал Г.И. Вздорнов: «История монастырской церкви и ее иконостаса известна нам по источникам, собранным в конце XV в. местным писателем Паисием Ярославовым, который повествует, в частности, о приношениях в монастырь икон из Ростова и Москвы и о присылке около 1478 г. углицким князем деисуса «Дионисиева письма» для нового каменного собора. При бесконечном обновлении монастырского храма находившиеся в нем старые иконы частично могли попадать в соседние, более бедные монастыри и в сельские либо княжеские церкви». Александр Рыбаков дополняет: «Несомненную ценность для суждений о появлении иконы «Богоматерь Умиление Подкубенская » в Кубеноозерье представляет сообщение Н.Н. Померанцева о том, что экспедицией Наркомпросса на Кубенском озере в 1921 г. были получены сведения о происхождении иконы из Спасо-Каменного монастыря».
В первой половине XIV века Спасо-Каменный монастырь еще только обустраивался, насельники занимались, как сказано в одном из житийных повествований о спасских монахах, «рукоделием и трудом». Но поскольку это был один из первых северных монастырей, то среди его братии могли вполне быть и монахи-иконописцы, которые по вынужденной пока бедности островной обители сами писали иконы для своей соборной церкви, что и составляло одно из их «рукоделий». Кстати, на то, что в понятие «рукоделия» писатели житийной литературы вкладывали монастырское иконописание, указывает расшифровка этого слова в Житии преподобного Дионисия Глушицкого. Всю свою долгую жизнь он «отгонял сонную тягость рукоделием и занимался то плотничеством, то шитьем одежд, то кузнечным ремеслом или писанием святых икон». Скромность и даже скупость в палитре красок, отсутствие золота, редкое применение киновари подтверждают, что икона вышла не из богатых княжеских или архиерейских мастерских. «В целом, — подводит итог Г.И. Вздорнов, — остается впечатление необыкновенной древности иконы, когда скупыми художественными средствами создавались намеренно монументальные и строгие изображения». А может, такая художественная лапидарность как раз и шла от впечатлений при виде пустынности вод огромного озера, от бездонности неба над головой, от размышлений и горестных дум (куда от них деться даже в оторванной от мира обители?!) о трагедии Руси в самый темный и жестокий период татаро-монгольского нашествия?..
Вологодский искусствовед Александр Рыбаков в последние годы обосновал в своих работах наличие еще одной древнерусской художественной школы иконописи — пошехонской, расположенной по реке Шексне, древней Шехони. Кубеноозерье с Пошехоньем — соседи, их роднит один и тот же волжско-двинский водный путь, где Шексна и Кубенское озеро представляют собой важнейшие его части. Но в Кубеноозерье по сравнению с Шексной в Средние века духовная жизнь развивалась более интенсивно и ярко. «Обилие монастырей, — пишет Г.И. Вздорнов, — свидетельствует о достаточно высокой культуре местного края. Да и вообще берега Кубенского озера до XVI в. были заселены особенно плотно — не так, как другие части огромного Вологодского уезда». Предположить здесь наличие иконописных мастерских или артелей не трудно, ведь большинство монастырей — центров духовной культуры возникало в короткий промежуток времени, в основном, в золотое время русской святости в конце XIV — первой половине XV в. Для совершения богослужений им требовалось немало икон, которые вполне могли писать местные мастера.
Кубеноозерские иконы, даже те, что чудом сохранились, разбросаны по музеям с их огромными запасниками. Собрать их воедино, выстроить историческую и духовно-культурную проекцию в прошлое не так-то легко. Наличие одной работы, пусть и выдающейся, каковой является «Богоматерь Подкубенская», конечно, не позволяет сделать обобщающий вывод. Большинство первоначальных спасокаменных икон погибло во время опустошительного пожара в монастыре в 1472 г. Тогда дотла сгорели все деревянные постройки на острове. Только чудом могла спастись «Богоматерь Подкубенская», да и то, по всей видимости, боковые ее доски сильно обгорели, почему они и были заменены и покрыты новой живописью во второй половине XVI в., как доказали реставраторы.
После постройки каменного Спасского собора в 1481 г. с новым иконостасом, где деисусный ряд составили иконы Дионисия, началось возведение в 1543 г. и второго храма на острове. В середине XVI в. из Вологды на остров привезли для иконостаса Успенской церкви царские врата, «созданные, — как заключает Александр Рыбаков, — кем-то из той группы вологодских мастеров XVI в., где долго держался пиетет к традиции новгородской иконописи». Они сегодня чудом сохранились и представляют одну из жемчужин собрания Вологодского музея-заповедника.
Очевидно, соблюдая пиетет не только к новгородской традиции, но и вообще к старине, в эти же годы те же вологодские мастера могли поновить и икону «Богоматерь Подкубенская», предназначавшуюся уже для иконостаса Успенской церкви как храма Богоматери.
Но я забежал в своем рассказе вперед, пропустив почти два века.
Конец XIV — начало XV в. знаменовали собой расцвет Спасо-Каменного монастыря, ставшего «средоточием духовной жизни» (Г.И. Вздорнов). Будущие преподобные отцы принимали здесь постриг, исполняли монашеские послушания, творили на острове свои духовные подвиги.
Одним из них был Дионисий, будущий Глушицкий, который постригся в Спасо-Каменном монастыре в 1382 г., накануне своего двадцатилетия, и прожил на острове девять лет. В миру юноша Дмитрий, он, согласно рукописному Житию, родился на берегах Кубенского озера, в сорока километрах от Вологды. Паисий Ярославов в своем Сказании указывает на то, что Дмитрий родился в Вологде, упрощая, мне думается, текст: в конце концов, ведь Вологодский уезд простирался до берегов Кубенского озера. Создатель же собственно Жития монах Иринарх из глушицкого монастыря подробно, вплоть до километра (как тогда писали — «поприща»), описывает место рождения будущего преподобного.
Дионисий прославился не только как Божий подвижник, не только как строитель монастырей и окрестных храмов, но и как знаменитый иконописец, один из первых известных нам русских художников (наряду с Даниилом Черным, Андреем Рублевым). Он, согласно Житию, «сам» написал иконы для храма Николая Чудотворца в истоке Сухоны на Святой луке, для большого храма во имя Покрова Богородицы в основанном им Покровском монастыре на речке Глушице, для храма святого Николая на речке Двинице. «Иконами чудне», «благолепными» он украсил четыре монастыря, которые сам же и основал, и две приходские церкви, им же построенные. Кроме того, Дионисий дарил иконы окрестным монастырям. В Лопотов монастырь преподобного Григория Пельшемского он «дал многие иконы своего письма и книгу церковную «Пролог», им самим написанную», как сообщает об этом А.Н. Муравьев. Это был труд огромный, и без учеников и помощников, в том числе и в иконописном деле, Дионисию Глушицкому нельзя было обойтись.
Спустя несколько десятилетий также плодотворно работал другой Дионисий, не монах, а светский художник, создатель фресковой росписи Рождественского собора в Ферапонтовом монастыре. В описи только одного Иосифо-Волоколамского монастыря зафиксировано почти 90 икон его письма. Всем известно, что московский Дионисий, он же Мудрый, работал со своей артелью, куда входили и два его сына. Это была настоящая живописная мастерская, принимавшая заказы, выезжавшая творческими бригадами на росписи соборов. «Художники круга Дионисия» — такое понятие в искусствоведении закрепилось за этими мастерами.
Житие преподобного Дионисия Глушицкого и другие доступные исторические документы не отвечают на один вопрос: где и как юноша Дмитрий (монах Дионисий) овладел искусством иконописи, кто давал ему уроки, открывал тайны создания благолепных ликов? Если он родился на берегах Кубенского озера, если никуда не выезжал из этих мест, разве что позднее по своим монастырским делам к архиепископам в близкий Ростов Великий, то, очевидно, школой иконописи для него мог стать только Спасо-Каменный монастырь, где он прожил девять лет, а может быть, приезжал сюда и раньше, числясь в монастырских трудниках. Выйдя из монастыря и поселившись в истоке Сухоны, рядом с местностью, которая и ныне зовется Лука, преподобный уже «сам мог написать иконы», как о том упоминает автор его Жития глушицкий монах Иринарх.
Существование заозерской школы иконописи Дионисия Глушицкого очевидно, даже если многие иконы ее не сохранились. У преподобного в его монастырях имелось немало учеников, некоторые из них также были освящены нимбом святости — это и преподобный Амфилохий, «самый видный и надежный помощник Дионисию в устройстве Глушицкой обители», преподобный Макарий, которого Дионисий воспитывал и наставлял с 12-летнего возраста, поселив в своей келье, это и преподобные Тарасий и Феодосий. Не все они имели талант живописцев, но то, что они помогали в создании икон для вновь освященных храмов, вне всякого сомнения. Одни готовили доски для икон (липу, к примеру, приходилось привозить из других краев), другие закупали дорогостоящие краски, ибо на севере их не производили и все красивые легенды о том, что Дионисий Мудрый пользовался для создания фресок в Ферапонтово местными камнями, не более чем сказки, третьи помогали в самом процессе письма. Работали артельно, сообща, как и всегда работали русские люди.
Согласно «Словарю русских иконописцев XI—XVII веков» (2003), в XIX в. Дионисию Глушицкому приписывалось множество резных и живописных икон, находившихся в различных северных монастырях. Г.И. Вздорнов называет число сорок. Священник Иоанн Верюжский перечисляет те иконы, которые он видел в конце XIX в. в Сосновском Глушицком монастыре: «За правым клиросом в этой церкви помещается икона Знамения Божьей Матери, с двумя огненными серафимами по сторонам, письма преподобного Дионисия. Кроме ея доныне уцелели еще иконы письма святых рук его: в Прилуцком монастыре преподобного Димитрия, в Семигородной пустыне Успения Божьей Матери, принесенная туда из Глушицкой обители и с 1593 года прославившаяся чудесами, в Кирилловом монастыре икона Успения Божьей Матери».
А.Н. Муравьев упоминает еще «резную икону Одигитрии», стоявшую раньше при раке преподобного, но потом убранную в ризницу. Об этом образе автор пишет: «Между многими древними иконами, которыми наполнена ризница, особенно замечательно сие резное изображение Богоматери; кроме хорошего искусства весьма драгоценно уже то, что под сею иконою трудился сам преподобный. На створах, вероятно позднейших, написаны святые Греческие и Русские. Из наших, если не ошибаюсь, преподобные Сергий, Кирилл и Димитрий Прилуцкий. Мне кажется, если бы тщательно поискать в ризнице, можно бы найти и другие ценные иконы письма Дионисиева; конечно, он предпочтительно украсил ими собственную обитель. Есть еще в ризнице одна большая икона Богоматери, вынутая из иконостаса, древняя, хотя и поновленная, и в теплой церкви у правого клироса акафист Божьей Матери в лицах, который, может быть, письма преподобного; но в верхней церкви Предтечи нашел я на стене несомненную икону его письма, изображающую Знамение Божьей Матери, с огненными серафимами, которая даже значится в описании Дионисиевой». Редактор-составитель «Словаря русских иконописцев» И.А. Кочетков, опираясь на исследования отечественных искусствоведов и историков, опровергает авторство глушицкого игумена некоторых из вышеназванных икон. Образ Димитрия Прилуцкого принадлежит кисти другого Дионисия — московского и написан им около 1503 г. «Богоматерь Знамение» «с огненными серафимами», о которой говорят Верюжский и Муравьев, создана позднее, в начале XVI в.
Сложнее обстоит дело с иконой Кирилла Белозерского, находящейся сегодня в собрании Государственной Третьяковской галереи. Она также приписывалась кисти Дионисия Глушицкого. На небольшой доске (28x24 см) изображен преподобный Кирилл во весь рост. В Кирилловом монастыре по описи 1668 г. в иконостасе собора эта икона значится как произведение Дионисия Глушицкого, созданное в 1424 г., еще при жизни чудотворца. Икона была помещена в киот с изображением на створках сцен из Жития Кирилла, в том числе был изображен сам автор иконы Дионисий Глушицкий, пишущий образ Кирилла. На верхней и нижней части средника киота помещена резная надпись: «Образ чудотворца Кирилла списан преподобным Дионисием Глушицким еще живу сущу чудотворцу Кириллу». Сам киот сделан в 1614 г.
Иоанн Верюжский оспаривает авторство Дионисия, приводя, правда, больше психологические и нравственные аргументы. Мол, вряд ли бы Кирилл согласился, «по своему смирению», позировать иконописцу для прижизненной иконы-портрета. Случай действительно для русского искусства тех лет удивительный.
Во-вторых, о факте написания портрета нет ни одного упоминания ни в Житии Кирилла, ни в Житии Дионисия. В-третьих, «с 1420 г. преподобный Дионисий управлял двумя мужскими монастырями и занят был строением третьего, женского, и двух приходских церквей; когда же было ходить ему в Кириллов?».
Но обязательно ли было для такого иконописного изображения, весьма, кстати, условного, кроме отдельных черт внешности чудотворца, специально ездить в соседний Кириллов монастырь? Отец Иоанн явно находится под впечатлением создания художниками портретов своего времени, когда необходимо было долго позировать. Дионисий Глушицкий мог хорошо знать Кирилла, встречаться с ним, беседовать, даже дарить для его, также только что построенного, монастыря иконы своего письма и по памяти легко изобразить лик этого праведника, ставшего таковым еще при жизни. Причем здесь он не вышел за пределы устоявшихся иконописных канонов. И не мог выйти — это изображение праведника, святого, человека не от мира сего, пусть и в чем-то реалистическое, узнаваемое. Тем сильнее эффект святости, которая разлита во всем облике мудрого старца наставника.
Икона Кирилла Белозерского сегодня значится в каталогах Государственной
Третьяковской галереи как приписываемая Дионисию Глушицкому. Значится так, а в экспозиции представлена как икона Дионисия Глушицкого, без вопросов. Она является одной из самых известных в коллекции древнерусской живописи галереи, ей посвящены многочисленные исследования искусствоведов и историков.
Также приписывается кисти глушицкого игумена чудотворная икона Успение Богоматери, о которой рассказывал отец Иоанн Верюжский. Она происходит из Успенской Семигородной пустыни, находившейся в 20—25 верстах от монастырей на Глушице.
В начале XV в. иноки Глушицкого монастыря с благословения преподобного (по другим данным, после его кончины) принесли икону Успения Божьей Матери его письма в Семигородную пустынь и возвели церковь в ее честь — храм Пресвятой Богородицы на семи горах. В середине того же XV в. в Заозерье случилась эпидемия чумы, и население волости и монахи вымерли. Более ста с лишним лет монастырь был выморочной пустынью, пока его не возобновила в 1632 г. старица московского Новодевичья монастыря Иулиания из рода белозерских дворян Медведевых. Ей, тяжелобольной, не встававшей три года с постели, явилась во сне Пресвятая Богородица и посоветовала идти в Вологодский уезд, в заброшенную Семигородную пустынь и молиться там иконе Успения Божьей Матери, чтобы избавиться от тяжелого недуга. Старица Иулиания, собрав последние силы, наверно, с помощью послушниц так и поступила. Молилась жарко, истово в заброшенной церкви, к которой подступил дремучий лес, и получила исцеление. В память об этом счастливом событии она восстановила в ветхих строениях женскую обитель.
Обо всем этом сообщает в своей публикации «О почитании вологжанами Семигородней иконы Успения Божьей Матери» Л.Н. Мясникова в краеведческом альманахе «Вологда» (выпуск 3, 2000 г.). Но другие авторы предлагают свои данные о начале прославления чудотворной иконы. И.А. Кочетков сообщает, что Успенская Семигородная пустынь бывшего Кадниковского уезда Вологодской губернии основана «после смерти Дионисия его учениками и после эпидемии чумы в середине XIX в. (здесь явная описка — имеется в виду, конечно же, середина XV в.) около 150 лет находилась в запустении. Была возобновлена в конце XVI — начале XVII вв.». Александр Ратшин публикует другие сведения: «Пустынь основана в 1622 году пришедшими из Глушиц-кого Покровского монастыря иноками и названа Успенскою по образу Божьей Матери, который они сюда принесли».
Интересно, что Л.Н. Мясникова приводит в своей публикации редкий документ «Об исцелениях от иконы Успения Божьей Матери», датируемый первой половиной XVIII в. и обнаруженный автором публикации в личном фонде краеведа И.Н. Суворова, в котором приход московской старицы в Заозерье датируется все тем же, 1622 г.
Мне в данном случае важнее другая дата, приводимая в «Полном собрании исторических сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечательных церквах России», составленном из достоверных источников Александром Ратшиным в 1852 г., и повторенная затем священником Иоанном Верюжским: начало прославления иконы Успения Божьей Матери письма Дионисия Глушицкого относится к 1593 г. Если же эта дата точная (повторяю, что Ратшин пользовался не известным нам «достоверным источником»), то икона никак не могла в это время находиться в забытой людьми Семигородней пустыне, пребывавшей в запустении. Иначе как же она могла прославиться?.. Кстати, нет и достоверных сведений об эпидемии чумы в Кадниковском уезде в середине XV в.
Поэтому нужно принять версию Александра Ратшина. До 1622 г. икона, которая прославилась чудесами в 1593 г., находилась в Покровском монастыре на реке Глушице. Она чудесным образом спаслась во время первого польского разорения в 1614 г., когда монастырь был сожжен. Время на дворе стояло действительно смутное, и при восстановлении обители преподобного Дионисия было решено во избежание новых несчастий унести чудотворную икону в глушь лесов, что и было совершено в 1622 г. Если бы не эта акция, то неизвестно, дошла бы икона до нас, так как поляки вновь напали, сожгли и разграбили отстроенный монастырь в 1625 г.
Поначалу Семигородняя пустынь действительно была женской и возглавлялась старицей Иуалианой. Чудотворную икону письма Дионисия окружили почетом, она была врезана в другую доску, с живописью XVII в., что подтверждает факт ее переноса, к доске были приделаны боковые створки с изображением архангелов Михаила и Гавриила. Икона как образ «старого поставления» впервые упоминается в монастырской описи 1645 г.
Славу монастырю приносила и еще одна чудотворная икона письма Дионисия. «Сверх того, — неожиданно добавляет Александр Ратшин, — тут же находятся два чудотворных образа Успения Богородицы и Иоанна Предтечи, привлекающие множество богомольцев». Последний из этих образов — «Иоанн Предтеча в пустыне» — является третьей из сохранившихся икон Дионисия Глушицкого, которая хранится, как и «Успение Богоматери », в Вологодском музее-заповеднике.
Что же получается? Значит, в Семигородней Успенской пустыни находились две чудотворные храмовые иконы Успения Богородицы? Поэтому игуменья Мариамна в 1643 г., когда составлялась опись монастырского имущества, обратилась к царю Алексею Михайловичу с просьбой о переносе одного из чудотворных образов в Вологду, на что царь дал указание воеводе Семену Стрешневу и дьяку Семену Дохторову подыскать в Вологде место под строительство храма во имя Успения Божьей Матери. Но икона по не известным нам причинам осталась в заозерских лесах. Старица же Ма-риамна в 1651 г. попала в опалу и была выслана в вологодский Успенский Горний девичий монастырь, а ее паства разошлась по другим обителям.
Семигородний монастырек мог и нарушиться, если бы не монахи Покровской Глушицкой обители, переселившиеся сюда и основавшие мужское общежитие, просуществовавшее до своего закрытия в 1926 г. После ликвидации обители иконы кисти Дионисия Глушицкого перешли к верующим Николаевского собора города Кадникова, откуда их забрали в губернский государственный музей.
Икона «Успение Богоматери» в конце XIX в. числилась одной из самых уважаемых и почитаемых среди 26 православных святынь Вологодской епархии. Она не раз спасала горожан во время эпидемий. К примеру, летом 1871 г. святыня проследовала с крестным ходом из Семигородней пустыни в Вологду, где вносилась во все городские приходы и в дома горожан. Крестные ходы с чудотворной иконой вошли в традицию даже при приближении эпидемии, последний из них состоялся в 1911 г.
Удивительно мало дошло до нас работ знаменитого глушицкого игумена. Страшному уничтожению подверглось его наследие!.. И не только в первые советские годы. Особенно тяжелым по трагическим последствиям было Смутное время. По Заозерью и по западному берегу озера дважды, в 1614-м и 1616 г., прокатились набеги поляков, литвы и казаков. Мне довелось читать драматические документы о том, что всё Кубеноозерье в то десятилетие вымерло, многие деревни так и не восстановились. Пришлые шайки грабили и жгли прежде всего монастыри, где можно было хорошо поживиться. Тогдашний погром буквально вычеркнул из нашей памяти почти четыре столетия развития культуры этой земли.
И все-таки кое-что было спасено от гибели в густых лесах, по охотничьим заимкам и, к счастью, дошло до нас. Среди этих сокровищ сегодня можно назвать иконы из деисусного чина Покровской лавры, основанной Дионисием, датируемые первой четвертью XVI в.; иконы XVIII в. из деисусного же чина Александрова-Куштского монастыря; иконы кисти Дионисия Московского из Павло-Обнорского и Ферапонтова монастырей. Из древнего деисусного чина иконостаса монастыря Пречистой Богородицы в Чирково на Лысой горе сохранилась икона «Святитель Алексей, митрополит московский» второй половины XV в. Почитание одного из воспитателей и сподвижников Дмитрия Донского, проводившего вместе с Сергием Радонежским монастырскую реформу, которая привела к созданию на Севере общежительных монастырей, началось сразу же после его кончины в 1378 г. Княгиня Мария, выдавшая дочь Софью за внука Дмитрия Донского, Дмитрия Шемяку, могла считать великокняжескую семью своей. Отсюда и глубокое уважение к местночтимому московскому святому, которое отразилось в иконе монастыря на Лысой горе.
Кто писал иконы для княгини Марии Заозерской, которая формировала два монастырских иконостаса и обустраивала в это же время домовую церковь в Чирково в честь Димитрия Солунского, небесного покровителя ее мужа святого благоверного князя Дмитрия Заозерского? Не в мастерской ли Дионисия Глушицкого они создавались?
После запустения в начале XVII в. иконописание в Кубеноозерье уже не возобновлялось. Ближайшим художественным центром стала Вологда, где среди многих именитых иконописцев трудился один из моих предков, Ждан Дементьев, писавший сначала иконы для Софийского собора, а затем по заказу московского боярина В.И. Стрешнева — иконы праотеческого ряда для Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря. Среди этих икон, хранящихся ныне в Кирилло-Белозерском художественном музее-заповеднике, имеется и редчайший иконописный сюжет «Отечество».
И все-таки сколько же потеряно в Кубеноозерье произведений иконописи!.. Бесследно исчезли иконы из трех древних храмов Спасо-Каменного монастыря, и среди пропавших деисус Дионисия; неизвестно куда пропали иконы из шести иконостасов работы Дионисия Глушицкого; затерялись или погибли иконы из иконостаса Сямского монастыря вместе с чудотворной иконой Рождества Богоматери; где-то, может, хранятся отдельные иконы из иконостасов тридцати с лишним приходских храмов Кубеноозерья; не найдены иконы из многих монастырей, пустыней и скитов в Заозерье, из чирковской вотчины князей Заозерских, из домовых церквей князей Кубенских, Новленских, Бохтюгских, из богатых храмов, построенных купцами сел Устье и Кубенское. Никто не сможет подсчитать их количество, а также сохраненный, дошедший до нас остаток. В какой-то степени поможет понять масштаб потерь аналогия с книжными сокровищами. По расчетам А.А. Амосова, в вологодских землях насчитывалось к концу XVII в. от 25 до 40 тысяч томов, среди них рукописные составляли от 50 до 75 процентов. Только в Спасо-Каменном монастыре в том же веке хранилось более 400 книг. Я возьму для подсчета потерь средние цифры — 63 процента и 33 тысячи томов. Получается, что рукописных книг насчитывалось 18—20 тысяч томов. А до наших дней дошло только 3 тысячи, то есть одна книга при пяти утерянных.
Иконы же уничтожались еще чаще. Поэтому можно считать чудом, что до нас дошла главная святыня Кубенского края — «Богоматерь Подкубенская». Как же ее спасли?
В XIX в. икона находилась в Воскресенской церкви на окраине богатого купеческого села Кубенское. По своему местоположению церковь еще называлась Подкубенской, откуда икона и получила свое название. Каменная церковь была построена в 1762 г. на месте деревянного храма, существовавшего с 1584 г. По преданию, на этом месте располагалась «заезжая изба» Ивана Грозного, в которой он не раз останавливался, когда направлялся на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь. В заезжей избе для царя «при сенех » находилась и небольшая церковь. Г.И. Вздорнов делает интересное предположение, что на месте заезжей избы когда-то находилось бывшее княжеское становище, то есть палаты удельного князя, его деревянный дворец со службами. Сравним расположение такого же становища князей Заозерских на другом берегу озера: их палаты располагались не в богатом купеческом селе Устье, а напротив, на другом берегу реки Кубены.
В окрестностях села Кубенского располагались палаты сына ярославского князя Василия Васильевича Федора, который после кончины своего старшего брата Ивана Большого в 1426 г. занял ярославский стол. Таким образом, история Воскресенской подкубенской церкви уходит к началу XV в. Вместе с отобранными Василием Темным вотчинами князей Заозерских, Кубенских (по реке Кубене) и Новленских земли отошли к победителю Дмитрия Шемяки в середине того же века. В 1462 г. эти земли перешли во владение к сыну Василия Темного князю Андрею Меньшому (Вологодскому). В те же годы великий московский князь отобрал у ярославских князей и Спасо-Каменный монастырь.
Если предположить, что икона «Богоматерь Подкубенская» находилась с начала XIV в. в Спасо-Каменном монастыре, то после пожара в 1472 г. она могла быть вывезена в Воскресенскую подкубенскую церковь, где неподалеку располагалась резиденция князя Андрея Васильевича Вологодского — бывшие палаты князя Федора Васильевича Ярославского. Это могло произойти и позже, когда строилась на месте обветшавших княжеских хором заезжая изба для царя Ивана Грозного в середине уже XVI в.
Так или иначе, из Спасо-Каменного монастыря икона «Богоматерь Подкубенская » была перевезена на берег озера в Воскресенскую церковь. Здесь она находилась до 20-х гг. XX в. «Начало прославления иконы как чудотворной, — рассказывает Александр Рыбаков, — относится к 1841 г., когда по прошению крестьянки из деревни Потаниной Параскевы Дмитриевой икону достали из церковного амбара, поновили и поместили в киоте трапезной, сначала в теплом нижнем, а впоследствии в верхнем холодном Воскресенском храме. Ранее она находилась в местном ряду теплой церкви, но при изготовлении нового иконостаса в 1838 г. из-за ветхости и неподходящих размеров была вынесена в амбар».
Одно уточнение: икону не поновили, а во второй раз записали новой масляной живописью, а после 1843 г. как чудотворную закрыли серебряной позолоченной ризой. Об этом писал в 1896 г. вологодский краевед А.К. Лебедев, знаток церковной старины. Он первым обратил внимание на кубеноозерскую икону. Тогда же заговорили и о том, что она принадлежит кисти Дионисия Глушицкого.
В 1928 г., когда власти закрыли для богослужения Воскресенскую церковь, ее обследовала комиссия Вологодского музея во главе с заведующим художественным отделом И.В. Федышиным. Музейщики, конечно, знали, что искать в храме, все иконы, которые приписывались руке Дионисия Глушицкого (таких в области насчитывалось около сорока), им были заранее известны. Кубеноозерская святыня сразу же по внешним признакам была признана «первоклассным памятником древнерусской живописи». Но доставить ее в город на реставрацию казалось делом сложным. Дважды выезжал из Вологды в село Кубенское Иван Васильевич Федышин, великий подвижник и спасатель русского искусства. Второй раз выезжал в октябре 1928 г. вместе с реставратором И.И. Брягиным, причем они на месте сделали пробную расчистку на лике младенца Христа. Удалив два слоя записей, Брягин и Федышин ахнули: засияла живопись исключительного художественного значения. Икона была оценена И.В. Федышиным в 250 тысяч золотых рублей. Еще с полгода длилась переписка, чтобы доставить икону в Вологду, что и было наконец сделано 22 апреля 1929 г. И сразу же началась ее реставрация.
Если бы не энтузиазм и настойчивость И.В. Федышина, то не исключено, что «Богоматерь Подкубенская» разделила бы судьбу других икон. Даже пройдя через столетия, будучи спасенными от пожаров, от вражеских набегов, иконы в огромном количестве гибли в XX в., когда развернулась беспощадная борьба с религией. Из нашей коробовской церкви Михаила Архангела, где было четыре придела, когда ее закрывали, иконы вывозили возами. Их сожгли в укромном месте. Таких костров в 20-х годах по Кубеноозерью полыхало десятки.
Икон XIII—XIV вв. сохранилось на Вологодчине единицы: в древнем Белоозере только две — «Петр и Павел» и «Богоматерь Белозерская», обе начала XIII в.; в Великом Устюге найдена икона «Собор архангелов Михаила и Гавриила» — конец XIII — начало XIV вв. «Богоматерь Подкубенская» — всего лишь четвертая в этом ряду. Но если Белоозеро и Устюг представляли собой известные северорусские центры торговли и культуры, то Кубеноозерье таковым не считалось. Историки в лучшем случае отводили ему промежуточную роль в контактах Великого Новгорода и Заволочья, Владимиро-Суздальской Руси и Подвинья. Но, имея сегодня такую кубеноозерскую святыню, как икона «Богоматерь Подкубенская», достоверно выяснив, что она была создана в этих местах, и более того — указав конкретные адреса, где она хранилась и почиталась, вопрос об успешном и самобытном развитии Кубеноозерья в те века можно уже ставить с большей основательностью.
Заозерская школа иконописи времен Дионисия Глушицкого не могла не опираться и на местную традицию. Иконописцы творили среди уже созданной рукотворной красоты: архитектурной, песенно-музыкальной и, конечно, живописной. Сравнительно рядом располагались старинные городки — Вологда, Кубенский, Белоозеро и Устюг. Между ними происходил постоянный обмен и товарами, и художественными ценностями. Иконы заозерцев увозились на ладьях во все концы Северо-Восточной Руси. Сюда же, на Кубенское озеро, поступало церковное имущество из других мест. Ростовские архиепископы Григорий и Дионисий, бывшие до своего назначения на ростовскую кафедру игуменами Спасо-Каменного монастыря, благословляя монахов-ходоков на открытие в Заозерье новых обителей, выделяли им, как о том сообщают жития, «все необходимое для устроения и освящения» церквей.
Традиции заозерцев позднее, с начала XVI в., перешли к мастерам Вологды, где в XV в. уже работали иконописные артели. Начался особо плодотворный этап развития вологодской школы иконописи. Но память о «чудных иконах» письма Дионисия Глушицкого была еще долго жива. И сегодня выходят альбомы и исследования по древнерусской живописи, где имя игумена-художника, его работы воспроизводятся сразу же за произведениями преподобного Андрея Рублева. Дионисий Глушицкий со своей школой объединяет два века древнерусской живописи — XIV — XVI вв.
В Кирилло-Белозерском монастыре сохранилась икона с изображением великого подвижника Дионисия, созданная в XVII в. Глаза старца пронизывающе смотрят на нас, уста жестко сомкнуты, лик аскетичен и суров. Таким преподобный виделся спустя два столетия после своей кончины. В Житии же, кроме традиционных монашеских строгостей, Дионисий рисуется как человек, которому было ведомо чувство прекрасного. Одну из первых своих церквей он поставил рядом с цветущей черемухой, а рядом с огромной сосной, в два человеческих обхвата, заложил Сосновецкий монастырь.
...В начале 70-х гг. я поехал из Череповца, где был на студенческой практике, рыбачить на Андоозеро, рядом с Белозерском. После города металлургов, гигантских огненных домен, дымного воздуха захотелось попасть на водный простор, к бескрайним лесам. Память о моем детском пребывании с отцом, с его другом Сергеем Васильевичем Викуловым и его сыном Сашей в деревне Веромень на песчаной косе, выходящей в озеро, с которой легко было ловить на удочку окуней и сорогу, вела меня как бы сама собой.
Мир не без добрых людей, особенно у нас, на Севере: по их подсказкам и советами я, где на автобусе, где на попутках, чаще всего пешком с рюкзаком, все-таки добрался до деревни, примостившейся у глухого лесного озерка, откуда на мыс Веромень можно было переправиться только на лодке. Мой первый же вопрос к местной женщине прояснил ситуацию: деревни той, с печалью сказала она, больше не существует. Жить там без электричества, без связи, без магазина, в отрыве от мира стало совсем невмоготу. Они с мужем, последние из жителей озерной деревни, купили здесь новую избу, а бесхозный дом в Веромени вскоре сожгли рыбаки. Поворачивать назад после трудной дороги мне не захотелось, и я попросился пожить несколько дней.
Рыбалка и здесь была для меня хороша. На таких небольших и глубоких вологодских озерах, окаймленных густым ельником, всегда при желании на удочку можно наловить на хорошую уху. Да еще набрать по заброшенным сельским дорогам грибов и малины. Так и прожил я беспечно три дня, чаевничая у хозяйки, а на последний день запланировал добраться до Андоозера, к бывшей деревне Веромень.
Все озера здесь соединяются узкими каналами, прорытыми когда-то трудолюбивыми монахами. По одному из них, отталкиваясь шестом, я и выплыл на широкий простор Андоозера. Огляделся и по правую сторону увидел песчаную косу с соснами. Это был знакомый мне мыс Веромень. Заросли кипрея и крапивы встретили меня на берегу. Природа быстро забывает человека.
Много лет спустя я вычитал в книге археологов Н.А. Макарова, С.Д. Захарова, А.П. Бужиловой «Средневековое расселение на Белом озере», что здесь, на песчаном мысу Веромень, участники Онежско-Сухонской экспедиции Российской Академии наук нашли одно из поселений человека эпохи раннего металла. Обнаружено оно было в прибрежной части террасы. В обрыве зафиксирован культурный слой — серый песок с мелкими очажными камнями, угольками, штрихованной мелкой керамикой.
С грустью я выгребался на лодке обратно. Сколько веков жили здесь люди и вот недавно бросили и это красивое место.
При расставании я попросил гостеприимную хозяйку отдать мне небольшую икону, которая пылилась на подоконнике избушки, где я ночевал. Привезенная сюда с Андоозера, она так и лежала, забытая, среди брошенных кадушек, самодельной мебели и деревянного ткацкого станка.
— Зачем вам она? — поинтересовалась уставшая от непомерных забот женщина.
— Буду вспоминать исчезнувшую деревню Веромень.
— Что ж, возьмите.
И долго у меня хранился этот образ — в многочисленных переездах с квартиры на квартиру. На тонко выделанной деревянной основе прорисован лик Богородицы с младенцем Христом.
И лишь потом, когда я увидел репродукцию иконы «Богоматерь Подкубенская», возвращенную к тому времени из московских реставрационных мастерских в Вологду, меня вдруг поразило сходство моей иконки с кубеноозерской святой иконой. Неизвестный художник XIX в. ее бережно и любовно скопировал.