В судебнике есть ряд статей, характеризующих поземельные отношения. Они свидетельствуют о сохранении общинных традиций. В частности, предусмотрена достаточно
62
сложная процедура продажи общинной земли (табл. В+0, § 6), а также суровое наказание за нарушение большой (между общинами) и малой (внутриобщинной) межи (табл. В + О, § 8—9). В то же время законы отразили развитие отношений купли-продажи и рабства (табл. C+G, § 2—4 и др.). В отличие от кодекса Хаммурапи в среднеассирийских законах отсутствуют статьи, ограничивающие произвол ростовщиков, хотя развитие товарно-денежных отношений разлагало ассирийскую общину. Об этом, в частности, говорят юридические и хозяйственные документы среднеассирийского периода. Закабаление разоряющихся общинников происходило в форме так называемого усыновления, в результате которого должник («усыновленный») подпадал под патриархальную власть кредитора («усыновителя»). Хотя формально «усыновленный» оставался свободным, реально он оказывался на положении раба. Это наглядно видно, например, из следующего документа: «Накиду — сын Эриш-или. Согласно табличке его настоящего отца, Эриш-или, которая была им написана Кение об усыновлении [Накиду] с его полем, и его домом, и всем его имуществом, Накиду — сын, Кения — его отец. В поле и внутри поселения он [Накиду] должен работать на него [Кению]. Накиду как с отцом, а Кения как с сыном [букв.: сыновьями] должны обходиться друг с другом. Если Накиду на Кению не будет работать, без суда и спора он [Кения] может обрить его (т. е. поставить знак раба, так как рабам в Ассирии сбривали часть волос на голове.— Авт.) [и] за серебро продать его»[9].
Наряду с «усыновлением» в Ассирии существовали другие виды закабаления. Например, достаточно широкое развитие получили случаи так называемого оживления в бедственном положении. Их сущность заключалась в том, что отец, не будучи в состоянии прокормить свою дочь, продавал ее своему кредитору («оживителю»). Находясь экономически на положении рабыни, девушка юридически считалась ассириянкой (т. е. свободной гражданкой ашшурской общины) и могла выйти замуж за свободного, который уплатит за нее брачный выкуп [10]. Продажа своих детей спасала обедневших общинников от полного разорения. Поэтому не случайно в Поздней Ассирии была распространена пословица: «Богач живет своими доходами; бедняк — ценой своих детей (т.е. проданных в рабство)»[11].
63
Наибольшего подъема Ассирия достигла в X — VII вв. до н. э. Ее армия покоряет соседние государства, Ассирийская военная держава превращается в «мировую» империю, безраздельно господствующую в Передней Азии, а государство в VIII в. до н. э. приобретает характерные формы восточной деспотии с разветвленным бюрократическим аппаратом. Сохранившийся от времени Асархаддона (680—669 до н. э.) список чиновников содержит перечисление 150 должностей.
Главным источником экономической мысли становятся надписи исторического характера, летописи и анналы ассирийских царей, доклады царских наместников, договоры, письма, донесения. Экономическая мысль, как и духовная культура в целом, была поставлена в этот период на службу деспотической власти. Поэтому наибольшее значение приобретают вопросы управления военной державой.
Политическому и экономическому укреплению страны способствовали реформы управления, осуществленные Тиглатпаласаром III (744—727 до н.э.). Реформы были направлены на усиление контроля центральной власти, организацию стабильного управления покоренными территориями. С этой целью были разукрупнены наместничества и создано более 50 провинций. Провинции управлялись наместниками, главными функциями которых были не только военно-полицейские (поддержание внутреннего порядка, охрана важнейших дорог и т. п.), но и финансово-экономические (прежде всего сбор налогов и дани). Налоги устанавливались на основании переписей населения и имущества. Население страны не только платило подоходно-поземельный и храмовый налоги, но и выполняло строительные, ирригационные и другие повинности. Подати и дань собирались в натуральной форме. Кроме того, начиная с Тиглатпаласара III, ассирийские цари практикуют массовое переселение покоренных народов. По оценкам современных исследователей, оно охватывало обычно около '/з населения присоединенных стран12. Освободившиеся территории заселялись другими народами. Такая политика преследовала две основные цели: во-первых, предотвращение восстаний и смут и, во-вторых, создание социальной опоры в лице переселенцев, и прежде всего воинов-колонистов.
Большое внимание в Ассирийской державе уделялось строительству дорог. Они были жизненно необходимы как для военных и торговых целей, так и для оперативного
64
управления страной. Поэтому охрана дорог, обеспечение их бесперебойного функционирования являлись важнейшей обязанностью наместников провинций.
Достижения ассирийской экономической мысли, конечно, не следует преувеличивать. Не экономические методы управления были главной причиной стабильности и процветания страны. Ассирийская империя держалась прежде всего силой оружия. Военные поражения ассирийской армии в борьбе с Вавилоном и Мидией привели к распаду некогда великой державы.
5. Нововавилонское царство: рождение первых банков
Свое наивысшее развитие товарно-денежные отношения в Древней Месопотамии получили во времена Нововавилонского царства (626—539 до н. э.). В этот период были достигнуты крупные успехи в материальном производстве. Вавилонянам удалось обуздать Евфрат, подчинив себе эту капризную реку. Благодаря реконструкции ирригационной системы непредсказуемые разливы Евфрата прекратились, а часть его паводковых вод была отведена в Тигр. Большое распространение получает садоводство. Основу аграрного строя составляет мелкое и среднее частное землевладение. Развивается аренда и субаренда. Долговое рабство для граждан Вавилона было отменено, поэтому задолженность арендаторов становится важным способом удержания их в данном хозяйстве.
Важнейшими источниками экономической мысли являются хозяйственные и юридические документы. Правда, от законов Нововавилонского царства сохранились лишь фрагменты (около 20 статей). Зато богатую информацию содержат судебные протоколы и решения, свидетельские показания, а также арендные контракты, купчие, расписки, накладные, бухгалтерские счета, векселя, письма делового и частного характера. Они характеризуют экономическое мышление не только господствующего класса древневосточного общества, но и широких слоев населения, включая рабов.
Документы, дошедшие от этой эпохи, свидетельствуют как о купле-продаже рабов, так и об обучении рабов различным профессиям [13]. Более того, все чаще и чаще встречаются сделки, заключенные рабами со свободными. Находясь на пекулии, рабы арендуют помещения для
65
организации собственного дела, а также для жилья. Любопытно и то, что вырабатывается универсальная форма договора для выражения самых разнообразных дел: займа, платежа ренты или квартирной платы, заказа у ремесленника или купца, оплаты приданого, налогов или каких-либо других пошлин. Приведем в качестве примера договор об аренде жилья, заключенный между свободным и рабом:
«Дом Бел-иддина, сына Набу-этира, [а именно] южную [и] восточную [части] и верхний этаж, Амату добровольно сдала на четыре года Ки-Набу, рабу Арад-Набу, для жилья за 12 лепешек в день и 1/2 сикля серебра в год. Кто нарушит [контракт], тот будет оштрафован на 10 сиклей серебра. [Документ составлен] в присутствии Куллы, ее (т.е. Амату.— Авт.) дочери. Свидетели (имена трех человек) и писец (имя). Урук, 28-й день месяца ша-бату 22-го года Навуходоносора (т. е. 584 г. до н. э.— Авт.), царя Вавилона»[14].
Необходимо отметить, что, несмотря на широкое развитие товарно-денежных отношений, в вавилонском обществе не возникло монетной формы денег. В обращении были не знаки стоимости, а серебро, которое, как видно из документа, принималось по весу даже в тех случаях, когда речь идет о сравнительно мелких сделках (1/2 сикля серебра = 4,2 г).
Ссуда денег давалась как под залог имущества, так и без него. В качестве залога мог выступать раб, дом, какое-либо имущество, участок земли. Жители Древней Месопотамии различали два вида залога. В первом случае залог оставался у должника и переходил кредитору лишь в случае неуплаты ссуды. Во втором случае залог переходил кредитору, пользование им или доходом от него рассматривалось как проценты за ссуду.
Развитие ростовщического и купеческого капитала приводит к возникновению «деловых домов», выполнявших функции своеобразных первых банков (дом Эгиби, дом Иддин-Мардука, дом Мурашу и др.)[15]. Они осуществляли прием и выдачу вкладов, предоставляли кредит, производили учет векселей, оплату чеков, осуществляли безналичный расчет между вкладчиками, финансировали внутреннюю (дом Мурашу) и внешнюю (дом Эгиби) торговлю. Вкладчики получали 13 % годовых на свой капитал, заемщики обычно платили 20 %. Следует, однако, подчеркнуть, что собственно банковские операции составляли лишь часть многообразной деятельности «деловых домов».
66
С покорением Нововавилонского царства державой Ахеменидов, несмотря на льготы, предоставленные персидскими царями Вавилону, происходит постепенное сокращение товарооборота и заметно усиливаются натурально-хозяйственные тенденции в экономике Месопотамии.
6. Ветхий завет: борьба с ростовщичеством и долговым рабством
Важным историческим памятником, по которому можно судить об экономических представлениях жителей Восточного Средиземноморья, является древнейший раздел Библии — Ветхий завет. Он интересен не только как документ, отразивший экономические воззрения людей, живших в 1 тыс. до н. э., но и как сочинение, канонизированное позднее христианством, из которого черпали социально-экономические идеи как угнетенные, гак и угнетатели в эпоху поздней древности, в средние века и даже в новое время. Ветхий завет представляет собой сборник произведений, созданных с XIII по II в. до н. э. Это было время, когда еврейские племена, жившие за рекой Евфрат, вторглись на территорию Палестины, подчинив себе расположенные там города-государства. В ходе борьбы с филистимлянами еврейский племенной союз постепенно оформляется в государство. Первым царем становится Саул (ок. 1030 до н.э.). Его зять Давид (ок. 1004—965 до н.э.) присоединяет к царству Иерусалим и делает его столицей государства. Его младший сын Соломон (ок. 965—928 до н. э.) построил в Иерусалиме храм в честь бога Йахве (Яхве, Ягве, Иегова). По числу племен Израильско-Иудейское царство состояло из 12 округов, которые по очереди круглый год обеспечивали царский двор всем необходимым. Кроме того, покоренное население, а позднее и сами израильтяне должны были выполнять трудовую повинность четыре месяца в году. Рост налогообложения привел к восстанию, в результате которого произошел раскол страны. На севере возникло новое Израильское царство, центром которого с IX в. до н. э. стал город Самария. В 722 г. до н. э. ассирийский царь Саргон II разгромил Израильское царство и переселил в Мидию Месопотамию 27 тыс. израильтян. С падением Ассирии восстанавливается самостоятельность Иудейского царства. Проводится ряд реформ, важнейшими из которых являются утверждение единобожия и возобновление
67
действия старого закона об ограничении долгового рабства шестью годами. Палестина становится объектом борьбы между Египтом и Нововавилонским царством. В 609 г. до н. э. Иудея была покорена египетским фараоном Нехо II, а в 586 г до н. э.— войсками вавилонского царя Навуходоносора II. Кончилось «вавилонское пленение» израильтян в 538 г. до н. з., когда разгромивший Нововавилонское царство Кир разрешил евреям вернуться на родину и восстановил Иерусалим как храмовый центр. Таковы вкратце социально-экономические и политические условия создания Ветхого завета.
Ветхий завет состоит из трех частей Первая часть называется Закон («Тора»). Она включает Пятикнижие (Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие). Вторую часть составляют Пророки («Невиим»). Эта часть состоит из книг «старших», «младших» и 12 «малых» пророков. В третью часть входят Священные, или агиографические, писания («Кетубим»).
Вопросы экономической мысли не являются главными в Священном писании древних евреев. Тем не менее различные стороны экономической жизни израильтян не могли не найти отражение в этом сложном и многогранном произведении.
Через все произведение проходит развернутая критика ростовщичества, являющегося причиной разорения и долгового рабства соплеменников (Исх., 21: 1—7; Лев, 25: 39—41; Втор , 15: 12—18 и др.). «И был велик вопль народа и жен их к их братьям иудеям. Одни говорили: «Сынов наших и дочерей наших мы закладываем, чтобы купить нам зерна, есть и жить». Другие говорили: «Поля наши, виноградники наши и дома наши мы закладываем, чтобы купить зерно во время голода». Были и такие, которые говорили: «Серебро мы взяли в долг [под залог] полей наших и виноградников наших для уплаты налога царского». А ведь одной мы плоти с братьями нашими, как их сыновья — сыновья наши, и вот мы вынуждены отдавать сынов наших и дочерей наших в рабство; и среди наших дочерей уже имеются порабощенные, и нет средств у нас [для выкупа], в то время как поля и виноградники наши находятся в чужих руках»» (Неем., 5: 1—5) [16].
В Библии, тем не менее, нет характеристики ростовщичества и рабства как противоестественных социальной природе человека явлений, не содержится призыв к их полной ликвидации, установлению подлинного социального равенства. Предлагаются лишь паллиативные меры.
68
В частности, в уста бога вкладываются утверждения
0 том, что земля не должна отчуждаться и если она все же продана, то должна вернуться своему владельцу в юбилейный (пятидесятый) год (Лев., 25: 23—28).
Долговое рабство в Библии ограничивается шестью годами и указывается на целесообразность патриархального отношения к рабам, прежде всего из числа соплеменников, а также к метекам и поденщикам. «Если обеднеет [букв.: опустится] брат твой и ослабеет [букв.: пошатнется] рука его,— читаем мы в Библии,— то поддержи его как метека, и пусть продолжает жить с тобой. Не бери у него процентов, бойся Господа твоего, и пусть брат твой живет с тобой. Серебро свое не давай ему под проценты и пищу не давай ему в рост [или: за процентную надбавку] .
Если обеднеет [букв.: опустится] брат твой и продастся тебе [в рабы], не заставляй его работать как раба; как наемник и как поселенец пусть будет он при тебе, до юбилейного года пусть работает у тебя»[17] (Лев , 25: 39—40). Библии осуждается и притеснение поденщиков (Втор., 14: 14—15), неоднократно подчеркивается мысль о необходимости отпуска на волю рабов со средствами к существованию (Втор., 15: 1—5, 7—11 и др. ).
Большое место уделяется социальным обличениям пророческой литературе: «Я знаю, как многочисленны ваши преступления и как тяжки ваши грехи: вы притесняете правого, берете взятки, а нищего, ищущего правосудия, гоните от ворот» (Ам , 5: 12)[18]. «Малые» пророки Осуждают произвол, критикуют роскошь и богатство, радуют за возврат к патриархальной жизни, призывают восстановлению традиционных норм и обычаев. Однако условиях развития товарно-денежных отношений и рабства утопизм таких пожеланий очевиден В то же время стремление к «праведной жизни», критика различных форм угнетения, обвинения в социальной несправедливости не могли не встретить сочувствие угнетенных народных масс и рабов, что явилось в дальнейшем одной из 'важных причин возникновения и распространения раннего христианства
Экономическая мысль Передней Азии прошла долгий и содержательный путь. К числу важнейших достижений относится разработка вопросов учета, организации и управления государственным хозяйством. Были найдены различные формы государственного контроля за экономической деятельностью населения, получившие яркое
69
воплощение в законах из Эшнунны, Хаммурапи, Хеттской державы и Ассирии. Важное значение имела защита населения от произвола ростовщиков в Вавилонии и Палестине. Протест населения против долгового рабства и ростовщичества нашел образную форму выражения в Ветхом завете Библии. В Нововавилонском царстве была выработана простая и универсальная форма обязательства для оформления товарно-денежных отношений, появились «деловые дома», выполнявшие функции первых банков.
В то же время экономическая мысль переднеазиатских государств еще не вычленилась в самостоятельную отрасль знания. Статьи, регулирующие экономические отношения в древних судебниках, переплетаются со статьями об уголовных делах, гражданское право причудливо соединено с семейным, информативное начало господствует над обобщением. Государство препятствует развитию частной заинтересованности и инициативы, тщательно контролируя экономическую деятельность своих граждан, осуществляя мелочную регламентацию условий торговли и найма, фиксацию товарных цен и т. д. Постоянные вторжения кочевников разрушают развитые экономические центры, надолго задерживая прогрессивное экономическое развитие наиболее цивилизованных народов.
Глава 3
ЗАРОЖДЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
В ДРЕВНЕМ ИРАНЕ
Первое государственное объединение древних иранцев — Мидийское царство существовало в VIII—VI вв. до н. э. Как государство Мидия представляла собой достаточно непрочный союз племен. Большую роль в истории древнего Востока сыграла «мировая» Персидская держава Ахеменидов (VI — IV вв. до н. э.), объединившая в своих границах все ближневосточные государства, включая Египет. В I тыс. до н. э. в Древнем Иране происходил сложный процесс формирования классового общества. Социальное и имущественное расслоение свободного населения порождало первые формы неравенства и угнетения. Происходила консолидация государства, постепенное складывание деспотического типа правления. Важные социально-экономические сдвиги нашли отражение в идеологии.
70
Крупнейшим письменным памятником Древнего Ирана является «Авеста». Это свод священных текстов приверженцев зороастризма — религиозного учения, названного по имени его основателя (пророка) Заратуштры. «Ясна»— наиболее архаическая часть «Авесты», куда входят гимны Заратуштры.
Важной характерной чертой зороастризма было представление о дуализме мира. Этот дуализм выражался в противоборстве сил Добра и Света во главе с Ахура-Маздой с силами Зла и Тьмы, возглавляемыми духом-разрушителем Анхра-Майнью. К «лагерю Тьмы» относились дайвы (дэвы) — бывшие боги, персонифицировавшие такие отрицательные черты, как лень, зависть, ложь, а также злые духи, колдуны и пэри, которые вредили огню, земле, воде, скоту. Бог Добра, Ахура-Мазда, сотворил жизнь, свет, тепло, предупреждал людей о бедствиях, а дух-разрушитель, Анхра-Майнью, сеял смерть, сотворил зиму, холод, зной, вредных животных. Подобные наивные представления древних иранцев свидетельствовали о большой зависимости их хозяйственной деятельности от естественной среды обитания. Однако на протяжении всей истории зороастризма важное место в нем отводилось человеку.
Зороастризм предоставлял человеку выбор встать на любую сторону в борьбе Добра и Зла. Деятельность человека Добра должна была основываться на трех заповедях: добрая мысль, доброе слово, доброе деяние. К добрым деяниям в мирской жизни относилось прежде всего преумножение материальных благ. Не случайно в текстах «Авесты» не только нашли отражение черты натурально-хозяйственного строя древних иранцев, их общественные идеалы, но и содержатся практические советы.
Заратуштра (что означает «имеющий золотистых верблюдов») выступал против бессмысленности массовых жертвоприношений скота, главного богатства кочевников. Ранний зороастризм — своеобразная и уникальная в своем роде идеология пастушеских племен. «Пусть скот тучнеет нам на пищу»— одна из центральных идей «Авесты». Поэтому каждый должен оберегать скот от жестокости, «чтобы скот имел благо мирской пастьбы и подобающий ему уход». «Славословить Ахура-Мазду и давать корм скоту,— заявлял Заратуштра,— это мы считаем самым лучшим».
Ранний зороастризм выражал представления той части иранских племен, которые прекратили военные набеги на
71
соседей и вели мирную, полуоседлую жизнь скотоводов. Заратуштра подчеркивал, что дэвы (злые боги) порождены «дурными делами тех, кто является врагом мирной и оседлой пастушеской жизни».
Заратуштра выступил как сторонник сильной власти. «Душа скота,— провозгласил он,— желала бы иметь покровителем могущественного правителя, который бы помог Заратуштре вооруженной рукой». Зороастризм наставляет кочевника отречься от «хищений и захвата скота», от разорения селений, и тогда победит Добро. В этом случае Заратуштра обещал обеспечить «свободное движение и свободную жизнь тем хозяйствам, которые содержат на земле скот». По-видимому, проблема «свободного движения» скотоводов в условиях естественной ограниченности пастбищ стояла остро и приводила к всевозможным столкновениям. В этих условиях Заратуштра призывал даже иноверцев поклясться «прекратить военные набеги, сложить оружие, заключить браки между своими»[1].
Стремление полуоседлых кочевников к сильной власти и стабильности получало отражение в авестийском пантеоне богов. Особое место в нем отводилось всевидящему Митре, богу порядка, «хранителю законности»[2]. Не случайно синоним Митры —«многопастбищный», поскольку обилие пастбищ — важное условие экстенсивного скотоводства. «Авеста» выступала против нарушения договоров зороастрийцев с единоверцами и другими людьми. На языке «Авесты» договор означал не только взаимозависимость между его субъектами, но в первую очередь обязанность материальной поддержки друг друга или партнера. Подобные договоры отражали, по-видимому, архаичность отношений взаимопомощи, характерную для общинного строя. Гимн Митре даже перечисляет субъектов — носителей этих отношений: друзья, члены общины, супруги, ученик — наставник, зять — тесть, братья, отец — сын, страны. Это свидетельствует о живучести патриархальных отношений в древнеиранском обществе, о стремлении зороастризма к их определенной консервации
Но происходило дальнейшее перерождение родового строя и образование каст. В «Ясне» упоминаются 4 касты: жрецы, воины, скотоводы, ремесленники [3]. Такое социальное деление характерно для многих раннеклассовых обществ.
В зороастризме определенным образом отразились социальные идеалы кочевых иранских племен, их стремление найти такое место на земле, «где много варят пищи, получают
72
большие куски, где фыркают кони, звенят колеса, где взмахивают плетью, где много жуют, где припрятаны яства, где прекрасные ароматы, [где] в кладовых по желанию хранят в обилии все, что надо для хорошей жизни»[4]. «Авеста» поощряла создание страховых фондов пищи на случай стихийных бедствий, что являлось одной из важных черт общинного производства.
Как свидетельствуют тексты «Авесты», более поздние по происхождению мифологические сюжеты не только содержат в себе значительные элементы утопических представлений древности, но и являются попыткой объяснить реальные события. В этом отношении интересна авестийская легенда о Йиме, «устроителе» скотоводов, правителе мира в период «золотого века». Богатырь Йима трижды, каждый раз через «триста зим», когда больше «не находилось места для мелкого и крупного скота и людей», «раздвигал» землю. Возможно, этот миф своеобразно отражает стремление господствующей верхушки разрешить социально-экономические противоречия путем захвата сопредельных земель. Йима, спасая от сильных морозов, снега, наводнения скот и людей, построил «вару»— усадьбу (или крепость), провел в нее воду и снес туда «семя мелкого и крупного скота, людей, и собак, и птиц, и огней красных, пылающих»[5], и семена всех растений. Правитель построил жилище для людей и загон для скота. Легендарные деяния Йимы не что иное, как мифологическое отражение появления у части иранских пастушеских племен элементов оседлости.
Третья глава книги «Вендидад»— настоящий гимн земледелию и земледельцу. В ней отдается еще некоторое предпочтение скотоводству, когда «муж праведный соорудил дом, снабженный огнем, молоком, супругой, детьми, добрыми стадами». Но на земле приятно там, «где в наибольшей мере засевая, возделывают хлеба, травы, плодоносящие растения, где обводняют безводное место, где осушают место с избытком воды», и там, «где в наибольшей мере дают навоз, мелкий скот и крупный скот».
Книга «Вендидад» превозносит земледелие, и особенно хлебопашество. Авторы книги подчеркивали, что сущность зороастризма проявляется тогда, «когда усердно возделывают хлеб». Именно хлебопашец «продвигает вперед... веру». Без земледелия нет изобилия. «Если кто обрабатывает эту землю... левой рукой и правой, правой рукой и левой, тот несет ей выгоду»[6]. Среди всех отраслей хозяйства хлебопашество ставилось на самую высокую ступень.
73
Чтобы избежать нищеты, зороастризм призывал проводить активную политику по развитию земледелия, освоению новых земель. Но если человек забрасывает землю, то он будет вечно стоять «у чужих ворот среди тех, кто попрошайничает», а яства «понесут в дома, где и без того обилие богатств»[7]. Зороастризм прямо осуждал аскетизм, который ослабляет человека в его борьбе со Злом: «Ни один из тех, кто не ест, не способен ни к усердному занятию делами праведности, ни к усердному занятию [сельским] хозяйством, ни к усердному занятию произведением сыновей»[8]. Благим делом зороастризм считал заботу о продлении рода. Сыновья приумножали богатство семьи, содействовали победе Добра.
«Авеста» рисует сложную картину экономической жизни Древнего Ирана I тыс. до н. э. Кочевое хозяйство сочеталось с ирригационным земледелием, существовало ремесленное производство. У общинного населения сохранились родовые связи, существовало домашнее рабство. В шкале поручительств по договорам раб как материальная ценность ставился уже выше скота.
В условиях многоукладного экономического базиса, господства земледельческо-скотоводческих общин, ведущих замкнутое натуральное хозяйство, зороастризм стал идеологией деспотической власти. Не случайно со временем в этой религии отчетливо прослеживается тенденция к монотеизму, т. е. единобожию. Зороастризм с его культом Ахуры-Мазды получил широкое распространение в Древнем Иране лишь на рубеже VI — V вв. до н. э., в период царствования Дария I. В его знаменитой Бехистунской надписи говорится, что именно Ахура-Мазда дал Дарию I царство, помог подавить мятежи самозванцев [9]. Как отмечал Ф. Энгельс, «единство бога, контролирующего многочисленные явления природы... есть лишь отражение единого восточного деспота...»[10]. По мере становления государственной власти в Древнем Иране все проявления деспотических форм правления объявлялись «волеизъявлениями бога». Среди социальных ценностей зороастризма на первом плане стоит послушание. «Пусть одолевают в этом доме (т. е. в Иране.— Авт.),— замечает «Авеста»,— послушание — непослушание, мир — ссору, щедрость — скаредность, вера — неверие...»11
В начале сасанидского периода истории Ирана (III — VII вв. н. э.) зороастризм становится государственной религией и активно насаждается в покоренных странах. В это же время (III в. н. э.) в Иране появляется новая
74
религия — манихейство. «Апостол Света» Мани стремился создать «универсальную» религию, приемлемую не только или Ирана, Ближнего Востока, но и для других восточных стран (включая даже Китай). Идеи Мани в религиозной форме выражали чаяния народных масс, протестовавших против эксплуатации и деспотизма.
Новый пророк считал, что силы Зла, одержав временную победу, растворили во тьме эманации Света. Светлое начало человека было поглощено Тьмой. Поэтому Мани ставил задачу освобождения «искры божьего света» в душе человека. «Там, где нет любви, все деяния несовершенны»— таков символ веры Мани. Если зороастризм (санкционировал социальное неравенство, рабство и деспотизм, то манихейство проповедовало человеколюбие. Однако «царства Света» пророк советовал достичь с помощью аскетизма. Манихеям нельзя было убивать ни себе подобных, ни животных, есть мясо. Мани, отрицая любые активные действия, пассивно протестовал против социальной несправедливости.
Мани оставил поэтическое описание «Земли Света»: «Ее божественная поверхность — из алмазного вещества, которое никогда не разрушится. Все прекрасное порождено землею: холмы нарядные, красивые, сплошь покрытые цветами обильными; деревья, плоды которых не падают, не гниют и не знают червоточины; ключи, вечно точащие божественную влагу, исполняющую все царство Света, луга и рощи, бесчисленные дома и дворцы, троны и ложа, которые существуют бесконечно, от века до века» [12]. Эта несколько утопическая картина рая была бы не совсем полной, если бы Мани не утверждал, что «Драгоценная Земля Света беспредельна, искать ее край и берег бесполезно; поистине, она свободна от малейшего угнетения, в ней нет нужды и убытка; здесь каждый движется, как хочет, и живет по своей вольной воле»[13]. Подобные экономические идеи были прямо направлены против рабства и всех видов угнетения. Не случайно зороастрийское жречество боялось пророка, приписывая ему проповеди, прибывающие заниматься грабежом чужого имущества и скота. Прогрессивные идеи Мани развивали «правоверные манихеи», появившиеся в III в. н. э. Их лидер Бундос отстаивал требования справедливого распределения материальных благ между людьми, уничтожения имущественного неравенства. Эгалитарные идеи радикального течения манихеев воспринял Маздак, выступивший в V в. н. э. с резкой критикой эксплуататорского общества.
75
Идеи Мани и его последователей отражали кризис раннеклассового общества Древнего Ирана с его сословным неравенством, рабством и деспотизмом. На смену старому способу производства шла новая общественно-экономическая формация — феодализм.
Глава 4 ДРЕВНЯЯ ИНДИЯ
1. Древнейший период.
Зарождение экономических взглядов
Древнейшая в Южной Азии цивилизация называется индской, так как возникла она в районе реки Инд в Северо-Западной Индии (ныне в основном территория Пакистана). Она датируется примерно XXIII — XVIII вв. до и. э. Через несколько веков после запустения величественных индских городов, в конце II тыс. до н. э., на этой территории появились индоевропейские племена (так называемые арии). Быт и верования ариев известны благодаря ведам — составленным в их среде сборникам гимнов и заклинаний. Уже в первой трети I тыс. до н. э. была создана обширная литература толкований текстов вед и описаний ведийского ритуала, которые служат основными источниками для изучения общества в начальный период становления классической индийской цивилизации.
От ранневедийской к поздневедийской эпохе происходили радикальные изменения в экономике, социальном и политическом строе Северной Индии. Место племенных союзов постепенно занимали ранние государственные образования.
Социальное и политическое развитие Индии конца II — начала I тыс. до н. э. привело к образованию замкнутых сословий (варн). Наследственный статус представителей каждой из четырех варн определял их занятия, место в обществе и религиозный долг: на брахманов возлагались обязанности жрецов и учителей, кшатрии должны были воевать и править, вайшьи — трудиться, а шудры — смиренно служить трем высшим варнам. Эта схема общественного строя прилагалась ко всем областям, где распространялась индийская культура, несмотря на многообразие социальной действительности того или другого региона. Местное жречество, знать и т.д.
76
неизменно рассматривались как элементы все тех же сословий, как проявление общей варновой структуры. Сословно-кастовая идеология варн, развившаяся в поздне-ведийский период, стала отличительным признаком Индии, намного пережив ту эпоху, когда в целом она правильно отражала реальную социальную структуру страны. Концепция варнового строя легла в основу представлений древних индийцев об обществе.
Наибольший интерес представляет тема об отношении авторов поздневедийских произведений к имуществу,
0 восприятии ими собственности. Накопление ни в коей мере не рассматривалось как самоцель. Имущество считалось необходимым для совершения жертвоприношений. По представлениям индийцев, зерно, масло или мясо жертвенных животных вместе с дымом костра поднимается к небесам и затем в виде дождя их живительные силы возвращаются от богов на землю. Часть собранного урожая считалось столь же необходимым принести в жертву богам, как и другую часть вновь бросить во вспаханную землю — без этих действий не будет урожая и не произойдет всеобщего и неизменного «круговорота материи». Дошедшие до нас жреческие тексты уделяют этой теме особое внимание. И можно сказать, что рисуемая в них ведийская экономика является «экономикой жертвоприношений».
Представители знати, по заказу которых жрецы совершали многодневные, дорогостоящие до расточительности обряды, стремились к обогащению — об этом постоянно говорится в молитвах и заклинаниях. Богатый человек — ют, кто пользуется расположением богов, а убогий — тот, к го лишен их милости. Но богатство рассматривалось вовсе не как накопление капитала — оно выполняло иные нужные общественные функции. Вожди и правители нуждались в обогащении для того, чтобы «распространялась их слава». Представители аристократии питались, конечно, лучше, чем простонародье, но в целом потребности тати (да и возможности их удовлетворения) оставались весьма ограниченными. Военная добыча, дань, добро-мольные приношения подданных и регулярные подати — все шло на дарения, жертвы и увеселения, на содержание все более обширного штата слуг. Чем значительнее была мирская свита, чем пышнее пиры, тем больше «распространялась слава» царя, увеличивался его престиж среди народа и укреплялась поддержка со стороны сородичей и дружины. Богатство сосредоточивалось в руках знати,
77
но оно не накапливалось, а раздавалось с целью в конечном счете увеличения власти (хотя обладание властью, конечно, также способствовало обогащению).
Еще один важный момент обращает на себя внимание в древнеиндийских представлениях о собственности. Последняя не рассматривается как нечто внешнее по отношению к личности владельца. В «Брихадараньяка-упани-шаде» (I. 5. 15), например, личность (атман) уподобляется ступице колеса, а имущество — ободу со спицами. Этот характерный образ потом не раз повторялся в индийских текстах, называвших имущество «внешним членом тела» человека. Справедливо отмечалось, что «восприятие собственности как частицы себя... было характерной чертой общественной психологии Древней Индии»[1].
В ведийской литературе взимание налогов царем осмыслялось как «еда», способствующая росту его «тела» (царства). Метафора еды вообще является одной из основных для описания общественных отношений. «Едоком» именуется царь, «поедающий» всех подданных (кроме жрецов-брахманов), «низшие» характеризуются как «еда» высших, жена — как «еда мужа» и т. д. Но главным образом неоднократно повторяется, что для знати «едою» служит народ, который должен платить налоги (например, «Тайттирия-самхита» VII. 1.1.5: «Как коровы среди животных, так вайшьи среди людей являются едою»).
2. Собственность и социальная структура в произведениях буддизма и брахманизма (середина I тыс. до н. э.)
Отличительными чертами периода, относящегося к середине I тыс. до н. э., являются интенсивное строительство городов, распространение частной собственности и рабовладения. Показателем развития товарно-денежных отношений служит появление монетной чеканки. При династии Маурьев в III в. до н. э. была создана первая общеиндийская держава.
Письменные источники об этом периоде делятся в основном на две группы: первую составляют тексты, связанные с возникшей в середине I тыс. до н. э. религией буддизма, вторую — литература, принадлежащая религии брахманизма (индуизма). В последней категории следует особо выделить дхармасутры — книги о религиозном долге. На их основе в начале нашей эры создавались довольно обширные обобщающие своды, среди которых
78
необходимо упомянуть так называемые «Законы Ману»— правила благочестивого поведения, приписываемые прародителю людей Ману.
Ранние буддийские тексты составлялись в среде монахов и предназначались главным образом для чтения в монастырях. Вполне естественно поэтому, что их авторы не проявляют какого-либо интереса к хозяйственной деятельности. Напротив, всячески подчеркивается, что мирские страсти ведут к страданиям, а для окончательного освобождения от страданий и цепи перерождений необходим отказ от семьи, привязанностей и имущества. В буддийском служебнике «Пратимокша-сутра» подробно перечисляются различные проступки, связанные с алчностью,— получение золота, серебра, кладов или мена золота и серебра, или продажа и покупка и т. п. Буддийский монах должен был обладать лишь желтым одеянием (чи-варой) и чашей для подаяния. Но и относительно этих предметов предлагалась строгая регламентация: нельзя было взять другую чашу, если первая еще не разбилась, нельзя иметь слишком дорогую чивару, нельзя брать деньги на покупку чивары и т. д. Правда, все эти грехи принадлежали к числу «отпускаемых», т. е. прощаемых. Кроме того, довольно рано монахи стали обходить правила, получая пожертвования не для себя лично, а для всей общины. Это и позволило впоследствии буддийским монастырям обзаводиться не только движимым, но и недвижимым имуществом.
Однако принцип отказа от собственности был весьма важен для идеологии первоначального буддизма. Только освободившись от имущества как «внешней оболочки тела», человек мог достичь конечного спасения — нирваны. И известном полемическом буддийском произведении «Те-нидджасутта» (сутра о трех ведах) резкому осуждению подвергаются брахманы, которые надеются на слияние с «мировым духом», не отказавшись предварительно от жен и имущества. Собственность воспринималась как основная характеристика личности, и только отказ от нее позволял человеку раствориться во Вселенной, перестав быть обособленным индивидом.
Обращает на себя внимание еще одна примечательная буддийской (и не только буддийской) фразеологии, правило, наряду с имуществом речь идет о женах (иногда также о детях). Дело, очевидно, не в простой ассоциации хозяйства с семьей. Причина скорее заключается в том, что древние индийцы не проводили четкой грани
79
между собственностью и властью над людьми.
Буддийское учение о спасении, доступном только монахам, отказавшимся от собственности, вовсе не исключает экономической деятельности мирян. Напротив, так как буддийские монахи должны жить подаянием, наличие хозяйства последних прямо предполагается. Однако занятия мирян мало интересуют религиозных проповедников — для достижения нирваны это почти безразлично. Не вмешивается буддизм и в социально-экономические отношения. Рабство рассматривается как препятствие к вступлению в монашескую общину, и, таким образом, духовное спасение оказывается возможным лишь для тех, кто обладает личной свободой. Долговая кабала признается страшным злом, однако речь при этом идет не об осуждении частной собственности, а о том, что необходимо всячески избегать задолженности и стремиться к своевременной уплате долга. Беды человека, как и в других индийских религиях, объясняются кармой — воздаянием за его греховные поступки в прежнем рождении. |
В брахманских книгах о дхарме, и в особенности в «Законах Ману», излагается целая концепция социальной структуры, основу которой составляют понятия варны (касты-сословия) и ашрамы (стадии жизни). Индуистское общество разделено на четыре замкнутые варны. Представители трех высших варн считаются «дваждырожденными», так как проходят в детстве обряд посвящения, дающий им право на совершение ведийского ритуала. Люди четвертой варны — шудры — не могут ни участвовать в ведийских жертвоприношениях, ни читать тексты вед. Жизнь «дваждырожденных» (главным образом брахманов) распадается на четыре стадии. Первую стадию они проходят в детстве — это изучение вед и воспитание в доме учителя-гуру (торжественный ввод мальчика в дом учителя и уподобляется второму рождению). Пройдя посвящение, ученик собирает милостыню и приносит ее в дом гуру, он также прислуживает учителю, например, пасет его коров. Плата за обучение категорически запрещается, но, расставаясь с учителем, он может преподнести ему религиозный дар (обычно корову).
После окончания ученичества и заключения брака' «дваждырожденный» становится домохозяином. Когда же «появляются морщины и седины», у его детей рождаются дети, следует уйти в лес и стать отшельником (либо оставив жену на попечение сыновей, либо взяв с собой в
80
лесную обитель). Живя в лесу, он питается лишь дикими плодами и ягодами и дает разнообразные обеты (пост, продолжительное бодрствование, стояние, молчание и т. п.). Наконец, в самом конце жизни «дваждырожденный» может покинуть это пристанище, превратившись в странствующего аскета, собирающего подаяние.
Хотя в первой стадии жизни человек приобщается к священному знанию, а в последних совершает аскетические подвиги, обычно подчеркивается особая роль ста-1,ии жизни домохозяина. В «Законах Ману» говорится:»Так как принадлежащих к трем (другим) стадиям жизни поддерживает ежедневно знанием и пищей именно домохозяин, то домохозяин — самый почтенный из них» (III. 78; ср.: III. 77; VI. 87, 89—90).
Во многих индуистских текстах развивается концепция грех целей жизни человека — религиозного долга, материальной выгоды и чувственной страсти (каждой из этих [целей посвящена целая литература: наиболее известной [книгой о долге (дхарме) являются «Законы Ману», о выгоде (артхе) —«Артхашастра» Каутильи, о которой пойдет речь далее, а о любви (каме) — «Камасутра» Ватсьяяны). Хотя «Законы Ману» на первое место ставят исполнение религиозного долга, но подлинным счастьем счита-1ют достижение всех трех целей (11.224). Таким образом, приумножение богатств и материальное благополучие получают в индуизме религиозную санкцию.
Большое значение придавалось жизни домохозяина и потому, что именно он совершал жертвоприношения. То имущество, которое принадлежало человеку, совершающему жертвоприношения, рассматривалось как собственность богов, а имущество не приносящего жертв — как собственность противников богов (Ману XI. 20). Разновидностью жертвоприношений считалось и дарение имущества, в особенности передача его брахманам (кормление брахмана уподоблялось жертве, сжигаемой в священном огне его живота). Неизменно проводился общий принцип, что имущество предназначено для жертв. Именно поэтому при известных обстоятельствах санкционировалось даже изъятие чужой собственности (например, Maнy XI. 19: «Кто, забрав собственность у порочных, передает ее добродетельным, тот, превратив себя в судно, спасает и тех и других»). Речь, конечно, идет о «порочных» и «добродетельных» в сословно-кастовом смысле — имущество царь может отнять у шудр и подарить его брахманам. «Законы Ману» часто резко осуждают воровство,
81
рассматривая посягательство на чужую собственность как проявление моральной деградации и упадка религии-дхармы. Но это вовсе не распространяется на те случаи, когда нарушаются собственнические права низших каст ради высших (X. 129; XI. 13 и др.).
Сословно-кастовые принципы получают в эпоху дхар-масутр и «Законов Ману» дальнейшее развитие по сравнению с поздневедийским периодом. Речь идет уже не только о четырех сословиях — варнах, но и о более мелких, многочисленных местных кастах — джати. Многие из этих каст носят этнические наименования. Особенно низкое положение занимали те касты, которые сложились на основе включения в индуистское общество отсталых «племен джунглей». Именно они обычно рассматривались в качестве «вневарновых» и «неприкасаемых».
Согласно брахманским книгам, сама природа каст различна и место в обществе каждой из них твердо определено благодаря присущим им профессиональным занятиям. Все дела каждой касты должны были решаться ее представителями между собой, и браки должны были заключаться лишь внутри касты (Ману X. 53). Перемена занятий возможна только при особых обстоятельствах, вынуждавших лиц высших каст добывать себе пропитание занятиями, их касте несвойственными. Низшим кастам безусловно запрещены были более почетные и выгодные профессии. Но и брахман, обратившийся к занятию земледелием или торговлей, переставал рассматриваться как брахман — он уподоблялся вайшье или даже шудре (Ману X. 93 и др.). Грозили ему и страшными карами в следующем существовании, ибо он подрывал таким образом основы кастового строя. Общий принцип этого строя с классической ясностью формулировался в «Законах Ману» (X. 97): «Лучше свое дело, плохо исполненное, чем хорошо исполненное чужое дело» (речь идет, конечно, об исполнении именно кастового долга).
Определяя круг занятий, подобающих той или иной варне, «Законы Ману» в целом воспроизводят старинную традицию, восходящую к поздневедийской литературе. Экономика рассматривается как сфера деятельности вайшьев (I. 90; IX. 326, X. 80, XI. 236). Она представляется в виде скотоводства (буквально: «охраны коров»), земледелия, торговли и ростовщичества. В соответствии с древними представлениями порой даже особый упор делался именно на «охрану коров», имевшую важный религиозный смысл. В обрядности постоянно подчеркивалось занятие
82
вайшьев основными видами хозяйства (воин-кшатрий, скажем, прикасался к оружию, а вайшья — к стрекалу — Ману V. 99, III. 44 и др.). Развитие имущественной дифференциации проявлялось в том, что богатство давало право на особое уважение, причем только в среде вайшьев (Ману II. 155, ср. 154).
Необходимо отметить, впрочем, что отношение к вайшьям как к основным труженикам в сельском хозяйстве и «дваждырожденным», обладающим значительно более высоким статусом, нежели шудры, во многом является данью традиции. Косвенные свидетельства тех же «Законов Ману» показывают, что уже к началу нашей эры большая часть земледельческих вайшийских каст занимала положение, сходное с шудрами. Выделились отдельные разбогатевшие, преимущественно торгово-ростовщические касты — в средние века только их и стали считать настоящими вайшьями, а прочих не отличали от шудр. Так же, следуя поздневедийской традиции, занятием шудр объявляется «услужение» высшим варнам. Это вовсе не обязательно понимать как рабскую службу (хотя именно так иногда толкуется положение шудр в брахманской литературе). Из различных отраслей экономики с шудрами неизменно связывалось ремесло как разновидность обслуживающего труда. Дело явно заключалось в том, что изготовление ремесленных изделий на заказ рассматривалось как платная услуга, а работа на свободный рынок, очевидно, не была распространена. Шудринскими считались и всевозможные артистические профессии — танцоров, скоморохов, канатоходцев и т. п. Труд в сельском хозяйстве в качестве арендаторов-испольщиков, наемных работников и т. д. также связывался с шудрами.
Общественным идеалом была хозяйственная самостоятельность, что четко формулируется в «Законах Ману»: «Все зависящее от чужой воли — зло, все зависящее от своей воли — благо; необходимо знать это краткое определение блага и зла» (IV. 159—160, ср.: IV. 4—6). Очевидно, экономическая независимость была одним из основных условий свободы и полноправия человека.
В индуистской литературе хорошо прослеживается отношение к различным сферам экономики. Тексты содержат обширные списки лиц, которых не следует приглашать на поминки (шраддху), привлекать в качестве свидетелей, принимать у них дары или пищу и т. п. (Ману III. 112, 181 —182 и др.). Почти во всех таких списках непременно присутствуют ростовщики, обычно перечисляются
83
также некоторые категории ремесленников, люди, занятые нечистым промыслом (игроки, продавцы мяса, проститутки). Любопытно, что здесь же порою встречаются лица, казалось бы, высокого статуса, например царские слуги (Ману III. 64). Видимо, даже служба при дворе считалась противоречащей требованиям брахманской «чистоты» и идеалу свободного, полноправного, экономически независимого домохозяина.
3. Учение об управлении
и государственных доходах в «Артхашастре»
Несмотря на политическую раздробленность во II в. до н. э.— III в. н. э., этот период можно охарактеризовать как время расцвета экономики Древней Индии.
Основным источником для изучения хозяйства, социального строя и экономической мысли Древней Индии данного периода является знаменитый трактат «Артхашастра». Составлена была «Артхашастра» в первые века нашей эры, но с широким использованием более ранних произведений этого жанра Трактат состоит из 15 книг. В первой даются предписания относительно образа жизни царя, вторая посвящена деятельности руководителей различных государственных ведомств, в третьей и четвертой рассматриваются вопросы суда и наказания преступников, далее речь идет о методах внешней политики, о секретной службе, об организации армии и т.п.
Как явствует из самого названия, трактат посвящен артхе — материальной выгоде, которую автор ставит на первое место и предпочитает дхарме — религиозному долгу и каме — наслаждению. Для царя (а в «Артхашастре» речь идет только о государственных делах) артхой является приобретение «земли, населенной людьми» (XV. 1. 1) *. Конечной целью всякой политики считается расширение власти правителя над окружающими территориями. В результате завоеваний (или применения дипломатических средств) царь получает возможность приобретать новых налогоплательщиков. Захват территорий приводит к пополнению казны, казна же позволяет содержать значительное войско, опираясь на которое царь продолжает завоевательную политику, пока не станет «владыкой мира». Этот общий принцип неоднократно повторяется
_____________________________
* Все ссылки даются по критическому изданию текста. Kangle R.P. The Kautiliya Arthasastra.V. I.Bombay, 1960
_____________________________
84
в «Артхашастре» и является стержнем «науки политики». Остальные предписания трактата сводятся лишь к конкретным рекомендациям для достижения главной цели, ибо «основой всех дел является казна» (II. 8. 1).
Уже в самом начале «Артхашастры» говорится о том, что царю необходимо изучать четыре «науки». Первую составляет «учение вед», затем идут философия (или логика), наука об управлении (власти, наложении наказаний), а также экономика. «Экономика» (вартта) раскрывается далее как земледелие, скотоводство и торговля (I. 4. 1). Если первые дисциплины преподавались учеными-брахманами и царскими советниками, то авторитетами в «экономике» являлись главы различных хозяйственных ведомств (I. 5. 8), деятельности которых посвящена вторая, самая обширная книга трактата. Таким образом, «экономика» была учением не о хозяйстве вообще, а только о государственном хозяйстве, о пополнении казны.
Построение трактата в целом соответствует древнеиндийской концепции «семи членов царства». В первой книге речь идет о первых двух элементах — о самом царе и его главном советнике. В начале второй книги рассматриваются третий и четвертый элементы — сельская территория и укрепленные города. Все последующее изложение этой книги посвящено пятому элементу — казне. Недаром сразу же после рассказа о крепостях идет глава о казначее. Деятельность всех представителей администрации рассматривается лишь под одним углом зрения — какие виды доходов они могут и должны доставить в казну.
Внимательный анализ содержащейся в «Артхашастре» схемы городского поселения приводит к интересному выгоду. Автор перечисляет главным образом те сооружения, которые принадлежат царской резиденции и связаны с обслуживанием двора. Об основной территории города он говорит лишь в нескольких общих словах.
Нечто аналогичное мы замечаем и в описании всей экономической жизни государства. В своем фундаментальном исследовании немецкий индолог Б. Брелер [2] пытался доказать, что практически все отрасли экономики Древней Индии были монополизированы царем. Концепция эта опровергнута новейшими исследованиями [3], однако ее появление стало возможным лишь благодаря тому, что «Артхашастра» концентрирует внимание именно на царском хозяйстве.
Среди рабочей силы в царском хозяйстве неизменно упоминаются рабы. Предписывается использование рабов
85
в земледелии (II. 23), рабынь в прядильных и ткацких мастерских (II. 24). Царские предприятия, однако, не были основаны только на рабском труде — рекомендовалось привлекать работников самых разных категорий. Некоторые из них, видимо, были близки по своему положению к рабам, например те, кто в рудниках «отрабатывал штраф», или «нищенки», трудившиеся в прядильных мастерских. Прядение и ткачество под надзором царского чиновника могли быть и формой «социального обеспечения» вдов, сирот, престарелых женщин и т. п. (что, впрочем, не мешает и здесь говорить об эксплуатации работников). В большинстве ремесленных специальностей труд рабов не мог получить широкого распространения: контроль за ними представлял бы излишние сложности. Кроме того, мастеров необходимо было заинтересовать и в производительности, и, главное, в качестве труда. Поэтому большую часть их «Артхашастра» рекомендует брать из лиц, работавших по найму (кармакаров). Для них устанавливались натуральное содержание и денежная плата, порой также дополнительные вознаграждения по случаю праздников или в качестве премий за хорошую работу.
Размер оплаты зависел от профессии и квалификации, но в целом большая часть наемных работников, очевидно, влачила жалкое существование. Не случайно перечисляются они обычно вместе с рабами. Социальное происхождение этих наемных работников прямо не указывается, но нет никаких сомнений, что они должны были принадлежать к наиболее низким кастам, часто к таким, которые считались отверженными и неприкасаемыми.
Основные доходы фиска составляла, однако, не прибыль от казенных предприятий, а налоги, взимаемые с населения. Любопытную деталь содержит глава о «надзирателе за земледелием». Крестьяне обязаны были в качестве «водного налога» предоставлять часть воды из своих колодцев и прудов для орошения «царских полей» (сита) (II. 23). Ясно, что вода из частного колодца может быть использована для орошения царского поля лишь в том случае, если последнее находится в непосредственной близости от поля хозяина колодца. Предполагается, таким образом, не обширное царское поместье, а чересполосица царских и частных полей.
Обычно упоминаемые ирригационные сооружения принадлежали частным лицам (III. 9 и др.) или общинным объединениям (в последнем случае земледельцы должны были пользоваться ими, строго соблюдая
86
очередность). Иногда речь идет и о создании больших сооружений по приказу царя. На строительстве их должно было трудиться все население местности, но затем каждый землевладелец получал известную долю дохода (II. 1).
Царские ремесленные мастерские представляли собой скорее исключение, чем правило. Даже работавшие на царя прядильщицы и ткачихи нередко трудились на дому, получая сырье и отдавая готовую продукцию. Деятельность царского «золотых дел мастера» проходила на торговой улице (П. 14. 1), среди других мастеров, которые не принадлежали непосредственно царскому хозяйству. В случае опасности войны и т. п. на царские пастбища могли временно принять чужих коров (II. 29), что указывает на наличие стад в индивидуальной собственности. Даже рудники, которые представляли известные сложности для разработки, «надзирателю за рудниками» рекомендовалось передавать частным лицам.
Налоги обычно рассматривались как содержание, даваемое царю в вознаграждение за то, что он охраняет страну от внешней опасности и внутренних смут. Длинные перечни налогов свидетельствуют как о большой изобретательности чиновников, так и о том, что основные отрасли хозяйства вовсе не являлись царской монополией. Регулярный сельскохозяйственный налог традиционно составлял 1/6 урожая, однако нередко взималось и больше. Кроме того, были поборы религиозного характера и разного рода экстраординарные взносы (по случаю торжественных событий в царской семье и т. п.). Иногда речь идет о повинностях в виде принудительного труда, постоя войск и многого другого. Встречаются указания также на то, что делались попытки собирать одни и те же налоги дважды. (.Артхашастра» достаточно красноречиво свидетельствует о нередких выступлениях крестьян против сборщиков налогов. Рекомендуется даже нарочно отправлять неугодного вельможу в разоренную поборами область, чтобы возмущенное население его уничтожило (I. 13. 19).
Постоянное освобождение от налогов в трактате предлагается даровать лишь брахманам, причем не всем, а только жрецам, учителям и т. п. Представители же высшей варны, занимавшиеся производственной деятельностью, приравнивались к простому народу. Временные налоговые льготы предоставлялись с целью поощрения предприимчивости тем, кто возделывал целину, восстанавливал заброшенные оросительные сооружения и
т.д. Налоговый иммунитет для земель, передаваемых
87
в «кормление» чиновникам государственного аппарата, означал для них лишь право все собираемые подати оставлять себе. Система таких «кормлений» связана с господством натурального хозяйства. Перечень продуктов, хранящихся на царских складах, также ярко свидетельствует о том, что большая часть податей собиралась не деньгами, а продуктами.
С ремесленных объединений (шрени), так же как и с сельских общин, «Артхашастра» рекомендовала регулярно собирать сведения об их доходах. Предполагалось обложение налогами и всяких иных промыслов, в том числе торговли алкогольными напитками, проституции и азартных игр. Они должны были находиться под особым надзором царских чиновников, организовывавших игорные дома и т. п. Торговлю крепкими напитками «Артхашастра» также считала целесообразным сосредоточить в специально отведенных местах (II. 25).
Имея в виду распространенное среди торговцев мошенничество, «Артхашастра» говорит о них как о «ворах, которые не носят названия воров». В этой связи царям советовалось ввести строгий государственный контроль за мерами и весами (который приносил также известный доход казне), следить за качеством товаров. Автор трактата перечисляет самые разнообразные пошлины за ввоз и вывоз товаров, переправы и т. п. и называет строгие кары за контрабанду или продажу товара не на рынке, а в месте его изготовления. Рекомендуется государственная политика в области торговли, которая включала бы запрет ввоза некоторых товаров, привлечение иноземных товаров посредством освобождения их от пошлин, вывоз своих товаров, несмотря даже на временную их убыточность, ради последующей выгоды и т. д. Признавалась необходимость регулировать отношения и на внутреннем рынке: в целях воспрепятствовать разорению торговца мог быть, например, издан указ, запрещавший продажу аналогичного товара, пока он не распродаст свой; царю давался совет строго наказывать купцов, заключавших между собою соглашение о повышении или понижении цен (II. 22). Рыночные надзиратели с помощью экспертов могли устанавливать «справедливую цену» товара, а в случае аукциона взимать возникшую между рыночной и объявленной ценой разницу в казну (II. 21 и др.). Кстати, здесь прослеживается различие (в том числе терминологическое в санскритском тексте) между рыночной ценой (мулья) и
88
«стоимостью» (аргха) вещи. Впрочем, развития эта тема в трактате не получила.
Хотя в экономической политике государство преследовало разнообразные цели, основной оставалось пополнение казны. «Артхашастра» содержит предписания о многочисленных «утонченных методах», применяемых не только для того, чтобы расправиться с политическими противниками или соперниками, но и для того, чтобы поправить свои финансовые дела. Помимо объявления о дополнительных обязательных податях могут быть использованы такие способы, как обвинение богатых людей в преступлениях и их казнь с конфискацией имущества. Рекомендуется также устраивать фальшивые чудеса в храмах и святилищах и собирать деньги с доверчивых паломников. Наконец, могут быть объявлены добровольные сборы в казну, а специальные платные агенты при этом делают самые большие взносы и укоряют тех, кто проявляет недостаточную щедрость. Различные виды штрафов, налагаемые в судебном и внесудебном порядке, составляли одну из важнейших статей государственных доходов.
Предписания «Артхашастры» об оформлении делопроизводства отражают высокую степень разработки бюрократической отчетности, в частности бухгалтерской документации со сложными вычислениями доходов, расходов, актами списания, подведением годового баланса и переносом остатка на будущий год и т. д. Необходимо отметить, что математические трактаты индийцев раннего средневековья обнаруживают несомненную связь с финансовой документацией предшествующего времени.
Наиболее сложной задачей, которая стояла перед государственной администрацией, была борьба с казнокрадством. Перечислив 40 способов хищения казенного имущества, «Артхашастра» приводит по этому поводу весьма малоутешительные стихотворные сентенции, смысл которых сводится к тому, что легче угадать путь птиц в небесах, чем уловки хитроумных чиновников. «Так же как нельзя распознать, пьют ли воду плавающие в ней рыбы, нельзя определить, присваивают ли имущество чиновники, приставленные к делам» (II. 9. 33). Приходилось прибегать к косвенным доказательствам, таким, как чрезмерные траты, не соответствующая жалованью роскошь и т. д. Чиновников рекомендовалось почаще менять, чтобы они не освоили способы злоупотреблений и не обзавелись собственной кликой (II. 9. 31). За каждым
89
чиновником должен был следить другой чиновник, за тем — третий и т. д. В сущности основным средством борьбы с финансовыми нарушениями становится в «Артхашастре» слежка при помощи тайных агентов и платных осведомителей (П. 9. 12). Доносчик получал известную долю имущества, конфискованного у лица, осужденного за должностные преступления (II. 8).
Как уже было сказано, «Артхашастра» не содержит специальных рекомендаций по ведению частного хозяйства. Представления автора по этому вопросу можно выяснить, только анализируя его терминологию и предлагаемые решения по различным имущественным тяжбам.
Один из юридических разделов книги посвящен взаимоотношениям внутри деревенской общины. Принципиально сходными с нею признаются и другие объединения — такие, как каста, клан, торговая или ремесленная корпорация. Таким образом, в «Артхашастре» не только подчеркивается близость структуры данных организаций, но и предлагается своего рода типология древнеиндийской общины.
Налоги взимались в виде доли урожая, поэтому обработка участка была непременным условием прав на него землевладельца. Продажа недвижимости обставлялась особыми условиями и ограничениями. Древние индийцы не считали возможной покупку земли, например, представителем низшей касты, ибо это являлось бы нарушением кастовой иерархии и заставляло бы членов высших каст общаться с неприкасаемыми. Экономические проблемы владения имуществом, источников доходов, хозяйственных занятий в древнеиндийском обществе были теснейшим образом связаны с общественным и ритуальным статусом человека, прежде всего с общинной организацией и кастовой иерархией.
Сельскую общину «Артхашастра» никогда не называет «собственником» земли (если речь не идет, скажем, о деревенских угодьях, принадлежавших нераздельно всем полноправным общинникам). О том, что она и не должна рассматриваться в качестве собственника, свидетельствует переход выморочного имущества в распоряжение не общины, а государства. В то же время все участки землевладельцев составляли в совокупности общинную территорию, и нарушение межи между частными полями в пределах одной деревни казалось значительно меньшим проступком, нежели передвижение пограничных знаков между территориями разных сельских общин.
90
Царь нередко уподоблялся отдельному домовладыке (и наоборот), и различие между частной и публично-правовой властью отчетливо не проводилось. Глава государства так же именовался «хозяином» своей территории и подданных, как домовладыка — своего имущества и семьи. В теоретическом плане проблема верховной собственности царя на всю землю государства в древнеиндийской литературе отчетливо не ставилась (а когда затрагивалась, то не получала однозначного решения). «Артхашастра» показывает, однако, что на практике ясно различались царские земли, на которых хозяйственная деятельность проходила под управлением царского «надзирателя за земледелием», и владения частных лиц, обязанных лишь исправно платить налоги. Стремление к усилению налогового гнета и укреплению власти над простым народом могло приводить к декларативным заявлениям о том, что царь — владыка и собственник всего, что находится в его государстве. Однако подобные представления редко проявляются в памятниках древнеиндийской литературы и не находят отражения в «Артхашастре».