Покрали княгиню Апраксевну,
Унесли вы чарочку серебряну,
Которой чарочкой князь на приезде пьет!»
А в том калики не даются ему,
Молоду Алеше Поповичу,
Не давались ему на обыск себе.
Поворчал Алешенька Попович млад,
Поехал ко городу Киеву
И так приехал во стольной Киев-град.
Во то же время и во тот же час
Приехал князь из чиста поля
И с ним Добрынюшка Никитич млад.
Молода княгиня Апраксевна
Позовет Добрынюшку Никитича,
Посылает за каликами,
За Касьяном Михайловичем.
Втапоры Добрынюшка не ослушался,
71
Скоро поехал во чисто поле,
У Добрыни вежство рожденое и ученое,
Настиг он калик во чистом поле,
Скочил с коня, сам бьет челом:
«Гой еси, Касьян Михайлович,
Не наведи на гнев князя Владимира,
Прикажи обыскать калики перехожие,
Нет ли промежу вас глупова!»
Молоды Касьян сын Михайлович
Становил калик во единой круг
И велел он друг друга обыскивать
От малова до старова,
От старова и до больша лица,
До себя, млада Касьяна Михайловича.
Нигде та чарочка не явилася —
У млада Касьяна пригодилася.
Брат его, молоды Михаила Михайлович
Принимался за заповедь великую,
Закопали атамана по плеча во сыру землю,
Едина оставили во чистом поле
Молода Касьяна Михайловича,
Отдавали чарочку серебряну
Молоду Добрынюшке Никитичу,
И с ним написан виноватой тут
Молоды Касьян Михайлович.
Добрыня поехал он во Киев-град,
А и те калики — в Иерусалим-град.
Молоды Касьян сын Михайлович
С ними, калики, прощается.
И будет Добрынюшка в Киеве
У млады княгини Апраксевны,
Привез он чарочку серебряну,
Виноватова назначено —
Молода Касьяна сына Михайлова.
72
А с того время-часу захворала она
скорбью недоброю:
Слегла княгиня в великое во агноище.
Ходили калики в Иерусалим-град,
Вперед шли три месяца.
А и будут в граде Иерусалиме,
Святой святыне помолилися,
Господню гробу приложилися,
Во Ердане-реке искупалися,
Нетленною ризою утиралися,
А всё-то молодцы отправили;
Служили обедни с молебнами
За свое здравие молодецкое,
По поклону положили за Касьяна
Михайловича.
А и тут калики не замешкались,
Пошли ко городу Киеву
И ко ласкову князю Владимиру.
И идут назад уже месяца два,
На то место не угодили они,
Обошли маленькой сторонкою.
Его, молода Касьяна Михайловича,
Голосок наносит помалехоньку.
А и тут калики остоялися,
А и место стали опознавать,
Подалися малехонько и увидели
Молода Касьяна сын Михайловича:
Он ручкой машет, голосом кричит.
Подошли удалы добры молодцы,
Вначале атаман, родной брат его
Михаила Михайлович,
Пришли все оне, поклонилися,
Стали здравствовать.
Подает он, Касьян, ручку правую,
73
А оне-то к ручке приложилися,
С ним поцеловалися
И все к нему переходили.
Молоды Касьян сын Михайлович
Выскакивал из сырой земли,
Как ясен сокол из тепла гнезда.
А все оне, молодцы, дивуются,
На его лицо молодецкое
Не могут зрить добры молодцы,
А и кудри на нем молодецкие
до самого пояса
И стоял Касьян не мало число,—
Стоял в земле шесть месяцов,
А шесть месяцов будет полгода.
Втапоры пошли калики ко городу Киев
Ко ласкову князю Владимиру.
Дошли оне до чудна креста Леванидова:
Становилися во единой круг,
Клюки-посохи в землю помыкали,
И стоят калики потихохуньку.
Молоды Михаила Михайлович
Атаманом еще правил у них,
Посылает легкова молодчика
Доложиться князю Владимиру:
«Прикажет ли идти нам пообедати?»
Владимир-князь пригодился в доме,
Послал он своих клюшников-ларешников
Побить челом и поклонитися им-то,
каликам
Каликам пообедати,
И молоду Касьяну на особицу.
И тут клющники-ларешники
Пришли ода к каликам, поклонилися,
74
Бьют челом к князю пообедати.
Пришли калики на широкий двор,
Середи двора княженецкова
Поздравствовал ему Владимир-князь,
Молоду Касьяну Михайловичу,
Взял его за белы руки,
Повел во светлу гридню.
А втапоры молоды Касьян Михайлович
Спросил князя Владимира
Про молоду княгиню Апраксевну:
«Гой еси, сударь Владимир-князь!
Здравствует ли твоя княгиня
Апраксевна?»
Владимир-князь едва речи выговорил:
«Мы-де уже неделю-другу не ходим
к ней».
Молоды Касьян тому не брезгует,
Пошел со князем во спальню к ней,
А и князь идет, свой нос зажал,
Молоду Касьяну то ничто ему,
Никакова духу он не верует.
Отворяли двери у светлы гридни,
Раскрывали окошечки косящатые,
Втапоры княгиня прощалася,
Что нанесла речь напрасную.
Молоды Касьян сын Михайлович
А и дунул духом святым своим
На младу княгиню Апраксевну,—
Не стало у ней того духу-пропасти,
Оградил ее святой рукой,
Прощает ее плоть женскую,
Захотелось ей, и пострада она:
Лежала в страму полгода.
Молоды Касьян сын Михайлович
75
Пошел ко князю Владимиру во светлу
гридню,
Помолился Спасу образу
Со своими каликами перехожими,
И сажалися за убраны столы,
Стали пить-есть, потешатися.
Как будет день в половина дня,
А и те калики напивалися,
Напивалися и наедалися.
Владимир-князь убивается,
А калики-то в путь наряжаются.
Просит их тут Владимир-киязь
Пожить-побыть тот денек у себе.
Молода княгиня Апраксевна
Вышла из кожуха, как из пропасти.
Скоро она убиралася,
Убиралася и наряжалася,
Тут же к ним к столу пришла
С няньками, с мамками
И с сенными красными девицами.
Молоду Касьяну поклоняется
Без стыда без сорому,
А грех свой на уме держит.
Молоды Касьян сын Михайлович
Тою рученькой правою размахивает
По тем ествам сахарныем,
Крестом огражает и благословляет,
Пьют-едят, потешаются.
Втапоры молоды Касьян сын Михайлович
Вынимал из сумы книжку свою,
Посмотрил и число показал,
Что много мы, братцы, пьем-едим,
прохлажаемся
Уже третий день в доходе идет,
И пора нам, молодцы, в путь идти.
Вставали калики на резвы ноги,
Спасову образу молятся
И бьют челом князю Владимиру
С молодой княгиней Апраксевной
За хлеб за соль его,
И прощаются калики с князем
Владимиром
И с молодою княгинею Апраксевною.
Собрались оне и в путь пошли
До своего монастыря Боголюбова
И до пустыни Ефимьевы.
То старина, то и деянье.
КИРИК И УЛИТА
Аи же ты, Кирик младенец
Трехгодный без двух месяцей
И мать твоя Улита!
И нашли этого Кирика младенца
У Максимьяна-царя во граде,
Во соборной церкви апостольской
Против Петра и Павла.
Читает книгу Кирик младенец
Трехгодный без двух месяцей,
Й стоит тут его мать Улита.
Приходят злы мученики царя.
Максимьяна,
Говорили Кирику младенцу:
«Ай же ты, Кирик младенец
Трехгодный без двух месяцей
И мати твоя Улита!
И ты поверуй во веру нашую,
Поклонить нашим богам-идолам».
И говорил-то Кирик младенец:
«Аи же вы, злы мучители Царя Максимьяна!
И не поверую я в веру вашую,
И не поклонюсь я вашим богам-идолам,
Какой ответ со первого дни,
Такой ответ и до последнего дни».
И взяли эты злы мучители
Кирика младенца
Трехгодного без двух месяцей
И матерь его Улиту,
78
Повели к Максимьяну-царю ко мучителю.
Говорил Максимьян-царь:
«Ай ты, Кирик младенец
Трехгодный без двух месяцей
И мати твоя Улита!
Ты поверуй в веру нашую
И поклонись нашим богам-идолам».
И говорил ли Кирик младенец
Трехгодный без двух месяцей:
«Ай ты, Максимьян-царь!
Не поверую я в веру вашую
И не поклонюсь я вашим богам-идолам;
Какой ответ со первого дни,
Такой и до последнего дни».
Возъяровался Максимьян, царь-мучитель,
Приказал своим злым мучителям:
«Вы возьмите, мои злы мучители,
Кирика младенца
Трехгодного без двух месяцей
И матерь его Улиту
На воде топить».
Кирик младенец на воде гоголем пловет,
Гоголем пловет — голова вверху,
И сам стихи поет херувимский;
Голос у него по-архангельски.
Разъяровался Максимьян, царь-мучитель,
На того ли Кирика младенца
Трехгодного без двух месяцей
И на матерь его на Улиту.
«Аи же вы, мои злы мучители!
Вы возьмите Кирика младенца
Топором рубить».
И начали его злы мучители
Топором рубить.
79
Во топоре все лезья приломалися.
Он, Кирик младенец, стоем стоит,
Ничто ему, святому не диялось;
И сам песни поет херувимский,
Голос у него по-архангельски.
Возъяровался Максимьян, царь-мучитель
Приказал своим злым мучителям:
«Вы возьмите Кирика младенца
В колесе вертеть».
Он, Кирик младенец, стоем стоит,
Стоем стоит, сам стихи поет херувимскии
Голос у него по-архангельски.
Возъяровался Максимьян, царь-мучитель
Приказал ли своим злым мучителям:
«Идите-тко в поле широкое,
Копайте яму глубокую —
Глубиной-то яму до пяти сажен,
Шириной-то яму десяти сажен,
И насыпайте в эту яму великую
Угля зрелого,
Поставьте на эти на угли на зрелыи
котел железны
Накладите туды селитры-олова
И раздуйте эты угли зрелыи
Этыми мехами да великими».
Затряслась и мать сыра земля на три
поприща
Ужаснулася мати его Улита
Этого реву котельного.
Говорил ли Кирик младенец:
«Мати моя Улита!
Не устрашись реву котельного,
Господь Бог нас помилует».
И говорил ли Максимьян, царь-мучитель
80
«Иди, Кирик младенец, в котел железный,
Разварена там селитра и олово
Во том котле да во железном».
И зашел-то Кирик младенец
Со матерью со Улитою,
И говорил-то Кирик младенец:
«Максимьян, царь-мучитель!»
Кирик младенец стоем стоит
Во том котле да во железноем
И сам стихи поет херувимский,
И голос у него по-архангельски.
Говорил ли Кирик младенец
Максимьяну-царю:
«Ай же ты, Максимьян, царь-мучитель!
Разварено у тебя в том котле селитра
и олово,
Как море да ледяное.
Аи ты, Максимьян, царь-мучитель!
Пихни свой перст по первому суставу
Во этот котел железный».
Ушибло у Максимьяна-царя
Перст по первому суставу.
Возъяровался Максимьян, царь-мучитель
«Аи ты, Кирик младенец!
Исцели перст — поверую в веру вашую.
Поклонюсь я Богу вашему
Христу распятому».
И исцелил перст Кирик младенец
У царя Максимьяна.
«Аи же вы, мои злы мучители!
Раздуйте угли пуще зрелыи
Тыма ли мехами великима!»
Говорит Максимьян, царь-мучитель:
«Иди, Кирик младенец,
81
Во тот котел железный,
Пуще разварены селитра и олово»!
И вшел Кирик младенец,
Мать его Улита
Во тот котел железный.
Там Кирик стоем стоит,
Стоем стоит, сам стихи поет,
Стихи поет херувимскии,
Голос у него по-архангельски:
«Господь Бог нас помилует!»
Говорит ли Кирик младенец:
«Максимьян, царь-мучитель!
Пихни руку по первой по завиви
В этот котел железный.
Как есть студеное море!»
Пихнул Максимьян-царь
Руку по первой по завиви
В этот котел железный.
Отшибло руку у Максимьяна-царя
По первой по завиви.
Говорил ли Максимьян, царь-мучитель:
«Ай же ты, Кирик младенец
Трехгодный без.двух месяцей
И мати твоя Улита!
Исцели руку мою по первой по завиви,-
И поверую я во веру вашую,
И поклонюсь я Богу вашему
И Христу распятому».
Воздернул Кирик младенец
Руки свои на свою главу:
«Аи же ты, Господи, Господи!
Исцели руку у Максимьяна-мучителя
По первой по завиви,
Он поверует в веру нашую,
82
Он поклонится Богу нашему,
Христу распятому».
И исцелил руку по первой по завиви.
Возъяровался Максимьян, царь-мучитель,
На того ли Кирика младенца,
На матерь его на Улиту.
«Ай же вы, мои злы мучители!
Возьмите Кирика младенца
И матерь его Улиту,
Ведите во поле широкое
И пригвоздите ко дубу ко широку».
И взяли эты злы мучители
Кирика младенца
Трехгодного без двух месяцей
И матерь его Улиту,
Свели в поле широкое
И пригвоздили ко дубу ко широку.
Он, Кирик младенец,
Стоем стоит, сам стихи поет херувимскии,
Голос по-архангельски.
Возъяровался Максимьян, царь-мучитель:
«Возьмите, мои злы мучители,
Выньте Кирика младенца
И матерь его Улиту
И со этого дуба со широка,
Кладите его да на широко поле
И расстреляйте его тело белое,
И сожгите его тело белое
На том огни на здрящеим».
И сожигали Кирика младенца
На том огни на здрящеим.
Приказал Максимьян, царь-мучитель,
Спустить тело белое на широко поле.
Он, Кирик младенец,
83
Стоем стоит, сам стихи поет херувимскии,
Голос у него по-архангельски.
Речет Господь: «Аи же ты, Кирик
младенец,
Претерпел ты муку великую;
Что ты хочешь получить
За эту за муку за великую?»
«Господи! Ничего я не хочу получить.
Который раб меня вспомнит
Дважды днем на молитвах,
Сбавлен пусть тот раб
От вечной муки»,—
И славит тебя, Кирика младенца,
Во веки веков. Аминь.
ФЕДОР ТИРОН
Во светлом во граде в Костянтинове
Шил царь Костянтин Сауйлович.
Отстоял у честной у всеночной у заутрени
На тот на праздничек Благовещенья.
Со восточныя было стороны,
От царя иудейского,
От его силы жидовския
Прилетела калена стрела:
Становилась калена стрела
Супротив красного крылечка,
У правой ноги у царския.
Царь Костянтин Сауйлович
Подымал он калену стрелу,
Прочитал ярлыки скорописные.
И возговорит таково слово:
«Господа вы бояры, гости богатые!
Люди почестные — христиане
православные!
Да кто у нас выберется
Супротив царя. иудейского,
Супротив силы жидовския?»
Да никто не выбирается.
Старый прячется за малого,
А малого за старыми давно не видать.
Выходило его чадо милое,
Млад человек Федор Тиринов.
И возговорит таково слово:
«Государь ты мой, батюшко!
Царь Костянтин Сауйлович!
85
Дай ты мне свое великое бласловление,
Дай ты мне сбрую ратную
И востро копье булатное.
Дай добра коня неезжалого,
Седелечко новое несиживаное.
Я поеду супротив царя иудейского,
Супротив его силы жидовския».
Царь Костянтин Сауйлович
И возговорит таково слово:
«Ой ты еси, чадо милое!
Млад человек Федор Тирин!
Малым ты малешенек
И разумом тупешенек,
И от роду тебе двенадсять лет!
На боях ты не бывывал,
Кровавых ран не видывал,
На добре коне не сиживал,
Сбруей ратной не владывал!»
Царь Костянтин Сауйлович
Дает свое великое бласловление,
И дает сбрую ратную
И востро копье булатное,
И дает добра коня неезжалого,
И седелечко ново несиживано.
Млад человек Федор Тирин
Он поехал далече во чисты поля
Супротив царя иудейского,
Супротив силы его жидовския.
Он и бился, рубился двенадсять суточек
Не пиваючи, не едаючи,
Со добра коня не слезаючи.
Затопляет его кровь жидовская
По колена и по пояс,
По его груди белые.
86
Млад человек Федор Тирин
Он ударил во мать во сыру землю
Своим вострым копьем булатным.
И возговорит таково слово:
«Ой ты еси, мать сыра земля!
Расступися на четыре стороны
И пожри ты кровь жидовскую,
И очисти путь-дорогу
Ко граду к Иерусалиму,
Ко гробу Господнему!»
Расступилася мать сыра земля
На четыре стороны,
Пожирала кровь жидовскую,
Очищала путь-дорогу
Ко граду к Иерусалиму,
Ко гробу Господнему.
Млад человек Федор Тирин
Приезжает к батюшке на царский двор,
Привязал он коня к столбу
белокаменному,
К тому ли кольцу ко серебряному.
Входил в батюшкины белокаменные
палаты,
И садился он за столы за дубовые,
За скатерти за браные,
За ества сахарные.
И ест он, и прохлажается,
Над собою ничего не знает и не ведает.
Его родимая матушка,
Его жалеючи,
Добра коня милуючи,
Отвязала она от столба белокаменного,
От того от кольца от серебряного,
Повела коня на синё море.
87
Где не взялся змей огненный,
Об двенадсяти головах,
Об двенадсяти хоботах,
Унес его родимую матушку
За море за синее,
За горы высокие,
За луга за зеленые,
За леса за тёмные,
Во те во пещеры белокаменные
Своим детям на съедение.
Приходили его слуги верные,
Младу человеку Федору возвещали:
«Ой ты еси, млад человек Федор Тиринов!
Пьешь ты, прохлажаешься,
Над собой ничего не знаешь и не ведаещь.
Твоя родимая матушка,
Тебя жалеючи,
Добра коня милуючи,
Повела коня на синё море.
Где не взялся змей огненный
Об двенадсяти головах,
Об двенадсяти хоботах,
Унес твою родимую матушку
За моря за синие,
За горы высокие,
За луга за зеленые,
За леса за темные!»
Млад человек Федор Тирин
Вставал из-за столов из-за дубовыих,
Из-за скатертей из-за браныих,
Из-за еств из-за сахарныих.
И берет он свою сбрую ратную
И востро копье, булатное,
И берет он книгу Евангелье,
88
И пошел он путем и дорогою.
И приходит он ко синю морю,
Становился на крут берег
И возговорит таково слово:
«Ой ты еси, кит-рыба!
Стань, кит-рыба, поперек сини моря».
Где не взялася кит-рыба,
Становилася поперек синя моря.
Млад человек Федор Тирин
Он пошел по синю морю, яко по суху.
Переходил он синё море,
Пошел он за те за горы за высокие,
За те луга за зеленые,
За те за леса за темные
Во те во пещеры белокаменные.
Он увидел свою родиму матушку
У двенадсяти змиюношев на съедении;
Сосут ее груди белые.
Млад человек Федор Тирин
Он убил змиюношев и приколол,
И взял свою родиму матушку
За ручку за правую,
И посадил на головку на темячко,
И пошел из тех пещер
из белокаменных,
И шел он путем и дорогою,
И возговорит его родимая матушка:
«Ой ты еси, мое чадо милое!
Млад человек Федор Тирин!
Змей летит, яко гора валит!
Топерь мы с тобой погибли!
Топерь мы с тобой не воскресли!»
Млад человек Федор Тирин
Возговорит таково слово:
89
«Государыня ты моя, матушка!
Мы с тобой не погибнем!
Мы с тобой воскреснем:
С нами сбруя ратная
И востро копье булатное,
И с нами книга Евангелье!»
И налетел змей огненный
На млада человека Федора Тирина;
И млад человек Федор Тирин
Змею огненному головы отбил
И змея огненного в море погрузил.
И пошел с своей с родимой матушкой
По морю, яко по суху,
И возговорит таково слово
Млад человек Федор Тирин:
«Государыня ты моя, матушка!
Федорина Никитишна!
Стоит ли мое похождение
Против твово рождения?»
И возговорит его родима матушка:
«Ой ты еси, мое чадо милое!
Млад человек Федор Тирин!
Твое похождение
Наипаче мово рождения!»
И к тому граду Костянтинову,
И ко свому ко батюшке к родимому.
Царь Костянтин Сауйлович
Увидел своего чаду милого
И с родимой с его с матушкой,
И закричал он слугам верным:
«Ой вы, слуги верные!
Благовестите в колокола благовестные,
Подымайте вы иконы местные
И служите молебны почестные,
90
И встречайте мово чаду милого
И с его с родимой с матушкой!»
Млад человек Федор Тирин
Возговорит таково слово:
«Ой вы, слуги верные!
Не благовестите в колокола благовестные,
Не подымайте вы иконы местные,
Не служите молебны почестные:
А кто первую неделю Великого поста
Будет поститися постом и молитвою,
Смиренством и кротостью,
Да тот будет избавлен от смерти убиения!»
Поем славу Федорову,
Его слава во век не минуется!
И во веки веков, и помилуй нас!
ДМИТРИЙ СОЛУНСКИЙ
С первого веку начала Христова
Не бывало на Салым-град
Никакой беды, ни погибели.
Идет наслание Божие на Салым-град,
Идет неверный Мамай-царь;
Сечет он и рубит, и во плен емлет,
Просвещенные, соборные церкви он разоряет.
У нас было во граде во Салыме,
Во святой соборной во Божьей во церкви
Припочивал святый Димитрий чудотворец.
Сосылал Господь со небес двух ангелов Господних
Два ангела Христова лик ликовали
Святому Димитрию, Салымскому чудотворцу.
Рекут два ангела Христова
Димитрию, Салымскому чудотворцу:
«О святый Димитрий, Салымский чудотворец!
Повелел тебя Владыко на небеса взяти;
Хочет тебя Владыко исцелити и воскреситн,
А Салым-град разорити и победити.
Идет наслание великое на Салым-град,
Идет неверный Мамай-царь,
Сечет он и рубит, и в полон емлет,
Просвещенные, соборные церкви он разоряет».
Речет святый Димитрий, Салымский чудотворец,
Ко двум ко ангелам ко Христовым:
«Вольно Богу Владыке Салым-град разорити
И меня ему исцелити и воскресити,
Я ведь сам давно это спознал и проведал,
92
Что не быть нашему Салым-граду взяту,
А быти мамайской силе побиту».
У святой у соборной у церкви
Стоял старец Онофрий на молитве
У всенощной всю ночь на папери;
Молился он Спасу и Пречистой Богородице,
И святому Димитрию, Салымскому чудотворцу;
И увидел он чудо у престола:
Два ангела лик ликовали
Святому Димитрию, Салымскому чудотворцу.
Пошел он по Салыму-граду объявляти
Князьям, боярам и воеводам,
И митрием митрополитам,
Попам, священникам и игумнам,
Да и всем православным христианам:
«Вы гой еси, князья и бояре, воеводы
И митрия приполиты,
Попы, священники и игумны
И все православные христиане!
Не сдавайте вы Салыма-града и не покидайте!
Не быти нашему Салыму-граду взяту,
А мамайской силе побиту!»
Отвечали к нему князья, бояре и воеводы,
И митрия приполиты,
Попы, священники и игумны,
Да и все православные христиане:
«Святой ты, знать, наш старец Онофрий!
Почему спознал и споведал,
Что не быть нашему Салыму-граду взяту,
А мамайской силе побиту?»
«Стоял я у соборной у святой церкви на молитве
У всенощной всю ночь на паперях;
Молился я Спасу, Пречистой Богородице
И святому Димитрию, Салымскому чудотворцу,
93
И увидел я чудо за престолом:
Два ангела лик ликовали
Святому Димитрию, Салымскому чудотворцу.
По тому я спознал и спроведал».
У нас во граде во Салыме.
Поутру было раным-ранехонько,
Не высылка из Салыму-граду учинилася —
Един человек из-за престола восставает,
Пресветлую он ризу облекает,
Един он на бела осла садился,
Един из Салыму-граду выезжает,
Един неверную силу побеждает;
Сечет он, и рубит, и за рубеж гонит.
Победил он три тьмы
И три тысячи неведомой силой,
Да и смету нет.
Отогнал он неверного царя Мамая
Во его страну в порубежную.
А злодей неверный Мамай-царь,
Когда бежал, захватил он двух девиц
полонянок,
Увозил он их во свою сторону порубежную.
Когда прибыл злодей во свою сторону
порубежну!
Начал он двух девиц вопрошати:
«Вы гой еси, две девицы, две русские
полонянки
Скажите вы мне, не утайте:
Который это у вас царь,
Или боярин, или воевода,
Един на беле осле садился,
Един из Салыма-града выезжает,
Един мою неверную силу побеждает,
94
Сечет он, и рубит, и за рубеж гонит?
Победил он мою неверную силу,
Три тьмы и три тысячи, да и смету нету;
Отогнал он меня, царя Мамая,
Во мою страну порубежную».
Две девицы неверному царю Мамаю отвечали:
«О злодей, неверный Мамай-царь!
Это не князь, не боярин и не воевода,
Это наш святой отче
Димитрий, Солунскии чудотворец».
Возговорил неверный царь Мамай ко двум
ко девицам:
«Когда это у вас святой отче
Димитрий, Солунскии чудотворец,
Вышейте вы мне на ковре
Лик своего чудотворца Димитрия Солунского,
Коню моему на прикрасу,
Мне, царю, на потеху;
Предайте лице его святое на поруганье!»
Две девицы неверному царю отвещали:
«О злодей, собака, неверный Мамай-царь!
Не вышьем мы тебе лик своего святого
Димитрия, Солунского чудотворца;
Не предадим его лице святое на поруганье!»
Тогда же неверный царь Мамай
На двух девиц опалился.
Вынимает он саблю мурзавецкую,
Да и хочет он главы их рубити
По их плеча по могучие.
Две девицы убоялись,
К неверному царю Мамаю приклонились.
«О злодей, собака, неверный Мамай-царь»!
Не руби-ка ты наши главы
По наши плеча по могучие!
Дай ты нам время хоть до утра —
95
Мы вышьем тебе на ковре
Своего святого Димитрия, Солунского чудотворц
Предадим мы лице его святое на поруганье».
Две девицы шили ковер, вышивали,
Святое лице на ковре вышивали,
На небеса возирали,
Горючие слезы проливали;
Молились оне Спасу, Пречистой Богородице
И святому Димитрию, Солунскому чудотворцу
Поздно вечером оне просидели,
На ковре спать ложились и приуснули.
По Божьему всё по веленью
И по Димитрия святому моленью
Восставали сильные ветры,
Подымали ковер со двумя со девицами,
Подносили их ко граду ко Солуну,
Ко святой соборной Божьей церкви,
Ко празднику Христову,
Ко святому Димитрию, Солунскому чудотворцу
Положило их Святым Духом за престолом.
Поутру было раным рано,
Церковный пономарь от сна восставает.
Приходил он во святую соборную церковь
К утренней заутрени благовестити,
Утренние молитвы говорити.
Приходил он в соборную Божию церковь,
Увидел он чудо за престолом:
Спят на ковре две девицы,
Две русские полонянки.
Церковный пономарь убоялся,
Из церкви вон утекает,
К священнику прибегает,
Ото сна его разбуждает:
«Батюшка ты наш поп,
96
Священник, отец духовный!
Восстань ты ото сна, пробудися,
Гряди скоро в соборную церковь!
У нас за престолом Господним
Великое чудо явилось:
Спят на ковре две девицы,
Две русские полонянки!»
Поп-священник от сна восставает,
Животочною водой лице свое умывает,
На ходу он одежду надевает,
Грядет он скоро во святую соборную церковь,
До Господнего престола доступает,
Животворящий крест с престола принимает,
Святой их водой окропляет,
Ото сна разбуждает:
«Встаньте вы, две девицы,
Две русские полонянки!
Ото сна вы пробудитесь!
Скажите вы мне, не утаите,
Как вы здесь явились
Из той земли из неверной,
Во славном городе во Солуне?
Во святой соборной церкви за престолом?
Как вам замки отмыкались,
Как двери отверзались
И как свечи зажигались?»
Две девицы от сна пробуждались,
Поначаяли оне, что неверный Мамай-царь:
«О злодей, неверный Мамай-царь!
Не руби-ка ты наши главы
По наши плеча по могучие!
Мы вышили тебе на ковре
Лик святого Димитрия, Солунского чудотворца,
Предали лице его тебе, злодею, на поруганье».
97
Поп-священник, стоя на месте, изумился,
На двух девиц прослезился;
На небеса возирает,
Горючи слезы проливает,
Во слезах он отвечает:
«Вы гой еси, две девицы,
Две русские полонянки!
Ведь не неверный Мамай-царь,—
Я ваш священник, отец духовный!»
Две девицы от сна восставали,
Животочной водой лицо умывали,
Животворящим крестом себя ограждали,
Священнику отвечали:
«Батюшка священник, отец духовный
Мы сами про то не ведаем,
Как мы у вас явились!
Из той земли неверной,
Во славном городе во Солуне;
Знать, по Божьему по велению,
По Димитрия святого молению,
Сама нам Божия церква отмыкалась,
И сами нам двери отверзались,
Сами нам за престолом свечи зажигались»
Поп-священник, отец духовный,
Заблаговестил во многие колокола,
И услышали по всему граду по Солуну
Князья, бояре, воеводы
И митрии приполиты,
Попы, священники, игумны
И все православные христиане.
Собирались они в соборную Божию церковь,
Подымали они иконы местные,
Служили они молебны честные,
Молилися они Спасу, Пречистой Богородице
98
И святому Димитрию, Солунскому чудотворцу.
Его же, света, величаем,
Святого Димитрия, Солунского чудотворца,
Да и Богу нашему слава
Отныне и во веки, аминь.
ЧУДО ОБ АГРИКОВОМ СЫНЕ ВАСИЛИИ
Во славном во граде Тифлисе
Жил человек благочестивый,
По имени зовут его Агрик;
У Агрика сын был Василий.
Они веровали веру святую,
Молились Николе-чудотворцу,
Они память святителю отправляли,
Вечерние службы совершали.
От них Божия церковь одалела
Не близко, не далеко — на пять поприщ.
Как и в те поры Агрик со женою
Посылали своего сына Василья
Во священную соборную Божию церковь.
Как прибыл Василий во святую
Соборную Божию церковь,
Воску ярого свечи он затепляет,
Перед местными иконами поставляет,
Со слезами он на Господа взирает:
«Помилуй нас, Господи, помилуй
От всяких бед и напастей!
Воспомилуй нас от напрасныя от смерти!»
На них Божия воля находила,
Неверная сила приступила.
Они Божию церковь обступили,
Много народу порубили,
А последних людей в полоны брали;
На три их части разделили:
Они первую-то часть под меч преклонили,
А вторую часть по себе разделили,
100
А третью часть они запродали,
В Сарачинское царство запродали;
Запродали Агрикова сына Василия
Ко тому же князю ко Тамере.
Как и в те поры Агрик со женою
На святителя Николу-чудотворца
прогневались:
Не стали веровать святителю Николе
Не много и не мало — три года.
Собирались, соезжались к нему
князья-бояре,
Собирались все сродники, знакомые,
Начали Агрика журити:
«Что ты не веруешь святителю
Николе-чудотворцу?
Святитель Никола-чудотворец силен Богом,
Он и выручит твоего сына Василья
Из Сарачинского царства
От того ли же князя Тамеры!»
Так и в те поры Агрик со женою
Стали веровать святителю Николе:
И память Николе справляют,
И вечернюю службу Николе совершают.
На память было святому
Николе-чудотворцу,
Он и выручил его сына Василия
Из Сарачинского царства
От того же от князя Тамеры.
Как и в те поры сын их Василий
Пред лицем стоял князя Тамеры
В тем же в сарачинском платье,
В руцех держал вина скляницу, пойла,
Во правой руке чару золотую.
Находила на Василья Божья воля:
101
Подымался Василий Святым Духом,
Невидимо его у князя не стало,
Поставлен же ко батюшке во подворье.
На него лютые псы претугали.
Как и в те поры Агрик проглаголует:
«Ой вы, гой еси, рабы мои, челядинцы!
Вы подите-ка во подворье да посмотрите,
На кого мои лютые псы претугают?»
Выходили рабы да смотрели,
Во подворье ничего не видали,
Только пуще псы претугали.
Выходил сам Агрик со свечою,
Он и узрел своего сына Василия
Во том во сарачинском платье:
Во руце одной держит вина скляницу,
пойла
А в правой руке чару золотую.
Как и возговорил батюшка Василью:
«Возлюбленный мой сыне Василий!
Не се тень ли твоя мне здесь показует
Или сам в очью ты мне явился?»
Отвечал ко батюшке Василий:
«Государь ты мой, батюшка родимый!
Не се тень моя тебе показалась,
А сам я пред тобою явился».
Он берет его за правую за руку,
Приводил его во каменную во палату;
Его матушка родима взрадовалась,
За белые руки принимала,
Горючие слезы проливала,
Во сахарные уста его целовала.
«Возлюбленный наш сыне Василий!
Не се тень ли твоя нам здесь показует
Или сам ты нам предъявился?»
102
Отвечал ко матушке Василий:
«Государыня моя, матушка родима!
Не се тень моя вам показалась,
А сам я вам здесь явился,
Знать, по Божьему все по веленью,
По святителя Николы, свет, моленью,
По вашему по великому благословенью.
Пред лицом стоял я,
Перед князем, пред Тамерой,
Во руцех держал вина скляницу, пойло,
Во правой руке чару золотую.
Находила на меня Божья воля:
Подымало же меня Святым Духом,
Невидимо меня у князя не стало,
Стоял же я у вас на подворье».
Как и в те поры Агрик со женою
Приходили во священную соборную церковь,
Местные иконы подымали,
Святителя Николу-чудотворца к себе
в дом брали,
Честные молебны Николе служили.
Они много народа поят-кормят,
За святителя Николу-чудотворца Бога молят.
Слава тебе, святителю, Николе-чудотворцу,
И свету, Агрикову сыну Василию,
Отныне до века веков, аминь.
АНИКА-ВОИН
Жил на земле храбрый человек Аника-воин.
Много Аника по земле походил,
И много Аника войны повоевал,
И много Аника городов раззорял;
Много Аника церквей растворивши,
И много Аника лик Божиих поругавши,
И много Аника святые иконы переколовши;
Много Аника христианские веры облатынил.
Добирается Аника до начального граду
Ерусалиму;
И хочет Аника начальной град Ерусалим
раззорити,
И соборную церкву растворити,
И хочет лик Божий поругати,
И святые иконы хочет переколоти,—
И где на воздусе гробница пребывала,
Где демьян-ладан из кадила вон не выходит,
И где горят свечи неугасимы.
И поехал Аника домою,
Садился Аника на доброго коня,
И поехал Аника в чистое поле погуляти,
Начальной град Ерусалим раззоряти.
До половины пути начального граду Ерусалима
не доехал:
При пути, при дороге
Анике же чудо объявилось.
У чуда ноги лошадины,
У чуда тулово зверино,
У чуда буйна голова человечья;
104
На буйной главе власы до споясу.
На то же Аника удивился,
И тому же Аника рассмехнулся.
«Скажи ты мне, чудо, проповедай:
Царь ли ты, царевич, король ли ты, королевич,
Али ты русская могучая удалая поленица?»
Анике же смерть проглаголила:
«Ты, храбрые человек Аника-воин!
Я не царь, не царевич, не король, королевич,
Я и не русская могучая удалая поленица.
Я - гордая смерть сотворенна,
От Господа Бога попущенна
По твою, по Аникину, душу.
Хочу тебя, Аника, искосити,
На мать на сырую землю поразити».
Аника на то же удивился,
Аника тому же рассмехнулся.
«Я прежде про смерть слыхом не слыхал
И видом не видал,
А теперя я пред собою ее вижу.
Сказали мне про смерть,—
Страшна, грозна и непомерна.
Я этою смерти не боюся:
На главу палицу боевую воздыму
И тебя, смерть, я ушибу
И на мать на сырую землю поражу».
И Анике же смерть проглаголила:
«Ты, храбрые человек Аника-воин!
Жил на земле сильной могучий
Святигор-богатырь,
Жил на земле сильной могучий
Молофер-богатырь,
Жил на земле сильной могучий и
Самсон-богатырь:
105
И те мне, смерти, покорилися,
И те мне, смерти, поклонилися;
А ты же, храбрые человек Аника-воин,
И не хошь ты мне, смерти, покоритися,
И не хошь ты мне, смерти, поклонитися».
Аника на то же не взирает,
И палицу боевую на главу воздымает,
И хочет смерть ушибити,
На мать на сырую землю поразити.
И смерть вынимала пилы неувидимы
И подпилила у Аники в руцах и в нозях
становные жилы.
У Аники в стременах резвые нозе подогнулись,
У Аники белые руцы опустились,
У Аники бело лицо помрачилось,
У Аники очи ясные помутились,
Аники буйна глава долой с плеч покатилась,
И яко пьяныя Аника на коне зашатался.
Упал же храбрые человек Аника-воин
На мать на сырую землю,
Плачет, рыдает храбрые человек Аника-воин,
Он смерть матерью родною называет:
«Ты, гордая мать сотворенна,
От Господа Бога попущённа!
Дай ты мне веку на двадцать лет
И домою дай уехать:
Я поеду в дом-от свой, побываю,
И много в дому у меня житья-бытья,
Много злата и серебра.
Я расточу свою казну
По церквам, по монастырям
И по нищеей братии.
Хочу своей душе пользы получити
На втором суду, на пришествии».
106
Анике же смерть проглаголила:
«Ты храбрые человек Аника-воин!
Твоя казна не трудовая,
Твоя казна пороховая,
И Свят Дух дохнёт,—
Твоя казна прахом пройдет, провалится,
И не будет твоей душе пользы
И на втором суду, на пришествии».
Плачет, рыдает храбрые человек Аиика-воин,
Он смерть матерью родною называет:
«Ты, гордая мать сотворенна!
От Господа Бога попущенна!
Дай ты мне веку на десять лет,
Домою дай уехать.
Я поеду в дом-от свой, побываю,